Когда птицы молчат (СЛР, 18+)

НАТАШЕНЬКА, приветик дорогая! )))


А то ж! ))) Ната! ))) Таки и хорошо, и прекрасно вообще! ))) И ждём, конечно! )))
Наташенька, спасибо!
___________________________________

Ахаха, Наташ, это постарались мы все, твои читатели, силами мыслей и горячего желания заставили Вронского выйти из сумрака

Lady Victoria, марисабель шаманки вы мои, поднимаете мне настроение) цем!
_________________

Наташенька,я на страже! Жду Вронского
___________________________________

Ната, я тут тоже с девочками расположилась удобненько так и жду прЫнца!
___________________________________

Так, я что-то не понимаю. Про Вронского я уже сегодня буду читать?

 » Глава 27

Глава 27

- Итак, что случилось?
Я смотрю на Влада, поглощающего жаркое из телятины.
- Тебя мама перестала кормить?
- Нет. Я бы сказал, она почти перестала меня видеть.
- Почему?
- Переехал в нашу старую квартиру. Мне так удобнее. И риэлтору не мешаю. Меня большую часть дня нет, она свободно показывает ее покупателям.
- И это причина ехать к нам в пятницу ночью?
- Просто решил провести больше времени с Женей.
- Аааа, ладно.
- Не делай такой глубокомысленный вид.
- Нисколько он не глубокомысленный.
- Соскучился за дочкой.
- Ладно. Раз уж ты здесь, завтра утром возьми на себя все заботы о ней. Мне нужно выспаться.
- Что-то случилось?
- Если не высыпаюсь, неважно себя чувствую.
- Как у тебя вообще со здоровьем?
- Нормально, - я хватаю лист цикория, в который положила смесь из консервированного тунца, зелени и яиц и начинаю откусывать, наслаждаясь здоровой и вкусной едой. – Вот, видишь, перешла на рациональное питание.
- Ты всегда была травоядной.
- Будешь умничать, отберу жаркое.
Влад замолкает и продолжает работать вилкой. Женя смотрит телевизор, болтая ногами в новых роликах. Ну кто дарит ролики зимой? Теперь все углы в квартире будут оббитыми.
Смотрю на своего бывшего мужа. Такой представительный, в хорошем костюме-тройке, но вот в глазах засело что-то тревожное, печальное. Он иногда зависает, как некачественная компьютерная программа, когда смотрит в окно.
- Ладно, давай, выкладывай. Я же вижу, что тебя что-то гнетет.
- Скажи мне, ты думала о том, как сложится твоя жизнь после развода?
- Думала. Вернее я знала, как она сложится.
- И как?
- Так, как и получилось. Я нашла работу, стала строить свою карьеру.
- А ты думала о том … как устроится твоя личная жизнь?
Я замираю. Мы не говорили о событиях, которые привели к нашему разводу. Не обсуждали ничего, что могло бы нарушить нейтралитет.
- Нет, - выдавливаю я.
- Ты больше не виделась с Вронским?
Запретная тема! Зачем он говорит об этом? Сердце начинает стучать быстрее.
- Нет?
- Нет. Я ушла не только от тебя, но и от него тоже. Я обоим сделала больно и потеряла обоих.
- Ну, меня ты не потеряла. Думаю, ты наоборот нашла во мне хорошего друга.
- Ты тоже.
- Почему ты не попыталась поговорить с ним?
- Только бы время зря потратила.
- Ты в курсе скандала, связанного с его уходом?
- Нет, – я запретила себе узнавать что-либо о нем.
- Он уволился, когда Настя растрепала в прессе, что они скоро поженятся.
- Неужели? - у меня начинает перехватывать горло.
- Он скандалил с Хомутовым так, что перья летели. И в итоге громко хлопнул дверью. Говорят, уже успел что-то свое основать в столице. Наш конкурент.
- Я за него рада.
- Я занимаю его должность.
- И за тебя я рада.
- Да что ты, как неживая!?
- А что ты от меня хочешь? Исповеди?! Не находишь, что это было бы несколько цинично? Говорить о нем с тобой?
- Я бы поговорил…
Я вижу, что Влад странно мнется.
- О нем или о ком-то другом? – меня осеняет догадка. – У тебя кто-то появился?
- Нет.
- Значит мне показалось.
У него взгляд грешника.
- Я работаю с ней. Она моя секретарша.
- Не находишь, что это несколько банально?
- Ира, не нужно иронии.
- Ты счастлив?
- Она не отвечает на мои предложения сходить куда-то, выпить чашечку чая вместе.
- Значит, умная женщина.
- Кстати, ты можешь ее знать. Во всяком случае, Женя ее узнала, когда я брал ее с собой на работу. Сказала, что однажды Инна сидела с ней.
Ах вот откуда Влад все узнал. Что ж, мне дают ответы на те вопросы, которые я даже не задавала.
- Я помню ее. Очень красивая женщина.
- У нее есть сын.
- Да. Он играл вместе с Женей.
- Она одна. Но не хочет даже дать мне шанс.
- Влад, она умная, взрослая женщина. Она не станет путать работу и удовольствие.
- И что же мне делать?
- Она тебе так нравится?
- Впервые после … после тебя … я посмотрел на женщину.
- Что ж… я рада за тебя.
У меня внутри образуется огромная дыра, высасывающая все эмоции. Мне хотелось бы порадоваться за Влада, подбодрить его, но я не могу. Я так долго сдерживала свое несчастье, прятала его от чужих глаз, скрывала от дочки, чтобы не подумала, будто я чем-то недовольна или мне не хватает чего-то, что теперь, когда мой бывший муж говорит о своем романтическом увлечении, я испытываю лишь боль и зависть. Он свободен в своем выборе, он еще может быть счастливым, я – нет.
- Я не представляю, как мне завоевать ее. Разучился, - он растерянно улыбается. И я вновь вижу мальчишку, доброго и милого, который ухаживал за мной иногда так неумело, но всегда был честным и обходительным. Я вздыхаю.
- Если она испытывает к тебе хоть что-то, рано или поздно сдастся. Ты хороший человек, и если она думает о серьезных отношениях, она разглядит в тебе то, что заставит ее рискнуть.
- Спасибо.
- Не стоит, – я отворачиваюсь. Мне еще никогда не приходилось обсуждать с Владом его сердечные дела, потому что они всегда касались меня. Нет, я не ревную. Но пока мы оба были в одинаковом положении, я сохраняла собственное спокойствие. А теперь земля опять пошатнулась. И любовь, спрятанная глубоко в сердце, заныла старой раной. Я не говорила Владу о своих чувствах к Вронскому, мы коснулись их лишь однажды, и он в порыве ярости ясно дал мне понять, какими он их видел. – Пожалуй, пойду спать. Мне нужно хорошо выспаться.
- Ира, может быть и тебе стоило бы …
- Не продолжай, Влад. Не надо.
Я выхожу из кухни и скрываюсь за первой попавшейся дверью. Включаю воду и сажусь на край ванной.
Я думала, что уже успокоилась, что волнения улеглись в моей душе. Но, видимо, нет.
Я не забыла Вронского. Но свыклась с мыслью, что все уже позади. Я хранила свою любовь, как маленькую раненую птицу, держала ее у груди, согревала своим дыханием. И она трепетала, давая знать, что еще жива.
Когда однажды я оглянулась, увидела, что дни надежд и страстных переживаний остались далеко позади, что жизнь продолжается и без него, смирилась и попыталась выпустить птаху. Но она не захотела улетать, а так и осталась со мной.
Сейчас нас потревожили, и мы с ней, испуганные и растерянные, метались в тесной комнатушке.
Я не хотела вспоминать, потому что это больно. А свое я выстрадала сполна и расплатилась за все, что сделала.
Я знаю, что ничего уже не исправить, но Влад простил меня, я это вижу. И его отпущение моих грехов облегчает совесть.
Я собираюсь пронести память о самом сильном чувстве в своей жизни сквозь годы, лелея воспоминания. Образ человека, которого я глубоко и искренне полюбила, будет со мной до самого конца.
Но бередить эту рану нет сил. Я всего лишь слабая женщина и не вынесу этой пытки снова.

Наша старая квартира ушла за очень неплохую сумму. И когда я получила свою часть, то навязчивая мысль купить свой дом стала сводить меня с ума.
Лавров все посмеивался над моей манией разглядывать маленькие одноэтажные домишки – на большой денег никогда бы не насобирала – но, как истинный джентльмен, стал подбрасывать всякие варианты.
И в один прекрасный день я его нашла. Дом моей мечты!
Михаил Петрович сказал, что узнал об этом домике случайно. Его знакомый пытался избавиться от бабушкиного наследства и обмолвился об этом на встрече.
И теперь я иду по хрустящему февральскому снегу сквозь ряды девятиэтажных домов. Когда последняя многоэтажка осталась позади, перехожу через дорогу. Здесь, спрятавшись за безликими великанами, расположился небольшой частный сектор. Дома построили более пятидесяти лет назад. Некоторые серьезно реконструировали и даже перестроили, а некоторые остались в первозданном виде.
На крышах лежат пушистые снежные шапки, острые колья заборов укрыты белоснежной мантией. В некоторых окошках горит манящий желтый свет.
Возле одного из домов я замечаю серебристую машину. Я нашла нужное место.
Нынешний владелец дома – немолодой мужчина – ждет меня внутри.
- Проходите. Вы Ирина?
- Да. От Михаила Петровича.
- Я Алексей. Смотрите, спрашивайте, я буду отвечать.
За прихожей сразу идет коридор. Справа – кухня, прямо – небольшая комната, которую я определила, как детскую, зал, спальня и ванная комната расположились по обеим сторонам коридора.
- Как давно здесь делали ремонт?
- Девять лет назад. Мать еще была жива, попросила поменять крышу, ну а там одно за другое, так что полностью все переделали. Стяжка полов, новая штукатурка на стенах, трубы отопления, котел, газовая колонка, пластиковые окна. Но обстановку она оставила прежнюю.
Это я уже заметила. Древние потертые ковры на полу и стенах, жуткие обои в полоску с огромными цветками роз, старая мебель, пропитанная запахом лекарств. На серванте желтый лак облупился, обивка кресел местами протерта до дыр и прикрыта разномастными покрывалами. Ветхие диваны и односпальная кровать с горой подушек готовы развалиться.
- Сколько вы хотите за дом?
- Тридцать тысяч.
- О, это удар ниже пояса. Он же старый!
- Здесь хороший ремонт.
- Нет второго этажа.
- Меньше тратить на электроэнергию и газ.
- Всего три комнаты! – я лихорадочно ищу повод, чтобы мне сбросили цену.
- Зато есть внутренний дворик с открытой беседкой.
- Мне больше придется мести. Ну давайте же, Алексей, сбросьте цену для одинокой работающей матери.
- Это почти центр!
- Далеко от остановки. И идти через все эти темные подворотни. А еще рядом я не увидела ни школы, ни магазина.
- Хорошо, две тысячи сброшу.
Мы проторговались с ним до тех пор, пока и он, и я не выбились из сил. Хватка у него, конечно, деловая, но и мне палец в рот не клади.
В итоге половина суммы у меня была наличными, еще половину я планировала взять в кредит. Теперь мои доходы это позволяли.
Женя была в восторге от того, что у нас появился свой дом. Влад назвал мое решение глупым и опрометчивым, а я принялась обустраивать мое гнездышко, переклеивать обои, подбирать шторы и новую мебель.
К концу марта мы с Женей торжественно въехали в наш дом и отметили это дело апельсиновым фрешем.
И в тот момент, когда, казалось бы, я достигла всего, чего хотела, когда намеченные цели стали реальностью, я вдруг почувствовала себя глубоко несчастной.
Пока Женя играла в своей комнате, рассматривала подснежники, появившиеся на заднем дворе, я после работы сидела в своей спальне, глядя в окно на милый заброшенный двор, который нужно привести в порядок, на свою счастливую дочку, на тающий снег и прогалины, открывавшие рыхлую черную землю.
Мне казалось, что Земля остановилась, потому что мною больше ничего не двигало, не толкало вперед, не заставляло бороться, забыть обо всем, что угнетало, что делало слабой, что не давало заснуть.
Впервые я почувствовала, как пусто у меня внутри.
Даже работа больше не вдохновляла меня. Я по-прежнему активно участвовала в деятельности моих отделов, трижды за последние два месяца побывала в своем родном городе в том самом Доме престарелых, который изменил мою судьбу и, заботясь о судьбе которого, я встретила Лаврова.
Видела родителей, привозила им Женю, однако отношения у нас так и оставались холодными. Меня радовало хотя бы то, что мама стала со мной разговаривать. Поезд катился по рельсам, всех успокаивало монотонное постукивание, но никто не хотел узнать, куда все мы направляемся и как выглядит конечный пункт.
Я знала, что мне будет нелегко на моей работе, если я стану глубже вникать в каждую проблему. Для семьи человека, которому поставили смертельный диагноз, заставить его бороться, поддерживать на протяжении этого пути и не пасть духом - огромное испытание, настоящий подвиг. Что переживают сами пациенты, мне было даже страшно представить. Зная себя, свою склонность глубоко сочувствовать чужому горю, я дала себе установку держаться на расстоянии.
Тот факт, что я не такой сильный человек, каким мне бы хотелось быть, я поняла в первый месяц работы в фонде Лаврова.
В очередной раз приехав в новое отделение для онкобольных, на открытии которого я побывала, я заметила в коридоре парня. На вид ему было не больше тридцати. Но когда я заглянула в его глаза, я решила, что передо мной старик – казалось, он заглянул в будущее, увидел его и вернулся обратно.
Его оформляли в отделение. Он говорил свои данные медсестре в регистратуре, опираясь на палочку, а рядом, с грудным малышом на руках, стояла худенькая девушка. Его жена. Он держал ее за руку. Именно он. Потому что если бы не его поддержка, она наверняка бы сползла на пол.
Я остановилась возле кабинета главврача, наблюдая за ними.
Девушка, машинально покачивая на руках спящего ребенка, смотрит на своего высокого, жилистого, спортивного мужа. И в ее огромных глазах я вижу весь ужас этого мира, отчаяние и обреченность. Она знает то, что он умрет, она уверена в этом абсолютно. Самое страшное – в ее взгляде нет надежды, так смотрят живые мертвецы, так должен бы смотреть на этот мир он. Но он, закончив говорить с медсестрой тихим и твердым голосом, поворачивается и мягко обнимает ее за плечи.
- Ну вот, я оформился. Сейчас меня проведут в палату, а тебе с Даней нужно идти домой. Я позвоню вечером.
Она молчит, только губы белеют.
- Соня, со мной все буде в порядке. Я поговорю с доктором, а после процедуры позвоню.
- Уже ничего и никогда больше не будет в порядке, - ее голос доносится из какой-то другой реальности, холодный, безжизненный.
- Третья стадия еще не приговор, - он говорит так нежно и с такой легкой, искренней улыбкой, будто ничего серьезного с ним не происходит. Словно ему не предстоит химиотерапия, а в его теле не живет захватчик, разрастаясь, пуская отравленные щупальца все глубже. Он излучает свет и доброту, в то время как даже я уже обозлилась на несправедливую судьбу.
Его жена медленно качает головой. Она пошатывается, как сомнамбула, от потрясения и горя.
- Нам уже вынесли приговор, просто ты, как обычно, невнимательно слушал. Школьная привычка.
Я поняла, что у них за плечами целая история, любовь со школьной скамьи, годы юности, проведенные в мечтах и надеждах, которые только начали исполняться. И когда эта молодая семья узнала страшный диагноз, все было перечеркнуто.
У лечащего врача этого парня я выяснила, что он борется с остеосаркомой – раком кости. Что родителей его уже нет в живых из-за рака, и наследственность здесь сыграла не последнюю роль.
Я спросила, каковы его шансы. Мне ответили, что пятилетняя выживаемость согласно последним данным около семидесяти процентов, но больному придется удалить ногу, и у него есть метастазы в легких. Исход лечения предугадать невозможно.
На работу я вернулась раздавленная. Прорыдала весь день в кабинете, не в силах что-либо делать. Как ни странно, меня прикрыла Регина. Она застала меня в самый разгар истерики, когда я громко всхлипывала, уронив голову на руки. Узнав, откуда я вернулась, молча принесла мне носовых платков и попросила Лиду по всем вопросам, по которым будут искать меня, сегодня соединять с ней.
С тех пор я зареклась участвовать в судьбе больных раком как-то иначе, чем в рамках моих должностных обязанностей – координация работы отделов, проведение акций по сбору средств, привлечение новых спонсоров. А еще я старалась, что бы в помощи не отказывали никому, потому что даже самый тяжелый больной имел крохотный, но все же шанс на исцеление.
Нужно обладать невероятным запасом мужества, чтобы так, как Илона и ее волонтеры, приходить к людям, видеть их состояние, зачастую, ухудшающееся каждый день, и при всей этой нагрузке иметь силы возвращаться в свои семьи не такими морально раздавленными, какой однажды вернулась из отделения я.
Но в тот момент, когда я, имея все, вдруг поняла, что на самом деле мое желание чего-то добиться лишь способ удержать себя в трудный момент в узде, не сорваться, не потеряться в отчаянии, меня потянуло к людям, которые так же, как и я, не видят впереди будущего.
Знаю, сравнение не равносильное. Они борются со страшной болезнью и часто выигрывают лишь дополнительные дни, месяцы, годы. Я же … Все у меня хорошо, я здорова, мой ребенок тоже, мы не голодаем и даже живем в достатке, но каждое утро я просыпаюсь с чувством безысходности, без мыслей о своем будущем, без надежды на счастье.
Женя стала совсем взрослая. Она легко знакомится с другими детьми, мечтает, чтобы с новыми друзьями они оказались в одном классе, ей все интересно и ново, все вызывает радость и довольство. Я же – полная противоположность ей. Абсолютная эмоциональная пустыня. Я уверена, что с началом школы у моей дочки начнется новый этап в жизни. Она станет быстро взрослеть и на своем опыте познавать окружающий мир, у нее будет много радостных моментов, ее постигнет и разочарование. Но без этого опыта ее личность не сложится так, как надо. Она станет быстро расти на моих глазах, и в конце концов, пойдет своим путем. Я же свою дорожку потеряла.
В этот период жизни, сама не ведая как, я опять оказалась среди людей, верящих в Бога всем сердцем или проклинающих Его так же сильно.
Я стою в холле отделения, передо мной мельтешат белые халаты, но на меня уже никто не обращает внимания. Кто я и какими полномочиями обладаю, знают даже санитарки.
В полной растерянности слежу за тем, как медсестры катают по коридору медицинские штативы с капельницами и приборами.
Что я хочу найти в этом месте? Успокоение? Глядя на тех, у кого все плохо, мы часто чувствует какое-то ненормальное удовольствие от того, что у нас все хорошо. Только в сравнении мы понимаем многие вещи, в том числе, что мы счастливы и насколько нам повезло. Счастье вообще такая мимолетная штука, что ухватить ее за хвост невозможно, в то время как, например, боль может длиться часами, неделями, годами. Она будет ощущаться физически и душевно, иногда это вообще единственная реальная вещь.
Сейчас, глядя на пациентов онкологического отделения, я не испытываю ни превосходства, ни радости. Меня еще больше затягивает в пучину отчаяния. Я не из тех, кто становится счастливым тогда, когда другим еще хуже.
Возможно, здесь я хочу найти ответы, которые открываются нам только на пороге смерти?
Моя бабушка примирилась со всеми своими ошибками и неудачами, вспомнила самые счастливые мгновения именно в период продолжительной болезни, унесшей ее.
Тогда я не понимала, как люди могут испытывать умиротворение в момент, когда жизнь медленно покидает тело. Я полагала, что правильной реакцией может быть только гнев и страх. Но моя мудрая бабушка сказала, что нельзя гневить Бога и дать сердцу переполниться злостью и горечью. Это умаляет все твои достижения, все, чего ты смог добиться и построить. Эти чувства делают всю твою жизнь бесполезной, бессмысленной, лишенной ценности. Ведь когда тебе дарят подарок, ты радуешься. Так почему бы не радоваться самому удивительному дару – жизни?
И сидя в холле я надеюсь, что кто-то сможет поделиться со мной подобной мудростью, потому что здесь находятся люди, которые не лгут самим себе.
Естественно, я не собираюсь к кому-то подходить и пытать вопросом, в чем смысл жизни. Просто надеюсь, что увижу что-то или услышу.
Я вообще не знаю, чего я жду.
В холле два небольших мягких диванчика и три кресла. В огромных кадках растут пальмы, на журнальных столиках разбросаны разнообразные брошюры. Слева располагается регистратура, напротив – палаты, справа – комната отдыха для врачей.
Пациенты, как правило, предпочитают оставаться у себя, а всю эту мебель в холле поставили для родственников и посетителей.
- Ирина Викторовна, вы ждете кого-то? – молодая доктор, с которой я неоднократно общалась, участливо смотрит на меня.
- Нет, Лена, я просто … немного устала, решила отдохнуть
- Не самое лучшее место, - она улыбается.
- Да, но я к нему уже привыкла.
- Может быть, пойдете к нам в комнату отдыха?
- Нет. Наверное, мне уже пора на работу.
- С вами все хорошо? – она присаживается рядом и взволнованно хмурит брови.
- Я не больна, если вы об этом подумали.
- Просто я часто вижу такой же взгляд у наших пациентов.
- Глупости. Это усталость. Со мной все хорошо.
- Мы тоже часто устаем, но удовлетворение от того, что делаем, гораздо больше.
- Как вам удается сохранять спокойствие? Ведь вы так часто видите смерть!
- Вы же знаете, мы многим помогаем.
- Но противостоять такому заболеванию, как рак, даже со всем этим оборудованием, лекарствами иногда невозможно.
- Мы даем надежду, мы боремся.
- Вы как наши волонтеры – так много силы воли, решительности и доброты.
- Думаю, не о доброте здесь должна идти речь, а о профессионализме. У нас есть пациенты, которые отказываются от операций, потому что не доверяют врачам.
- Почему?
- Бытует мнение, что иногда после операции рак рассеивается по всему телу и появляется там, где его не было.
- Это правда?
- Только если хирург, который проводит операцию, никогда не слышал об абластике.
- Что это?
- Метод удаления опухоли. Не буду вдаваться в подробности, но это способ не допустить распространения раковых клеток. Все онкологи знают об этом. Бояться нечего.
- Тогда почему люди отказываются?
- Не знаю.
- Потому что не хотят новых мучений.
Подошедшая к нам женщина присаживается на кресло рядом со мной. Уже немолодая, но еще стройная, с шелковой косынкой, модно повязанной на голове, в дорогом халате бирюзового цвета. Худая кисть – кости, обтянутые кожей – украшена бриллиантовыми кольцами и браслетами.
- Здравствуйте, Наира, -кажется, это пациентка Лены.
- Здравствуйте, Леночка.
- Так вот почему вы мучаете нашего Вадима Игоревича, - Лена улыбается этой странной женщине, она отвечает ей тем же, показывая превосходные белоснежные зубы. Дорогая улыбка.
- Вадима Игоревича я мучаю только потому, что он очень привлекательный молодой мужчина, а ни на что большее я уже не способна.
- Почему же? Можете его порадовать.
- Запросто, если бы мне скосили хотя бы двадцать лет. Да-да, я в тридцать пять была безумно хороша. Он бы точно пал жертвой моего обаяния. Но, к сожалению, мне уже пятьдесят пять, и я умираю.
- Вы отказываетесь давать себе шанс.
- Я отказываюсь отрезать себе грудь. А я ею очень дорожу. Что за женщина без груди? Я отращивала ее всю юность. Все боялась, что придется подкладывать в лифчики вату.
- У вас есть возможность побороться за жизнь.
- У меня метастазы в легких и печени. Зачем себя калечить этими страшными операциями? Мне и так больно. А будет еще больнее.
- Но вы сможете жить дальше.
- Это еще большой вопрос. Да и к чему мне такая жизнь? Кто на меня глянет? И что, придется все-таки вату подкладывать? – Наира начинает смеяться. Я не выдерживаю и вступаю в разговор.
- А разве это важно?
- Для меня всегда было важно, как я выгляжу.
- Разве вашим близким не все-равно, как? Лишь бы жили!
- Моя мать давно умерла. Отца я и не помню толком. Его почти не было в моей жизни. А бывший муж … давно дал понять, что он бывший. И мне нечего ждать от него. Да я и не надеюсь на прощение или понимание. Я прожила хорошую жизнь, интересную, яркую. Почему бы не умереть достойно? Оставшись такой, какой родилась.
- Конечно, вам решать, но разве жизнь не стоит того, чтобы за нее бороться? Разве вы уже всего достигли? Все успели сделать?
- Нет. Но надеюсь, что смерть исправит то, что я не смогла при жизни.
Не такого опыта я искала. Не такой мудрости. Лену окликнула медсестра, молодая доктор убежала, а я осталась с этой стареющей светской львицей – а я в этом не сомневаюсь – один на один.
- А вы что здесь делаете? Молодая еще, не похоже, что больны. Хотя я здесь еще моложе видела. К кому-то пришли?
- Нет. Я здесь по работе. Курирую отделение.
- Вы из какой-то государственной службы?
- Нет. Из благотворительного фонда, за счет которого построили здание, закупил аппаратуру и медикаменты.
- Да. Я слышала. Наверное, со своими деньгами я поступлю так же, когда умру.
- Вы богаты?
- Неприличный вопрос, но я отвечу. Обожаю неприличные вопросы! Да, я богата.
- Странно, что вы решили лечиться здесь, а не за границей.
- Я оттуда уехала. Жила много лет, но счастья так и не нашла. Решила, что умирать, слушая родной язык, гораздо приятнее.
- А здесь не осталось никого из родных? Чтобы поддержали вас, помогли.
- Когда умираешь от рака, производишь не лучшее впечатление на людей. Никому бы не пожелала наблюдать за этим. Страшно, противно, неотвратимо.
- Но разве нет желания попрощаться с теми, кто дорог, дать им выбор самим решать, провожать вас в последний путь или нет?
- Я сама все решила за них, - Наира гордо поднимает голову. Сейчас, несмотря на ее слабость и худобу, особо заметно умение держать себя: расправленные плечи и манера поворачивать голову, словно она особа королевских кровей. Тонкие черты лица, красиво очерченные твердые губы, говорящие о своеволии и упрямстве хозяйки, привычка пренебрежительно поднимать правую бровь, четко очерченную татуажем. Волосков на линии бровей не было – только краска.
- У вас химиотерапия?
- Да, мне было очень плохо после первой капельницы, теряла сознание, а тошнило как! Чуть было и не умерла по самой гадкой причине – едва не захлебнулась содержимым желудка. Так только алкоголики умирают. Вот доктора и сказали, что первые два-три дня после капельницы подержат меня здесь, в VIP-палате. Денег у меня хватает, присматривают за мной круглосуточно, вот я и прохлаждаюсь, в ожидании, когда же эти спазмы уже оставят меня в покое.
- Вы очень сильная женщина. Я поражаюсь, как эта болезнь вообще осмелилась у вас появиться.
- Вот потому, что такая сильная, и появилась. Таких, как я, интереснее мучить. Я жила, не оглядываясь назад, всегда потакала своим желаниям, делала, что хотела. Я много грешила, и мне есть что вспомнить. Смерть хочет заставить меня сломаться, но я плюю на ее желания. А что возьмешь со слабаков? Одни бесконечные слезы, жалобы на несправедливую судьбу да покаянные мольбы.
- А вы не молитесь в надеждах получить прощение за свои грехи?
- К сожалению, отпустить мои грехи может не Бог, а живые люди. Но вряд ли они захотят.
- А вы хотите?
Наира смотрит на меня так, будто я задала возмутительный вопрос, то ли совершенно глупый, то ли очень личный. А потом ее губы едва заметно вздрагивают, и она отвечает:
- Это единственное, чего я хочу.


В следующие выходные я решаю поехать домой. У меня есть повод и по работе – в Доме престарелых поменяли директора, и Лавров поддержал мою инициативу приехать с проверкой без предупреждения. Но домой меня потянуло именно из-за родителей. Поэтому я спросила у мамы разрешения остаться у них вместе с Женей, так как наша квартира уже давно была продана, а жить в гостинице я не хотела. Она ответила, что будет рада нас видеть, чем немало меня удивила. Обычно она была рада видеть только Женю. Мне никогда не предлагала остаться или просто зайти в квартиру и выпить чашечку чая.
Оставив Женю с вещами у родителей, я поехала на такси проведать старичков. Погода стояла просто замечательная. Начало апреля было прохладным, но сегодня с самого утра грело солнышко, наполняя воздух ароматами талого снега и влажной земли. Расплатившись с водителем, я ступила на мощеную дорожку, ведущую к милому зданию, выкрашенному в бледно-салатовый цвет. В прошлом году все стены утеплили, нанесли штукатурку поверх пенопластовых плит и покрасили в тот цвет, который выбрали обитатели заведения.
От сугробов на дорожке остались одни лужи, приходится перепрыгивать их на своих восьмисантиметровых каблуках. Кутаясь в кашемировое пальто, иду навстречу группе пожилых людей, что-то увлеченно обсуждающих на свежем воздухе.
- Здравствуйте!
- Ой, Ирочка, здравствуйте. К нам в гости?
- Конечно. У вас здесь собрание?
- Ну, не то, чтобы собрание, - они начинают мяться и отводить глаза.
- Что-то случилось?
- Ничего особенного.
- Уж не нового ли директора вы здесь обсуждаете?
- Можно и так сказать, - Леонид Прокофьевич был негласным лидером среди мужчин. Ему исполнилось восемьдесят, когда-то он занимал руководящие должности на заводе, и привычка все брать под свой контроль до сих пор не оставила его. – Ирочка, нам не разрешают держать никаких животных.
- И правильно делают. Персоналу только хлопот прибавится.
- Но у нас тут кошка приблудилась, родила трех котят. Не топить же их! Жалко.
- И что вы предлагаете?
- У нас на заднем дворе есть беседка. Давайте построим им из коробок и досок жилье. Будем остатки еды из столовой носить. Пусть живут.
- И это единственная проблема, которая вас сейчас волнует?
- Но бедные животные мучаются, - они недоуменно разводят руками, словно это очень серьезная проблема, а я не разделяю их волнений.
Из этого разговора я делаю вывод, что мои подопечные ни в чем не нуждаются, если думают не о себе, а о кошачьем выводке.
В здании хорошо топят, я сбрасываю пальто, чтобы не вспотеть. Персонал меня узнает, мы не спеша общаемся на тему, всего ли им хватает, на что поступают жалобы и есть ли вопросы к новому директору.
Из новшеств, введенных на днях и завоевавших симпатии абсолютно всех старичков, была дискотека. Я сначала рассмеялась, но мне сказали, что когда все сыты, спокойны и не болеют, появляется время подумать и об устройстве личной жизни. А благодаря медленным танцам под Шаляпина и других исполнителей, которых я даже не знаю, здесь закрутилась такая любовь, что пора переименовывать заведение в Дом влюбленных. Поболтав еще полчаса, убедившись, что страсти не доводят до инфарктов, я прощаюсь со всеми и отправляюсь домой.
Добравшись до центра города, отпускаю такси. Мне нужно сделать несколько деловых звонков и проверить почту. Делать это у родителей я не хочу, да и есть вероятность, что они опять забыли заплатить за интернет, потому что очень редко им пользуются. Поэтому захожу в кофейню, на двери которой красуется значок wi-fi, заказываю капучино и кусочек ягодного пирога и делаю все необходимые звонки.
Лавров шлет мне ответный e-mail по поводу сексуальной революции, и я долго хихикаю, перечитывая нашу переписку. Жаль, что я одна за столиком, что мне не с кем поговорить и посмеяться.
Кофе такой ароматный, что на какое-то мгновение я отвлекаюсь от всех своих мыслей. Кофе пью редко, а теперь из-за скачков давления еще реже, но иногда все-таки позволяю себе чашечку сладкого, горячего, сдобренного сливками ароматного напитка.
Этот волшебный запах переносит меня куда-то далеко, где пахло также, где было жарко и все было ново.
Последнее электронное письмо отправлено, я решаю заглянуть напротив в большой магазин. Там, на третьем этаже, есть чудесный отдел игрушек. Женя как-то восхитилась моим браслетом, а я подумала, что такой же она сможет сделать себе сама. Специально для юных рукодельниц продавались наборы с кожаными шнурками и бусинками. Вот за таким я иду сейчас.
Перебегая дорогу, замечаю школьников, которые уже успели вытащить свои велосипеды и сейчас пугают прохожих, выделывая фортели на ступеньках перед магазином. Рядом со светофором прямо на перекрестке стоит вышка и электромонтеры игнорируют раздражающие сигналы автомобилистов, застрявших в небольшой пробке. Делаю пометку после всех покупок спуститься на остановку ниже, чтобы не ждать, когда движение нормализуется.
После капучино, а особенно ягодного пирога, не чувствую никакого желания идти по ступенькам, поэтому сразу шагаю к лифту. Но как только нажимаю на кнопку, паренек, стоявший в кабине, резко выскакивает, зацепив при этом и мою сумочку.
У меня отличная реакция, я локтем зажимаю соскользнувшие с плеча лямки, намереваясь отвоевать свое добро у вора. Двери закрываются, сумку зажимает между ними, я начинаю громко звать на помощь. Лифт медленно поднимается вверх. И в тот момент, когда я понимаю, что нужно бросить сумочку, иначе я рискую остаться без руки, кабинка дергается, замирает и погружается во тьму.
Я сижу на присядках, дрожащими руками ухватившись за кожаные лямки, и понимаю, что нахожусь, должно быть, где-то под потолком первого этажа. Кошелек, наверняка, уже ушел. Но самое обидное, что у меня в нем лежит крестик Жени и еще одна памятная вещь, потеря которой будет невосполнима –сухая оливковая веточка, покрытая золотистым лаком. Я боялась, что со временем она рассыплется. А когда увидела декоративную корзинку из кленовых листьев на столе у Илоны, просто не смогла скрыть восхищения. Мастерица на все руки, она сама придумала и воплотила идею. Я спросила, может ли она сделать что-то подобное из оливковой веточки, чтобы она не превратилась в труху между книжными страницами, и она ответила, что наверняка у нее что-то получиться.
- Помогите, пожалуйста! Кто-нибудь меня слышит?
Я пытаюсь приоткрыть дверцы лифта, но безрезультатно. Тарабаню, как ненормальная, руками и каблуками.
- Пожалуйста, помогите мне. Откройте эти чертовы двери! Или хотя бы не трогайте сумочку! – мое отчаяние переходит все границы. Дура! Зачем я кладу в кошелек такие ценные вещи? Им там не место!
- Не кричите, - глухой мужской голос звучит откуда-то снизу. – Что у вас случилось?
- Я застряла.
- И поэтому так орете? У вас что, клаустрофобия?
- Нет! Ору я потому, что у меня пытались вырвать сумку.
- Да, я видел это краем глаза.
- Она выпотрошена?
- Не могу сказать, потому что она довольно высоко.
- А вы не могли бы взять ее, пока двери не отроются.
- Вы всегда доверяете первым встречным? Может быть, я заберу ее себе.
- Я вас не вижу, но у меня не складывается впечатление, что вы имеете пристрастие к дамским сумочкам, - хотя через двери лифта звуки доносятся не четко, а довольно приглушенно, мне кажется, что обладатель такого голоса должен иметь пристрастие к красивым женщинам, дорогому виски и знать, что туфли и ремень брюк обязаны быть одинакового цвета.
- А что, если я заберу ее содержимое себе? Вас это не пугает?
- Нет. Мне кажется, вы приличный человек.
- Почему?
- Потому что не говорите «шо» и обращаетесь ко мне на «вы».
Я слышу низкий, негромкий смех. И по моему телу начинают ползти мурашки. Что-то есть в этих звуках, я не могу уловить – то ли сексуальный тембр, который посылает определенные сигналы определенным участкам моего тела, то ли скрытая угроза, которую уловило мое подсознание.
- Хорошо, отпустите сумочку. Я попытаюсь ее выдернуть.
Через десять секунд ему это удается.
- А если я пробуду здесь час, вы не уйдете?
- Это зависит от того, какие анекдоты вы будете мне рассказывать.
- Я не умею. Предлагаю наоборот - рассказывать анекдоты будете вы, а я обещаю смеяться. Вообще я благодарный слушатель, с хорошим чувством юмора и к тому же быстро забываю все шутки, на следующий день мне можно заново их рассказывать – эффект будет тот же.
- Вы предлагаете мне встретиться с вами и завтра?
- Разве что я снова застряну в лифте.
Он опять смеется. Вдруг раздается звон и лифт дергается. Я вскакиваю на ноги и лихорадочно жму на кнопку первого этажа.
Когда двери разъезжаются, я потрясенно ахаю.
- Боже мой!
- Что ж, иногда ты меня и так называла.
С моей сумочкой в руках в шикарном черном пальто и костюме передо мной стоит Вронский.
_________________

Наташа, спасибо за продолжение.

Натали, привет! Спасибо большое за главу, столько всего произошло... Что-то радовало, что-то наоборот огорчало, но конец вышел именно тем моментом, которого я так ждала)) Искренне, очень-очень благодарю тебя за Влада, до одури хочется, чтобы у него все получилось, он так заслуживает быть счастливым! Хороший парень. Ситуацию в больничном отделении описывать не буду, извини, очень нелегкая тема, как ты ее вообще писала... И наконец, спасибо за появление Вронского, Наташ, его тут ждали))

Наташенька,спасибо огромное за проду! Посещение Ирой цента,прямо за живое взяло.
Удивил Влад. При чем очень сильно. Не смотря на то,что у Иры с Вронским была связь,которая принесла боль и разлад в его жизнь. Он советовал с ним поговорить. Считаю это сильным поступком. Он простил. Стесняюсь задать вопрос: появление Вронского,как то связано с Владом?
___________________________________

Большое спасибо очень большая глава.
Я так образовалась встречи Ирины с Воронскими глава сразу показалась такой малюсенькой.
Вот как теперь спокойно дождаться следующей.....она ведь не скоро?
И меня очень удивил Влад( в хорошую сторону)

Спасибо!!!

Спасибо за продолжение!!!!Ну вот и встретились,что же теперь будет !!!!!С нетерпением буду ждать что же у них получится после разлуки!!!!!

Вот это интрига! На самом интересном месте. Я уже хочу нового продолжения.
Таю от этой пары. Наконец Он появился. Надеюсь, что герои не начнут выяснять отношения.
И еще вопрос о пациентке с больницы. Она мама Вронского?
Спасибо за выкладку новых глав.
Мира и спокойствия Вам и Вашим близким.

Наташа спасибо за продолжение. Наконец то дождалась встречи, но когда ждать продолжения, а то опять на самом интересном...