*Стихотворения о Великой Отечественной войне

 » Флярковская Ольга. Рыбка

Ольга Флярковская

Рыбка


«Горе и радость!» – она сказала,
Руки ему положив на плечи.
В небе смеркалось, и гул вокзала
Смысл доносил, но слова калечил.

«Радость и что?..» – он спросил с улыбкой.
Ветер косынкой плеснул – и нету!
«Я приплыву к тебе белой рыбкой,
Белой, запомни мою примету!»

«Шутишь... о чём ты сейчас шепнула?»
«Радость, любимый, во мне бушует!»
Вместе шагнули из тьмы и гула,
Он одесную, она – ошую.

Вместе купе обживали с толком,
Вместе чаёк с земляникой пили...
Он с батареей ушёл за Волхов,
Ну, а её под Москвой убили.

Нам не понять, деловым и ушлым,
Как это страшно – навек расстаться!
Как это – ночью бессонной слушать
Белую рыбку, слегка за двадцать...
_________________

 » Тушнова Вероника. Н. Л. Чистякову

Вероника Тушнова

Н. Л. Чистякову

Порой он был ворчливым оттого,
что полшага до старости осталось.
Что, верно, часто мучила его
нелегкая военная усталость.

Но молодой и беспокойный жар
его хранил от мыслей одиноких —
он столько жизней бережно держал
в своих ладонях, умных и широких.

И не один, на белый стол ложась,
когда терпеть и покоряться надо,
узнал почти божественную власть
спокойных рук и греющего взгляда.

Вдыхал эфир, слабел и, наконец,
спеша в лицо неясное вглядеться,
припоминал, что, кажется, отец
смотрел вот так когда-то в раннем детстве.

А тот и в самом деле был отцом
и не однажды с жадностью бессонной
искал и ждал похожего лицом
в молочном свете операционной.

Своей тоски ничем не выдал он,
никто не знает, как случилось это,-
в какое утро был он извещен
о смерти сына под Одессой где-то…

Не в то ли утро, с ветром и пургой,
когда, немного бледный и усталый,
он паренька с раздробленной ногой
сынком назвал, совсем не по уставу.
___________________________________

 » Безымянная Ольга. Не дай Бог никому войны

Ольга Безымянная

Не дай Бог никому войны:
Ни друзьям, ни врагам, ни родне.
Не дай Бог никому вины:
За содеянное на войне.

И не дай Бог кого-то убить
Ни намеренно, ни невзначай.
Без войны дай нам Бог победить, 
Победить, войны не начав,

Чтобы Мир весной процветал,
Чтоб Любовь царила вокруг,
Чтоб в цветы превращался металл,
Тот, что стал оружием вдруг.

Если что-то зависит от нас,
Дай Бог разума Мир создавать,
И чтоб в непредсказуемый час
Не возникла нужда воевать.

Пусть победы приходят без войн,
А сражения — в мирных боях;
В мирном зареве мирный огонь
Будет в подвигах, в славных делах.

Мирным небо пусть будет всегда,
И пусть будет добро от любви.
Пусть мы будем — и не иногда —
Лишь любимыми визави.
_________________

 » Кузнецов Юрий. Гимнастёрка

Юрий Кузнецов

ГИМНАСТЕРКА

Солдат оставил тишине
Жену и малого ребенка
И отличился на войне...
Как известила похоронка.

Зачем напрасные слова
И утешение пустое?
Она вдова, она вдова...
Отдайте женщине земное!

И командиры на войне
Такие письма получали:
«Хоть что-нибудь верните мне".
И гимнастерку ей прислали.

Она вдыхала дым живой,
К угрюмым складкам прижималась,
Она опять была женой,
Как часто это повторялось!

Годами снился этот дым,
Она дышала этим дымом —
И ядовитым, и родным,
Уже почти неуловимым...

...Хозяйка юная вошла
И впрок затеяла уборку.
Углы от пыли обмела
И — постирала гимнастерку.

 » Рыжиков Иван. После прошлой войны

Иван Рыжиков

После прошлой войны
Дети долго в войну не играли.
Даже слово «война»
По ночам приводило их в дрожь.

Но остыли, срослись,
Позабылись тяжелые раны,
На оплывших окопах
Сплелась духовитая рожь.

Каждый лист и росток
Снова тянется к жизни упрямо.
Внукам павших солдат,
Разве им оценить тишину?

И печально молчат,
И не спят, и тревожатся мамы:
Почему по дворам
Дети снова играют в войну?

 » Лебедев Алексей. Тебе

Алексей Алексеевич Лебедев

ТЕБЕ

Мы попрощаемся в Кронштадте
У зыбких сходен, а потом
Рванётся к рейду лёгкий катер,
Раскалывая рябь винтом.

Вот облаков косою тенью
Луна подёрнулась слегка,
И затерялась в отдаленье
Твоя простёртая рука.

Опять шуметь над морем флагу.
И снова, и суров, и скуп,
Балтийский ветер сушит влагу
Твоих похолодевших губ.

А дальше - врозь путей кривые,
Мы говорим «Прощай!» стране.
В компасы смотрят рулевые,
И ты горюешь обо мне.

…И если пенные объятья
Нас захлестнут в урочный час,
И ты в конверте за печатью
Получишь весточку о нас, -

Не плачь, мы жили жизнью смелых,
Умели храбро умирать, -
Ты на штабной бумаге белой
Об этом сможешь прочитать.

Переживи внезапный холод,
Полгода замуж не спеши,
А я останусь вечно молод
Там, в тайниках твоей души.

А если сын родится вскоре,
Ему одна стезя и цель,
Ему одна дорога - море,
Моя могила и купель.


Погиб в ноябре 1941 г. Его подлодка подорвалась на мине в Финском заливе.
___________________________________

 » Полторацкий Виктор. В апреле сорок пятого

Виктор Полторацкий

В апреле сорок пятого
Еще гремит война.
Сражается проклятая
Чужая сторона.

По незнакомой местности
Еще идет пальба,
И в полной неизвестности
Солдатская судьба.

Кому-то пить достанется
Победное вино,
А кто здесь тлеть останется
Еще темным-темно

Но в придорожной рощице,
Где свеж весенний лист,
Тайком с регулировщицей
Целуется танкист.

Дрозды свистят в валежнике,
Малиновка поет.
И синие подснежники
Девчонка смело мнет...

Тут бог войны как молотом
По наковальне бьет.
Но жизнь идет. И молодость
Везде свое берет.

Куда же и податься-то,
Велик ли белый свет?
Девчонке девятнадцатый,
Танкисту — двадцать лет.

Май 1945г.

 » Николаевская Елена. Тайна старых фотографий

Елена Николаевская

Тайна старых фотографий,
Памяти пайковый хлеб...
Беззащитность биографий
Перед волею судеб.

Кто-то там глаза таращит,
Кто-то веселится всласть,
Кто-то табуретку тащит,
Чтобы в объектив попасть.

В объективе «Фотокора»
Уместились все как есть —
Те, кого разлучит скоро
Неминуемая весть.

Эти стрижки, эти челки
Светом дня озарены...
Здесь — мальчишки и девчонки
За неделю до войны.

И в глазах у них — сиянье,
Ожидание дорог,
И в глазах у них — не знанье,
Счастья истинный залог...

Ту серьезность, ту беспечность,
Веру ту в душе храня,
Я смотрю на них сквозь вечность
Из сегодняшнего дня.

Вот — мы вместе сняты,
Снова соединены
В ателье, в проезде МХАТа,
На четвертый день войны.

Эти косы и зачесы,
И значки БГТО...
Здесь ответов на вопросы
Не нашел еще никто:

Где прервется путь их долгий.
Путь смертельный, напролом,—
В Черном море, иль у Волги,
Или в небе над Орлом?..

Где повторят, заклиная,
Веря: «...только очень жди...»
...Как мы ждем их!.. Но иная
Доля ждет их впереди.

Ни могил, ни монографий.
Ни планшеток не найти...
Я от старых фотографий
Глаз не в силах отвести.

 » Шмейлин Залман. Весна на Шпрее

Залман Шмейлин

Весна на Шпрее


С рассветом – в атаку, вдоль Унтер-ден-Линден.
Последняя ночь беспросветно черна.
Припомнит из Гёте комбат Сёма Фридман,
А Моня Рецептер осушит до дна.

С рассветом – в атаку, машины застыли.
Исписана мелом, по-свойски, броня.
Весна разгулялась с интимным посылом.
Её и не думал никто отменять.

Как по расписанью – от корки до корки
По всем закоулкам – под стать временам –
Весна на дорогах, весна на задворках,
Весна в поднебесьи, повсюду весна.

И в сердце солдата найдётся местечко,
Размякнет в предчувствии майской грозы,
Набухнет слезой – не от страха увечий.
Его на таком не поймать, не сразить.

Он горем обучен, за ним – пол-Европы.
У каждого метра – такая цена!
Разменной монетой – солдатские хлопоты,
И ночь, эта ночь бесконечно длинна.

С рассветом – в атаку, вдоль Унтер-ден-Линден.
Над струями Шпрее хмельная весна.
Припомнит из Гёте комбат Сёма Фридман
А Моня Рецептер осушит до дна.
_________________

 » Твардовский Александр. В тот день, когда окончилась война

Александр Твардовский

***

В тот день, когда окончилась война
И все стволы палили в счет салюта,
В тот час на торжестве была одна
Особая для наших душ минута.

В конце пути, в далекой стороне,
Под гром пальбы прощались мы впервые
Со всеми, что погибли на войне,
Как с мертвыми прощаются живые.

До той поры в душевной глубине
Мы не прощались так бесповоротно.
Мы были с ними как бы наравне,
И разделял нас только лист учетный.

Мы с ними шли дорогою войны
В едином братстве воинском до срока,
Суровой славой их озарены,
От их судьбы всегда неподалеку.

И только здесь, в особый этот миг,
Исполненный величья и печали,
Мы отделялись навсегда от них:
Нас эти залпы с ними разлучали.

Внушала нам стволов ревущих сталь,
Что нам уже не числиться в потерях.
И, кроясь дымкой, он уходит вдаль,
Заполненный товарищами берег.

И, чуя там сквозь толщу дней и лет,
Как нас уносят этих залпов волны,
Они рукой махнуть не смеют вслед,
Не смеют слова вымолвить. Безмолвны.

Вот так, судьбой своею смущены,
Прощались мы на празднике с друзьями.
И с теми, что в последний день войны
Еще в строю стояли вместе с нами;

И с теми, что ее великий путь
Пройти смогли едва наполовину;
И с теми, чьи могилы где–нибудь
Еще у Волги обтекали глиной;

И с теми, что под самою Москвой
В снегах глубоких заняли постели,
В ее предместьях на передовой
Зимою сорок первого; и с теми,

Что, умирая, даже не могли
Рассчитывать на святость их покоя
Последнего, под холмиком земли,
Насыпанном нечуждою рукою.

Со всеми – пусть не равен их удел, –
Кто перед смертью вышел в генералы,
А кто в сержанты выйти не успел –
Такой был срок ему отпущен малый.

Со всеми, отошедшими от нас,
Причастными одной великой сени
Знамен, склоненных, как велит приказ, –
Со всеми, до единого со всеми.

Простились мы. И смолкнул гул пальбы,
И время шло. И с той поры над ними
Березы, вербы, клены и дубы
В который раз листву свою сменили.

Но вновь и вновь появится листва,
И наши дети вырастут и внуки,
А гром пальбы в любые торжества
Напомнит нам о той большой разлуке.

И не за тем, что уговор храним,
Что память полагается такая,
И не за тем, нет, не за тем одним,
Что ветры войн шумят не утихая.

И нам уроки мужества даны
В бессмертье тех, что стали горсткой пыли.
Нет, даже если б жертвы той войны
Последними на этом свете были, –

Смогли б ли мы, оставив их вдали,
Прожить без них в своем отдельном счастье,
Глазами их не видеть их земли
И слухом их не слышать мир отчасти?

И, жизнь пройдя по выпавшей тропе,
В конце концов у смертного порога,
В себе самих не угадать себе
Их одобренья или их упрека!

Что ж, мы трава? Что ж, и они трава?
Нет. Не избыть нам связи обоюдной.
Не мертвых власть, а власть того родства,
Что даже смерти стало неподсудно.

К вам, павшие в той битве мировой
За наше счастье на земле суровой,
К вам, наравне с живыми, голос свой
Я обращаю в каждой песне новой.

Вам не услышать их и не прочесть.
Строка в строку они лежат немыми.
Но вы – мои, вы были с нами здесь,
Вы слышали меня и знали имя.

В безгласный край, в глухой покой земли,
Откуда нет пришедших из разведки,
Вы часть меня с собою унесли
С листка армейской маленькой газетки.

Я ваш, друзья, – и я у вас в долгу,
Как у живых, – я так же вам обязан.
И если я, по слабости, солгу,
Вступлю в тот след, который мне заказан,

Скажу слова, что нету веры в них,
То, не успев их выдать повсеместно,
Еще не зная отклика живых, –
Я ваш укор услышу бессловесный.

Суда живых – не меньше павших суд.
И пусть в душе до дней моих скончанья
Живет, гремит торжественный салют
Победы и великого прощанья.

1948
_________________

 » Евтушенко Евгений. Итальянские слёзы

Евгений Евтушенко

ИТАЛЬЯНСКИЕ СЛЕЗЫ

Возле Братска, в посёлке Анзёба,
плакал рыжий хмельной кладовщик.
Это страшно всегда до озноба,
если плачет не баба — мужик.

И глаза беззащитными были
и кричали о боли своей,
голубые, насквозь голубые,
как у пьяниц и малых детей.

Он опять подливал, выпивая,
усмехался; «А, всё это блажь!»
И жена его плакала: «Ваня,
лучше выпей, да только не плачь».

Говорил он, тяжёлый, поникший,
как, попав под Смоленском в полон,
девятнадцатилетним парнишкой
был отправлен в Италию он:

«Но лопата, браток, не копала
в ограждённой от всех полосе,
а роса на шоссе проступала,
понимаешь — роса на шоссе!

И однажды с корзинкою мимо
итальянка-девчушечка шла,
и, что люди — голодные, мигом,
будто русской была, поняла.

Вся чернявая, словно грачонок,
протянула какой-то их фрукт
из своих семилетних ручонок,
как из бабьих жалетельных рук.

Ну а этим фашистам проклятым —
что им дети, что люди кругом,
и солдат её вдарил прикладом
и вдобавок ещё — сапогом.

И упала, раскинувши руки,
и затылок — весь в кровь о шоссе,
и заплакала горько, по-русски,
так, что сразу мы поняли все.

Сколько наша братва отстрадала,
оттерпела от дома вдали,
но чтоб эта девчушка рыдала,
мы уже потерпеть не могли.

И овчарок, солдат мы — в лопаты,
рассекая их сучьи хрящи,
ну а после уже — в автоматы.
Оказались они хороши.

И свобода нам хлынула в горло,
и, вертлявая, словно юла,
к партизанам их тамошним в горы
та девчушечка нас повела.

Были там и рабочие парни,
и крестьяне — все дрались на ять!
Был священник, по-ихнему «падре»
(так что бога я стал уважать).

Мы делили затяжки, и пули,
и любой сокровенный секрет,
и порою, ей-богу, я путал,
кто был русский в отряде, кто — нет.

Что оливы, браток, что берёзы —
это, в общем, почти всё равно.
Итальянские, русские слёзы
и любые — всё это одно…»

«А потом?» —
«А потом при оружье
мы входили под музыку в Рим.
Гладиолусы плюхались в лужи,
и шагали мы прямо по ним.

Развевался и флаг партизанский,
и французский, и английский был,
и зебрастый американский…
Лишь про нашенский Рим позабыл.

Но один старичишка у храма
подошёл и по-русски сказал:
«Я шофёр из посольства Сиама.
Наш посол был фашист… Он сбежал…

Эмигрант я, но родину помню.
Здесь он, рядом, тот брошенный дом.
Флаг, взгляните-ка, — алое поле, —
только лев затесался на нём».

И тогда, не смущаясь нимало,
финкарями спороли мы льва,
но чего-то ещё не хватало —
мы не поняли даже сперва.

А чернявый грачонок — Мария,
(да простит ей сиамский посол!)
хвать-ка ножницы из барберии
да и шварк от юбчонки подол!

И чего-то она верещала,
улыбалась — хитрёхонько так,
и чего-то она вырезала,
а потом нашивала на флаг.

И взлетел — аж глаза стали мокнуть
у братвы загрубелой, лютой —
красный флаг, а на нём серп и молот
из юбчонки девчушечки той…»

«А потом?»
Похмурел он, запнувшись,
дёрнул спирта под сливовый джем,
а лицо было в детских веснушках
и в морщинах — не детских совсем.


___________________________________

 » Безымянная Ольга. Сердце матери

Ольга Безымянная
СЕРДЦЕ МАТЕРИ

Сердце матери чует беду:
Ты сейчас в кромешном аду…
Вот удар прямо в сердце… «Сынок!
Разве ты уберечься не смог?
Отклониться от пули шальной,
Той, что стала меж мной и тобой?..
Дорогой мой!
Родной!
Проснись!
Не смотри в безграничную высь
Взором немым и слепым…
Встань!
Под дождиком мокнешь грибным…
Встань!
Пойдем же к родному двору,
Где играли в снежки поутру…
Встань!
Сыра и холодна земля…
Встань!
Тебя ждут родные поля!
Встань!
Услышь меня, милый сынок!
Что лежать?..
Ну какой же от этого прок?..
Встань!
Я буду, как прежде, встречать…
На губах твоих вражья стальная печать…
И не скажешь ты “мама” и не позовешь…
Омывает святою водой тебя дождь…
Ты останешься там… на чужой стороне…
И придешь ты ко мне только в утреннем сне…
Я ж прийти не смогу… и поплакать навзрыд…
Будешь ты на далекой сторонке зарыт…
И для всех будешь ты — неизвестный солдат…
И таким же солдатам — товарищ и брат.
Только мне твое имя вовек не забыть…
Я тебя буду вечно под сердцем носить…»
_________________

 » Полянина Валентина. Курская дуга

Валентина Полянина
Курская дуга 

Ты помнишь? Курская дуга...
Кровавые там шли сраженья...
Враг получил сполна тогда!
Очередное пораженье.

Разбили в пух и прах врага,
Освободили Курск и села.
И семи цветная дуга
Повисла над землёю снова.

Кустов сиреневых волна
Весною майской вновь дурманит.
Победу празднует страна!
Но слезы взор людей туманят.

Здесь были страшные бои...
И гроздья плакали сирени.
Всем спойте песни, соловьи,
Кто жизнь отдал за ваше пенье. 
_________________

 » Гамзатов Расул. Товарищи далеких дней моих

Расул Гамзатов

Товарищи далеких дней моих,
Ровесники, прожившие так мало!..
Наверное, остался я в живых,
Чтоб память на земле не умирала.

На поле боя павшие друзья —
Вас было много, страстно жизнь любивших.
Я ведаю: в живых остался я,
Чтоб рассказать о вас, так мало живших.
___________________________________

 » Межиров Александр. Курская дуга

Александр Межиров

Курская дуга


Мать о сыне, который на Курской дуге, в наступленье
Будет брошен в прорыв, под гранату и под пулемет,
Долго молится, перед иконами став на колени,-
Мальчик выживет, жизнь проживет и умрет.
Но о том, что когда-нибудь все-таки это случится,
Уповающей матери знать в этот час не дано,
И сурово глядят на нее из окладов спокойные лица,
И неведенье это бессмертью почти что равно.


1946
_________________