Карта ролевой игры "Калейдоскоп историй"

Доктор хмыкнул. Непонятно, к каким словам относился этот звук, то ли к известию о спиритическом сеансе, то ли о вере в судьбу.
Никак не комментируя слова князя, Винченцо пытался понять, каким способом действует убийца. И зачем ему это надо. Он старался выстроить в голове последовательность событий, причинно-следственную связь, чтобы по симптомами определить болезнь. 
Итак, какими фактами они располагали? Все жертвы вампира юны, уважаемые девушки, красивые, если следовать принятым в обществе понятиям красоты. Лишь последняя жертва является исключением. Как и способ убийства. Пол. Скорее всего, мужской. Проколы явно следуют сверху вниз, значит, рост у убийцы внушительный. Он силён, рука его не дрожала. К тому же, во всём этом явно чувствовалось что-то... Винченцо пытался подобрать слово, но это никак не удавалось. Может, похотливое? Кровь - ценнейшая жидкость. Испокон веков ей поклонялись. Как и поклоняется убийца. Он связан с каждом из жертв. Через кровь. И это кольцо, найденное князем. Какое значение придаёт ему это существо под личиной человека? Символом чего оно является? Что-то, что много значит? 
Винченцо погрузился в свои мысли. Путь до нижней палубы и неприметной дешёвой каюты оказался слишком коротким. 
За князем и его спутницей, Энцо вошёл внутрь, где было темно и как-то обречённо скрипела кровать.

Контарини замер, вглядываясь в глаза крошечного существа. Света было достаточно, чтобы он разглядел бледность, расширившиеся зрачки и затравленное выражение её лицо.
-Уйдите прочь! Мерзавцы! - На них налетела немолодая морщинистая женщина.
Она размахивала руками и что-то кричала. А потом бросилась к хрупкой девушке и что-то тихо запричитала.
Князь, герцогиня и Контарини оказались снаружи. Все трое молчали, пока Энцо вдруг не заявил.
-Она не сумасшедшая. - Он вспомнил ещё один взгляд, который последние сутки не давал ему покоя. - Она боится. 

Пока князь и юная леди обменивались информацией, доктор равнодушно рассматривал дверь. 


Контарини тоже постучал в дверь. Никто не ответил. Подёргал ручку. Конечно же, заперто. 
-Мой долг - оказывать помощь всем, кто в ней нуждается. Вполне возможно, племянница лорда просто не может этого сказать. А значит, мы обязаны проявить инициативу. У кого-нибудь есть опять взлома?
Доктор вопросительно посмотрел на своих спутников. 
-Нет? Ясно. 
Он отошёл к другой стене и с размаху ударил ногой прямо в замок. Раздался треск, и дверь распахнулась. 
-Вряд ли бы плотник оказал нам услугу. Он на меня в последнее время зол - я у него работу отобрал.
Его голос затих, и Энцо первым вошёл в каюту лорда. 

Почему клизмы Контарини обсуждают без клизм и самого Контарини???

Мда? Ладно, пойду тогда ещё немного пошалю... С клизмами.

Доктор и молоденькая бойкая горничная остались у постели спящей девочки. Спящей, как же. Контарини провели зрачки, шею и пульс. Если бы спала или даже тяжело переносила морскую болезнь, то навярняка проснулась бы. Лидия же оставалась недвижимой. Лишь тихонько и с каким-то надрывом дышала. 
Спустя минут пятнадцать, ему удалось привести ребёнка в чувство. То, что ей дали капли или что-то ещё - было очевидным. Но вот что?
Пока горничная успокаивала девочку, Энцо беззастенчиво шарил по каюте. Он заглядывал под кровать, в каждый ящичек новомодного секретера, передвинул фужер, бутылку с вином, заглянул в вазу, даже понюхал мольберт. Ничего необычного. Каюта художника-аристократа, слишком занятого проблемами искусства.
Винченцо собрал свой саквояж, кивнул горничной и направился к выходу. Он обернулся, чтобы в последний раз удостовериться, что с ребёнком будет всё хорошо, как вдруг замер на пороге. Да как же он сразу не догадался?! Лучший способ спрятать что-то - это расположить на виду. Вот, что было неправильно в этой комнате. Человек, который заботился лишь о себе вполне может оставить подле одиного ребёнка бутылку с вином. Энцо медленно приблизился к столику, на котором та стояла. Хороший сорт винограда. Выдержка. Особая форма горлышка отличала бутылки этих виноградников. Их выращивали в Тоскане, мимо которой он так часто проезжал. Вот только у них никогда не было красного. Только белое. В этой же бутылке было явно не оно. Энцо откупорил сосуд и понюхал. Одного вдоха было дотаточно, чтобы понять, что не всё содержимое бутылки - вино. Он много работал с химикатами и растениями, часто оперировал, - запахи, самые разные, были ему хорошо знакомы. В том числе и эта смесь - странный симбиоз пьяной драки с кровавыми разборками после. Воткнув пробку, Энцо подхватил бутылку и с задумчивым видом вышел из каюты. 

Общий сбор напоминал пятичасовой чай, столь любимый британцами. Контарини вошёл в просторную кают-компанию, помахивая бутылкой, и одарил всех присутствующих равнодушным взглядом.

-Моё почтение. - Кивнул всем и никому, проходя в центр комнаты.
-Наконец-то, мне не нужно никому диагностиповать смерть. По этому поводу лорд Дигрэ передал нам бутылочку итальяеского вина. 
Энцо поднял вверх бутылку с вином и показал всем присутствующим. Вновь вынув пробку, он наконил бутылку и вылил тёмную, почти чёрную тягучую жидкость в хрустальный бокал. Подхватив бокал с подноса, Контарини поднёс его к губам.
-Сейчас узнаем, что любят пить великие художники! 

Контарини бесстрастно смотрел на тёмное пятно. Взгляд его переместился на бокал, таинственно блестевший от огоньков свечей. Затем - на бутылку, зажатую в руке. 
Ну, что же, этого всё равно хватит для проведения анализа. 
Энцо безошибочно нашёл взглядом Екатерину. Она сидела в тени, бледная, прижимающая руки к груди. Неужели, боялась за него? Он собирался сначала просто проигнорировать вопрос лорда. Почему он должен отвечать на вопросы того, кто хранит в бутылке кровь, смешанную с вином.
Снова взглянул на Кэтрин. В этот самый момент он был с ней. Но ничего страшного не случится, если доктор немного соврёт.
-Я был в трюме, вправлял кость моряку по имени Сэм. При этом присутствовал плотник, ещё три моряка и боцман. 
Контарини пододвинул себе стул и с равнодушным видом опустился на него, стараясь не смотреть на Екатерину. Его взгляд сосредоточился на бутылке. 

Винченцо сидел на стуле, перекладывая из одной руки в другую злаполучную бутылку. Рядом раздался тихий голос, в котором боль перемежалась со страхом.
-Что почему? - Впервые за вся время путешествия на лице Энцо мелькнули настоящие эмоции.
Гнев, злость, ярость.
-Может, потому, что вам будет не очень приятно ловить на себе уничижительные взгляды всех и каждого? 
На её лице было столько боли и отчаяния, что Винченцо внезапно почувствовал в себе силы уничтожить половину мира. Такого бешенства он не испытывал давным-давно.
-У меня есть заявление! - Он повысил голос и громко провозгласил, - Я немного ошибся во времени. В момент убийства леди Горации, мы с сестрой Кэтрин находились у меня в каюте, где нас и застал моряк, который сообщил об этом печальном событии.
Доктор откинулся обратно на спинку стула и, приподняв брови, взглянул на монахиню.
-Довольны? 
Он практически никогда не выходил из себя. И уж ем более никогда не позволял эмоциям взять верх и главенствовать над разумом. Почему-то одним-единственным словом эта таинственная пассажирка смогла взорвать его внутреннее устройство, плдчинённое разуму и порядку. 

-Да, я за истину. Вы ведь именно этого хотели, сестра... Екатерина, - Его шёпот, почти слышный, коснулся веска Кэтрин.

-Поверьте, оказаться у меня в каюте не так уж и плохо... - Энцо пожал плечами.
Время не замедлило и не ускорило свой ход. Оно шло, как обычно. Текло прохладной рекой. Но доктор запомнил каждое мгновение, ставшее вдруг ярким и чётким. 
Он собирался что-то ещё сказать. Медленно повернул голову к Кэтрин и посмотрел ей в глаза. Она моргнула три раза. Длинные ресницы опустились вниз, и Энцо смог разглядеть их длинные серые тени. Чётки поймали блик пламени. Раздался крик.

-Будьте здесь! - Он даже не взглянул на Кэтрин, просто приказывая быть на месте, там, где оставил её.
Кровь из раны Дигрэ хлестала во все стороны. Энцо изо всех сил старался пережать рану, и не лишить его возможности дышать. Странная попытка спасти убийцу. Отчаянное желание сделать хоть что-нибудь. Не для того, чтобы убийца понёс залуженное наказание. И не для того, чтобы владеть ситуацией. Не для чего. Он просто пытался делать хоть что-то, что может и знает. А Дигрэ, посмеявшись над его попытками, умер.

Контарини оставил Дигрэ и бросился в Кэтрин. Она медленно дышала, слишком бледная и беззащитная. Энцо вытер окровавленные руки. Никогда его руки не дрожали. Но не сейчас. Прикосаясь к бледным щекам, на которых вновь лежали бледные длинные тени, словно чьи-то тонкие пальцы... 
Кто-то невесомой рукой касался её щёк. Кто-то, но не он. И Энцо вспомнил. На стене амбулатории - странная фреска чудака-художника. Пляшущие фигуры людей вокруг долговязой смерти с флейтой, зажатой тонкими острыми пальцами. Вот чьи руки гладили бледные щёки. И некому было защитить таинственную монахиню от ласковых прикосновений чужачки. Или смерть уже стала здесь своей? 
Энцо дотронулся до щеки Кэтрин. 

Неожиданно, она стала ему важна. Он стал беспокоиться за кого-то, кого прежде не знал, и чувства, что раньше были лишь странной чуть волнующейся водой, затопили его сознание. Что в ней было такого, на что он столь резко реагировал? Каким секретом, оружием она обладала, что так манила его? Ему было необходимо разгадать её загадку, и он не боялся капитулировать перед ней. Всё это было аномально. Тем более, для Энцо, который всегда считал любый эмоции какой-то ошибкой в организме человека. 

Нежное, невесомое, но от того более яркое ощущение пронзило всё нутро. Чуть влажные губы касались его ладони, и ни он, ни она не делали попытки прекратить это. Это соприкосновение ничего не значило. Случайное и лишённое тайного смысла оно было лишь стечением обстоятельств: движения руки, повоторота головы. Но, понимая это мозгом, Энцо всё же не мог контролировать то, что начало с ним происходить. Он чувствовал сумасшедший приток крови к лицу, как горят щёки, шея и кажется, даже губы. Он не мог это контролировать, странную лихорадочную реакцию на прикосновение женских губ. И он понимал: она видит. Видит, что сейчас с ним происходит, как расширяются зрачки, и кровь окрашивает скулы. 
Напуганная, доведённая до отчаяния женщина, каким-то непостижимым образом довела его до дрожи, вызывав желание в каждой частице тела.
Чувствуя себя извращенцем, проклиная за то, что сейчас ощущал, Энцо нахмурился, стараясь запрятать все эмоции и картины глубоко, на самое дно своего сознания.
-Моя нервная система на вас реагирует слишком сильно. 
Кажется, такого объяснения было достаточно, прежде всего ему самому. Ему нужно было вспомнить, что он доктор, что его обязанность - оказывать помощь всем и каждому. Но, почему-то, сейчас это казалось лишь очередным предлогом, чтобы остаться с Кэтрин наедине. И он намеревался этим воспользоваться, осознавая то отвращение к самому себе, которое возникло с этой мыслью.
-С вами не всё в порядке. Вам нужен покой.
Конечно, этот покой мог обеспечить ей только он. Покой возле него. В его кровати. Под его пристальным взглядом. Вряд ли соседство с кем-либо её успокоит. Но ему было достаточно лишь знания, что она находится за хлипкой стенкой, на расстоянии пары шагов от неё, пока он проверяет настойки или читает какой-то справочник, не видя букв и иллюстрация, а лишь - загадочную монахиню в его постели.
Энцо поднялся на ноги и, подхватив Кэтрин на руки, вышел из опустевшего помещения.
Они преодолели тёмные переходы, пока вновь не оказались у его спальни. Аккуратно доктор опустил Кэтрин на ноги и отступил на шаг. 
-Вам нужно поспать. 
Почему она не могла спать в своей каюте? Потому что он этого не хотел. Потому что ему нужно было видеть её именно здесь. Знать, что она находится рядом. Слишком близко, настолько, что ему придётся самому накачаться снотворным, чтобы удержаться от прикосновения к ней.
Энцо развернулся и направился к выходу. 

Что-то в ней было... Что-то пробуждающее в нём странные эмоции. Она пробралась в тёмные потаённые уголки его души, скрытые даже от него самого. Каким-то непостежимым образом скромная испуганная монахиня забралась ему под кожу, проникла в потаённые глубины, где он хранил от самого себя дикие, животные желания. 
Прикосновения её губ там, в кают-компании, было жестокой провокацией, на которую он не мог податься. Только сейчас, стоя перед дверья и, стараясь не смотреть на Кэтрин, Энцо мог позволить воображению показать ему то, от чего он тщетно пытался отвернуться. Там, в его одержимых фантазиях, прикосновением её мягких губ всё не ограничилось бы. Он отчётливо видел, как наклоняется над Екатериной, как она сначала приоткрывает от удивления губы, а затем медленно облизывает их, может от неожиданности, а может, чтобы умышленно спровоцировать его на большее. И именно на это он надеялся в этих сумасшедших фантазиях. Он отчётливо видел, как нависает над ней, как касается языком её чуть влажных губ, как их поцелуй, медленный, влажный, сопровождаемый стонами и шумным дыханием, заставляет её кровь бурлить и кипеть, хоть это и противоречило всему известному науке. Какая к чёрту наука, когда он поддался тому, чего боялся более всего в жизни. 
Чувства и эмоции - для Винченцо они несли лишь зло. 
Он так старательно не позволял желанию пробраться в его голову и руководить им. Ему всегда казалось, что сохранять рассудок трезвым - задача вполне посильная. К сорока одному году он с уверенностью полагал, что ничто не может его поколебать. Он глупо полагал, что сможет остаться равнодушным к любой женщине. Пока в шумную кают-компанию не вошла бледная испуганная монахиня. Он помнил, как она сжимала ладони, от чего он подумал, будто ей холодно. И почему-то был уверен в этом до сих пор. Желание согреть её, заменить одну дрожь другой, было каким-то слишком настойчивым. Оно поднималось из глубины, затапливая тот трюм, которым было его сознание. Болезненное чувство, которому Энцо не мог найти объяснения, так глубоко пустило корни в его вены и жилы, словно их встреча произошла давным-давно. Но нет, он бы помнил эту встречу. Не смог бы забыть. Эта женщина, хранящая свою тайну более всех сокровищ мира, оставила бы в его памяти огненный след. Она обожгла бы его калёным железом, то ли прижигая его раны, то ли пытаясь доставить адскую боль, которую он помнил бы до смертного одра. Он бы не смог её забыть. Никогда. Вряд ли они встречались. Но именно её он ждал. Всю жизнь. Стремясь убежать, стремясь выбраться из того отчания, в котором однажды утонули и мать, и отец, Энцо, сам не подозревая того, делал каждый шаг навстречу ей. 

Два слова врезались в его спину длинным кинжалом. Тонкая хрупкая рука монахини повернула рукоять, и зазубренное лезвие разрезло его рёбра, проткнуло жизненно-важные органы, вызывая внутреннее кровотечение. Болезненная, мучительная смерть. 
Энцо остановился на одно короткое мгновение, не доступное человеческому глазу, и всё же распахнул дверь. Он вышел в амбулаторию, взял со стола поднос с едой и вернулся в каюту.
-Возможно, вам следует поесть. И раздеться. Корсет мешает кислороду проникать в вашу кровь. Отсюда головокружения. 
С тихим звоном поднос опустился на маленький столик у кровати. Энцо остановился рядом. Она попросила его не уходить. Зачем? Для чего? Служить успокоением? Чтобы быть рядом и помочь, если вновь будет приступ?
Зачем просила его сделать то, что могло стать очередной зазубриной на её клинке. Понимала ли сестра Кэтрин, что своим невероятным тихим голосом просила его собственноручно вырыть самому себе могилу.
-Разденься передо мной. 

Волны мягко, но настойчиво бились о борта галеона. Корабль покачивался на воде, но если раньше это успокаивало и навевало сон, то теперь возбуждало. 

Взгляд Энцо приклеился к чёрным бусинам на простом шнурке. Простой крестик на белых простынях взывал ко всем грехам в его душе. Он смотрел на этот крест, будто это был последний шанс на спасение. 

Энцо сглотнул. Он оттянул ворот рубашки и сжал ладонь, которой касались её губы. В каюте было прохладно, но ему казалось, что это настоящее пекло. Медленно переведя взгляд с чёток на Кэтрин, Энцо посмотрел на неё так, словно она сейчас душила его этими самыми чётками. Неужели, они увидела в нём что-то? Посчитала достойным прикоснуться к ней? 
Винченцо разжал пальцы, на которых горел след прикосновения её губ. Эти губы притягивали. Полные, розовые, мягкие. Энцо хотел видеть их влажными. Хотел видеть, как они открываются, чтобы произнести его имя, выпустить наружу громкий стон... Странная тишина каюты давила на слух, ему нужно было слышать её голос. Как будто именно от этого зависели все жизненноважные функции его организма. От этой женщины. От того, как она просит его остаться. Потому что он нужен ей? 
Напряжение, охватившее его тело, было несравнимо с тем, что сейчас творилось в голове доктора. И если бы юная наивная Кэтрин подглядела хотя бы одну картину в его больном сознании, она убежала бы от него. Спряталась бы. 
Но она сама просила его остаться и помочь снять это чёрное одеяние. И Энцо понимал, что не сможет отказаться, что ему не хватит выдержки и силы воли, чтобы поступить благородно и уйти. Проклятье! Он должен убежать отсюда, запереть каюту на ключ и выбросить его в океан, чтобы не сметь прикасаться к ней. Но Винченцо понимал, что скорее всего, это лишь отговорки. Он и без ключа выломает проклятую дверь, а ключ ему понадобится лишь для того, чтобы запереться здесь с Екатериной.
Стянув шейный платок, от которого уже невозможно было дышать, Энцо, кажется, сдался. Он перестал пытаться вырваться из этого плена. Какой смысл, если он имеет возможность воплотить мечты и сумасшедшие сны в реальность.
Опустившись на кровать, он потянулся к простому пояску, перехватывающему талию Кэтрин. Она была такой стройной. Слишком худой и хрупкой для его ладоней, что дрожа развязывали узелок. Пояс упал возле чёток, и Энцо взялся за плат. Чёрным монстром он упал на пол, Винченцо, наконец, добрался до бесформенного балахона. Слишком быстро и грубо он стащил его и швырнул куда-то в угол каюты. Кэтрин осталась в корсете нижней сорочке и чулках. Никогда раньше никто его так не возбуждал. Держать свои эмоции в узде всегда было просто. Но не сейчас. Оказалось, что он просто копил всё, а Кэтрин, по неосторожности, выпустила наружу всех его демонов. Несколько долгих мучительных минут он пытался расшнуровать корсет, проклиная собственную неуклюжесть и дрожь в пальцах. Всё это время Энцо смотрел лишь на плотный белый шнурок. Так было легче. Что с ним случилось бы, если бы увидел её плоский живот, округлую маленькую грудь, ждущую его ладонь, длинную тонкую шею, стройные ноги, которые должны обхватывать его бёдра? Корсет упал на пол, белым облаком на постель упала тонкая сорочка. 
Лишь простой крестик на шее и белые чулки на ногах. Что может лучше напомнить о том, что перед ним скромная монахиня, чем этот крестик? И что может искушать так же, как эти чулки?
Взгляд Энцо намеренно быстро перескочил на её лицо. Он честно пытался не смотреть на её живот, который хотелось гладить и целовать, на её грудь, которую хотелось лизнуть и сжать в своей ладони, на её...
Энцо рывком придвинулся к Катерине, замерев в миллиметре от её губ. Его дыхание вырывалось с шумом, неровными толчками. Энцо не удержался и медленно лизнул нижнюю губу, которая так давно его манила. Мягкая, с неповторимым искушающим вкусом той самой женщины. Винченцо видел, как влажно блестела её губа после его языка. И только этого было достаточно, чтобы сорваться с цепи, удерживающей его у грани безумия. 
-Однажды я был в Японии. Там мужчина и женщина не издают ни звука, оказавшись наедине. Потому что между комнатами и домами слишком тонкие стенки, через которые слышно всё... - Не в силах удержаться, Энцо снова провёл языком по губам Кэтрин, заставляя их блестеть ещё больше. - Если бы мы оказались в Японии, я хотел бы... - Он приксил губу Кэтрин и вновь лизнул, - чтобы ты забыла об этом правиле... 

Винченцо не знал слов, чтобы описать то, что сейчас происходило. Впервые в жизни он сознательно отбросил контроль. Странное пьянящее чувство свободы и возможности делать то, что хочешь. И все эти действия были связаны с Катей. Странное русское имя, которое он боялся произнести. Она стояла перед ним обнажённая, вся, как будто светящаяся. Белоснежная кожа, матово сияющая соблазном. Белые чулки, скрывающие стройные ноги. Волнистый ореол волос - солнечный свет, затеявший невинную игру с пламенем костра, которая внезапно превратилась в неприкрытое соблазнение. Волосы Кати завораживали. Они светились то ли золотом, то ли лунным сиянием. Длинные пряди крупных локонов морскими волнами струились по плечам и скрывали от Винченцо её грудь. Монахиня? Кем она была на самом деле? Хитрой русалкой, решившей погубить всех моряков? Печальным ангелом с фресок в старой часовне? Или опаснейшим демоном из самой преисподней? 
Винченцо было всё равно. Он полностью подчинился дикому животному желанию оказаться в ней, узнать, какова она на вкус, понять, что заставит Катю кричать и просить большего. 
Пытаясь быть нежным, он всё же нетерпеливо перебросил её волосы за спину, открывая для глаз округлую грудь с маленькими розовыми сосками, которые уже набухли. Какой же она была... Совершенная. 

Он не встречал женщин, подобных ей. Если на свете существовала какая-то тайная власть, то Катя в полной мере обладала ею над Винченцо. Он забыл о всех своих правилах и устоях. То, что раньше так яро отрицалось им, теперь стало самым важным. Единственно важным. Он понимал, что попадает под зависимость этой женщины, но не делал попыток предотвратить это. Наоборот, он отчаянно стремился познать её всю. Узнать, сколь гладка её кожа, каков её вкус, сделать её свой. Подчинить себе. А может, самому покориться. 
Все эти странные мысли раздирали Винченцо. Он пытался подавить эти мысли, но воспалённый мозг работал сам по себе, создавая водоворот из мыслей и страхов. 
Но всё перестало существовать, когда тонкие пальцы Кэтрин притянули его ближе. Он не смог сопротивляться ей. Когда она прижалась к нему, Энцо понял, что разум отступает. Его наполнили лишь звериные инстинкты. Тихий стон Кати заставил его вздрогнуть. Поток крови устремился к лицу, а затем хлынул к паху. Проклятье! Ему хотелось оставить алые укусы на её бледной шее, как свои метки, будто он был её хозяином, владельцем. Хотелось видеть покрасневшие следы прикосновений на её руках и талии. Необходимо было узнать вкус её влаги, насколько она горяча. Потребность сделать всё, что Катя истекала, чтобы он мог пить шелковистую влагу, слушая её стоны, крики.

Робкое прикосновение губ. Влажный быстрый поцелуй. Винченцо отстранился, пристально вглядываясь в её лицо.
-Всё, о чём попрошу?
Почему-то ему нужно было знать, что она пойдёт на всё. Согласится на любую его просьбу, на каждое требование. 
Он набросился на рот Кати, словно голодный зверь. Губы терзали её губы, грубо и жадно. Язык медленно проник внутрь желанного рта, вкрадчиво соприкасаясь с её языком. 
Ни намёка на нежность. Никакой попытки сделать этот поцелуй ласковым. 
 
Это было самым потрясающим, что он когда-либо испытывал - чувствовать, как Катя его раздевает, наблюдать, как её пальцы сжимают тонкую ткань, стаскивают с его плеч. Внезапно Винченцо испугался, что она отстранится, захочет уйти, когда увидит десятки шрамов, полученных в драках и которые он нанёс себе сам, проводя опыты. Но она их или не заметила, или не считала настолько ужасными. И почему-то то, что она не отвернулась, ещё больше возбудило Винченцо. 
Её грудь прижалась к его, и Энцо не сумел сдержать стона. Он обхватил Катю за талию, усаживая себе на колени, и прижался губами к маленькому соску. Обхватил его, втягивая в рот, обводя языком, надавливая. Прикусил вершинку, сходя с ума от вкуса и аромата её чуть влажной кожи. Когда сосок затвердел и набух ещё больше, он перешёл к другому, прикусывая вершинку. Пальцы же не прекратили мучить первый, то сжимая его, то нежно гладя, чтобы затем оттянуть, в попытке вызвать стон из груди Кэтрин.
Но застонал он сам, когда почувствовал, как её горячие ладони несмело скользят по его животу, а затем опускаются ниже, за пояс брюк. Когда она сжала ладонью напряжённый член, Винченцо не смог сдержать стона, больше походящего на рык. Он резко двинул бёдрами, вбиваясь в её ладонь, представляя, что это рот Кати, а затем и её горячее влажное лоно. Плоть болезненно пульсировала, и её прикосновение не несло никакого успокоения. Лишь сумасшедшую муку, которой ему хотелось снова. 
Кое-как Энцо расстегнул пуговицы, чтобы видеть, как Катя обхватывает пальцами член, как гладит, размазывая по стволу выступившую смазку. Одним прикосновением она превратила его в помешанного, превращая в потребность то, о чём он раньше и не думал.
Жалкие попытки сдержаться, лишь отсрочивали неизбежное. Энцо откинулся на подушки у спинки кровати и, впившись пальцами в талию Кати, словно боялся её отпустить, приподнял над собой. Её волосы острыми лезвиями скользнули по его груди, заставляя дыхание участиться ещё больше. Он развернул её спиной к себе, усаживая над собой. На гладкой спине проступили острые позвонки, и Энцо не смог удержаться, оставляя на них влажные поцелуи, царапая зубами кожу, спускаясь ниже, к округлой попке. Быстрый шлепок, красная отметина, вздрогнувшая и приподнявшаяся над ним Катя. Винченцо подтянул её ближе к себе, чтобы влажное лоно оказалось над его лицом. Да... Сердце, испытывая все свои пределы, застучало ещё чаще, когда Энцо увидел, как набухли складки её плоти, как они влажно блестят. И вся эта влага была для него. 
Медленно, растягивая это мгновение, он провёл языком по влажному лону, от набухшего клитора, до расщелины ягодиц. Смазки было так много, что он мог бы пить её. Винченцо застонал, чувствуя насыщенный вкус. Какая же она... Не в силах сдержаться, он снова коснулся горячей плоти, углубляясь языком туда, куда вскоре будет вдалбливаться его член. Губы обхватили влажные лепестки, посасывая их, втягивая в рот. 
Каждый его выдох сопровождался стонами, которые Энцо уже не мог сдерживать. Он мечтал о её сумасшедшем нереальном вкусе. Это было что-то фантастичное, что не описать словами. 
Оторвавшись от Кати, Винченцо надавил ладонью на её спину, заставляя наклониться вперёд, обхватил рукой её ладонь, и накрыл возбуждённый до боли член. 
-Сожми его.
Отпустив её руку, пальцы впились в бёдра Кати, заставляя ещё сильнее развести ноги над его ртом, и Энцо вновь прижался губами к её лону, язык ворвался вглубь, чтобы через несколько секунд выскользнуть с влажным звуком и пройтись по клитору.
Он сходил с ума от её вкуса. От того, какой горячей и влажной она была. Оказавшись на грани помешательства, Энцо готов был поверить во всех демонов и ангелов, которых прежде так упорно отрицал. И если на свете существовал кто-то, кому можно было продать свою душу в обмен на вечное обладание Катей, он бы не раздумывая, совершил эту сделку. 
-Скажи, что ты моя...

Скандалов, интриг, расследований? (ц.)

Каждый год, 31 декабря, мы ходим с Николаем на расследования...
А вообще да. Дело загадочного капитана: куда он пропал?!

Зачем ты нас спалил?


Лучше скальпель и соли тётушки Горации.