-Алиса-:
» Глава 39
Глава 39
До самого позднего вечера Софья не выходила из своих покоев. Она словно бы впала в оцепенение, не было ни сил, ни желания пошевелиться. Словно какая-то пелена окутала ее разум, лишая воли.
Вернувшись с подносом, на котором приносила ужин, Николета принялась убирать со стола нетронутые блюда. Высокий бокал из хрусталя, доверху наполненный красным вином, выскользнул из ее рук и, ударившись о край наборного столика, со звоном разлетелся на мелкие осколки. Вино разлилось по светлому паркету, забрызгало край обюссонского ковра, будто капли крови впитались в светлый ворс. Звон разбитого стекла привел Софи в чувство. Глядя на лужицу, образовавшуюся у ее ног, Софья вздрогнула.
- Wally! (Растяпа!), - в сердцах бросила она, вспыхнувшей ярким румянцем девушке.
Николета, разразившись слезами, бросилась вон из комнаты. Поднявшись с кресла, Софи обошла алое пятно и в волнении заходила по комнате. Винить Адама в предстоящей разлуке с детьми не было никакого смысла, ведь именно ей пришла в голову мысль передать их Андрею, дабы обеспечить их безопасность. Разве могло быть что-то более важное, чем их благополучие? Как только близнецы окажутся вне досягаемости Чартинского, он более не сможет шантажировать ее. Софья замедлила свой бег по комнате и остановилась у окна.
Мороз разрисовал стекло причудливыми узорами, слышно было как завывает ветер, и ветка старого каштана настойчиво стучит по крыше где-то над головой. Приложив ладошку к заледеневшему стеклу, Софи склонив голову набок наблюдала, как от тепла ее руки плавится ледяной узор на стекле, и влага прозрачными каплями стекает вниз. Так и душа чуть оттаяла, ожила, будто обрела крылья, имя которым – надежда.
Слабая улыбка скользнула по ее губам. Ежели все пройдет так, как она задумала, у нее будут развязаны руки. Она непременно найдет способ ускользнуть от Чартинского. Андрей все поймет. Он непременно поможет ей. Он поймет, что мальчики сыновья Александра, ведь отец никогда не станет избавляться от собственных детей. Адам, ослепленный своей ненавистью к Раневскому не подумал о том. «Только бы André был жив!» - страх ознобом скользнул по спине. Обхватив себя руками за плечи, Софи зябко поежилась.
«Все будет хорошо», - в который раз повторила она про себя, стараясь унять тревогу, ставшую ее постоянной спутницей в последние несколько седмиц. Будущее представлялось ей уже не таким мрачным. Она пока не могла в подробностях представить себе, что ее ждет впереди, слишком многое зависело от капризной прихоти судьбы и воли случая, но впервые за долгое время появилась цель. Воображение рисовала ей яркие картины долгожданной встречи, мысленно она подбирала слова, что скажет тому, на кого возлагала столько надежд. Мысли метались стаей перепуганных птиц, и так же как птицы в небе далеки от земли, так и думы Софи были далеко от заснеженной усадьбы в предместье Парижа.
О как ненавистен ей был неспешный бег времени, как хотелось, чтобы оно было столь же быстротечно, как и мысль человеческая, способная в одно мгновение преодолевать годы и тысячи верст. Душа металась от злости и отчаяния к надежде, губы беззвучно шептали: «Господи, Отец наш всевышний, убереги его, сохрани и убереги».
Тихий стук в дверь, отвлек ее от беспокойных дум, спустив с небес на грешную землю.
- Entrez! (Войдите!) – откликнулась Софи.
На пороге появилась Николета. Присев в книксене, девушка не поднимая глаз, прошла в комнату и принялась собирать осколки на полу. Окончив, она вопросительно глянула на Софью. Присев на банкетку перед зеркалом, Софи знаком показала, чтобы камеристка помогла ей приготовиться ко сну. После ухода прислуги она, забравшись в постель и укутавшись в одеяло, попыталась уснуть, но сколько бы не ворочалась с боку на бок, сон не шел. Вновь беспрестанный бег мыслей, круживших в голове в бесконечном хороводе, гнал прочь дрему, не давал сомкнуть глаз. Прислушиваясь к завыванию ветра за окном, она строила планы один безумнее другого.
Проснулась Софи против своего обыкновения довольно поздно, когда свет ясного зимнего утра уже проник в комнату ярким солнечным лучом сквозь неплотно задернутые портьеры. Спустив ноги с постели, она легко соскочила с кровати и направилась к окну, намереваясь отдернуть портьеры, дабы впустить дневной свет, что так настойчиво рвался в спальню через узкую щель. Но стоило только подойти к окну и взяться рукой за тяжелую бархатную штору, голова ее закружилась, зашумело в ушах. Отодвинув штору, Софья зажмурилась от яркого солнечного света, ворвавшегося в помещение. Ночная метель улеглась, оставив после себя пушистые высокие сугробы. Но Софье было не до красот ясного зимнего дня. Стены ее спальни закружились в безумном хороводе, тошнота комом подступила к горлу, холодная испарина выступила на лбу. Стараясь дышать ровно и неглубоко Софи попыталась справиться с приступом дурноты, но малейшее движение сводило на нет все ее усилия. Зажав рот ладонью, она метнулась в уборную. Вернувшись в спальню, молодая женщина без сил опустилась на кровать. Причина ее дурного самочувствия была совершенно очевидна. «Господи, за что же ты так жесток ко мне?!» - утирая слезы, струящиеся по бледному лицу, мысленно вопрошала она. Безумная злость на весь мир и несправедливую долю, уготованную ей судьбой, стеснила грудь. Будь она сейчас где-нибудь в чистом поле, непременно закричала бы во весь голос, всплёскивая обиду и отчаяние, но в стенах своей спальни позволительно было лишь молча глотать слезы.
Прикрыв глаза, Софи неглубоко дышала. Безусловно ей приходилось слышать, что можно избавиться от нежеланной тягости. Но хватит ли ей духу пойти на подобное ради собственного благополучия, взять на душу смертный грех?
Вчерашнее воодушевление, вызванное обилием планов на будущее, сменилось беспросветным отчаянием. Неизвестно, как долго ей удастся сохранять в тайне свое нынешнее положение. Давая согласие Чартинскому стать его женой, Софья вовсе не намеревалась следовать данному обещанию, а надеялась лишь усыпить его бдительность и потянуть время, но в который раз убедилась, что пытаясь обмануть судьбу в итоге оказалась обманутой сама. Отныне жизнь ее была предопределена и все ее попытки что-то изменить – лишь трепыхания мотылька, угодившего в паутину, ловко расставленную на его пути.
Опасения Софи в том, что ей не удастся долго сохранять тайну были отнюдь не беспочвенными. Все, что происходило в доме рано или поздно становилось известно княгине Луизе. При первом знакомстве madame Чартинская хоть и производила впечатление особы ветреной и легкомысленной, но на деле далеко не была столь беспечной, как то могло показаться на первый взгляд. Она крепко держала в своих изящных ручках бразды правления небольшой усадьбой и скрыть что-либо в стенах этого дома от сведения хозяйки было решительно невозможно. Да и как было утаить от всевидящего ока прислуги утренние недомогания, что стали столь часто преследовать Софью.
После трех дней холодного ненастья и метелей в окрестностях Сен-Дени вновь установилась солнечная, но весьма морозная погода. Софья, воспользовавшись случаем вновь стала выезжать верхом. С каждым днем прогулки эти становились все более продолжительными и утомительными. Проводя в седле по два-три часа, Софи надеялась, что скинет дитя, зачатое от Адама.
Вернувшись с прогулки к обеду, Софья застала в поместье подругу матери Адама Изабеллу де Бриен. Графиня привезла из Парижа последние новости о ходе военной компании. Увы, вести для французов были неутешительны. Bonaparte, выигрывая небольшие стычки, терпел сокрушительные поражения в более крупных сражениях. Французский император петлял как загнанный охотниками заяц, пытаясь выиграть время и пополнить ряды своей стремительно редеющей армии.
После Рождества стало совершенно очевидно, что поражение армии Bonaparte неминуемо. Союзники наступали, с каждым днем все стремительнее продвигаясь к самому сердцу Франции – обворожительному и прекрасному Парижу. В самой столице царили настроения разного толка: от отчаяния до открытого выражения нетерпения. Французы порядком устали от затянувшейся войны и многие грешным делом отчаянно желали скорейшего поражения своему императору, дабы только побыстрее закончилась некогда победоносная война, обернувшаяся самым сокрушительным проигрышем. Софья, ранее тревожно ловившая каждую весть, доходившую до усадьбы с полей сражений, ныне равнодушно выслушивала новости, утратив к происходящему всякий интерес. От Чартинского не укрылась подобная перемена в ее настроении, однако он приписал происходящее обещанию, данному ею накануне Рождества.
Сменив амазонку на довольно скромное бархатное платье темно-серого цвета, Софи спустилась в столовую, где собралось уже все семейство Чартинских, а также Изабелла, которую пригласили остаться на обед. Заняв свое место за столом напротив Адама, Софи краем уха прислушивалась к тихой беседе княгини Луизы и графини де Бриен. Изабелла строила различные предположение о том, как сложится жизнь старой и новой французской аристократии, после того как война завершиться. Ни у кого уже не вызывал сомнений исход этой военной компании, волновало лишь собственное благополучие и как скажутся на нем последствия капитуляции Франции перед армией союзников.
- Я не перенесу еще раз подобно кошмара, - со вздохом заметила графиня, намекая на события двадцатилетней давности, что пришлись на пору ее юности.
Софья отодвинула тарелку и окинула Изабеллу де Бриен удивленным взглядом:
- Что заставляет Вас думать, что подобное может повториться? – тихо обронила она.
- Я забываю, что Вы родом из России, Софи, - грустно улыбнулась Изабелла. – Вероятно Вам неприятно подобное мнение о Ваших соотечественниках, но из того, что мне доводилось слышать, можно сделать выводы, что русские сущие варвары.
- Вы заблуждаетесь, - возразила Софи. – Император Александр человек невероятно великодушный, к тому же он воюет с Bonаparte, а не с Францией и ее гражданами. Вам нечего опасаться, - закончила она.
Княгиня Луиза, выслушав эту горячую речь в защиту русских, снисходительно улыбнулась:
- Софи, увы, я вынуждена согласиться со словами Изабеллы.
- Отчего? – недоуменно вздернула бровь Софья.
- Русской душе присуще некое стихийное буйство, - объяснила свои слова Луиза.
- И много русских Вы встречали, madame? – насмешливо отозвалась Софья, оскорбленная пренебрежительным тоном княгини.
- Взять хотя бы Вас, ma chérie. Вы весьма скрытны, что говорится «себе на уме». В последнее время Вы слишком много времени проводите в поездках верхом, тогда как в Вашем положении это может быть даже опасно.
- В мое положении? Не понимаю Вас, - опустила ресницы Софья.
- Полно, Софи, - не сдержав сарказма, добавила княгиня, прекрасно понимая, что провоцирует новую ссору между сыном и снохой.
Адам с преувеличенной осторожностью тихо поставил на стол пустой бокал.
- И что же, по-вашему мнению, маменька, от меня скрыли? – обманчиво равнодушно поинтересовался он, откидываясь на спинку стула.
- Я думаю, будет лучше, коли супруга твоя поведает тебе о том, - поднялась из-за стола княгиня.
Вслед за княгиней Луизой столовую покинули Фели, просидевшая весь обед в полном молчании, и графиня де Бриен, весьма обескураженная тем, что невольно стала свидетельницей семейной ссоры.
Княгиня давно затаила обиду на Софью. В замкнутости молодой женщины ей чудилось пренебрежение собственной персоной, хотя она положила немало сил на то, что завоевать расположение и доверие своей снохи. Когда же Николета поведала ей о грядущем материнстве Софи, княгиня прождав долгое время вестей от самой Софьи, и не дождавшись оных решила, что ей не доверяют. Слишком много странностей приходилось ей наблюдать в отношениях Адама и Софьи, слишком много недомолвок, многозначительных взглядов. Все это создавало флер некой тайны, в которую посвящать ее не спешили. Подобное положение безмерно раздражало княгиню. Уклончивые ответы Софьи, а то и вовсе попытки уйти от разговора, Луизой принимались за проявление гордыни и высокомерия, что конечно же не улучшало и без того сложных взаимоотношений.
Любопытство графини, разбуженное сценой, свидетельницей которой она стала, вскоре было вознаграждено. Пройдя вместе со своей гостьей в салон, княгиня Чартинская в попытке оправдать свое неблаговидное поведение принялась жаловаться Изабелле на нелюдимость и замкнутость Софьи, а также на пренебрежительное отношение с ее стороны.
- Порою мне кажется, что она совершенно не любит моего мальчика, а обвенчалась с ним, исходя из каких-то иных соображений, мне, увы, неведомых, - закончила она свою оправдательную речь.
- Может быть, ты слишком многого требуешь от нее, - мягко заметила Изабелла. – Представь, тебе бы пришлось оказаться в чужой тебе стране…
- Видимо, ты позабыла, что я почти полтора десятка лет прожила в Варшаве, - перебила ее Луиза.
На это графине де Бриен возразить было нечего, и она предпочла не продолжать разговор на эту тему.
После ухода княгини Чартинской, ее дочери и графини в столовой воцарилась тишина. Повинуясь нетерпеливому жесту князя, удалилась и прислуга, оставив хозяина наедине с его супругой. Адам молча наполнил свой бокал и поднес к губам. Пригубив вино, Чартинский отставил бокал в сторону и, поднявшись со стула, прошелся по комнате. Остановившись за спиной Софи, Адам положил ладони на спинку стула и склонился к ее уху:
- Вы ничего не желаете мне рассказать? – вкрадчиво спросил он.
Софья отрицательно покачала головой, чувствуя, как от страха сжимается сердце в груди.
- Впрочем, не утруждайте себя, - продолжил как ни в чем ни бывало князь. – Мне вполне понятно, о чем идет речь, София.
Софья попыталась подняться со стула, но Адам, положив ладони ей на плечи, принудил ее остаться на месте.
- Боюсь, мы не договорили, ma chérie, - тихо заметил он. – Позвольте, я выскажу свое предположение о том, на что намекала моя дорогая маменька. Вы в тягости, София, - не дождавшись ее ответа, продолжил он.
- Я собиралась Вам сказать, - чуть слышно ответила Софья.
- Разве? – схватив ее за руку чуть повыше локтя, Адам сдернул Софью со стула и развернул к себе лицом. – Не пытайтесь меня вновь обмануть, София, - прошептал он ей на ухо. – Мы оба знаем, что Вы ничего бы не сказали, а все Ваши затяжные прогулки верхом предпринимались с единственной целью – избавиться от нежеланного дитя.
Софья открыла рот, чтобы возразить ему, но Чартинский прижал палец к ее губам.
- Не обременяйте себя очередной ложью, София. Отныне я запрещаю Вам ездить верхом, - Адам выпустил ее руку и отступил на несколько шагов. – Ступайте. Надеюсь на Ваше благоразумие.
После того, как Софья едва ли не бегом покинула столовую, Адам взял в руки бокал с недопитым вином. В душе бушевала неукротимая ярость: «Это как же надобно ненавидеть, чтобы задумать подобное», - сжал он хрупкий сосуд в руке так, что побелели костяшки пальцев. Чартинский поднес бокал к губам, но вспомнив, чем закончилась безобразная ссора с Софи, когда он изрядно захмелев, явился в ее покои после неумеренных возлияний, так и не сделал ни глотка. Резко развернувшись, Адам швырнул бокал с недопитым вином в пылающий камин. Раздался звон разбитого стекла, зашипели и задымились поленья.
Князь опустился на стул, прикрыл дрожащей ладонью заслезившиеся глаза. Сердце болезненно билось о ребра в неистовом ритме. Все его надежды на то, что время сгладит все острые углы в его отношениях с Софи, пошли прахом. Все его усилия, все его порывы остались неоцененными и непонятыми. Может его вина, в том, что он несчастен, в том, что она несчастна? Сколь сильно ее стремление разорвать любые узы, связывающие их! Разве возможно было, глядя на нее, даже допустить мысль, что грех детоубийства, пусть и не рожденного дитя, для нее менее страшен и тягостен, чем жизнь с ним? Что ежели единственный способ прекратить сии душевные муки и обрести спокойствие – отпустить ее. Отпустить?!
Чартинский поднялся со своего места. Нет, не для того он привез ее в Париж, чтобы нынче сдаться! На что она надеется? Ждет, когда русские пройдут по улицам французской столицы, дабы найти возможность вернуться к тому, чье имя, так горячо шептала в своих молитвах?
Адам заметался по комнате. Не было сил усидеть на месте, из-за того, что все клокотало в груди, голова пылала, яркий румянец выступил на скулах. Хотелось крушить, ломать, взвыть, как раненному зверю: «Дьявол! Дьявол! Ненавижу!» - Чартинский несколько раз со всей силы ударил кулаком по полированной столешнице. Разжав пальцы, он уставился на отметины от ногтей, оставшиеся на ладони, рука пульсировала болью. Взрыв ярости, казалось, отнял у него все силы. Апатия сменила гнев, потребность двигаться, дабы выплеснуть всю накопившуюся злобу, уступила место усталости.
Словно столетний старик, опустив плечи, сгорбившись под тяжким бременем печалей и неудач, Адам вышел из столовой и побрел в сторону своего кабинета.
После ссоры, случившейся в столовой, Софи еще более замкнулась в себе. Все ее существование отныне было подчинено одной цели. Как же тяжело было жить в постоянном ожидании! Как медленно тянулись часы, дни, седмица за седмицей! Лишившись возможности совершать прогулки верхом, она ощущала себя птицей запертой в клетке. Луиза более не брала ее с собой на светские рауты и вечера, и единственная возможность узнавать какие бы то ни было новости о происходящем на полях сражений, для нее оказалась утраченной. Жизнь в усадьбе стала походить на бесконечный сон.
Наступил сырой и промозглый март. Новости о скором окончании войны и поражении Bonaparte обсуждала уже даже прислуга в усадьбе. Кольцо союзников сжималось вокруг Парижа. Наполеон в последней, отчаянной попытке оттянуть силы противника от своей столицы двинулся на восток, рассчитывая на то, что армия неприятеля последует за ним, но просчитался. Уже восемнадцатого марта армией союзников были заняты все пригороды французской столицы. Особенно кровопролитным оказалось сражение за Монмартр. Местечко сие располагалось всего в четырех верстах от усадьбы Чартинских в Сен-Дени. Грохот орудийной канонады был отчетливо слышен в поместье. Княгиня Луиза велела упаковать в усадьбе все, что могло представлять хоть какую-то ценность и спрятать в подвале старой полуразвалившейся часовни, находившейся в пределах усадьбы. Перепуганная прислуга с утра до ночи сновала по комнатам, выполняя поручение хозяйки. Софья с трудом скрывала охватившую ее радость, хотя звуки орудийных выстрелов заставляли и ее креститься и шептать молитвы о спасении жизней близких ей людей. К вечеру грохот сражения затих, и воцарилась оглушающая тишина.
Ранним утром следующего дня Адам покинул усадьбу и отправился в Париж. Он явился к обеду. Чартинский был необычайно взволнован. В ночь на девятнадцатое марта капитуляция Парижа была подписана. К семи часам утра, по условию соглашения, французская армия должна была покинуть Париж, а в полдень русская и прусская гвардия во главе с императором Александром I вступили в столицу Франции. Рано утром по городу стал быстро распространяться слух о капитуляции и о том, что российский император очень хорошо принял членов муниципалитета, обещал полную неприкосновенность личности и имущества, заявив, что берет Париж под свое покровительство.
Услышав весть о том, что русские уже в Париже, Софи едва не лишилась чувств. Адам без остановки расхаживал по ее небольшому будуару, рассказывая ей о том, как русские вместе с союзниками вошли в город.
- Я был там! Невероятно! Никогда не думал, что увижу русскую армию в Париже, - нервно хохотнул он. – Я помню, София, о данном Вам обещании и даже выяснил уже, где расположился Кавалергардский полк. Я обязательно найду Вашего брата, но несколько позже. Там сейчас царит такой хаос и сумятица, Вы себе даже представить не сможете того!
- Отчего же? Вполне могу, - стараясь сохранять спокойствие, отозвалась Софья. – Может быть, Вы позволите мне самой встретиться с Андреем? – поинтересовалась она.
- Исключено! – резко остановился Адам, повернувшись на каблуках. – Вы останетесь здесь, как залог моей безопасности.
- Боитесь за свою жизнь, Адам? – не сдержала сарказма Софья. – Полно, André – человек чести. Он не станет убивать Вас исподтишка. Скорее, граф Завадский бросит Вам вызов, - добавила она.
- И кого же Вы предпочтете видеть в могиле, сударыня? Отца Вашего ребенка или Вашего брата? – парировал Чартинский.
Софья опустила ресницы, скрывая от него выражение глаз.
- Вы знаете ответ на свой вопрос, Адам, - вздохнула она. – Но, тем не менее, важнее собственной жизни для меня безопасность моих детей.
Адам остановился, вперив пристальный взгляд в ее побледневшее лицо.
- Довольно, madame. Решение уже принято. Завтра я постараюсь встретиться с Ваши братом, а нынче…
Чартинский не договорил. Махнув рукой, он вышел из комнаты и запер за собою двери.
- О, нет! – тихо выдохнула Софья, услышав, как в двери поворачивается ключ.
Она надеялась, что сможет добраться до Парижа и разыскать Андрея. Было у нее и еще одно желание, признаваться в котором она не спешила даже самой себе. Задумывая встретиться с графом Завадским, Софи надеялась на еще одну встречу, хотя и опасалась того, что ничего кроме боли и разочарования она ей не принесет. Не было у нее уверенности в том, что Раневский безоговорочно поверит в свое отцовство, в том, что примет ее с чужим дитя во чреве, но потребность увидеть его, коснуться, услышать, была сильнее всяких доводов разума.
Вечером в дверях вновь послышалось шевеление ключа. Чартинский отпер двери и отступив в сторону, пропустил вперед Николету с ужином на подносе. Дождавшись, когда девушка торопливо накроет стол для двоих, Адам выпроводил ее из комнаты, вновь запер двери, а ключ положил в карман сюртука.
- Надобно полагать, я стала пленницей в этом доме? – невесело усмехнулась Софи, проследив взглядом за его действиями.
- Это для Вашей же безопасности, София, - отозвался князь, разливая вино по бокалам. – Дабы Вы не наделали глупостей, - добавил он.
Софья пригубила вино и отставила бокал в сторону. Несмотря на великолепно сервированный ужин, у нее совершенно не было аппетита.
«Господи, ну отчего русские не прошли через усадьбу!» - вздохнула она, беря в руки нож и вилку.
- Вам не нравится ужин? – поинтересовался Чартинский.
- Ваша кухарка, как всегда, бесподобна, - тихо отозвалась она. – Только Ваше присутствие, Адам, способно испортить мне аппетит, - едко заметила она.
- Я смотрю, к Вам вернулась прежняя язвительность, - отложив вилку, пробормотал Чартинский. – Что же Вы задумали, София?
- Я? – вздернула бровь Софья. – Помилуйте, Адам, что я могу предпринять, находясь в заточении собственной спальни?
- Мне то неведомо, - улыбнулся Адам. – Оттого и вселяет некое беспокойство.
Софи отвернулась к окну, за которым в сгущающихся сумерках чуть шевелилась лёгким ветерком едва проклюнувшаяся на толстой ветке, нежная зелень каштановых листьев.
- Вам не о чем беспокоиться, Ваше сиятельство. Позвольте мне хотя бы написать Андрею. Сомневаюсь, что он поверит Вам на слово.
Адам вспыхнул, при этом намеке на его недостойное поведение, но вынужден был признать, что слова Софи не лишены здравого смысла. Кивнув головой, Чартинский поднялся из-за стола.
- Я зайду к Вам утром за письмом. Доброй ночи, София.
- И Вам приятных снов, Адам, - кивнула головой Софья, едва скрывая нетерпение.
Более всего ей сейчас хотелось остаться в одиночестве и продумать свои дальнейшие действия. Взгляд ее вновь обратился к окну. На улице уже почти совсем стемнело, но еще можно было различить очертания старого каштана напротив окна. «В детстве мне доводилось лазать по деревьям, - вздохнула она. – Но тогда и я была легче, и страху было меньше».
***
...