Lady Victoria: 05.04.18 17:01
Яновна: 05.04.18 18:46
lanes: 05.04.18 19:17
ishilda: 05.04.18 21:18
svetlan-ka: 05.04.18 22:21
mada: 05.04.18 22:27
Irisha-IP: 06.04.18 06:40
Bubenchik: 06.04.18 08:24
LuSt: 06.04.18 12:07
Прикольная Лулу: 06.04.18 14:26
Yelena: 06.04.18 15:35
ma ri na: 07.04.18 03:31
Nadin-ka: 08.04.18 23:44
LuSt: 09.04.18 09:45
Июнь 1977 года
Тетя Бренда не хотела, чтобы я оставалась с бабушкой до конца.
— Пусть Билл отвезет ее обратно в Талсу. Моя подруга Шейла временно живет в доме и заботится о девочках, пока я тут, — предложила она.
— Она и так скоро поедет к вам. Пусть пока поживет со мной, — ответила бабушка. Она протянула ко мне руку, и я подошла, пусть и не набралась смелости коснуться ее на глазах у тети Бренды.
— Я люблю тебя, милая, очень люблю. Совсем скоро я отправлюсь на небеса к дедушке Ирву, но, если на то будет господня воля, мы с тобой еще увидимся, Вэвонна. Нескоро, но когда-нибудь это случится, — сказала она.
Потом бабушка уснула, а тетя Бренда пошла на кухню сварить кофе, но вместо этого просто села за стол и, положив голову на руки, заплакала.
Когда большие часы должны были отбить три удара, они хранили молчание, потому что никто их не завел. Тетя Бренда тоже уснула.
— Хотелось бы мне не бояться. Кажется, что страх смерти такая глупость, но я чувствую, как будто еду в какое-то новое место и даже не знаю, куда приеду, — пожаловалась бабушка, проснувшись. Мы были одни, поэтому я взяла ее за руку.
Я подумала о мистере Арсеникосе, нашем соседе времен до маминого ареста. Когда мама и дядя Шон ссорились, сосед разрешал мне прятаться на заднем крыльце его дома. Он называл меня своей бродячей кошкой и кормил сэндвичами с беконом. Чаще всего это были просто кусочки сала на мягком белом хлебе, но иногда попадались и с мясом. Когда я их съедала, мистер Арсеникос садился на садовые качели и рассказывал мне о звездах. Он писал их названия на земле своей тросточкой, чтобы я лучше запоминала. В молодости он служил матросом на военном крейсере «Сан-Диего», названном в честь города в Калифорнии. Во время Великой войны крейсер затонул, и мистер Арсеникос сумел на спасательном плоту добраться до берега, ориентируясь по звездам. Я вывела Малую Медведицу с указывающим вниз хвостиком на ворсе бабушкиного покрывала поверх ее живота.
— Малая Медведица на севере. Маленький ковш, — добавила я, потому что бабушка называла созвездие так. Я нарисовала его и на ее ладони, чтобы она запомнила. Она кивнула. На рассвете она снова уснула и уже не проснулась.
Мистер Арсеникос говорил, что, зная созвездия, никогда не заблудишься и всегда сумеешь найти дорогу домой.
На бабушкиных похоронах настоящей была только бабушка в красивом ящике. Все остальное было сплошным притворством.
Тетя Бренда притворялась, что не злится на маму.
— О, Вэл, как я рада тебя видеть! — воскликнула она.
Дядя Билл тоже притворялся. До маминого приезда он сказал: «Давай уже с этим покончим и продолжим жить своей жизнью без нее», но при встрече обнял маму и произнес:
— Отлично выглядишь, Вэл. Приезжай почаще.
— Хочется собраться семьей на Рождество. Нельзя же видеться только на похоронах, — поддержала его тетя Бренда.
— Знаю! Нужно сохранять связь. Поверить не могу, что мы так давно не виделись. Я так по вас скучала, — сказала мама.
Потом она показала мне малыша.
— Это твой младший братик, Вонни. Его зовут Донал. Поцелуй его.
Не знаю, почему ей вдруг захотелось, чтобы я его поцеловала, потому что именно она всегда твердила, что рот — это помойная яма. На случай, если она хотела меня подловить, я лишь изобразила поцелуй.
После похорон мама, Донал и я отправились на программу адаптации.
— На этот раз все будет по-другому, — пообещала мама.
Первые две недели на программе все вправду было иначе. Она вела себя как Хорошая Мама и следовала правилам. Стирала нашу одежду и раскладывала по полочкам в нашей новой квартире. Готовила ужин. Не пряталась в спальне с курительной трубкой, как до ареста.
Потом однажды она проснулась Злой Мамой, а не Хорошей, и я поняла, что кое-что осталось прежним. Я никогда не знала, в каком настроении она проснется.
Я читала книги, выданные ей по программе. Предполагалось, что она должна ВОССОЕДИНИТЬСЯ С СЕМЬЕЙ. Это значило, что мы должны УЖИНАТЬ ВМЕСТЕ, но каждый вечер, после того как Злая Мама накрывала на стол, она уходила на заднее крыльцо, курила одну за другой сигареты и время от времени кричала мне через дверь, чтобы я ела. Но я на это не велась, зная, что случится, если она поймает меня за едой.
Даже Хорошая Мама могла внезапно сказать: «Не ешь это! Оно грязное!» и начать пихать пальцы мне в рот, чтобы достать еду. Даже Хорошая Мама могла налить мне в рот горького «листерина» [1], чтобы очистить язык. Она всегда говорила: «Через рот в тебя могут попасть паразиты». Проникнуть внутрь и вызвать болезнь. А мои микробы могли попасть на другие предметы и сделать их грязными.
Когда социальный работник Меган пришла проверить, как у нас дела, мама улыбалась так широко, что у меня засосало под ложечкой. Не видать нам нынче Хорошей Мамы.
— И что вы сегодня готовите на ужин? — спросила Меган.
— О, мы сделаем спагетти. — Мама варила их постоянно. Я привезла с собой бабушкин блокнот с рецептами, но мама не разрешала мне подходить к плите, боясь, что я ее испачкаю.
— Как вообще дела? — поинтересовалась Меган. — На этой неделе вы пропустили одно групповое занятие.
— Ой, да все супер. У меня просто голова разболелась. Спасибо, что зашли нас проведать. — Мама улыбалась и улыбалась, но, когда Меган ушла, взорвалась: — Гребаная хлопотунья! Как будто мы в сериале, где постоянно на огонек заглядывает любопытная соседка! Вот только в жизни ты прикончишь соседку, если она вот так сунется в дом, как показывают по телику. Прикончишь! Ужас, я больше не хочу участвовать в этом тупом шоу!
Пока мама разорялась, Донал вытащил из ее сумки расческу и сунул в рот. Я не успела ее отобрать до того, как увидела мама.
Однажды в детстве я сунула в рот ее трубку, просто попробовать, каково это, раз так любит делать мама. Кипячение и отбеливатель могут очистить почти все, но не трубку. Побывав у меня во рту, она стала такой грязной, что мама ее выкинула.
Мама выхватила у меня расческу и унесла на кухню. Я знала, что вернется она с ополаскивателем для рта или отбеливателем, поэтому подхватила Донала и отнесла в спальню. Злая Мама вытащила меня из шкафа и лупила расческой до синяков на ногах, но я не позволила ей налить «листерин» в рот Доналу.
После этого я начала заботиться о братике. Я кормила его и купала, потому что Злая Мама наливала в ванну настолько горячую воду, что кожа потом пузырилась.
В книге также говорилось, что важно принимать лекарства вовремя, но мама графику не следовала.
— И как мне предлагается запомнить, в какое время принимать какие чертовы таблетки? — сокрушалась она, но когда я попыталась прочитать этикетки, она меня шлепнула. Перестав принимать таблетки и начав приносить домой бутылки виски, она перешла в постоянный режим Злой Мамы. Однажды ночью, когда мы с Доналом должны были спать, виски закончился и я услышала, как звякнули мамины ключи, а потом открылась и закрылась дверь квартиры.
Я не боялась оставаться одна, но Донал был слишком маленьким и не мог сам о себе заботиться. Он стоял в кроватке и хныкал. Мы оба были голодны, потому что мама выбросила ужин в мусорное ведро, сказав, что спагетти грязные, а молоко скисло. Даже Хорошая Мама порой выкидывала ужин, но Злая Мама делала это специально.
Спагетти слиплись и почти остыли, но есть их из ведра было безопаснее, чем на глазах у мамы. Поев, я вытащила из мусора пакет с молоком и наполнила детскую бутылочку. Донал выпил молоко, и я вымыла бутылочку и убрала в буфет, чтобы мама ни о чем не догадалась.
Я никогда не знала, что грязнее: мой рот или то, что я в него кладу.
Лайам тоже был таким. Грязью, которая может в меня проникнуть. Мама запрещала ему меня трогать, потому что он меня испачкает. Когда мама на него злилась, она твердила: «Не называй его папой. Он тебе не отец. Ему нельзя доверять». Она заставляла меня повторять: «Лайаму нельзя доверять». А когда злилась на меня, то говорила: «Не смей его трогать. Даже не смотри на него».
Я была грязнее Лайама, потому что мне разрешалось трогать только маму и Донала, а иногда и это запрещалось. Я нарушила правило, коснувшись бабушки и Эми.
На следующий день после ночного ухода мама позвонила Ди и пригласила ее в гости. Иногда мама говорила, что Ди ее лучшая подруга, а иногда называла ее грязной шлюхой. В тот вечер, наверное, они дружили, потому что Ди приехала и привезла маме новую трубку. Всю ночь они пили, курили и говорили о Лайаме.
— Он проникает в меня, как инфекция. Ему стоит только посмотреть на меня этими глазищами, и я готова на что угодно. — Судя по маминому тону, она хотела, чтобы он проник в нее. И заразил.
— У него красивые глаза, как у Фрэнка Синатры. Ты правда собираешься его бросить? — спросила Ди.
— Не знаю. А что еще остается? — Мама была настолько пьяна и обкурена, что даже не заметила, что отхлебывает из бутылки после Ди.
— Он хочет тебя видеть. Хотя бы это можешь для него сделать?
Следующим вечером, когда я уже лежала в постели, явился Лайам. Я слышала весь их разговор, потому что моя кровать стояла прямо у стены, отделяющей комнату от кухни.
— Я не могу остаться с тобой, — сказала ему мама. — Мне не разрешат закончить программу, если я к тебе вернусь.
— Программу? Какую еще программу? Что они тебе наобещали?
— Я получу сертификат секретаря.
— Шутишь? Малышка, я здесь, чтобы заботиться о тебе. Я обещал это, когда мы поженились. Собирайся и поехали домой.
Заходя в нашу с Доналом комнату, мама смеялась.
— Просыпайтесь, детки. Мы уезжаем с папой. — Она легонько коснулась моей головы, даже не заметив, что я лежу под одеялом одетая, готовая выскользнуть наружу. Мы с Доналом легли на заднее сидение, и Лайам нас увез. По дороге из окна машины я смотрела на звезды.
Сначала мы поехали в мотель, где Лайам дал маме какие-то таблетки. Несколько дней она была Счастливой Мамой и говорила всякие приятные слова.
Потом Лайам отвез нас в фермерский дом с видом на луг.
— Нам с Бутчем нужно заниматься делами, — сказал он.
— И какими же? Гонять на мотоциклах и трахаться? Ненавижу тебя! И ненавижу эту гребаную лачугу! — заорала мама. Она терпеть не могла вздувшиеся полы, пятна ржавчины в ванне и то, как скрипели окна при малейшем ветерке.
— Малышка, не веди себя так. — Тихий голос Лайама намекал на неприятности.
— Думаешь, ты можешь просто так взять и оставить меня здесь? Подумай еще раз, потому что я...
Мама удивилась, когда Лайам ударил ее по губам, но ничего нового и удивительного в этом не было. Когда она заплакала, он обнял ее и начал успокаивать.
Потом он ушел, а мама сняла красивое платье и на целый день улеглась в постель. Грустной Маме было плевать на плач Донала, а малыш не унимался.
— Мне так одиноко, — хныкала она.
Мы с Доналом не считались.
svetlan-ka: 09.04.18 10:21