Путь скарабея (ИЛР, 18+)

Дорогие читатели, «Путь скарабея»:

- роман о Востоке с авантюрно-приключенческим сюжетом;

- в нем много истории и этнографии;

- нет классической любовной линии;

- образы двух главных героинь нетипичны для ИЛР;

- «любовный треугольник» временами превращается в более сложные геометрические фигуры.

Представление автора о том, какими должны быть герои романа "Путь скарабея", может отличаться от читательского.

Если вы ищите книгу с незатейливым линейным сюжетом о большой любви, высоких чувствах и верности, не тратьте свое драгоценное время на чтение моего романа.

Не надо портить настроение себе и автору.

- 1 -

Знайся только с достойными дружбы людьми,

С подлецом не сближайся, себя не срами.

Если подлый лекарство подаст тебе - вылей!

Если мудрый предложит отраву - прими!

Омар Хайям

«Восток» - слово, которое пробуждает фантазию, вызывает мистический трепет и порочное любопытство. Восток манит и пугает своими тысячами тайн…

Окруженные мощными крепостными стенами густонаселенные города с множеством храмов, похожих один на другой, купола и башни которых видно издалека, с узкими извилистыми улочками, зажатыми меж домов без окон, и шумными базарами, где с раннего утра до вечера трудятся разные ремесленники и под звонкие распевы зазывал предлагаются товары со всего света.

Величественные дворцы правителей с тенистыми садами и бассейнами, украшенные снаружи ажурной каменной резьбой и внутри убранные роскошной обстановкой, ослепляющие гостей золотым блеском и кричащим богатством, выставленным напоказ.

Гаремы с томными красавицами под неусыпной охраной евнухов…

Бескрайние безжизненные пустыни, в которых теряются караваны, и зеленые оазисы с рощами финиковых пальм среди желтых барханов…

Восток очаровывает путешественника своей экзотической культурой; радует глаз пестротой и яркостью красок; дурманит ароматом благовоний и пряностей; пленяет слух мелодиями, в которых сливаются протяжный плач духовых, легкий наигрыш струнных и ритмичный бой ударных инструментов; впечатляет своей архитектурой, где громоздкая простота сочетается с устремленными ввысь, стройными башнями, а растительный орнамент на разноцветной керамической облицовке - с витиеватой вязью священных слов.

Виттория любила Восток. Но это было отнюдь то не чувство теплой благодарности, которое человек может питать к уголку земли, ставшего для него приютом на долгие десять лет, именуя его «второй родиной», хотя она провела в восточных странах полжизни. И, тем более, не восторженное обожание заморской страны, где все иначе, и удивляющей своими странными обычаями и невиданными прежде диковинами, потому что давно ко всему привыкла, и удивить ее было сложно. Она любила Восток как ученый любит предмет своего исследования, любила истово и преданно. И как востоковед знала, что для западного человека, в силу его воспитания и мышления, Восток всегда будет оставаться неласковой чужбиной.

Загадочный Восток сулил множество интересных открытий…

Отец Виттории – лорд Бенджамин Корстэн – стал одним из первых исследователей древней истории Мисура. Приехав в Кахир с женой и малолетней дочерью, он поселился в «альбигонском квартале» - это был большой участок земли в столичном пригороде, отмеренный щедрой дланью по-восточному хитрого и угодливого из корысти шаха Шершади, где подданные короля Якобуса проживали анклавом в домах европейского типа.

Сразу по приезду лорд Корстэн начал собирать сведения о старинных памятниках и проводить раскопки. Его супруга леди Габриэлла, по собственному желанию последовавшая за ним в варварскую страну, стала незаменимой помощницей в его исторических изысканиях.

За маму Виттория испытывала неподдельную гордость.

Леди Габриэлла происходила из древнего ибертанского княжеского рода. Смелая и решительная, способная на мужские поступки и не терявшая присутствие духа ни при каких обстоятельствах - она не желала мириться с местом женщины в патриархальном обществе. За это ей приходилось выслушивать ворчливые отповеди свекрови леди Амелии, тем не менее, признававшей, что ее сын счастлив в браке.

Судьба свела родителей самым чудесным образом. Встретившись на королевском балу в Альбигарте, они влюбились друг в друга с первого взгляда и вскоре сочетались узами брака, несмотря на трудности, связанные со сменой подданства, протесты со стороны родни жениха и угрозу отречения семейства невесты.

Отец и мама не мыслили своего существования порознь. Пусть их семейная жизнь началась с грандиозного скандала, главное, они могли быть вместе в радости и горе…

«Настоящая любовь не знает преград», - таков был девиз леди Габриэллы.

Виттория – невысокая, стройная, темноволосая, кареглазая красавица - внешне походила на маму, но характером обладала более покладистым и уравновешенным. Хотя она могла демонстрировать принципиальную неуступчивость, до бунтарки-леди Габриэллы ей было далеко.

Любознательная и наблюдательная, способная рассуждать по-взрослому и делать самостоятельные выводы – Виттория уже в детстве проявила склонность к гуманитарным наукам. Если тягу к истории она унаследовала от родителей, то востоковедом стала, благодаря своему учителю Джафару.

Придворный философ, служивший дипломатом во времена покойного шаха Абдулвалида и проживший в Альбигарте десять лет, частый гость в альбигонском квартале - Джафар абу Басир относился к иноверцам дружелюбно, предпочитая общение с ними обществу своих земляков. Попавший в опалу за вольнодумство и помилованный с восшествием на престол шаха Шершади, он не вернулся ко двору. Разочарованный в жизни, власти, сыновьях, не оправдавших его надежд, мудрец готовился к смерти, пока лорд Корстэн, озаботившийся всесторонним образованием дочери, не уговорил его стать ее учителем магрибского. Поначалу Джафар отказывался заниматься с девочкой - неслыханное для Востока дело! - но потом все же взялся, чтобы посмотреть, что из этого получится, и, обнаружив уникальные способности ученицы, признал, что «женщина – тоже человек».

Менее чем за год Виттория научилась говорить и читать на магрибском. С Джафаром она проводила больше времени, чем в классной комнате при посольстве. В ее лице старый философ обрел благодарную слушательницу и немало к ней привязался.

- Ты для меня не просто способная ученица, Вита, - признался учитель годы спустя, незадолго до своей кончины. – Ты моя духовная наследница. Если мои сыновья продолжат мой род, ты продолжишь мой путь в познании мира. Я передал тебе часть себя, которая будет жить в тебе, как «огонь в камне».

- «Да, верно, к мудрецу наш мир несправедлив.

От мира благ не жди, а будь трудолюбив.

Бери и отдавай, ведь счастлив только тот,

Кто брал и отдавал, богатства накопив», - процитировала она в ответ четверостишие известного магрибского поэта, с творчеством которого ее познакомил учитель.

Обладавший многими знаниями и снисходительный, требовательный и отзывчивый – почтенный Джафар абу Басир открыл маленькой Виттории удивительный и чарующий, воинственный и жестокий мир Востока во всем его многообразии - историю без прикрас, культуру со сложными обычаями и древними традициями, религию с главными столпами, законами и правилами. Он поделился с ней восточной мудростью, тонкостями восточной дипломатии, познакомил с восточной поэзией, поведал веселые и грустные восточные сказки.

Около десяти лет назад дипломатические отношения между Альбигонией и Мисуром были скреплены новым договором. Шах Шершади, проявлявший немалый интерес к военным достижениям европейцев, даром что иноверцы, был готов платить золотом за альбигонские пушки и ружья. Король Якобус, намереваясь повязать восточного владыку кабальной сделкой, дабы в долгосрочной перспективе иметь на Востоке надежного сателлита и твердый плацдарм, прислал в Кахир нового генконсула. Лорд Мэрвил по прозвищу Белый Лев, получивший эпитет отнюдь не за геральдического серебряного льва на родовом гербе, а беспримерную отвагу на полях сражений, пользовался большим авторитетом в магрибском мире.

Для Виттории грозный консул был просто «дядей Нэтом».

Натаниэля Мэрвила и Бенджамина Корстэна связывала давняя дружба. Они вместе участвовали в будастанской колониальной компании, куда лорд Корстэн отправился после окончания курса военной хирургии. Посвященный в сердечные тайны своего боевого товарища, будущий генконсул выступал поверенным в его любовных делах и помог устроить брак с леди Габриэллой, потом стал крестным их дочери.

В альбигонском квартале лорд Мэрвил, чья супруга, в виду слабого здоровья, осталась на родине, часто коротал вечера в особнячке Корстэнов или приглашал все семейство на ужин в посольский дворец. На одном из таких скромных застолий, когда старые друзья пустились в воспоминания, дядя Нэт признался, что является пожизненным должником своего друга.

- Представьте себе, леди Габриэлла, ваш покорный слуга жив, здоров, и имеет честь беседовать с вами, исключительно, благодаря вашему мужу, - пребывая в ностальгически-благостном расположении духа, обратился он к маме. – Перед Бэном я в неоплатном долгу. Первый раз он отвел от меня смерть, когда быстрыми и решительными действиями спас от укуса ядовитой змеи. Конечно, я сам виноват, не смотрел под ноги… Но мы вымотались, продираясь через джунгли, и до этого сутки не спали. Иным не повезло… Слава Богу, что Бэн был рядом! – приложив ладонь к груди, он отвесил короткий поклон своему товарищу. - Мой долг удвоился, когда он не позволил мне истечь кровью и провел сложную операцию в полевых условиях, хотя сам был ранен. Сейчас, годы спустя, страх притупился, но тогда… В общем, если бы не Бэн, не сидел бы я сейчас с вами за этим столом.

Леди Габриэлла, имевшая довольно смутное представление о военной карьере мужа, после откровений дяди Нэта пришла в ужас оттого, сколько раз ее благоверный мог погибнуть, и немедленно продемонстрировала свой вспыльчивый ибертанский нрав.

- Ах, ты, аксонский молчальник! Почему ты скрывал от меня свои подвиги! Как ты мог? – она гневно хлестнула его тем, что попало под руку – столовой салфеткой.

- Габи, дорогая, но ведь я остался жив! – оправдывался отец, поднимая локоть и загораживая лицо. – Солнышко мое, глупо наказывать за то, чего не произошло.

- Да если бы я знала, какой ты негодник, не вышла бы за тебя замуж!

- Нэт, заклинаю, больше ни слова о войне, не то моя драгоценная супруга сделает то, что не удалось нашим врагам. Она меня прикончит! – Бенджамин Корстэн засмеялся. Смех у него был приятный и заразительный.

Юная Виттория смотрела на родителя с нескрываемым восторгом. Она знала, что за особые заслуги в будастанской войне его наградил орденом лично король Якобус, в ту пору наследный принц, присовокупив к высокой награде золотые часы с дарственной гравировкой на крышке «Моему другу», но не догадывалась, какой ее отец великий воин. Ведь будучи человеком скромным и помнящим, что гордыня - смертный грех, он никогда не хвалился своими подвигами. Его героизм затмил в ее глазах даже сказочных магрибских паладинов!

Натаниэль Мэрвил содействовал другу в его исторических изысканиях. Он выпросил у шаха разрешение на археологические раскопки древнего храмового комплекса в верховьях Эн-Нейля, в провинции Дафур.

Путешествие началось осенью, когда спала жара.

К этому времени лорд Корстэн успел исследовать несколько крупных архитектурных объектов в окрестностях Кахира, и с каждой новой находкой, свидетельствовавшей о великолепии и могуществе цивилизации древнего Мисура, его воодушевление росло, превратившись в одержимость новыми открытиями. Благодаря генконсулу, он получил не только возможность побывать в районах, где не ступала нога европейца, но так же военный эскорт из дюжины магрибских всадников. Летучий отряд, мчавшийся перед караваном, нагонял страх на обитателей деревень и внушал еще большее уважение к экспедиции.

Для Виттории поездка в Дафур стала первым важным испытанием в жизни. Приходилось ночевать в полевой палатке, но она не жаловалась на трудности, как настоящая дочь своих родителей. И тоже была охвачена кладоискательской лихорадкой.

Семейство Корстэнов сопровождали Джафар, художник Макс Лэндер, официальный представитель власти офицер Кадир-бей и слуги: верный Бэртон, ветеран колониальной войны, и горничная Софи, постоянно ворчавшая по поводу «тряпки», которую приходилось надевать на голову. Одиннадцатилетней Виттории, в отличие от взрослых женщин, была не нужна паранджа, поскольку на ее теле пока не начали расти волосы. Что касалось одежды мужчин, то лорд Корстэн и Бэртон носили халаты поверх привычных костюмов, включив их в свой повседневный гардероб, как многие европейцы, прожившие на Востоке длительное время. Мистер Лэндер оставался верен альбигонским традициям.

Караван часто останавливался для исследования встречавшихся на пути древностей.

Следы, оставленные народом, которого давно нет на земле…

Руины больших храмов и дворцов, тонувшие в песке, поваленные гигантские изваяния, разрушенные обелиски со сценами из жизни царей и строками рисунчатого письма - нечитаемыми посланиями из далекого прошлого…

Все объекты мистер Лэндер наносил на карту, которую сам же составлял.

Из-за остановок дорога от столицы в приграничную провинцию заняла около месяца. Богатая резиденция губернатора Дафура находилась в бедном городке Зурум. Гостей Айязид-паша не ждал и вообще был не в духе. Однако приказ самого шаха на мелованной бумаге, со смешными красными помпончиками, болтавшимися на углах листа, предъявленный бравым Кадир-беем, вмиг сбил с него спесь. Надменность сменилась радушием. Пригласив важных гостей в дом, он посетовал, что после военного похода в Атаранские горы ему нездоровится.

Айязид-пашу – человека невысокого роста, с одутловатым лицом, маленькими злыми глазками, ухоженными усами и приклеенной улыбкой - юная Виттория невзлюбила с первого взгляда.

Леди Габриэлла, взяв дочь за руку, последовала за мужчинами в зал, убранный красным бархатом и коврами. Паша удивился дерзкому поведению женщины, но когда ему доложили о высоком статусе гостьи, кивком позволил ей остаться.

Посредниками в переговорах выступали Джафар и офицер Кадир. Выслушав планы визитеров, паша взмахнул рукой с четками.

- Это опасно. «Дом чужих богов» стоит в предгорье. Если тарги убьют этих неверных, то светлейший шах-ин-шах Шершади разгневается на меня, поскольку вверил своих гостей под мою защиту, а границу - под охрану.

В высоком полосатом белом с красным тюрбане, синем халате поверх желтой рубахи, он важно расхаживал перед тронным местом, заваленным большими подушками.

- Осман-паша клялся шаху, что его армия уничтожила всех таргов до последнего, - возразил Кадир-бей, служивший при генеральном штабе.

- Не всех! Осман про свой Баскай отчитывался, а мы - в Дафуре, - Айязид повертел головой и, дотронувшись до шеи, болезненно поморщился. – Моему отряду пришлось сражаться с этими порождениями джиннов почти в двух переходах от Хогара. У самой границы!

- Далековато от Хогара и караванного пути, - задумчиво проронил Джафар. – Но мы сами заставили таргов уйти в горы, когда разрушили их жилища… Айязид, твой отряд устроил засаду на перевале? Там ты подкараулил бедных женщин, которых мы лишили мужей?

- Не было у них мужей!

- Тогда откуда у них брались дети? – Джафар не боялся спорить с губернатором и не только потому, что некогда занимал более высокую должность. – Им детей шакалы в зубах приносили?

- От дивов! В Атаранских горах полно злых джинов!

- Женщины таргов настолько свободны, что сами выбирают себе мужей. Хотя после того, как мы убили почти всех их мужчин, выбор у них остался небольшой.

- Что за чушь!

- Понимаю, тебе кажутся дикими обычаи таргов, потому что мы своих жен покупаем и держим взаперти.

- Слышал, что ты дружил с ними, Джафар.

- Служил послом, - уточнил учитель, – и не по своей воле, а по указу светлейшего шах-ин-шаха Абдулвалида.

- Нечестивые… Подлые твари, - раздражено бросил губернатор, перебирая четки.

- Гордые и непокоренные… Значит, ты их добил, Айязид?

- Не хотел бы обсуждать это при неверных.

- Не беспокойтесь, уважаемый, они не понимают, - заверил его Кадир-бей, а Джафар лукаво подмигнул Виттории, которая прекрасно понимала каждое их слово, но делала вид, что не знает магрибского языка, ибо информация не предназначалась для ушей иноверцев, значит, для нее тоже.

- Присаживайтесь, – паша сделал широкий жест, однако сам остался стоять.

- Почему он не садится? – спорил лорд Корстэн, и Джафар переадресовал вопрос хозяину дома.

- У меня вскочили какие-то шишки. Ужасно болят, - пожаловался тот. – Не могу ни сидеть, ни лежать на спине. Да я с ними спать не могу! Я ем стоя! Наш святой старец сказал, что это проклятье, насланное таргами.

- Ему больно сидеть, - перевел Джафар. – У него какая-то болезнь.

- Тогда я тоже буду стоять, а то невежливо получится, - заявил отец, но жене и дочери указал на топчан у входа.

- Проклятые тарги, - ругнулся Айязид-паша. – От них одни беды.

- Свои страхи ты выдаешь за стихийные бедствия, - старый мудрец покачал головой.

- Они у меня сожгли две деревни. Мои пастухи боятся ходить в предгорье, говорят, что джинны будут мстить.

- Ты боишься таргов, даже мертвых, Айязид. Воин и мужчина - ты боишься женщин.

- У тебя злой язык, Джафар.

- Знаю, мне говорили. Даже как-то раз из-за него пострадал.

- Я бы тоже не стал тебя терпеть, хотя уважаю тебя, - паша взглядом метнул молнии в опального вольнодумца. - Светлая память мудрейшему шах-ин-шаху Абдулвалиду.

- Уважаемый Айязид-паша, по-моему, вы преувеличиваете угрозу, - вернул беседу в прежнее русло Кадир-бей. – Кроме того, с нами прибыл летучий отряд. Двенадцати сабель будет достаточно, чтобы справится с любой опасностью, которая придет из Атаранов.

- Я вас предупредил. И не смею противиться воле нашего сиятельного шаха, – губернатор развел руками. - Мои люди вас проводят. Завтра. Сегодня уже поздно, скоро стемнеет и вам надо отдохнуть после долгой дороги.

- Как далеко находится храмовый комплекс? До него сложно добраться? – лорд Корстэн оживился, когда речь зашла о деле.

- Час езды от Зурума. Только ваша повозка увязнет в песках. Лучше ее оставить здесь. Я дам вам верблюдов и лошадей. Дам землекопов… «Дом чужих богов» занесло песком, но попасть внутрь можно.

- Я заплачу вашим феллахам за работу, - пообещал отец. - Благодарим за содействие.

- Прикажу, чтобы для вас приготовили покои. Места для всех хватит. У меня полдома пустует, после того как сын переехал в Кахир. Два других сына еще маленькие, живут с матерями. В пристройке имеется отдельная кухня.

- Огромное спасибо. Мы вас стесним ненадолго, дней на десять. Максимум, на две недели. Хотим вернуться в Кахир к Рождеству, чтобы встретить праздник дома, - лорд Корстэн поклонился.

Джафар перевел его речь, опустив упоминание церковного праздника.

Витторию поселили в маленькой комнатке с горничной Софи. Предоставленное гостям двухэтажное крыло было пристроено к дворцу недавно, и традиционно зарешеченные окна в нем отличались большим размером, по сравнению со старой частью дома. Из окна открывался вид на фруктовый сад и хозяйственные постройки.

Неподалеку девочка заметила древнюю статую сидящей на троне богини с головой львицы…

Подобные артефакты не являлись редкостью для мисурских провинциальных внутренних двориков, хотя коллекционирование статуй для магрибов было лишено смысла, хуже того, являлось злостным нарушением религиозного запрета на изображения людей и животных. «Пусть стоят на диво, не в доме же, - говорили они. – Не мы их создали, мы им не поклоняемся. Это было до нас и останется после нас…»

Пантеон древней цивилизации составляли зооморфы, но львиноголовой богине Виттория ничего не знала, притом что за минувший год видела много разных фантастических, забавных и страшных фантастических существ. Она решила, что надо хорошенько рассмотреть изваяние, потрогать, внимательно изучить детали, запомнить и потом рассказать отцу. Именно в таком порядке. И следовало действовать немедленно, пока никто из группы не обнаружил этот памятник.

Богиня-львица станет ее личным открытием!

Естественно, она не скажет родителям, что без спроса выходила из дома, покажет им статую из окна. После чего они все вместе отправятся в сад. Проформа будет соблюдена.

Воспользовавшись тем, что мама с горничной разбирают багаж, а отец с помощниками во дворе готовит снаряжение для завтрашней поездки, девочка спустилась на первый этаж. Открыв дверь, она выскользнула в сад и бросилась прямиком к торцевой стене амбара, где стояла заветная статуя.

Тронное изваяние богини из серого камня было высотой шесть футов. Реалистичное, хотя не детализированное, оно выглядело внушительно. Львиную голову в пышном парике венчала тарелка солнечного диска – признак божественности. Надо лбом поднималась кобра с раскрытым капюшоном – символ царской власти. Тяжелые височные пряди лентами спадали до середины женской груди, подвязанной широким поясом с надписями. Складки облегающей юбки неглубокими бороздами тянулись вдоль бедер. В сложенных на коленях руках богиня держала страшное кривое оружие, похожее на серп, и цветок лотоса.

Виттория провела ладонью по холодному шершавому колену, пытаясь представить, что чувствовали древние люди при виде этой богини. Из любопытства заглянув за угол, она радостно ахнула, обнаружив настоящее языческое капище - более десятка, расставленных как попало, изваяний древних царей, звероподобных богов и священных животных, примитивных и высокохудожественных, разного цвета и размера. Абсолютно непохожие на современные, таинственные и непостижимые произведения искусства - они были спрятаны от посторонних глаз в углу сада, где некогда находился домашний зверинец, модное увлечение восточной знати. Вероятно, кто-то из владельцев дома решил, что коллекционирование артефактов – занятие не менее экзотическое и не требует затрат, потому что каменные истуканы не нуждаются в уходе, их не надо кормить и выгребать за ними навоз…

Виттория переходила от статуи к статуе, приветствуя каждую прикосновениями, и вдруг краем глаза уловила движение – в клетке кто-то зашевелился. Резко повернув голову, она увидела человека – чумазого, как бродяжка, отчего на его худом лице особо выделялись большие серые глаза. Его короткие, неровно стриженые волосы топорщились как солома.

- Ты кто? – спросила она шепотом на магрибском, вглядываясь в побитое лицо. – Ты мальчик или девочка?

Обнаженная грудь, показавшаяся в разорванном вороте рубашки, выдала в визави женщину. Совсем юную…

Заметив неприличное любопытство, пленница запахнулась.

- Ты кто? – повторила вопрос взволнованная Виттория, приближаясь к вольеру, в котором не было никакой обстановки.

Незнакомка сделала два шага навстречу, дальше ее не пустила цепь на ноге.

Она была босая! А осенние ночи – чем ближе к зиме, тем холоднее.

- За что тебя наказали? Что ты натворила? - Виттория была уверена, что причина ее заточения в вонючей клетке – восточный мужской деспотизм. В Мисуре муж имел право убить жену за любую провинность, и его за это никто не осудил бы… – Ведь ты ни в чем не виновата, правда?

Девушка поднесла грязную руку к разбитому рту и замычала.

- Не можешь говорить? Немая…

Это обстоятельно усложняло дело.

- Сейчас я попробую тебя выпустить, – в благородном порыве, нисколько не сомневаясь, что поступает справедливо, Виттория подергала цепь, оплетавшую решетку, потрясла большой навесной замок и с досадой вздохнула. – Тебя заперли, как какого-то опасного преступника, как дикого зверя, а ведь ты человек. Женщина… Хотя, похоже, ты не намного меня старше, да?

Издав невнятный звук, пленница непонимающе всплеснула руками.

- Не знаю, как тебя освободить, но постараюсь что-нибудь придумать. Украду у магрибов ключ от замка. Узнаю, где он хранится, и украду. Назло противному паше! Милая, мне так жаль, что сейчас я ничем не могу тебе помочь, - она вытерла ладонью скатившуюся по щеке слезу. Сердце сжималось от собственной беспомощности и сострадания к бедной девушке…

Поблизости раздались мужские голоса. Виттория испуганно вздрогнула и оглянулась на дом.

- Прости, мне нужно вернуться в свою комнату, пока меня не хватились. Попозже я еще приду к тебе, - она быстро сняла свой стеганый халат и пропихнула его сквозь решетку. - Вот, возьми пока. Он тебе мал, но ты сможешь им накрыться, чтоб не замерзнуть ночью.

Удивленная подобной щедростью, пленница недоверчиво вопросительно кивнула и замычала.

- Бери. Это тебе. Он твой.

Девушка дотянулась до халата, подобрала и прижала к себе.

- Все. Мне пора бежать, - она попятилась, потом повернулась и заспешила к дому. Дойдя до угла амбара, оглянулась. Лицо девушки за решеткой в сумраке вольера было едва различимо. Кажется, та помахала ей рукой.

Никто из взрослых не заметил ее отсутствие. В своей комнатке она быстро достала из короба новый стеганый халат. Мама позаботилась о том, чтобы в дороге у дочери вещей было в достатке.

Айязид-паша устроил торжественный ужин для мужчин. О присутствии женщин за хозяйским столом не могло быть и речи. Лорд Корстэн преподнес губернатору в подарок великолепное фарфоровое блюдо с розами, которое привез, по совету Джафара, из Кахира. Леди Габриэлла согласилась пожертвовать дорогую посуду ради благого дела. У нее еще был целый сервиз со сценами охоты.

- Глупые суеверные люди! Не понимают, от чего отказываются, - презрительно заметила она. - Ведь это же так красиво!

- Они не отказываются, им вера запрещает, - объяснила Виттория разницу, повторяя слова своего учителя. – В священной книге магрибов написано, что человек не должен изображать живых существ и состязаться с богом, сотворившим жизнь на земле. Это смертный грех. Тот, кто нарушает запрет, попадет в ад, а все нарисованные люди и звери превратятся в чудовищ и будут его мучить.

- А если купить готовый портрет?

- В дом, где есть изображения живых существ, не сможет войти ангел, он проклянет хозяев.

- Как хорошо, что наша вера не запрещает рисовать людей и животных! Магрибы многое потеряли из-за своей ненависти к живописи.

Ужинала Виттория с мамой по восточной традиции за низким столиком. Айязид-паша прислал им целый поднос сладостей. Отказываться от подношения было нельзя, дабы не обидеть хозяина.

Вспоминая о встрече с пленницей, девочка весь вечер сидела как на иголках. Пока леди Габриэлла ходила за чаем, она взяла три плода инжира и пригоршню сладостей и сложила в носовой платок, собираясь передать эти угощения ночью.

Леди Габриэлла обратила внимание на странное поведение дочери, однако решила, что это связано с предстоящей поездкой к храмовому комплексу.

- Я тоже очень волнуюсь, - обняла она ее. – Представляешь, милая, завтра мы увидим храм, о котором никому из наших соотечественников неизвестно. Все же приятно чувствовать себя первооткрывателем! Сегодня ляжем спать пораньше, чтобы выехать затемно и на рассвете прибыть на место.

- Хорошо, мама.

- Я горжусь твоим отцом!

- Я тоже. Он великий человек. И герой войны.

«Жаль, что папа не всемогущий и не может освободить девушку из клетки, как рыцари прошлого, которые убивали драконов и спасали красавиц из высоких башен», - подумала она.

Виттория не могла попросить родителей о помощи, потому что тогда ей пришлось бы объяснять, откуда она узнала о пленнице Айязид-паши. Это будет равнозначно признанию в своем непослушании. Родители лишат ее даже той минимальной свободы, которой она обладала, дабы впредь не навлекала неприятности.

«Может, показать им богиню-львицу из окна? - думала она. - Когда они пойдут ее смотреть, заметят другие статуи и девушку в клетке… Нет, они не будут требовать ее освобождения, потому что уважают местные обычаи. Не захотят ссориться с Айязид-пашой, царем и богом в этой глуши. Он него зависит их научная работа. Еще и меня отругают… И будет только хуже».

После ужина она отправилась вместе с мамой на кухню, где слуги пекли в восточной печи хлеб с запасом на два дня.

Пока взрослые составляли меню, Виттория только и думавшая о голодной узнице, стащила две еще теплые лепешки и запихала их во внутренние накладные карманы халата, изобретенные практичной мамой, в которых можно было носить книжицу, карандаши, зеркальце и другие полезные вещи.

Девочка не могла дождаться, когда Софи закончит читать молитву и ляжет спать. Казалось, время замедлило ход… Когда горничная тихонько захрапела, она отбросила одеяло и встала с узкого топчана, уже готовая к ночной вылазке. Оставалось надеть халат с лепешками.

Прислушиваясь к тишине спящего дома, она спустилась вниз и отправилась по известному пути.

При ее приближении девушка, лежавшая на куче соломы, приподнялась.

- Как ты? Ты голодная? - Виттория просунула лепешки между прутьями решетки.

Пленница вскочила и жадно набросилась на еду. Кусая хлеб, она с трудом его глотала, будто он застревал у нее в горле.

- Бедная, - посочувствовала девочка. – Завтра принесу еще. Вот, возьми сладости.

Приняв узелок с инжиром и конфетами, незнакомка вопросительно гукнула.

- Тебе понравится, - заверила ее маленькая благодетельница. - Они очень вкусные.

В ту ночь Виттория уснула с чувством выполненного долга.

Ей приснилась богиня-львица.

Статуя в саду чудесным образом ожила, улыбнулась кошачьим ртом и грациозно протянула девочке человеческую руку, приглашая с собой. Вдвоем они подошли к клетке с пленницей, которая при виде их испуганно забилась в угол.

- Не бойся, - сказала Виттория. - Это настоящая богиня. Она тебе поможет.

Богиня-львица прикоснулась к замку, и он упал на землю, а решетка распахнулась. Вскочив на ноги, девушка выбежала из загона. Она радостно и преданно посмотрела на свою спасительницу и безбоязненно вложила руку в ее ладонь.

Все вместе они направились к воротам резиденции Айязид-паши, которые медленно бесшумно отворились. За ними открылся необыкновенно красивый пейзаж – среди желтых барханов зеленел оазис с очень высокими пальмами, каких не бывает в природе. Большое озеро, окруженное пышной цветущей растительностью, отражало пронзительную синеву небес и белый пилон, расписанный яркими красками. За стеной виднелся роскошный дворец с золотой крышей и стройными угловыми башенками. Облицованный голубыми изразцами, он блестел в солнечных лучах.

Это был другой мир. Сказочный…

Богиня-львица соединила девичьи руки.

- Теперь все будет хорошо, - заверила Виттория свою новую подругу. – Идем со мной. Я покажу тебе твой новый дом.

«Дом чужих богов», словно растущий из песка, предстал перед экспедицией в розовом свете восхода. Переживший своих создателей на тысячи лет, тяжеловесный и величественный, простой и монументальный - он был бесподобен. Храмовый комплекс располагался на трех уступах, над безымянным исчезнувшим притоком Эн-Нейля. От некогда пышных пальмовых рощ на берегах остались лишь редкие деревца, местами обрамлявшие пересохшее русло.

На древнее святилище, которое выдержало разрушающий неумолимый напор времени, наступал другой враг - пустыня. Лестницу перед пилоном и постаменты со сфинксами занесло песком. Узкий вход засыпало наполовину. Ветры-суховеи почти погребли под горами песка нижний храмовый двор…

Мисурские всадники, разделившись на тройки, отправились на разведку в ближние скалы, а европейские путешественники двинулись напрямую к «Дому чужих богов».

Виттория ехала на одногорбом верблюде – транспорте для нее не новом, но пока непривычном. Она с радостью покинула седло, когда проводники уложили животных.

К моменту прибытия дам лорд Корстэн успел изучить барельефы на пилоне.

- Смотрите! Царь приносит в жертву богам людей, – отец похлопал по стене. На ней был изображен древний правитель в высокой митре, который держал за волосы сразу трех пленников, стоявших на коленях, и замахивался булавой. – А здесь, полюбуйтесь, сама битва. Царь на колеснице стреляет из лука в своих врагов. Он, как великан среди карликов, а стрелы у него размером с копье! Возможно, эти ворота построены в честь какой-то важной военной победы, как наши триумфальные арки…

- Царь несет дары богу-соколу, - указала Виттория на многофигурную композицию.

Разделяя увлечение родителей историей, она научилась толковать изображения, но иероглифы, заполнявшие промежутки между сюжетными сценами, оставались для нее тайной. Ей очень хотелось расшифровать это письмо…

Обойдя пилон, они забрались в нижний двор с колоннадами и через гипостильный зал с лесом колонн, увенчанными капителями в виде стилизованных лотосов, поднялись в верхний дворик, где оказались перед фасадом приземистого двухступенчатого храма, примыкавшего к скале. В его больших нишах стояли обветренные известковые тронные изваяния. Их головы были отсечены магрибскими фанатиками. В единственном внутреннем помещении – узком коридоре с высоким потолком - вдоль стен замер почетный караул колоссов-близнецов, увязших по колено в песке. В свете зажженных факелов они производили неизгладимое впечатление. Гигантские статуи в каплевидных коронах и плиссированных юбках с передниками, держали в перекрещенных на груди руках жезлы, похожие на пастушьи посохи, атрибуты высшей власти.

Древним Мисуром правили цари-пастухи…

Затаив дыхание, исследователи вошли в алтарную часть, полностью вырубленную в скале. Здесь на четырехместном троне восседал царь в компании божеств верховной триады – бога-шакала, бога-сокола и богини-коровы. Судя по их примитивному виду, это древнее святилище появилось задолго до строительства храмового комплекса.

- Какой прелестный зверинец! – восхищено воскликнула мама. – Интересно, что делал каждый из них для людей?

- Когда-нибудь мы это узнаем. Если не мы, то наши последователи, - шепотом отозвался отец, словно опасаясь разбудить божеств после их многотысячелетнего сна.

- Полагаю, что это обожествленные силы природы, - предположил мама. – Древние люди не могли объяснить природные явления и приписывали все воле богов. Придумали для каждой стихии свое олицетворение.

- Может, это покровители и защитники от бедствий. Вроде оберегов. В Будастане корову считают священным животным, ее нельзя убивать.

- Древние люди верили, что у всех живых существ есть душа, – рукой, обтянутой перчаткой, леди Габриэлла провела по ногам богини-буйволицы, смахивая песок. – Они любили природу и уважали домашних и диких животных.

- Да, – подхватил отец. - Некоторых даже обожествляли…

- Возможно, корова связана с плодородием.

- Или рождением и жизнью…

- Полагаю, в каждом человеке есть что-то от зверей…

- Дорогая, подобная мысль была высказана задолго до тебя, - блеснул эрудицией лорд Корстэн, - только была более четко сформулирована. Человек – создание амбивалентное, что значит «двойственное», сочетающее в себе высокий дух и животную низменность.

- Слава Богу, наш бог на человека похож, - прошептала Софи, сопровождавшая хозяев, и перекрестилась. – Это надо ж до такого додуматься… чудищам молиться!

Bedouins Şefler Devant Le Temple De Kom-ombos En Haute Egypte. Felice Cerruti Beauduc

- Зачем вам надо было их покорять?

- Потому что магрибы – народ избранный Богом. Наш Бог велик, а народы, которые в него не верят, недостойны жизни.

- Злой бог, - констатировала она. - И женщин не любит.

- Бог любит каждое живое существо, - Джафар огляделся, не подслушивает ли кто. Это был один из тех уроков, о которых родителям лучше не знать. - Просто наша вера, Вита, появилась в очень суровых условиях, когда надо было объединить все магрибские племена, а нынешнее отношение к женщинам возникло из заботы о них. Женщина слабее мужчины, поэтому ее надо защищать. Сначала ее опекает отец, потом муж. Если муж умирает, то старший сын забирает мать в свой дом. Это очень древний обычай.

- Поэтому надо держать женщин в клетках, - вознегодовала она, вспомнив о пленнице Айязид-паши.

- В каких клетках? – удивился учитель.

- В гаремах! Я хотела сказать в «гаремах», - исправила она свою оплошность.

- Мужчины гибли в бесконечных войнах, поэтому было много одиноких женщин. Лучше жить при муже, чем одинокой и беззащитной.

- А зачем закрывать лицо?

- Да, это уже лишнее, - согласился Джафар и хохотнул. - Хотя, с другой стороны, когда муж не видит лиц чужих жен, он не впадет в искушение… украсть одну из них.

- Разве в вашей вере нет заповеди «не желай жену ближнего своего»?

Виттория наивно полагала, что смысл этого запрета - не зариться на чужое добро, - поскольку «жена» стояла в одном ряду с «домом, ослом и волом».

- Наша вера позволяет нам желать чужих жен, - улыбаясь, старец пригладил бороду. - Кое-что другое нельзя делать. В общем, запрет, относительно чужих женщин, несколько иной.

- А! Значит, у магрибов слабый дух, если бог делает для них поблажку.

- Нет-нет, Вита, ты все неправильно понимаешь. Сейчас я не могу тебе это объяснить. Ты девочка умная, но знать подобные вещи тебе еще рановато. Скажу тебе одно: наши семейные традиции в корне отличаются от ваших.

- Еще бы! – она фыркнула. - У одного мужчины может быть несколько жен!

- Не надо сравнивать. Мы так жили тысячи лет. Наш брак, как торговая сделка, имеет договорной и правовой характер.

- Вы продаете и покупаете женщин, как вещи. Как осла, вола… верблюда. У девушек никто не спрашивает согласия.

- Насколько мне известно, в Альбигонии судьбу большинства девушек тоже решают родители, выбирая им достойного жениха.

- Мои родители сами выбрали друг друга и обвенчались.

- О, да! Но, согласись, что подобный брак - большая редкость даже для вашего мира. Твои родители, как раз, то самое исключение, подтверждающее правило.

- Настоящая любовь не знает преград! – Виттория повторила мамины слова, которые ей очень понравились.

- В нашем и вашем мире жениться по любви – большая роскошь.

- А как было у таргов?

- Тарги – свободный народ. Они говорили, чем больше отцов у ребенка, тем здоровей, сильней, умней и красивей он будет.

- Как это?

- Выйдешь замуж – узнаешь.

- Они очень красивые… были?

- Красивые и сильные, – Джафар печально вздохнул. - Тарги жили на этой земле задолго до прихода магрибов. Они такие же древние, как строители этого храма. Предки таргов поселились в Хогаре, когда на склонах Атаранских гор еще росли леса, в этой долине текла река, и зеленели луга. Но в нашем мире нет ничего постоянного… Дожди все реже окропляли Мисур и Хогар, а солнце палило все беспощаднее… Богатый и цветущий край оскудел, потому что без воды все живое чахнет. В то время, когда в Магрибском халифате наступил «золотой век», Хогарское царство пришло в упадок. Пока наши владыки завоевывали побережье, тарги спокойно водили свои караваны от границ Мисура до Хабашата. Потом громада Халифата из-за внутренних распрей развалилась на десяток отдельных частей, и всякий маленький правитель возомнил себя великим, каждому из них хотелось увековечить свое имя, добыть славу и богатство. А как это сделать?

- Совершить подвиг и найди сокровища, - без раздумий ответила Виттория.

- Правильно. Дед нашего шаха Фарух абу Рашит аз-Зухейр решил убить двух птиц одной стрелой - завоевать новые земли и ограбить соседа. Сначала он хотел покорить соседний Куфрейн и отправил свою армию на восток, через Ашайскую пустыню… Но поднялась страшная песчаная буря, каких не помнят даже кочевники-ашайцы, и все войско шаха пропало без следа. Бог покарал Фаруха за то, что удумал воевать с единоверцами. Однако честолюбивый и жадный шах не угомонился. Он собрал новое войско и отправился с ним на юг, в Хабашат с его золотыми копями. Его путь лежал через Хогар. Дабы избежать потерь и удара в спину, Фарух заключил договор с царем таргов Амрой, что тот пропустит его армию, и за это шах обещал не воевать с Хогаром.

- Шах Фарух не покорил Хабашат, – Виттория знала, что это государство сохранило независимость и не приняло магрибскую веру.

- Верно. Цари Хабашата разгромили армию Мисура наголову у самой границы. Шах Фарух бежал через Атараны так быстро, что потерял свои сапоги. Битый ишак бежит быстрее лошади. Он остановился только в Хогаре, у озера Тан, которое после зимы становится полноводным, как Эн-Нейль в сезон разлива. Царь Амра спустился к нему из своего города-крепости Агэрума, но когда пришел в лагерь магрибов, шах Фарух приказал отрезать ему ухо.

- Зачем? – ужаснулась девочка.

- Царь таргов Амра тоже спросил шаха: «Зачем ты это сделал? Ведь я сдержал свое обещание». И сказал вероломный Фарух: «Я это сделал в тебе в назидание. Потрогаешь свое ухо, вспомнишь обо мне и никогда не станешь воевать с магрибами». Фарух вернулся в Кахир, а чтобы его возращение не выглядело совсем позорно, захватил в плен сто таргов и обратил их всех в рабов.

- Это же подло!

- Тарги неверные, а шах Фарух мнил себя владыкой мира, которому можно все на свете. Запомни, Вита, восточную мудрость: не верь вою ветра из пустыни, лаю собаки и слову, данному магрибом.

Она запомнила. Накрепко запомнила…

- И что было потом? – ей хотелось услышать продолжение истории.

- После смерти Фаруха власть захватил его старший сын Абдулвалид, убив при этом родного дядю Аликайса.

- Родного?

- В борьбе за власть забывают о кровном родстве. Дядя был главной преградой на пути к трону, - Джафар развел руками. - Абдулвалид тоже грезил славой и богатством, но был более осторожен. В отличие от своего отца, он действовал хитро и последовательно. Он отправил к таргам посольство с дарами, в знак примирения. Назначил меня послом, чтобы я познакомился с таргами поближе, разведал устройство их крепостей… Ради этого дела он отозвал меня из Альбигарта.

- Можно сказать и так. Хотя я думал, что укрепляю дружеские отношения между нашими народами. Торговля и без меня всегда существовала. Караваны, ходившие сотни лет от Кахира до Хабашата и обратно, так и продолжали ходить, несмотря на то, что Фарух усложнил ситуацию. Торговля такое дело, что его не могут запретить ни шахи, ни калифы, ни цари…

- Вы подружились с таргами?

- С некоторыми подружился. Три года я жил в Хогаре, в городе Агэрум на берегу озера Тан. За это время я выучил хогарский язык, узнал обычаи. Мне даже разрешили зайти в главный храм. Тарги поклонялись Великой Матери, которую считали создательницей мира, и ее сыну Могучему быку, богу плодородия. Это святилище вырубили в скале еще в глубой древности. Это был очень богатый храм. Статую богини украшал убор из чистого золота, а у быка были золотые рога и глаза-сапфиры. Тарги говорили, что они потомки белых великанов, посланных на землю богами, чтобы научить людей добывать огонь, строить дома, обрабатывать землю. Некоторые из горцев, действительно, были очень высокие. Один хогарский воин стоил трех шахских гвардейцев.

- Но ведь у каждого тарга было много отцов!

- Просто у слабых мужчин не оставалось потомства. Женщины сами выбирали отцов будущих детей… Вах! – спохватился Джафар. – Проболтался. Да, простит меня Бог! Да помилуют меня твои родители.

- Я никому не скажу, моддарис, – в клятвенном жесте она поднесла одну руку к груди, другой накрыла сухие старческие пальцы с четками из слоновой кости.

Виттория не догадывалась, что служит толчком для зарождения новой жизни в женском чреве, не было повода для размышлений о роли мужчины в этом важном деле. Оказывается, многое ребенок наследует от своего отца. Однако ей ясно дали понять, что она еще маленькая для подобных знаний.

Ничего, она подождет. Тем более что это вопрос не первостепенной, и даже не второстепенной важности.

- Тем временем в Кахире советники настойчиво внушали шаху Абдулвалиду, что тарги - неверные, - продолжил Джафар, - что они опасные соседи. Говорили, что если цари Золотых городов пойдут войной на Мисур, то объединятся с ними в союз, поэтому надо взять караванный путь под контроль. Я ничего этого не знал, хотя догадывался. Шах не обсуждал со мной свои планы, а я не представлял, что все будет именно так… – старец загородил ладонями лицо, пряча скорбь. – В один прекрасный день я увидел, как магрибская армия во главе с Абдулвалидом входит в Хогар. Когда я прибыл в шатер шаха, он приказал мне отправиться обратно в Агэрум и позвать царя Мараса на переговоры, если тот не хочет, чтобы крепость осадили, а долину – разорили и сожгли. Царь Марас был стар и мудр. Он принял условия. Но когда спустился к озеру, гвардейцы шаха отсекли его свиту, столкнули с коня и погнали к нашему стану. Царь Марас пришел в шатер шаха очень уставшим и плевался кровью. Он спросил Абдулвалида: «Зачем ты это сделал? Ведь я шел к тебе добровольно?» Шах ответил ему: «Не будет к тебе уважения, пока ты вместе со своим народом не примешь нашу веру! Даю тебе на раздумье три дня». «Что будет, если мы откажемся?» - спросил царь Марас. «Узнаешь», - ответил ему Абдулвалид. Он отпустил царя таргов, но пленил всех его вельмож, которые пришли в наш стан шаха вместе с ним.

- Шах захватил заложников!

- В тот день я разругался с Абдулвалидом. Ты даже не представляешь, что значит укусить руку, которую должен целовать…

- Представляю. Это все равно, что сказать королю, что он дурак. Этого говорить нельзя ни в коем случае, даже если король на глазах у всех совершит дурацкий поступок. За это могут посадить в тюрьму.

- У вас в сажают тюрьму, - поцокал языком старец, - а у нас – сразу на кол. Я хорошо знал таргов и понимал, что они не примут нашу веру. Я клялся шаху, что тарги не будут помогать царям Хабашата, потому что ценят независимость. С ними лучше торговать, чем воевать. Шах сказал, что я предаю его и нашу веру, но учитывая мои заслуги лично перед ним и мои достижения в Альбигарте, дарует мне жизнь. Мою же жизнь он мне дарует! Он приказал мне вернуться в Кахир.

- Почему шах Абдулвалид вас не послушал?

- Шах – первый человек на земле после Бога и Пророка. Он всегда прав, даже если неправ.

- Тарги отказались принимать вашу веру, – Виттория знала…

- У неверных тоже есть гордость и отвага. Ночью тарги напали на наш стан, хотели освободить пленников. Наши воины были к этому готовы и отразили атаку, хотя с большими потерями. Утром обнаружилось, что все селения в долине опустели. Жители Хогарской долины ушли в горы, унесли все, что могли, и угнали свой скот. В Агэруме остался только царь Марас и отряд смелых воинов. Шах приказал казнить всех заложников на берегу озера Тан, чтобы защитники крепости видели, что их ждет.

- Как их казнили?

- Очень жестоко. На это было страшно смотреть. Надеюсь, к Абдулвалиду в кошмарных снах до конца дней приходили тарги, растерзанные по его приказу. Они приняли мученическую смерть. Среди них были женщины.

- Ваши друзья?

- Не все были друзьями, но я лично знал их всех.

- И вы не могли ничем помочь…

- Да упасет тебя Всевышний от того, что я испытал… мое горе и безысходность.

- Вы уехали в Кахир?

- Остался в лагере, но старался не попадаться на глаза шаху и его советникам. Впрочем, им было не до меня. Они начали штурм. Агэрум продержался десять дней. Тарги дрались, как львы. Только, когда в крепости не осталось ни одного живого защитника, наши воины смогли в нее войти. Царя Мараса они не нашли. Возможно, он погиб во время обороны, и его люди спрятали тело, чтобы над ним не надругались. А может, ушел по тайному подземному ходу в горы. В Агэруме есть подземные ходы. Шахские солдаты их долго искали, но так и не обнаружили. В Хогаре много тоннелей под землей – огромная разветвленная оросительная система. Тарги ее создали в незапамятные времена для полива полей. Они вовсе не дикари, какими их представляют магрибы. Они изобрели свою письменность. По вечерам на берегу озера собиралась молодежь на чаепития. Юноши и девушки садились в круг у костра, играли на музыкальных инструментах, пели песни и обменивались тайными посланиями. Они рисовали пальцем на ладони друг у друга знаки: признавались в любви, назначали свидания, делились секретами.

- Письменность – признак цивилизации.

- Тарги были образованным народом, хотя не знали своих отцов, - старец закивал своим мыслям, перебирая четки. - Абдулвалид прошел по Хогару, уничтожая все живое, забирая все, что мог унести, разрушая все, что можно разрушить, сжигая все, что могло гореть. Он потерял половину войска, но главной цели не достиг – не взял караванный путь под контроль и награбил совсем мало золота. Его добыча не покрыла трети расходов на военный поход. Тарги успели спрятать свои сокровища и вынесли из храмов статуи богов.

- Золото так и не нашли?

- Нет. Разозленный неудачей Абдулвалид после возращения в Кахир, за смутьянство сослал меня аж в пустыню. Перед отправкой он устроил мне допрос. Хотел узнать о сокровищах таргов, будто я был казначеем царя Мараса.

- Вы, правда, ничего не знали?

- Пусть я был вхож в царский двор Агэрума, в финансовые дела меня не посвящали, а Атаранские горы большие, и тарги жили в них тысячи лет… Поди теперь – найди хогарское золото… В век не сыщешь. На прощанье я сказал шаху: «У тебя был мирный сосед, теперь ты себе нажил непримиримого врага».

- Тарги начали войну?

- Когда погибли мужчины, за оружие взялись женщины. Впрочем, они и прежде не уступали мужчинам в силе, ловкости и храбрости. Они служили телохранителями у царей Хабашата, были лихими наездницами и колесничими. Тарги пожгли все магрибские деревни на расстоянии одного перехода от Атаранских гор. Они стали нападать на караваны. Шах Абдулвалид каждый год лично отправлялся в военный поход против таргов, с намерением истребить их всех до последнего, а потом вдруг слег от неизвестной болезни. Говорят, сильно мучился перед смертью. И еще говорят, что тарги наслали на него проклятье.

- Почему Айязид-паша назвал таргов детьми джиннов?

- Магрибы верят, что в Атаранских горах обитает много злых джинов, таких же, как в горах, которые окружают наш мир, и думают, тарги рождаются от дивов и шайтанов. Ведь детям джиннов передаются все волшебные свойства.

- Что было дальше? С таргами стал сражаться шах Шершади?

- Вах! Сию почетную обязанность наш светлейший владыка переложил на плечи губернаторов приграничных провинций. Похоже, этой осенью Осман-паша завершил дело, начатое его дедом и продолженное отцом. Хотя, возможно, уцелевшие тарги подались в Хабашат. Шах Шершади, после того, как помиловал меня и разрешил вернуться в Кахир, пригласил во дворец и предложил поехать к хабашитам послом. Я отказался. Теперь, когда путь на юг свободен, не хочу стать свидетелем гибели еще одного народа.

- Вы сейчас открыли мне военную тайну? – шепотом спросила Виттория.

- Правда? А я и не заметил… Нет! Просто ты умеешь делать правильные выводы. Была бы ты моим сыном, я бы испытывал отцовскую гордость. Страшно представить, сколько я потерял бы, если б не согласился тебя учить. Думал, что меня уже ничем нельзя удивить… что я, как старый барабан, привыкший к ударам. И тут – хвала Всевышнему! - такое удивительное открытие. Куда приятней проводить время с прелестной юной гурией, нежели объяснять твердолобым сановникам нюансы формулировок статей международных договоров. И мне, старику, есть чему у тебя поучиться.

- Вы шутите, моддарис?

- Отнюдь! Мне необычайно интересно беседовать с вами, миледи.

- Почтенный Джафар, а шах не разгневался, когда вы отказались ему служить?

- Бог меня миловал. Кто гневается на развалины за то, что они не являются дворцом. Я ответил светлейшему Шершади, что был бы рад принять его предложение, но совсем старый стал, устал от суеты, у меня все болит, уже плохо соображаю…

- У вас такой ясный ум, что молодые могут позавидовать.

- Я сказал шаху, что от меня будет мало толку. В наши дни безопасней валять дурака, ибо разум сегодня в цене чеснока.

Незаметно стянув у отца бумажный пакет из пачки, заказанной для упаковки древностей, Виттория сложила в него две лепешки и фрукты для пленницы.

Дождавшись, когда Софи перестанет бормотать вечернюю молитву и захрапит, она покинула свой топчан, надела халат и взяла припрятанные продукты.

Соблюдая все меры предосторожности, она дошла до статуи богини-львицы, где услышала мужской голос.

- Прошу тебя, женщина. Умоляю, - неистово взывал он. - Клянусь, я тебя больше пальцем не трону! Не буду мучить. Сними проклятье. И я тебя отпущу, Богом клянусь! Я же спас тебя от смерти! Сохранил тебе жизнь. Хотя должен быть убить тебя сразу.

Осторожно выглянув из-за угла, Виттория застала перед вольером Айязид-пашу. Хотя он стоял спиной, она опознала его по кастовому, белому с красными полосками, тюрбану и халату с блестевшей золотой вышивкой.

- Чего ты хочешь, госпожа? Я тебе дам много еды. Одену в шелк и бархат. Только избавь меня от мучений! Прошу тебя, женщина, – он рухнул на колени. – Из-за тебя я лишился сна и покоя! Ведь ты – дочь дива… Понимаешь, что я говорю? Ты чувствуешь то, что я чувствую? Ты хочешь, чтобы я умер так же, как шах Абдулвалид? Даже не как Садык, этот недолго страдал… Хаджи сказал, что я должен совершить паломничество к святым местам, и это меня исцелит… Но Абдулвалиду не помогла молитва у священного камня, стало только хуже! – Айязид закачался и завыл.

Виттория не испытала ни капельки сочувствия, даже мстительно подумала: «Так тебе и надо!»

Когда паша со стоном боли поднялся, она спряталась, присев в густой тени кустов.

- Не знаю, что с тобой делать… Тварь! – он направился к дому.

Девочка затаилась и не шевелилась, пока не стихли шаги. Посчитав про себя до двадцати пяти, она осторожно прокралась к клетке.

Пленница ела баранину на ребрах. У стены стоял кувшин с водой. Губернатор не морил ее голодом. Она была нужна ему живая. Хотел бы убить – убил бы давно.

- Привет, - сказала Виттория, посчитав, что желать доброй ночи, нетактично. – Как ты себя чувствуешь? Все нормально? Хотя какой тут «нормально»…

Не отрываясь от своего позднего ужина, девушка издала невнятный звук.

- Он думает, что ты его заколдовала? – Виттория вспомнила о подслушанной исповеди губернатора. - Ты тарга? Тарга, да?

Пленница вскинула голову, пытливо воззрилась на гостью и величественным плавным жестом приложила руку к груди.

- Из Хогара? – восхитилась и обрадовалась девочка. - Женщина-воительница!

Тарга вопросительно кивнула.

- Ты понимаешь магрибский? Впрочем, у вас свой язык… своя письменность…

Пленница пожала плечами. Значит, существовал языковой барьер.

- Ничего. Джафар знает. Он поможет тебя вызволить. Надо с ним посоветоваться. Завтра осторожно его спрошу …

Тарга указала на пакет с хлебом и фруктами, который Виттория держала перед собой.

- Да. Забыла. Это тебе, - она протянула передачу и ощутила прикосновение холодных пальцев.

- Очень хочу тебе помочь.

В эту ночь Виттория долго не могла уснуть, ворочалась в своей постели, обдумывая предстоящий разговор с учителем.

«Моддарис, как бы Вы помогли тарге, если бы она попала в плен?» - спросит она для начала.

Джафар - мудрый, придумает что-нибудь. Может, даже украдет эту девушку у Айязид-паши. Или выкупит. Ведь магрибы продают и покупают женщин.

Вопреки ее ожиданиям, Джафар на следующий день не поехал на раскопки, а отправился в город, проведать местного богослова, совершившего большое паломничество, что добавляло ему уважение среди единоверцев. В провинциальных городках с такими «святыми людьми» советовались по поводу всех своих проблем и перед тем, как начать важное дело, а приезжие ходили на поклон, чтобы воздать должное их праведности и послушать рассказ о долгом пути к религиозным святыням. Однако Джафар испытывал к хаджи в большей степени научный интерес, поскольку обладал скептическим умом, а не мистическим сознанием.

Пришлось отложить разговор до вечера.

Днем, во время копирования храмовых надписей, Виттории немного отвлеклась от мыслей о пленнице, потому что важно было точно срисовывать символы и не пропустить ни одной закорючки, на этом настаивал отец.

Однако и после возвращения в Зурум Виттории не удалось посоветоваться с Джафаром, потому что он беседовал с лордом Корстэном и Айязид-пашой, а маленьким девочкам нельзя вмешиваться во взрослые дела…

- Вечером буду занят, - сообщил отец во время ужина. – Пообещал уважаемому Айязид-паше избавать его от напасти.

- Что у него за напасть? – заинтересовалась мама.

- Не за столом, дорогая. Мне вообще не хотелось бы обсуждать с дамами его болезнь.

- Не лечи его, папа, - твердо произнесла Виттория. - Пусть он мучается!

- Вита, где твое милосердие? – удивилась мама. – Я всегда тебя считала доброй девочкой, свято почитающей божьи заповеди.

- Магрибы – иноверцы. И они тоже не желают нам добра.

- Мы гости паши, милая, - оправдался отец. - Он нас ничем не оскорбил.

- Он очень нехороший человек! – Виттория была непреклонна.

- Что плохое он тебе сделал?

- Он злой!

- С чего ты взяла, Вита? Откуда такая категоричность?

- Магрибы убивают всех, кто не верит в их бога.

Родители многозначительно переглянулись, они понимали друг друга без слов. Мама приподняла брови и опустила вниз уголок рта, что означало, что позже она проведет с дочерью беседу по душам.

- Найди себе какое-нибудь занятие, Вита, - сказала леди Габриэлла после ужина. – Позже я загляну к тебе. Нам с твоим папой надо приватно побеседовать.

- Хорошо, - согласилась девочка, но, дойдя до двери своей спальни, вернулась назад. Она знала, что подслушивают только дурно воспитанные люди, но вопрос касался «проклятия Айязид-паши»…

- У него вскочил чирей на мягком месте, - услышала она голос отца за тонкой дверью. – Он считает, что это проделки нечистой силы…

- Не удивлена, - фыркнула мама. - У магрибов только две причины болезней - кара божья и козни злых джиннов.

- Паша, в самом деле, в этом твердо убежден! Он очень мнительный и суеверный человек.

- Невежа, презирающий науки и отвергающий все книги, кроме священной.

- Зато ее он знает наизусть.

- О, Бэн! Ты будешь созерцать его толстую задницу! Фу!

- Не только, – отец усмехнулся. – Я буду удостоен чести полюбоваться всей тыловой частью нашего гостеприимного хозяина. У него фурункулез по всей спине.

- Это не рискованно, милый? Ты давно не практиковался, и устал после раскопок.

- Такую простейшую операцию может провести даже мой Бэртон. Габи, ты не представляешь, сколько чирьев я вскрыл во время службы. В конце концов, это же не конечности ампутировать…

- Избавь меня от подробностей! Ты не берешь свой саквояж?

- Саквояж не понадобится, только пара инструментов. Бэртон уже их кипятит, а опиум у губернатора свой.

Лорд Корстэн во все поездки брал свой саквояж с набором хирургических инструментов и препаратами для оказания первой медицинской помощи. Хорошо, что никогда прежде содержимое докторского чемоданчика не требовалось.

- Да поможет тебе бог, дорогой!

- Ой, забыла, - прошептала Виттория, спохватившись, что не взяла лепешки для пленницы. Хлебный запах, наполнивший крыло, свидетельствовал, что слуги уже начали их печь. Надо было успеть сбегать на кухню, пока мама занята.

По пути она едва не столкнулась Бэртоном, который нес медицинские инструменты для предстоящей операции. Это означало, что Софи осталась одна на кухне.

Недолго полюбовавшись работой горничной, замесившей тесто по-ибертански и выпекавшей хлеб в магрибской печи, Виттория дождалась готовности первой партии и громко, стараясь не фальшивить голосом, объявила, что пойдет в свою комнату. В самом деле, следовало быстрее вернуться, пока мама не начала ее искать. Получив благословление и воспользовавшись тем, что Софи отвлеклась, она схватила две лепешки из корзины. Хлеб был еще горячий, и чтобы не обжечь руки, пришлось его завернуть в угол халата.

На лестнице Виттория, к собственному ужасу, встретила маму. Нельзя было ни разминуться, ни спрятаться.

- Что ты несешь? – спросила леди Габриэлла, приподнимая фонарь.

- Очень нужные вещи, – девочка еще больше укутала лепешки.

- У этих вещей есть название? Это хлеб?

- Я не могу сказать тебе, мама, – она упрямо сжала губы.

- Почему? Милая, у тебя появились секреты от меня?

- Если я расскажу, будет только хуже.

- Кому будет хуже?

- Всем!

- Расскажи мне, дорогая. Все, что ты мне расскажешь, останется между нами. Я умею хранить тайны, – она перекрестилась и положила руку на плечо дочери. - Богом клянусь, я не стану тебя ругать и наказывать. Я тебя очень люблю и не хочу, чтобы ты попала в беду. Вита, мы в чужой стране, в чужом доме, где нас ненавидят. Сейчас мы находимся на самом краю света, где нас никто не спасет. Мы должны себя вести очень осторожно.

Виттория силилась удержаться от слез, но все равно расплакалась. Растрогавшись, леди Габриэлла обняла ее и прижала к себе.

- Мама, Айязид-паша держит в клетке женщину, - скороговоркой прошептала она. - Таргу! Представляешь? Она очень голодная.

- Кто такая тарга?

- Воительница народа, который уничтожили магрибы, - объяснила Виттория, немного успокоившись. - Может, она последняя, кто остался в живых. Но она немая.

- Ничего не поняла, – леди Габриэлла огорченно вздохнула. – Потом ты мне прочтешь более подробную лекцию о таргах. Все это, безусловно, печально… Нет! Это же дикость несусветная! Держать женщину в клетке…

- И на цепи…

- Форменное варварство! – она сжала плечи дочери. – Сейчас ты отведешь меня к ней. Хочу ее увидеть немедленно. Где она?

- В саду. В открытом вольере, а ночью холодно…

- Немыслимое злодейство! Чем дальше, тем больше меня ужасает Восток с его женоненавистническими обычаями.

Соблюдая конспирацию, оставив фонарь в комнате, они тихо вышли из дома. Радостная оттого, что обрела союзницу в лице мамы, Виттория взяла ее за руку и повела в закуток за амбаром.

Леди Габриэлла не могла не остановиться у статуи богини-львицы, где их заметил Джафар, гулявший в саду.

- Вышли на вечерний променад, дамы? – поинтересовался он с поклоном.

- Вам тоже захотелось подышать свежим воздухом, почтенный Джафар? – ответила графиня не менее вежливо с легким реверансом.

- Моддарис, вы поможете тарге? Спасете ее? – прямо без обиняков спросила Виттория.

- О! Маленькое благородное сердце достойное того, чтобы биться в мужской груди! – Джафар торопливо приблизился, выдав истинную цель своей вечерней прогулки. – Что тебе известно о ней, Вита? Где он ее держит?

- Поможете? – она желала получить подтверждение.

- Богом клянусь, сделаю все, чтобы ее спасти. Если Айязид-паша не освободит ее по-хорошему, я ее украду.

- Погодите. Почему вы двое лучше меня посвящены в хозяйские тайны? - обиженно произнесла леди Габриэлла. - Да я вообще не представляю, о чем речь! Вы в какой-то сговор вступили… за моей спиной. Однако прошу вас, уважаемый Джафар, устроить это дело так, чтобы гнев губернатора не пал на мою семью.

- Какой гнев, миледи? Айязид-паша будет в ноги кланяться вашему супругу за то, что он вылечит его «шишки».

- Мне бы вашу уверенность, - мама покачала головой, но с твердой решимостью приказала дочери. – Веди нас!

- Мы должны ее освободить! – провозгласила Виттория.

Свернув за угол, леди Габриэлла издала удивленный возглас и присела перед открывшейся в жидком лунном свете экспозиции.

- Это же целый музей мисурских древностей! Какие великолепные произведения искусства! Такие вещи нельзя прятать. Их должно увидеть как можно больше людей.

- У паши на этот счет иное мнение, - заметил Джафар.

Виттория первая подошла к клетке, где пленница, при виде целой делегации, испуганно забилась в угол.

- Господи, Боже мой! Она нас боится, – мама всплеснула руками. – Какая же она воительница? Девчонка совсем, худая и побитая…

Джафар заговорил на языке таргов. Девушка оживилась и поднялась.

- Что вы ей сказали, моддарис? – спросила Виттория, просовывая за решетку хлеб.

- Сказал, что вы прибыли из далекой страны белых великанов, из мира, в котором нет войны, что вы любите ее, как родную сестру, и хотите ей помочь.

Подбодренная старцем, пленница приняла лепешки.

- Бедная девочка, - посочувствовала леди Габриэлла. - Пашу самого надо в клетку посадить! А Бэн еще и лечит эту сволочь.

- Айязид-паша поклялся, что озолотит того, кто избавит его от проклятья. Тот станет его другом и братом навек.

- Не нужна нам такая родня!

- Миледи, ваш муж может попросить подарить ему эту женщину. Паша – хозяин ее жизни.

- А если паша откажет?

- Во-первых, он поклялся прилюдно, призывая в свидетели Бога и Пророка, а во-вторых, мы можем нажаловаться на него шаху, представив его негостеприимным хозяином. Он же лезет из кожи вон, чтобы нам угодить…

- Вы будете его шантажировать? – графиня пришла в восторг от этой идеи и хлопнула в ладоши. От звонкого звука девушка испугано вздрогнула. – Ах, прости, милая…

- Если потребуется, - сурово пообещал учитель. - Айязид-паша понимает, как быстро любимчики шаха могут впасть в немилость.

- Моддарис, как вы узнали о тарге? – Виттория перевела взгляд с жующей пленницы на учителя. – Паша проболтался?

- Он хотел бы скрыть, однако болезнь сильно донимает его. Он постоянно жаловался на свои «шишки» и, сам того не заметив, выдал свою тайну. Паша весьма самолюбив, а «ночная львица» – редкий ценный военный трофей. Еще бы! Представительница грозного и побежденного народа…

- «Ночная львица»? – переспросила мама.

- Да. Так прозвали хогарских воительниц наши феллахи. Тарги совершали набеги по ночам, наводя ужас своей свирепостью на жителей предгорья. Эта женщина для паши – приз за военную победу и забава…

- Почтенный Джафар, вас слушает Вита, - предостерегла учителя мама.

- У нас девочек в ее возрасте уже замуж выдают, - старец пожал плечами. - Хлестнут кушаком - если не упадет, значит, готова к семейной жизни.

- Умоляю, не надо о детях, которых продают в жены взрослым мужчинам! Лучше расскажите о проклятье.

- Да. Айязид-паша проговорился, что тарге надо было сразу вырвать язык, чтобы она не успела наслать проклятье на него и его людей, а он приказал это сделать только на следующий день, после того как его солдат умер в страшных корчах.

- Паша – бездушный изверг! - леди Габриэлла обернулась к узнице и тут догадалась. – О! Поэтому ей не только вырвали язык, но и отрезали волосы? Думали, что у нее в волосах колдовская сила. В Альбигонии ведьм брили наголо. Почему магрибы не убили ее?

- Тщеславие… Мало кому из наших военачальников удавалось захватить в плен «ночную львицу». Тарги всегда сражались насмерть, не сдавались… или кончали жизнь самоубийством. Однако, подвергнув ее истязаниям, Айязид стал заложником своих суеверий, как тот джинн из сказки, раб волшебной лампы…

- А! Паша хотел, чтобы тарга сняла с него проклятье, хотя сам же превратил ее в немую. И убить боится, думая, что это усугубит его проблему, – леди Габриэлла вникла в парадоксальность ситуации. - Не ишак ли!

- Айязид считал, что на него наслано такое же смертельное проклятье, как на шаха Абдулвалида, разорившего Хогар.

- Как умер Абдулвалид?

- Его тело покрылось гнойными язвами. С него слезала кожа.

- Боже упаси!

- Сегодня я навестил местного хаджи, который в беседе со мной коснулся темы проклятья паши, ведь Айязид обращался к нему за советом, и я понял, что он держит таргу где-то в доме. Вот, леди Виттория показала, где именно.

- Но если Бэн вылечит губернатора, то он убьет эту женщину за все те мучения, которые, как он считает, претерпел из-за нее.

- Я ему не позволю. И лорд Корстэн тоже.

- Лорд Корстэн в курсе ваших планов? – мама возмущенно уперла кулачки в бока. – Почему от меня все что-то скрывают? Будто я какой-то враг или магрибский шпион.

- Не злитесь на своего мужа, миледи. Он пока не знает, какую услугу оказывает этой женщине. Я хотел рассказать ему о тарге немного позже. Сначала я должен был увидеть ее, убедиться, что с ней все в порядке.

- Держать девочку в клетке – это далеко непорядок! Это зверство!

- Лорд Корстэн – благородный и богатый человек. Золото от паши он не примет, но не откажется совершить рыцарский подвиг.

- Воительница? Все это, безусловно, занимательно… Но пока рано говорить о вознаграждении, - устало произнес отец, вернувшийся после успешно проведенной операции и вкратце ознакомленный с историей таргов. - Габи, душа моя, ты не можешь освободить всех женщин Востока.

- Речь идет об одной конкретной девушке. И ее освободишь ты, - настаивала мама. - Бэн, ты же рыцарь, в конце концов.

- Прости, дорогая, забыл свои сверкающие доспехи и меч дома.

Витторию не пригласили на семейное совещание, а отправили спать. Однако она, считая себя полноправным участником заговора, подслушивала под дверью.

- Бэн, ты лечишь злодея, который не заслуживает ни капли сострадания, и если ты не можешь отказаться от взятых на себя обязательств, то следует воспользоваться сложившими обстоятельствами с наибольшей пользой для себя.

- Мне думается, неприлично брать за медицинскую услугу плату или вознаграждение, как ни назовите, у человека, который предоставил нам кров. Да еще требовать, чтобы он расплачивался своими пленниками. Впрочем, здесь к женщинам… эм… особое отношение.

- Пусть вас не беспокоит моральная сторона вопроса, - вступил в разговор Джафар. - Вы оцениваете ситуацию с западной точки зрения. Поверьте, Айязид-паша пребывает в уверенности, что магрибы избраны Богом, поэтому все другие народы должны им служить и с поклонами приносить дань. Он вообще не стал бы ничего платить вам, как иноверцу.

- Как «неверному», - уточнила леди Габриэлла, взывая к честолюбию супруга.

- Лорд Корстэн, эту женщину убьют, если она останется в доме паши. Ее не просто убьют, а замучают до смерти.

- Это Восток…

- Дорогой, как образованный и цивилизованный человек, ты не должен оставаться равнодушным к судьбе этой несчастной девушки. За свое мужество и отвагу она заслуживает в сто раз большего почета и лучшего отношения, чем этот чванливый прыщавый чинуша. Только подумай, у тебя есть шанс спасти удивительного человека. Молодую женщину! Возможно, она последняя представительница своего народа. Она частица уникального исчезнувшего мира…

- Габи, дорогая, прекрасно понимаю твои высокие чувства, но я не представляю, как просить Айязид-пашу подарить мне его пленницу. Я не умею просить. Тем более, речь идет о человеке, - отец почти согласился.

- Почтенный Джафар все устроит, скажет за тебя все, что надо, и сформулирует твое пожелание таким образом, что паша не посмеет тебе отказать. Не правда ли, моддарис?

- Да. Все переговоры от вашего лица буду вести я, если позволите. Клянусь детьми, что ваша честь не пострадает, вашей семье и вашим спутникам ничто не будет угрожать. Как только паша пойдет на поправку, я напомню ему его слова, в присутствии Кадир-бея.

- Вы просто не оставляете мне выбора!

- Я люблю тебя, Бэн. Ты самый замечательный мужчина на свете! – мама не уставала делать комплименты папе, не из лести, а из настоящей любви.

Alberto Pasini Yeni Djami.1867-68 гг.

Тизири - в мужской одежде, синем тюрбане, с повязкой на лице и саблей в руке, похожая на сказочного разбойника – столкнула мертвого магриба. Опустившись на колено, она усадила Витторию, как ватную куклу, и потормошила, приводя ее в чувство.

- Зира, где ты была? Я боюсь, - она смотрела в большие серые глаза последней воительницы народа таргов.

Она была спасена, но не испытала радости. Дикий страх опустошил сознание и сковывал движения.

«Вставай. Быстро! Надо идти», - взмахнула рукой Тизири, помогла встать на ноги и натянула ей на плечи разорванное платье.

Виттория смотрела на трех убитых мужчин на полу маленькой гостиной и в своей отстраненности от происходящего не понимала, почему осталась жива, а ее несостоявшиеся убийцы мертвы. Ведь она должна была умереть…

Тарга вытерла изогнутый клинок сабли о халат насильника, под телом которого растеклась багровая лужа, и, подхватив сестру под руку, повела в спальню, куда грабители не успели добраться. У выхода стоял собранный наполовину короб, на топчане были разложены дорожные вещи.

Тизири распахнула ставни и подтолкнула Витторию к окну.

- Мои четки! – она схватила с приступка попавшуюся на глаза низку бусин из слоновой кости и надела на шею.

Путаясь в юбках, девушка перелезла через подоконник. Тизири подала ей ридикюль с деньгами и украшениями, выкинула на землю ворох женской одежды и, повесив на плечо переметную суму, выпрыгнула из домика.

Они углубились в гущу колючих зарослей у стены, в которых находилось «любовное гнездышко» Тизири и лейтенанта Грабса, устроенное для тайных свиданий.

Виттория понемногу приходила в себя. Голова кружилась, к горлу комом подкатывала тошнота, но ноги сами принесли ее в спасительное убежище, где она без сил плюхнулась на тюфяк из пальмового волокна, застеленный армейским одеялом.

Тарга дала ей рубашку и жестами приказала переодеться.

- Зира, ты вернулась в миссию с толпой? Увидела, что магрибы хотят на нас напасть и пошла с ними?

- Угу, - Тизири кивнула и, прислушиваясь, замерла.

Совсем близко раздались голоса погромщиков. Они обнаружили в девичьем флигеле трупы земляков.

- На наших похожи… Точно, наши!

- Это продажные шакалы, служившие неверным.

- Вот с этим я вчера на базаре говорил …

- Всевышний на небесах отделит правоверных от грязных свиней.

- Хвала Богу, неверных больше нет. Нечестивцам не место на святой земле.

- Да, брат, пусть все народы боятся магрибов, когда узнают, что мы сделали с иноверцами.

- Их всех убили, – прошептала Виттория. - Их всех убили, Зира! Отца, Эмилию, братиков… Всех! В религиозных войнах не бывает пленных.

Зарычав, Тизири обняла ее и вывела пальцем на ее ладони два слова: «Ты жива».

- Мы живы. Мы! Спасибо, Зира. Благодарю Бога, что ты у меня есть.

«Я люблю тебя», - букву за буквой, начертала взаимное признание немая воительница.

Погром в посольстве продолжался. Крики на альбигонском давно стихли. Были слышны только магрибские религиозные славословия и споры из-за трофеев. Погромщики разоряли одинокий домик в саду, обитательниц которого никто не думал искать.

Внимательно осмотрев лицо сестры, Тизири достала из сумки баночку с мазью. Рецепт этого чудодейственного, заживляющего и противовоспалительного средства лорд Корстэн узнал во время службы в Будастане и продолжал готовить для гвардейцев в Мисуре. Помазав губу сестры, тарга потянула подол ее рубашки, показывая пальцем на промежность.

- Дай, я сама, - она забрала банку и, обмакнув палец в мазь, осторожно коснулась себя внизу. Слабое жжение возвестило о понесенной ею потере. Вместе с тем, пришло осознание, что такую рану невозможно залечить, потому что она незаживающая.

Над ней жестоко надругались, лишив невинности. Что может быть ужасней для девицы? Насильник не успел закончить начатое, не оставил семя в ее чреве, но от этого ничуть не становилось легче. Незаметный снаружи, понесенный ею ущерб было невозможно ничем возместить.

Безудержно катились слезы. Текли по онемевшему лицу, опухшей от сильного удара щеке, воспаляя солью рану на губе.

- Не знаю, как дальше жить…

«Мисур», – написала Тизири на ее ладони.

- Нет. Я не об этом. Жить не хочется. Лучше бы меня убили!

Тарга поднесла к ее носу кулак, угрожая нехорошим думам.

- Зачем мы только сюда приехали? Здесь еще хуже, чем в Мисуре! Надо было вернуться в Аксонию, как хотела Эмилия. Господи, за что? Что мы им сделали? Мы же ни в чем не виноваты.

Тизири обняла ее, поцеловала в висок и прижала голову к груди. Позволить выплакаться – единственное, чем могла помочь. Других способов для облегчения души не придумано.

Тизири… Названная сестра, верная подруга, родственная душа.

Ангел-хранитель…

Полжизни вместе.

У Виттории не было другого, более близкого человека, если не считать отца. Однако при всей ее дочерней любви и уважении, он оставался для нее родителем и мужчиной.

Тизири – создание из другого мира. Она свободней мужчин.

Джафар нарек ее Тадэрфа, что на языке таргов означало «свободная». Свое настоящее имя, полученное при рождении – Тизири, Лунный свет - она написала потом, когда выучила европейский алфавит, посредством которого по обычаю таргов стала общаться с Витторией.

Смугловатая и русоволосая, Тизири обладала красотой чудесной природы. У нее были правильные черты лица: серые глаза, прямой нос, широкие дуги бровей и алый рот.

Магрибский плен оставил на ее теле шрамы. Благодаря папиной мази и заботам мамы, няньчившейся с приемной дочерью как с родной, гематомы от побоев быстро исчезли. Затянулись и рубцы от плети, ужасавшие Витторию первые дни. Густые волосы стали понемногу отрастать.

Поначалу чета Корстэнов, принявшая на себя опекунские обязанности, боялась, что приемная дочь сбежит, но Джафар их заверил:

- Ей некуда идти. Хогар разрушен, народ таргов погиб. У нее не осталось родных. Тадэрфа - очень отважная женщина, но не самоубийца. Она выбрала жизнь, а не смерть. Она хочет остаться в вашем «мире белых великанов».

Учитель приложил немало усилий, чтобы освободить Тизири. Только спустя пять лет, незадолго до своей смерти, он признался, что в торгах за жизнь пленницы пошел на хитрость, пообещав губернатору, младшая жена которого умерла летом при родах, устроить брак с Витторией.

Айязид-паша обратил взор на юную дочь иноверцев, едва почувствовал себя лучше. Он выказывал неприличное внимание, каждый день провожая ученых на раскопки и встречая их по возвращению на пороге дома, чем навлекал на себя гневные проклятия леди Габриэллы. Виттория до сих пор помнила маслянистый взгляд и неприятную улыбку толстого сластолюбца…

Джафар вел игру расчетливо и осторожно. Создавая видимость бурной посреднической деятельности, он уверял пашу, что уже скоро тот получит вожделенную молодую жену, что стоило немалого труда убедить «неверного» в необычайной выгодности сделки… Просто девочка за морем обещана другому, поэтому господин Корстэн размышляет, как с меньшим убытком разорвать договор с европейским женихом, и о размере выкупа.

Хорошо, что мама и папа ничего не узнали об его интригах!

- Ты даже не представляешь, что значит для меня Тизири, - признался Джафар, наблюдая за таргой, которая под руководством Бэртона упражнялась с саблей на заднем дворе дома. – Царская тарга…

- Царица?

- Народом таргов правили мужчины, рожденные женщинами высшей касты. Тизири могла стать матерью будущего царя.

- Я обязательно напишу монографию о народе таргов, моддарис. Запишу все, что вы мне рассказали. И у Зиры спрошу.

- Тизири – самое великое достижение в моей жизни. Спасая ее, я пришел в согласие с самим собой. Как будто отдал самый большой долг своей души. Иногда думаю, что, может, я жил только ради того, чтобы помочь этой прекрасной женщине. В ней одной – целый мир.

- «Прочь, пустые мечты о великих свершеньях! Лишь с собой совладавши - достигнешь высот», - процитировала Виттория строки любимого поэта учителя. – Я восхищаюсь Вами, моддарис, и преклоняюсь перед Вашей мудростью.

Крещеная под именем Арабелла, по ходатайству отца и лорда Мэрвила, Тизири получила альбигонское подданство и фамилию Фитцкорстэн.

Новую веру она приняла охотно и стала регулярно посещать воскресные службы. Она полюбила Бога, потому что в ее представлении он был таким же «белым великаном», как мифические предки таргов – пришел к людям мудрым учителем и хотел сделать этот жестокий мир добрее. В его мученической гибели видела судьбу своего народа. Святое распятие она почитала с истовой религиозностью и состраданием до слез. Что, однако, не мешало ей безбожно нарушать некоторые божьи заповеди…

Между девушками установились доверительные нежные отношения и появились общие секреты.

Тизири, которую еще долго мучали кошмары, по ночам перебиралась в спальню Виттории и стелила перину на полу рядом с ее кроватью. Они засыпали, держась за руки.

- Подобное бывает у людей, вернувшихся с войны, - объяснил Бенджамин Корстэн. – Война давно закончилась, но фронтовики продолжают воевать во сне, то они идут в атаку, то держат оборону. Белла не знала мирной жизни. Все ее близкие люди погибли. Сама она попала в плен, где ее пытали.

Тизири была всего на четыре года старше Виттории, но выглядела намного взрослее. В шестнадцать лет она догнала по росту лорда Корстэна, который относился к ней, как любящий, но строгий отец. Однако тарга – дочь своей матери, рано осиротевшая, выросшая в женском обществе и воспитанная старшими родственницами - считала главой семьи леди Габриэллу. Беззаветно ее любила и ластилась к ней, как кошка. «Ночная львица»…

- Бедная моя девочка, не доставало тебе нежности и ласки, – леди Габриэлла обнимала таргу всякий раз, когда та подходила к ней и садилась у ее ног, требуя уделить ей материнское внимание. - Я рада, что у меня появилась вторая дочь, пусть взрослая и упрямая… И выше меня на целую голову! Моя красавица.

Желая увековечить юную яркую красоту приемной дочери, мама заказала мистеру Лэндэру портрет, на котором Тизири в облегающей тунике, богатых украшениях и царской диадеме с павлиньим пером, сидит на троне. Позже эту картину сестры увезли в родовой замок в Аксонии, где украсили ею стену своей гостиной.

Стоило немалого труда превратить воинственную кочевницу в культурную девушку и приобщить ее к благам цивилизации, но если к столовым приборам и ватерклозету она, в конце концов, привыкла, то спать продолжала на полу, зачастую входила в дом через окно и отказывалась носить европейские платья. Потом и вовсе стала наряжаться по-мужски.

- Она родилась в равноправном обществе, где вещи не делили по гендерному признаку, - потворствовал маскараду лорд Корстэн. - Пусть ходит в том, в чем чувствует себя комфортно. Главное, чтобы ее обман не раскрылся…

Стараниями Джафара и Виттории, она выучила магрибский и альбигонский языки, а всем остальным наукам предпочитала военное дело. Лорд Корстэн подарил ей дорогую магрибскую саблю, украшавшую стену гостиной, на которую Тизири смотрела, как глубоко религиозный человек на распятье, чем несказанно ее осчастливил. Он подключил к воспитанию приемной дочери своего камердинера Бэртона, в прошлом лихого кавалериста и участника колониальной компании.

Сражаться Тизири умела, как представительница последнего поколения народа таргов, которое готовили исключительно для войны.

- Если бы королевская армия состояла из таких солдат, мы бы давно покорили весь мир, – хвалил ее Бэртон, отмечая силу, ловкость, целеустремленность и неутомимость. – Это же богиня войны!

Лорда Корстэна – человека, пусть с прогрессивными взглядами, тем не менее, имевшего четкое представление о роли женщины в обществе - Тизири восхищала и ужасала одновременно.

- Белла, ты чудовище, - сказал он, когда она победила в учебном бою трех гвардейцев, согласившихся поупражняться с ней.

Довольная комплиментом тарга издала гортанный звук.

- Ты не испытываешь абсолютно никакого пиетета по отношению к мужчинам!

Своим обычным выпучиваем глаз Тизири выразила непонимание.

- Говорю, что ты совсем не уважаешь мужчин, как должна уважать женщина.

Она провела ребром ладони по горлу.

- Понимаю, что наш патриархальный строй тебе поперек горла, и у тебя нет причин для любви к мужчинам, но считай их хотя бы равными себе.

Погладив его по плечу и приложив руку к своей груди, Тизири поклонилась.

- Да, меня ты уважаешь, знаю. И не подлизывайся! Я больше не позволю тебе свежевать баранов на заднем дворе нашего дома и разводить костер!

На второй год своего пребывания в альбигонском квартале «ночная львица» освоилась настолько хорошо, что стала убегать из дома и гулять по Кахиру до закрытия ворот. Ей, выросшей в горах, многолюдный город был интересен. И никто не мог ее удержать. На нее не действовали ни строгие внушения отца, ни долгие душеспасительные и воспитательные беседы мамы, все еще лелеявшей мечту превратить ее в настоящую леди, ни призывы к осторожности учителя. Все укоры разбивались об ее своенравие. Поскольку запреты не помогали, а сажать ее под замок было антигуманно и ничем не лучше магрибского плена, на семейном совете решили позволить ей проявлять самостоятельность, взяв с нее клятву, что она не будет никого убивать и создавать проблемы для жителей анклава.

Потом все привыкли. Джафар перестал неодобрительно ворчать по поводу ношения ею мужской одежды, а лорд Корстэн, озаботившись тем, что все взрослое мужское население поголовно имеет на лице растительность, для большей безопасности Тизири выписал из Альбигонии бутафорские усы, бороды и театральный клей. Благодаря правильным чертам лица, тарга в гриме выглядела, как привлекательный молодой мужчина.

Успешно внедрившись в магрибскую культуру, Тизири стала для отца незаменимым поставщиком мисурских древностей, скупая на базарах задешево уникальные артефакты, завалявшиеся среди других товаров. Тарга помогла собрать большую коллекцию предметов из разграбленных гробниц - папирусные свитки, небольшие статуэтки богов и людей, фигурные вазочки с крышками и другой инвентарь заупокойного культа.

Для Виттории она покупала в городе разные восточные сладости.

Огромное горе обрушилось на их семью внезапно.

Виттории было шестнадцать лет, когда от малярии скоропостижно скончалась мама. Отец не смог ее спасти.

Леди Габриэлла заболела во время экспедиции к развалинам островного храма в заболоченной местности в среднем течении Эн-Нейля и ушла на пятый день после возвращения в Кахир.

Бенджамин Корстэн сразу безошибочно узнал лихорадку, от которой умирали солдаты в его госпитальной палатке среди тропических джунглей. Будучи военным хирургом, он умел лечить боевые ранения, но не знал, как бороться с этой новой неизвестной болезнью.

Для колониальной королевской армии малярия стала таким же страшным врагом, как аборигены, и средство для ее лечения пока не изобрели. Жаропонижающее ненадолго облегчало страдания, но исцелить заболевшего могло только чудо.

Виттория и Тизири не отходили от постели слабеющей и измученной жаром лихорадки мамы. Ухаживали, кормили, поили. Прямо на глазах болезнь убивала их самую любимую единственную женщину, чудесней и жизнерадостней которой не было на свете.

- Девочки, всегда будьте вместе, помогайте друг другу, - завещала она, когда пришла в себя последний раз. – Вита, не бросай Беллу. Ты ей нужна… без тебя она погибнет в нашем мире… Белла, будь послушной и осторожной. Береги себя. Я вас очень люблю, мои деточки.

- Ммы-ммы, ммы-ммы, - звала ее рыдающая тарга, которая не плакала, даже сидя в клетке, в плену у Айязид-паши.

- Белла, я буду следить за тобой с небес.

Смерть леди Габриэллы стала страшным ударом для всех. Виттория и Тизири вместе переживали невосполнимую потерю. Тарга снова ночевала в спальне сестры и требовала рассказывать перед сном истории из маминой жизни.

«Мама с нами, просто мы ее не видим. Она будет жить, пока мы помним о ней».

Тизири думала, что умершие предки покровительствуют живым. Добрая память, оставленная на земле, помогает душам людей обрести покой после смерти, а души злых людей терзают страшные демоны в аду, похожем на безжизненную Ашайскую пустыню.

Леди Габриэлла оставила о себе добрую память…

Маму похоронили в альбигонском квартале, на кладбище у маленькой, недавно построенной часовни. Ее могила стала пятой.

- Однажды к Пророку пришла женщина с умершим ребенком на руках и стала просить: «О, Великий и Всемилостивый, оживи мое дитя», - говорил Джафар лорду Корстэну, переставшему следить за собой и страдавшего отсутствием аппетита. - Пророк ответил ей: «Принеси мне лепешку из той семьи, в которой никто и никогда не умирал, и тогда я верну тебе твоего ребенка». Женщина бродила от дома к дому и вскоре поняла, что смерть приходит во все семьи, и у каждого человека отнимает дорогих и близких, и смирилась со своей утратой. Однажды все мы умрем. Надо помнить о том, что все люди смертны, и продолжать жить. Жизнь нам даруется один раз.

Взяв с могилы супруги горсть иссушенной жарким солнцем земли, лорд Корстэн перевез ее в фамильную усыпальницу в Аксонии, куда отправился со всеми домочадцами и Джафаром.

Корстэнфорт, давно превращенный в роскошный дворец, но по обычаю именуемый «замком», показался Виттории огромным и чужим. Она плохо его помнила и с интересом открыла для себя заново.

Немного придя в себя после переезда и перемены климата, отец занялся приведением в порядок обширной коллекции древностей, переправленных за несколько лет из Мисура, и разобрался с делами, накопившимися в его отсутствие. Родственники, друзья и соседи наносили визиты, чтобы выразить соболезнования. Поддержать убитого горем лорда Корстэна, приехала погостить его сестра, леди Матильда с сыном Николасом, как оказалось, страстным любителем старины. Виттория подружилась с кузеном. Вместе они провели много времени за описанием предметов отцовской коллекции и составлением каталога.

Тизири произвела фурор в большом семейном кругу своей манерой одеваться и поведением, демонстрируя царское своенравие. Бабушка, леди Амелия, относилась к ней настороженно, но с симпатией, а тетя считала ее «дикой и невоспитанной». Для Николаса - милого, стеснительного молодого человека - тарга стала тайным предметом воздыханий. Каждый раз при ее появлении он делался пунцовым и прятал глаза.

В чужой стране, в большом доме «ночная львица», обладавшая удивительной способностью к адаптации, освоилась быстро. Дни напролет она пропадала в конюшне и объезжала окрестности. Иногда ее можно было заметить в саду, машущей саблей. Хотя у нее были свои апартаменты, ночевала она у сестры.

Витторию познакомили с будущим женихом Джаспером Альге. Он был старше на семь лет и происходил из древнего знатного рода, владения которого находились по соседству. Бабушка, радевшая за усиление роли аксонского дворянства в королевстве и его влиянии на внутриполитические процессы, настаивала на заключении этого брака. Поскольку сын сорвал ее амбициозные планы, женившись на иностранке, она возлагала надежды на внучку.

Виттория нашла Джаспера симпатичным и обходительным кавалером, но не представляла себя его женой. Она хотела заниматься изучением истории древнего Востока и вообще не думала о замужестве, пока о нем не заговорила леди Амелия. Чтобы не огорчать бабушку, она не стала ей перечить, хотя ее согласие, собственно, не требовалось. Помолвку было решено отложить на два года. Траур по маме избавил девушку от разговоров о венчании.

В Корстэнфорте был заведен обычай собираться по вечерам в гостиной, декорированной и обустроенной по-восточному – с топчанами, низким столиком, коврами и подушками. Отец и учитель курили кальян и играли в нарды. Виттория на равных вела с ними беседы об истории, политике и жизни. К ним неизменно присоединялся Николас, надолго обосновавшийся в замке.

Виттория скучала по Востоку. Покидая Мисур, где провела большую часть сознательной жизни, она не думала, что ее будет тянуть обратно так, будто ее родной дом находился на Эн-Нейле, а не в Аксонии.

Менее чем через год, не слушая уговоров своей матери, Бенджамин Корстэн начал собираться в Кахир. Дочерей, которые не пожелали оставаться, он забрал с собой.

Джаспер Альге отнесся к проблеме с пониманием и попросил разрешения писать письма.

В Кахире, совершенно неожиданно для дочерей, лорд Корстэн сблизился с леди Эмилией, молодой вдовой лорда Кроу, советника по военным вопросам, который скончался за три месяца до этого. Поговаривали, что он свернул себе шею, будучи в нетрезвом состоянии. Виттория прекрасно помнила этого пожилого господина с мясистым красным носом и ухоженными старомодными бакенбардами. Когда он женился в третий раз на восемнадцатилетней бесприданнице, в маленьком альбигонском анклаве было много пересудов. После его смерти леди Эмилия не уехала в Альбигонию - возвращаться ей было некуда, - а устроилась гувернанткой в семью мистера Рамслея, представителя Торговой Лиги.

Часто встречаясь на кладбище, лорд Корстэн, который, несмотря на возраст, был интересным, элегантным и подтянутым мужчиной, и кареглазая брюнетка Эмилия, чем-то походившая на леди Габриэллу, прониклись друг к другу взаимной симпатией и вскоре обвенчались.

«Не было бы счастья, да несчастье помогло», - говорила она потом.

Лорд Корстэн втайне ото всех договорился о церемонии венчания с пастором посольства отцом Брэмусом и только накануне поставил в известность о своем решении дочерей.

- Эмилия – хорошая женщина. Она оказала мне большую честь, согласившись стать моей женой. Очень надеюсь, что между вами наладятся добрые отношения. Возможно, я поторопился с женитьбой, - его слова звучали, как оправдание, - но хочу устроить свою жизнь, пока совсем не превратился в дряхлого и никому не нужного старика… Не хочу доживать свой век в одиночестве.

- Папа, да что ты такое говоришь! – Витторию новость огорчила, а мотивы пробудили дочерние чувства. - Ты нам нужен! Ты всегда будешь нам нужен.

- Вы не останетесь со мной, мои дорогие леди. У тебя есть суженный, Вита. Верю, что и Белла найдет достойного мужчину, с которым захочет навсегда связать свою жизнь. Вы – женщины… Вам надо выйти замуж. Вы сделаете счастливыми своих мужей, создадите свои семьи, родите наследников…

Поспешная женитьба лорда Корстэна перестала всех удивлять, когда через пару месяцев стало заметно округлившийся животик новобрачной.

- Так получилось, - Бенджамин Корстэн попросил прощение у своих уже взрослых и все понимающих дочерей. - Судьба подарила мне удивительный шанс снова стать отцом.

На чужбине взгляд на многие бытийные вещи меняется, и допускаются вольности, просто немыслимые в Королевстве, как например, отсутствие компаньонок у молодых леди. С другой стороны, девушки были постоянно на виду, что служило гарантией их добродетели. Ограниченное пространство и постоянный узкий круг общения укрепляли добрососедские отношения и заставляли подданных короля относиться более снисходительно к проступкам земляков, которые высший свет на родине счел бы предосудительными. В анклаве мезальянс и внебрачное зачатие не вызвали громкого общественного возмущения.

Виттория мачеху не приняла. Она видела в Эмилии хитрую и коварную соблазнительницу, которая стала членом их семьи только потому, что вовремя и удачно, по меткому выражению тарги, «раздвинула ноги» перед честным и благородным человеком. Этикет при необходимости соблюдала, но ни о каком доверии речи идти не могло. Тизири, преданная памяти леди Габриэллы, и вовсе не замечала новую хозяйку.

Однако Эмилия старалась утвердиться, во что бы то ни стало. Она хотела, чтобы к ее мнению прислушивались.

Случившийся в их семействе скандал расставил все по своим местам…

Леди Эмилия подняла шум, когда увидела на заднем дворе полураздетую Тизири - в лифе и шароварах на бедрах, с голым животом и старыми зарубцевавшимися шрамами от магрибской плети на спине. Иногда тарга разгуливала по дому в подобном виде, но не нарочно – у нее отсутствовало врожденное чувство стыда, как таковое, и было свое представление о правилах поведения. Она могла с утра не причесаться, но всегда снимала обувь перед спальней. Родители устали и перестали бороться с ее небрежностью в одежде, тем более что к гостям она всегда выходила «застегнутая на все пуговицы», хотя иногда босиком.

- Бенджи, что за вертеп разврата устроила твоя приемная дочь! – возмутилась женщина, затащившая в свою постель во время траура одинокого несчастного мужчину. - У нас приличный дом!

Тарга в ответ показала на ее огромный живот и обручальное кольцо, в той последовательности, в какой они появились. Мол, кто бы говорил о приличиях.

- Бенджи, посмотри на нее! Она меня оскорбляет, - немедленно пожаловалась Эмилия супругу, наблюдавшему за происходящим из окна кабинета. - Какое безобразие!

- По-моему, у Беллы прекрасная фигура, - только и сказал он.

- Не желаю жить в одном доме с этой ужасной бескультурной язычницей!

- Успокойся, Эми. Тебе вредно волноваться в твоем положении

- Леди Эмилия! Белла, как и вы, крещенная, - вступилась за сестру Виттория, не терпевшая лицемерия.

- Ее крестили для формальности!

- Неправда! Белла чаще вас ходит в церковь. А вас не было на воскресной службе. Когда вы последний раз причащались?

- Не ваше дело, леди Виттория!

- Белла уже жила в этом доме до того, как в него пришли вы!

- Благовоспитанные девицы не разгуливают полуголые на заднем дворе!

- Благовоспитанные женщины не уединяются во время траура с вдовцами!

- Дорогие леди, пожалуйста, не устраивайте на моем заднем дворе восточный базар, - сдержанно попросил лорд Корстэн.

- Бенджи, ты должен как-то повлиять на нее! – не унималась мачеха. – Твоя дочь позорит нашу семью своей распущенностью.

- Белла такая же моя дочь, как дочь своего свободного народа. И сейчас ее никто, кроме нас, не видит. Давай, не будем из-за нее ссориться, – отец не терпел приказов и ханжой не был. - Если тебе не нравится ее вид, просто не обращай на нее внимание. И все будет хорошо.

- Дорогой, имей в виду, твой либерализм по отношению к членам семьи до добра не доведет!

- Дорогая, поверь мне, в семейных отношениях либерализм гораздо лучше, чем диктат и тирания.

Лорд Корстэн любил Эмилию, как только может любить старый муж молодую красивую жену, но не позволял ей «вить из себя веревки». Он потакал ее капризам, заказывал для нее из Альбигонии все, что она пожелает, однако не поддавался на ее уговоры вернуться в Корстэнфорт.

- Папа, мы тебя очень уважаем и ценим, но леди Эмилия не наша мать и не заменит ее, - заявила Виттория, когда отец зашел к ним в гостиную, чтобы уладить конфликт. Тизири гукнула, полностью поддерживая сестру.

- Только не надо говорить, что она мне в дочери годится.

- Ты сказал…

- Обойдемся без проповедей, – Бенджамин Корстэн поднял руки в знак капитуляции и примирения. - И не ждите от меня раскаяния.

- Милорд, мы не обязаны ее слушаться. Более высокое место в семейной иерархии, которое она заняла, не наделяет ее абсолютно никакой властью над нами.

- Понимаю ваше праведное негодование.

- Почему она думает, что имеет право оскорблять Зиру?

- Леди Эмилия пока плохо вас знает, - оправдал он супругу. - И была неправа. Белла давно является членом нашей семьи. Она не должна подстраиваться под кого-то и менять свои привычки ради… - он умолк, пытаясь подобрать нужное слово.

- Абсолютно чужой для нее женщины, - подсказала дочь точное определение. – Зиру не смогла изменить даже женщина, которую она боготворила.

- Да. Для меня большая честь, что я являюсь опекуном царской тарги. Однако леди Эмилия – моя законная жена, - Бенджамин Корстэн схватился за голову. - Господи, не представляю, как магрибы живут со своими гаремами! В моем доме всего три женщины, а я уже схожу с ними с ума. Только дураки думают, что гарем – это радость для мужчины. Гарем – это средство для убийства мужчин!

- Папа, не надо драматизировать. Мы с Зирой постараемся не мешать вашей семейной жизни и свести до минимума общение с леди Эмилией.

- Буду вам очень благодарен, – он учтиво поклонился.

Вопрос совместного проживания решили просто – разделили особняк на две части и пристроили второй вход. У девушек были отдельные спальни и общая гостиная, где они обедали и принимали визитеров.

Постепенно все вернулось на круги своя.

В это время Виттории стало известно о страшной тайне Тизири.

Она не была девственницей!

Нет, тарга не пыталась скрыть от нее свой «позор» и могла рассказать раньше, если бы Виттория спросила, потому что между ними не было секретов. И про регулы ей все объяснила она, а не мама. Но тут появился повод.

Первый разговор о сексе между ними состоялся, когда они услышали сладостные стоны леди Эмилии, донесшиеся из родительской спальни. В тот же вечер Тизири, как «опытная женщина», поведала Виттории о плотской любви и просветила, относительно интимной стороны семейной жизни.

Свой первый сексуальный опыт тарга обрела в Хогаре с юношей-соплеменником – хотела испытать, как это бывает. Все произошло по обоюдному согласию, никто никого не совращал. Парень, забравший ее невинность, был красивым и очень нежным.

Виттория испытала шок от ее признания.

Оказывается, это можно делать без любви? И не с мужем?

В голове не укладывалось…

Однако осуждать Тизири за прелюбодейство было все равно, что судить хищника за кровожадность, ведь она не нарушала законов своего народа. Ее соплеменницы не выходили замуж, дети рождались «плодами свободной любви» - таков был исконный обычай таргов.

Презрения и наказания заслуживали магрибы, которые били и насиловали Тизири. И не один раз. И не только Айязид-паша.

Тизири было больно вспоминать о днях плена. Потом у нее еще долго не возникало сексуального желания. Хотя она иногда вожделела лорда Корстэна, но и мысли не допускала о том, чтобы его соблазнить - не потому, что он приемный отец - его брачный союз с леди Габриэллой был для тарги священным. Однако, после того как он женился второй раз, она утратила к нему интерес, как к мужчине.

Виттории стало интересно, что чувствует женщина во время… во время процесса. Почему леди Эмилия издает такие звуки?

Широко улыбнувшись, Тизири честно попыталась бурными жестами объяснить, как все переворачивается в животе, а сердцу становится тесно в груди, и голова идет кругом.

«Летишь на небо», - написала она на ладони сестры и закатила глаза.

Если это действительно так, и женщина испытывает ни с чем несравнимое наслаждение, то, должно быть, не нашлось бы подходящих и точных слов, даже умей Тизири говорить, описать это необыкновенное ощущение.

«Но! - тарга погрозила указательным пальцем. - Это происходит, если любовник нежный и ласковый, обнимает и целует…»

Виттории вдруг тоже захотелось попробовать. Ради любопытства. Без любви. Не с мужем. Вкусить «запретный плод»… Хотеть можно!

Порочные мысли породили сладостную истому, которая разлилась по телу, пощекотала грудь, шевельнулась в животе и стянула лоно…

Нет! Как благовоспитанная девица, как истинная леди, она не позволит себе никаких экспериментов с мужчинами, дабы не ославиться, подобно Эмилии.

Такого позора она не переживет! Даже королю не отдастся за корону.

Пусть многие ее ровесницы, вступив в брак, уже познали блаженство, она как-нибудь обойдется. У нее есть любимое занятие, которому она намерена посвятить всю свою жизнь.

Ее судьба – это изучение истории!

Благо, что греховные мысли посещали ее редко, а томление плоть одолевало лишь при виде полуобнаженных мужских тел на копиях фресок, сделанных мистером Лэндэром, и то не каждый раз, как и неприличное желание, заглянуть под короткие белые юбочки. Последнее было не просто невинным любопытством, а именно порочным желанием, поскольку возникало не от незнания того, что скрыто - она проштудировала отцовский анатомический атлас и получила наглядное представление о том, чем отличается мужчина от женщины. Однако препарированные органы в пособии не возбуждали Виттория так, как полуголые охристые мисурцы, с миндалевидными глазами, гладкими лицами, широкими плечами и узкими талиями, хотя изрядно стилизованные, без сосков и пупков - единственные мужчины, которыми она любовалась, без боязни быть обвиненной в бесстыдстве…

Плотские позывы - не голод или жажда – можно пережить.

Виттория научилась относиться к своим приступам вожделения, как к самому обыденному явлению – в детородном возрасте подобные проявления «женской слабости» неизбежно будут случаться, как реакция на определенные триггеры. Если рассматривать проблему в философском ключе и натуралистическом плане, то все живые существа наделены подобной естественной потребностью. В дикой природе разнополых особей инстинктивно влечет друг к другу - безрассудно, с неудержимой силой - поэтому в ходе эволюции фауна сохранилась во всем своем многообразии. Но люди отличаются от животных и птиц наличием разума, способностью контролировать себя. А у человека цивилизованного, тем более ученого, самодисциплина стоит на первом месте.

Бенджамнин Корстэн продолжал свои исторические изыскания, в которых Виттория была незаменимым помощником, коллегой и переводчиком, что снова отсрочило помолвку, и нисколько не огорчило будущую невесту. Леди Эмилия хотела бы избавиться от падчерицы, но эгоизм отца-ученого, привыкшего к комфортным условиям семейного профессионального сотрудничества, пересилил все ее доводы.

Джафар квартировал в соседнем особнячке, а все дни напролет проводил с Корстэнами, столовался у них и сопровождал в экспедициях.

В срок Эмилия родила мужу долгожданного наследника, названного Ричардом. Виттория полюбила братика, ведь дети не виноваты в грехах своих родителей.

В тот год в Кахир приехал погостить кузен Николас – заочный помощник лорда Корстэна и хранитель коллекции в их родовом замке. Он готовил доклад о древней цивилизации Мисура, с которым планировал выступить весной в Королевской Академии. С огромной радостью он согласился участвовать в полевых работах.

Три месяца до Рождества они изучали храмовый комплекс, расположенный в нескольких часах езды от Кахира, в восточном измерении, один караванный переход. В список исторических памятников Бенджамин Корстэн внес его одним из первых, но смог приступить к его исследованию лишь через шесть лет.

Исторический объект не только хорошо сохранился, но и оказался воистину уникальным. Культовое сооружение, занимавшее большую площадь и похожее на лабиринт, с множеством дворов, залов и алтарных помещений, судя по отсутствию общего плана и заметной разнице в стилях, составлявших его частей, возводилось на протяжении нескольких веков. Крайние пристройки были больше, выше и помпезней центральных, архитектура каждой новой эпохи богаче и внушительней предыдущей.

Заброшенный священный город предоставил уникальную возможность сравнивать технику всех периодов и проследить развитие монументального зодчества в Древнем Мисуре.

- Скарабей… Чудесное создание, - сказал Джафар, освещая факелом стену одной из крипт, где на поблекшей фреске был изображен узнаваемый жук синего цвета, держащий в лапках красный солнечный диск. Учитель помогал Виттории, копировавшей в альбом рисунки и надписи. – Неудивительно, что древние люди его обожествляли.

- Это же обычный жук-навозник, - выразила недоумение девушка.

- Нет, не обычный, – улыбаясь, старец пригладил бороду. – Он способен делать совершенные по форме вещи.

- Шарики из навоза?

- Взгляни на это с другой стороны. Маленький жук лепит из бесформенной массы совершенно круглый предмет, как творец из хаоса создает свой мир… И катит его с востока на запад.

- Путь скарабея повторяет солнечный путь! Поэтому его изображения встречаются так часто? – она вдруг поняла, какую огромную роль в солярной религии Древнего Мисура играл скарабей. Среди множества звероподобных божеств, носящих на голове солнечный диск, он являлся полноценным и самодостаточным солнечным символом. – Обитатели долины Эн-Нейля думали, что божественный скарабей катит солнце по небосводу…

- И вращает небо в противоположном направлении.

- У нас гелиоцентрическая система, – возразила Виттория, будучи образованной дамой. – Земля вращается вокруг Солнца.

- Но ведь древние люди об этом не знали, - передразнивая ее, напомнил учитель. – А по ночам, наблюдая за звездами, они видели, что небо движется.

- Скарабеи забавные, – она прониклась симпатией к этим пустынным насекомым. – Суетливые и трудолюбивые. Еще и целеустремленные, получается!

- Во время ссылки в Ашай мне доводилось общаться с тамошними кочевниками, которые еще не полностью уверовали во Всевышнего и отчасти сохранили обычаи своих предков. Они говорили, что Небесный Скарабей – существо бессмертное, потому что возрождается. Он умирает вечером, уходя в загробный мир, и возвращается на землю каждое утро обновленным подобно тому, как из навозного шарика вылупляется потомство жука-скарабея.

- Возможно, кочевники заимствовали свои представления о мироустройстве из местной культуры, - предположила Виттория. – Все же земледельческая цивилизация была более развита, по сравнению с номадами. Все учатся у людей старших и более мудрых, а не наоборот.

- Мы сами, как скарабеи, – Джафар вздохнул, задумчиво глядя в темный угол и перебирая четки. – Всю жизнь суетимся, пытаемся создать что-то стоящее. Спешим, бежим по жизни вперед, неведомо куда… торим свой путь, катим свои «навозные шарики», которые оказываются не нужны нашим потомкам. И что, в конце концов, остается после нас на земле? Что-то зыбкое, ускользающее… Как след скарабея на песке. Вот он есть, а подует жаркий ветер – и занесет песком дорожку-ненадегу. Исчезает след…

- Моддарис, я ваша ученица, – искреннее сочувствие Виттории к учителю превратилось в признание-клятву. – Я продолжу ваш путь. Всеми своими знаниями я обязана исключительно вам. И Зира будет благодарна вам до конца дней за свое спасение.

- «Без нас кружился мир, без нас кружиться будет.

Вселенной все равно, и больно только нам…»

Джафара не стало через год. Он умер в своем городском доме, окруженный заботой двух старых жен и старшего сына, и был похоронен на магрибском кладбище под стенами Кахира.

Виттория поняла всё без слов, когда ей передали его четки из слоновой кости из тридцати трех бусин с подвеской в виде башенки – такова была последняя воля учителя. Неделю спустя вместе с Тизири она посетила скромную, как того требует магрибская вера, могилу Джафара абу Басира, с обелиском, обращенным к востоку, и эпитафией: «Бог наш, прости грехи наши и введи нас в райские сады». Делать подношения было непринято, но она положила на низкий холмик маленького скарабея из черного камня – символ бессмертия.

Став другом семьи, насколько может стать другом человек из другого мира, Джафар оставил о себе добрую память, которую Виттория решила увековечить.

Два года назад в «Курьере клуба путешественников» начали публиковаться заметки, объединенные общим названием «Беседы с советником восточного владыки», подписанные псевдонимом «Виктор Крофт». Это была идея кузена Николаса, с которым Виттория вела активную переписку через посольство, с его отлично налаженной почтовой службой. «Беседы», представлявшие собой воспоминания Виттории об уроках Джафара в художественном оформлении Николаса, были горячо встречены европейской публикой на волне все возрастающего интереса к Востоку. В последнем письме кузен сообщил, что ему поступило предложение от крупного издательского дома по поводу выпуска отдельным томом их совместного литературного эксперимента. Так же владельцы издательства хотели выкупить права на публикацию восточных сказок, две из которых, представленные в этом году в «Литературном альманахе», получили самые благожелательные отзывы читателей.

К этому времени в семье лорда Корстэна произошло очередное пополнение – родился второй сын, погодок первого, названный Дональдом.

Счастливый Бенджамин Корстэн выписал из Альбигонии подарки для жены и детей и вернулся к работе.

- У меня остается все меньше времени, - сказал он, – а вопросов становится все больше. Мы знаем, как выглядели люди, жившие на этой земле несколько тысячелетий назад, знаем, чем они занимались, в каких богов верили… видим, какие храмы они строили, но мы не знаем, почему они так делали, о чем они думали… Почему у них была такая религия? Одним солярным культом - просто поклонением солнцу - всего этого не объяснить. Они создали огромный пантеон богов, который, по приблизительным подсчетами, раз в десять больше любого известного языческого пантеона. Мы с тобой только заглянули в этот глубокий и неисчерпаемый колодец знаний, и мне представляется, что даже через сто лет, стараниями тысяч ученых, не будет достигнуто его дно.

Отложив намеченную экспедицию, Бенджамин Корстэн занялся систематизацией накопленных исторических знаний. В соавторстве с Витторией он написал три работы. Первая – «О загробном мире» - была посвящена погребальным обрядам. В ней содержались: рисунки и описания гробниц и предметов культа мертвых; версии относительно традиций и назначения атрибутики; медицинское заключение по мумиям, вскрытие которых Корстэны произвели в подвале казарменного лазарета. Во второй книге они представили многоликий пантеон, расположив мифологических персонажей по рейтингу, начав с изваяний которые встречались наиболее часто и закончив единичными находками. В этом своеобразном каталоге статья о «солнечном скарабее» стала самой большой. В фундаментальном труде «Архитектура цивилизации долины Эн-Нейля» они предприняли попытку разделить по периодам исследованные памятники, отмечая изменение в планировке и характерные для той или иной эпохи детали.

Судьбоносная встреча с лордом Алстоном, возглавлявшим дипломатическую миссию в соседнем Куфрейне, состоялась на званом ужине в посольском дворце, устроенном в честь пятидесятилетнего юбилея лорда Мэрвила. Отца необычайно заинтересовали его рассказы о загадочных статуях и барельефах, приобретенных им у местного населения и непохожих на мисурские, о руинах древних городов. Как известная личность в научных кругах, лорд Корстэн получил приглашение и предложение заняться изучением куфрейнских памятников.

Виттория знала о существовании другой древней восточной цивилизации, исчезнувшей как мисурская, задолго до прихода магрибов. Об этой культуре впервые ей поведал Джафар, который в молодости посещал Куфрейн. Он рассказал о большом, заброшенном и занесенном песком городе на караванном пути, по легенде, возведенном джиннами. Учитель лично исследовал развалины, и на него произвел сильное впечатление дворец, стены которого были украшены удивительно реалистичными барельефами - сценами из жизни царей, религиозных праздников, охоты и сражений. Девушка очень хотела увидеть этот город посреди Ашайской пустыни, но, будучи реалисткой, понимала неосуществимость своей мечты.

Лорд Корстэн, к неудовольствию жены, начал готовиться к переезду.

Эдвард Джон Пойнтер «Египетское рабство»

- Карликов?

«Нет-нет!» - Тизири замотала головой.

- Детей?

«Не детей. Выше ростом», - означало движение ее руки.

- А! Подростков? Юношей? Но они тоже маленькие!

«Зато между ног у них всё, как у больших».

Виттория поняла общий смысл жестов, хотя не представляла, каким образом Тизири их сравнивала.

- Ты с ними… это самое… в городе?

«Далеко… Пастухи».

- Ах ты! Пасторальная забавница…

«Зато сыта», – Тизири погладила живот.

В то время как Виттория держала себя в строгости и блюла благочестие, тарга не отказывала себе в грешных радостях.

- Но как? Как ты с ними договаривалась?

«Как-то…» - она развела руками. Похоже, «договориться» ей было проще простого.

- Ясно. Дурное дело – не хитрое. Ты их точно не связывала? Не воровала, как магрибы своих невест?

Не хотелось думать, что тарга утаскивала юношей в укромные места и насиловала. Она могла…

Тизири произвела несколько жестов, которые можно растолковать, что при виде женской груди у парней поднимается половой орган, и они начинают на нее молиться.

- Они тебя, наверное, принимали за гурию? Ведь они тоже вместе с тобой… «отправлялись на небеса»?

Являя самодовольство, Тизири издала грудной смешок.

- И если они потом кому-то расскажут, чтобы были с женщиной, им никто не поверит…

Тарга гукнула, поддакивая.

- Вах! Ты это делаешь с мальчишками, чтобы не забеременеть? – предположила Виттория, но Тизири на пальцах дала ей понять, что это глупость. - Ты знаешь способ предохранения?

Нежелательную беременность помогали предотвратить какие-то зеленоватые шарики, которые тарга достала из сумки и не без гордости продемонстрировала. Их не ели, а запихивали снизу.

- Но почему? Почему с мальчишками? Понятно, что у тебя, как у всех женщин, есть потребность, и, судя по всему, сильная, если ты идешь на такой неоправданный риск, - начала разбираться Виттория. – Боишься взрослых мужчин?

Тарга повертела руками. Значит, не очень боялась.

- Ты не хочешь выйти замуж? Хотя за кого? – девушка сокрушенно вздохнула. – Достойных кандидатур нет.

Тизири скривилась, выражая презрение к потенциальным женихам из своего окружения. С одной стороны, тарги не вступали в брак, с другой - среди подданных короля Якобуса для леди Арабеллы не нашелся бы такой же знатный и благородный муж, как Бенджамин Корстэн, а на меньшее она была не согласна.

- О! Ник! Николас Крофт, - обрадовалась она найденному решению. - Ведь он тебе нравится? И ты ему тоже очень нравишься.

Она вспомнила, как на раскопках кузен неловко ухаживал за таргой, которая снисходительно принимала его знаки внимания, однако не делала ему никаких многообещающих авансов. Хотя была не прочь проверить его потенцию, в чем призналась сестре, потребовавшей подробностей.

«Он очень милый молодой человек. Блондин… Только неуверенный в себе, - ответила тогда Тизири. – Нет. Никаких интимных отношений».

Во-первых, она не хотела портить свое реноме, а во-вторых, Николас мог испугаться, ведь у него строгое воспитание и рыцарские представления о дамах. Или неправильно понять, и тогда его благосклонность сменится неприязнью. А еще у него от волнения могло ничего не получиться, бывает, что мужчина из-за сильных эмоций не в стоянии взять женщину, и будет потом переживать, думать, что неполноценный.

- Зира, но если ты с Ником обвенчаешься, у вас все будет замечательно. Вы такая чудесная пара, правда.

Тизири постучала кулаком себя по лбу, мол, думай, что говоришь.

- Да, какая я дура, - увлеченная устройством личной жизни сестры, она забыла о законах высшего света. - Леди Матильда наизнанку вывернется, но не допустит мезальянса. Семейство Ника тебя не примет, даже если папа отвалит за тебя хорошее приданое.

Закусив губу, тарга кивнула.

- Почему ты не найдешь постоянного любовника? Какого-нибудь европейца… Не хочешь принимать на себя обязательства в отношении одного мужчины? Хотя, о чем я… Папа может узнать. Да, проблема, - резюмировала Виттория.

Торговый договор между королем Якобусом и калифом Мейятдином, заключенный около пяти лет назад, был важным шагом для расширения альбигонского влияния на Востоке. На Куфрейн - единственное из государств Дарийского залива, вступившее в дипломатические отношения с Альбигонией - делалась ставка, как на возможного стратегического партнера и союзника в этом регионе. Пока монархи обменивались подарками, а их советники просчитывали все возможные выгоды от военного альянса, постепенно увеличивался товарооборот, благодаря растущему интересу Восточной Морской Торговой Лиги. Торговля велась по трансокеанскому пути, проложенному королевской армадой в период колонизации Будастана.

Если в Средиземном море магрибы, в случае войны, могли выставить военные эскадры, то в государствах Дарийского залива, по факту, являвшихся морскими державами, кораблестроение не развилось до конкурентоспособного уровня, в виду огромного дефицита древесины, портовые сооружения не возводились, а судоходство на утлых барках оставалось каботажным. Таким образом, Торговая Лига, которая, наряду с Королевским флотом, была абсолютным гегемоном в тропических широтах, получила монопольное право на импорт и экспорт любых товаров, кроме оружия.

Целью визита лорда Алстона в Кахир было заключение договора о транзитном маршруте - от побережья Средиземного моря через Мисур, имевший выход в южные моря, до Куфрейна - сокращавшим время пути втрое. Караванный путь из Мисура в Куфрейн через Ашайскую пустыню альбигонский дипломатический корпус никогда не рассматривал всерьез. Подписание договора было отложено на неопределенный срок, однако лорд Мэрвил сумел добиться высочайшего позволения шаха Шершади - следовать в бухту Эль-Фазейр, где альбигонцев ждал на рейде фрегат королевского флота.

Морской переход от эль-Фазейра до устья Фарата занял десять дней.

Когда фрегат королевского военного флота встал на рейде у берегов Куфрейна, над древней крепостью на высоком холме был поднят черный, расшитый золотой вязью, штандарт с бахромой, оповещавший Тиград о прибытии дорогих гостей. Утром следующего дня у моря появилась встречающая делегация, с носилками для важных персон, волами для перевозки багажа и дюжиной кавалеристов из гвардии калифа.

Пышный прием, оказанный владыкой Куфрейна, и присланные угощения гостям очень понравились, однако хозяйская щедрость никого не обманула - ненависть к иноверцам у магрибов в крови, и если они ее скрывали, значит, им было что-то очень нужно. Выгода от их нынешней веротерпимости сулила в дюжину пушек и сотню ружей, произведенных в Альбигонии.

Посольство размещалось в одной из бывших резиденций калифа. Построенная во время правления деда Мейятдина и не отвечавшая растущим потребностям двора, она была оставлена. Стены дворца вобрали в себя стойкие ароматы восточных благовоний, и старожилы утверждали, что по ночам в крыле, где раньше находился гарем, бродят призраки убитых жен. На территории имелся небольшой бассейн, два колодца и очаровательный дичающий сад.

Лорду Корстэну с семьей предоставили апартаменты из четырех комнат в одном из корпусов. Виттория и Тизири поселились в домике, стоявшем особняком за основными зданиями, в котором в былые времена, вероятно, жил главный садовник. Флигель был покинут, но не захламлен, у магрибов не отнять любви к чистоте своих жилищ. Солдаты охраны заново побелили его снаружи и внутри. Девушки, давно привыкшие обходиться без помощи слуг, самостоятельно прибрались, завесили все проемы тяжелыми бархатными гардинами. Им принесли два топчана, с красивыми резными спинками – огромный для спальни и узкий для гостиной – раскладную ширму и низкий столик. Обстановку дополнили ковры и множество подушек разных цветов и размеров. Свои вещи сестры хранили в дорожном сундуке и плетеных коробах.

По восточным меркам убранство их дома было роскошным.

Они приехали в Тиград в самую благодатную пору - весной, когда, после разлива коварного Фарата, степи зеленели, природа цвела и благоухала, дни были не жаркие, а ночи - тихие и нежные. Казалось, что мир погружен в состояние благодатной праздности и покоя. Но подобная восхитительная погода царила не больше двух месяцев в году…

Куфрейн представлял собой незначительно поднимавшуюся к северу равнину с холмистым ландшафтом, которою южное солнце летом высушивало до изнуряющего зноя, зимой заливали дожди, а ранней весной затапливало половодье. Города и поселения, издревле строившиеся на возвышенностях, в тот или иной год, после особо обильных зимних осадков, в сезон разлива Фарата на два-три месяца практически превращались в острова, не спасали ни дамбы, ни отводные каналы.

Тиград – «благословенный, прекрасный и славный» – был большим и многолюдным городом, но «огромным» мог показаться только тому, кто не видел Кахир, а кочевник из пустыни или бедный пахарь, несомненно, принял бы его за «райский сад».

Пока лорд Алстон добивался разрешения властей на работу археологической экспедиции, секретарь посольства мистер Ларни провел для семейства лорда Корстэна несколько экскурсий по городу. Нарядившись в восточные одежды, они побродили по узким кривым улочкам старых кварталов, где дома из-за тесноты росли ввысь; постояли на площадях с великолепными храмами, сверху донизу облицованных цветными изразцами, сверкающими в солнечных лучах, как драгоценные камни; потолкались на шумных базарах; полюбовались издали на новую резиденцию калифа Мейятдина.

Тизири, как и Виттория носила паранджу, пояснив, что так она чувствует себя более уверено и защищено в чужой и незнакомой стране, а когда привыкнет, переоденется мужчиной, приклеит бороду и сходит на разведку.

Отец и дочь с интересом изучили находившиеся во дворе посольства памятники из диорита и известняка. Собранную лордом Алстоном коллекцию составляли две почти одинаковые - судя по всему, канонические - статуи сидящего на троне царя и пять вертикальных, выше человеческого роста, скругленных сверху плит, с детально проработанными барельефами древних правителей или богов - с завитыми волосами и бородами, в конических головных уборах, длинных одеждах с бахромой, с оригинальными жезлами. У некоторых персонажей было по две пары крыльев за спиной. Они охотились или воевали, стреляя из лука, вели беседы у «дерева жизни», совершали какой-то обряд с ведерком в руке.

При первом же взгляде на произведения искусства цивилизации древнего Куфрейна становилось ясно, что она не имеет абсолютно ничего общего с древнемисурской. Внешне это был совсем другой народ, с другой культурой, религией, письменностью, представлявшей собой символы из клиновидных штрихов.

Едва были улажены формальности и получено официальное разрешение на раскопки, отец, страстно желавший увидеть развалины древнего города на Мактум-тиле, немедленно отправился на северо-запад страны. К группе Бенджамина Корстэна консул прикомандировал военного картографа и отличного рисовальщика капрала Краста и еще четырех гвардейцев, а калиф Мейятдин, в знак заботы и уважения, приставил двадцать легких кавалеристов. Провизию и снаряжение везли на тридцати мулах.

По мере удаления от Фарата местность становилась все более безлюдной, реже попадались бедные деревушки земледельцев, но чаще встречались скотоводы, кочующие со своими стадами на север, ближе к Маарским горам, заснеженные вершины которых виднелись далеко на горизонте. Холмистые пейзажи очаровывали - зеленый покров прорезала ржавчина осыпавшихся склонов холмов, блестела гладь полноводных озер, еще не превратившихся в болота, над густыми зарослями тростника кружили стаи птиц.

Под конец пятого дня пути они добрались до конечного пункта назначения, где явственно ощущалось жаркое дыхание наступавшей Ашайской пустыни. Пологие вершины холмов, посеченные песчаными бурями, были абсолютно голые, между ними зеленели низины, где пока сохранялась влага сезонного потопа, и росли рощицы финиковых пальм

Издали древние руины на обширной возвышенности Мактум-тиля, более походившие на природные образования, нежели на творение рук человеческих, ничем не радовали глаз.

Лагерь разбили в сумерках, а ночью неподалеку раздался вой шакалов.

С раннего утра группа приступила к работе. После осмотра развалин безымянного города отец и дочь пришли к однозначному выводу, что архитектура древнего Куфрейна весьма своеобразна, а эти сооружения, возможно, были намного больше тех, которые они изучали на берегах Эн-Нейля. Только ныне от этих храмов и дворцов мало что осталось, поскольку их создатели, наряду с природным камнем, использовали кирпич-сырец, который не выдержал испытание временем. Грандиозные пирамиды оплыли и стали похожи на холмы, подобные тем, что их окружали. Еще были заметны грани и лестницы с бортиками, но о том, как изначально выглядели эти здания, оставалось только гадать. Произвести их реконструкцию не представлялось возможным.

Мощная крепостная стена со сторожевыми башнями, окружавшая город, превратилась в бесформенный вал, хотя местами проглядывала кирпичная кладка. В кольце внешних стен стоял дворец, в лучшие годы представлявший собой неприступную цитадель.

Здесь археологам улыбнулась большая удача. Для строительства резиденции древнего царя Куфрейна использовался обожженный кирпич и известняк. Когда приведенные людьми калифа магрибы из ближних деревень приступили к расчистке дворца, удивительные находки последовали одна за другой.

Первым открылся парадный вход, облицованный синими глазурованными кирпичами, составлявшими рельефные изображения шествующих львов — белых с желтыми гривами и желтых с красными гривами. За аркой начинался коридор, где на голубых стенах чередовались разноцветные быки и драконы. Пятиступенчатую лестницу в царскую приемную охраняли гигантские известняковые изваяния антропоморфов - крылатых быков с человеческими головами в высоких митрах. Зал с двумя колоннадами был украшен великолепными барельефами с сюжетными сценами из жизни царя – военный поход, битва, триумф, подношение даров, охота, отдых. По краям тронного пьедестала лежали грифоны с расправленными крыльями.

- В Мисуре - боги со звериными головами, а здесь все наоборот, - заметил лорд Корстэн. – Между древнемисурскими и этими божествами нет абсолютно никакого сходства.

- Их религиозный культ был связан с Луной, – Виттория указала на барельеф, где в верхней части на опрокинутом месяце, как ладье плыла звезда. Подобная деталь обнаружилась в других композициях. – Возможно, они жили по лунному календарю, как магрибы.

Декоративное убранство дворца, сохранившееся в прекрасном состоянии, представляло собой величайшее исторический памятник, но не позволяло понять народ, который его создал. Откуда он пришел? Куда ушел? А надписи, оставленные этими людьми, сами по себе не говорили. Лишь на единственный вопрос: «Почему погибла древняя цивилизация Куфрейна?» – можно было дать четкий ответ. Это могущественное государство пришло в упадок и погибло, потому что изменился климат. Приток Фарата, такой же обманчивый и опасный, обмелел и высох, и некогда плодородная, покрытая буйной растительностью область превратилась в бесплодную пустыню.

С наступлением жары раскопки остановились. Летнее белое солнце высушило и выжгло низины в округе. Воздух нагревался так, что становилось трудно дышать, а камни накалялись до того, что об них можно было обжечься. Густая тень лишь укрывала от палящих солнечных лучей, но не спасала от зноя. К этому нельзя привыкнуть, даже прожив на юге достаточно долго.

Оставалось завидовать скарабеям – удивительным созданиям, которым все нипочем – продолжавшим трудится на самом солнцепеке и катавшим свои навозные шарики в самые жаркие дневные часы.

Несмотря на тяжелейшие условия, за два месяца была проведена огромная работа: сделаны рисунки и описание, составлены планы и карта местности.

Никто не стал бы возражать, если бы лорд Корстэн забрал себе монументальные скульптуры и обливные кирпичи вместе со стенами. И сам он хотел присовокупить их к своей коллекции, с прочими предметами, найденными в ходе раскопок и упакованными в короба - небольшими бронзовыми статуэтками, чашами-курильницами на треногах, посудой, плоскими кирпичиками с клинописными текстами, - но не мог их демонтировать и транспортировать из-за отсутствия технических средств, ограниченного людского ресурса и нехватки тягловой силы. Пришлось отказаться от вывоза объектов до лучших времен.

Покидая Мактум-тили, Бенджамин и Виттория Корстэн планировали вернуться в древний город в конце осени, когда спадет жара. Напоследок они постояли перед изваяниями крылатых львов, прощаясь с ними, как со старыми друзьями. Действительно, расставаться с этими прекрасными антропоморфами было очень грустно.

Лучи восходящего солнца беспрепятственно проникли в зал и позолотили мужские головы с искусно завитыми бородами и мускулистые львиные тела с крыльями и выгравированными на каждом свободном дюйме четкими клинописными знаками…

В Тиграде Виттория занялась описанием археологических находок. Она могла часами рассматривать рисунки барельефов, считая завитки в прическах и бородах и количество перьев в сдвоенных крыльях, находила в изображениях что-то новое и выявляла сходные детали на разных плитах, размышляла о символике, царских костюмах и происхождении атрибутов власти.

Тем временем Тизири – не интересовавшаяся прошлым, живущая настоящим и не думавшая о будущем - закрутила роман с Томасом Грабсом. На лейтенанта посольской гвардии она обратила внимание сразу по прибытию, когда он со своими солдатами оказывал помощь в благоустройстве девичьего флигеля, и не преминула сообщить, что офицер ей очень понравился, и она «желает его телом».

К голубоглазым блондинам Тизири имела особую склонность. С первого же дня она не скрывала свое обожание в отношении приемного отца, потом смущала нежными взглядами кузена Николаса… И дело тут было не только в ее женском вкусе, но и наследственной памяти таргов, считавших себя потомками «белых великанов», детей Великой Богини-матери.

Томас Грабс – белокурый красавец и ростом выше тарги…

Их сближению способствовал вполне благовидный предлог. Тизири был нужен новый партнер для учебных боев. Бэртон постарел и быстро утомлялся, а ей не хотелось терять навыки. Она отказалась от идеи тренироваться на плацу вместе с солдатами. Да и лорд Корстэн настоятельно рекомендовал, не демонстрировать свою воинственность публично. «Леди не ведут себя, как дикие магрибы. Лучше бы о замужестве призадумались», - сказал он. И лорд Алстон не одобрит, будет выговаривать отцу за дурное воспитание приемной дочери. Но если бы лейтенант Грабс оказал услугу…

Виттория согласилась, что с молодым человеком приятнее коротать время, чем со старым камердинером отца, имея в виду вовсе не любовные отношения. Она знала о тайных желаниях Тизири, но надеялась, что Томас поведет себя по-рыцарски. Он же офицер и дворянин…

Поскольку Тизири не могла лично поговорить с лейтенантом, Виттория выступила в роли посредника. Пригласив Томаса во флигель для приватной беседы и угостив чаем с жасмином, она попросила его, если тот сочтет возможным, позаниматься в свободные часы с леди Арабеллой боевым искусством.

Томас поперхнулся охладительным напитком.

- Миледи, вы не понимаете, о чем просите! Вы знаете, почему с введением сабли, как основного холодного оружия, дуэли быстро вышли из моды?

- Ранения саблей более тяжелые, чем шпагой, - блеснула знаниями Виттория, дочь военного врача. – Во время поединков случалось отсечение конечностей. Дуэлянты становились инвалидами.

- И вы предлагаете мне сражаться с дамой? На саблях?

- Вы офицер и владеете оружием лучше, чем рядовые. Леди Арабелла будет сражаться с вами вполсилы.

Томас в недоумении повернулся к Тизири, которая, подтверждая слова сестры, медленно и величественно склонила голову. Взгляд молодого человека задержался на ее лице дольше, чем то позволяли правила приличия.

- Простите, - опомнился он, вырвавшись из плена прекрасных серых глаз. – Довольно со мной шутить, миледи. Оружие – не игрушка для дам.

- Лейтенант, мы не шутим.

Тизири поднялась и скинула халат. Оставшись в рубашке и широких штанах, она достала из-под подушек свою саблю и пригласила Томаса в сад.

- Томас, если вы откажитесь, то лишитесь нашего благорасположения, - пошла на маленький шантаж Виттория. Пусть он хотя бы попробует! - Неужели вам совсем неинтересно? Поверьте, леди Арабелла неплохо владеет оружием.

- Вы просто не оставляете мне выбора, - лейтенант улыбнулся и закусил губу, став похожим на озорного мальчишку. – Я поучаствую в «потешном поединке», но исключительно ради того, чтобы не утратить вашу благосклонность.

Сказать, что Томас был удивлен уроком – ничего не сказать – его глубоко впечатлил воинский талант «ночной львицы».

- Леди Арабелла, вам самой впору давать уроки фехтования, – в восторге он подхватил ее руку в перчатке и с саблей и склонился к ней в поцелуе.

Тизири от удовольствия закатила глаза и запрокинула голову.

Позаботившись о Тизири, Виттория предоставила ей возможность самостоятельно развивать дальнейшие отношения с кавалером, хотя оставлять сестру наедине с мужчиной было неправильно – у молодой леди должна быть компаньонка, и чем старше, тем лучше, - но ведь никто не знал о «деловых» свиданиях леди Арабеллы. Оставалось надеяться, что все обойдется.

Лейтенант Грабс находился на службе, поэтому не мог ничего планировать наперед, но когда был свободен, всегда приходил, соблюдая конспирацию, дабы не компрометировать даму. После встреч с ним тарга пребывала в задумчивости, и прежде, чем уснуть, долго ворочалась, тяжко вздыхала. Виттория подозревала, что Тизири – «изучившая» Тиград, раздобывшая ключ от «черного» входа и переодевшаяся в мужской костюм - пару раз использовала «пастушков» для умиротворения своей сластолюбивой натуры, но не признавалась, только неопределенно пожимала плечами. Не приставать же к ней было постоянно с одним и тем же вопросом…

Томас вел себя согласно рыцарскому кодексу почти два месяца. Он прилагал воистину героические усилия, чтобы устоять против дьявольских чар тарги и не поддаться искушению, притом что вынужденное монашество делает мужчин необычайно охотливыми до женского общества и крайне неразборчивыми.

Все было напрасно. Тизири соблазнила его. Верно, соблазнила! Завлекла неким обманным способом в постель. Офицер никогда не посягнул бы на честь женщины… Он скорей отрубил бы себе руку - саблей! – чем обнял даму.

По воле случая Виттория стала очевидцем этого эпического и знаменательного события - засвидетельствовала то, чем венчанные пары занимаются, в целях продолжения рода, традиционно ночью и под одеялом. Застукала любовников, когда вернулась во флигель за тетрадью с заметками о раскопках. Услышав жалобные стоны, доносящиеся из глубины дома, она испуганно замерла в дверях, и только спустя несколько секунд поняла, что никто никого не мучает, а наоборот…

Уличные туфли Тизири стояли у порога, и рядом с ними - мужские легкие ботинки!

«Неужели Зира и Томас делают это? Вместо того чтобы фехтовать в саду, они…»

Виттория вовсе не собиралась подглядывать, потому что культурные люди так не поступают, но неведомая сила повлекла ее к бархатной шторе. Порок притягателен… И у Тизири нет секретов от нее.

Осторожно заглянув в спальню, Виттория уже не могла отвести взгляд, хоть глаза выкалывай.

Картина грехопадения открылась ей во всей вызывающей и возбуждающей откровенности. Томас, со спущенными штанами, лежал между раскинутыми в стороны, согнутыми в коленях, голыми ногами Тизири и, опираясь на локти, прогибался в пояснице. Остававшаяся на нем белая рубашка не прикрывала напряженные ягодицы, и можно было увидеть анатомические детали мужского тела.

Виттория, наконец, удовлетворила свой научный интерес, смешанный с извращенным любопытством, и не нашла ничего безобразного в мужских придатках. Она увлеклась наблюдением за происходящим, которое вызвало самый живой отклик в ее душе.

- Белла, люблю тебя, - порывистым шепотом признался Томас. – Белла…

Тихонько коротко постанывая, Тизири извивалась под ним и шарила руками по его спине, поощряя и требуя ласки.

Нет, совокупление, определенно, не выглядело омерзительно – не казалось низменным животным актом, каким его представляла церковь - в целеустремленном слиянии красивых тел присутствовала своеобразная эстетика. Даже гармония. Ибо в любви сама природа диктовала естественные движения.

- Белла, даже не верится… Это как сон. Ты самый прекрасный сон в моей жизни, - Томас приостановился, чтобы осыпать лицо возлюбленной быстрыми поцелуями.

Витторией овладело страстное желание испытать неизведанное, гораздо более сильное, чем обычные приступы похоти. Оно ощутимыми волнами всколыхнуло все ее существо, стеснило грудь и мягким комом провернулось в животе.

- Белла… Жаль, что ты не можешь… звать меня по имени. Хочу услышать твой голос. Белла…

Тизири в ответ дерзко и безбоязненно стиснула его крепкий зад.

Виттория-женщина вожделела Томаса, как мужчину, дарящего наслаждение, хотя никогда прежде не представляла его в роли своего жениха, а Виттория-ученая дама гадала, как подобный простой механический процесс ведет к «полету на небо». Что служит толчком к достижению высшего блаженства, если все происходит так плавно и размерено? Может, тут дело в трении?

- Белла, - повторял любовник, как заклинание, сбившись с ритма. – О, Боже! Белла, я сейчас…

Он дернулся, приподнялся и, сунув руку между телами, задрожал и страдальчески заохал. Тарга зарычала и, выражая свое недовольство, ударила кулаком по плечу.

- Ты хотела… чтобы я в тебя? – удивился он. – Но ведь ты можешь… Нет?

Томас сдвинулся в сторону и уткнулся лицом в подушку. Тизири, в распахнутом халате с расстегнутым лифом, стянула со спинки топчана полотенце и вытерла живот.

- Простите, леди Арабелла, - он перешел на официальный тон и начал каяться. - Я не должен был это делать… Я очень виноват перед вами, миледи.

Благородный и обходительный, молодой офицер никогда не думал о дамах плохо и не подозревал, что давно избран жертвой в угоду похоти. Вероятно, он очень сильно переживал, и не только из-за того, что нарушил кодекс чести, кроме того показал себя слабым и беспомощным перед женщиной.

Виттория, относившаяся к лейтенанту Грабсу с симпатией и большим уважением, прониклась к нему сочувствием из-за того, что он попал в такую неловкую ситуацию.

«Бедный, бедный Томас, - подумала она. – Но я бы поставила десять к одному на то, что ты скорей поддался бы соблазну, чем устоял. И раз уж это случилось – дерзай! Оправдай надежды Зиры. Я в тебя верю! А то она развратит всех пастушков в окрестностях Тиграда».

Повернувшись на бок, Тизири прильнула к любовнику, терзаемому муками совести, погладила его лопатку, поцеловала в висок, прикусила мочку уха.

- Не знаю, что на меня нашло. Повел себя, как мальчишка. Случилось какое-то помутнение рассудка. Вы не должны были мне позволять…

Тарга печально вздохнула и, уложив его на спину, уселась верхом. Взяв его руку, она написала на ладони свое желание.

- Что «давай»? Вы хотите еще?

Кивнув, она принялась его ласкать нежными круговыми движениями. Сверху вниз. Плечи, грудь…

- Но я… но у меня… - он заерзал, устраиваясь удобней. - У меня мало опыта по части дам… Вероятно, я недостаточно долго продержался для того, чтобы вы тоже… получили удовольствие. Ох!

Прижав подбородок к груди, тарга разглядывала его мужское достоинство и что-то с ним делала. Виттории ужасно хотелось посмотреть, отчего Томас заохал, и почему заходили его бедра.

- Леди Арабелла… я очень постараюсь вам угодить. Ой!

Она приподнялась и, направив его в себя, опустилась. Они застонали в один голос. Действие было скрыто халатом, но Виттория догадалась, что они снова соединились.

- Желаете так… меня взять? Будь, по-вашему. Я заслуживаю того… чтобы вы меня, в наказание за невоздержанность… изнасиловали. Я – ваш. Берите меня всего целиком! – к нему возвращалась самоуверенность. – Белла, ты такая… такая красивая.

Тизири вытянулась от прикосновения мужских рук, накрывших ее груди, и пискнула, когда Томас, решительно настроенный исправить свою оплошность, сорвал с ее плеч одежду…

Вечером между сестрами состоялась откровенная беседа.

Оказалось, что Тизири чутким слухом охотницы уловила чужое присутствие, но от того факта, что Виттория подглядывала за ее любовными играми, ей было еще приятней. Не стесняясь, тарга дала понять, что не против визионизма.

- Зира, это же верх бесстыдства, выставлять напоказ то, что должно оставаться в тайне ото всех, - возмутилась Виттория и ударила себя в грудь. – Мне стыдно уже только оттого, что я стала свидетелем твоего греха, соучастником твоего преступления перед Богом! Ты же считаешь это просто дополнительным стимулом. Невообразимо! Больше не буду смотреть, как ты прелюбодействуешь. Уволь!

Тизири фыркнула.

- Совести у тебя нет! Все тебе - трын-трава.

Тарга потянула себя за нос, обвиняя сестру в любопытстве.

- Да, мне было интересно, - согласилась Виттория, – потому что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Но я немного потеряла бы, если б вообще не увидела, как вы… как делаются дети. И вы не детей делали! Ведь ты не состоишь с Томасом в браке. Вы занимались этим не ради продолжения рода.

«И что ты почувствовала?» - склонив голову, Тизири попросила поделиться впечатлениями, приложив ладонь к груди сестры, потом – к животу.

- Не думаю, что чувствовала то же, что и ты, – Виттория пожала плечами. – Да я физически не могла ощутить то же самое, потому что не сидела верхом на лейтенанте. Но не предлагай мне пробовать! Не искушай. Постараюсь придерживаться аксонского кодекса поведения и не следовать обычаям таргов, - твердо заявила она, однако пробудившаяся в ней женщина хотела обратного…

В тот день довольная Тизири, «слетавшая на небо» целых три раза, уснула быстро, а Виттория еще долго ворочалась, изводя себя завистью к счастью сестры и пытаясь унять свою эротическую фантазию.

Благодаря развратной сестре, она узнала о себе нечто новое, но пока не успела разобраться с этими ощущениями, поскольку для анализа душевного состояния не было никакой возможности – мешал соблазнительный живой образ полуобнаженного мужчины в традиционной мисурской юбке.

Прекрасный призрак, порожденный ее сластолюбием и вызывающий приступы любострастного томления - он не давал ей покоя, преследовал в течение всего дня, возникая ни с того ни сего - настолько навязчивый, что вклинивался в мысли о работе.

Ее воображаемый любовник…

Хотя она никогда не размышляла на тему романтических и более тесных отношений с мужчиной, и ни одного из своих знакомых противоположного пола не представляла в столь экзотическом наряде.

И это был не Томас! Она была уверена, что это не лейтенант Грабс, пусть не видела лицо, и даже с закрытыми глазами рассмотреть его лучше не удавалось. Это был какой-то другой, абстрактный мужчина, с бронзовой кожей, в отличие от бледного Томаса. Молодой и сильный, с широкими плечами и узкой талией. С пупком и сосками!

Виттория попала во власть этого наваждения, и не могла от него избавиться, будто навечно заклейменная своей порочностью. Не помогали никакие разумные доводы…

В ее жизни, где все было разложено по полочкам, и всему имелось свое объяснение, подобное произошло впервые. Она просто не знала, как относиться к тому, что с ней творилось. Подозревала, что причина ее странного вожделения кроется в унаследованном от мамы горячем ибертанском темпераменте, хотя изрядно разбавленном папиным аксонским хладнокровием, тем не менее, обострявшем восприятие. События минувшего дня, безусловно, произвели на нее глубочайшее впечатление, как и вид прекрасно сложенного мужского тела - не нарисованного мисурца – и вызвали сильнейший эмоциональный всплеск, чем нарушили внутреннюю гармонию, что в свою очередь спровоцировало появление в ее голове мужчины-миража.

Тизири, посвященная в суть проблемы, ясное дело, не видела в этом проблемы. Она вынесла простой вердикт: сестре нужен реальный мужчина, во плоти, с которого можно снять юбку. Что для Виттории было абсолютно неприемлемо.

Со временем это прошло…

Любовники продолжали тайно встречаться. Ночью они уединялись в саду, потому что во флигеле на топчане спала Виттория. О том, чтобы Тизири посещала лейтенанта Грабса в его комнате, и речи не могло идти.

Поползли слухи об их связи. Но это был анклав – все у всех на виду…

Лорд Корстэн, отказавшись от решения вернуться на Мактум-тили, отправился на другой холм - Хаср-тили, который находился всего в трех днях пути на север. И не прогадал. Он нашел храм, посвященный неизвестной древней богине, но это стало понятно только в конце сезона...

Возвышенность была изрыта магрибами из окрестных деревень, считавших ее курганом древнего царя и проделавших множество шахт в поисках входа в усыпальницу с золотыми убранством. На самом деле главные ценности находились гораздо ближе к поверхности земли.

В прошлом храм стоял на вершине пирамиды, сложенной из необожженного кирпича. Оставшись без должного ухода, сооружение развалилось и оплыло, а барельефы, украшавшие алтарную часть, оказались погребены под слоем комковатой глины, в которую обратились кирпичи. Определив примерное местоположение надстройки и обозначив площадь предстоящих работ, группа приступила к раскопкам. В течение сезона нанятые землекопами магрибы расчистили и подняли на поверхность четыре известняковые плиты с разнообразными сюжетами – ритуальными и бытовыми. Находки – их вес и размеры не создавали особых проблем для транспортировки - одну за другой отвезли в посольство на большой арбе.

Богиню обнаружили последней, на пятой плите.

Магрибы отказались раскапывать памятник, когда показалась голова молодой женщины с опрокинутым месяцем на макушке, похожим на рога.

- Лейлах, Лейлах, - бормотали они, приняв древнюю богиню за дьяволицу, которая, по-магрибскому поверью, пила кровь младенцев и насылала на мужчин половое бессилие.

Работу продолжили менее суеверные альбигонские гвардейцы и сам лорд Корстэн.

Барельеф - объемное, выступавшее наполовину, статическое изображение - отличался от всех известных, в том числе, находившихся в посольстве. Кроме того, женское божество встретилось впервые…

Обнаженная – с небольшими коническими грудями, узкой талией, полными бедрами, расправленными крыльями и орлиными лапами - она стояла на спине лежавших львов. В правой руке она держала короткое копье, в левой – колосья. По обе стороны от нее были искусно выгравированы змеи и совы, очевидно, являвшиеся ее тотемными животными.

- Универсальная богиня, ты не находишь, Вита? - Бенджамин Корстэн, ласково водил по барельефу щеткой, удаляя остатки глины из бороздок. – Копье и колосья.

- Атрибутика позволяет идентифицировать ее, как богиню войны и плодородия, - задумчиво подхватила Виттория. - Совместили несовместимые функции. Какие-то странные у них были представления… Или она защитница посевов?

- Удивительно, что в древнем Куфрейне, где общество было сугубо патриархальным, появилось женское божество такого высокого ранга. Судя по львам – «царям зверей» и символам высшей власти – это одно их верховных божеств местного пантеона.

- В этой связи, по наличию копья так же возникают вопросы. В подобных сообществах для женщин на оружие накладывается табу.

- Верно. Прежде нам с тобой еще не попадались изображения обнаженной натуры. Это первое… Да и женщина, насколько мне помнится, попалась только один раз, задрапированная с головы до ног и в шапке.

- Совы – ночные птицы, которые символизируют мудрость и связь с подземным миром. Змеи… - Виттория провела пальцем по извивающейся вертикальной ленте змеиного тела. – Это не кобра, как в Мисуре.

- Может, она имеет какое-то отношение к медицине? Или знахарству, колдовству…

- Да, вероятно, без магии тут не обошлось. Хотя, возможно, эти змейки отождествляются с водой. Влагой… Утренней росой. Голову богини венчает молодой месяц, который, сам по себе, является символом возрождения. В этом случае, и связь с урожаем очевидна, как появление новой жизни. Вода в сезон разлива несет земле плодородие, с лунным календарем согласуются сельскохозяйственные работы, новый урожай обеспечивает выживание народа.

- Весьма загадочная дама…

Плиту с богиней перевозили, накрыв брезентом, дабы не пугать население.

Весной их археологическая экспедиция отправилась в путешествие на север по правому берегу Фарата. По пути они осматривали холмы и картографировали местность, совмещая научную работу со шпионажем. О последнем, естественно, вслух никто не распространялся.

Виттория восхищалась талантом капрала Тима Краста, который стал их постоянным спутником. Этот меланхоличный немногословный молодой человек обладал уникальной зрительной памятью и твердой рукой. Он успевал не только чертить карты, но рисовал с натуры чудесные панорамные пейзажи.

В селениях они скупали древности, в основном, статуэтки богов, царей, животных. Земледельцы находили их на полях и украшали ими свои лачуги, как некими предметами роскоши. Они сами приносили артефакты в лагерь, услышав, что «неверный» готов за них заплатить. Но лорд Корстэн на торгах присутствовал лишь как эксперт, потому что всеми финансовыми вопросами в экспедициях занималась Виттория, потому что знала восточный менталитет и местные рыночные законы. Отец, проживший на Востоке десять лет, хотя понимал магрибский, оставался бесхитростным европейцем.

В конце весны все находки, бережно упакованные в плетеные короба, были отправлены в Аксонию на зафрахтованном судне Торговой Лиги. В эту коллекцию так же вошли барельефы лорда Алстона, которые он уступил за щедрую компенсацию. В порту Брингена груз должен был встретить Николас Крофт.

Все предметы искусства сплавили к Старой крепости на плотах по Фарату, вернувшемуся в русло после паводка. Бенджамин Корстэн и Виттория лично руководили погрузкой и размещением на борту бесценных объектов древней цивилизации.

Они тепло расстались с Девлят-пашой, наместником калифа в южной провинции, в резиденции которого гостили в ожидании альбигонского фрегата, и вернулись в Тиград, охваченный религиозными волнениями.

Фундаменталисты выступали за «настоящую веру», требовали вернуть «священный суд» и призывали к борьбе за очищение религии от привнесенного последователями великого пророка.

«Слова, которые не говорил Учитель, в нашей вере не нужны, ибо они неправильные. Только своему великому Посланнику Бог доверил Истину», - говорили они.

Город наводнили бродячие аскеты, юродивые, разбойники и воры, почуявшие легкую наживу. На тиградских базарах красноречивые проповедники собирали толпы слушателей. Воинственные ревнители веры срывали молебны в храмах и устраивали потасовки с прихожанами.

Пролилась кровь…

Несмотря на аресты подстрекателей, мятеж не стихал.

Калиф Мейятдин – «сын Пророка, брат Солнца и Луны, внук и наместник Бога на земле, властелин Куфрейна, несравненный и непобедимый воин, надежда и утешитель правоверных» - пригласив к себе консула лорда Алстона, лично заверил, что альбигонской дипломатической и торговой миссии ничто не угрожает…

Painting by the french architect, Pascal Coste, visiting Persia in 1841.

Jean-Paul Laurens «Palace of the French Mission in Teheran»

Alberto Pasini Yeni Djami.1867-68 гг.

Alberto Pasini Almea Color Arancio

- Зира, мне плохо. Меня тошнит. Мне кажется, ко мне прилипла вонь этого магриба. Чувствую себя ужасно грязной, – Виттория потрогала опухшую щеку и облизала разбитую губу. – Хочу помыться. Нет! Хочется содрать с себя кожу.

Тизири взяла ее за плечо и легонько встряхнула.

«Знаю, что ты чувствуешь. Мне в плену было гораздо хуже, чем тебе сейчас. Если бы я себя жалеть, то сошла бы с ума».

- Я себя не жалею. Я ненавижу себя!

«Посмотри на меня! Мне вырвали язык, а у тебя все на месте. Я была одна и сидела в клетке, а ты на свободе, и я рядом с тобой. Я пережила свое горе, и ты справишься со своей болью. Ты сильная. Ты мне нужна в здравом рассудке».

- Да, ты права, - согласилась девушка. – Я должна взять себя в руки, ради тебя… Мы должны вернуться в Кахир и рассказать о том, что здесь произошло.

Она – сильная. «Победительница»… Она чудом осталась жива. Если это знак свыше, то его надо принять. И положение вовсе небезвыходное…

«Думай, как будем выбираться отсюда».

- В Старую крепость идти нельзя, - Виттория попыталась сосредоточиться на решении единственной главной в настоящее время, жизненно-важной задачи. - Посольству деваться было больше некуда. Для них это был единственный путь эвакуации. Не уверена, что комендант открыл бы нам ворота. Только представь, что могло произойти там, на берегу, если бы нас не впустили… К Девлят-паше мы не можем обратиться за помощью, несмотря на его клятвенные заверения. Сейчас иноверцы в его доме будет самыми нежеланными гостями. Ему нет никакой выгоды, спасать неверных, тем более, женщин. Это Восток… Даже если допустить, что он проявит благородство… или милосердие и сжалится над нами, тем самым он навлечет на себя гнев единоверцев. Помогать нам – для него смертельно опасно. Сегодня мы никому не можем доверять… - она покачала головой, и случился новый приступ головокружения, в висках болезненно запульсировало. - В Тиграде произошел не просто дворцовый переворот – в Куфрейне началась религиозная война. Мы для магрибов, по определению, «неверные» и «нечестивые». В этой стране нам не найти убежища, потому что их священная книга говорит: «Сражайтесь с неверными, которые рядом с вами… убивайте везде, где встретите… Всевышний любит только богобоязненных… Сражайтесь с неверными, как с искушениями, пока вера не будет полностью посвящена Богу…» И ведь нет никакой гарантии, что если мы дождемся альбигонский фрегат, прячась все это время где-нибудь на берегу, то поднимемся на борт. Господи! Зира, нас убьют, и никто ничего не узнает.

Тизири зло зарычала, осуждая панику.

- Надо самим выбираться. Через Ашай. По караванному пути.

- Угу, - поддержала тарга.

- Ты знаешь какой-нибудь приличный караван-сарай поблизости?

Тизири подтвердила жестом.

- Значит, мы отправимся туда и договоримся с владельцем каравана, идущего в Мисур.

Гукнув еще раз, Тизири потянула подол ее рубашки и показала на свой халат.

- Верно, - согласилась Виттория. - Пожалуй, мне тоже следует переодеться в мужские вещи. Меньше внимания буду привлекать. Тогда с утра пойдем на базар и купим пару комплектов, халат, ткань для тюрбанов. И продукты надо купить. Деньги у нас, слава Богу, есть. Много денег. Хорошо, что все средства на рабочие расходы хранились у меня. Спасибо папе.

Благодаря тому, что Бенджамин Корстэн возложил решение всех финансовых вопросов, связанных с научной работой, на плечи дочери – девушки не по годам благоразумной, серьезной и экономной - теперь она стала богачкой, по местным меркам. В ее распоряжении имелся солидный капитал в куфрейнской и мисурской валюте.

Тизири прижала руку к ее животу и вопросительно кивнула.

- Нет, не беспокоит, – она поняла, что интересует таргу. – У меня душа кровью обливается…

Сестры остались в убежище до утра, идти им было некуда - базары и городские ворота открывались с восходом солнца. Погромщики до глубокой ночи рыскали по территории миссии в поисках наживы, мародерствовали, обирая трупы, и вывозили мебель. Прочесывая сад, магрибы с фонарями прошли по дорожке в двух шагах от кустарника, за которым затаились девушки. Пятно света пугающе обшарило свод кружевной листвы прямо над их головами.

Надо было немного отдохнуть перед новым трудным днем. Однако, несмотря на страшную усталость, к Виттории долго не шел сон. Она вздрагивала от каждого звука, каждого шороха в ночи. Стоило прикрыть глаза, как воспаленное воображение рисовало жуткие картины убийств. Сестринские объятия Тизири, дарившие чувство защищенности, не помогали расслабиться. Лишь к утру она забылась в тревожном сне.

Едва забрезжил рассвет, Тизири разбудила ее, пристально рассматривая ее лицо.

- Все хорошо, Зира, - Виттория раскачивалась с тяжелой головой. – Я жива. Только у живых болит голова… Нет! Всё ужасно! Папу убили. Проклятые магрибы всех убили! Неужели все, кроме нас, погибли?

Тарга тяжким вздохом выразила свое сожаление.

- Мы даже не сможем их похоронить… отдать последний долг.

Тизири заплела ее волосы в косу и, скрутив в пучок, убрала под бархатную шапочку.

«Увидишь страшное, - предупредила она пред выходом. – Выдержишь?»

- Не беспокойся, не грохнусь в обморок при виде мертвецов, - заверила Виттория. - Я дочь полевого хирурга и вскрывала мумии.

Она надела паранджу и взяла переметную сумку, на тот случай, если тарге придется сражаться.

Бесцветный мир еще дремал, погруженный в прохладный прозрачный сумрак. Гнетущую гробовую тишину нарушало лишь щебетание ранних птах. К утренней свежести, поднявшейся с реки, примешивались миазмы смерти.

«Сто лет угнетения лучше одного дня безвластия», - гласила восточная мудрость. И это были не пустые слова…

Разоренная резиденция производила жуткое впечатление. Религиозные предубеждения не помешали магрибам вынести с территории «богомерзкого и проклятого» посольства все, что можно. Трупы своих единоверцев, погибших в бою с гвардейцами, они сложили под стеной главного корпуса, дабы их забрали родственники для погребения до заката. Тела «неверных» они оставили там, где тех настигла смерть. Почти все покойники были обезображены, некоторые обезглавлены – религиозные фанатики вымещали свою лютую непримиримую ненависть даже на мертвых иностранцах.

- Зачем? Так нельзя! Почему нельзя верить, никого не убивая при этом? Эти люди не сделали магрибам ничего плохого, - причитала Виттория, сдерживая тошноту и сжимая под одеждой на груди крестик и четки. - Да упокой, Милостивый Господи, души рабов твоих, мучеников…

Она впала в прострацию, глядя как будто со стороны на безумную жестокость реального мира. Образовавшая у нее внутри пустота превращалась в бездну.

Держась близ укрытий, сестры направилась к корпусу, в котором жил Бенджамин Корстэн с новой семьей. Перед поворотом Тизири остановила сестру, показав на пальцах, что пойдет первой, и приказала молчать и смотреть во все глаза.

Первым они нашли старого Бэртона. Похоже, его тело выбросили из окна. Его желтая восточная рубаха почернела от крови.

Опустившись на колено рядом с убитым наставником, Тизири склонила голову и перекрестилась, прощаясь и мысленно давая клятву отомстить. В ее длинном поминальном списке появилось еще одно имя…

- Обязательно закажем отпевание… по возвращению домой… если вернемся, - сказала Виттория и, заметив на земле детский чепчик, безотчетно подняла его и отряхнула.

На лестнице у входа в отцовскую квартиру валялся магриб. Поначалу принятый сестрами за мертвого, он оказался мертвецки пьяным. Когда Тизири пнула его в бок, он попытался сесть, не выпуская из руки бутылку бренди.

- Пойдите прочь, шайтаны! – пробормотал враг, бог которого запрещал употребление спиртного, и наделивший себя правом лишать жизни людей другой веры и грабить их дома. – Зачем вы прогнали гурий, а? Коварные создания… Где мои прекрасные гурии? – он противно захихикал.

Тарга пресекла его веселье одним движением, перерезав ему глотку. Виттория лишь брезгливо поморщилась, без капли жалости.

Сестры вошли в распахнутые двери апартаментов. На белых стенах коридора чернели брызги запекшей крови, кто-то оставил смазанный отпечаток окровавленной ладони. Виттория приняла этот след за знак прощания, будто отец перед расставанием подал ей руку. Она протянулась к следу, но не решилась дотронуться.

«Жди здесь, - наказала Тизири, - Я тебя позову», - и поднялась на второй этаж.

Виттория заглянула в дверной проем кабинета. Магрибы не только вынесли немногочисленные предметы обстановки, но даже сняли двери и оконные ставни. На полу, вперемежку с черепками разбитой керамики, лежали книги, тетради, листы с рисунками, картами местности и планами раскопок по двум последним экспедициям. Девушка торопливо собрала все работы капрала Тима Краста и, свернув их в трубочку, сунула в сумку. Записи можно восстановить, а чертежи были уникальны и представляли огромную ценность для истории.

Она испугано вскрикнула, когда в кабинет стремительно ворвалась Тизири и, подхватив ее под локоть, повела к выходу.

- Ты нашла их, Зира? Нашла, да?

- Угу…

Вопреки ожиданиям, тарга тянула ее во двор.

- Зира! Ты не хочешь, чтобы я их увидела? Они совсем в плохом состоянии? Ты щадишь мои чувства? Но ведь там мой папа. Что с ним сделали? Что с братиками? – заупрямившись, Виттория остановилась.

Указав пальцем на потолок, Тизири троекратно осенила себя крестным знамением.

- Отправились в Царствие Небесное, - перевела она ее жесты на язык слов. - Прими да упокой, Господи, их души… Я должна их увидеть!

Отрицательно замотав головой и усмирив строгим взглядом, Тизири силой потащила ее из дома, подальше от места гибели родных.

Темнота рассеялась. Восходящее солнце позолотило небосвод.

Следовало скорей покинуть территорию посольства, пока не вернулись мародеры. Безопасней всего было выйти в город через калитку в проулок.

Свернув за угол, сестры встретили трех магрибов-горожан. Виттория поспешно набросила на лицо плотную вуаль и склонила голову, а Тизири схватилась за саблю, но опасения были напрасными. Их сочли за земляков-единоверцев.

- Мир тебе, брат! – приветствовал таргу один из ранних визитеров и в ответ получил кивок. – Давно здесь? Мы, вот, опоздали… на священную войну. Только вчера вечером в город вернулись, а тут такие дела! Неверных резали, как баранов… Жаль, без нашего участия. Упустили случай показать силу своей веры и отличиться перед Всевышним. Добро какое-нибудь еще осталось или уже все поделили? Чего молчишь?

- Молчит из-за таких зверей, как вы, - отчеканила Виттория на магрибском, став голосом немой сестры. – Из-за вас - трусливых, жадных, неграмотных дикарей, которые воюют с женщинами.

Перестав улыбаться, магрибы встревоженно переглянулись.

- Что за вздор несет твоя жена, приятель? – обратился предводитель троицы к Тизири.

- Вы - жалкие слепцы, если думаете, что ваш правоверный «прямой путь» ведет в райские кущи. Все вы полетите в огненную бездну в соломенной одежде, скованные одной цепью! – злобно пророчествовала Виттория, с вызовов расправив плечи и вскинув голову. – Будете вечно жариться в адском пекле и пить гной!

- Ты сошла с ума, женщина! Да как ты смеешь! – они оторопели от неслыханной дерзости. Но еще страшней для суеверных магрибов было упоминание божьих кар. – Кто тебе дал право открывать рот в мужском разговоре!

- Кого вы победили в своей «священной войне»? Слабых и беззащитных? – бесстрашно продолжала девушка обвинительным тоном. - Для вас святое дело - убивать детей? Невинных детей, делающих первые шаги и еще не различающих добро и зло…

- Она у тебя дурно воспитана. Ты ее мало бьешь, - упрекнул вожак мнимого мужа. – Своими глупыми речами она навлекает на тебя беду. Укоротил бы ей язык!

- Вах! Да они не наши, - догадался его товарищ.

Магрибы сказали достаточно для смертного приговора…

Впрочем, их судьба была предрешена в тот миг, когда они попались на глаза Тизири, жаждавшей крови. Прежде, ради приемных родителей, она проявляла терпимость, но теперь ее вечные враги сами освободили ее от клятвы, дав безграничную свободу для возмездия. Ее клинок уже ничто не сдерживало в ножнах.

Магрибы не успели понять, откуда в ее руке появилась сабля. Против «ночной львицы» у них не было ни единого шанса, никто из них не успел даже выхватить кинжал, который вряд ли их спас бы.

Виттория впервые увидела, как сражается Тизири, применяя свое воинское умение в настоящем деле.

Это было завораживающе страшно.

Дочь воинственных матерей, рожденная для сражений – «ночная львица» действовала стремительно, точно и безжалостно, будто была не человеком, а бесчувственным и отлично отлаженным механизмом.

Как мельница… Крылья крутятся, жернов неумолимо вращается… жестоко перемалывая жизни.

Склонившись к врагу, умиравшему в мучительной корче, бывшая магрибская пленница широко отрыла рот и показала ему то, чем никогда не пугала близких - причину своей немоты.

Виттория остолбенела, силясь осмыслить, что произошло. Ситуация изменилась очень быстро. Ведь только что магрибы стояли, но вот они уже лежат мертвые.

Тарга обняла сестру за плечо и повела к калитке.

Изрубленное безголовое тело Томаса Грабса лежало прямо на пути…

Тизири безошибочно опознала его, узнала сердцем. Рухнув на колени, она на четвереньках подползла к погибшему лейтенанту и, приподняв, прижала к груди. В сватке с магрибами ни один мускул не дрогнул на ее лице, теперь же на нем отразилась целая гамма эмоций - непонимание и боль, отчаяние и протест, нежность и ненависть…

Она звала возлюбленного, беззвучно кричала и проклинала спокойствие небес…

С монотонным скорбным мычанием она раскачивалась, как мать, баюкающая свое дитя. Оплакивала, прощалась и просила прощение.

Недалеко послышались голоса.

- Зира! – окликнула ее Виттория. – Магрибы идут. Нам надо скорее бежать отсюда. Зира! – она постучала ее по спине. – Прошу тебя, пойдем.

Тизири подняла на нее полные слез глаза, и вдруг ее мутный взор прояснился и обратился в сторону главных ворот.

- Нет! Зира! Нет! – Виттория испугалась, что тарга из мести начнет бой, в котором не победит, потому врагов намного-намного больше. – Зира, их много, ты не сможешь убить их всех! Сейчас ты не будешь с ними сражаться! Потом, но не сегодня. Ты не бросишь меня! Пойдем, - пыталась она вразумить сестру, которая к ее облегчению уступила.

Тизири бережно уложила тело возлюбленного и медленно поднялась. Виттория двумя руками схватила ее предплечье и потянула на задворки, к маленькой железной дверце.

Всадники

Альберто Пазири. Мечеть в Тулуне. 1861