Ульяна Сомина:
13.09.15 22:48
» Часть первая (небольшой кусочек)
Черные птицы из детских глаз
Выклюют черным клювом алмаз.
Алмаз унесут в черных когтях,
Оставив в глазах черный угольный страх.
гр. Наутилус Помпилиус
Татка родилась седьмого ноября, хоть великий и могучий Советский Союз на ту пору, как говорится, дышал на ладан – праздник отмечали все, поэтому персонал роддома, в который привезли Танину маму, был порядком подвыпивший. Девочка так торопилась, что не доставила маме особых мучений и появилась на свет без труда.
– Наташенька, доченька, – прошептала Людмила Владимировна, прижимая к себе малышку.
Ее решили назвать в честь прабабки, какой-то местной поэтессы, та стряпала незамысловатые стишки в районную газету о революции, Ленине и КПСС. Отец Татки человек простой, любивший принять на грудь, подумал, что как корабль назовешь, так он и поплывет. Кроме этой прабабки в роду Линько особо гордиться было не кем, поэтому муж сразу поставил жене ультиматум: либо девчонку назовем Наталья, либо расти детей одна. В маленьком городишке, где все друг друга знали еще и в не самые хорошие времена о том, чтобы поднять двоих детей простой уборщице и речи быть не могло. Пришлось согласиться.
Когда подруга появилась на свет, ее брату исполнилось пять лет. Сережка не хотел никакую сестру, он мечтал о машине на радиоуправлении и был разочарован, когда увидел кричащий сверток.
– Мам, у нее даже зубов нет, как она кашу есть будет?
– У нее вырастут, сынок, не волнуйся.
В загсе что-то напутали в свидетельстве о рождении, когда пьяный в стельку счастливый родитель явился регистрировать ребенка. Вернее, не напутали, а отец сам забыл имя, которым собирался окрестить дочь.
– Вот вас как зовут? – заплетающимся языком спросил Павел Сергеевич у регистраторши.
– Таня. – Имя было простым и знакомым.
– Так значит пиши – Таня.
Вот так появилась на свет и стала гражданкой Линько Татьяна Павловна.
Детство было невеселым. Родители едва сводили концы с концами, да и отец умудрялся делать брешь в семейном бюджете своими частыми попойками. Мать долго кричала, надрывала горло, пока однажды не выставила вещи за порог, и глава семейства не исчез в неизвестном направлении. Хотя потом уже Людмила Владимировна рассказывала, что как раз направление было ей известно, вот только из тех мест мало, кто возвращался, по крайней мере, нормальным человеком. Так они остались втроем: мать, Таня и старший брат Сережа.
Тата маму почти не видела. Та всегда была на работе. Драила подъезды, убирала в квартирах, выгуливала собак – в общем, хваталась за любую возможность заработать. Сережа учился неважно, хулиганил. Поэтому большую часть обязанностей по дому выполняла Татка.
С Сережей отношения были прохладными. Особой братской любви он по отношению к сестре не проявлял, иногда просто игнорировал. Может, в силу возраста, а может, это была банальная ревность, которая возникает между детьми в семье.
Впервые случилось несчастье, когда Татке исполнилось четырнадцать. Мама убежала на работу и они с братом остались одни. Таня испекла торт и разливала чай в чашки из праздничного сервиза.
– Ну что ж, сестренка, я хочу тебя поздравить и пожелать ОГРОМНОЙ любви. Да не красней, я знаю, все девчонки о ней мечтают. А ты вон какая уже красивая стала!
Таня смущенно поблагодарила брата, и они сели за стол.
– У меня же для тебя подарок есть! Пойдем, покажу, – он потянул ее за руку в свою комнату.
То, что случилось дальше – описывать я не берусь. Татка мне доверила это только сейчас – и я была в шоке. В такой ситуации не знаешь кого винить, отчасти все виноваты, а с другой стороны – никто не мог такого предугадать.
Брат любил свою сестру, как бы это помягче выразиться, не совсем по-родственному. В комнате он попытался ее изнасиловать, но – слава богу! – ему это не удалось. Когда девочка не ждала спасения, в дверь позвонили.
С тех пор Таня боялась брата, старалась его избегать, а он частенько напивался и лупил ее. Маме совершенно не было времени разбираться с детьми, поэтому девочка не хотела ее лишний раз беспокоить. Родительница уходила раньше всех, а домой возвращалась поздно вечером.
Даже в своей комнате Таня не чувствовала себя защищенно. В любой момент мог ворваться брат и разрушить всю идиллию. Девочка любила сидеть на подоконнике и смотреть в окно, так как жила семья на пятом этаже. Окна тщательно заклеивались на зиму, однако из них по-прежнему дуло.
Вот и сегодня Таня сидела на подоконнике и смотрела на небо, оно казалось ненастоящим и неглубоким, таким, как потолок в их квартире, только если бы его разрисовать. Кстати, художник, рисующий небо, тоже не был особо искусен. В его картине преобладали серые оттенки, кое-где виднелись проблески белых, как вата, облаков.
Ты говоришь, что небо – это стена
Я говорю, что небо – это окно.
Ты говоришь, что небо – это вода.
Ты говоришь, что ныряла и видела дно…
Из наушников звучала песня «Наутилуса». А может, действительно, небо – стена? Или все же окно?
В комнату ворвался старший брат, Тата испуганно посмотрела в его распахнутые глаза, которые мгновенно налились кровью при взгляде на нее. «Будет бить!» – пронеслось в голове. И стало как-то безразлично, звуки и шорохи стихли, – все напоминало немое кино. Она смотрела на «нарисованное» небо, а чьи-то руки ее куда-то волокли, небо сменилось потолком, таким же безжизненным и однообразным. Ее били по щекам, и девочка вспомнила, как дождь в ноябре также хлестал ее. Удары были беспорядочными и уже не болезненными. Их было много, и она попросту перестала их ощущать. Только ждала, когда все закончится. Вспомнилось, как отец так же избивал мать, а брат молча ел кашу. Таня же не могла этого выносить и ревела под столом, умоляя папу перестать. Видимо «уроки» отца не прошли для Сережи бесследно.
Наконец все закончилось, удары перестали сыпаться, похоже, брат ушел. Она лежала на полу и смотрела на квартирное небо. Если бы оно было голубым и бездонным, как и полагается быть небу! И не люстра была бы это вовсе, а одинокая птица с черными крыльями. И лучше не одна, а целая стая птиц. Птицы были бы большими, а самолетики маленькими и игрушечными. С этими мыслями, Тата сама не заметила, как уснула. А, проснувшись, увидела на своих руках, ногах, бедрах огромные спелые виноградины – синяки и ушибы.
Мамы еще не было, поэтому девочка надела кофту и вышла на лестничную клетку. Тогда-то она и встретила Виктора. Сосед был на пятнадцать лет старше ее, имел жену и двое детей. Но разве сердце выбирает, кого любить? И тогда Татка влюбилась впервые. По словам подруги, мужчина был весьма хорош собой: красив, обаятелен, от него хорошо пахло одеколоном и, судя по одежде, часах и машине, неплохо зарабатывал. Каждый день он таскал огромные пакеты с вкусностями своим «разбойникам».
– Люблю их очень, балую поэтому, – говорил он, как бы оправдываясь.
Татка иногда сидела с его детьми и утверждала, что дети были золотыми.
Да, первая влюбленность была неожиданностью как для Татки, так и для её ещё совсем юного и трепетного сердца. Она писала стихи, рисовала его портреты и страдала по законам жанра. Тогда Сережа срывался на ней почти ежедневно, улавливая изменения, происходящие в сестре. Буквально за пару месяцев она повзрослела, похорошела и начала улыбаться ему назло. Больше попыток близости он не предпринимал, однако бить не перестал и делал это из-за каждого пустяка. Татка честно хотела поделиться с мамой. Но мама приходила под вечер, уставшая. Поэтому подруга молча разогревала ей ужин и ложилась спать.
...
Ульяна Сомина:
16.09.15 22:47
» Часть первая (продолжение)
Брат работал охранником в супермаркете. В свой выходной он все чаще стал напиваться. Поэтому Татка, когда тот был дома, старалась либо не высовываться из своей комнаты, либо сидела с близнецами Виктора.
Первый раз жена Виктора предложила посидеть с детьми спустя месяц знакомства девочки с их семьей.
– Как ты знаешь, мы переехали недавно, здесь толком никого не знаем. А у Вити сегодня важный приём, будут его деловые партнёры и их жены. Тань, не могла бы ты посидеть с детьми? Мы заплатим, разумеется.
Татка ревностно окинула взглядом стройную фигурку в чёрном платье. Как же она мечтала оказаться на ее месте в тот момент! Но скрепя сердце согласилась.
Она очень завидовала Алесе. Та была невероятно красива, и муж был от нее без ума.
Разбойников Ваньку и Саньку она любила и частенько с ними играла. Поэтому была уверена, что общий язык с ребятами быстро найдет. Тем более это была хорошая возможность ещё раз увидеть Виктора.
«Теперь он будет мне благодарен!» – Татка, как влюбленный подросток, мыслила наивно.
– Конечно, я посижу с Ванькой и Санькой, мне не трудно. И сделаю это бесплатно.
Услышав это, в разговор вмешался Виктор:
– Нет уж. Мы отнимаем твоё свободное время, поэтому о благодетельности речи быть не может.
Мужчина улыбнулся ей, и обнял жену за плечи. Позже он признавался, что догадывался о сложном финансовом положении Таниной семьи, поэтому они с женой решили помочь хорошей соседской девочке.
Девочка была счастлива. Виктор нуждался в её помощи! Она даже перестала ревновать его к красивой жене.
Они ушли в шесть, не забыв раздать указания и ей, и мальчишкам. Как только захлопнулась дверь, Сашка подбежал к новой няне и заорал:
– Свобода!
Вечер прошёл под этим девизом. Сперва они играли в пиратов, потом в приставку, потом девочка накормила мальчишек, и не без труда уложила спать, отчитавшись по телефону Алесе.
Взрослые вернулись не слишком поздно. Стараясь не разбудить ребят, Алеся шепотом поблагодарила Татку. А Виктор, немного подвыпивший, сгреб её в охапку и прошептал на ухо:
– Спасибо, Танюша. Ты очень светлый человечек.
Его жена тихо захихикала.
– Кажется, ты напугал нашу няню, Витюш. Эй, Таня, отомри!
Женщина щелкнула перед её носом пальцами, и ощущение реальности вернулось к девочке. Она снова стала дышать, различать цвета и запахи. Надо же, оказывается это приятно, когда тебя обнимают. Не сжимают, чтобы сделать больно, не пытаются унизить, а благодарят просто и искренне. Как же она была влюблена...
Но идиллия кончилась, когда Таня вернулась домой.
– Где ты шлялась, сука? – процедил сквозь зубы Сережа, встречая её на пороге. Он уже был порядочно пьян, его глаза метали молнии.
– Работала, – пробурчала девочка, снимая кроссовки.
Кстати, деньги Виктор действительно ей дал, просто бесцеремонно засунув купюры в карман толстовки.
– Кем же работают маленькие девочки по ночам, позвольте узнать? – сейчас брат напоминал дворняжку, готовую кинуться в бой, заметив издалека полосатого кота Ваську.
Как говорится, осталось бросить вызов. Но Татка не спешила этого делать, оттягивая момент. Это напоминало столкновение титанов. Он ненавидел сестру и проклинал себя за эту ненависть, она не понимала и молча сносила его вспышки агрессии. Уж лучше пусть бьёт, чем... Получилось в рифму. Фу, пошло и противно, даже думать об это не хотелось. Она боялась своего брата, особенно в таком состоянии.
– Я подрабатывала няней, – только выдавила, зная, что вспышки гнева не избежать.
Его глаза были страшны, от природы карие, сейчас же, в тусклом свете прихожей, казались чёрными. Эти глаза светились изнутри ненавистью и злобой. Они превращали в пепел все её надежды на спокойное и светлое будущее в кругу семьи. Когда Тата смотрела в эти глаза, семья становилась сплошным кошмаром, дом – отнюдь не крепостью, а жизнь съеживалась до размера застывших зрачков. Но ничего не произошло. За спиной застывшего в прыжке брата, появилась мать.
– Таня, где ты была?
Она выглядела заспанной и уставшей. Перепалки между детьми Людмила Владимировна не слышала.
Татка начала объяснять и отдала матери несколько смятых купюр. Та удивилась, но деньги взяла.
– Мам, неужели ты в это поверишь? – негодовал Сережа.
– Сережа, нам очень нужны деньги. И я, надеюсь, Таня мне не врёт о способе заработка. Иначе разговор будет иным, – она пригрозила дочери, и ушла спать.
Парень остался курить в одиночестве на кухне. А Татка облегченно вздохнула и ускользнула в свою комнату, там переоделась и завалилась спать.
Людмила Владимировна не была такой уж слепой. Она замечала нехорошее отношение Сережи к Тане, но списывала все на плохую наследственность (по отцовской линии). И однажды все же попыталась вызвать его на откровенный разговор.
– Сережа, почему ты так относишься к Тане?
Сын отмахнулся:
– Не выдумывай! Нормально я к ней отношусь, у нее характер ужасный. Такая стерва растет, я ее научу вести себя нормально. У тебя времени нет или желания, а, мамуль? – последняя фраза была брошена явно с претензией.
Но Людмила решила тут же сменить тему. Тогда она боялась посмотреть правде в глаза. Духовной близости с детьми у нее не было, но, что самое странное, женщина не испытывала по этому поводу никакого дискомфорта. Словно это были чужие дети, с которыми по нелепой случайности пришлось делить крышу над головой.
Все мы умиляемся милым ребятишкам в песочнице, и недовольно морщим носик, когда дитятко начинает плакать. Такое чувство было и у Людмилы. Наверное, поэтому у нее всегда находилось много работы, чтобы приходить домой и падать от бессилия. Она готова была на все, лишь бы отстрочить возвращение домой.
Где-то в конце марта зарядили дожди. Приближались каникулы. От скуки Таня начала вести дневник. В нем было все: от описания переживаний по поводу неразделенной любви до страха чёрных глаз.
Синяки на теле Тани все-таки привлекли внимание матери, та зашла в комнату неожиданно, и дочка не успела натянуть кофту с длинными рукавами. Картина, открывавшаяся перед взором матери, была безрадостной. На руках, спине и боках синяки уже начали сходить, становясь зеленоватыми. Женщина в ужасе замерла, не решаясь сказать что-нибудь.
– Мам, не молчи! И не смотри на меня, как на призрак коммунизма! – обернувшись, раздраженно выпалила Таня.
– Это твой брат? Это у него такие методы влияния? – спросила Людмила Владимировна и, не дождавшись ответа на свои скорее риторические вопросы, выскочила из комнаты.
Дети были чужими. Но такое обращение было просто недопустимым, так что женщина собиралась дождаться Сережу и вкрадчиво объяснить ему, что подобного она не потерпит. Если же он не согласен – пусть катится к чертям, Таня не создает таких проблем.
В сыне текла кровь Линько, и характер у парня был папин. Он, как и его отец, считал, что единственным методом влияния и воспитания является грубая физическая сила. Чуть что не по его, сразу с кулаками доказывать свою правоту лезет.
Сережа был на дежурстве, поэтому домой вернулся в шесть утра. Людмила попыталась поговорить с ним после того, как парень вышел из душа.
– Мне надо тебе кое-что сказать.
– Не сейчас, давай вечером.
Сын выглядел таким уставшим и измученным, что мать решила перенести разговор.
– Только я в семь ухожу в ночную опять, – предупредил он.
– Успеем. Я сегодня в шесть дома буду.
А Татка ждала беды. Брат наверняка подумает, что она нажаловалась матери и ей проходу не даст. Девочка решила на время стать невидимкой. И по возможности меньше выходить из комнаты. Как назло началась неделя каникул. Сидеть дома с братом ей не хотелось, поэтому она решила зайти в гости к подруге.
Здесь нужно сделать небольшое лирическое отступление. Единственной подругой Татки на ту пору была Оля Воробьева. Девочка скромная и немного помешанная на учебе. Они учились в одном классе, и иногда моя подруга бывала у Оли в гостях. Жила Оля недалеко от набережной, в обычной пятиэтажке.
Мать одноклассницы всегда улыбалась, красила губы красной помадой и об ее романе с директором школы, примерным семьянином, знали все, кроме жены Александра Васильевича. Её отец жил на другом конце города с новой семьей, он исправно платил алименты, но участвовать в жизни дочери, даже в качестве постороннего наблюдателя, отказывался. Вот и все, что помнила Татка о родителях Оли.
Как ни странно та, ни отца, ни мать не осуждала.
– Это их жизнь, – говорила Оля, если вдруг девочки затрагивали эту тему.
О происходящем в доме Тани, она не догадывалась. А та и не спешила откровенничать. Только говорила, что у них с братом натянутые отношения. Для подруг разговоры об отношениях в семьях друг друга были своего рода табу. Поэтому общались они в основном на нейтральные темы. Я уже упоминала, что, по словам Татки, Оля была помешана на учебе. Однако когда девочки повзрослели, это качество трансформировалось в целеустремленность, благодаря которой сейчас эта Воробьева является успешной бизнес-леди.
Ученица из Тани в школе была аховая, по правде говоря. Высокие баллы у нее были только по литературе. Но ей удалось каким-то чудом поступить в институт. Не на самую престижную профессию, конечно. Но окончила подруга вуз с красным дипломом.
В шесть вечера Людмила, придя домой, тут же позвала Сережу на кухню, и серьезный разговор состоялся.
– Объясни мне, что это за отметины у Тани на теле? Ты уже кулаками машешь?
Сережа ожидал подобных вопросов и отвечал без запинки, как заученную речь:
– Раз бил, значит заслужила. Ты просто не знаешь, что представляет собой эта дрянь. Мелкая злобная хитрая дрянь, – последние слова он словно выплюнул, слегка поморщившись.
– Не слишком ли резкое заявление? Пока Таня не давала повода так к ней относиться.
– Ха, ты знаешь, мамочка, что она путается с нашим новым соседом? Детишек его нянчит… А этот и рад. Малолетку совратил, – парень был вне себя от ярости. Сказав это, он бросил на стол тетрадь, обычную тетрадь на девяносто шесть листов, в клетку.
Аккуратным круглым почерком Таней сделано множество записей, что приводили брата в ярость. Сегодня он случайно наткнулся на эту тетрадь в письменном столе. Конечно, она лежала в потайном ящичке, закрывающемся на ключ. Но Сережка еще в детстве успешно взламывал его, чтобы посмотреть запрещенные отцовские журналы для взрослых. Теперь в этом шкафчике хранились секреты сестры. И искушение приоткрыть занавес тайны было уж очень велико.
Он с трепетом открыл тетрадь с рисунком Эйфелевой башни на обложке и принялся читать. Руки дрожали, ладони стали потными, как в первом классе, когда Сережу вызывали к доске, чтобы рассказать выученный стих, а у него от волнения каждый раз все слова вылетали из головы.
В записях сестры он выступал извергом, тираном и моральным уродом. Она вспоминала свой испорченный день рождения и его попытку… близости. К счастью для обоих, попытку неудачную.
Таня не знала, что не назойливая соседка тетя Вера, помешала брату довести задуманное до конца. Нет, просто не этого он хотел. Он не был насильником, и долго корил себя за тот поступок. За то проявление слабины. Сережа знал, что нужно было промолчать, а тем более не пытаться склонить сестру к чему-либо. Парень даже в мыслях не хотел называть вещи своими именами, но соглашался с каждым ее словом. Да, он моральный урод, изверг, тиран, извращенец…
От осознания ее правоты хотелось выть – протяжно и в голос. Чтобы это осознание, эта злость, ярость не была направлена только на него самого, нужно срочно менять траекторию. Всегда нам хочется искать виноватых в своих промахах, ошибках. А еще больше мы любим их находить. Если раньше он бил сестру, чтобы как-то справиться с разрушительной ненавистью за свое запретное и неправильное чувство, теперь же он начал культивировать это чувство, направляя его на сестру. Конечно, она виновата, жили бы они втроем и горя не знали. Мама, папа и Сережа. Теперь же из-за Тани и семьи как таковой нет. Отец сбежал при первой удачной возможности, мать отдалилась от детей окончательно, а он сам…
– Что это? – Людмила Владимировна безразлично взглянула на тетрадь.
– Это переживания нашей Танечки. Хорошо пишет. И о любви к соседу там много чего интересного можно узнать.
– Сережа, перестань! Ты на людей не наговаривай. Танька в соседа вполне влюбиться могла, он мужчина видный, но ей четырнадцать, а не двадцать. И она простой влюбленный подросток, а не роковая разлучница, – попыталась вразумить сына мать.
Но парень ничего не хотел слушать, а тем более внимать каким-то материнским доводам.
– Мало ли, что этой вертихвостке в голову придет. Еще в подоле принесет. Фу, позор какой!
– Успокойся! Хорошо, что Тани дома нет. Что ты завелся так? У нее голова на плечах есть, в отличие от тебя. Смотри мне, попробуй только сунуться к Виктору, – она пригрозила сыну кулаком. – Он мужчина влиятельный. Вмиг нас всех сотрет в порошок.
Сын нахмурился. Он, конечно, был отчаянным, но не до такой степени, чтобы лезть к соседу. Виктор – крутой адвокат. Связи у него – будь здоров! Из-за Таньки на нары загреметь, ох как не хотелось! Хотя после прочтения Таниных «мемуаров» такая мысль его посещала.
– Все, не кипятись. Я к соседу не сунусь.
– И к Тане не лезь. Если она тебе так противна, лучше просто игнорируй. А, если кулаки зачесались, ты на вольную борьбу запишись. Такого поведения я в этом доме не потерплю. Хочешь жить здесь – принимай условия. Нет – проваливай.
Сережа посмотрел в лицо матери и внезапно расхохотался. Людмила удивленно посмотрела на него.
– Конечно-конечно. Правила проживания в квартире я нарушать не собираюсь. Но и Тане спуску не дам. Бить не буду, обещаю, – он договорил и, схватив тетрадку, поспешил выйти из кухни.
Людмила Владимировна облегченно вздохнула. Как же это, оказывается, тяжело - воспитывать чужих детей.
...