"Помечтай немножко" или клуб поклонниц С.Э.Филлипс

— Гейб, я уже пережила одно неудачное замужество, с меня хватит. Если я еще когда-нибудь и выйду замуж, то только по любви.
— Ты всерьез полагаешь, будто можешь сидеть здесь и рассказывать мне, что ты меня не любишь? И ты надеешься, что я тебе поверю? — вскипел Гейб. — Рэчел, я не настолько глуп. Как бы ты ни пыталась меня убедить в том, что ты развратная женщина и все такое, я прекрасно знаю: ты человек. Если бы ты меня Не любила, ты ни за что не дала бы мне к тебе даже притронуться, не говоря уже о том, чтобы позволить мне провести с тобой несколько ночей в постели — кстати, лучших в моей жизни.
Рэчел захотелось ударить его, но она, стиснув зубы, сдержалась.
— Речь идет не о моей любви, — сухо бросила она.
Гейб уставился на нее непонимающими глазами. Она схватила с кушетки одну из подушек и швырнула в него.
— Черт возьми! — воскликнул он. — Из-за тебя я пролил свой «Пеппер».
— Все, я пошла отсюда, — сказала Рэчел, вскакивая на ноги.
Со стуком поставив банку, Гейб тоже вскочил.
— Ты ужасно неразумная женщина, Рэчел. Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил об этом?
— При чем здесь это? — в ярости спросила Рэчел. — Если я отказываюсь быть объектом твоей благотворительности, ты считаешь это достаточным для того, чтобы считать меня неразумной?
— Какая еще благотворительность? Ты всерьез так считаешь?
— Я это знаю. Этан — не единственный святой в семье Боннеров.
— Ты считаешь меня святым?
В вопросе Гейба прозвучало не раздражение, которого от него можно было ожидать, а скорее удовлетворение. Затем он ткнул в сторону Рэчел указательным пальцем и сказал:
— Я собираюсь жениться на тебе. Заруби это себе на носу.
— Да с какой это стати ты решил на мне жениться? Ты же меня не любишь!
— Кто это сказал?
— Не надо с этим шутить. Это слишком серьезная вещь, — сказала Рэчел, чувствуя, что гнев оставил ее, и закусила губу. — Пожалуйста, Гейб, не надо.
Он подошел к ней, усадил ее на кушетку и сел рядом.
— С какой стати ты решила, что я шучу? Ты думаешь, для меня самого это не важно?
— Но все же не так, как для меня. Ты ко мне хорошо относишься, но мне этого мало. Неужели не понимаешь?
— Конечно, понимаю. Рэчел, ты что, в самом деле не знаешь, какие чувства я к тебе испытываю?
— Во всяком случае, не такие, как к Черри, это уж точно, — сказала Рэчел и выругала себя за то, что эти слова были сказаны несколько язвительным тоном. Глупо было ревновать Гейба к женщине, которой нет в живых.
— Моя жизнь с Черри закончилась, — тихо и спокойно сказал Гейб.
Рэчел посмотрела вниз, на свои руки.
— Я думаю, она никогда не закончится. И я не хочу всю жизнь соревноваться с твоей погибшей женой.
— Тебе незачем соревноваться с Черри.
Похоже, он в самом деле ничего не понимает, подумала Рэчел, переплетая пальцы. Ей захотелось встать и уйти из комнаты, но она все же решила дать Гейбу последний шанс.
— Если так, то скажи мне о ней что-нибудь плохое, — попросила она.
— Что ты имеешь в виду?
Гордость приказывала ей отказаться от своей просьбы, но Рэчел чувствовала: в данный момент есть вещи, которые для нее более важны, чем гордость.
— Ты сказал, мне незачем с ней соревноваться, но мне кажется, что это не так. Чтобы поверить в это, мне надо услышать из твоих уст что-нибудь плохое о ней, — сказала Рэчел. При этом она чувствовала себя так неловко, что не решалась поднять на Гейба глаза и потому продолжала смотреть вниз, на свои руки.
— Это глупо.
— Для тебя, может быть, и глупо, а для меня нет.
— Рэчел, зачем ты сама себя мучаешь?
— Ну, должно же было в ней быть хоть что-то такое, что тебе не нравилось. Ну, например… А она храпела во сне? — Рэчел наконец осмелела и с надеждой посмотрела на Гейба. — Я, например, не храплю.
Гейб успокаивающим жестом накрыл своей ладонью сплетенные кисти Рэчел.
— Она тоже не храпела.
— Ну, может быть, еще что-нибудь… Я не знаю. Может, она совала газету в мусорное ведро раньше, чем ты успевал ее прочитать?
— Кажется, пару раз такое случалось.
Рэчел бесило сочувственное выражение глаз Гейба, но она понимала, что ей надо через это пройти. Она отчаянно искала в облике Черри что-то такое, благодаря чему ей удалось бы не думать о покойной жене Гейба как о непогрешимом, идеальном существе.
— А она когда-нибудь пользовалась твоей бритвой, когда брила ноги?
— Ей не нравились лезвия, которыми я пользовался, — ответил Гейб и, помолчав немного, добавил:
— В отличие от тебя…
Рэчел почувствовала приступ отчаяния. Но ведь должно же было быть в Черри хоть что-нибудь, что делало ее обыкновенной, земной женщиной?
— Я, между прочим, очень хорошо готовлю, — похвасталась она.
Выражение лица Гейба стало еще более сочувственным.
— Она пекла домашний хлеб как минимум раз в неделю.
В тот единственный раз, когда Рэчел попыталась испечь домашний хлеб, она по собственному недосмотру горячей водой убила дрожжи.
— Меня почти не штрафуют за нарушение правил уличного движения, — торопливо сказала она и, видя, как Гейб вопросительно поднял одну бровь, затараторила, боясь, что он ее перебьет:
— Между прочим, добрые, мягкосердечные люди иногда не умеют рассказывать анекдоты. Они просто раньше времени выкладывают всю соль, которую полагается приберечь напоследок.
— Ну, довольно. — Гейб обнял Рэчел и поцеловал ее в лоб, затем отпустил ее и откинулся на спинку кушетки. — Тебе в самом деле хочется это знать, верно? Даже несмотря на то, что это не имеет никакого отношения к тебе?
— Понимаешь, она кажется мне такой безупречной…
— Ладно, уговорила. — Гейб набрал в легкие воздух и резко выдохнул. — Слушай внимательно, потому что я скажу это только один раз и повторять не буду. Я любил Черри всем сердцем. А теперь я всем сердцем люблю тебя.
Рэчел в ответ только глубоко вздохнула.
— Может, тебе не удалось спасти душу Дуэйна, — снова заговорил Гейб, — но зато ты спасла меня. Ты помогла мне перестать без конца жалеть себя и перевернула всю мою жизнь. Я снова ожил.
Рэчел почувствовала, как от этих слов сердце ее буквально тает, и придвинулась к Гейбу поближе, но он жестом остановил ее.
— Погоди, я еще не закончил. Ты сама завела этот разговор, так что теперь слушай. Черри была… Она была, пожалуй, даже слишком доброй и хорошей. Она никогда не теряла терпения, никогда не сердилась, и, как бы я ни пытался, мне ни разу не удалось вынудить ее произнести хоть одно плохое слово в чей-нибудь адрес. Она ни разу не сказала ничего плохого даже о людях, которые были настоящими подонками. Даже когда она чувствовала себя усталой, когда ей нездоровилось, когда Джейми капризничал, она никогда не раздражалась и всегда сохраняла спокойствие.
Она была чертовски добродетельная женщина.
— От твоих слов мне стало как-то легче, — не без яда заметила Рэчел.
— А сейчас я скажу тебе то, чего точно никогда больше повторять не буду. — Гейб глубоко вздохнул. — Иногда, живя с Черри, я чувствовал себя так, словно я женат на матери Терезе или на ком-нибудь вроде нее. Она была такая добрая, такая благоразумная, такая хорошая, что я стеснялся своих недостатков и боялся что-нибудь сделать не так.
Счастье вспыхнуло в душе Рэчел, словно огромная, яркая радуга после дождя.
— Правда?
— Правда.
— А со мной ты этого не боишься?
— С тобой мне в этом смысле бояться нечего: в плане нехороших поступков ты даешь мне карт-бланш, — улыбнулся Гейб.
Рэчел ответила ему сияющей улыбкой.
— И еще одно. — Он нахмурился. — Черри обожала мурлыкать себе под нос всякие мелодии. Она напевала, когда готовила, убирала дом, читала журналы — постоянно. Иногда это было терпимо, но бывало и так, что это действовало мне на нервы.
— Да, это может раздражать, особенно если у человека, который напевает себе под нос, нет слуха, — сказала Рэчел, ощутив прилив симпатии к Черри Боннер.
— Понимаешь, дело еще в том, что… Она всегда так снисходительно относилась к моим недостаткам, что мне было как-то неудобно сказать ей про это постоянное мурлыканье.
— Ах ты, бедняжка. — Рэчел закусила губу. — Я знаю, очень глупо об этом спрашивать, но… какова она была в постели?
Чувствовалось, что вопрос несколько позабавил Гейба.
— У тебя масса комплексов, не так ли? — спросил он.
— Ладно, это не важно. Можешь не отвечать.
— Было бы нечестно по отношению к Черри сравнивать ее с такой сексуальной кошечкой, как ты.
Глаза Рэчел расширились от изумления, потом она улыбнулась.
— Ты серьезно?
Гейб расхохотался.
Рэчел рванулась было прочь, но руки Гейба, обнимавшие ее, напряглись, и она поняла: он ни за что ее от себя не отпустит. Губы его легонько коснулись ее волос. Хриплым от переполнявших его эмоций голосом Гейб сказал:
— Черри была любовью моей юности, Рэч. Ты — любовь моей зрелости. Я люблю тебя, люблю всем сердцем, всей душой. Пожалуйста, не покидай меня.
Ответить она не смогла, потому что губы Гейба закрыли ей рот. Их поцелуй получился таким страстным и долгим, что она забыла обо всем на свете. Когда они наконец оторвались друг от друга, Рэчел посмотрела Гейбу в глаза, и ей показалось, что она видит его душу. Все барьеры, разделявшие их, исчезли.
— Ты ничего не забыла? — шепотом спросил он.
Рэчел вопросительно склонила голову набок.
— Как насчет того, чтобы сказать, что ты тоже меня любишь? А? — спросил Гейб и снова легонько поцеловал ее в губы.
— А что, есть сомнения? — спросила она с улыбкой и слегка отодвинулась.
— Ты не единственная, кто хочет услышать эти слова.
— Я люблю тебя, Гейб. Каждой своей клеточкой, каждой жилкой.
— Так, значит, ты не уедешь от меня?
— Не уеду.
— И не будешь больше спорить со мной по поводу нашей женитьбы?
— Не буду.
— И с моими братьями ссориться не будешь?
— Не напоминай мне о них.
— А Чип будет и моим сыном тоже?
Рэчел кивнула, на какой-то момент лишившись дара речи.
Теперь она была уверена: Гейб станет куда лучшим отцом для ее сына, чем был Дуэйн Сноупс, в сердце которого никогда не нашлось бы и малой толики той любви к мальчику, которая поселилась в сердце среднего из братьев Боннеров.
Рэчел погладила упрямый подбородок Гейба и снова его поцеловала. Ей одновременно хотелось плакать, петь и смеяться, и потому, чтобы как-то скрыть бурю, бушевавшую в ее душе, она стала подтрунивать над своим возлюбленным.
— Да, кстати, ты не думай, что я забуду про миллион долларов. Насчет бриллиантов ты был прав, я ими не воспользуюсь. Но что касается твоих денег, то ты в самом деле не умеешь с ними обращаться.
— А ты умеешь обращаться с деньгами?
Рэчел кивнула.
— Ладно. — Гейб вздохнул. — Но вообще говоря, за миллион долларов мужчина имеет право ждать чего-то совершенно особенного.
Без всякого предупреждения он встал и, подхватив Рэчел на руки, понес ее в спальню. При этом одной рукой он ласково поглаживал ее голые ягодицы.
— Дай-ка я подумаю… Интересно, что ты можешь вытворить такого, что стоило бы миллион долларов?
У Рэчел в мозгу промелькнула сразу добрая дюжина интересных идей на этот счет.
— Сначала я тебя раздену догола, — сказала она, сама возбуждаясь от своего разом охрипшего голоса. — Потом я положу вон на ту кровать и буду любить тебя всего.
С губ Гейба сорвался тихий стон.
— Кстати, Рэч, поскольку Чип спит, мы можем не торопиться. Пусть все будет медленно-медленно.
Рэчел почувствовала, что ей не хватает воздуха. Гейб поставил ее на ноги, затем на всякий случай запер дверь спальни на ключ. Потом он снова повернулся к Рэчел, расстегнул пуговицы рубашки и, прижавшись ртом к ее шее, осторожно стал покусывать ее. Рубашка соскользнула с ее плеч и с легким шелестом упала на пол.
Гейб продолжал ласкать губами и языком грудь и шею Рэчел, и очень скоро она, задышав глубоко и хрипло, сорвала с него полотенце, после чего с восхищением принялась буквально впитывать глазами бугры мощных мышц, неравномерно загоревшую гладкую кожу и темные волосы на груди и в паху. Затем она, с наслаждением прислушиваясь к частому, прерывистому дыханию Гейба, накрыла рукой его плоть и почувствовала ее тяжесть и упругую силу.
Оба рухнули на кровать и сразу поняли: им нелегко будет сделать так, чтобы то, что должно было произойти между ними, происходило медленно: им явно мешало обоюдное нетерпение. Рэчел отчаянно хотелось ощутить на себе тяжесть тела Гейба. Она желала, чтобы близость навсегда связала ее с этой кроватью, с этим домом, с этим городом и с Гейбом Боннером. Гейбу хотелось того же, что и ей.
Лишь когда он глубоко вошел в нее, их движения стали более спокойными и размеренными. Рэчел обняла ногами бедра Гейба, наслаждаясь ощущением своей полной открытости для него, и отдалась ему радостно и самозабвенно.
Его серые глаза тонули в ее глазах.
— Я люблю тебя, Рэчел.
Охватив ладонью его шею, она прижала к себе лицо Гейба и с улыбкой прошептала те слова, которые и он так хотел услышать:
— Я люблю тебя, Гейб.
Медленно, осторожно он начал ритмично двигаться внутри нее. Страсть их разгоралась все сильнее, но они продолжали, не отрываясь, смотреть друг другу в лицо, не желая поддаваться инстинкту, заставляющему многих людей закрывать в такие моменты глаза, скрывая свою уязвимость.
Ощущение духовной близости, благодаря которому каждый из них мог позволить другому заглянуть в свою душу, лишь обостряло испытываемое Гейбом и Рэчел наслаждение. Зеленые глаза словно излучали невидимые токи любви, жадно улавливаемые серыми, а серые с такой же щедростью одаривали любовным эфиром зеленые.
— О Рэч…
— Любимый мой…
Души Гейба и Рэчел словно слились воедино.

Я начала жить реальной, своей жизнью. — Она бросила на Этана взгляд, в котором, как ему показалось, он заметил отзвук какой-то внутренней борьбы. — Это означает, что я больше не буду любить тебя, Этан.
По телу Этана Боннера словно пробежал электрический разряд, но в то же время в глубине души он тут же признался себе, что слова Кристи его не так уж удивили. Видимо, где-то на подсознательном уровне он и всегда знал, что Кристи влюблена в него, но никогда не позволял себе думать об этом.
Кристи снова вздохнула и засмеялась, тихо и горько, отчего сердце Этана болезненно сжалось.
— Я была такая глупая. Столько времени потратила. Восемь лет я смотрела тебе в рот, безупречно выполняя все твои поручения, отыскивала твои ключи от машины, заботилась о том, чтобы у тебя в холодильнике было молоко, а ты этого даже не замечал. Я так мало думала о себе.
Слушая Кристи, Этан не знал, что сказать.
— И знаешь, что самое смешное? — спросила она теперь уже без всякой горечи, совершенно спокойно. — Я была бы для тебя идеальной женщиной. Но ты этого не понял. А теперь слишком поздно.

— Ладно, — сказал Этан и глубоко вздохнул.
— Ладно?
— Ну да, я согласен. — Этан коротко кивнул.
— На что согласен? — озадаченно спросила Кристи.
— Да я о любви и обязательствах. — Ухватившись за задравшийся край платья Кристи, Этан одернул его. — Кентукки!..
— Кентукки? О чем ты? О, ты в самом деле пьян. Я так и знала!
— Я вовсе не пьян! — выкрикнул Этан и потащил ее за руку к двери. — Пойдем отсюда. Мы уезжаем — сейчас же.
В голове у Кристи мелькнула страшная мысль, и она повернула к Этану окаменевшее лицо.
— Ты меня больше не хочешь?
Этан снова обнял ее.
— Глупая, я так тебя хочу, что мне даже плохо становится. Я люблю тебя и не надо на меня так смотреть. С тех самых пор, как ты вошла в мой кабинет в этих своих джинсах в обтяжку, я больше ни о чем и ни о ком не могу думать, кроме как о тебе.
Маленькая искорка надежды, все езде тлевшая в душе Кристи, погасла.
— И ты говоришь, что любишь меня? Почему бы тебе не назвать вещи своими именами? Да у тебя ко мне одна только похоть.
— И это тоже.
Кристи всегда читала в душе Этана, как в раскрытой книге, но теперь ей казалось, что перед ней совершенно незнакомый человек.
— Я люблю тебя не из-за того, что ты изменилась внешне, — сказал он, — Дело не в этом, я не настолько примитивен. Просто изменения в твоей внешности помогли мне увидеть то, что все время было у меня под самым носом и чего я никак не замечал.
Робкая искорка в душе Кристи снова стала разгораться.
Большим пальцем Этан прикоснулся к ложбинке на ее шее.
— Ты так долго была частью моей жизни, что я привык воспринимать тебя как часть себя самого. А потом ты вдруг так резко изменилась и решила покинуть меня, и с того самого момента я не нахожу себе места.
— Правда? — спросила Кристи, чувствуя, как душа ее наполняется счастьем.
— Ты могла бы быть хоть немного деликатнее и не радоваться этому так откровенно, — с улыбкой заметил Этан.
Внезапно он наморщил лоб и заговорил почти умоляющим тоном:
— Мы можем обсудить все это в машине. Поехали же, детка. Нам действительно не стоит медлить.
Рукой Этан схватился за ручку дверцы, другую положив Кристи на плечо.
— Но куда мы едем? И почему ты так спешишь?
— Мы едем в одно местечко в штате Кентукки. — Этан торопливо вывел Кристи на улицу и потащил к машине. — Это недалеко от границы. В штате Кентукки нас могут обвенчать сразу, без всякого испытательного срока, так что мы поженимся сегодня вечером, Кристи Браун, хочешь ты этого или нет. И кстати, я уже не собираюсь слагать с себя сан!
Когда они подошли к «тойоте», Этану вдруг показалось, что ему не хватает воздуха.
— Когда мы вернемся обратно в Солвейшн, мы сможем повторить процедуру, чтобы ублажить наших родственников, — сказал он, переводя дух. — Мы можем даже сделать вид, что это происходит в первый раз. Но на самом деле мы поженимся сегодня, потому что нам обоим ужасно хочется заняться любовью, а это невозможно до тех пор, пока мы не вознесем Богу необходимые в таких случаях клятвы. — Этан вдруг замер, а затем с тревогой спросил:
— Ты ведь хочешь выйти за меня замуж, правда?
Чувствуя, что счастье переполняет все ее существо, Кристи улыбнулась, а потом рассмеялась:
— Да, я в самом деле этого хочу.
— Отлично, — сказал Этан и на несколько секунд крепко зажмурился. — О деталях мы поговорим по дороге.
— О каких деталях?
— О том, где мы будем жить, — забормотал Этан, заталкивая Кристи в машину. — О том, сколько у нас будет детей, кто будет спать с какой стороны кровати, и так далее. — Он захлопнул дверцу, обежал вокруг «тойоты» и уселся за руль. — Думаю, мне следует также рассказать тебе, что твоя машина не завелась потому, что я пробрался в нее и отсоединил проводку. Я сделал это для того, чтобы вынудить тебя отправиться в Ноксвилль в моей машине. И я нисколько не жалею об этом, так что извинений на этот счет от меня не жди!
Извинений Кристи не потребовала, и через несколько минут «тойота» Этана уже мчалась по шоссе. Этан всегда любил проводить предварительные беседы с молодыми парами, намеревавшимися вступить в брак, и, пока машина пожирала девяносто миль, отделяющих их от границы Кентукки, Кристи была вынуждена слушать довольно странную лекцию на тему о семье и браке. Этан говорил, говорил и говорил без остановки, а она время от времени улыбалась и кивала.
Доехав до места, они быстро нашли священника, который согласился их обвенчать, но всю церемонию практически проводил сам Этан. Тем не менее именно Кристи углядела вывеску «Холидей инн» неподалеку от государственного парка отдыха «Камберленд-Фоллз».
Едва они успели внести в номер чемоданы, как Кристи толчком опрокинула Этана на широкую кровать. Она была так возбуждена, так полна желания и так счастлива, что Этан, не выдержав, радостно рассмеялся.
— Ну вот, теперь ты попался! — пробормотала Кристи и принялась расстегивать пуговицы на его рубашке. Покончив с ними, она взялась за пряжку его ремня.
Этан внимательно посмотрел ей в глаза и сказал:
— Если тебе будет страшно, обязательно скажи мне об этом.
— Заткнись и снимай штаны, — последовал ответ.
Оба расхохотались. Губы их слились. Один поцелуй следовал за другим, туманя им головы. Они сбросили с себя одежду в какие-то секунды. Им было не до медленного, расчетливо соблазняющего раздевания.

**************************************************************************

... заглянув ей в лицо, увидел, что глаза Кристи полны слез любви. У Этана тоже все поплыло перед глазами.
— Плоть от моей плоти, — тихо прошептал он.
— Плоть от моей плоти, — прошептала Кристи, гладя его бедра.
Оба улыбнулись. Слезы смешались на их лицах, и когда Кристи и Этан одновременно достигли вершины наслаждения, оба поняли, что такое полное счастье. Такое чудо было под силу сотворить только Богу.

— На что ты намекаешь? Что я влюбилась в тебя? — Она хотела ранить его, но, судя по его потрясенному лицу, поняла, что он прав.
У нее задрожали ноги. Молли снова присела на край дивана-качалки, пытаясь найти способ выйти из невыносимой ситуации, но мозг отказывался работать. Из нее словно выкачали воздух. Она была настолько эмоционально истощена, что даже пошевелиться не могла. И какой смысл отрицать, если он все равно видит ее насквозь?!
Она подняла голову.
— И что же? Ну, оказалась я в тупике, однако не настолько глупа, чтобы пытаться пробить стену головой.
Господи, почему он с таким ужасом на нее смотрит? Неужели это признание стало для него таким шоком?
— Ты влюблена в меня, — констатировал Кевин.
Во рту у нее пересохло. Ру потерся о ее кроссовки и сочувственно заскулил. Молли хотелось объяснить, что это лишь очередная вариация на тему увлечения знаменитостями, но ничего не вышло.
— Подумаешь, большое дело, — выдавила она. — Если воображаешь, что я залью слезами твою футболку, потому что ты не отвечаешь мне взаимностью, то сильно ошибаешься. Я ни у кого не прошу любви.
— Молли…
В этот миг она ненавидела Кевина и жалость, явственно звучавшую в его голосе. Она снова не дотянулась до планки.
Не оправдала ожиданий. Не оказалась достаточно умна или хотя бы красива, чтобы добиться любви мужчины.
Прекрати!
Обжигающий гнев вспыхнул в ней, но на этот раз Кевин был ни при чем. Молли тошнило от собственных комплексов. Она обвинила Кевина в нежелании взрослеть, а сама?
Она нормальный человек и не может продолжать жить так, словно перед кем-то виновата. Если Кевин не любит ее, пусть все так и будет. Это его потеря!
Она встала с дивана.
— Я уезжаю с Дэном и Фэб. Несмотря на разбитое сердце, я вернусь в Чикаго. И знаешь что? Я все это прекрасно переживу и выдержу.
— Молли, ты не можешь…
— Замолчи, прежде чем твоя совесть снова поднимет голову. Ты не отвечаешь за мои чувства. Но ты ни в чем не виноват, а следовательно, не обязан ничего исправлять. В жизни всякое бывает.
— Но… мне очень жаль… я…
— Замолчи, — спокойно потребовала Молли. Она говорила тихо, потому что не хотела покидать его в гневе. Она вдруг оказалась рядом с Кевином и, словно со стороны, смотрела, как ее рука тянется к его щеке. Ей нравилось ощущать пальцами гладкость его кожи. Она любила его, невзирая на все его слабости и недостатки. — Ты хороший человек, Чарли Браун[35] , и я желаю тебе всего самого лучшего.
— Молли, я не…
— Эй, только не умоляй меня остаться, ладно? — Она изобразила улыбку и отступила. — Все хорошее когда-нибудь кончается, и ничего тут не поделать. Пойдем, Ру, поищем Фэб.

Кевин замер, заметив ее. Молли сидела на траве со скрещенными ногами. Солнце припекало ее голые плечи, две желтые бабочки веселыми бантиками порхали над головой. Она казалась воплощением грез, потерянных грез, милых фантазий обо всем, чего ему так не хватало до сих пор, хотя он и не понимал этого. Она его подруга, партнер, возлюбленная, рядом с ней у него кровь бурлит в жилах. Она будет матерью его детей и утешением в старости. Радостью сердца.
И при этом она смотрела на него как на вылезшее из леса чудовище.
— Что тебе нужно?
И это вместо «Да поцелуй же меня, дурак!». Пр-р-р-ямо…
Он снял очки и изобразил улыбку плейбоя.
— Ну, как оно?
Неужели он действительно сказал это? Спросил «как оно»?
Ах, жаль, что у нее под рукой нет ничего тяжелого.
— Лучше быть не может. Миленькая футболка. А теперь убирайся из моих владений.
Неплохо для женщины, которая желала ему всего наилучшего в последний раз, когда они были вместе.
— Я… я слышал, ты продаешь лагерь.
— Подумываю об этом.
— Может, я куплю его.
— А может, и нет. — Она встала. К ногам, которые он так любил гладить, прилипли стебельки травы. — Почему ты не на сборах?
— Сборах? — Он сунул очки в нагрудный карман.
— Ветераны должны были собраться сегодня утром.
— Черт. Значит, мне влетит.
— Это Фэб послала тебя сюда?
— Не совсем.
— В таком случае зачем ты здесь?
— Хотел потолковать с тобой, только и всего. Сказать кое-что.
— Ты должен быть на сборах.
— По-моему, ты уже об этом упоминала.
— Один звонок — и я узнаю, почему ты отлыниваешь.
Это пока не входило в планы Кевина. Он пробормотал:
— Может, сначала выслушаешь меня?
— Дай мне сотовый.
— Он в машине.
Молли схватила футболку, которая, насколько он помнил, когда-то принадлежала ему, и зашагала к изгороди.
— Позвоню из дома.
— Я в самоволке, ясно? Кроме того, меня продают!
Молли поразилась.
— Продают? В другую команду? Они не посмеют!
— Они полные психи, поэтому способны на все.
— Даже провалить очередной сезон? Послать все к чертям собачьим?! — Она завязала рукава футболки на талии и бросилась к нему. — Объясни, что случилось. Подробно.
— Не желаю. — Дыхание перехватило, а язык почему-то не слушался. — Зато хочу сказать, что ты ужасно хорошенькая.
Молли с подозрением уставилась на него.
— После нашей последней встречи ничего не изменилось, разве что нос у меня облупился.
— Ты прекрасна, — заверил Кевин, подвигаясь ближе. — И я хочу жениться на тебе. По-настоящему. Навсегда.
— П-почему? — выдавила Молли.
Кажется, все пошло не так, как он рассчитывал. Он умирал от желания коснуться ее, но, судя по хмурому лицу, вряд ли Молли позволит ему это.
— Потому что люблю тебя. Правда. В жизни не думал, что смогу вот так влюбиться…
Гробовое молчание.
— Молли, выслушай меня. Прости за все, что было. И за то, что я не сразу понял, от чего отказываюсь. Но мне с тобой было так хорошо, что времени поразмыслить не оставалось. После твоего отъезда на душе стало тоскливо, и я понял, что все сказанное тобой обо мне — чистая правда. Я боялся.
Футбол заменил мне реальную жизнь. Я был уверен только в своем таланте игрока, поэтому бездумно рисковал весь прошлый год, пытался как-то заполнить пустоту в душе, но начал не с того конца. Но теперь все встало на свои места, потому что появилась ты.
Сердце Молли колотилось так сильно, что она опасалась, а вдруг он услышит. Неужели это правда? Похоже…
Недаром Кевин выглядит так, словно выстрадал каждое слово: взволнованным, расстроенным и на удивление серьезным.
Таким она его еще не видела. Что, если он не лжет?
Как всякий лишенный любви и ласки ребенок, она обладала сильнейшим инстинктом выживания. И теперь это сказалось.
— А почему тебя хотят продать?
— Давай не будем об этом говорить. Сейчас главное — мы и наше будущее.
— Не могу я думать о будущем, пока не пойму, что творится в настоящем.
Должно быть, он сообразил, что Молли не отстанет, но все равно попытался обойти неприятную тему:
— Я так по тебе соскучился! Только рядом с тобой я могу быть счастливым.
Как она мечтала услышать эти слова! И все же…
— Сам ведь знаешь, мне стоит только набрать номер Фэб…
Кевин отступил к изгороди и оперся о верхнюю перекладину.
— Ладно, пусть будет по-твоему. Я был у них. Дэн отсутствовал, но я виделся с Фэб. Сказал ей, что люблю тебя и собираюсь просить выйти за меня замуж по-настоящему. И добавил, что прошу ее благословения.
Молли срочно потребовалось схватиться за что-то, но под рукой ничего подходящего не оказалось, поэтому она плюхнулась в траву, подтянула колени к подбородку и попыталась сосредоточиться.
Кевин удивленно посмотрел на нее сверху вниз:
— Могла бы хоть улыбнуться, что ли…
— Продолжай.
— Фэб это не понравилось. — Он оттолкнулся от изгороди, и морщинки вокруг рта вдруг стали глубже и отчетливее. — Нет, это не то слово. Она взбеленилась. Обвинила меня в том, что я использую тебя с целью получить тепленькое местечко в руководстве «Старз».
— Не понимаю.
— Все знают, что после ухода из команды я собираюсь стать тренером, ведь разговор об этом с Дэном у меня уже был.
Наконец Молли все поняла.
— Она считает, что я помогу тебе обеспечить дальнейшую карьеру в команде. Верно?
— Но я могу это сделать и без тебя! — взорвался он. — Я давным-давно проявил себя! Во всей лиге нет игрока, который разбирался бы в игре лучше, а Фэб взирала на меня как на ничтожного паразита! Молли, я понимаю, она твоя сестра, но цель игры в футбол — победа, и должен прямо сказать: я потерял к Фэб всякое уважение.
Молли почувствовала, что ноги вновь способны ее держать.
— Но это еще не все, верно? — спросила она, вставая. До чего забавно было видеть физиономию Кевина, взиравшего на нее с гневом и смущением. Похоже, он до сих пор не мог понять, каким образом широкая дорога, устланная розами, вдруг превратилась в горную тропу, усыпанную шипами и колючками.
— Она сказала, что я могу получить либо тебя, либо «Старз», но то и другое вместе — никогда. Если я подойду к тебе снова, то распрощаюсь с командой. Если же забуду твое имя, сохраню работу.
Сердце Молли затрепетало.
— И ты ей поверил?
— Тут ты чертовски права — именно поверил. Ну и пусть ей будет хуже. Не я, а она останется внакладе. Обойдусь и без «Старз». Я не желаю больше играть за них.
Ее любящая, привыкшая всюду совать свой нос сестра… !
— Она дурачит тебя, Кевин. Вешает лапшу на уши. Иначе говоря, проверяет.
— О чем ты?
— Хочет, чтобы и у меня была Великая Страсть, как у нее с Дэном.
— Я видел ее лицо. Она не шутила.
— Она прекрасная актриса.
— Все это чистый бред. Какая там великая страсть? Я уже сказал ей, что люблю тебя.
— Фэб — прирожденный романтик. Почти как я. Обычная история любви недостаточно для нее хороша. Она хочет, чтобы свою я запомнила на всю жизнь. Пережила такое, что можно будет гораздо позже вытаскивать из глубин памяти и перебирать снова и снова, если ты вдруг забудешь принести цветы на нашу годовщину или взбесишься, когда я помну машину, — Надеюсь, ты понимаешь, о чем говоришь, хотя я до сих пор в тумане.
— Будь ты женщиной, тоже понял бы.
— Ну, прости за то, что…
— Слова любви прекрасны, но только немногим женщинам повезло испытать нечто незабываемое.
Все это было настолько естественным для Молли, что она любым способом старалась заставить его увидеть истину.
— Неужели не ясно? Дэн спас ей жизнь! И был готов на все ради нее! Поэтому Фэб твердо знает, что для него она на первом месте. Дороже футбола, его амбиций, всего на свете. Она и мне желает того же, поэтому убеждена, что ты обязан выбрать.
— Хочешь сказать, она поставила под удар команду, чтобы вынудить меня сделать грандиозный романтический жест?! — сорвался Кевин. — И я должен этому верить?!
Он орал все громче, но Молли почти не обращала внимания. Он любит ее! Она видела любовь в его глазах, слышала в каждом слове, и ее сердце пело. Но песню постепенно заглушал назойливый звук, неожиданный и неизбежный.
Вой пожарной сирены.
Молли пыталась игнорировать его. Пусть она знала, что карьера Кевина в безопасности, он-то ни о чем подобном не подозревал и был готов принести жертву.
Да, она счастлива. И будет вспоминать эту минуту всегда.
Лучшую минуту в ее жизни.
Если не считать пожарной тревоги.
Она отказывалась прислушаться.
— Похоже, ты немного рассержен.
— Рассержен? С чего бы это?
— Но ведь ты считал, что Фэб действительно собралась выкинуть тебя из «Старз».
— Ты забываешь, что отныне мне безразлична эта команда.
Владелец должен понимать, что цель игры — выигрыш, а не стремление рискнуть миллионами долларов ради дурацкого каприза и ради того, чтобы ведущий игрок разыграл сэра Галахада!
Сирена залилась еще громче.
— Значит, ты не умеешь жертвовать…
Он действительно был отличным игроком, мог за милю распознать готовящуюся контратаку, поэтому и насторожился:
— Это так важно для тебя? Романтические жесты и тому подобное?
Вой сверлил Молли уши.
— Нужно готовиться к полднику.
— Я сделал недостаточно? Тебе нужно больше?
— Нет.
Тихое проклятие.
Он подхватил ее на руки и понес к лесу.
— Может, это заменит тебе романтический жест?
— Это секс, а не романтика.
К сожалению, он сразу поставил ее на землю, вместо того чтобы зацеловать до умопомрачения, пока вой сирены не утонет в шепоте любви.
— Считаешь, что я не вижу разницы между сексом и романтикой? Думаешь, все мужчины — болваны, а я не исключение?
Ее Великая Страсть, ее История Любви катилась под откос из-за чертовой сирены, которая надрывалась так оглушительно, что ей хотелось куда-нибудь спрятать голову.
— По-моему, только ты можешь ответить на этот вопрос.
— Ладно, так вот что я собираюсь сделать. — Он набрал в грудь воздуха и встретил ее взгляд. — Выиграю Суперкубок. Ради тебя.
Он не шутит!
Крохотные искорки счастья взрывались у нее внутри, и каждый взрыв подчеркивался новым воплем сирены. Но Молли вдруг поняла, что стоит лицом к лицу с главным вопросом своей жизни. Вопросом, возникшим в сердце маленькой одинокой девочки, с малых лет брошенной, забытой, существовавшей без нежности и любви. Кевин Такер достаточно силен, чтобы убить ради нее дракона и выиграть Суперкубок, но хватит ли у него сил любить ее до конца жизни, в горе и в радости? Она страстно нуждалась в ответе, который заставит пожарную сигнализацию замолчать навеки.
— Сейчас только июль, неудачник, — фыркнула она. — Ко времени розыгрыша Суперкубка я забуду твое имя!
— А вот в этом позволь усомниться.
— Твое дело, — скучающе бросила она, почесывая комариный укус, и едва выговорила самые гнусные слова, на которые была способна:
— Но знай: с тех пор я успела понять, что вовсе тебя не любила.
Она ужаснулась тому, что наделала, и тут же замолчала, потому что Кевин не казался расстроенным. Он словно прикидывал что-то.
— Лгунья. Слышала когда-нибудь об ущелье реки Сейкстен?
— Что-то не припомню.
Неужели вой снизился на несколько децибел?
— Вообще меня это не интересует. Ты, кажется, не понял? Я сказала, что не люблю тебя.
— Угу. Так или иначе, это в Швейцарии, и пороги там просто гибельные. Но я готов проплыть весь маршрут и вырезать твои инициалы на скале.
Да, определенно не так громко.
Молли притопнула.
— Трогательно, но Швейцария так же далеко, как Суперкубок. Кроме того, речь идет всего-навсего о граффити, не так ли?
— Есть такой вид спорта, парапентинг. Прыгаешь на парашюте с горного пика, и…
— Можешь не трудиться. Если, конечно, не собираешься по пути вниз написать мое имя в небе.
Глаза Кевина загорелись.
— Впрочем, не стоит! — поспешно выпалила она. — Ты скорее всего наделаешь орфографических ошибок. А ближайшие горы — на другом конце штата. Как насчет «здесь и сейчас»? Ладно, может, я и люблю тебя, но поверь, чемпион, вся эта дребедень в стиле настоящих мачо способна подействовать исключительно на фанатов, но не подарит тебе ни детей, ни домашних обедов.
Дети и домашние обеды! Ее собственная семья! И мужчина, который бы ублажал ее до потери сознания.
И в эту секунду сирена смолкла. Навсегда.
— Значит, задача усложняется, — констатировал Кевин.
Он понимал ее лучше всех на свете. Так хорошо, что не отвернулся и не зашагал прочь.
Молли прислушивалась к восхитительной тишине, царившей в ее душе. Ей хотелось плакать от радости. От осознания того, что любовь этого человека не обязательно зарабатывать примерным поведением.
— Я был готов пожертвовать «Старз» ради тебя, — напомнил Кевин, хитро поглядывая на нее. — Но, думаю, этого недостаточно…
— Ода…
Кевин без «Старз» немыслим. Так же как «Старз» без Кевина.
Он не сводил с нее глаз.
— Видно, придется подумать еще кое о чем.
— Не обязательно, — улыбнулась Молли, сияя любовью. — Ты сдал экзамен.
— Поздно. — Он схватил ее за руку и потащил к лагерю. — Пойдем, солнышко.
— Нет, Кевин, это ни к чему. Все хорошо. Дело в проклятой пожарной сирене… Понимаю, я психопатка, но желала убедиться, что ты действительно любишь меня. Я…
— Не можешь идти быстрее? Я бы хотел поскорее покончить с этим и начать трудиться над первым из тех малышей, о которых ты упомянула.
Малыш… и на этот раз все будет как надо.
Но тут она поняла, что он тянет ее к пляжу.
— Тебе совсем не надо…
— Пожалуй, нам лучше взять шлюпку. Не то чтобы я не доверил тебе каноэ, но, скажем прямо, за тобой в этом плане числятся грешки.
— Ты хочешь кататься на лодке? Сейчас?
— У нас незаконченное дельце, — пояснил Кевин, уводя ее к причалу. — Ты все еще ждешь грандиозного романтического жеста.
— Нет! Честное слово! С меня хватит романтических жестов по гроб жизни. Кроме того, ты согласился бросить «Старз» ради меня.
— Что не произвело на тебя ни малейшего впечатления.
— Наоборот, никогда еще я не была так потрясена.
— Да ну? А я сразу не сообразил! — Он ступил в шлюпку, пришвартованную в конце причала, и потянул ее за собой. — Очевидно, я еще не дорос до Стандартов Дэна Кэйлбоу.
— Не правда! — воскликнула Молли, усаживаясь. — Я просто… осторожничала.
— Понимаю, неврастения. — Он отвязал линь и взялся за весла.
— И это тоже. Итак, мы отплываем в открытое море?
— Верно, — кивнул Кевин, принимаясь грести.
— Я соврала, когда сказала, что не люблю тебя.
— Можно подумать, я не знал! Вот доберемся до середины озера, там и скажешь, достаточно ли я романтичен.
Она так любила его, что была готова потакать во всем.
— Ты прав. Лодка, озеро, солнце… Все это ужасно романтично.
— Уж я разбираюсь в романтике.
Понятия он не имеет о романтике. Зато знает о любви все, и даже больше того.
При каждом движении Дафна на его груди шевелилась как живая.
— Мне нравится твоя футболка.
— Если ты права насчет сестры, на что я от души надеюсь, хотя клянусь донести на нее председателю лиги, вот увидишь, заставлю Кэйлбоу обрядить в такие же всю команду.
— Не лучшая твоя идея.
— И все как один их наденут. Исключение будет сделано только для защитников: на их футболках будет Бенни. И поздравляю с успехом в борьбе за книги. Лили мне все рассказала по телефону. Жаль, что тебе пришлось продать квартиру, но она все равно была бы слишком мала для двоих.
Молли вспомнила о большом старом фермерском доме в викторианском стиле на границе округа Дюпейдж. Фэб как-то говорила, что он продается. Там места хватит всем.
— По-моему, мы как раз на середине, — заметила она.
Кевин оглянулся.
— Еще немного. Кстати я говорил, какая здесь глубина?
— Кажется, нет.
— Ужасная.
Молли улыбнулась.
— Я безнадежно влюблена в тебя.
— Знаю. Увы, сомнению подвергается только моя безнадежная любовь…
— Обещаю, это больше не повторится.
— Посмотрим.
Он бросил весла, многозначительно посмотрел на нее.
Говорить Молли было трудно, но она все-таки выдохнула:
— Ты самый постоянный и верный мужчина в мире, Кевин Такер. Не могу понять, почему я вообразила, что тебя необходимо испытать.
— Обычное временное помрачение рассудка. С тобой иногда бывает.
— Но сегодня случилось в последний раз. Я рискнула отказаться от единственно главного в своей жизни, но больше этой ошибки не повторю. — Ее глаза наполнились слезами. — Ты хотел уйти ради меня из команды.
— И сделал бы это снова. Хотя искренне надеюсь, что не придется.
Молли рассмеялась, но Кевин серьезно сказал:
— Знаю, ты не любишь футбол так, как я, но по пути сюда мечтал о том, как выскочу живым из свалки и взгляну в сторону пятидесятиярдовой линии. — Он коснулся ее щеки. — И увижу, как ты сидишь там. Ради меня.
Молли согласно кивнула. Она видела то же, что и он.
— Ветер поднялся, — заметил Кевин. — Становится холодно.
Но солнце сияло и на небе, и в ее душе. Молли знала, что отныне никогда не почувствует холода.
— Я не замерзла. Все прекрасно.
Кевин кивнул на футболку, завязанную вокруг ее талии:
— Тебе лучше одеться.
— Ни к чему.
— Ты дрожишь.
— Это от волнения.
— Береженого Бог бережет.
Лодка чуть покачнулась, когда он встал и, подняв Молли, развязал футболку и стал натягивать на нее. Футболка оказалась так велика, что доходила Молли до колен.
— Ты хоть понимаешь, как много значишь для меня?
— Кажется, да.
— Вот и прекрасно.
Он молниеносно обернул просторные рукава футболки как смирительную рубашку и связал узлом на спине.
— Что ты…
— Я люблю тебя.
Он прижался губами к губам Молли, поднял ее и швырнул в воду. Она была так ошарашена, что, набрав полный рот воды, ушла вниз. Пришлось бешено работать ногами, чтобы всплыть. Согласитесь, со связанными руками это почти невозможно!
— А, вот и ты! — приветствовал он, когда ее голова показалась на поверхности. — Я уже волновался.
— Что ты делаешь?
— Жду, пока начнешь тонуть, — сообщил Кевин, удобнее устраиваясь на банке. — А потом спасу тебя. Если Дэн сделал это для Фэб, то и я сумею.
— Дэн не пытался сначала прикончить ее! — взвизгнула Молли.
— У меня свои способы.
— Более дурацкой… — Она снова захлебнулась, закашлялась и хотела сказать что-то еще, но ее потянуло вниз.
А когда она снова всплыла, он был уже в воде: с мокрых волос капает, Дафна прилипла к груди, зеленые глаза сверкают радостью жизни, любовью и лукавством. На земле нет женщины, которая могла бы так позабавить его. И которая бы любила его больше.
Однако это еще не означало, что Молли готова сдаться без борьбы.
— К тому времени как ты меня спасешь, — сообщила она, — сил у меня останется только на то, чтобы доплестись до кровати и заснуть.
Секунду спустя футболка пошла ко дну. Без нее.
— Весело было, верно? — спросил он, широко улыбаясь.
Правда, глаза были влажны не только от воды.
— Хорошо, что дети не видят.
Молли быстро смахнула слезы и потянула за подол футболки с портретом Дафны.
Они любили друг друга под прикрытие лодки, держась за планшир, задыхаясь и уходя под воду, вместе и поочередно, двое забияк, нашедших друг друга.
После они долго молчали, ощущая необычайное умиротворение, безмятежность и абсолютный покой.

— Моя слабость — сильные женщины. Те, которые не закатывают истерику, если мужчины не говорят то, что им хочется услышать. Беда в том, что сильная женщина, в которую я, кажется, влюбился, не желает иметь со мной ничего общего. Как же мне теперь быть, Лили?
— О, Лайам! Ты вовсе не влюбился в меня. Ты…
— Да поверь же в себя хоть немного, — попросил он. — В ту женщину, которой ты стала.
Его слова потрясли ее. Захватили. Он сам не знает, что говорит! И не видит за красивым лицом настоящую, истинную Лили. Ту, которой она себя ощущает.
Лайам, сунув руки в карманы, отошел в конец патио.
— Ты достаточно долго хлопала дверью перед моим носом. Я люблю тебя, но у меня тоже есть гордость.
— Знаю.
— Картина почти закончена, и я приглашаю тебя посмотреть. Приезжай ко мне в четверг вечером.
— Лайам, я…
— Если не покажешься, искать не буду. Тебе придется принять решение, Лили.
— Ненавижу ультиматумы.
— Неудивительно. Еще одна отличительная особенность сильных женщин, — усмехнулся Лайам.

Лайам стоял спиной к двери, складывая тюбики акриловых красок в этюдник. И как всегда, был одет в черное: слаксы и сорочку с длинными рукавами. Он готовился к путешествию.
— Тебе что-то нужно? — буркнул он, не поднимая глаз.
— О да, — выдохнула она.
Он все-таки повернулся. Судя по упрямо выдвинутому подбородку, ей придется нелегко.
— Я хочу тебя, — призналась она.

************************************
Их губы и тела слились, превратившись в единое целое, и вместе они рухнули с края земли в жаркую звездную пустоту.
Потом они долго лежали, целуясь и шепча признания в любви, в которых так давно нуждались. Только когда они отправились в душ, Лили объявила, что не выйдет за него замуж.
— Можно подумать, тебя кто-то об этом просил.
— Не сразу, — продолжала она, игнорируя укол. — Я хочу немного пожить с тобой в идеальном богемном грехе.
— Только не уговаривай меня снять квартиру без горячей воды где-нибудь в Нижнем Манхэттене.
— Нет. Но и не в Мехико. В Париже! Представляешь? Я стану твоей музой.
— Дорогая Лили, разве не знаешь, что ты уже моя муза?
— О, Лайам, я так тебя люблю… Мы вместе, в студии Шестого округа, принадлежащей старушке в древних костюмчиках от Шанель. Ты, твой гений и твое великолепное тело.
И я со своими покрывалами. Вино, краски и Париж. Париж!
— И все это твое. — Он раскатисто засмеялся, намыливая ее грудь. — Я уже сказал, что люблю тебя?
— Конечно, — счастливо улыбнулась Лили, глядя в его темные, горящие страстью глаза. — Я повешу под крышей ветряные колокольчики.
— Которые не дадут мне спать, так что придется любить тебя всю ночь.
— Я действительно люблю колокольчики.
— А я — тебя.

Ты из тех, кто назначает себе определенный срок для достижения цели и очень не любит его нарушать. Грядет твой тридцать пятый день рождения. Пора шевелиться, верно? На вечеринке ты увидел, что твоим клиентам я пришлась по душе. Да и тебе нравится быть в моем обществе. А сегодня к тому же ты обнаружил, что я родилась с той серебряной ложкой во рту, о которой ты всегда мечтал. Похоже, это окончательно вскружило тебе голову. Но ты кое-что забыл. — Она заставила себя встретиться с ним глазами. — Как насчет любви? Ну, что скажешь?
Но Хит и глазом не моргнул.
— А что насчет любви? Слушай внимательно, потому что говорить придется долго. Ты прекрасна. Каждая частичка твоего тела прекрасна. Я люблю твои волосы, люблю перебирать кудрявые пряди, люблю на них смотреть, касаться, нюхать. Люблю, как ты морщишь нос, когда смеешься, и тогда мне самому хочется смеяться. Люблю наблюдать, как ты ешь. Иногда суешь в рот ложку за ложкой, но когда заговоришься, забываешь о том, что перед тобой что-то стоит. Богу известно, я люблю заниматься с тобой любовью. Не могу даже говорить об этом, не захотев тебя снова. Люблю твою трогательную привязанность к старичкам. Люблю тебя за твой упорный труд…
Он продолжал распространяться, меряя шагами маленький квадрат ковра, перечисляя ее добродетели. А потом принялся описывать их будущее, рисуя розовые картины их жизни в его доме, вечеринки, которые они будут давать, отпуска, которые будут проводить вместе. У него даже хватило духу упомянуть о детях, что окончательно переполнило чашу ее терпения.
— Прекрати! Немедленно прекрати! — завопила она, вскакивая и сжимая кулаки. — Ты сказал все, кроме того, что мне хотелось услышать! Я желаю, чтобы ты любил меня, Хит, не мои ужасные волосы, не способность ладить с твоими клиентами, не тот факт, что у меня есть семья, о которой ты всегда мечтал. Повторяю: чтобы ты любил меня. Именно меня. Но ты не знаешь, что это такое, верно?
Хит ничуть не смутился.
— Ты слышала, что я сказал?
— Каждое слово.
Хит сверлил ее глазами, пытаясь сбить с толку своей убийственной самоуверенностью.
— Так как же я могу не любить тебя?
Незнай она до тонкости всех его трюков, может, и купилась бы, но сейчас все его выстрелы шли мимо цели.
— Не знаю, — тихо пробормотала она. — Скажи ты.
Хит воздел руки к небу, но она чувствовала, что он лихорадочно ищет выход.
— Твоя семья права. Ты ходячее несчастье. Что тебе нужно? Только скажи, что тебе нужно.
— Твоя самая высокая цена.
Он смотрел на нее. Пристально. Пугающе. Властно. И вдруг сделал немыслимое. Отвел взгляд. Аннабел с упавшим сердцем наблюдала, как его руки прячутся в карманах. Как чуть заметно опускаются плечи.
— Я уже назначил цену. Аннабел прикусила губу и кивнула.
— Так я и думала, — вздохнула она и ушла.

— Тебе не стоило приезжать, — услышала она свой голос. — Зряшная трата времени.
Хит склонил голову набок и ответил лучшей гангстерской улыбкой.
— Эй, все должно происходить, как в «Джерри Магуайре», помнишь? «Ты завоевал меня с первого взгляда».
— Тощие женщины так безвольны.
Его липовое обаяние испарилось, как гелий в воздушном шарике. Он пожал плечами и шагнул ближе.
— Мое настоящее имя Харли. Харли Д. Кампьоне. Угадай, что означает «Д».
Он подомнет ее под себя, если она не вывернется.
— Дурак безмозглый?
— Дэвидсон. Харли Дэвидсон Кампьоне. Как тебе нравится? Мой папаша любил хорошую шутку при условии, если шутили не над ним.
Она не позволит ему играть на ее сочувствии.
— Убирайся, Харли. Все нужное уже сказано. Хит сунул руку в карман ветровки.
— Я влюблялся во всех его подружек. Он был настоящий красавец и умел вовремя включить обаяние на полную мощность, так что их у него был целый табун. Каждый раз, когда он приводил домой новенькую, я позволял себе верить, что именно она-то и останется навсегда, а он наконец остепенится и начнет вести себя, как полагается отцу. Была там одна женщина… Кэрол. Умела из ничего делать лапшу. Раскатывала тесто бутылкой из-под содовой и позволяла мне резать его на тонкие полоски. Ничего вкуснее в жизни не ел. Другая — ее звали Эрин — возила меня, куда ни попрошу. Подделала его имя на разрешении, чтобы я мог играть в футбол. Когда она ушла, я потерял водителя, так что приходилось каждый день идти четыре мили до стадиона, если никто не подбирал меня на шоссе. Однако все к лучшему, и кончилось тем, что я стал более выносливым, чем остальные. Правда, не самым сильным и не самым быстрым, но я никогда не сдавался.
— Иногда не мешает вовремя сдаться. Это тоже становится истинным испытанием воли.
Но он словно не услышал.
— Джойс научила меня курить и еще кое-каким, не слишком приличным штукам, но у нее были некоторые проблемы, так что я стараюсь не держать на нее зла.
— Для этого, пожалуй, слишком поздно.
— Беда в том…
Он смотрел не на нее, а на причал, внимательно изучая доски под ногами.
— Рано или поздно все эти женщины, которых я любил, уходили. Не знаю, был бы я тем, кем стал, если хотя бы одна из них задержалась.
Он надменно вскинул голову. В глазах блеснуло прежнее высокомерие.
— Я чуть не с пеленок усвоил, что никто и никогда мне ни чего не поднесет на блюдечке. Это лишило меня сентиментальности. Ожесточило.
Но не так сильно, как ее.
Она собралась с силами и встала.
— Ты заслуживал более счастливого детства, но я не могу изменить того, что случилось. Прошлое превратило тебя в того, кто ты есть сейчас. Исправить это я не в состоянии. Как и излечить тебя.
— Мне это больше ни к чему. Все уже произошло. Я люблю тебя, Аннабел.
Она и не знала, что боль может быть такой невыносимой. Он всего лишь говорит то, что она хочет услышать. Поэтому Аннабел не поверила ему. Ни на секунду. Он тщательно все рассчитал. И выбрал слова с единственной целью — заключить сделку.
— Не любишь, — вздохнула она. — Просто во что бы то ни стало должен добиться цели.
— Не правда!
— Победа для тебя главное. Ты живешь только радостью победы.
— Но не когда речь идет о тебе.
— Не нужно! Это жестоко! Ты себя знаешь. — Ее глаза наполнились слезами. — Но и я себя знаю. Я женщина, которая не желает мириться со вторым местом в жизни своего мужа. Хочу быть первой, — тихо ответила она. — А ты не можешь мне этого дать.
Он отшатнулся, словно она влепила ему пощечину. Несмотря на обиду, Аннабел не хотела ранить его, но хотя бы один из них должен сказать правду.
— Прости, — прошептала она. — Но я не стану всю свою жизнь ждать твоих подачек. На этот раз упорство ничего тебе не даст.
Он не пытался остановить ее. Она уходила с причала не оглядываясь, и, когда ступила на песок, стянула свитер на груди и поспешила к лесу. Не оборачиваться.
Но, ступив на тропинку, не выдержала.
Причал был пуст. Ни души. И все тихо. Только связка шаров медленно поднималась в унылое октябрьское небо.

И тут она увидела Хита. Он стоял на самом краю, глядя на озеро: полы ветровки откинуты, кончики пальцев засунуты в задние карманы. Даже неухоженный и небритый, он был великолепен — вечный победитель в любой игре, какую бы ни вел, если не считать самой важной.
Он услышал ее шаги и обернулся. Руки медленно опустились. Далеко на горизонте в небе плавала крошечная точка: улетающие воздушные шары. Хорошим знаком это ей не показалось.
— Мне нужно задать тебе два вопроса, — начала она.
Его поза, замкнутое лицо, словом, все напоминало ей о закрытых на зиму коттеджах: горячая вода отключена, занавески спущены, двери заперты.
— Валяй, — глухо бросил он.
Аннабел с заколотившимся сердцем обошла табличку: «ПРОЕЗД ЗАПРЕЩЕН».
— Первый вопрос: где твой сотовый?
— Сотовый? А зачем это тебе?
Она сама не знала. Какая разница, куда он его сунул? Но Боди настоял именно на этом вопросе.
— В последний раз я видел его в руках Пип.
— Позволил ей стащить еще один телефон?
— Нет. Сам отдал.
Аннабел сглотнула и уставилась на него. Это становится серьезным.
— Ты отдал ей сотовый? Но почему?
— Это второй вопрос?
— Нет. Вычеркни его. Второй вопрос… почему ты не отвечал на звонки Дина.
— Ответил на один. Но он не знал, где ты.
— Но почему он вообще тебе звонил?
— Ты о чем? Честно говоря, я устал наблюдать, как окружающие суетятся с таким видом, словно весь мир вертится вокруг Дина Робиллара. И если ему внезапно взбрело в голову заиметь агента, еще не означает, что я должен встать по стойке «смирно» и взять руку под козырек. Свяжусь с ним, когда посчитаю нужным, а если этого недостаточно, пусть обращается к другим.
Ноги Аннабел подкосились, и она поспешно села на ближайший камень.
— О Господи, ты в самом деле меня любишь.
— Я уже говорил, — парировал он.
— Говорил, но я… Она задохнулась.
Наконец до него дошло, что все изменилось.
— Аннабел?
Она пыталась ответить, честное слово, пыталась, но он снова перевернул ее мир кверху дном, и язык не повиновался.
В глазах Хита надежда боролась с настороженностью. Его губы едва шевельнулись.
— Ты мне веришь?
— Угу.
Сердце билось так, что все тело сотрясалось. Пришлось сжать руки, чтобы не дрожали.
— Правда? Она кивнула.
— И ты выйдешь за меня? Она снова кивнула.
Больше ему ничего не потребовалось.
С тихим стоном он поднял ее и поцеловал.

*************************************************

— Сладкая, сладкая Аннабел, я тебя так люблю, — шептал он, едва ли не впервые за много лет свободно изливая свое сердце.
Она засмеялась от радости, глядя ему в глаза.
— Я тоже тебя люблю.

— Если ты так мало уважаешь меня, почему все еще торчишь здесь?
Он осторожно запустил руку в ее волосы и заправил прядь за ухо.
— Потому что не могу пройти мимо прекрасных раненых созданий.
Что-то в ней непоправимо рухнуло.
— И потому что, — добавил он, — когда ты, нужно сказать, очень редко, снимаешь свою оборону, я вижу необыкновенную, страстную и обаятельную женщину. — Он провел пальцем по ее скуле. — Но ты так боишься довериться сердцу, что медленно умираешь изнутри.
Она почувствовала, что сейчас потеряет самообладание, и яростно атаковала его: единственный способ наказать за попытку наглого вторжения в ее закрытый мирок.
— Что за чушь собачья! Ты все еще сшиваешься рядом, потому что хочешь в очередной раз меня трахнуть.
— И это тоже, — кивнул Боди, целуя ее в лоб. — За всей этой горой страха скрывается чертовски привлекательная женщина. Почему ты не позволишь ей выйти и порезвиться?
Потому что она не знала, как это делается.
Ком в груди так разросся, что стало трудно дышать.
— Иди к черту.
Оттолкнув его, она широким шагом, почти бегом пошла по улице. Но он уже успел увидеть ее слезы, и за это она его никогда не простит.

Порция упала в объятия Боди. Просто упала. Этого он не ожидал и потому пошатнулся от неожиданности. Но она уже обхватила его руками и не собиралась отпускать. Никогда. И ни за что. Этот человек надежен, как скала.
— Порция?
Он схватил ее за плечи и, отстранив, заглянул в лицо. Она посмотрела в его перепуганные глаза.
— Все, что ты сказал обо мне, — чистая правда.
— Знаю, но…
Он провел пальцем по голубой щеке.
— Ты проиграла пари или что?
Вместо ответа она положила голову ему на грудь.
— Эти два месяца были ужасны. Ты не можешь просто обнять меня и держать?
— Могу.
Он прижал ее к себе, и они немного постояли на крыльце в лужице света от медных светильников.
— Неудачная игра в пейнтбол? — спросил он наконец. Она вцепилась в него что было мочи.
— Кислотный пилинг. Ужасно жгло. Я подумала… может, он напрочь сожжет мое прежнее «я», и…
Он потер ее шею.
— Давай посидим, и ты обо всем мне расскажешь. Она прильнула к нему.
— Ладно. Только не отпускай меня.
— Не отпущу.
Верный своему слову, он обнял ее за плечи и повел через улицу в крошечный парк с единственной зеленой скамейкой. Но уже по пути она начала говорить, и сухие листья падали им под ноги, аккомпанируя рассказу. Она выложила все: насчет цыплят из суфле, кислотного пилинга, Хита и Аннабел. О своих страхах. О нежелании женщин терпеть ее наставления.
— Я все время боюсь, Боди. Постоянно. Он погладил спутанные волосы.
— Знаю, беби. Знаю.
— Я люблю тебя. Ты и это знаешь?
— Нет. Понятия не имел. — Он чмокнул ее в макушку. — Но я рад это слышать.
Конец шарфа накрыл ее лицо.
— А ты? Тоже любишь меня?
— Боюсь, так оно и есть. Порция улыбнулась.
— И женишься на мне?
— Давай сначала посмотрим, смогу я протянуть следующие несколько месяцев, не попытавшись тебя прикончить.
— Договорились, — кивнула она, утыкаясь носом в его плечо. — Ты уже заметил, что я не самая заботливая женщина на свете.
— Во многих отношениях ты, как ни странно, очень заботлива. — Он откинул шарф. — Кстати, я до сих пор поверить не могу, что у тебя хватило храбрости выйти на улицу в таком виде.
— Ничего не попишешь, работа.
— Я люблю женщину, которая готова одна тянуть за всю команду.

Дин встал перед ней на колени и силой оторвал ладони от ее лица.
– Никто ничего не станет перекрашивать, – пообещал он, глядя ей в глаза. – Я влюбился в них.
«И люблю тебя».
Сознание этого пронизало его внезапно. И пришло так же легко, как воздух, который он жадно глотал. Он встретил свою судьбу, когда остановился на шоссе неподалеку от Денвера. Блу бросала ему вызов, занимала, поражала, околдовывала, заводила... О Господи, как же она его заводила! А еще понимала его. И он ее понимал. Эти фрески позволили ему увидеть душу мечтательницы. Женщины, твердо решившей сбежать от него в понедельник утром.
– Не стоит притворяться, – всхлипнула она. – Я же говорила, как ненавижу, когда ты бываешь милым и уступчивым. Если бы твои друзья увидели это...
– Когда мои друзья увидят это, в темах для разговоров недостатка не будет, уж это точно.
– Они подумают, что ты спятил.
«Ни за что! Особенно после того, как увидят тебя!»
Блу, мрачно хмурясь, запустила руку в его волосы.
– У тебя безупречный вкус, Дин. Это дом мужчины. И пропитан мужским духом. Ты и сам видишь, как неуместны здесь эти фрески.
– Абсолютно неуместны. И невероятно красивы.
«Совсем как ты».
–Я уже говорил, как ты удивительна?
Блу жадно всматривалась в его лицо. Она всегда обладала способностью видеть его насквозь, и сейчас глаза постепенно наполнялись потрясенным изумлением.
– Тебе действительно нравится? Ты не хочешь меня утешить?
– Я бы никогда не солгал тебе в таком важном деле. Они великолепны. Ты великолепна.
Он стал целовать ее: уголки глаз, изгиб щеки.
Чары комнаты возымели свое действие, и скоро она очутилась в его объятиях.
Он подхватил ее на руки и перенес из одного магического мира в другой: в укрытие их цыганской кибитки.
Они любили друг друга под нарисованными лозами и причудливыми цветами. Нежно. Самозабвенно.
Блу наконец принадлежала ему.

Блу сунула в почти полный багажник коробку с красками.
– Я так часто прощалась с дорогими мне людьми в детстве, – бесстрастно объяснила она, – что предпочитаю больше не подвергать себя этой процедуре. Кстати, ты будешь счастлив узнать, что у меня начались критические дни.
Он в жизни своей не обидел женщину, но сейчас руки чесались встряхнуть ее так, чтобы зубы зашатались!
– Ты просто безумна, и надеюсь, это понимаешь! – заорал он, шагнув к ней. – Я люблю тебя!
– Ну да, разумеется. И я тебя тоже.
Она забросила в машину рюкзак.
– Я не шучу, Блу. Мне не до шуток. Мы созданы друг для друга. Мне следовало бы сказать тебе об этом прошлой ночью, но я боялся тебя отпугнуть. Ты чертовски своенравна и так и норовишь ускользнуть!
Она вызывающе подбоченилась, изображая разбитную базарную торговку. К сожалению, это у нее получалось плохо.
– Приди в себя. Какая там любовь?
– Неужели так трудно поверить?
– Еще бы! Ты – Дин Робийар. Я – Блу Бейли. Ты носишь дизайнерские лейблы, а я счастлива побывать на распродаже в «Уол-март». Я бродяжка, а у тебя блестящая карьера. Нужно ли объяснять дальше?
Она с грохотом захлопнула багажник.
– В наших отношениях это не играет никакой роли. Так, дерьмо, плавающее на поверхности.
– А я так не считаю, – возразила она, насаживая на нос дешевые темные очки, которые выудила из оставленной на крыше машины сумочки.
Но тут из нее словно воздух выкачали. Нижняя губа задрожала.
– Этим летом твой мир перевернулся с ног на голову, а я – случайная подружка, помогавшая тебе справиться со всем этим. Я дорожу каждой минутой из последних семи недель, но они не имеют никакой связи с реальной жизнью. Я была Алисой, оказавшейся в твоей стране чудес.
Дин редко чувствовал себя абсолютно беспомощным и настолько ненавидел это состояние, что ринулся в атаку.
– Поверь, я знаю разницу между реальностью и фантазией куда лучше тебя, если судить по моей столовой. Ты и понятия не имеешь, как чертовски талантлива.
– Спасибо.
– Ты любишь меня, Блу.
Она упрямо выдвинула нижнюю челюсть.
– Я схожу по тебе с ума. Но в жизни не влюблялась и сейчас не собираюсь.
– Еще как любишь, но у тебя не хватает смелости пройти через это испытание. Ты только языком трепать способна, а вот как дошло до дела – сразу в кусты.
Он ждал ответного нападения, но она опустила голову и стала водить носком ботинка по гравию.
– Я реалистка. Когда-нибудь ты меня поблагодаришь.
Вся ее отвага и задор куда-то подевались. Да и сил осталось немного. Она сплошная фальшивка, одна видимость – нежная и мягкая, с душой, исполненной страха и боли. Он попытался вернуть былое хладнокровие, но не сумел.
– Я не смогу сделать это за тебя. Блу. У тебя либо хватит пороху пойти на риск, либо нет.
– Мне очень жаль.
– Если ты уедешь, я не побегу за тобой.
– Понимаю.
Дин все еще не верил, что она это сделает. Даже видя, что она уселась в машину, он надеялся, что она найдет в себе решимость остаться. Но услышал шум мотора. Где-то залаяла собака. Блу подала машину назад. Мимо пролетела пчела и затерялась в штокрозах. Блу выбралась на дорогу. Он ждал, что она остановится, повернет обратно, но этого не случилось.

– Я люблю тебя. – вздохнула она.
– Угу.
Кубики льда снова звякнули, когда он осушил стакан.
– Люблю. Честно.
– В таком случае почему при этом выглядишь так, словно вот-вот готова сблевать?
– Понимаешь, мне вроде как еще нужно привыкнуть к этой мысли.
Она любила Дина Робийара и сознавала, что, так или иначе, все равно придется сделать этот ужасающий скачок в пропасть.
– В последнее время я о многом думала, и… – Во рту так пересохло, что слова пришлось выталкивать силой. – Я поеду с тобой в Чикаго. Поживем вместе. Посмотрим, как у нас получится.
Последовало каменное молчание. Блу начала нервничать.
– Предложение потеряло силу, – спокойно ответил он.
– Но прошло всего четыре дня!
– Не только у тебя было время подумать.
– Я знала, что так будет. Все, как я предполагала с самого начала.
Блу поднялась.
– Я была для тебя не более чем новым развлечением.
– Ты только сейчас доказала мою правоту. Именно поэтому я тебе и не доверяю.
У нее зачесались руки врезать ему по физиономии.
– Как это ты не можешь мне доверять? Да я самый надежный на свете человек! Спроси хотя бы моих друзей.
– Друзей, с которыми ты говоришь исключительно по телефону, потому что не остаешься с ними в одном городе больше чем на несколько месяцев.
– Но я только сказала, что поеду с тобой в Чикаго, не так ли?
– Не ты одна нуждаешься в надежности. Я слишком долго ждал любви. И не понимаю, почему этой любовью должна оказаться именно ты. Полагаю, это Господь Бог решил так пошутить. Но вот что я тебе скажу: не желаю просыпаться каждое утро и гадать, соизволила ли ты остаться еще на день.
Блу стало нехорошо.
– В таком случае, что же делать?
Дин упрямо наклонил голову.
– Я уже сделала. Мы начнем с Чикаго.
– Ты обожаешь такие вещи, верно? – прошипел он. – Буквально расцветаешь в новых местах. А вот отрастить корни не удается. Сама мысль об этом пугает тебя до полусмерти.
Он попал в самую точку. Дин поднялся.
– Положим, мы прилетим в Чикаго. Я представлю тебя своим друзьям. Мы прекрасно проводим время. Смеемся. Спорим. Занимаемся любовью. Проходит месяц. Другой. А потом...
Он пожал плечами.
– А потом в одно прекрасное утро ты просыпаешься, а меня нет.
– Во время сезона я буду часто и подолгу отсутствовать. Представь, как это скажется на тебе. Все эти женщины, которые бросаются на всякого в футбольной форме. Что ты будешь делать, когда обнаружишь следы губной помады у меня на воротничке?!
– Думаю, я вполне переживу, при условии, что твои плавки останутся чистыми и без всяких следов помады.
Но Дин даже не улыбнулся.
– Ты не понимаешь, Блу. Женщины постоянно гоняются за мной, и не в моем характере отшивать их, не похвалив хотя бы волосы или глаза и не выдав очередной гребаный комплимент, потому что это нравится им, и нравится мне, и так уж я создан, ничего не попишешь.
Сплошное обаяние.
Господи, как она любит этого человека!
– Я бы никогда не изменил тебе, потому что и это не в моем характере. Но как ты можешь верить этому, когда так и мечтаешь получить доказательство, что я тебя не люблю? Что я такой же, как и остальные, которые отвергли тебя? Я не буду отслеживать каждый свой шаг, каждое произнесенное мной слово из страха, что ты исчезнешь. Не у тебя одной остались шрамы на душе.
Его неумолимая логика пугала ее.
– Мне придется заслужить место в команде Робийар? Ты это имеешь в виду?
Она ожидала, что он пойдет на попятный, но этого не произошло.
– Полагаю, именно так и есть.
Все свое детство она пыталась доказать, что достойна любви других людей, и неизменно терпела неудачу. И вот теперь он требовал от нее того же самого. Неприязнь душила ее. Она хотела послать Дина ко всем чертям, но что-то в его лице остановило ее. Поразительная неуверенность... почти детская уязвимость в человеке, который имел все.
В этот момент ее осенило. Теперь она понимала, что нужно делать. Может, это сработает, а может, нет. Может, она поднимет очередную сердечную травму на совершенно новый уровень.
– Я останусь здесь.
Он склонил голову набок, словно не расслышав.
– Команда Бейли остается прямо здесь, – повторил он. – На ферме. Одна. Ты даже можешь не приезжать. Мы не увидимся до...
Она быстро перебрала в памяти значительные даты.
– ...до Дня благодарения.
«Если я все еще буду здесь. Если ты все еще не остынешь ко мне...»
Блу громко сглотнула.
– Буду наблюдать, как листья меняют цвет. Буду рисовать. Изводить Ниту за все, что она со мной проделала. Пожалуй, помогу Сил с открытием ее сувенирного магазинчика, или...– Ее голос прервался. – Будем честны. Я могу запаниковать и смыться.
– Собираешься остаться на ферме?
Собирается ли?
Ей удалось дернуть головой, что, по-видимому, означало кивок. Но она должна сделать это для них обоих и в основном ради себя. Блу устала от бесцельности собственного существования, боялась той, кем может стать, если и дальше будет вести такой образ жизни: одинокой, никому не нужной, несчастной старухой.
– Я попытаюсь.
– Попытаюсь? – вонзился в нее его голос.
– Чего ты от меня хочешь? – крикнула она.
– Хочу, чтобы ты на деле была такой же стойкой, как притворяешься.
– Думаешь, мне легко придется?
Он сжал губы.
Неприятное предчувствие охватило ее.
– Пожалуй, я еще усложню задачу, – объявил он. – Давай поднимем ставки. Команда Робийар не приедет на ферму, а, кроме того, не станет тебе звонить и даже посылать гребаные е-мейлы. Команде Бейли придется изо дня в день довольствоваться одной лишь верой.
Он смотрел на нее так, словно ожидал, что она спасует.
– Ты не будешь знать, где я и с кем. Не будешь знать, скучаю ли я или сплю с кем ни попадя и пытаюсь придумать, как порвать с тобой.
Он немного помолчал, а когда заговорил снова, агрессия куда-то подевалась, вытесненная чем-то вроде нежности:
– Словом, все будет так, словно и я бросил тебя, как все остальные.
Она услышала эту нежность, но не хватило сил впитать ее.
– Мне нужно вернуться в тюрьму, – бросила она, отворачиваясь.
– Блу... – выдохнул он, коснувшись ее плеча.
Но она уже выскочила за дверь, в темноту, и побежала, спотыкаясь о кочки, пока не добралась до машины шефа.
Дин хочет получить все, ничего не давая взамен.
Ничего, кроме своего сердца, такого же хрупкого, как ее собственное.

– Идиот! – завопила она, вылетая из спальни.
Дин ушам не верил. Попадись ему фото Блу, целующей другого мужчину, он бы разнес этот мир в клочья!
Он помчался за ней. Влажное полотенце с каждой минутой все больше холодило бедра.
– Хочешь сказать, что не волновалась – ни секунды, – что я способен тебе изменить?
– Нет! – Она побежала вниз, но тут же остановилась и обернулась. – Ты действительно ожидаешь, что я стану закатывать истерики каждый раз, когда очередная дура виснет у тебя на шее? Да будь это так, я превратилась бы в психопатку задолго до окончания медового месяца! Хотя, если это будет происходить у меня на глазах...
Дин на мгновение замер.
– Ты... ты только сейчас сделала мне предложение?
– А у тебя с этим проблемы? – фыркнула она.
Табло загорелось, и Дин высоко поднял два пальца – знак победы.
– Господи, как я тебя люблю!
– Мне так не кажется!
Она, громко топая, спустилась вниз.
– Интересно, почему я безоговорочно поверила тебе... но после всего, что мне пришлось вынести, – изменить ради тебя всю свою жизнь, – ты так и не поверил мне?!
Благоразумие подсказывало, что сейчас не место и не время напоминать о прошлом. Кроме того, она права. Во всем права, и ему придется рассказать, что и он разобрался в себе самом... но не теперь.
Он поплелся вслед за Блу.
– Потому что... я закомплексованный болван, причем, себе же на беду, слишком смазливый.
– Бинго!
Блу остановилась у вешалки.
– В наших отношениях я дала тебе чересчур много власти. Очевидно, это нужно срочно менять. Пора мне взять дело в свои руки.
– Не могла бы ты начать с того, что разденешься?
Ее брови сошлись в прямую линию. Похоже, так легко он не отделается, поэтому Дин быстро отступил.
– Откуда вообще взялась эта одежда?
Эйприл заказывает мне по каталогу. Она знает, что мне все равно.
Она тряхнула головой, черные кудряшки весело заплясали.
– И я слишком зла... слишком взбешена... чтобы раздеваться перед тобой!
– Понимаю, тебе пришлось много от меня вытерпеть.
Ощущение абсолютного покоя снизошло на него. Тревожила лишь упрямо восставшая плоть, которую не смогло усмирить даже ледяное полотенце.
– Расскажи об Атланте, солнышко.
Мудрый ход с его стороны, поскольку она мгновенно забыла, что он – растерявшийся, одуревший от любви идиот.
– О, Дин, это было чудесно! Он самый престижный торговец картинами на Юге. Нита так достала меня этими картинами, что я наконец взбеленилась и послала ему фотографии. На следующий день он позвонил мне и потребовал показать все.
– И ты не могла поднять трубку и рассказать о таком важном событии?
– У тебя и без меня есть о чем волноваться. Нет, честно, Дин, если твоя линия защиты будет и дальше ловить ворон...
– Блу! – прорычал он, теряя остатки терпения.
– Ну, в общем, ему понравилось все, – поспешно добавила она. – Он устраивает мою персональную выставку. И не поверишь, какие цены собирается назначить за каждую работу!
Нет, с него довольно!
– Мы постараемся, чтобы дата свадьбы не совпала с твоей выставкой.
Двумя шагами он перекрыл расстояние между ними, схватил в объятия и стал целовать... точно так, как мечтал все эти месяцы. И она отвечала на поцелуи. Черт побери, она отвечала!
– Мы поженимся, Блу. Обязательно. Сразу после окончания сезона.
– Договорились.
– И это все?
Блу засмеялась и погладила его подбородок.
– Ты надежный человек, Дин Робийар. Чем больше я рисовала, тем яснее понимала это. И знаешь, что еще стало так же ясно? – Она провела пальцем по его нижней губе. – Я надежная женщина. Верная и преданная до глупости и при этом стойкая и непоколебимая.
Он притянул ее к себе. Она прижалась щекой к его груди.
– Ты сказал, что мне нужны корни, и был совершенно прав. Так легко быть счастливой, когда мы вместе. Но мне нужно было все усложнить. Правда, здорово помогло сознание того, что теперь у меня есть своя семья. И... поэтому я уже не так боялась.
– Я рад. Эйприл всегда...
– О нет, не Эйприл. – Блу запрокинула голову. – Эйприл – одна из моих ближайших подруг, но, будем справедливы, для нее ты всегда окажешься главным. – Блу смущенно потупилась. – По правде сказать, это Нита любит меня и будет любить в радости и горести. И никогда не покинет меня, пока кто-нибудь не загонит ей осиновый кол в сердце.
Что было в ее улыбке? Вопрос или тревога?
– Ничего, если мы попросим Эйприл заняться подготовкой к свадьбе? Я обязательно все испорчу и вообще предпочитаю рисовать и ни во что не вмешиваться.
– Не хочешь готовить собственную свадьбу?!
– Не слишком. Свадьбы меня не интересуют.
Она смотрела на него так нежно и мечтательно... он в жизни не думал, что так будет!
– С другой стороны, выйти замуж за человека, которого любишь... Вот это мне очень далее интересно!
Она помчалась наверх и, несмотря на то, что ему грозило переохлаждение, он был более чем готов ждать ее целую вечность. Оставалось только немного побегать по комнате, чтобы согреться. При этом он увидел, что на стенах столовой появились новые волшебные создания, включая добродушного дракона. Он также заметил, что двери кибитки были широко распахнуты, а в окне виднелись две крохотные фигурки.
На ступеньках простучали ее шаги. Дин повернулся. Если не считать черных байкерских ботинок, на ней остались только узенькие розовые трусики и такого же цвета кружевной лифчик. Его Блу в розовом! Нет, он совершенно ничего не понимает. Она нашла в себе мужество носить красивую одежду и рисовать сказочные картины!
– Догоняй! – крикнула она и с дразнящей улыбкой, вылетела на кухню, а оттуда – во двор.
Маленькие ягодицы выглядывали из трусиков, как половинки персика. Он потерял несколько секунд, наслаждаясь видением, но все же нагнал ее на середине двора.
Дождь снова сменился мокрым снегом, Дин успел потерять полотенце, оставшись голым, как младенец, босым и постепенно превращаясь в сосульку.
Она снова ускользнула от него и первой добралась до кибитки, смеясь так же лукаво, как эльфы, которых изображала на своих картинах. Ледяные брызги переливались в ее волосах, а тени сосков просвечивали через мокрый шелк чашечек лифчика. Он последовал за ней.
В кибитке стоял жуткий холод. Она сбросила ботинки. Он стащил с Блу влажные розовые трусики и повалился на холодную кровать, подмяв ее под себя. И едва успел натянуть одеяло на голову. В этой темной пещерке они согревали друг друга руками, поцелуями, телами и клятвами, которые так давно таили в себе.
Снежная слякоть барабанила по изогнутой крыше, летела в маленькие окна, стучала в голубую дверь. Но любовники ничего не замечали.

Джек тут же стиснул руку Эйприл и толкнул в сарай, подальше от посторонних глаз. Он весь горел, и не только от полуденной жары. Горел от угрызений совести, сознания собственной вины, страха, похоти и... надежды.
В пыльном сарае все еще слабо пахло сеном и навозом. Он прижал Эйприл к стене.
– И не смей говорить, что мне от тебя ничего не нужно, кроме секса. Слышишь?
Он встряхнул ее за плечи.
– Я люблю тебя! Да и как можно тебя не любить! Мы уже почти одно целое. Я вижу свое будущее только с тобой. И думаю, что тебе следовало дать мне возможность все обдумать самому, вместо того, чтобы убеждать нашего сына, что его отец – слизняк.
Но Эйприл не позволила себя запугивать.
– И когда ты понял, что любишь меня?
– Вот сейчас. В эту минуту, – честно ответил он и, заметив ее скептический взгляд, добавил: – Может, не в первую ночь. Может, не сразу.
– Как насчет вчера?
Он хотел солгать, но не смог.
– Сердцем я это сознавал, а вот разум... не хотел смириться.
Он осторожно провел по ее щеке костяшками пальцев.
– Ты оказалась храбрее меня. И стоило тебе сказать вслух эти три слова... показалось, что вдруг треснуло большое яйцо, и я смог увидеть, что находится внутри.
– И это...
– Сердце, полное любви к тебе, моя сладкая Эйприл.
Голос Джека прерывался от переполнявших его эмоций, но Эйприл не смягчилась.
– Говори, – велела она, глядя ему в глаза.
– Я напишу тебе песню.
– Ты уже написал одну. Кто может забыть бессмертные стихи о «красавице блондинке в мешке для перевозки трупов»?
Джек улыбнулся, пропуская прядь се волос между пальцами.
– На этот раз я напишу настоящую любовную песню. Я люблю тебя, Эйприл. Ты вернула мне дочь и сына. До приезда сюда я жил в мире, где все цвета перемешались и приобрели один, грязноватый оттенок. Но, увидев тебя, я вдруг осознал, что мир засиял чистыми красками. Ты – нежданный волшебный дар, и я просто не выживу, если этот дар вдруг исчезнет.
Он ожидал, что она снова заупрямится. Но вместо этого мягкие губы дрогнули в легкой улыбке, а руки легли на талию.
– Ладно, сдаюсь. Раздевайся.
Джек взорвался смехом и потащил ее в глубь сарая.
****************************************************************

Окутанные земными запахами секса и пыли, пота и давно исчезнувших животных, они продолжали обнимать друг друга, хотя все мышцы ныли от возни на твердом полу. Сердца пели. Ее прекрасные длинные волосы рассыпались по его телу, когда она приподнялась на локте и стала целовать его грудь. Он погладил выступающие позвонки.
– Что нам теперь делать, любимая?
Эйприл улыбнулась ему сквозь золотистую паутину волос.
– Не будем торопиться, любимый, станем жить одним днем. Шаг за шагом...