Воспоминания о празднике наступления лета наполняли и сердце Кэтрин, чьи мысли все больше занимал ее случайный знакомый Робсарт. Когда она вернулась в свой лесной дом, его образ заполнил ее мысли без остатка; ей вдруг стало его не хватать. Разбирая собранные лекарственные травы на кухонном столе, юная отшельница подумала, что если он навестит ее сегодня, значит, его интерес к ней носит не случайный характер.
Хотя Кэтрин не представляла себе отчетливо, чего она ждет от их встречи, ее сердце тут же радостно встрепенулось. Ее волнение было столь велико, что она была вынуждена отложить в сторону растения аронника, и взяться за более безопасную эфедру, помогающую при простуде. Гертруда Форд предупреждала ее, что собранный в тенистом влажном лесу аронник в свежем виде очень ядовит, и его нужно особенно тщательно отбирать и обрабатывать во избежание отравления.
К ее огорчению погода в этот выдалась на редкость плохой – с самого утра зарядил все усиливающийся дождь. Кэтрин, грустно подперев щеку рукой, некоторое время смотрела в окно, пока не поняла, что прояснения в небе не предвидится, и ее надежда на желанного гостя, скорее всего не оправдает себя. В такое ненастье благоразумный человек ни за что не отправится в дорогу без уважительной причины, и Кэтрин, чтобы утешиться и создать иллюзию присутствия Роджера Робсарта, налила в оловянную кружку рейнское вино, и поставила ее в том месте стола, возле которого он предпочитал сидеть.
Кэтрин снова принялась разбирать лекарственные травы, когда послышался звук открываемой двери и на пороге встал ее сэр Роджер в вымокшей донельзя одежде. Он извиняющимся тоном произнес:
- Леди Мэри, не сочтите мои слова за неучтивость и простите мое к вам вторжение, но мне показалось, что мое присутствие необходимо вам, и вот я здесь. Если же окажется, что я ошибся, я тут же с извинениями удалюсь из вашего дома.
- Даже не думайте об этом, сэр Роджер! – воскликнула Кэтрин с заблестевшими от радости глазами. – Человек вашего благородного поведения нужен всем, и я буду счастлива вашим присутствием настолько, насколько вы сочтете нужным одаривать меня своим обществом. Снимайте вашу мокрую одежду и отогревайтесь у огня.
Генрих так и поступил, одевшись взамен в найденный Кэтрин сухой плащ. Он с удовольствием заметил кружку с вином на привычном для себя месте - значит, Мэри думала о нем в его отсутствие, и ждала его. Короля Генриха охватило непривычное ощущение комфортного покоя, сумрачный пасмурный день казался ему яснее самого солнечного света. Но его логический склад ума и теперь толкал его к выяснению сути отношений с полюбившейся ему женщиной, подобная определенность позволяла бы ему совершенствовать и укреплять свою связь с нею. С благодарностью глядя на Мэри, приводившую в порядок его мокрую одежду, он нерешительно произнес:
- Я очень рад, что не безразличен вам, Мэри, но меня беспокоит вопрос, в качестве кого вы меня предпочитаете.
Сдержанность Генриха Тюдора была естественным проявлением его натуры, стремящейся к благоразумной умеренности. Он не видел необходимости возводить женщину на романтический пьедестал, делающий ее поклонников похожих на экзальтированных безумцев. В то же время он тактично стремился к порядочности в отношениях со своей избранницей. Генрих предпочитал не навязывать себя даме, которой он был неприятен, и не походил на мужчин, желающих завоевать женское расположение грубым напором и хвастливыми рассказами о своих подвигах. По его мнению, мужество должно определяться иначе, а наглость – это вовсе не второе счастье, а признак скудоумия. Король считал, что он должен добиться Мэри своими личными достоинствами, действующими ей на благо, и судьбу их зарождающейся любви он предпочел отдать в ее руки. Кэтрин это явно почувствовала, как почувствовала она и то, что его застенчивость была прямым проявлением чистоты его намерений. Высокий интеллект Генриха Седьмого делал его лицо чрезвычайно одухотворенным и подобным обличью святого архангела Михаила, поражающего дракона, чье изображение Кэтрин видела на цветных витражах Виндзорского замка. Это сходство с небесным поборником добра вызвало у нее желание окончательно довериться Роджеру Робсарту.
- Не будем торопить судьбу, сэр Роджер, она всегда оказывается мудрее людей, - ответила Кэтрин Генриху. – Вас волнует кто мы друг для друга? Для меня ответ очевиден: я буду для вас Мэри Фиттон, а вы для меня высокочтимым сэром Робсартом, и наша неповторимость сделает неповторимым наше чувство друг к другу. Всемогущий Бог сам свяжет наши жизни, если мы будем этого достойны.
Лицо Генриха Тюдора прояснилось, - он не ошибся, предоставив своей возлюбленной возможность стать хозяйкой положения, она мгновенно разрешила многие его сомнения своей умной речью, указав на незрелость их связи и необходимость для них припасть к источнику Божественной любви.
Мэри Фиттон была самой чудесной женщиной в мире, исключая, пожалуй, только его мать. Генрих Седьмой почувствовал к ней такое доверие, что без утайки решил рассказать ей о горестях своей личной жизни.
- Мэри, для меня каждая минута с вами как неоценимый подарок, но, к сожалению, я не могу проводить с вами столько времени, сколько бы мне хотелось, так как я, к своему несчастью, женат, - сказал Генрих, стремясь, чтобы между ними не было недомолвок. – Надеюсь, вы не отвернетесь от меня из-за этого прискорбного факта.
- Даже если бы я и хотела отречься от вас, сэр Роджер, боюсь, это будет невозможно - мое сердце больше не принадлежит мне, оно ваше, - ответила Кэтрин, чувствуя невольное огорчение от его признания. – Но почему вы отвергаете душой свой брак, созданный Богом для взаимной поддержки супругов?
- Я связал себя супружеством почти против своей воли, только потому, что этого требовали интересы моей семьи и близких мне людей, - глухо произнес король, не желая в присутствии Мэри вспоминать о Елизавете Йоркской. – Моя невеста была из рода наших заклятых врагов, и я испытывал неприязнь к ней, еще ни разу ее не увидев. При нашей личной встрече мы оба поняли, что мы никогда не сможем стать близкими людьми. Все же, несмотря на свою антипатию, я готов был принять ее как свою жену, если бы не ее упорное отчуждение, лишающее меня всякой надежды на нормальный брак с нею.
- Этого не может быть, - не поверила Кэтрин, и ее сомнение пролилось целительным бальзамом на израненную душу Генриха Тюдора. – Мне кажется, любая женщина была бы счастлива стать вашей возлюбленной!
- О, не будем больше толковать о моей жене, Мэри, и сокращать этим сладостные минуты нашего свидания, - поспешно предложил Генрих. – Нет худа без добра, благодаря своему несчастливому супружеству я понял, что именно любовь является тем знаком, который посылает Господь людям, чтобы они соединили свои судьбы. Обещаю тебе, при первой же возможности я разведусь с навязанной мне супругой и сочетаюсь с тобою браком.
- Но что будет с вашей женой? – в сомнении проговорила Кэтрин. – Не погубит ли ее ваш отказ от нее?
- Погубит?! Да она счастлива только тогда, когда меня нет рядом с нею, - рассмеялся Генрих, и Кэтрин неприятно поразила злоба в его смехе: - Что до содержания, то я так же буду материально ее обеспечивать, как и сейчас. Возможно, именно развод спасет обе наши души, разрушаемые насилием над нашими сердцами.
- А как же дети? – снова спросила его собеседница. – Или их у вас нет?
- Мэри, ты заменишь им ее. Я твердо уверен, ты будешь замечательной матерью для них, - ободряюще сказал ей Генрих, и Кэтрин польстило его доверие к ней.
- Но если ваша жена любит своих детей, она, скорее всего, откажется от предложенного вами развода, чтобы не разлучаться с ними, - вслух предположила Кэтрин.
- Моя жена, прежде всего, думает о самой себе и своих удобствах - ей семья ни к чему, - жестко проговорил Генрих, как всегда ожесточаясь при воспоминании о нелюбимой жене. – Она отвергает меня, поскольку я не соответствую ее представлению об идеальном муже, не похож на нежного аркадского пастушка, все время играющего на свирели любовные песни. И моим детям подобная невежественная мать тоже не нужна – ничему толковому она их не научит.
- Вы думаете, что я могу их чему-то научить? – в сомнении улыбнулась Кэтрин.
- Конечно, - убежденно проговорил Генрих, беря ее за руку. – В вас таится та мудрость, которая делает ваш взгляд ясным и завораживающим.
Он нежно взял ее лицо в свои руки, чтобы лучше рассмотреть его, и мог наблюдать редкое явление – при неверном свете камина, лицо женщины, обращенное к нему, засветилось и похорошело. И было неважно, что темная от непогоды комната почти не пропускала дневного света; их окутывал свет любви, готовящейся следовать за ними повсюду невидимым ангелом-хранителем.
Только необходимость присутствовать на вечерней воскресной службе в Херефорде заставила Генриха уехать, оставив его возлюбленную в печали и в смутном недовольстве собою. Кэтрин терзалась от невозможности ответить Роджеру Робсарту откровенностью за откровенность и рассказать ему правду о себе. Тайна ее уединенного пребывания в лесу касалась не только ее, но и четы Мерлемондов, покровительствующей ей. У них она должна была попросить разрешения сказать опасную правду сэру Робсарту о том, что она дочь свергнутого короля Ричарда. Утаивание же истины могло оказаться своеобразной ловушкой для доверчивого дворянина, который вполне возможно не захочет из-за нее портить свои отношения с могущественным королем и подвергать себя смертельной опасности.
Но частые визиты сэра Роджера мешали Кэтрин отправиться в замок Мерлемондов. Она жила только одним днем, стараясь продлить свое счастье. Ее огорчало только то, что с появлением Роджера Робсарта отец перестал ей сниться, и Кэтрин напрасно молила Бога позволить ей хотя бы на мгновение увидеть его в сновидении.
Но приходил новый день, и Кэтрин забывала обо всем на свете, кроме ожидания следующей встречи с любимым человеком. Тогда ей хотелось дотронуться до руки сэра Роджера, прикоснуться к его волосам, но Генрих Тюдор, почти не имея опыта в любовных делах, предпочитал сохранять дистанцию между ними, удивительным образом сочетая безграничную нежность к ней со своей сдержанностью. Имея немало прегрешений на своей совести, он считал, что не по заслугам обрел любовь столь чистого существа, как Мэри Фиттон, и боялся неосторожным поступком разрушить связь между ними. Генрих старался добиться совершенства во всяком деле, которым он занимался, и хотел, чтобы его любовь к Мэри Фиттон не блестела на солнце пустой стекляшкой скоропреходящего удовольствия, а сверкала многогранностью твердого алмаза вечного чувства.
Однако король опасался, что одних его намерений не хватит для благополучия его отношений с леди Мэри, слишком много препятствий их разделяло. И в одну из бессонных ночей в Херефордском замке Генрих вдруг решил заключить пари с судьбой, загадав себе, что если Мэри примет от него кольцо со светлым сапфиром, то непременно станет его женой. Подумав об этом, он даже замер от неожиданности. Это кольцо с редким по красоте камнем было любимым украшением короля Генриха, оно так ему нравилось, что он не хотел дарить его, боясь пропажи. Драгоценность стоила целого состояния, и прижимистому Генриху вдруг показалось странным, что он готов легко отдать ее своей недавней знакомой. Испытав в юности много унижений из-за своей бедности среди французов, чрезвычайно внимательно относящихся к материальному благосостоянию, Генрих Тюдор приобрел столь патологическую скупость, что при всем желании не мог от нее избавиться. Но в случае с Мэри Фиттон его жадность была готова отступить. Если женщина достанется ему, то и кольцо будет находиться в его распоряжении, и при следующей встрече король Генрих преподнес его возлюбленной.
Кэтрин была поражена щедростью своего поклонника и бесценностью его подарка. Имея представление о стоимости драгоценностей, она поняла, что это кольцо могли себе позволить иметь только знатные вельможи королевства, и невольно задалась вопросом, откуда у скромного дворянина мог оказаться столь редкий по красоте сапфир. Но сэр Роджер много говорил ей о своей состоятельности, и Кэтрин подумалось, что в эпоху междоусобной войны, когда одни дворяне разорялись, другие приобретали несметные богатства, и нет ничего удивительного в том, что он мог приобрести драгоценность, достойную короля.
Кэтрин сразу отказалась от кольца: ее отец Ричард твердо внушил ей представление о том, что женщина может без ущерба для своей чести принимать подарки только от отца и мужа. Но Генрих не отступал, и чем больше она отказывала ему, тем больше он становился настойчив, уговаривая ее принять кольцо в память о нем. Кэтрин все больше слабела и поддавалась власти очарования любимого человека. В ней проснулась незнакомка, для которой нет никаких запретов, когда дело касается Роджера Робсарта.
Под влиянием внутреннего преображения она позволила ему надеть кольцо себе на палец, и не заметила, как при этом торжествующе сверкнули глаза Генриха Седьмого.
Очнуться Кэтрин заставил только приход Тома и Нэн, с непринужденностью крестьянских детей ворвавшихся в комнату, где она находилась вместе со своим гостем.
- Ой, здравствуйте, сэр Роджер… Леди Мэри, мы пришли послушать сказку, которую вы обещали нам рассказать в прошлое воскресенье, - защебетали они.
Генрих нахмурился; присутствие кого-либо, а тем более детей, казалось ему крайне неуместным в момент его свидания с возлюбленной. Но Кэтрин, стряхнув с себя любовное наваждение, так приветливо встретила своих маленьких друзей, что у него отлегло от сердца - если Мэри довольна, то и ему нечего расстраиваться.
Хозяйка лесного дома принялась угощать детей яблочным вареньем, но Том и Нэн настойчиво требовали, чтобы Кэтрин не медлила с рассказом.
Кэтрин с готовностью прислушалась к их просьбе, - она сама очень любила сказки, слушала их везде с удовольствием и старалась сохранить их в своей памяти. Некоторое затруднение для нее состояло в том, чтобы выбрать самую лучшую из них, но затем подумала, что у нее еще будет время рассказать Тому и Нэн все волшебные истории, которые она знала. Кэтрин решила выбрать самую короткую, видя, что ее возлюбленному не доставляет особого удовольствия общество детей.
- Дети, вы знаете, что в нашей стране есть город Шрусбери? – начала она. Том и Нэн покивали головами и сказали:
- Да, знаем, наш дядя Джек как-то ездил туда по делам.
- Так вот, Шрусбери находится возле реки Северн, - проговорила Кэтрин, все больше воодушевляясь своим рассказом. – Когда-то, очень давно на белом свете жил один великан, и он задумал всех жителей выгнать из Шрусбери, город разрушить и самому поселиться жить в тех местах.
- Значит, великан был точно таким, как наш король, - заметил Том.
- Почему? – растерялась Кэтрин. Она ничего об этом не говорила, и вообще не любила вспоминать, что на свете существует Генрих Седьмой.
- Ведь король Генрих тоже выгоняет людей из их домов, чтобы занять их землю. Наш причетник Николас опасается, что если король остановился в Херефорде, то он также может разрушить нашу деревню, и мы с Томом тоже этого боимся, - бесхитростно объяснила ей Нэн.
Генрих остолбенел, услышав о себе нелицеприятные слова маленьких детей. Нельзя было более сильно уязвить его и дать ему понять, какой страх и ненависть он внушает своему собственному народу. И король начал бояться реакции возлюбленной на эти слова, чувствуя, что если она проявит негодование его жестокостью, то она просто не переживет этого и ненароком выдаст себя, поставив под удар их любовь.
Кэтрин, почувствовав на себе силу его взгляда, оглянулась на него, и, видя его огорчение, попыталась сгладить острые углы беседы. В конце концов, сэр Роджер был придворным, и в его обязанности входило хранить лояльность царствующему монарху.
- Нет, дети, вы ошибаетесь, сравнивая великана с нашим королем, - мягко произнесла она. – Король поставлен над нами самим Богом, вершащим через него свою волю, его решения служат благу всей страны, тогда как великан действовал исключительно по злобе, потому что он возненавидел бедных жителей Шрусбери.
С грехом пополам объяснив детям, чем король Генрих Седьмой отличается от злого великана, хотя их поступки одинаковы, Кэтрин продолжила сказку:
- Решил великан бросить своей лопатой ком земли в реку Северн, ее запрудить и затопить город, но на пути ему встретился сапожник с большим мешком на спине, в котором было полно старых сапог и башмаков для починки, стал великан спрашивать у него дорогу до Шрусбери, и между ними завязался разговор. Когда сапожник услышал, что замыслил великан, ему стало жаль несчастный город, и он тут же придумал, как спасти его.
- Нет, господин великан, тебе, пожалуй, и через год не добраться до Шрусбери, - объявил он.
- Это почему же? – спросил глуповатый великан.
Тогда сапожник показал ему содержимое своего мешка, и объяснил:
- Вот сколько обуви нужно износить, чтобы дойти до города. Я это знаю, потому что сам как раз иду из Шрусбери.
- Вот горе мне, - заохал ленивый великан, и навсегда отказался от своего злого намерения. Он удалился в Валлийские горы, и больше никто никогда его не видел.
Дети весело рассмеялись, радуясь находчивости сапожника. Потом Нэн задумчиво произнесла:
- Интересно, если раньше в Англии жило много фей и великанов, то почему мы больше не видим их?
- Даже гнома, и того не найдешь. Мы с Нэн в лесу уже все кусты осмотрели, - подхватил Том.
- Это потому, что все они волшебные существа и много вреда могут причинить своим чародейством, - объяснила им Кэтрин – Бог предназначил землю для людей, и поэтому он прислал в наши края святого Дункана, чтобы он очистил их от магии. Фей и гномов святой Дункан послал в их волшебную страну, а злых колдунов запрятал глубоко под землей, чтобы они не могли оттуда выбраться.
Удовлетворив свое любопытство, дети попрощались с Кэтрин, и, захватив с собой остатки варенья, побежали домой.
После ухода детей у дочери Ричарда Третьего больше не было необходимости скрывать свою тревогу, вызванную их сообщением о недобрых намерениях короля, касающихся их мест. С лицом, выдающим ее внутреннее замешательство, Кэтрин опустилась на колени перед статуэткой святого Албана, готовясь к молитве.
- Сэр Роджер, вы не присоединитесь ко мне? – тревожно позвала она Генриха.
- А о чем вы собираетесь молиться? – холодно осведомился у нее Генрих, сердясь не нее за то, что истинное его обличье не вызывает у нее никаких добрых чувств.
- Чтобы король не разрушал нашей деревни. Вы же слышали, что сказали дети, - ответила она.
Генриха передернуло – ужаса Мэри перед собой он никак не мог вынести. Он грубо схватил ее за плечи и резко поставил на ноги.
- Вы взрослая женщина, а повторяете за несмышлеными детьми их нелепые россказни с завидной готовностью. Не волнуйтесь, королю не нужна земля этих мест, ему требуются пастбища для овец. Тех, кого выселяют с земли, предупреждают за несколько месяцев о выселении, - недружелюбно принялся он ее успокаивать, в самом деле, не собираясь трогать полюбившуюся ему деревню Килпек, но Кэтрин все равно с испугом смотрела на него.
- Сэр Роджер, вы сейчас так резко изменились, я никогда еще не видела вас таким разгневанным, - тихо проговорила она.
Генрих пришел в себя и разжал свои руки.
- Прости меня, любимая. Детская глупость изрядно расстроила меня, - пробормотал он.
Кэтрин взглянула не него по-новому, как на человека, постоянно живущего при королевском дворе. Ей захотелось подробно расспросить его о жизни его обитателей, чтобы понять, действительно ли король не представляет угрозы для Килпека.
- Кем вы служите при дворе, сэр Роджер? – спросила она.
- Офицером в свите маркиза Дорсета, - настороженно ответил Генрих, не желая, чтобы ее вопросы сбили его с толку.
Услышав имя маркиза, Кэтрин стала задумчивой и Генрих сразу это заметил.
- Вам знаком маркиз? – спросил он.
- Я слышала о нем от своего мужа, который хотел поступить на службу к маркизу, - уклончиво сказала Кэтрин, чувствуя неловкость от своей лжи. На самом деле имя маркиза Дорсета вызвало в ней целый поток воспоминаний - именно за него хотел выдать замуж ее отец ради союза с Елизаветой Вудвилл, и только слухи о безнравственности Дорсета заставили его отказаться от своего намерения. Странно было думать, как могла сложиться ее судьба, если бы она, в самом деле, стала маркизой Дорсет, и встретила бы в свите своего мужа представительного Роджера Робсарта. Она бы, наверное, не смогла преодолеть искушения обратить не него свое внимание, и наверняка изменила бы мужу в мыслях.
Замешательство Кэтрин заставило Генриха предположить, что она знает маркиза лично, а не только по слухам. Эта юная женщина оказалась не такой простой, какой хотела казаться, если вела себя так, словно была близко знакома со знатным вельможей.
- Кому на самом деле служил ваш муж? – спросил он у нее.
- Графу Линкольну, - несмело произнесла Кэтрин, рассудив, что сэр Робсарт вряд ли вращался в кругах дворян, близких Йоркам.
Генрих понимающе кивнул головой – имя незадачливого кузена Елизаветы Йоркской подтверждало все его предположения.
- Это объясняет, почему вы скрываетесь в подобной глуши и не принимаете моего предложения переехать в город, - сказал он. – Но, Мэри, поверьте, вам ничего не грозит. Вопреки нелепым слухам о жестокости короля, распространяемым в невежественном народе, со времени установления в стране мира, Генрих Седьмой перестал преследовать прежних мятежников, и тем более, членов их семей, они даже могут поступить на государственную службу при условии своей лояльности к власти. Вам ничто не помешает последовать за мной и принять мое покровительство.
- Я подумаю над вашими словами, - пообещала ему Кэтрин, сознавая, что ей предстоит сделать нелегкий выбор. С одной стороны ей было жаль оставлять добрых людей и любимых животных, а с другой в ней усиливалось желание не расставаться с возлюбленным, тем более что сэр Роджер становился все более настойчивым. Пребывание королевского двора в Херефорде подходило к концу, и Генрих беспокоился оттого, что вопрос об отъезде Мэри Фиттон не решался. Ему оставалось только надеяться на ее любовь к нему. Сила любви помогла бы ей преодолеть свой страх перед властью и неизбежное потрясение, когда она узнает правду о том, кем он является на самом деле. Генриху была дорога непринужденность их общения, но со сказкой о простом дворянине Роджере Робсарте пора было кончать. Пока не выяснилось его истинное положение, он проявлял прежнюю щепетильность в личных делах, никогда не задерживаясь в доме Мэри Фиттон дольше времени, допускаемого приличием.
Два дня подряд ему пришлось пропустить посещения лесного дома из-за приема местных дворян, подавших ему петицию о сохранении их старинных свобод и прав. В ответ король Генрих представил им нового наместника Херефордшира Джефруа Бэрли, достойного воспитанника кардинала Джона Мортона, имевшего от своего господина тайное задание выжать из графства как можно больше податей в пользу государственной казны.
Прием проходил в наиболее просторном и продолговатом зале Херефордского замка, где его темные стены были украшены яркими стягами с изображением английских львов.
Король Генрих и его мать Маргарет Бифорт одинаково любезно приветствовали представителей херефордширской знати, но когда перед ними предстала престарелая чета Мерлемондов, Генрих не удержался от соблазна завязать с ними разговор, надеясь узнать что-либо от них о своей возлюбленной.
- Сэр Хьюберт, вы, кажется, являетесь рыцарем ордена Подвязки? – задержал супругов вопросом король, когда они, поклонившись, уже собрались отойти в сторону.
- Да, государь, - подтвердил старый лорд.
- Но я никогда не видел вас на собрании ордена в день святого Георгия, - заметил Генрих.
- Мои лета не позволяют мне достойно выполнять многие мои обязанности, Ваша милость – с достоинством проговорил Хьюберт Мерлемонд.
Король кивнул головой, принимая это объяснение, и тут же спросил:
- А что помешало вашей родственнице леди Мэри Фиттон прибыть вместе с вами и приветствовать нас?
По толпе собравшихся парадно одетых вельмож и их нарядных жен пронесся неясный гул; поразительная осведомленность Генриха Седьмого о малейших делах своих собеседников изумляла их. Придворные считали эту способность своего монарха почти сверхъестественной, и она служила дополнительным источником их страха перед ним. Генрих Седьмой заметил, как явно испугалась леди Мод его, в общем-то, невинного вопроса. Не обрадовался интересу короля и лорд Мерлемонд. Он застыл, а затем твердо сказал:
- Моя подопечная, Ваша милость, простая деревенская жительница. Она не обучена придворному обхождению, и потому не может присутствовать на Ваших пышных приемах.
- Приобрести придворные манеры дело нетрудное, если только этого захотеть, - небрежно произнес Генрих Седьмой, не решаясь более настойчиво потребовать приезда к себе юной родственницы Мерлемондов, ввиду их явного нежелания осуществить подобную встречу. Он опасался спугнуть их, и поэтому сказал: - Передайте леди Мэри, что если она захочет появиться при нашем дворе, то место для нее всегда найдется.
Освободившись от королевского внимания, Мерлемонды, с немалым облегчением уселись в свою дорожную карету и отправились домой. По дороге леди Мод не могла скрыть своего беспокойства – приглашение Генриха Седьмого не на шутку встревожило ее.
- Откуда король мог узнать о дочери Ричарда? – взволнованно спросила она у мужа. – Может, ему уже известна вся правда о ней и нам следует отправить ее в более безопасное место?!
Лорд Мерлемонд успокаивающе положил руку на плечо своей спутницы и ответил:
- Будь это так, принцесса уже была бы арестована. Не исключено, что о нашей подопечной кто-то сказал шерифу, а шериф королю. Как раз сейчас ей уезжать не следует, это после проявленного к ней интереса короля будет выглядеть очень подозрительно. Потерпи, Мод, по слухам королевский двор скоро отправится в столицу, и мы обретем прежний покой.
- Хью, ты не знаешь почему на приеме не находилась супруга короля? Я слышала, она тоже находится в Херефорде, - немного успокоившись, спросила леди Мод.
- Она редко показывается народу. Ее жизнь является заточением в золотой клетке, - печально ответил сэр Хьюберт.
- Бедная королева, - вздохнула сострадательная леди Мод, - Какая жалость, что мы не можем приютить ее в своем замке.
- Будь я моложе, я отправился бы к Елизавете Йоркской и предложил свою жизнь в полное ее распоряжение для уменьшения ее страданий, - сожалея о своей немощи, казал лорд Мерлемонд, считавший выполнение своих рыцарских обязательств самым верным для себя способом служения Богу. – Нам остается, дорогая Мод, по мере наших возможностей заботиться о леди Кэтрин.
Как предполагали Мерлемонды, Кэтрин немало встревожило желание Генриха Седьмого видеть ее, но они успокоили девушку, добавив, что приглашение было выражено в легкой, необязательной форме.
Генриху два дня разлуки с любимой казались бесконечными как годы, и, получив возможность снова ехать в лес, он устремился в него, как освобожденный узник на свободу. Его гнедой любимец, за последние недели отлично изучивший дорогу к лесному домику Мэри, без всяких понуканий легко нес своего всадника к заветной цели, туда, где его ожидала необычайно сочная сладкая трава. Король весь обратился в ожидание желанного свидания, почти полностью освободившись от мыслей, не связанных с Мэри Фиттон.
Еще издалека Генрих услышал ликующие детские крики, доносившиеся из голубятни, и догадался, что несносные сорванцы Том и Нэн снова гостят у его возлюбленной – их влекло к ней не менее сильно, чем его. Но к этому времени он немного притерпелся к их обществу, и даже находил особую прелесть в той заботе, которой Мэри окружила мальчика и девочку. У нее были такие неиссякаемые запасы любви, что никто не чувствовал себя обделенным ее вниманием. Сама же она в минуты своего неподдельного участия к окружающим приобретала неповторимое очарование.
Генрих видел много женщин красивее Мэри Фиттон, но не знал красавицы, которая могла бы сравниться с нею в обаянии. Каждая минута общения с нею становилась для него счастьем. Сам он тоже стал такой же неотъемлемой частью мира лесного дома, как и все живущие в нем существа.
Голуби уже не пугались его появления, мыши таскали у него сыр из-под самого носа, а что касается собак, то он всегда находил с ними общий язык. Одна Герцогиня воротила от него свой нос, словно от тухлого мяса и злобно фыркала при его приходе. Генрих даже хотел подловить эту зловредную тварь и утопить в реке, но когда он представил, как расстроится Мэри, потеряв свою любимую кошку, то отказался от своего намерения.
Кэтрин стояла на земле возле голубятни, дожидаясь, когда детям надоест возиться с голубями, и она сможет напоить их теплым молоком. При виде приближающегося к ней Генриха, ее глаза радостно вспыхнули, и она тоном ласкового упрека спросила:
- Почему вы долго не приезжали, Роджер?
- Я был занят своими обязанностями на приеме херефордских дворян, дорогая, - ответил Генрих, беря ее руки в свои. – И слышал, как король изъявлял желание тебя видеть. Ты примешь его приглашение?
- Нет, у короля найдутся более достойные его внимания собеседники, чем я, - быстро возразила Кэтрин, содрогнувшись от ужасного предложения встретиться с человеком, погубившим ее отца. Подобный визит к тому же угрожал ей немедленным разоблачением - при дворе Генриха Седьмого находилось немало людей, способных узнать в ней дочь Ричарда Третьего.
Генрих сразу уловил ее нервную дрожь в своих ладонях, и его настроение упало при этом свидетельстве нерасположения к нему любимой женщины. Интересно, за что она так сильно его не любит, что ее передергивает при одном упоминании его настоящего имени. Очевидно, ее семья сильно пострадала после Босвортской битвы, и должно пройти много времени, чтобы загладилась боль потери. И Генрих решил воздержаться от раскрытия правды о себе, хотя соблюдение этой тайны создавало много трудностей для него.
- Надеюсь, Мэри, что ваше предубеждение против короля не распространяется на меня? – подавленно спросил он ее. Кэтрин тут же улыбнулась ему своей сердечной улыбкой, и нежно сказала:
- Вовсе нет, сэр Роджер. Вы сделались мне так дороги, что я, пожалуй, не перенесу разлуки с вами и уеду в то место, где вы постоянно проживаете.
После этих утешительных слов возлюбленной, Генрих тут же забыл ее огорчительную холодность к нему. Том и Нэн, наконец, слезли с голубятни, и Кэтрин увела их в дом обедать. Когда дети принялись пить молоко, Том размечтался:
- Вот было бы здорово увидеть другие страны. Когда я вырасту, то непременно стану моряком.
- Знакомиться с другой страной очень полезно, если внимательно присматриваться к достижениям иноземцев и учиться у них, - с одобрительной улыбкой сказал Генрих Тюдор, и посадил мальчика к себе на колени для доверительной беседы. К этим маленьким крестьянам он испытывал гораздо более теплые чувства, чем к собственным родным детям от нелюбимой жены. – К примеру, в Бретани, где я долго жил, города более населены, чем в Англии, а дома и церкви более искусно построены.
- О, сэр Роджер, расскажите нам еще что-нибудь о Бретани, - тонким голосом попросила Нэн.
- Хорошо, - охотно согласился Генрих. Бретань, ставшую для него во время изгнания второй родиной, он любил, и не упускал случая поговорить о ней. – В этом краю есть Броселиандский лес, в котором происходит много чудес. В нем бродили в поисках приключений рыцари Круглого Стола, там же они сражались со злыми волшебниками и великанами. Я видел в Броселиандском лесу могилу великого волшебника Мерлина. Из-под плоского камня бьет волшебный источник Бемлантон. Если зачерпнуть из него воды и смочить ею этот камень, то подует сильный ветер, и хлынет ливень.
- Вы пробовали смочить тот камень, сэр Роджер? – нетерпеливо спросил Том.
- Я хотел это сделать, но мне стало жаль моих измотанных дорогой спутников, - невозмутимо ответил Генрих, чем и вызвал разочарование мальчика.
Дети не переставали задавать ему вопросы о Франции. Генрих с готовностью беседовал с ними, находя неожиданное удовольствие в живом общении со столь непосредственными существами, пока перед ним не предстало видение окровавленных тел Йоркских принцев, неподвижно лежащих на полу Тауэра. Король побледнел и потерял нить разговора. Тяжесть его преступления отравляла ему радость общения с детьми.
Кэтрин, с беспокойством заметив непонятную муку на лице своего возлюбленного, уговорила детей пойти играть в лес. Ее любовь старалась найти средство избавления его от странной тоски, и в глазах своей любимой Мэри Генрих прочел призыв уйти от кровавых призраков прошлого в успокоительный прилив ее нежности.
- Мэри, как бы мне хотелось не разлучаться с тобою ни на минуту, - тихо проговорил Генрих, с готовностью откликаясь на этот призыв. – Позволь мне хотя бы сейчас поцеловать тебя.
Кэтрин почувствовала, что если она допустит этот поцелуй, то возврата для нее больше не будет – она всегда будет принадлежать душой этому суровому незнакомцу, который нередко пугал ее своей непредсказуемостью. Но она не могла преодолеть соблазна вкусить сладость его ласки и послушно склонилась к нему, увлекаемая неодолимой силой.
Их поцелуй длился долго, но когда он кончился, ими овладела легкая досада от того, что он не мог длиться вечно.
- Кариад, - сказал Генрих, прошептав уэльские слова.
- Что ты произнес, Роджер? – непонимающе посмотрела на него Кэтрин.
- Кариад на уэльском языке обозначает слова «любовь моя», и если он произносится при первом поцелуе влюбленных, то становится мощным магическим заклинанием. Теперь твоя судьба станет также моей судьбой, и я привязан к тебе навеки, - объяснил ей Генрих.
- Дай-то Бог, чтобы ты не пожалел об этом, Роджер. Моя судьба, увы, мало кому может показаться завидной, - серьезно сказала Кэтрин.
- Мне все равно, главное – быть с тобою, - беспечно улыбнулся Генрих.
Ему скоро пришлось попрощаться с нею, чтобы не заблудиться в темноте и не потерять дорогу. Но Кэтрин не ощущала печали расставания с любимым человеком, теперь связь с ним представлялась ей вечной и нерушимой.
Сердечное ликование Кэтрин вдруг испортило появление неясной, еле ощутимой тревоги. Раньше она почти не обращала внимания на бородавку на подбородке Роджера Робсарта, но при поцелуе с ним она почему-то бросилась ей в глаза и не давала о себе забыть. Сжав руками заболевшую от напряжения голову, Кэтрин попыталась разобраться в своих опасениях. Память услужливо напомнила ей беседу придворных о Генрихе Тюдоре в приемном покое королевы Анны Невилл. Они говорили о его связях с различными французскими вельможами, и о его внешнем виде, упоминая, что наиболее заметной его приметой является бородавка на подбородке. Тогда Кэтрин не особо вникала в смысл их речей, ее не интересовал внешний облик самого опасного врага ее отца, но описание его внешности она невольно запомнила. Кэтрин похолодела, осознав, как много общих черт имеет Роджер Робсарт с Генрихом Тюдором. Оба они были высоки, светловолосы, худощавы, имели голубые глаза и бородавку на подбородке. Дочь Ричарда Третьего попыталась убедить себя, что подобное внешнее сходство является случайным совпадением, ни при каких обстоятельствах скромный дворянин Роджер Робсарт не может обернуться неприступным королем Генрихом Седьмым. Но на ум ей пришли недавние слова ее возлюбленного, говорящего о том, что он жил в Бретани и знает уэльский язык. Эти признаки также указывали на Генриха Тюдора, как и его невольная надменность, отличающая его от остальных людей, и упорство характера, не поддающегося нажиму обстоятельств, а подчиняющего их себе.
Кэтрин без сил опустилась на кухонную скамью. Сомнений у нее больше не осталось – она отдала свое сердце человеку, которого надеялась никогда в своей жизни не видеть, погубившему ее отца, ее родных, виновнику всех ее страданий. Теперь ей стало понятно, почему отец перестал ей сниться; когда она стала принимать Генриха Тюдора у себя, прервалась ее связь с ним. Теперь Кэтрин желала только одного – чтобы какие-нибудь непреодолимые препятствия разлучили с нею врага ее семьи. Она забылась тяжелым сном, и действительность, ставшая для нее непереносимым кошмаром, на время отступила от нее.
Совсем иные чувства владели Генрихом, когда на следующее утро она проснулся в Херефордском замке. Познав накануне полноту любви, он стремился повторить ее сладостный опыт. Королевский двор был готов к возвращению в столицу, но Генрих объявил, что остается в Херефорде, ссылаясь на свое желание тщательно изучить фолианты «Сцепленной библиотеки». Проницательная Маргарет Бифорт не поверила объяснению сына, зная, что в последнее время он сделался крайне равнодушным к книгам.
- Признайся, Генрих, у тебя появилась женщина. Это Мэри Фиттон, - тихо шепнула она ему. Генрих вздрогнул и спросил:
- Откуда вы это знаете, матушка?
- Твое поведение - это поведение мужчины, увлеченного женщиной, так что догадаться нетрудно, - ответила принцесса, пожимая плечами в ответ на недоумение Генриха.
В глубине души она была очень рада подобному повороту событий, поскольку ее не на шутку начали беспокоить участившиеся приступы тоски у сына и полное отсутствие у него интереса к женщинам, что казалось ей ненормальным явлением. Свое мнение по этому поводу леди Маргарет выразила следующими словами:
- Слава Богу, что ты нашел свою любовь! Давно пора.
- Вы поощряете мое желание совершить супружескую измену? – с сомнением в голосе спросил Генрих.
- Я хочу, чтобы ты наконец-то стал счастлив, - ответила ему мать, глядя на него с нескрываемой нежностью. – Может быть, тогда и к жене ты станешь более добр.
- Вы тоже считаете, что я плохо к ней отношусь? – помрачнел король.
- У тебя есть основания быть недовольным Елизаветой, она оказалась самой заурядной женщиной, не способной помочь тебе в трудностях управления страной. Елизавета была бы превосходной женой для какого-нибудь деревенского сквайра, но быть супругой великого монарха, подобного тебе, она не в состоянии, - поспешила сказать Маргарет Бифорт, показывая сыну, что она находится на его стороне. Но, хотя она вынесла немало притеснений в царствование Эдуарда Четвертого, по-женски леди Стэнли сочувствовала его слабой старшей дочери. И, стараясь по возможности сгладить острые углы между своим строгим сыном и нерешительной невесткой, она добавила: - Однако в этом скорее беда Елизаветы Йоркской, чем ее вина, и я прошу тебя, сын мой, быть к ней более снисходительным.
- Вы мудро сказали, матушка, нет ничего хуже, когда человек не соответствует своему месту, - согласился с нею Генрих. Сам он чувствовал смутную вину перед Елизаветой за свою супружескую измену ей, но ее холодность к нему уже превысила его терпение. Если он не нужен жене, то он тоже не железный и не может избежать возможности испытать обычное человеческое счастье в любви. Радуясь возможности разговора о своей возлюбленной, он сказал матери: - Странно, многие люди сочли бы мою Мэри Фиттон вполне обычной, ничем не примечательной женщиной, а мне она кажется такой недосягаемой, что только вчера я осмелился коснуться поцелуем ее губ.
- Охотно верю в это, ведь в тебе, мой Генрих, нет ничего от дерзкого напористого наглеца, и ты изыскан в любом своем переживании, – ласково улыбнулась ему леди Маргарет. – Но если хочешь, я дам тебе совет, который тебе поможет в твоей любви. Ты ищешь совершенство во всем, но в земном мире нет ничего идеального, и чтобы любовь жила, чтобы она действительно существовала, не бойся идти на временное ухудшение отношений, вызванное обстоятельствами. Обычно женщина прощает мужчине его проступок перед нею, если он вызван любовью к ней.
- Не думаю, что я буду способен совершить нечто такое, что огорчит мою Мэри, - самоуверенно произнес Генрих. – Я намерен только радовать ее.
- Все будет зависеть от того, кого ты видишь в своей Мэри – живую женщину со свойственными ей недостатками, или же безупречно прекрасную мраморную статую. Во всяком случае, не забывай о моих словах, - напоследок проговорила Маргарет Бифорт, которая была прекрасной наставницей в сердечных делах. Договорившись с сыном встретиться с ним к концу лета в Вестминстере после пребывания в своих поместьях, она отправилась готовиться к отъезду.
Увещевания матери Генриха Тюдора упали на благодатную почву. Предвкушая радостное свидание с любимой женщиной, король, в самом деле, захотел быть предупредительным с женой при прощании. Спустившись во двор Херефордского замка, уже заполненный целой вереницей повозок, нагруженных имуществом королевского двора, он подошел к дорожной карете, в которую собиралась садиться Елизавета Йоркская, и ласково сказал ей:
- До свидания, моя дорогая. Пусть Господь бережет в пути и вас и наших детей.
Удивленная непривычной теплотой мужа, Елизавета захотела еще раз взглянуть в его лицо, но мыслями Генрих был уже далеко от нее. Ему подвели оседланного коня, и он, усевшись на него, нетерпеливо устремился по дороге, ведущей в заветный лес, не догадываясь о том, что та молодая леди, которую он звал Марией Фиттон, все утро молила Бога о том, чтобы какое-нибудь препятствие помешало ему нанести ей обещанный визит.
Кэтрин корила себя за беспечность и легкомыслие. Именно ее неосторожность в знакомстве со случайным путешественником теперь подвергала опасности не только ее, но и Мерлемондов.
Утро прошло спокойно, и у Кэтрин появилась надежда на то, что ее молитвы, в самом деле, были услышаны. Когда солнце начало клониться к закату, она совсем успокоилась и начала обдумывать свою поездку к сестре своего отца, герцогине Маргарите Бургундской. Если раньше ее положение в Англии под владычеством Тюдоров было небезопасным, то теперь, когда ее обнаружил король, почва буквально ускользала у нее из-под ног.
Кэтрин принялась собирать вещи в своей спальне и услышала во дворе знакомый стук копыт. От неожиданности и испуга Кэтрин выронила крышку сундука, из которой доставала свои рубашки. Роджер…нет, король Генрих направился сюда. От замешательства она не знала, что ей теперь делать. Ей отчаянно захотелось избежать встречи с врагом своей семьи, но у нее не было возможности сделать это.
- Мэри, дорогая! – позвал ее Генрих. Кэтрин застыла на месте, страстно желая превратиться в невидимку. На лестнице послышались тяжелые шаги, и минуту спустя король вошел в спальню Кэтрин.
- Вот вы где, а я подумал, что вы ушли из дома, не дождавшись меня, - облегченно улыбнулся Генрих, увидев Кэтрин. – Я хотел отправиться к вам, утром, сразу же, как только встал с постели, но дела задержали меня. Не сердитесь на меня, любовь моя, право же я не виноват в своем опоздании.
Король хотел обнять свою возлюбленную, но она, проявив неожиданное проворство, выскользнула из его рук, избегая даже случайного его прикосновения. Ему это показалось странным, ведь Мэри, познав супружество, уже не была пугливой девственницей, избегающей мужчин. Еще вчера от любви к нему она была готова позабыть обо всем на свете, теперь же она вела себя так, словно они были едва знакомы.
- Что с вами такое? – растерялся Генрих, не привыкший к неприветливости своей Мэри и испытывающий досаду на ее холодность. Но, склонный скорее одобрять женскую сдержанность, чем терпеть женскую развязность, он постарался не проявлять своего неудовольствия и выяснить причину нелюбезного приема Мэри Фиттон.
- Простите меня за прежние вольности, государь, я не вела бы себя безрассудно, если бы знала, что передо мною король, - опустив голову, сухо сказала Кэтрин, стараясь изо всех сил держаться на расстоянии от Генриха Тюдора.
- Кто тебе сказал об этом? – вздрогнул Генрих, сожалея об исчезновении их прежних непринужденных отношений.
- Я сама догадалась об этом, вспомнив все рассказы, которые я слышала о вас, - ответила Кэтрин.
Генрих расстроено принялся ходить по комнате, чувствуя, что если он возьмет неверный тон в разговоре, то может навсегда потерять свою возлюбленную. Собравшись с мыслями, он решил убедить ее в том, что они должны быть вместе, и примирительно сказал:
- Может это к лучшему, что тебе открылась правда, Мэри, по крайней мере, больше между нами не будет недомолвок. Обещаю тебе, что король Генрих будет любить тебя не менее сильно, чем любил тебя сэр Роджер Робсарт.
- Разница в нашем положении столь велика, что она делает невозможным наше совместное будущее. Я недостойна вашего внимания, ваша милость, - упорно доказывала ему Кэтрин, цепляясь за благовидные предлоги их расставания.
- Любовь моя, не беспокойся за свое будущее, я смогу хорошо позаботиться о нем, - не менее настойчиво убеждал ее Генрих. – Я вовсе не такой своевольный тиран, как прежние властители Англии, не обладаю ни распутством Эдуарда Четвертого, ни пьянством герцога Кларенса, ни жестокой непредсказуемостью Ричарда Глостера. Я человек надежный, и все свои обещания я выполняю. Чтобы доказать вам, что я действительно серьезно к вам отношусь, что вы не моя прихоть, я посвящу вас в свою тайну, которая сделает меня зависимым от вас.
Но перспектива быть посвященной в тайну Генриха Седьмого привела Кэтрин в ужас - тогда ей действительно будет невозможно от него освободиться.
- Ради Бога, ваша милость, не говорите мне ни слова! – закричала она, задетая его нелестным отзывом о ее близких родственниках. – Я ужасно болтлива и не умею хранить секреты. Во имя вашего спокойствия, лучше отпустите меня и забудьте!
- Это невозможно, Мэри. Я никогда не смогу расстаться с тобою, - нежно проговорил Генрих, бережно, но властно привлекая Кэтрин к себе. Но Кэтрин не думала сдаваться, хотя и чувствовала, что ей придется выложить на стол свою последнюю карту, чтобы одержать верх в этом споре, касающемся ее судьбы.
- Ваша милость, я происхожу из враждебного вам рода… - начала она, но Генрих перебил ее:
- Я давно догадался об этом, Мэри, по твоей скрытности, но не беспокойся. Одна твоя улыбка значит для меня больше, чем весь вред, причиненный мне твоими родственниками.
- И для вас ничего не значит, что я являюсь дочерью Ричарда Третьего? – резко спросила Кэтрин, глядя королю прямо в глаза.
Генрих побледнел, его лицо стало безжизненным. Имя Ричарда Третьего, означавшее для него саму смерть, положило конец всем его любовным домогательствам. Он отпустил Кэтрин и глухо произнес:
- Мэри, прошу тебя, не шути так со мною. Я могу тебе многое простить, но только не то, что ты дочь этого злодея.
Губы Кэтрин задрожали, но она нашла в себе мужество произнести:
- Можете прощать или не прощать, как вам будет угодно, ваша милость. Но не называйте меня больше Марией Фиттон. Я леди Кэтрин Плантагенет, графиня Хантингтон!
Ее имя и прямота ее тона подействовали на Генриха Тюдора лучше всяких доказательств, он поверил ей.
- Немедленно уйдите из комнаты, чтобы я вас не видел, иначе я за себя не отвечаю! – вне себя воскликнул король, и Кэтрин, ужаснувшись тому, как страшно изменилось от ненависти его лицо, опрометью кинулась бежать из спальни, и спряталась за лестницей на первом этаже. Через несколько минут она услышала, как по лестнице медленно спустился Генрих Тюдор, и вышел из дома. Кэтрин осторожно посмотрела в окно. Король неровной походкой тяжелораненого человека подошел к коню, и резко дернул на себя уздечку, явно торопясь поскорее уехать.
Кэтрин облегченно вздохнула, но решила, что расслабляться ей не стоит. Нужно было собрать вещи, предупредить Мерлемондов о том, что тайна ее личности стала известна королю, и попросить друзей позаботиться о ее животных. На ее счастье, к ней вскоре пришел Том, принесший ей от своей матери кусок аппетитного свиного окорока. Кэтрин прибавила угощение к своим дорожным запасам, и попросила мальчика:
- Том, сбегай в замок Мерлемондов, отдай мое письмо его хозяину. Король хочет заточить меня в тюрьму, и если ты хочешь помешать этому, исполни мое поручение как можно скорее.
- Не волнуйтесь, леди Мэри, я все сделаю, - ответил мальчик, сам сильно встревоженный. – Но вы не бойтесь, храбрый сэр Роджер защитит вас от короля. Нужно ему сообщить о том, что вам угрожает опасность.
Кэтрин чуть не застонала от слов чистосердечного ребенка, напомнивших ей о ее беде. Никогда она не любила лжи, запутывавшей последствия, и теперь ей приходилось расплачиваться за нее. Кое-как овладев собой, она объяснила мальчику:
- Сэр Роджер надолго уехал по поручению своего господина, и надеяться я могу только на сэра Хьюберта.
Том сказал, что он все понял, и, взяв наспех написанное Кэтрин письмо, вприпрыжку помчался в замок. Кэтрин собрала все вещи в большую полотняную сумку, и ей оставалось только ждать людей Хьюберта Мерлемонда, которые должны были помочь ей бежать из Англии.