Карта ролевой игры "Сезон чудес"

- Паудерхэм, - нарочито небрежно, - едва ли это все еще стоит вашего внимания, - маркиз был известен своим нравом, к тому же, нельзя было отрицать его правоту, но все это становилось утомительным и грозило скандалом. - Герцогиня Норфолк и вдовствующая герцогиня Эксетер изъявили желание занять свое место за столом, - стремление матушки и ее подруги вдовствующей герцогини увести леди Онорию было мне понятно.

Выдержав весьма выразительный взгляд матушки, подаю леди Онории руку, чтобы сопроводить ее к столу. Не имею сомнений в дальновидности герцогини Манчестер, в чем и убеждаюсь, обнаружив наши с леди Онорией карточки рядом.
- Миледи, - нахмурившись, отвечаю на фразу леди Онории ранее, - вы правы, погода, действительно, прекрасная.
И нас ждет еще один вечер разговоров именно о ней. Бросив на леди быстрый взгляд, ловлю тени улыбки, которую уже начинаю привыкать искать.

Нежелание с легкостью поддерживать любой разговор, неизменно являвшееся предметом насмешек Блейка, в обществе леди Онории перерастает в поразительную неспособность его начать.
- Ваши мысли о Шотландии сходны со словами вашего брата, миледи? - герцогиня Норфолк, будучи сестрой герцога Квинсберри родилась и выросла в Шотландии, и хотя я сам предпочел бы дикости шотландского нагорья празднично прекрасную Вену, ответ леди Онории мне почему-то действительно интересен.
Вопросительный взгляд на леди Онорию, присоединится ли она к предложенному герцогиней развлечению.
- Леди Онория, - раньше, чем дочь герцога примет решение и, возможно, оставит меня. - Я бы хотел..., - усмехаюсь, поразившись мальчишескому нетерпению, которое выдает это начало. Слова маркиза едва ли казались мне правдой, не каждый имел право вписать свое имя в книжечку леди Онории. - Не могли бы вы оставить для меня танец?
Это не будет вальс, почти лишенный фигур, но видеть ее идущей под руку с другим...крепче сжимаю зубы в ожидании ответа леди.

Танцы, развлечения, ребяческая чушь! Очередной взгляд Кавендиша в сторону леди Онории. Раздражение вновь плеснулось, как вино в дрогнувшем от неловкого движения бокале. Я и забыл, как это может быть. Был уверен, что забыл. Едва ли кто-то ждет участия дочери герцога в этом шутовстве. Маркиз же решил понаблюдать за развлечением. Крепко сжав руку леди Онории, увлекаю ее за собой, в открытые двери Зимнего сада.
Мне нужна ясность, поступок был пиратским, но я знал, что вряд ли леди Онория станет кричать.

Растерянный взгляд и совершенное недоумение. Помогите мне боги, она и мысли не допускает о том, что творится в этих проклятых оранжереях.
Годами вбитые манеры, приличия, правила - стертые в раз только тем, что она одинаково благосклонна ко всем.
Губы кривятся в ухмылке:
- А ведь теперь, миледи, я могу сказать, что между нами все было, - нетерпеливо отмахиваюсь от ее непонимания, - поверьте, этого будет достаточно, чтобы ускорить нашу свадьбу, как и мою последующую кончину, - еще сжимаю в руке бальную карточку девушки.
- Я никудышный танцор, миледи. Ворчлив, не разговорчив, - по крайней мере, был до сего дня, - и крайне требователен. Я надеялся на ваше благоразумие, на чувство долга, на то, что решение примут за вас. Более того, я совершенно хладнокровно рассчитывал на это. Я понимаю, что вы дочь герцога по крови и не отступитесь...вы любите его? Этого мальчишку Кавендиша, чьему вниманию вы потакаете? Как и слухи о бесконечных попытках Линдси попасть в ваш дом! - останавливаю жестом руки. - Знаю, вы скажете, что честь ваша вне сомнений и будете правы. Но вы сами, миледи? - когда и почему ее чувства стали мне так важны. - Вы молоды, вы вправе мечтать, не обрекать себя на союз, храня чувства к другому. Я могу дать вам все, чего вы заслуживаете. Все, что у меня есть. Имя, титул, наши дети станут продолжением крови Норфолков. Но если кто-то из этих мальчишек...
Черт, я не отдал бы ее, даже если бы их была сотня, этих мальчишек.
- Вы, правда, не знаете, что здесь не рассматривают орхидеи?! - в глазах леди Онории еще успевают промелькнуть отпущенные на волю чувства. Но я уже прижимаю Онорию к себе, сомкнув пальцы на запястье раньше, чем она успеет ударить. Еще мгновение. Прежде чем, наконец, могу прижаться губами к ее рту. Погладив по спине напряженную, как струна, девушку в моих руках, скользнуть языком, преодолев сопротивление сомкнутых губ. Вжимать в себя ближе, целовать и выласкивать в надежде почувствовать хоть что-то в ответ.
Откройся мне, я чудовищно непозволительно груб, но так хочу знать тебя.

О чем она говорит?!

Не замеченное в поглощающем все желании прижать ее ближе.

От жестокости последней угрозы губы дрогнули бы в улыбке, если бы не борьба с необходимостью выпустить ее из рук и нежелание это делать.
- Но какая достойная смерть, от руки самой вдовствующей герцогини, - без капли раскаяния. Подавив желание коснуться порозовевшей щеки леди Онории и стереть грубость первого поцелуя вторым, касаюсь губами пальцев девушки, прижатых к ее губам - невесомо, нежно.
Она права, ей не место здесь. Я же безумец, раздираемый собственной гордостью и ее равнодушием.

Голос Паудерхэма не отрезвляет, только подводит черту. Эксетеры не выпускают своих женщин из виду, в этом не стоило сомневаться.

Насмешливое замечание и ожидаемая строгость слов. Киваю в ответ.

Кривая усмешка, даже кактус счастлив, отныне у него больше шансов быть удостоенным чести видеть леди Онорию Эксетер.
Устало прислоняюсь спиной к стоящей рядом пальме. В непосредственной близости раздается чей-то стон. Смешок выходит сухим и хриплым. Да, Паудерхэм прав, сворачивать не стоит.

Обвитая золотом книжечка еще зажата в ладони. Раскрываю ее, чтобы, наконец, понять то, о чем говорила леди Онория: чистая, без единого пятна чернил. Леди Онория Эксетер не пожелала танцевать ни с кем.
Выждав, возвращаюсь в бальную залу.

Ожидать, когда Блейк надумает возвращаться в Норфолк-хаус, бессмысленно, выразив свое восхищение балом герцогине Манчестер и поздравив с объявлением о помолвке ее подопечной, мы покидаем дом герцогини. Дабы не беспокоить матушку, которая в свою очередь пытается скрыть тревогу во взгляде, поддерживаю разговор о том, как блестяще прошел прием.


За завтраком развлекаю матушку рассказом об обществе, собравшемся на катке в Гайд парке днем ранее.
- Сын мой, вы обязательно должны отведать этих пирожных, - герцогиня отдает приказание слуге, - они восхитительны, их прислали из Эксетер-хаус, вдовствующая герцогиня и ее внучка леди Онория так внимательны и добры, - улыбка матушки скрывает все не озвученные мысли. - Полагаю, нам не стоит задерживаться с обещанным визитом.
- Несомненно, ваша светлость.

Голос леди Онории, ее вопрос, легкая улыбка и понимание во взгляде. Насколько все было проще. Было бы проще, если бы я, как и должно, отправился с визитом, оставался самим собой и переждал. Дождался герцога и получил ее.

Утро зимой особенно сумрачно, велю не приносить больше свечей в мои комнаты. На подносе чашка крепкого чая, крохотные пирожные на блюдце. Рядом на столе книжечка, пальцы обводят золотую геральдическую лилию Эксетеров.
В руках рубин в окружении острых снежинок бриллиантов. Подвеска когда-то принадлежала бабушке, дочери Норфолка, погибшего от любви к кровавой королеве. После ее никто не надевал, герцогиня Норфолк отдала мне украшение год назад.
- Ваша бабушка, супруга девятого герцога Норфолк, была очень счастлива и любима, - камень горит в бархатной колыбели кофра. - Мне хотелось бы, чтобы и вы, сын мой, если это только возможно, - так робко для герцогини Норфолк, - были счастливы.
Острые иглы бриллиантов впиваются в ладонь, не заметил, как сжал подвеску в руке.
Спрятав украшение в бархатный мешочек, вместе с книжечкой опускаю его во внутренний карман. Не стоит носить драгоценность с собой, но это почему-то кажется правильным.
Спускаюсь вниз, чтобы дождаться герцогиню Норфолк, один из двух визитов, запланированных на сегодня, в дом Эксетеров.

Младший без разрешения срезал бы бургундские розы в оранжерее матушки и считал бы, что прав, отправляя их. Выбор послания в цветах, как и утренние визиты, всегда были тем, что развлекало Блейка, я же всеми силами пытался избежать бесконечных разговоров о погоде, о поместьях, о том, кто составил партию в Сезоне. Белые лилии и алые гиацинты, чистота и раскаяние?
- Красные тюльпаны, Альфред.
Цветы с карточкой Норфолков прибудут в Эксетер-хаус немногим раньше нас.

Дворецкий дома Экстеров объявляет о нашем с матушкой прибытии. Вдовствующая герцогиня будет рада видеть матушку, матушка, несомненно, будет рада видеть леди Онорию. Женщины будут рады. Мне же остается только молчать в течение отведенного получаса и не слишком часто смотреть на леди Онорию. Обижена ли? Имеет все права. Простит ли? Как дочь герцога не держит обид. Думает ли о нас, это мне хотелось бы знать.
Крыльцо, лестница и гостиная уже украшены к Рождеству. Свежий запах хвои вместе с яркой зеленью все преображает, смягчая строгость герцогской гостиной.

Карета с гербом Линдси, отъезжающая от дома Эксетеров, не остается не замеченной, потому в гостиную я вхожу с вновь проснувшимся желанием кого-нибудь придушить. Почему меня не покидает ощущение, что весь мир хочет отнять у меня женщину (леди, тут же мысленно исправляю себя), которую я уже считаю своей?
Безупречный реверанс леди Онории и искренняя улыбка герцогини Норфолк. Леди Онория поднимает глаза, и ее улыбка вместе с ушедшим выражением холодности в глазах оказываются тем, к чему я не готов.
- Счастье видеть вас, леди Онория, - вместо нужного "рад", вдовствующая герцогиня милостиво решает не заметить, увлеченная разговором с моей матерью.

Мне же стоит усилия отвести взгляд от судорожно сжатых пальцев девушки, как и перестать думать о том, как складки этого платья сжала бы моя ладонь. Черт, может, отец прав, и все шотландские женщины - колдуньи? Даже если они "немного шотландки" или "практически целиком". Мысль и та живость, с которой леди Онория говорила об этом за ужином едва не вызывают улыбку. Но если эту я успеваю скрыть, то следующую уже нет.

- Ужасная погода, леди Онория, - отвечаю, скривившись, но боюсь, веселье во взгляде не дает солгать, - такая же отвратительная, как и позавчера, - когда вы стояли под снегом, были невыносимо красивы и Кавендиш смел на вас смотреть.
Ее следующие слова заставляют вновь поднять голову. Так вот, почему только годы выдержки помогли Альфреду не измениться в лице, когда он услышал про тюльпаны.
- Рад, если вам они угодили, миледи.
Вспоминаю о том, что мне нужно вернуть леди Онории бальную карточку, ее вещь.
Слышу голос матери:
- Ваша Светлость, орхидеи мильтонии никак не приживутся в нашем саду в Эранделе, - в голосе матушки неподдельное огорчение, - быть может, все дело в обрезке или в температурах, - или в том, что я забываю о поручении матушки следить за теми слугами, которые занимаются садом. - Если бы вы могли показать мне, я была бы безмерно благодарна, мне так давно хотелось вырастить у себя мильтонии.
Взгляд вдовствующей герцогини на мгновение переходит от матушки ко мне, оценивающий, пристальный.
И время замирает. Скулы леди Онории покрываются краской румянца, я уже готов услышать то, как девушка найдет причину присоединиться к матушке и вдовствующей герцогине или с мудростью и умением леди Онории с достоинством все обходить, чему я не раз был свидетелем, еще какой-нибудь повод, чтобы не оставаться со мной наедине.

Как тот актер, который, оробев,
Теряет нить давно знакомой роли


Когда вдовствующая герцогиня Эксетер оставляет нас вместе с матушкой, наказав слуге принести для нас чай, усмехаюсь, понимая, что пошел счет эксетеровским десяти минутам.
Достаю из кармана бальную карточку леди Онории, бархатка с подвеской оказалась меж страниц.
- Есть одна вещь, я понимаю, что вы не можете принять ее, но вы могли бы ее у себя хранить? - поднимаю взгляд. Подвеска легко скользит на ладонь. - Хранить, пока не будет объявлено о помолвке и эта вещь не станет вашей. Потому что я хочу, чтобы она была вашей.
Понимает ли она то, что хочу этим сказать. Кто выдумал необходимость говорить так много слов.
- Вы позволите увидеть на вас? Один раз, - убеждая леди Онорию в том, что больше не будет недостойных безумных выходок. Если бы себя самого убедить было так же легко. Протягиваю леди Онории руку, чтобы помочь встать и разрешить сомнения.

Подвеска, скользнув от выемки тонких ключиц, легко и ладно ложится на ее груди. Застегиваю кольцо замочка, подавив желание коснуться пальцем хрупкого выгнутого позвонка. Леди Онория в то же мгновение, вновь выпрямляет плечи, приподнимая голову. Ладони сами невольно ложатся на плечи моей маленькой леди, чуть сжимаю их, подавив желание притянуть ее к себе. И только на мгновение, закрыв глаза, прячу лицо в ее волосах, застыв.
Никогда не дарить ей духи, она лучше такая.
Жду, когда леди Онория обернется, ведь для того, чтобы насладиться игрой света на гранях камня - не для того, чтобы смотреть ей в глаза.
- Кажется, - взгляд от губ девушки снова к ее глазам, - если я вас поцелую, вы скажете, что убьете меня уже сами.

Приподнимаю подбородок девушки, помедлив, склоняюсь, еще позволяя ей отказаться. Поцелуй выходит легким, дразнящим, в уголок губ, и, обхватив ее лицо ладонью, настойчивее - когда накрываю ее губы, легко прикусывая, чтобы она раскрылась.

Поцелуй в кончик носа и в щеку. Успокаивая нас обоих. Раньше, чем загремит рядом посуда. Как еще убедить ее, что не отдам.
- Я тоже люблю снег, - глядя в глаза леди Онории. Теперь.
Поднимаю голову, задев съехавшее на тонких нитях зелено-красное хвойное безобразие макушкой. Опускаю взгляд, уже готовый принести извинения и вижу смешинки в ее глазах.
Вдруг все может оказаться и не таким уж правильным.

- А вы, маркиз, все чаще радуете меня своим обществом, - безгранично вежливо, так что мы оба понимаем, насколько это правда. Попытка стереть с лица довольное выражение, наверняка, безуспешна. Но пара секунд разговора позволят леди Онории прийти в себя.

Не выразить неудовольствие по поводу избранного Паудерхэмом места стоит усилия.

- Маркиз, вы хотите, чтобы я выкрал леди Онорию и опозорил наши семьи так, как моему брату даже не снилось? - тише, чтобы не смущать леди Онорию. Глядя прямо в глаза будущего родственника, который непременно им станет. - Могу доставить вам удовольствие отвести меня в аббатство под дулом пистолета, - только шутка. Шутка, за которой утверждение, что я от нее не отступлюсь. Будь то борьба по законам приличий и с достоинством, с которым мы родились, или без оного. Хотя ради блага маленькой леди я предпочел бы, чтобы ничто не нарушало ее покой. Кроме пары поцелуев. - Есть что-то, что могло бы не удовлетворить вашего отца в этом союзе? - отбросив прежний тон и взглянув на маркиза пристальнее.

Желание устроить судьбу будущего родственника, чтобы он был занят делом, достойным джентльмена - наследниками, становится почти таким же сильным, как в отношении младшего брата.
Переглядываюсь с леди Онорией.

- Благодарю, - смотреть не только на леди Онорию, но и иногда возвращаться взглядом к собеседнику становится чертовски сложно.

- Тогда мы будем настаивать, чтобы вы приезжали к нам только на Пасху, - и оставляли нас в покое хотя бы на Рождество. Кстати, о Рождестве. Воспоминания еще пытаются ожить на мгновение, но отступают, стертые другим. - На балу я так и не спросил вас, собираетесь ли вы вернуться в Паудерхэм-холл, - а это означает еще месяцы не видеть ее или видеть не так часто.
Время визита истекает, а я трачу его на разговоры с Паудерхэмом.

Прекрасно, чем больше Эксeтеров, тем лучше. Годами привитое самообладание позволяет ничем не выдать эмоции. Все та же вежливость:
- Чему, несомненно, будут рады матери всех дебютанток грядущего Сезона, ведь второй такой шанс видеть Закери в столице им едва ли представится.
Братья не простят Паудерхэму то, что он бросит их на растерзание, нельзя покривить душой, что буду ему сильно сочувствовать. Хотя если наша дочь будет хотя бы в половину так же красива, как леди Онория, я бы тоже не отказался от трех старших сыновей. Выражение во взгляде на леди Онорию скрыть не удается, потому с тем же нарочито небрежным рвением, что и Паудерхэм, принимаюсь за чай.

Выдыхаю, не скрывая облегчение.
- Вы меня успокоили, маркиз. Не думаю, что я пережил бы эту театральную сцену. По крайней мере, после мне пришлось бы долго оправляться от сыгранной роли.

Пропускаю вопрос о моих актерских способностях, прекрасно понимая, что за ним таится совсем иной. Способен или нет, мы узнаем только с леди Онорией, что могут значить слова? Сейчас я знаю только то, что никому не собираюсь ее отдавать.

Всегда недолюбливал эту страну. Резкий ответ уже готов сорваться с губ, но бросив быстрый взгляд на Паудерхэма, убеждаюсь в мелькнувшей догадке. Эдвард Траэрн Ллойд Сэвидж, маркиз Паудерхэм не находит лучшего занятия, как дразнить меня! Подвергая сомнению то, в чем и он, и я справедливо можем быть уверены. Неожиданно открывшаяся в брате леди Онории черта, губы насмешливо кривятся.
- С шотландским герцогом? Вы думаете? К этому есть какие-то основания? Не сомневаюсь в том, что ваш отец считает, что леди Онория достойна лучшего, - на ум приходит воспоминание о нашем с Паудерхэмом разговоре на балу, отчего, следуя примеру Паудерхэма, предпочитаю глотнуть чая. Взгляд на леди Онорию, что сама она думает об этом и позволит ли себе думать. Перечить, если такое случится? Зачем, - одергиваю себя. И все же:
- Леди Онория, - коль скоро ее брат сам затронул эту тему. - Никогда не спрашивал вас, что вы думаете о шотландцах, - вопрос звучит как можно более легко, один среди прочих.

- Скорее всего, если ее светлость вслед за вдовствующей герцогиней не решит всерьез заняться разведением мильтоний в Эранделе, - осекаюсь, быстро просчитав расстояние, отделяющее Восточный Суссекс от Эксетера, успеваю подавить эмоции, лишь немного нахмурившись. Поднимаю взгляд на леди Онорию. - Эрандел мог бы напоминать вам о доме, хотя бы орхидеями. И снегом.

Бросаю благодарный взгляд на Паудерхэма, чтобы тут же убедиться в том, что маркизу с трудом удается удерживать вежливо спокойное выражение на лице. От всей души желаю брату леди Онории сходной участи, желательно, до наступления Нового года, и чтобы у леди было четверо братьев, а не трое.
Отпиваю чай, понимая, что проговорил в гостиной Эксетеров больше, чем за весь предыдущий год.

Леди Онорию Эксетер приходилось учиться читать по отдельным словам, едва заметным жестам и улыбкам наперечет.

Тихое, едва пойманное "с удовольствием". Как и то, как она расслабляется в моих руках, так правильно, единственно верно. То, как она отвечает и то, как от этого схватывает ребра.

Реплики сплетаются так легко, что отпущенное время визита бежит слишком быстро.

Снисходительное ворчание Паудерхэма так на него не похоже, что с трудом подавляю смешок. Удержаться стоит усилия, особенно глядя на то, как леди Онория опускает глаза, видимо, стараясь сделать то же самое.

Последние слова с лихвой отвечают тому, что я хотел услышать.
- Почту за честь познакомиться с вашим дедом, леди Онория.
Реакция Паудерхэма наводит на мысль, что что-то сказано не так, но, боюсь, на то, чтобы до конца понять Эксетеров, мне понадобится еще немного времени.

В глазах ее снова искорки смеха, меня же не покидает ощущение, что я допущен в заговор, единолично придуманный леди Онорией.
Присказка "ужасная погода" не озвучена, потому что приходит время прощаться.
- Счастливого и снежного вам Рождества, леди Онория, - пожав кончики ее пальцев и еще раз скользнув взглядом от мягко горящего рубина на ее груди к глазам, склоняю голову, прощаясь.

К подъездному крыльцу выходим вместе. Проводив матушку к карете, задерживаюсь на пару минут.
В том, что Паудерхэм решил так опекать сестру есть одно несомненное достоинство: он будет беречь ее, пока меня не будет рядом, как и делал все эти годы.
- Паудерхэм, - со всей серьезностью, которую удается сохранить, - Вы не боитесь лишиться расположения будущей герцогини Норфолк? Хотя бы потому что не позволяли ей лишний раз взглянуть на мужа?
Острый, с насмешкой над моей самонадеянностью взгляд в ответ.
Только жест леди Онории, в котором я уже научился узнавать тщательно скрываемые чувства, не дает уйти и оставить все так.
- Пока я еще вполне владею собой, - выходит не слишком весело, но нам ли, особенно нам двоим, не знать, что вовсе не вина леди Онории в том, что случилось. Сейчас же мы можем говорить свободнее. - Хотя, видит Бог, я не был бы против, если бы ваш отец вернулся из Шотландии раньше.
- Увидимся в Уайтс, Паудерхэм, - киваю маркизу. - Если нет, счастливого Рождества!

В задумчивом выражении лица Паудерхэма первые признаки поразившей свет болезненной любви...к снегу.

Что может дать один человек другому, кроме капли тепла? И что может быть больше этого?
Э. М. Ремарк

1789 год
Священна тишина рождественского утра. Еще не проснулись дети, не слышен говор слуг, и даже гувернантки по застланным коврами лестницам стараются ступать потише.
Снег ложится тяжелыми хлопьями на карниз окна, залепляя углы стекла, чтобы подмерзнуть льдом.

Женщина в моих руках маленькая и теплая, согретая за ночь моим телом. Первое правило, безвозвратно нарушенное с нашим переездом в поместье еще много лет назад: поцелуи на ночь превратились в абсолютное нежелание отпускать ее от себя вообще. Поцелуй в плечо, обманчиво нежный, она только вздыхает и прижимается плотнее спиной к груди, чуть поерзав во сне. Подавив ухмылку, прикусываю нежную кожу, скользнув рукой с ее теплого живота ниже. Онория выдыхает, просыпаясь окончательно, от неожиданности ударившись об меня от того, как резко выгибается.
- Тшшш, - сдерживая стон, когда жена с тихим вздохом податливо расслабляется в моих руках.

- Пора вставать, Ваша Светлость, - она прячет раскрасневшееся лицо у моего плеча. Я же не могу перестать, едва касаясь, вести пальцами вдоль ее спины.
- Генри, - легко удержав, она все же выворачивается из рук.
У чувства к ней еще нет имени, но сейчас оно заполняет настолько, что тяжело дышать.

Тогда, в зимние месяцы 1781 года, я тешил себя мыслью, что в разлуке противоречие страстей уляжется, возвращение ее отца и ясность в мысли, что леди Онория будет моей, скроют мелкие изъяны, уже пробитые в моей броне.
Но стоило ей снова поднять на меня взгляд в гостиной Эксетеров, как мне оставалось только искренне пожалеть, что все ее братья не могут исчезнуть сразу и одновременно.

Она была невыносимо хороша. В платье с золоченным подолом расшитым маленькими розами, с малой герцогской диадемой в волосах, по настоянию матушки. Так хороша, что когда невеста преклонила колени рядом, и хоры подхватили пение ангелов под сводами церкви Святого Петра, мне стоило очередного усилия смотреть не на нее, а на архиепископа.

Доверие приходило не сразу. По каплям, собранным шаг за шагом, когда она позволяла себе раскрыться. Невольно лишая защиты меня самого. С той первой ночи, когда, справившись со шнурками ее ночной рубашки и одним движением обнажив ее плечо, я замер, услышав прерывистый вздох. Оставалось только сжать ее похолодевшие пальцы и поднести к губам. Притянуть к себе, устраивая в руках и совершенно серьезно заверить:
- Мы можем просидеть так хоть целую ночь, Ваше Сиятельство.
Губы Онории дрогнули, что в темноте я различил лишь касанием пальцев. И уже ее ладонь легла мне на щеку.
Целовать ее без жадности - искусство, которое мне никогда не дано постичь.

Из прошлого в настоящее возвращают голоса на верхней лестнице.
- Леди Анна проснулась, - Онория прячет улыбку, поднимаясь, чтобы набросить халат и выдворить меня из своих комнат. Роняю голову на подушки.
Леди Анна давно поняла, что то, что не дозволено Юпитеру, то подчинится воле дочери герцога Норфолк, и несмотря на безупречное во всех отношениях воспитание со стороны своей матери, вознамерилась вырасти самым избалованным ребенком во всей Британии.

Один из тех праздников, когда круг семьи мал настолько, насколько это возможно, и потому дети тоже допущены к столу старших.
- Генри, Траэрн, не думаете ли вы, что самое время зажечь полено, милорды?
Появление на свет двух здоровых мальчишек и воля Господа, сберегшего жизнь их матери, по словам брата, превратили меня в настолько благодушного счастливца, что один из сыновей все же получил имя деда Эксетеров. Старший в отличие от близнецов остается за столом. Церемонно откланявшись, мальчишки срываются на бег, как только переступают порог залы. Онория едва заметно хмурится, и я даю себе обещание поговорить с сыновьями о том, как достойно вести себя джентльменам. Обещания, которые пропадают втуне, потому что ни один из нас еще не хочет лишать их детства.
От щепки прошлогоднего полена, в камине зажигают новое. Ему гореть еще двенадцать ночей рождественских праздников.
Раньше, чем всех детей отправят спать, случится еще одно чудо.
Онория едва заметно улыбается, передавая кусок пирога для Анны. Горошина должна достаться именно ей. Разговор не прерывается, но мы оба и даже посвященные в тайну мальчишки, ждем. Вместо звонкого радостного смеха на лице Анны появляется лукавая улыбка. Так сильно в этот момент напоминающая об Онории, что мой взгляд невольно возвращается к жене.
Темные кудри Анны украшены бумажной короной, Ее Величество принимает выражение почтения от сыновей герцога Норфолк.

На следующий день непременно заедет кто-то из гостей. Блейк в очередной раз возмутится тем фактом, что прекрасную герцогиню Норфолк самым скандальным образом держат в глуши. Маркиз Паудерхэм с самым серьезным видом выслушает все рассказы Анны о том, какой мудрой королевой она была в рождественскую ночь. Но гости разъедутся, в переходах и галереях замка станет чуть тише, только то и дело будет срываться детский смех.

Вечер окутывает замок тишиной и ранними сумерками, расставляя полутени от игры свечей на бархате гостиной.
Голос становится все тише, пока я читаю сказку для маленькой Анны, засыпающей уронив голову мне на плечо. Прикрыв глаза, на мгновение прячу лицо в волосах дочери. Как же сладко она пахнет, леди Анна. Открываю глаза, чтобы встретиться взглядом с женой. В другое время Онория поспешила бы позвать няню, чтобы та забрала дочь, но сейчас она подходит ближе и, помедлив секунду, вплетает пальцы в мои волосы, отчего бросаю на нее немного удивленный взгляд. Чтобы вновь закрыть глаза, когда ее ладонь коснется моей щеки.
У чувства имени все еще нет.

В зимнюю ночь тихо придет метель, и обняв свою леди крепче, герцог скажет давно хранимое:
- Я люблю тебя, Нори.
В ночной темноте за окнами будет кружиться и падать снег.
Волшебство вернется в Рождество.