Валерия Вербинина

– О Мадленке Соболевской, – объяснила Амалия. – Правда, автор здорово напутал и вообще исказил некоторые факты, но это точно она.

Германский агент уставился на Амалию с плохо скрытым раздражением.

– О Мадленке? Вы что, шутите?

– Вовсе нет, – возразила Амалия. – Ее мужа звали Боэмунд фон Мейссен, хотя этот осел – я имею в виду автора статьи – совершенно о нем не упомянул. Мейссены были очень известным родом, но он пресекся в прошлом веке. Последняя представительница этого семейства, Амелия, стала моей прабабушкой, и, кстати, в честь ее меня и назвали. – И Амалия мило улыбнулась.

– Постойте! – вскинулся немец. – Насчет Мейссенов вы, конечно, правы, но вы зря утверждаете, что Боэмунд был мужем Мадленки. Дело в том, что они никогда не были женаты. Да и не могли быть.

– Это почему же? – рассердилась Амалия.

– Потому что, – рявкнул немец, – он был, черт меня дери, крестоносец и рыцарь Тевтонского ордена. Он вообще не мог жениться.

– Да? – задумчиво изрекла Амалия. – Значит, он сложил с себя обеты.

– Чушь! – фыркнул германский агент. – Это было простое сожительство.

– Сударь, – сухо заговорила уже рассерженная Амалия, – вы что, подразумеваете, что моя почтенная пра-прапра… словом, отдаленная бабушка была бесчестной женщиной? Вы это имеете в виду?

– Я этого не говорил!

– Попрошу вас не чернить моих предков! – заявила Амалия запальчиво. – Предков, о которых вам, кстати, совершенно ничего не известно!

– Очень даже известно, – рассвирепел немец, – ведь это и мои предки тоже!

Амалия всегда гордилась тем, что никто и никогда не мог застать ее врасплох, но сейчас она смогла только промямлить:

– Да?

– Именно так, – ответил немец. – Кстати, моя фамилия фон Лихтенштейн. Вам она что-нибудь говорит?

Амалия мгновение поразмыслила.

– Ну да, одна из правнучек Мадленки вышла замуж за какого-то фон Лихтенштейна. Так вы что, и в самом деле потомок Мадленки?

– Так же, как и вы, – заметил ее собеседник.

Амалия открыла рот, но не смогла придумать ничего путного и поспешно закрыла его.

– Граф Рудольф фон Лихтенштейн, к вашим услугам, – церемонно представился наконец германский агент. – Да, если вам интересно: я и есть, как вы выразились, тот осел, который написал это небольшое исследование. Внизу под статьей вы найдете мое имя.

Дрожащими руками Амалия раскрыла журнал и убедилась, что ее спутник говорит правду.

– Ну надо же! – пробормотала она, все еще не веря своим глазам. – C’est épatant![10]

– Я интересуюсь генеалогией, – говорил меж тем Рудольф, тревожно поглядывая на мерно перекатывающиеся волны за бортом, – и всегда рад поделиться своими знаниями с другими. А теперь признайтесь, фея летающего канделябра, что вы не имеете никакого отношения к моей досточтимой прабабушке фройляйн Sobolewska и что вы все это выдумали, чтобы вывести меня из себя.

– Нет, – честно призналась Амалия, глядя на него смеющимися глазами, – это все чистейшая правда, дорогой кузен!

Германского агента аж передернуло от такой фамильярности.

– Неужели? – недоверчиво спросил он. – Что ж, проверим. Сколько у Мадленки было детей?

– Шесть, – не колеблясь, ответила Амалия. – Боэмунд-младший, Себастьян, дочь, о которой не сохранилось никаких сведений, младший сын Михал и еще двое детей, которые умерли в младенчестве.

Рудольф почесал висок.

– Ну ладно… А что вы скажете о муже Мадленки?

– О нем мало что известно, – отозвалась Амалия. – Есть сведения, что, когда он был маленьким мальчиком, его родителей убили у него на глазах. В их краях Мейссенов не слишком жаловали, – пояснила она. – Кажется, мать спасла Боэмунда, спрятав его под алтарем, но сама погибла. Потом он незаметно вылез из укрытия и пешком добрался до родича матери, Ульриха из Наумбурга, хотя тот жил очень далеко. Ульрих наказал убийц и воспитал его, но Боэмунд не захотел возвращаться в замок, где умертвили его близких, и вступил в Тевтонский орден.

– Однако ему все-таки пришлось вернуться, – проворчал Рудольф. – Когда в его жизни появилась эта женщина, ему пришлось делать выбор между ею и орденом...

– Скажите, у вас что-нибудь сохранилось от них? Я понимаю, что прошло почти пятьсот лет, и все же…

Амалия покачала головой.

– Почти ничего, – с сожалением ответила она. – Только потускневшее серебряное зеркало. Да, и еще медальон с припаянной к нему золотой цепочкой.

– Медальон? – заинтересовался Рудольф. – Это любопытно. И что же в нем находится?

– Тонкостью работы он не отличается, это довольно простое украшение, – сказала Амалия. – На крышке буквы ММ – я думаю, это значит Мадленка фон Мейссен, а внутри крошечная прядь волос. Наверное, это волосы ребенка, потому что для взрослого они слишком светлые.

– Значит, ММ, да? – Рудольф потер кончик носа. – А вы в этом уверены?

– Абсолютно. Я сто раз, не меньше, держала его в руках.

Рудольф вздохнул.

– Значит, весьма возможно, что она все-таки была за ним замужем, – буркнул он. – Вот черт!

– А чем вас не устраивает Боэмунд? – удивилась Амалия. – Разве плохо, что они были женаты?

Рудольф мрачно поглядел на нее.

– По чести говоря, – в порыве откровенности заявил он, – я терпеть не могу этого типа.

Амалия слегка опешила, но все же спросила:

– А можно узнать причины вашей неприязни?

– Конечно, – легко согласился Рудольф. – Вам известно, что в польских хрониках Боэмунд упоминается не иначе, как с эпитетом Кровавый?

– Я об этом не знала, – пробормотала Амалия.

Рудольф многозначительно поднял палец:

– Я так и думал. А вы знаете, какое тогда было неспокойное время? Чтобы заслужить такое прозвище, надо было как следует постараться. Чего стоит один эпизод взятия Белого замка, когда были убиты все осажденные, включая стариков, детей и женщин! А ведь штурмом командовал наш Боэмунд, между прочим. И случилось это как раз в период перемирия между поляками и Тевтонским орденом. Теперь вы видите, что он был за человек?

– Вы так говорите, как будто Мадленка была одуванчиком, – фыркнула задетая за живое Амалия. – Между прочим, когда ее муж умер и она осталась одна с маленькими детьми на руках, ей пришлось воевать с соседями, которые зарились на земли Мейссенов. И она не слишком церемонилась со своими врагами.

– Не скрою, мне очень понравилось, как она с ними разделалась, – признался он. – И вообще, они сами виноваты, раз первые напали на нее. А вот ее муж мне совершенно не по душе. Я не удивлюсь, если узнаю, что она связалась с ним лишь потому, что у нее не было другого выхода. Не забывайте, какая репутация была у тогдашних крестоносцев, а уж на женский пол эти рыцари всегда были падки.

– Не скажите, – парировала Амалия. – Я знаю, что Мадленка оставила дом, семью, друзей и вслед за крестоносцем перебралась в его страну, где ее ждала неизвестность. Чтобы бросить родной дом и поехать за человеком на край света, надо иметь причины более веские, чем та, которую вы назвали.

Рудольф сверкнул на нее глазами.

– И что же это за причины, позвольте спросить? – осведомился он иронически.

– Любовь, – серьезно сказала Амалия. – Очень большая любовь.

– Для особы, столь успешно размахивающей подсвечниками, у вас на редкость романтические взгляды, – проворчал Рудольф. – В любом случае, даже если там и была любовь, счастья ей она не принесла, потому что наш прадедушка вскоре сошел с ума. Да-да, его держали взаперти и не позволяли выходить. Последние пять лет или даже больше никто в замке не видел его лица.

– Это не единственное объяснение, – сказала Амалия, подумав. – Может, он просто заболел и не мог передвигаться.

– Если человек просто заболел, – возразил Рудольф, – к нему все же хоть кого-то допускают. А нашего рыцаря вообще никто не видел. Словно он исчез, не оставив следа.

– По-моему, Рудольф, вы чересчур доверяете средневековым летописям, – заметила Амалия. – По-настоящему достоверных фактов всегда ничтожно мало, а летописцы ведь тоже люди и могут быть пристрастными, это надо учитывать. Всегда остаются какие-то загадки, которые хочется объяснить, и даже в вашей статье их предостаточно. К примеру, куда делся второй сын Мадленки, Себастьян, который ушел из дома в семнадцать лет? Как звали ее дочь? Верно ли, что сама Мадленка прожила девяносто лет, или это выдумки? А как она выглядела, какие у нее были глаза, какие волосы? Или Боэмунд… Почему при взятии того замка он никого не оставил в живых – только ли потому, что был жесток, или тут кроется что-то другое? Вот видите, мы не знаем ответов даже на самые простые вопросы. Мы можем только предполагать или фантазировать – больше ничего.