Nadin-ka:
Эдгар По.
Призрачный замок
В нежной зелени долины
Добрых ангелов страны
Замок был величаво-дивный -
Светлый замок - гордой главы.
В царском Разума владеньи
Он стоял -
Серафим крылом волшебным
Вряд ли б сказочней создал!
Флаги жёлты, чудны, златы
С крыш струилися его
(Было то давно когда-то,
Давным-давно),
И нежный ветр летел тем долом
В былые дни -
Вдоль вала вился, блёк и снова
Крылатым духом плыл вдали.
Странники в том краю волшебном
Сквозь два светлых окна могли
Зреть, как духов в танце мерном
Такты лютен провели
Мимо трона - Порфирородный
Сидел в нем князь:
В величьи славы первородной
Не опускал прекрасных глаз.
Вся в жемчуге, рубина камнем
Дверь украшена была -
В неё входили плавно-плавно
И искристо всегда
Отряды Эха на дежурство,
Чей долг был петь.
И пели, восхваляя с чувством
Владыки мудрый ум и честь.
Nadin-ka:
Николай Заболоцкий
Снежный человек
Говорят, что в Гималаях где-то,
Выше храмов и монастырей,
Он живет, неведомый для света,
Первобытный выкормыш зверей.
Безмятежный, белый и косматый,
Он порой спускается с высот,
И танцует, словно бесноватый,
И в снежки играет у ворот.
Но когда буддийские монахи
Со стены завоют на трубе,
Он бежит в смятении и страхе
В горное убежище к себе.
Если эти россказни — не бредни,
Значит, в наш всеведающий век
Существует все-таки последний
Полузверь и получеловек.
Ум его, как видно, не обширен,
И приют заоблачный суров,
И ни школ, ни пагод, ни кумирен
Не имеет этот зверолов.
В горные упрятан катакомбы,
Он и знать не знает, что под ним
Громоздятся атомные бомбы,
Верные хозяевам своим.
Никогда их тайны не откроет
Гималайский этот троглодит,
Даже если, словно астероид,
Весь пылая, в бездну полетит.
Но пока над свежими следами
Ламы причитают и поют,
И пока, расставленные в храме,
Барабаны бешеные бьют,
И пока тысячелетний Будда
Ворожит над собственным пупом,
Он себя сравнительно не худо
Чувствует в убежище своем.
Там, наверно, горного оленя
Он свежует около ключа
И из слов одни местоименья
Произносит, громко хохоча.
Nadin-ka:
Овсей Дриз
Новогодняя сказка
У дедушки Мороза снежинка на носу.
Собирались ёлки вечером в лесу.
Шестьдесят зелёных, сорок голубых,
Шестьдесят постарше, сорок молодых.
Закружились вместе ёлочки и ели
И лесную песню зимнюю запели:
— Падайте, снежинки, падайте скорей,
Белую дорогу тките для саней.
— Нравится мне песня, — Дед Мороз сказал
И снежинкам с неба падать приказал.
Звёздочки и звёзды полетели с неба,
И дорога стала белою от снега.
Закружились снова ёлочки и ели
И другую песню зимнюю запели:
— Прилетай к нам, ветер, без иглы и нитки
Сшей ты нам, портняжка, белые накидки.
— Нравится мне песня, — Дед Мороз сказал
И лететь скорее ветру приказал.
И примчался ветер, озорной и ловкий,
Без иглы и нитки мигом сшил обновки.
Снова закружились ёлочки и ели
И другую песню радостно запели:
— Мы теперь готовы, мы теперь поедем!
На весёлый праздник мы поедем к детям!
— Нравится мне песня, — Дед Мороз сказал
И подать скорее сани приказал.
Волк Морозу тащит шубу меховую,
А Лисица — шапку рыжую, большую.
Зайцы рукавицы принесли к саням.
А мешок с подарками появился сам.
Семь коней горячих вихрем — под откос!
Едет-едет к детям Дедушка Мороз.
Svetass S:
Лермонтов Михаил
Пир Асмодея
У беса праздник. Скачет представляться
Чертей и душ усопших мелкий сброд,
Кухмейстеры за кушаньем трудятся,
Прозябнувши, придворный в зале ждет.
И вот за стол все по чинам садятся,
И вот лакей картофель подает,
Затем что самодержец Мефистофель
Был родом немец и любил картофель.
По правую сидел приезжий <Павел>,
По левую начальник докторов,
Великий Фауст, муж отличных правил
(Распространять сужденья дураков
Он средство нам превечное доставил).
Сидят. Вдруг настежь дверь и звук шагов:
Три демона, войдя с большим поклоном,
Кладут свои подарки перед троном.
1-ый демон (говорит)
Вот сердце женщины: она искала
От неба даже скрыть свои дела
И многим это сердце обещала
И никому его не отдала.
Она себе беды лишь не желала,
Лишь злобе до конца верна была.
Не откажись от скромного даянья,
Хоть эта вещь не стоила названья.
«C’est trop commun!»(это слишком банально фр.)
– воскликнул бес державный
С презрительной улыбкою своей.
«Подарок твой подарок был бы славный,
Но новизна царица наших дней;
И мало ли случалося недавно,
И как не быть приятных мне вестей;
Я думаю, слыхали даже стены
Про эти бесконечные измены».
2-ой демон
На стол твой я принес вино свободы;
Никто не мог им жажды утолить,
Его земные опились народы
И начали в куски короны бить;
Но как помочь? Кто против общей моды?
И нам ли разрушенье усыпить?
Прими ж напиток сей, земли властитель,
Единственный мой царь и повелитель.
Тут все цари невольно взбеленились,
С тарелками вскочили с мест своих,
Бояся, чтобы черти не напились,
Чтоб и отсюда не прогнали их.
Придворные в молчании косились,
Смекнув, что лучше прочь в подобный миг;
Но главный бес с геройскою ухваткой
На землю выплеснул напиток сладкой.
3-ий демон
В Москву болезнь холеру притащили.
Врачи вступились за нее тотчас,
Они морили и они лечили
И больше уморили во сто раз.
Один из них, которому служили
Мы некогда, вовремя вспомнил нас,
И он кого-то хлору пить заставил
И к прадедам здорового отправил.
Сказал и подает стакан фатальный
Властителю поспешною рукой.
«Так вот сосуд любезный и печальный,
Драгой залог науки докторской.
Благодарю. Хотя с полночи дальной,
Но мне милее всех подарок твой».
Так молвил Асмодей и всё смеялся,
Покуда пир вечерний продолжался.
Nadin-ka:
Георгий Иванов
Песня о пирате Оле
Развинченная баллада
Кто отплыл ночью в море
С грузом золота и жемчугов
И стоит теперь на якоре
У пустынных берегов?
Это тот, кого несчастье
Помянуть три раза вряд.
Это Оле — властитель моря,
Это Оле — пират.
Царь вселенной рдяно-алый
Зажег тверди и моря.
К отплытью грянули сигналы,
И поднялись якоря.
На высоких мачтах зоркие
Неподкупные дозорные,
Бриг блестит, как золото,
Паруса надулись черные.
Солнце ниже, солнце низится,
Солнце низится усталое;
Опустилось в воду сонную,
И темнеют дали алые.
Налетели ветры,
Затянуло небо тучами…
Буря близится. У берега
Брошен якорь между кручами.
Вихри, вихри засвистали,
Судно — кинули на скалы;
Громы — ужас заглушали,
С треском палуба пылала…
Каждой ночью бриг несется
На огни маячных башен;
На носу стоит сам Оле —
Окровавлен и страшен.
И дозорные скелеты
Качаются на мачтах.
Но лишь в небе встанут зори,
Призрак брига тонет в море.
Nadin-ka:
Зинаида Гиппиус
Там
Я в лодке Харона, с гребцом безучастным.
Как олово, густы тяжелые воды.
Туманная сырость над Стиксом безгласным.
Из темного камня небесные своды.
Вот Лета. Не слышу я лепета Леты.
Беззвучны удары раскидистых весел.
На камень небесный багровые светы
Фонарь наш неяркий и трепетный бросил.
Вода непрозрачна и скована ленью…
Разбужены светом, испуганы тенью,
Преследуют лодку в бесшумной тревоге
Тупая сова, две летучие мыши,
Упырь тонкокрылый, седой и безногий…
Но лодка скользит не быстрей и не тише.
Упырь меня тронул крылом своим влажным…
Бездумно слежу я за стаей послушной,
И все мне здесь кажется странно-неважным,
И сердце, как там, на земле,- равнодушно.
Я помню, конца мы искали порою,
И ждали, и верили смертной надежде…
Но смерть оказалась такой же пустою,
И так же мне скучно, как было и прежде.
Ни боли, ни счастья, ни страха, ни мира,
Нет даже забвения в ропоте Леты…
Над Стиксом безгласным туманно и сыро,
И алые бродят по камням отсветы.
Nadin-ka:
Наталья Астафьева
Атлантида
Уже шатался материк,
твердь под ногами колебалась…
О, Атлантида — белый лик,
я на твоей земле металась!
Грозила небу кулаком
и к телу прижимала чадо,
ребенок был так мал, как гном,
как в горле ком,—
его от града
могла я телом заслонить
и кур нахальных отогнать…
Челнок скользил, сверкала нить,
машины продолжали ткать,
кокотки примеряли платья,
дельцы выписывали чеки,
и мальчик разжимал объятья:
«До завтра»…
Знала я: навеки…
О, Атлантида — белый лик,
в моем ты сердце погружалась,
твой полный жизни материк
во мне шумел —
как к людям жалость.
Он пил вино и танцевал
и поле вспарывал плугами,
и твердь качалась под ногами,
и вал девятый набегал,
облизывая пенный берег,
в берлоги забивались звери,
а мальчик фуги сочинял.
Плугами вспарываем поле,
терзаем твердым каблуком…
Земля – великое застолье
с привычным местом за столом.
И, сонно разомкнув объятья,
мы говорим: «До завтра, спи…» —
не научившихся бояться,
нас, легкомысленных,
прости.
Тебя
мы любим, словно дети,
как дети, мы не верим в смерть…
О, Атлантида — с моря ветер,
в умах и в море круговерть!
1963
Nadin-ka:
Леонид Мартынов
Дедал
И вот
В ночном
Людском потоке
Мою дорогу пересек
Седой какой-то, и высокий,
И незнакомый человек.
Застыл он
У подножья зданья,
На архитектора похож,
Где, гикая и шарлатаня,
Толклась ночная молодежь.
Откуда эта юность вышла
И к цели движется какой?
И тут сказал мне еле слышно
Старик, задев меня рукой:
— С Икаром мы летели двое,
И вдруг остался я один:
На крыльях мальчика от зноя
Растаял воск. Упал мой сын.
Я вздрогнул.
— Что вы говорите?
— Я? Только то, что говорю:
Я лабиринт воздвиг на Крите
Неблагодарному царю.
Но чтоб меня не заманили
В то лабиринт, что строил сам,
Се6e и сыну сделав крылья,
Я устремился к небесам!
Я говорю: нас было двое,
И вдруг остался я один:
На крыльях мальчика от зноя
Растаял воск. Упал мой сын.
Куда упал? Да вниз, конечно,
Где люди по своим делам,
Стремясь упорно и поспешно,
Шагали по чужим телам.
И ринулся я вслед за сыном.
Взывал к земле, взывал к воде,
Взывал к горам, взывал к долинам.
— Икар! — кричал я.— Где ты, где?
И червь шипел в могильной яме,
И птицы пели мне с ветвей:
— Не шутит небо с сыновьями,
Оберегайте сыновей!
И даже через хлопья пены
Неутихающих морей
О том же пели мне сирены:
— Оберегайте дочерей!
И этот голос в вопль разросся,
И темный собеседник мой
Рванулся в небо и унесся
Куда-то прямо по прямой.
Ведь между двух соседних точек
Прямая — самый краткий путь,
Иначе слишком много кочек
Необходимо обогнуть.
И как ни ярок был прожектор.
Его я больше не видал:
Исчез крылатый архитектор,
Воздухоплаватель Дедал!
1955
Nadin-ka:
Валерий Брюсов
Прикованный Прометей
Те в храме, негу льющей в кровь Мелитты,
Те за щитом — пасть навзничь в Росенвале;
А здесь, где тайну цифры засевали,
В рядах реторт — электролиты.
Там, всюду, те, кто в счете миллионов,
С семьей, за рюмкой, в спальне, на арене, —
Клясть, обнимать, дрожать разуверений…
И все — безвольный хмель ионов!
Крутиться ль жизни в буйстве и в угаре?
На бедра бедрам падать в зное пьяном,
Ножам втыкаться в плечи Арианам,
Тупиться дротам в Калахари?
Наука выставила лик Медузы,
Все истины растворены в мицелле,
И над рабами бич гудит: «Нет цели!»
Кто с Прометея снимет узы?
Спеши, Геракл! не сломите титана!
Огня не мог задуть плен стовековый.
На все угрозы и на все оковы
Заклятье — песни Гюлистана.
30 марта 1922
Nadin-ka:
Петр Вяземчкий
ДВА АНГЕЛА
На жизнь два ангела нам в спутники даны
И в соглядатаи за нами:
У каждого из них чудесной белизны
Тетрадь с летучими листами.
В одну заносится добро, что мы творим,
Все, чем пред совестью мы правы;
В другую все, в чем пред ближними грешим,
И каждый умысел лукавый.
Поспешно добрых дел возносит список свой
Один к стопам Отца-Владыки;
Другой все ждет: авось раскаянья слезой
Не смоются ль на нас улики?
Nadin-ka:
Вячеслав Иванов
Фуга
Пышные угрозы
Сулицы тугой,
Осыпая розы,
Гонят сонм нагой;
Машут девы-птицы
Тирсами в погоне;
С гор сатиры скачут
В резвости вакхальной.
Вейтесь, плющ и лозы!
Вижу сонм другой:
Спугнутых менад
Ввысь сатиры гонят,
И под их ногой
Умирают розы.
Плющ и виноград
Тирсы тяжко клонят…
Беглые зарницы
Тускло в сонном лоне
Лунной мглы маячат:
Промелькнут на юг
С севера небес —
И на полдень вдруг
В заводи зеркальной,
Дрогнув, свет блеснет…
К солнцу рвется сад,
Где свой сев уронят
Духи вешних чар,
Страстной пылью вея:
Тесен вертоград,
Стебли стебли клонят…
Творческий пожар
В вечность мчит Идея.
И за кругом круг
Солнечных чудес
Следом жарких дуг
Обращают, блеща,
Сферы — и клубятся
Сны миров толпою;
В вечность не уснет
Огнеокий бред…
Взвейте светоч яр!
В славу Прометея
Смоляной пожар,
По ветру лелея,
В бешенстве погони
Мчат Афин эфебы
Чрез уснувший луг,
Чрез священный лес…
В сумраках округ,
День мгновенный меща,
Зарева дробятся…
Гулкою тропою
Мчат любимцы Гебы
Дар святой, и в пене
Огненосцы — кони…
Свет умрет, гоним,—
Вспыхнет свет за ним
В солнцеокой смене…
Кто из вас спасет
Веющее знамя,
Прометея пламя
К мете донесет,
Сверстники побед?
Nadin-ka:
Андрей Белый
БИТВА КЕНТАВРОВ
Холодная буря шумит.
Проносится ревом победным.
Зарница беззвучно дрожит
мерцаньем серебряно-бледным.
И вижу — в молчанье немом
сквозь зелень лепечущих лавров
на выступе мшистом, крутом
немой поединок кентавров.
Один у обрыва упал,
в крови весь, на грунте изрытом.
Над ним победитель заржал
и бьет его мощным копытом.
Не внемлет упорной мольбе,
горит весь огнем неприязни.
Сраженный, покорный судьбе,
зажмурил глаза и ждет казни.
Сам вызвал врага и не мог
осилить стремительный приступ.
Под ними вспененный поток
шумит, разбиваясь о выступ…
Воздушно-серебряный блеск
потух. Все во мраке пропало.
Я слышал лишь крики да всплеск,
как будто что в воду упало.
. . . . . . . . . . . . . . .
Холодная буря шумит.
Проносится ревом победным.
И снова зарница дрожит
мерцаньем серебряно-бледным.
Смотрю — колыхается лавр…
За ним удаленным контуром
над пенною бездной кентавр
стоит изваянием хмурым.
Под ним серебрится река.
Он взором блистает орлиным.
Он хлещет крутые бока
и спину хвостом лошадиным.
Он сбросил врага, и в поток
бессильное тело слетело.
И враг больше выплыть не мог,
и пена реки заалела.
Он поднял обломок скалы,
Чтоб кинуть в седую пучину.
. . . . . . . . . . . . . . .
И нет ничего среди мглы,
объявшей немую картину.
Кругом только капли стучат.
Вздыхаешь об утре лазурном.
И слышишь, как лавры шумят
в веселье неслыханно бурном.
Москва
Год написания: 1902
Настёна СПб:
«ТУМАНЫ» ПОЛИКСЕНА СОЛОВЬЁВА
Задымились тумана волокна
Над прохладой речной.
В их прорывы, как в тёмные окна,
Смотрит дед водяной.
Он скликает русалок для пляски.
Замелькал хоровод…
Это сказки, забытые сказки
Затуманенных вод.
Над полями, во мгле пропадая,
Медно рдеет луна.
То царевна идет молодая
По излучинам сна.
Вознеслись над завесой тумана
Чутких елей кресты.
В белом мраке и крепко и пряно
Задышали цветы.
Сник туман влажным облаком пыли,
А луна всё светлей…
Это вещие сказки и были
Полуночных полей.
Nadin-ka:
Влада Успенская
Лунная дева. Мифы и легенды Японии
Под ногами Девы Лунной
Травы пряные шуршат
Звуки арфы тонкострунной
О любви сказать спешат.
Ветви сакуры цветущей,
Вешний день, вершины гор.
Благосклонность Всемогущей.
Восхищённый нежный взор.
В тёмных зарослях бамбука
Непоседы – светляки
Для уставшего Гай-Руко
Зажигают огоньки.
Белоснежный шёлк наряда
Лёгкий бриз, дыханье волн…
Сердцу нежная услада.
Может явь, а может сон?
Танец, песни Лунной Девы
Для простого рыбака.
Сладкогласные напевы
В океан несёт река.
Nadin-ka:
Виталий Тунников
Белоснежка и семь гномов
С ней дружили все звери и птицы,
Добродушна она и мила,
О её красоте небылицы
Сочиняли с утра до темна.
С первым утренним лучиком солнца
Начинала трудиться она.
Из открытого настежь оконца
Песен чудных звучали слова.
Белоснежка росла-расцветала,
С каждым годом всё краше была.
Злая мачеха слугам сказала,
Чтобы дочь увели со двора.
Исполняя приказ королевы,
Слуги девушку в лес завели.
Исполняя коварное дело,
Её бросили в тёмной глуши.
К ней на встречу лесные зверушки
В час печали на помощь пришли.
Довели до волшебной избушки,
Там, где жили друзья-малыши.
С мастерами она подружилась
И осталась у них в доме жить.
В суете будних дней жизнь кружилась –
Белоснежке нет время тужить.
Злая Мачеха в злобе и гневе
От того, что узнала она,
Что красавица-дочь, Белоснежка,
В чаще леса у Гномов жила.
В одеяние путницы старой
Облачилась, чтоб злу послужить,
Пошла в чащу тропой обветшалой,
Чтоб в доверии дочь погубить.
Не поняв о намереньи чёрном,
Злобной Мачехи взгляд не признав,
Белоснежка, считая мир добрым,
Угощенье взяла, дар приняв.
Ядом зла и желанием горя
Был пропитан подаренный плод.
Знать такая ей выпала доля
Испытаний пройти и невзгод.
Но коварство и зло вновь разбито
Чистым чувством горящих сердец.
О печалях и горе забыто
И невзгодам приходит конец.
Принц любовью сердечной развеял
Чары зла, разбудив ото сна
Белоснежку, что нежно лелеял,
И она расцвела как весна.
Никогда зло не будет сильнее,
Чем горящие чувством сердца.
С Чувством мир вокруг чище, светлее.
С Чувством жизнь не имеет конца.