Самые любимые, трогательные моменты.....

Один из моих любимых романов а этот момент перечитывала раз двадцать.

Карен Монинг Заклятие Горца

– Как она? – спросил он.
Ему ответила Гвен.
– Разъярена. Обижена.
– И обижена. И разъярена, – добавила Хлоя.
– А чего ты ожидал? – спросил Драстен натянуто. – Ты соблазняешь ее и не говоришь ей, что умираешь? У тебя что, нет ни грамма чести, родственник?


– Ты, сукин сын!
– Ты говорила это вчера. Я слышал тебя тогда. – Если бы у него в запасе была бы целая жизнь, он поступил бы иначе, никогда не дал бы ей повода обзывать его так. Если бы только он встретил ее, когда ему было около двадцати лет, или нет, если бы они были обручены при рождении, выросли вместе в непосредственной близости в Нагорье, его жизнь была совсем другой. Он был бы полностью удовлетворенным мужчиной, и той снежной ночью, когда Лука постучался в его дом, он находился бы в кровати со своей женой. С малышом или двумя поблизости. Магические заклинания и чары не прельщали бы его. Ничего, что не имело бы отношения к его женщине, не прельстило бы его. Он никогда не сопровождал бы Тревейна в Ирландию, никогда не ехал бы рядом бы с ним в Кэпскорт в тот прелестный весенний день, только затем, чтобы к ночи кровь всей деревни была на его руках.
– Ты безжалостный ублюдок!
– Я знаю. – Он нисколечко не отрицал этого. То, как он поступил, было неправильно. Он должен был сначала предупредить ее. Он должен был предоставить ей выбор, чтобы она могла решить, есть ли у нее желание подарить какую-нибудь частичку себя мужчине, обреченному на смерть.
– Ты бездушный член!
– Да, женщина. Все это так и даже больше. – Он все время знал, кем она была для него. Знал с того самого момента, когда притянул ее к себе там, в офисе ее университета, когда спрятал ее за свою спину, чтобы защитить от Романа.
Именно тогда он прочувствовал это до мозга своих костей.
Он так чертовски долго ждал этого чувства, а оно все не приходило. Он думал, что тридцать лет – это невыносимо долгий срок для ожидания. Но никогда даже вообразить не мог, что ему потребуется еще 1 133 года, чтобы найти ее, а затем ему будет отведено только двадцать дней, за которые он должен будет прожить целую жизнь. Ох, да, он почувствовал это той ночью. Его рука сомкнулась на ее предплечье, и все в нем шептало единственное слово.
– Моя.
Он не хотел смотреть правде в глаза, все время решительно преследуя ее, потому что как только он признался бы себе, что она была его родственной душой, он, возможно, отступился бы. А он был мужчиной, который никогда не отступает. Решил. Сделал. Он расплачивался за то, что приобретал. За этот грех он, без сомнений, готов был расплатиться своей душой.
И думал, что это того стоило.
– Я не хочу даже думать о том, что ты лгал мне!
– Я знаю. – Зная, что она была его половинкой, зная, что она будет жить после того как его не станет, и, несомненно, найдет себе мужа и создаст семью с каким-то другим мужчиной, он пытался оставить на ней свое клеймо, завоевать какой-нибудь маленький уголок в ее сердце.
Он должен был стать ее мужчиной. Он должен был стать отцом ее детей. Не какой-нибудь засранец из двадцать первого века, который прикасался бы к ее грудям, целовал бы ее мягкие губы и заполнял ее, но при этом никогда не стал бы идеальным для нее.
Не то, чтобы он идеально подходил для нее. Однако он должен был стать таким.
– Я ненавижу тебя за это!
Он вздрогнул, испытывая неприязнь к этим словам.
– Я знаю.
– Так что, черт возьми, ты можешь сказать в свою защиту?
Он зажал ее лицо в своих ладонях и посмотрел прямо в ее глаза.
– Четырнадцать дней, – прошипел он. – Это все что мне отпущено. Что ты хочешь от меня? Извинений? Самобичеваний? Ты не получишь от меня ничего из этого.
– Почему? – крикнула она; неистовство плескалось в ее глазах.
– В мгновенье, когда увидел тебя, я понял, – его все еще мучило ее жестокое «я ненавижу тебя» звенящее в его ушах, – что в другой жизни, жизни, в которой я не стал бы Темным магом, ты была бы моей женой. Я лелеял бы тебя. Я обожал бы тебя. Я любил бы тебя до скончания времен, Джессика МакКелтар. Но мне не дано иметь такую жизнь. И, черт возьми, поэтому я буду брать тебя любым способом, каким ты только мне позволишь. И я не буду извиняться ни единой секунды за это.
Она замерла в его объятиях, пристально вглядываясь в него, ее прекрасные зеленые глаза распахнулись от удивления.
– Т-ты л-любишь меня?
Он резко выдохнул.
– Да. – Смущенно глядя на нее, и что-то в нем таяло. – Ох, милая, – смягчился он, – я сожалею о каждом мгновении страдания, которое доставил тебе. Все время, пока буду гореть в Аду, я буду сожалеть о каждой слезинке, которая прольется по моей вине. Но даже если Ад – это цена за двадцать дней, проведенных с тобой, то я приговорил бы себя снова и снова.
Она откинулась назад к стене, ее загнутые ресницы опустились, скрыв выражение глаз.
Он ждал, рассматривая ее, и сохранял в памяти каждую клеточку ее милого лица. Все, начиная с ее густых взъерошенных кудрей цвета воронова крыла, черных ресниц, отбрасывающих тени полумесяцем на ее щеки, сверкающие брильянтами непролитых слез, к ее изящному носу с горбинкой, сочным, мягким губам, и заканчивая упрямо вздернутым подбородком. Он собирался, умирая, вспоминать это. Он чувствовал, что в нем генетически от рождения была заложена память о ее лице. Поэтому он постоянно искал его глазами, ожидая увидеть, что вот оно появится у него на пути за следующим углом.
Но оно не появлялось.
И он разуверился в легендах Келтаров об их второй половинке.
И он углубился в изучение Темной Магии.
– Моя, – шептал он отчаянно, глядя на нее сверху вниз.
Тогда ее ресницы затрепетали, показывая выражение глаз. В этих изумрудных глубинах он увидел страдание, боль и горе, но вместе с тем и понимание.
– Ты знаешь, какова грустная правда? – сказала она мягко.
Он покачал головой.
– Я думаю, что если бы ты сразу сказал мне правду, я занялась бы с тобой любовью намного раньше.
Он вздрогнул от боли, ножом пронзившей его сердце, оценив «упущенное время, которое нельзя наверстать». В этот момент он понял, что она только что подарила ему прощение, которого он уже никогда не ожидал заслужить. Смысл ее слов был следующим: «даже зная, я не поступила бы иначе». Крошечная женщина с сердцем воина.
– Так возьми же меня, Кейон. Бери меня так много раз, сколько сможешь. – Ее голос сорвался на следующих словах. – Поскольку независимо от того, сколько времени нам отмерено, его никогда не будет достаточно.
– Я знаю, любимая, я знаю, – сказал он резко.


«Ты была бы моей женой, – сказал он, – Я любил бы тебя до скончания времен, Джессика МакКелтар». Он называл ее так, будто на самом деле в той, другой жизни женился на ней.
Она жаждала этих слов. Но не ожидала, и не была готова к ним. Когда он сказал их, она поняла, что было бы гуманнее, если бы он вовсе не произносил их. Позволил бы ей считать его черствым хреном, ненавидеть его.
Но его слова отрезали возможность того, что она когда-либо сможет возненавидеть его. Они безжалостно вонзились в ее открытое, незащищенное сердце. Ее гнев испарился, как будто его никогда и не было, только отчаяние осталось неизменным: получить хоть что-нибудь из того, что он мог предложить ей, и обладать этим так долго как сможет. Потому что она чувствовала то же самое, что и он. Как будто им суждено было встретиться и прожить вместе полную, длинную, заполненную неистовой и дикой страстью, и усыпанную детьми жизнь, но по какой-то причине они столкнулись друг с другом не в то время и не в том месте, и упустили то, что могло быть, должно было быть.
Если она начнет думать об этом, то это разорвет ее на маленькие кусочки. Она отказывалась тонуть в горе. Вместо этого она предпочитала тонуть в нежности этого момента. Для горя будет время позже. Слишком много времени, целая исковерканная жизнь.

Все пошла тихо плакать в уголочке.....



Дневник Джессики.... 15 дней горько-сладкого счастья...

А Джессика, уже засыпая, сделала отметку в мысленном дневнике.
Память/День четырнадцатый: Сегодня вечером мы пожелали друг другу спокойной ночи как женатая пара, которая вместе уже в течение многих лет.
Ну и что такого в том, что он в зеркале, а она спит на полу.
Это все равно было прекрасное воспоминание.

Воспоминание/День тринадцатый: Сегодня мы поцеловались во всех ста пятидесяти семи комнатах в замке (включая туалеты, кладовки и ванные!).
Воспоминание/День двенадцатый: Мы устроили полуночный пикник из копченого лосося, сыра и трех бутылок вина (о, моя больная голова!) на прилегающей к замку земле, под усыпанным звездами небом и, пока все остальные спали, мы плавали обнаженными в садовом фонтане и занимались любовью на всех трех ярусах.
Воспоминание/День одиннадцатый: Мы выгнали из кухни поваров и сделали блины с шоколадной начинкой, малиновым джемом и взбитыми сливками.
То, что мы сделали с малиновым джемом и взбитыми сливками, имело очень незначительное отношение к еде. Блинам, которые были съедены.
Но не все воспоминания были хорошими. От некоторых из них она не могла избавиться. Некоторые из них резко возвращали ее к действительности.
Воспоминание /День десятый: Сегодня появился Лука Тревейн.

Воспоминание/День девятый: Кейон и я поженились сегодня!
Это никоим образом не было похоже на то, как я обычно представляла свою свадьбу, но это, возможно, не могло быть более прекрасным.
Мы написали свои собственные клятвы и провели частную церемонию в часовне имения. Когда она закончилась, мы написали наши имена в Библии Келтаров, на плотном пергаменте цвета слоновой кости, обрамленном золотом.
Джессика МакКелтар, жена Кейона МакКелтара.
Драстен, Гвен и Хлоя были свидетелями, однако Дэйгис не смог присутствовать из-за плохого самочувствия.
Кейон – теперь мой муж!
После свадьбы мы наслаждались тортом, шампанским и медовым месяцем длиною в целый дождливый день, проведенный в огромной кровати под балдахином перед ревущим камином в великолепном пятисотлетнем шотландском замке.
Его клятвы были прекрасны и намного лучше моих. Я знаю, что МакКелтары подумали так же, поскольку и Гвен, и Хлоя стояли, затаив дыхание, и их глаза слезились. Даже Драстена они, кажется, не оставили равнодушным.
Я хотела повторить их для него, но Кейон не позволил это сделать. При этом он вел себя действительно странно. Он положил свою ладонь на мое сердце и мою на свое – это было так романтично – и сказал:
– Придётся ли честь свою потерять, пусть то буду я, а не ты. Придётся ли душу в забвенье послать, пусть то буду я, а не ты. А если вдруг смерть нежданной придет, отдам свою жизнь за тебя. Я – твой. Я Дарован тебе навсегда.

От этих слов по всему моему телу прокатилась дрожь. Боже, как я люблю этого мужчину!

Воспоминание/День восьмой: Этим утром мы выбрали имена для наших детей. Он хочет девочек, которые будут похожи на меня, а я хочу мальчиков, которые будут похожи на него, таким образом, мы решили, что у нас их будет четверо, по двое каждого пола.
Я согласилась бы на это. И, если кто-то слушает меня там: «Я СОГЛАСНА ДАЖЕ НА ОДНОГО, ПОЖАЛУЙСТА».

Воспоминание/День пятый: Черт бы побрал этого мужчину – он попросил, чтобы я не присутствовала там, когда это произойдет!

А я до сих пор чувствую щемящую боль в области сердца перечитовая эти строки:

— Да, плачь! — сказала Мэгги. — Плачь, теперь ты знаешь! Справедливо, чтобы хоть один из родителей был в силах проливать по нем слезы. Плачь, Ральф! Двадцать шесть лет у меня был твой сын, и ты даже не понимал этого, даже не умел разглядеть. Не видел, что вы с ним похожи, как две капли воды! Моя мать знала с первой же минуты, едва он родился, а ты никогда не понимал. У него твои руки и ноги, твое лицо, твои глаза, твое сложение. Он весь в тебя, только волосы другого цвета. Теперь понимаешь? Когда я послала его сюда к тебе, я написала: «Возвращаю то, что украла», — помнишь? Но мы оба украли, Ральф. Мы украли то, что ты по обету отдал Богу, и обоим пришлось расплачиваться.
Она опять села в кресло, безжалостная, беспощадная, и смотрела на поверженного страданием человека в алой сутане.
— Я любила тебя, Ральф, но ты никогда не был моим. Все, что мне от тебя досталось, я у тебя вынуждена была красть. Дэн был моя добыча, только его я и сумела у тебя взять. И я поклялась, что ты никогда не узнаешь, поклялась, что не дам тебе случая отнять его у меня. А потом он сам, по собственной воле, предался тебе. Он называл тебя истинным пастырем. Вот над чем я вдосталь посмеялась! Но ни за что на свете я не дала бы тебе в руки такое оружие — знать, что он твой сын. Если б не то, что сейчас. Если б не то, что сейчас! Только ради этого я тебе и сказала. А впрочем, теперь, наверно, все неважно. Теперь он уже не мой и не твой. Он принадлежит Богу.

И вот ещё:

Он ожесточенно набросился на себя. Глупец! Как было не понять, что Мэгги не способна вернуться к Люку. Как было сразу не понять, кто отец ребенка. Она так гордилась Дэном! Все, что она сумела у тебя взять, вот как сказала она тебе в Риме. Что ж, Мэгги, в нем ты взяла самое лучшее. О Господи, Ральф, как ты мог не признать в нем сына? Ты должен был понять это, когда он пришел к тебе взрослым, если уж не раньше. Она ждала, чтобы ты увидел и понял, ей так мучительно хотелось, чтобы ты увидел, пойми ты это, — и она пришла бы к тебе, приползла на коленях. Но ты был слеп. Ты ничего не желал видеть. Ральф Рауль, кардинал де Брикассар — этот титул, вот что было тебе желанно, желанней, чем она, желанней, чем твой сын. Желанней, чем сын!
В комнате давно уже слышались слабые вскрики, шорохи, шепот, часы тикали в такт его сердцу. А потом уже не в такт. Он сам выбился из ритма. Мэгги и Фиа всплыли, поднялись на ноги, с испуганными лицами плавали они в густом, неощутимом тумане, что-то говорили, а он не слышал. И вдруг понял.
— А — а — а! — крикнул он.
Он почти не сознавал боли, всем существом ощущал только руки Мэгги, что обхватили его, чувствовал, как припал к ней головой.
И все же ему удалось чуть повернуть голову и посмотреть на нее, встретиться с ней глазами. Он пытался выговорить — прости меня, — и увидел, что она давно простила. Она знала, что взяла самое лучшее. А потом он попытался сказать ей какие-то прекрасные слова, которые навек бы ее утешили, но понял, что и это не нужно. Она такая, она все вынесет. Все! И он закрыл глаза, и наконец-то пришло облегчение: Мэгги простила.

Ну прям не могу, реву и всё

дааа, я наверное на всю жизнь запомню эту книгу и именно этот момент... когда читала тут всеквартирный потоп был... ооочень сильная книга
_________________

Первая книга над которой я рыдала на взрыд......

Да, моя тоже.
Потрясающая книга!
_________________

мне стыдно, но я, видимо, не знаю, что это за книга? так захотелось прочитать...

Bells это "Поющие в терновнике" - Маккалоу Колин. Почитай и правда не пожалеешь
_________________

Такой момент!!!!!!!!
Девочки, я недавно купила эту книгу. А он заканчивается плохо?
_________________

Трудно сказать, для каждого по разному... У меня допустим не осталось после чувства опустошенности, хотя концовку хэппи-эндом назвать нельзя. Очень грустно заканчивается, но чувствуется завершенность и у меня осталось впечатление, что так и должно было случиться, так правильно
_________________

Вааау какие здесь классные моменты! Джудит Макнот форева
Но Карен Монинг я еще никогда не читала, но тут ее так расхвалили, сегодня же сяду за что-нибудь из ее творчества.
Я ревела над "Поющими в терновнике" когда был пожар и погибли его отец и младший брат И когда она змуж за другого вышла. ничего там цепляющего за душу не было, но когда она ехала в душном переполненном людьми поезде после свадьбы, мне тогда так тоскливо стало. Эта книга действительно классика, Мегги и Ральф любили друг друга всю жизнь, но так и не были вмсете. А еще смерть ее сына. Я так плакала
[/b]"Воспоминание" Джуд Деверо - согласна с этим моментом, я долго отходила от этой книги.
Блииин еще много моментов вспомнила трогательных, но все мои романы на другом компе. Когда буду за ним сидеть, выложу сюда все, что мне нравится.
Девчонки, классная тема, я столько новых книг узнала, теперь есть что почитать на досуге.Спасибо!!!

Выкладывай, почитаем, и можно много новых книг узнать)
_________________

Девочки, а вот ещё. Для меня тоже один из самых трогательных моментов ( Жюльет Бенцони "Марианна")


- Ну и что?
- Моя же... Пилар, которую мы считали навсегда замуровавшейся в монастыре в
Испании, вернулась ко мне домой!
Внезапный приступ гнева охватил Марианну. Так это она - судьба? Эта подлая женщина,
сделавшая все, чтобы ее муж взошел на эшафот? Пытавшаяся и ее, Марианну, убить! И из-за
этого он так терзался?
- Ну и что? - вскричала она яростно. - Что с того, что она вернулась? Прогони ее!..
- Нет! Я не могу больше! Не имею права. Она... она вернулась с ребенком... ребенком
от меня... У меня сын!
- Ах!..
Марианна больше ничего не сказала... ничего, кроме этого слога, короткого, но
мучительного и ужасного, как последний вздох. Язон прав. Судьба, эта старая ведьма,
безжалостная и коварная, настигла их. Долгая бесплодная борьба с нею завершилась...
Испуганный внезапно ставшим инертным телом, Язон сжал объятия, нагнулся, хотел
поцеловать ее холодные щеки и сжатые губы, но, упершись руками в грудь, на которой она
мечтала спать все ночи ее жизни, она легонько оттолкнула его, ничего не говоря. Чувствуя себя
несчастным, как ребенок, разбивший любимую игрушку, он совсем потерял самообладание.
- Скажи мне что-нибудь! Прошу тебя! Не молчи! Я знаю, что сделал тебе больно, но
умоляю тебя, говори! Это правда, ты знаешь, я люблю тебя, я люблю только тебя и отдал бы все
в мире, чтобы осуществить нашу мечту. Слушай... Ничто не заставляет нас уже расстаться.
Почему бы не вырвать у жизни еще немного счастья, немного радости? Я могу погибнуть в
этой войне, умереть вдали от тебя... Иди ко мне! Позволь отвести тебя на корабль, который
отплывает на рассвете! До Анвера это составит много дней... много ночей. Позволь любить
тебя до конца! Не будем отказываться от этого последнего, этого чудесного настоящего...
Она ощущала охватившее его лихорадочное возбуждение. Она чувствовала, что он
говорит правду, что он искренен, он действительно хотел уехать с нею. Как он сказал, перед
ними еще столько дней, столько ночей любви, целая цепь страсти, которую он, может быть, в
последний момент не сможет порвать. Тогда в Анвере он предложит ей следовать за ним через
океан до его родины, где вполне возможна тайная жизнь любовницы. И это снова обещало
множество страстных ночей... А она так любила его! Какое адское искушение... Она
чувствовала себя такой несчастной, что уже готова была уступить и позволить увезти себя. Но
внезапно в ее воображении предстали три лица: гордое и ироническое ее отца, великолепное и
страдальческое Коррадо и крохотное, нежное, спящего темноволосого малыша... И Марианна
слабеющая, Марианна отчаявшаяся, Марианна страстно влюбленная удалилась, изгнанная той
Марианной д'Ассельна, которая в первую брачную ночь, защищая свою честь, повергла ударом
шпаги человека, которого она любила... той, которая в ту же ночь прогнала Язона Бофора...
Она не могла больше быть другой!
Она оттолкнула его, на этот раз решительно, вышла из укрытия и отдала себя во власть
ледяного ветра. Крепко сжав руки в муфте из чернобурки, она гордо вскинула голову, и в
последний раз ее зеленые глаза встретили умоляющий взгляд человека, которого она оставляла
и который заслужил только ее презрение!
- Нет, Язон! - строго сказала она. - У меня тоже есть сын! И я княгиня Сант'Анна!..
Ночь наступила. Марианна не оборачиваясь шагала к трактиру, который сверкал в
темноте, как сигнальный фонарь корабля, как луч маяка в буре, поглотившей ее любовь...

Так неожиданно было читать такое, после того что вместе они прошли!

Очень печально (
_________________

Да, очень печально, а я то надеялась, что наконец-то они будут вместе. Но всё же роман хорошо окончился