Лоретта Чейз "Последний негодник"

Справка для читателей переводов

30 Апр 2010 11:35

» Лоретта Чейз "Последний негодник" [ Завершено ]

Леди, встречайте новый перевод! Karmenn переведет роман "Последний негодник" Лоретты Чейз! Very Happy

Бета - я.

Желаю нам с Карменн удачи. Flowers

Содержание:

Главы произведения [21]

Список участников темы [94+]

Открыть в онлайн-читалке

Добавить тему в подборки

Модераторы: Karmenn; Talita; Дата последней модерации: 30.04.2010

_________________

30 Апр 2010 11:50

Удачи, девочки! Легкого перевода! Very Happy

А мы будем с огромным удовольствием читать...
_________________

30 Апр 2010 12:07

Эта книга для поклонниц серии "Негодяи", завершающая ее и единственная, не переведенная на русский язык.

Герои, как обычно у Чейз, личности непростые, интересные, необычные и спорные.

Loretta Chase

The Last Hellion, 1998

SHE NEEDED TO BE TAMED...
She was a breathtaking firebrand, and Vere Mallory, the notorious Duke of Ainswood, had never seen anything quite like her. Although he thought he was rescuing her from the cluthches of a renowned wastrel, he quickly discovers she is angry at his interference! Amused by the sultry hellcat`s fury, Mallory vows to teach her some humility--in life and in love.
HE WAS JUST THE MAN TO DO IT.
Lydia Grenville was fuming. She was determined to save womenkind from disreputable rakes like the infamous Mallory, not to succumb to his scandalous charms. She finds herself overwhelmed by the scintillating sensations he brings to her body, but when she discovers that he has bragged that he`s going to "tame" her, Lydia vows to fight his advances...but nothing prepares her for the surrender she finds in his arms.

Лоретта Чейз

Последний негодник

ЕЕ НУЖНО БЫЛО УКРОТИТЬ
Она была бесподобной подстрекательницей. Вэр Мэллори, пользующийся дурной славой герцог Эйнсвуд, никогда не встречал никого хоть отдаленно похожего на нее. Он-то решил, что спасает девушку от когтей известного негодяя, а тут обнаруживает, что она впала в гнев от его вмешательства! Сбитый с толку яростью этой бешеной стервочки, Мэллори клянется, что научит ее покорности – в жизни и в любви.

ОН ПРОСТО ТАКОЙ ЖЕ МУЖЧИНА, КАК ВСЕ ОНИ
Лидия Гренвилль была вне себя. Ее предназначением было спасать женский пол от дурных повес, таких, как мерзкий Мэллори, а не поддаваться его скандальному обаянию. Девушку потрясли собственные неожиданно вспыхнувшие чувства, которые он вызвал в ней, но когда она обнаруживает, что Мэллори хвастался, дескать, он ее «укротит», Лидия клянется дать достойный отпор его ухаживаниям … но ничто не приготовило ее к капитуляции в его объятиях.

30 Апр 2010 13:10

Какая интересная аннотация! Обожаю книги про укрощения строптивых

. Почитаю с удовольствием.
А девочкам - Кармен и Фиби - желаю приятной и легкой работы!!!!

_________________

30 Апр 2010 15:11

» Пролог

Те, кто читал Рискованный флирт , должны помнить героя нашего романа по его знаменитой драке с Дейном на постоялом дворе, где последний останавливался со своей новоиспеченной маркизой по дороге в родовое гнездо.

Итак, познакомимся поближе. Laughing

Пролог

Поместье Лонглендз, графство Нортгемптоншир

Сентябрь 1826

Родовым именем герцога Эйнсвуда было Мэллори. Ученые генеалоги сходились в едином мнении, что род этот берет начало в Нормандии, и один из представителей племени, носивший сие имя, прибыл в Англию и обосновался там веке эдак в двенадцатом.
Ежели верить этимологам, то имя это сулило своему владельцу несчастье или неудачу. Согласно же семейным хроникам герцога Эйнсвуда, имя Мэллори означало «Неприятности», причем с большой буквы. Некоторые из предков герцога жили долго, а жизнь других была коротка, но у всех жизненный путь был беспокоен и тернист. Такова уж была их природа. Все они, как пить дать, с рождения были неисправимыми негодниками и пользовались дурной славой.
Но времена менялись, и потомки семьи стали мельчать и поутихли с годами. Четвертый герцог, порочный старый распутник, умерший десятью годами ранее, был последним в своем поколении. После себя он оставил новое племя Мэллори, более цивилизованное, даже, страшно сказать, добродетельное.
Не считая единственного сына самого младшего брата четвертого герцога.
Вир Эйлуин Мэллори являлся последним негодником Мэллори. Шести футов с лихвой росту, он был самым высоким из всего семейства и, как говаривали некоторые, самым красивым в роду и в той же степени неукротимым. От отца ему досталась густая каштановая шевелюра, а в его глазах – более темного оттенка зеленого, чем встречалось у прежних Мэллори – проглядывал столетиями накопленный необузданный опыт и приглашение к греху, которые погубили не одно поколение женщин. В свои почти тридцать два года он натворил больше, чем отпущенная ему свыше доля греховности.
В настоящий момент он держал путь через лесные угодья огромного поместья Лонглендз, загородного дома герцога Эйнсвуда. Местом назначения Вира являлась пивная «Заяц и Голубь» в ближайшей деревушке.
При этом он насмешливо напевал баритоном слова англиканской заупокойной службы на мотивчик непристойной баллады.
Вир столь часто за последнее десятилетие слышал панихиду, что выучил ее наизусть от «Я есмь воскресение и жизнь» до финального «Аминь».
- Поскольку Всемогущему Господу по своей великой милости было угодно забрать душу нашего брата, ныне усопшего, то мы предаем его тело земле — персть к персти, пепел к пеплу, прах к праху — в твердой надежде на Воскресение для вечной жизни, через нашего Господа Иисуса Христа…
На слове «брат» его голос сорвался. Он замолк, его широкие плечи застыли. Так он пытался одолеть дрожь, сотрясающую его большое тело. Опершись рукой о ствол дерева, Вир до скрежета стиснул зубы, крепко зажмурил глаза и подождал, пока стихнет приступ невыносимого горя.
За десять лет он достаточно повидал похорон, и довольно пролил слез за семь дней, прошедших с тех пор, как его двоюродный брат Чарли, пятый герцог Эйнсвуд, испустил свой последний вздох.
Сейчас Чарли упокоился в склепе с другими, кого Бог Всемогущий «по своей великой милости» забрал за последние десять лет. Бесконечная череда похорон началась со смерти четвертого герцога, который для Вира был все равно, что отец. Родители Вира умерли, когда ему было всего девять лет. С той поры смерть просто-напросто заявила свои права на братьев Чарли со всеми их женами, сыновьями, прихватив попутно несколько девочек, а также жену и старшего сына Чарли.
Последние похороны, несмотря на годы практики, вынести было особенно тяжело, поскольку Чарли являлся не только самым любимым родственником Вира из всех Мэллори, но и принадлежал к троице мужчин, почитаемых Виром за братьев.
Двумя другими были Роджер Барнс, виконт Уорделл, и Себастьян Баллистер, четвертый маркиз Дейн. Последнего, смуглого гиганта, более известного в обществе под прозвищем Лорд Вельзевул, везде и всюду считали отвратительным позорным пятном на фамильном щите рода Баллистеров. Дейн с Уорделлом составляли Вирту компанию во всех преступных проделках еще со времен учебы в Итоне. Но Уорделл погиб в пьяной драке на конном дворе шесть лет назад, а Дейн, которого выслали на континент несколько месяцев спустя, казалось, навсегда поселился в Париже.
По сути, не осталось никого. Из главной ветви семейства Мэллори помимо Вира пребывал во здравии лишь один представитель мужского пола: девятилетний Робин, младший отпрыск Чарли.
Разумеется, были у Чарли еще две дочери – но кто ж берет в расчет женщин, уж точно не Вир – так что в завещании Чарли опекуном детей был назван Вир, как ближайший родственник мужского пола. Не то чтобы сие обстоятельство накладывало какие-то обязательства на данного опекуна. Хотя верность семейным традициям могла предписывать терпимость по отношению к последнему негоднику Мэллори – почти так же, как и предписывала объявлять опекунов – однако даже Чарли не был столь слеп, чтобы поверить, будто Вир годится на роль воспитателя троих невинных деток. За эту задачу предстояло взяться одной из замужних сестер Чарли.
Другими словами, положение опекуна было чистой формальностью, так было лучше и для самого Вира, который не уделил ни единой мысли опекунству с тех пор, как появился в поместье неделю назад – как раз вовремя, чтобы увидеть, как Чарли отходит в загробный мир.
Все до ужаса происходило в точности так, как предсказывал его дядюшка, когда Вир сидел у его смертного одра.
- Видел я, как они собирались около меня, - говорил Виру дядюшка. - Видел, как шествовали парадом туда-сюда. Все как есть несчастные. «Как цветок, он выходит и опадает» (Книга Иов. Глава 14 – Прим.пер.). Двоих моих братьев скосила смерть задолго до твоего рождения. Теперь твой покорный слуга. А сегодня видел их, моих сыновей: Чарли, Генри, Уильяма. Или это бредни умирающего? «И убегает он как тень и не останавливается». Я видел их, все эти тени. Что же ты будешь делать тогда, парень?
В то время Вир подумал, что старик тронулся умом. Сейчас-то Вир лучше знал.
Все эти тени.
- Да уж, сбылось, именем Люцифера, - пробормотал он, отталкиваясь от ствола. - Ты у нас оказался проклятым пророком, дядюшка.
Он продолжил мессу с того места, где остановился, загорланив слова священного писания с еще большим воодушевлением, и пошагал дальше, время от времени посылая небесам дерзкую, вызывающую ухмылку.
Те, кто знали его лучше всех, случись им наблюдать его в этот момент, поняли бы, что он подстрекает Всемогущего так же, как частенько подстрекал смертных собратьев. Как обычно, Вир Мэллори искал неприятностей на свою голову, и на это раз он вознамерился затеять драку с самим Господом.
Только не срабатывало. Смутьян благополучно допел до конца, и Провидение не выразило свое неодобрение, ниспослав гром и молнию на его голову. Вир уже собирался приступить к краткой молитве, когда услышал позади хруст веток и шелест листьев под торопливым топотком. Он обернулся… и узрел привидение.
Ну, не совсем привидение, конечно, но близко к этому. Это был Робин, так мучительно похожий на своего отца – белокурый и хрупкий, с теми же глазами цвета морской волны – Виру невыносимо было смотреть на мальчика, что он и старался не делать всю последнюю неделю.
Мальчик бежал прямо на Вира, поэтому улизнуть было невозможно. Это не было ни в коем случае пренебрежением, всего лишь кратким приступом страдания – и, да, если хотите, гнева, к стыду Вира, поскольку он ничего не мог поделать с тем, что ребенок жив, а отец его ушел в мир иной.
Стиснув челюсти, Вир уставился на парнишку. Взгляд его нельзя было назвать дружелюбным, что заставило Робина резко остановиться, не добежав несколько шагов. Потом лицо мальчика покраснело, глаза вспыхнули, и, выставив вперед голову, он со всего размаху врезался ею в живот своего изумленного опекуна.
Хотя живот Вира был столь же мягок, как железная подставка для дров – как, впрочем, и все остальные части его тела – мальчишка не только стукнул Вира головой, но и стал молотить кулаками. Забыв об огромной разнице в возрасте, росте и весе, юный герцог колотил своего кузена, как сумасшедший Давид, пытавшийся свалить Голиафа.
Никто из нового цивилизованного племени Мэллори не знал бы, как справиться с этой ничем не вызванной, отчаянной и казавшейся безумной атакой. Но Вир не был цивилизованным. Он-то понимал, только ничем не мог помочь.
Потому стоял как столб и позволял Робину осыпать себя градом бессильных ударов, как однажды много лет назад стоял также дедушка Робина, четвертый герцог, пока только что осиротевший Вир в бешенстве бил его кулаками. Он не знал, что еще можно сотворить, кроме плача, что в тот момент по некоторым причинам совершенно исключалось.
Так что Вир стоял, а Робин продолжал тузить неподвижного, как колонна, мужчину, пока не выдохся и не свалился без сил на землю.
Вир попытался вызвать в памяти прежние ярость и негодование. Сделал попытку послать парнишку к дьяволу, выбросить из головы, но ничего не получалось.
Это ведь сын Чарли. Отчаянный, должно быть, парнишка, коли улизнул от родственников и бдительного надзора слуг и, не испугавшись темного леса, один отправился на поиски беспутного кузена.
Вир не был уверен, в чем так отчаянно нуждался мальчик. Хотя все же ясно: Робин ожидал, что Вир его этим обеспечит, что бы это ни было.
Он подождал, пока утихнут всхлипы Робина, потом за шкирку поднял мальчика на ноги.
- Знаешь, тебе не стоило ко мне и на милю подходить, - промолвил Вир. – Я, брат, дурно влияю. Спроси любого. Хоть бы вот тетушек спроси.
- Они плачут, - произнес Робин, уткнувшись взглядом в поношенные башмаки Вира. – Они очень много плачут. И слишком тихо разговаривают.
- Согласен, это ужасно, - подтвердил Вир. Он наклонился и отряхнул пальто мальчика. Ребенок посмотрел на него… глазами Чарли. Только более юными и доверчивыми. Собственные глаза Вира больно обожгло. Он выпрямился, прочистил горло и произнес: - Я и сам подумывал покинуть их. Думаю поехать в… Брайтон.
Тут он сделал паузу и сказал себе мысленно, что сходит с ума, даже предполагая такое. Но мальчик-то пришел к нему, а отец парнишки никогда не подводил Вира. Кроме того, что умер, разумеется.
- Хочешь поехать со мной?
- В Брайтон?
- Ну, я так и сказал.
Эти столь юные, столь доверчивые глаза засияли.
- Вы имеете в виду, туда, где есть Павильон?
Грандиозная архитектурная фантасмагория, известная под названием Королевский Павильон, была воплощением не менее грандиозного представления короля Георга IV о коттедже на берегу моря.
- Был там, когда я его последний раз видел, - ответил Вир. Он повернулся и зашагал обратно к дому.
Его подопечный тут же последовал за ним, приноравливаясь к большим шагам старшего путника.
- Он такой же причудливый, как на картинке, кузен Вир? Он вправду похож на дворец из «Сказок тысячи и одной ночи»?
- Я подумываю начать сборы завтра утром, - ответил Вир. – Чем раньше мы отправимся, тем скорее ты сам сможешь оценить.
Если бы это зависело от Робина, они бы стали собираться сию же минуту. Если бы зависело от тетушек Робина и их мужей, то Вир отправился бы один. Но ни от кого это не зависит, так заявил им Вир чуть позже. Как официальному опекуну мальчика ему не требуется ничье позволенье, чтобы взять Робина в Брайтон – или в Бомбей, если уж на то пошло.
Сам Робин куда-то пропал во время спора. По прошествие недолгого времени звуки ударов заставили семью выбраться из гостиной и узреть юного герцога, волочившего чемодан по главной лестнице вниз и через коридор в вестибюль.
- Вот, вы видите? – повернулся Вир к Дороти, младшей сесте Чарли, которая протестовала больше всех. – Ему уже не терпится отправиться. Вы тут все чертовски мрачные, по большей части. Все эти слезы, тихие голоса, креп и бомбазин – его это пугает. Мрачно все, а взрослые вечно рыдают. Он просто хочет быть со мной, потому что я большой и шумный. Потому что я смогу распугать чудовищ. Разве вы не понимаете?
Поняла она или нет, но Дороти уступила, а за ней сдались все остальные. В конце концов, это только на несколько недель, не больше. За столь малый срок даже Вир Мэллори не способен безвозвратно испортить моральные устои ребенка.
Желания испортить моральные устои мальчика его, разумеется, не одолевали, он с чистой совестью намеревался вернуть Робина недели через две.
Вир прекрасно осознавал, что отец из него для Робина, да и любого ребенка, никудышный. Он явно не был подходящим на эту роль образцом. У него не водилось жены – и не было стремления обзавестись таковой –чтобы она проделывала то, что женщины обычно делают: все эти нежности, чтобы успокаивать его дикий первобытный нрав. Весь его штат домочадцев состоял из одного слуги, камердинера Джейнза, который обладал такими же нежными материнскими качествами, как страдающий несварением желудка дикобраз. К тому же этот «штат» не имел постоянного места жительства с тех пор, как Вир окончил Оксфорд. Короче, условий воспитывать ребенка не было, особенно если тому предназначено принять на себя бремя титула великого герцога.
Однако несколько недель каким-то образом растянулись на месяц, потом на другой. Из Брайтона путешественники отправились в Беркшир, в Долину Белой Лошади, посмотреть на древние гравировки меловых склонов гор, оттуда в Стоунхедж и в графства к юго-западу от Лондона, следуя берегом и исследуя пещеры контрабандистов на всем пути к Лэндз-энд.
Осень сменила холодная зима, которая уступила дорогу теплой весне. Потом пришли письма от Дороти и остальных родственников, с мягкими, но не слишком тонкими намеками: дескать, нельзя бесконечно игнорировать обучение Робина, да и сестры скучают по нему, а чем дольше мальчик будет странствовать, тем труднее ему будет привыкнуть к оседлой жизни.
Собственная совесть Вира твердила ему, что они правы. Робину нужна была настоящая семья, постоянство, дом.
Все же Вир обнаружил, что ему трудно возвратить Робина в Лонглендз, тяжело разлучиться с ним, хотя ясно как день, так было бы правильно. Обстановка в доме явно уже не столь унылая, как прежде.
Сейчас там обосновались Дороти со своим мужем, сестрами Робина и собственным выводком. Коридоры снова оглашаются детскими голосами и смехом, и вопреки традиции Вир должен был признать: креп, траурные окантовки и черный бомбазин уже уступили дорогу менее мрачным тонам полутраура.
К тому же было очевидно, что Вир справился со своей задачей. Вне всякого сомнения, он отогнал всех чудовищ за несколько часов, Робин раскланялся со своими кузенами, сыновьями Дороти, и тут же присоединился к ним, чтобы мучить девочек. И когда пришла пора расстаться, Робин не выказал ни единого признака паники. Он не закатил истерику или ударил Вира, но дал честное слово писать, и стребовал с опекуна обещание приехать назад в конце августа на его десятый день рождения, а затем убежал, чтобы составить компанию кузенам и разыграть сражение при Эгинкорте.
Но Вир вернулся задолго до дня рождения. И трех недель не прошло с момента отъезда из Лонглtнза, как он стремглав поскакал назад.
Шестой герцог Эйнсвуд подхватил дифтерию.
Болезнь еще была мало изучена. Первое точное описание инфекции было опубликовано во Франции всего лишь пятью годами ранее. Что было понятно и никем не оспаривалось, так то, что болезнь была чрезвычайно заразна. Сестры Чарли умоляли Вира. Их мужья пытались его остановить, но он был крупнее любого из них, а в том неистовом состоянии, в котором он пребывал сейчас, его и полк солдат не смог бы удержать.
Он вихрем взлетел по главной лестнице и решительно прошагал по коридору в комнату больного. Выгнал сиделку и закрыл дверь на засов. Потом сел рядом с кроватью и обхватил маленькую слабую ручонку своего подопечного.
- Все хорошо, Робин, - произнес он. – Я здесь. Я буду драться за тебя. Давай, позволь мне это, слышишь, парень? Вышвырни окаянную болезнь, и уж я с ней разберусь. Я смогу, мой мальчик, ты же знаешь, я смогу.
Маленькая холодная ладошка неподвижно лежала в его огромной теплой ручище.
- Ты давай, прекращай это, ну, пожалуйста, - убеждал Вир, задыхаясь от слез, подавляя безысходное горе. – Для тебя это слишком рано, ты же это знаешь, Робин. Ты едва начал жить. Ты ведь не знаешь и доли всего – что на свете можно увидеть, сделать.
Веки юного герцога затрепетали, и глаза открылись. Что-то похожее на узнавание мелькнуло в них. На мгновение на губах возникла едва заметная улыбка. Потом глаза мальчика закрылись.
Это был конец. Как Вир не продолжал говорить, упрашивать, умолять, вцепившись в маленькую ладошку, не смог он вытащить проклятую болезнь и забрать в себя. Ему ничего не оставалось, как ждать и смотреть, как он проделывал это прежде много раз. На этот раз бдение оказалось коротким, самым кратчайшим и тяжелейшим из всех.
Менее чем через час, как только ночь сменила сумерки, хрупкая жизнь мальчика ускользнула прочь и пропала… подобно тени.