НадяКороткова:
23.04.15 18:35
» Пролог
1500 г.
Территория Великого княжества Литовского, где-то между Оршей и Смоленском
И много будет странствий и скитаний,
Страна Любви - великая страна!
И с рыцарей своих для испытаний
Все строже станет спрашивать она.
Потребует разлук и расстояний,
Лишит покоя, отдыха и сна...
Вл.Высоцкий Баллада о любви
Тихо было кругом. Былинка не шелохнется, зверь не пробежит. В промерзшем, укутанным инеем лесу, умолк дятел, долбивший кору, напуганный видом всадников, притаившихся на опушке соснового бора. Изредка потрескивали ветви могучих сосен от крепкого мороза, да пар валил из раздутых ноздрей лошадей, уставших стоять без дела.
Морды им обмотали кожаными ремнями, глаза прикрыли мешковиной, чтобы конское ржание не подняло тревоги, не пробудило заранее в давно намеченных жертвах подозрение, что они не одни в застывшем от зимней стужи мире.
Продираясь через бурелом, хрустя сухими ветками, из схрона выскочил дозорный в меховой шапке, в копеняке(1).
- Едут, едут, - оповестил он находу, еще не успев добраться до замерших в настороженном ожидании всадников.
Люди оживились, стряхнув с себя оцепенение. Руки в теплых рукавицах легли на рукоятки, спрятанных в ножны, палашей, глухо звякала, украшенная медными бляхами, конская сбруя. Первые лучи восходящего солнца отразились на золотом шитье подбитых мехом жупанов, на широких поясах, на серебристых от инея шапках. Их было человек тридцать-сорок почёта, вооружённых до зубов, закаленных в жестоких сечах, не боящихся ни бога ни черта.
Они ждали всю ночь, неколебимые в своей уверенности, что обоз, нагруженный под завязку княжеским скарбом, окажется легкой добычей. Мало, очень мало было ратников, сопровождавших тяжелые возки! Зато много сундуков, кофров и прочего добра тянули за собой, выбиваясь из сил, куцые коняги. Никто не узнает, что ныне свершится на дороге, ведущей от Орши к Смоленским землям, потому что никто и не догадывается во всем княжестве, что этот обоз существует, что княгиня Елена задумала часть своего богатства, без ведома князя Александра, вывезти в Московию.
Славная их ждет добыча! Люди довольно потирали ладони, предвкушая короткую схватку и поживу, саму идущую в руки.
Пронзительно затрещав, с сосновой ветви вспорхнула сорока, потревоженная людской возней у подножия деревьев. Ее пронзительный голос нарушил покой дремлющего в зимней спячке леса.
Из-за выступа бора, врезавшегося клином в луга, на дороге показался первый возок. Впереди него рысью ехали два стражника без шлемов и кольчуг. В нынешний мороз лишь слабый умом человек мог одеть на себя в дальний путь стылое железо, не боясь, что оно прирастёт к мясу даже через одёжи.
Мужчина в шубе, под которой виднелся край малинового жупана(2), приподнялся на стременах, вытянул шею, прислушиваясь к стуку копыт. Зеленые глаза сверкнули, как у голодного волка, безбородое лицо прорезала злая улыбка. «Едут, едут...» - пульсировала в висках горячая кровь. «Ни волей, ни силой, ни волей, ни силой…» - гудели в голове слова, которые память ревниво хранила который год. Кто-кто, а он сполна ныне возьмет свою долю от скарба, который везли московскому князю Ивану(3). Пять лет он терпеливо ждал своего часа, надеясь поквитаться за обиды. И дождался-таки! Не золото ему надо, не ткани, не кубки серебряные, которых хватало в избытке. Сегодня другое сокровище возьмет, чтобы вдоволь потешить гордыню, залечить уязвленное самолюбие. Душа мщения и крови просит.
Красный яхонт ослепительно сверкнул на меховом околыше шапки. Мужчина обернулся, глядя на свою маленькую хоругвь. Пахолики спешились, торопливо снимали верхнюю одежду, затягивали ремни поножей и наручей, беззвучно накладывали на головы стальные шлемы, пряча под ними сосредоточенные лица. Мужчина усмехнулся. Как смогут московиты, вооруженные бердышами и короткими мечами, устоять против его людей, закованных в латы? Он долго ждал, выслеживал и вынюхивал, готовя это нападение, как только две седмицы назад ему принесли весть, что обоз тронулся из Круглян в Могилевском повете. Он все просчитал заранее. Потому и прятались его люди ныне так далеко от дома, в сосновом бору, опередив добычу почти на сутки, чтобы ударить внезапно, без свидетелей, забрать все разом и следы замести, чтобы ни одна живая душа не догадалась об их разбойных делах.
Он поднял руку вверх, приказывая сесть в седла. Один из людей подал хорунжему рукавницу(4), но тот недовольно ее отстранил - не любил лишний шум и запах гари при таких делах. Потому снял с луки седла самострел. Вставив в ложе болт, он взвел пусковой механизм, готовя его к стрельбе.
И тотчас из-за сосны опять выглянул дозорный, беззвучно сделал знак, означавший, что первые возки поравнялись с их отрядом. Мужчина в шубе удовлетворенно кивнул в ответ. Швырнул с плеч на снег тяжелый мех, мешавший в пылу схватки, и оставшись в малиновом жупане, он тронул коня за поводья, выезжая на опушку бора.
- Кто будешь? - окликнули его ратники, охранявшие обоз.
- Смерть ваша, псы шелудивые.
Преградив им путь, мужчина резко вскинул самострел над загривком коня. Щелкнул затвор, один из воинов рухнул на снег, выбитый ударом болта, прошившего насквозь его грудь. Испуганный конь, лишившийся седока, встал на дыбы, пронзительно заржал и поскакал по тракту, волоча за собой мертвеца, чертя за собой на девственно-белом снегу алую линию - грань, разделившую жизнь многих на "до" и "после".
- Засада, - истошно кричал товарищ убитого. Развернул коня, отчаянно пытаясь спастись, но и ему в спину с глухим щелчком впился болт. Предсмертный хрип несчастного ознаменовал начало атаки.
Из бора, подобно ангелам смерти, на конях неслись страшные всадники, размахивая палашами, рассредоточиваясь вдоль всего поезда с княжеским скарбом. Блестели в розовых лучах зарождающейся зари железные кирасы, снежная пыль летела из-под копыт, горели алчностью и азартом глаза наездников.
Сердце не ёкнуло от жалости, рука не дрогнула ни у одного из них, рубя почти беззащитных конвоиров. Многие из стражников бросили бердыши под ноги, понимая, что им не устоять под напором стремительно носящихся меж возков татей. Жизнь хотели спасти, рассчитывая на жалость литвинов, но зря надеялись. Человек на пятнистом коне, с кровавым яхонтом на шапке, подал знак пахоликам(6) никого не щадить. Потому они исправно рубили, кололи, резали. Истоптанные копытами снег почернел, смешался с землей, окрасился в багряные тона. Кровь от мороза, не успевая растечься по ледяной корке дороги, застывала подтеками. Возле опушки бора, на обочинах тракта, везде, куда не посмотришь, лежали или корчились в агонии обозные стражи и служки. Но вскоре резня прекратилась.
- Все ли тут? – спросил мужчина в малиновом жупане у своего ротмистра, осматривая место побоища. У него пар валил из рта, тяжело вздымалась грудь, руки все еще яростно сжимали самострел, дрожали от возбуждения. Ротмистр виновато отвел глаза.
- Сдается, двое пропали. Упустили...
Не долго думая, господин врезал кулаком в забрызганное капельками чужой крови плечо ротмистра. Азарт после боя, не успев притупиться, перерос в гнев из-за нерасторопности подчиненных, упустивших из рук ненужных свидетелей.
- Что встал столбом? Догнать...
Ротмистр метнулся к лошадям, на ходу призывая к себе еще пару пахоликов. Ему не нужно было повторять дважды, знал, что коль не сыщет беглецов, гнев хозяина обрушится на его голову. Тогда ему не поможет даже сам Господь Бог с эскадроном херувимов.
Пока одни умчались в погоню, другие были заняты заметанием следов: собирали болты и дротики, за руки и ноги оттягивали в глубь леса тела погибших. Похоронами никто не утруждался. Земля промерзла на три ладони, время поджимало. Зверь лесной за них справится, так, что и косточек не оставит.
Обходя сани и возки, мимоходом исследуя их содержимое, человек в жупане терял уже всякое терпение. Черт! Все не то. Ни в одной из колымаг не нашел искомого. Порой он останавливался и рассматривал содержимое кофров: меха, византийские ткани, коробочки с перлами и самоцветами, золотые женские украшения. В другой раз его порадовала бы сказочная добыча, но теперь его думы занимали не эти сокровища. С каждой минутой он все сильнее волновался. Вдруг не найдет? Вдруг подвел доносчик, обманул?
Взгляд его глаз устремился на большую повозку, соскользнувшую с тракта на обочину, и сильно накренившуюся. Над обтянутым сафьяном верхом торчала труба, вился легкий дымок. Мужчина плотоядно улыбнулся, довольный своим открытием. Тотчас позвал людей из почета, приказав им вытащить возок из канавы, поставить его на полозья и успокоить коней. Пока пахолики выполняли приказ, он самодовольно щурился, прислушиваясь к звукам, что раздавались из колымаги. Там жалобно плакали женщины.
Когда с работой было покончено и его люди расступились, он неспешно, желая растянуть удовольствие, приблизился к долгожданной находке. Не успела рука, украшенная золотыми перстнями, коснуться матерчатых шторок на дверце, как та сама распахнулась. Показалась голова в меховой шапочке, покрытой темным убрусом. На дорогу из возка вышла старая женщина.
- Здрава будь, боярыня Федотова!
Он сразу ее узнал. Все тот же фанатичный блеск в выцветших глазах, что и прежде, та же величавая осанка и зло сжатые тонкие губы. Старая ведьмарка! Домой захотелось? Далеко ли уехала?
В глазах боярыни всколыхнулась ненависть.
- Ты ли, аспид окаянный?
- Как есть, я, матушка! – язвительно ответил мужчина.
Скрипя зубами, старуха огляделась. Глаза беспорядочно метались от забрызганных кровью кирас и шлемов литвинов, обступивших плотным кольцом возок, к лежащим неподалеку телам возниц и прислужников. Почти сразу ее обуял ужас от осознания, что защитить их боле не кому. Вокруг лес, заснеженные луга, мертвецы и толпа безумцев, отважившихся покуситься на княжеский поезд. Их голодные, свирепых взгляды, прожигали, казалось, дыры на ее шубе из чернобурки.
- Пес литвинский, отольются тебе и наши слезы, и наша кровушка. Сгниешь, аки падаль, в темнице у князя или на кол посадят. Уж я о том похлопочу. Все князь узнает про твои разбойничьи деяния, - сквозь сжатые зубы шипела боярыня, тыча кулаком в лицо хорунжего.
Тот лишь темную бровь изогнул, да презрительно фыркнул:
- Может и про добро, что в кофрах в Московию везла, расскажешь?
Боярыню заколотило от бешенства. Ох, как хотелось вцепиться зубами в горло этого пса, от которого она, думала, избавилась несколько лет назад. Не терпелось кинуться, выставив пальцы когтями, и рвать, царапать холеную его, смазливую рожу, лыбившуюся среди им же и устроенного кровавого вертепа.
- Будь проклят во веки веков! Да не найдет твоя душа покоя, да отвернутся от тебя близкие, и дети твои не родятся, - кричала Федотова, потрясая над головой костлявыми руками. Глаза ее выкатились из орбит, уставившись яростными бельмами в зеленые, как горох, глаза мужчины. И столько гнева и желчи было в ее проклятиях, что он невольно отпрянул, отступил на пару шагов от возка, румянец сошел с лица.
- Заткните глотку старой ведьме, - крикнул он, содрогнувшись, чувствуя, как мороз, наконец-то, пробирается к нему под теплую ткань жупана. А может его передернуло от суеверного страха? Глупости. Ему ли боятся карканья старой вороны, выжившей из ума? На своем веку он не мало пролил крови, и не раз ему в спину неслись проклятья пострашнее этих. Ничего не случилось из того, что желали ему враги. Так от чего же ныне так мерзко стало на душе? Не от того ли, что в глубине возка сидела та, которая почти каждую ночь снилась, которая когда-то всю душу выела, гордость растоптала сафьяновыми сапожками, та, что его предала?
Подхватив Федотиху под руки, похолики потащили ее прочь от господина. Изрыгая ругательства и проклятия, боярыня умудрилась-таки напоследок плюнуть мужчине в лицо, окончательно выведя его из себя.
- В сани ее, самые дальние. И тряпку в зубы да мешок на голову, чтобы не шипела, гадюка, - свирепо распорядился хорунжий, гадливо стирая рукавом слюну со щеки.
Сделав пару глубоких вдохов, чтобы успокоиться, он приблизился к черным занавесям возка и распахнул их. Утренний свет выхватил из мрака лица женщин, белее пергамента, искажённые от страха, заплаканные, с опухшими веками и носами. Он когда-то их всех знал поименно, всех до одной. Глаза его, пытливо прищуренные, перемещались от одной личины к другой, выискивал ту, что была нужна.
"Вот же она!" - едва не сорвался с губ торжествующий возглас. Сидела, забившись в дальний угол, вжав голову в широкий соболий воротник. Одни глаза только и видно. Большие, зеленые, столь похожие на его собственные, в обрамлении темных ресниц. «Ни волей, ни силой», - воскресли из тлена прошлого слова, когда он смотрел Ей в лицо. Склонив слегка на бок голову, мужчина натянуто улыбнулся, и от той улыбки по спинам женщин потек холодный пот.
- Как видно, силой, душа моя! Силой! – сказал он.
Только одна из пятерых поняла, что он хотел этим сказать.
(1) суконный плащ с рукавами подбитый мехом
(2)разновидность польского кафтана, сюртука
(3) Иван 3, отец Елены Ивановны, дед Ивана 4 Грозного
(4)разновидность пищали – длинноствольного стрелкового оружия)
(5) не богатый шляхтич, наемник на службе у более состоятельного шляхтича в Польше и Литве
...