Карта ролевой игры ""E-burg" выходит на охоту!"

В небесах над Екатеринбургом и далее


будем считать, что вопрос я получила в виде смс*))
- Женечка, считаю, что служебный роман вполне может иметь продолжение во внеслужебное время)

Набирать текст статьи с телефона непросто. Но зато я так сосредоточилась на этом, что почти не думаю о том, что Тим дергает рычаги и тычет в кнопки панели управления вертолета с азартом папуаса, которой обнаружил в джунглях велосипед.
Думаю о том, что у меня дома забытый некормленый и невыгуленный пес и надо позвонить тете Нине и попросить, чтобы позаботилась о моем Боссе.
Тем временем Орел извлекает откуда-то Инструкцию по управлению - книжищу толщиной с телефонный справочник планеты земля, - радуется словно дитя и начинает изучать. Что-то бормочет, хмыкает, пальцем водит. Через полминуты изрекает:

Ну точно Тринити из Матрицы, которой инструкцию по управлению вертолетом загрузили прямо в мозг.
- Друг мой пернатый, а ты уровень топлива проверил? - небрежно бросаю я, не отрываясь от работы. Сохранять спокойствие удается с трудом. - Дотянем до французской границы?
В этот момент Орел роняет на меня книжищу с инструкциями и орет:

Вертолет трясется и ревет, лопасти вращаются так, что поднимается пурга. И я по-прежнему стараюсь не смотреть по сторонам. Откладываю телефон, открываю инструкцию, изучаю, слыша то и дело «Твою мать!», «Боженька, спасибо тебе!». Услышав сказанное подозрительно спокойно «Ну, вот и все», поднимаю голову и во все глаза смотрю на пилота, потом в окна. А ведь взлетели же. И летим. Но тут у меня возникает один жутко интересный вопрос.
- Слушай, Пернатый Орёл, взлететь – взлетел. А садиться потом как будешь?! - спрашиваю как бы между прочим, примерно также спокойно, как Тим произносил свое «Ну, вот и все».
На лице Орла отражается секундная задумчивость, которая сменяется лучезарной улыбкой.
- Главное взлететь, а сесть всегда можно, - изрекает пилот, целеустремленно набычившись и вцепившись в рычаги управления.
- Угу, - киваю я обреченно. Чтобы не начать паниковать, вчитываюсь в инструкцию. - Ладно, ты у нас пилот, а я буду твоим штурманом. Читаем: «...поместить дрючлер в жлонкер и закрыть капсюль вахмутузера… Теперь осторожно выкрутить шплунгер…»(с). И, правда, все предельно понятно. Закладывай курс, Орел, и держись его!
Но когда Тим что-то там нажал и выкрутил, вертолет вдруг мелко затрясся, звук вращающихся лопастей смолк, раздался странный вой, и нас вдавило в кресла.
Не сразу, но очень быстро мы поняли, что несемся с какой-то совсем невертолетной скоростью, словно эта машина какая-то сверхзвуковая хрень. Вот Кошкин гад, какими технологиями владеет. Интересно, а это законно? Если нет, то чем не еще одна сенсация?
- Тимурчик! - ору я. - Не задень сопки!
Екатеринбург остался далеко позади. Еще немного - и мы до Москвы долетим, а там и до французской границы недалеко.

В небесах и далее...


- Вот радость-то! - вяло восклицаю я, продолжая изучать инструкцию. - Если я правильно все поняла, то у этой вертохрени еще и режим маскировки имеется.
Читаю дальше, и понимаю, что... понимаю, несмотря на то, что написана инструкция на каком-то якутском эсперанто. Или, как говорит Тим, китайской латыни.

- Откуда ж мне знать, что ты подумал, - отзываюсь я, пожимая плечами. Смотрю на него. - Хотя, судя по всему, тебе о дрючлерах должно быть много чего известно.
Орел хмыкает, изображает философскую отстраненность и продолжает вести нашу боевую машину сквозь облака. А я смотрю на него и думаю, что почти уже ничего не боюсь, но сильно сомневаюсь, что чувствовала бы себя также, если бы рядом был кто-то другой, а не Тимур.
Впадаю в задумчивость, уронив руки на отдавливающую мне колени книжищу, и несколько минут мы молчим. А тем временем ощущения от полета в этой "Тардис" меняется. Штуковина то ли замедляется, то ли...

- Я в порядке.
Только ответила, как вижу стремительно приближающийся склон горы. Не настолько стремительно, чтобы вот прям сейчас в него и впечататься, но все же тревожно как-то стало.

- Птичка моя, скажи, что ты шутишь! - требую я. Но мои слова тонут в какофонии звуков, и доносящемся не пойми, откуда противном женском голосе. Едва сдерживаюсь, чтобы не треснуть кулаком по приборной панели, но с этим чудесно справляется Тимур. После чего бодро провозглашает:

И начинает лихорадочно дергать замок моих ремней безопасности, приговаривая «Парашюты! Тут должны быть парашюты!»
Мой страх уже зашкалил туда, где паника и ужас слишком крепко сдруживаются и производят на свет злость и решительность.
- Тим, не дергай ремни! - кричу я. - Я без тебя все равно никуда не собираюсь.
Трясущимися руками снова застегиваю ремни, ерзаю на кресле, усаживаясь поудобней и попрочней и говорю:
- Если верить китайской латыни, то вот те кнопки - это кнопочки катапультирования. Предлагаю дружно нажать и посмотреть, что будет. Если больше не свидимся, знай, Орел, с тобой было клево творить беззакония и танцевать.
«Мы уже невысоко, значит, и далеко не улетим. Главное, чтобы парашюты успели раскрыться. А не успеют, хорошо бы рухнуть в мягкий сугробик», - скороговоркой проносится в голове.
Прячу телефон в декольте, оборачиваюсь пледом и жму на кнопку...

...Я стою на заснеженном склоне. Не знаю, на каком свете. Самочувствия лично у меня нет никакого, я тела не чувствую, ничего не соображаю, и, кажется, разучилась говорить по-русски. Теперь только на китайской латыни. Окидываю себя взглядом. На мне платье и резиновые калоши.
- Тимур... - шепчу я, в ужасе озираясь по сторонам. - Тим! Ты где! - ору так громко, что мой голос эхом разносится над Альпами. - Если с тобой что-то случилось после всего, из чего мы уже выбрались, я тебя просто убью еще три раза!
Кручусь во все стороны и слышу:
- Здесь я. Все в норме.
Тим, пошатываясь, подходит ко мне. Потирает макушку и плечо. Я смотрю на него, собираясь начать реветь от радости и облегчения, но вместо этого говорю:
- Орел, я вижу твое хвостовое оперение, - и выразительным взглядом показываю на прореху на его штанах.
Глубоко дышу, чтобы сдержать слезы, и смотрю на освещенные горнолыжные трассы, на огни курортного поселка внизу у склона, вдалеке замечаю темное пятно на снегу - наш плед. Бреду к нему, не чувствуя ни холода, ни усталости. Поднимаю плед, отряхиваю. Тим приближается ко мне, и я накидываю плед нам на плечи. Так и идем вниз, на поиски наших.
И мне решительно плевать, что можно подумать, встретив нас по пути.

Среди снегов во Французских Альпах

Бредем по склону вниз, проваливаясь в снег по самое некуда. Я оборачиваюсь, придерживая плед, вижу темный силуэт кресла, парашют, взрытый снег... Это, блин, не шутка, не кошмарный сон, а реальность, которая при взгляде на нее со стороны, не слабо пугает.
Как приземлялась, выбиралась, поднималась на ноги, не помню совершенно. На этом месте просто провал. Но меня это не пугает, скорее, наоборот. Главное, что мы живы.
Помню, в детстве читала книгу «Маленький оборвыш». Рыдала на каждой странице над тяжкой судьбиной горемычного малыша, скитавшегося беспризорным и бесприютным.
Но одно дело рыдать над приключениями книжного персонажа, и совсем другое оказаться вдруг в шкуре такого же скитальца, натерпевшегося за несколько часов не меньше, чем оборвыш.
Ощутив надежное крепкое объятие Тимура, прижимаюсь к нему сильнее, обхватываю рукой талию, пробираюсь под пиджак. Так теплее, спокойней и... И мне нравится ощущать Тима так близко. Рука у меня дрожит, и я судорожно пытаюсь покрепче вцепиться в рубашку Тима. Пальцы не слушаются, рука срывается, и ладонь совершает скользящее движение по крепкому заду Орла, прикрытому сейчас только боксерами.
- Твои штаны надо повесить в кабинете нашего глаВреда, - бормочу я смущенно. Спешно возвращаю руку на талию партнера и крепко сжимаю в пальцах ткань рубашки. - Как символ проявленного на работе рвения. Пашем, аж штаны лопаются!

- А я-то как рада, что мы живы, - вздыхаю. - И я грозилась тебя убить. Три раза. И не сомневайся, я могу.

Мысли текут в направлении, не совсем, наверное, сейчас уместном. Но с другой стороны наличие таких мыслей означает, что жизнь продолжается, что не может не радовать.
Тепло от Тима словно от печки. Или мне это кажется. Услышав слова напарника, затаиваюсь на секундочку. Потом начинаю вдруг зевать. Нервно, как собака.
- Задавай уже, - снова вздох. - После того, как ты носил мое платье, а я надевала твои штаны и видела твой зад, между нами просто не может быть недомолвок.

- С тобой - хоть сейчас же. На бис! - отвечаю, не задумываясь, и начинаю смеяться. Просто не могу удержаться. Смех срывается с губ, и я снова чувствую на подходе слезы. Вот не хватало еще сейчас тут забиться в истерическом родимчике, обливаясь потоками слез и соплей.
Заставляю себя успокоиться. Но ответ мой совершенно искренний. С Орлом я смогла бы ходить туда и обратно хоть на край света, хоть к черту на кулички, хоть через французскую границу. Везде в калошах, без паспорта и визы.
Тут коленки начинают дрожать и подгибаться. Я останавливаюсь, поворачиваюсь к Тимуру, вскидываю руки и обвиваю его шею. Утыкаюсь носом ему в грудь и замираю на пару мгновений.
- Тим, побудь добрым волшебником еще немножко, - бубню я невнятно. - Организуй нам крышу над головой, где можно, наконец, присесть и согреться. А потом я готова на новые подвиги. Могу хоть танцевальный марафон. Хоть пешком до Екатеринбурга.

Снег, улица, фонари...

...Я бегу по снегу. Он мягкий, легкий и... теплый, похож на пух одуванчиков. Снежинки-пушинки взметаются верх, кружат и опускаются на меня, превращаясь в какое-то невероятно уютное, невесомое одеяние. Совсем не похожее на ту жуткую пудермантель от кутюр, которую пришлось примерить на показе Скунсовой моды.
Продолжаю бежать, и ноги уже не касаются земли. Я взмахиваю руками, решив, что они крылья, и взлетаю. Парю, нарезая плавные круги, и вижу под собой огромное поле, поросшее ромашками, над которыми вьются тысячи. Нет, миллионы пчел. Они так мило жужжат, словно поют о чем-то. А над ухом раздается знакомый негромкий голос, который назидательно произносит:
- Это - представительницы семейства перепончатокрылых с пушистым желтым брюшком и острым тонким жалом.
Поворачиваюсь, чтобы посмотреть, кто это говорит, и вижу Орлова. Он летит рядом со мной, размеренно машет крыльями, которые поражают меня размахом. Хохолок у Орла словно присыпан звездной пылью, и глаза такие голубые, что в них можно утонуть, как в море, или унестись ввысь, как в июньское небо.
Засмотрелась так, что потеряла равновесие и начала падать. Лечу вниз так стремительно, что ветер свистит в ушах, но земля почему-то не приближается, а удаляется все дальше и дальше...
Чувствую на талии сильные надежные руки, подхватившие меня. Смотрю на напарника удивленно, словно вижу впервые, и восхищенно произношу:
- Тим - ты волшебник. Я знала, что ты умеешь летать также здорово, как танцуешь.
Он усмехается знакомой хитрой ухмылочкой и прижимает меня к себе сильнее.
Я закрываю глаза и наслаждаюсь чувством полета и ощущением безмятежного покоя...

...Выныриваю из сна, и первые секунд десять лежу, уставив глаза в полумрак незнакомого помещения. Реально не понимаю, где нахожусь. И почему так дышать тяжело? Слышу тихое размеренное сопение и похрапывание, похожее на жужжание маленького пчелиного роя. Поворачиваю голову и вижу крепко спящего рядом Тимура. Его рука лежит на моей талии, тяжеленная, как шпала. Но я не хочу ее убирать, не хочу отстраняться. Просто смотрю на спящего рядом парня, ставшего за последние часы больше, чем коллегой по работе, больше, чем напарником по приключениям.
И вспоминаю...
***
Преодолеваем склон, бредем по ночной улице поселка, не обращая внимание ни на что. Шок понемногу стихает, и включаются все притупившиеся ранее чувства. Мне холодно, все тело болит и ноет, и я по-прежнему крепко всцепляюсь в рубашку Тима.

- Не пережить мне этого, - мрачно заявляю я, шмыгая замерзающим носом. - Пожизненно должен будешь, напарник. Придется платить мне еженедельными походами на китайско-латинские танцы.
Я, кажется, сказала ему, что убью три раза. Думала, не слышал, но у Орла же слух, как у Орла.

«Так вот откуда про представителей с желтым брюшком!» - радостно отмечаю я, что не совсем и бредила во сне.
- Надо признать, что мало какие страдания сравнятся с твоей психологической травмой, - соглашаюсь я. - Вернемся домой, я куплю тебе штаны. Самые клевые, в которых твой... пернатый зад будет особенно эффектно смотреться. На еженедельных танцах.
Задумываюсь.
- Пожалеть, говоришь? И как ты предпочитаешь, чтобы тебя жалели?
И много ли было тех, кто жалел? Морщусь недовольно.
В голове моей всплывают картины, от которых мне вдруг становится почти жарко. Вспоминаю лицо Тимура, приблизившееся к моему лицу, его рука на моем затылке и быстрое касание губ. За то краткое мгновение успеваю ощутить запах его парфюма, уловить вздох, заглянуть в бездонные глаза. И подумать, что мгновение это слишком, непозволительно краткое, и мне определенно хочется большего...

- Ну как же я могу тебя погубить, если ты лучший из напарников? Пожалуй, кроме штанов, я отблагодарю тебя еще и ужином. Умею готовить обалденно вкусную лазанью и торт «Наполеон». Как? Рискнешь отведать моей стряпни? Или тебе это кажется пострашнее, чем угодить в авиакатастрофу?
Я приглашаю его на ужин и думаю, что он сейчас наговорит кучу всего, извернется и вежливо-шутливо откажется.
Эти мысли удручают. От них становится как-то совсем грустно, и я вздыхаю. Лучше подумать об этом завтра... Вздох переходит в очередной зевок, глаза слипаются...

Инстинктивно держусь за колючий плед, словно сроднилась с ним навеки и льну в Тимуру. Думаю еще, откуда у него силы тащить меня на руках, он же устал дико. Но мне так хорошо, что я устраиваюсь удобней и, уронив, голову на плечо Тима, снова обвиваю его шею руками, зарываюсь носом куда-то под воротник пиджака и рубашки, и утыкаюсь в теплую выемку между шеей и плечом. Вдыхаю уже знакомый запах и проваливаюсь в сон...
***
...Меня немного тревожит, что вырубилась настолько, что не помню, как оказалась здесь. Не знаю, встретились ли мы с нашими? Что вообще было? Что я проспала?
Но я улыбаюсь вернувшимся воспоминаниям, протягиваю руку и касаюсь слегка колючей щеки Тимура. Он поразительный милаха, когда спит. И когда бодрствует тоже ничего. И он лучший из напарников.
Осторожно выползаю из-под крыла Орла, с тихим стоном присаживаюсь и спускаю ноги с кровати. Все тело ломит и ноет. Я все в том же платье от Скунсовой, кто-то (догадываюсь, кто именно) накрыл меня пледом и одеялом. Я согрелась и надеюсь, что не свалюсь с простудой.
Осматриваюсь. Номер уютный и просторный. Отделанные деревом стены, камин, за светлыми шторами на большом окне все еще темно. Кровать всего одна, двуспальная, с синим одеялом и симпатичным покрывалом в клетку. У камина два кресла в такую же клетку, что и покрывало, между ними кофейный столик, а на столике - поднос, уставленный блюдами под крышками-клош.
С мыслью о том, что мы угодили в какую-то параллельную реальность, где время, похоже, остановилось, поднимаюсь на ноги и бреду в ванную.
Один взгляд в зеркало, и я теряюсь где-то между острым желанием снова начать истерично смеяться и потребностью поплакать. Отворачиваюсь, стаскиваю ненавистное платье и встаю на него ногами, как на коврик. Залезаю в душ и очень долго стою под струями горячей воды. Как же хорошо... Мыло и шампунь пахнут лавандой и грейпфрутом, полотенце мягкое и пушистое, а в длинный белый халат оборачиваюсь, как в облако.
Причесываюсь перед зеркалом, глядя на свое отражение без прежнего раздрая в чувствах. Теперь я похожа сама на себя.
Выхожу из ванной, следом за мной из двери вырывается облачко пара. Первое, что вижу в рассеянном свете бра над кроватью - повернутое ко мне лицо Тимура, его открытые глаза. Он лежит, подложив руку под голову и молча смотрит на меня.
- Привет, напарник, - говорю я.

Послесловие к послесловию...
(с некоторыми цитатами и комментариями))

С полным основанием причисляю себя к людям, пережившим катарсис.
У этого термина несколько значений, так вот я о том, который трактуется, как «индивидуальный или групповой процесс высвобождения психической энергии, эмоциональной разрядки, способствующей уменьшению или снятию тревоги, конфликта, фрустрации посредством их вербализации или телесной экспрессии, ведущих к лечебному эффекту и лучшему пониманию себя».
Посудите сами.
Разве не индивидуальное и групповое высвобождение психической энергии позволило нам преодолеть все и достигнуть цели в ту бесконечную февральскую ночь?
Эмоциональных разрядок, сопровождаемых трехэтажной вербализацией и зашкаливающей телесной экспрессией, хватило бы на пять катарсисов. Или на столько же экстренных выпусков журнала.
Ну и лично для меня то, что началось, как вполне обычный и мирный корпоратив, завершилось пониманием, что Орлов - лучшее, что происходило со мной за всю жизнь. Включая навороченные ролики, подаренные папой на двенадцатый день рождения. А это был подарок вне конкуренции, уж поверьте.
Теперь позволю себе парочку комментариев.

"Орёл не только зашибенно танцует, он еще и умеет готовить забавно-весёлую глазунью с сосиской вместо улыбки".

О, да! В танцах Орлу нет равных. Ему много, в чем нет равных.
*шепотом* Но вот насчет глазуньи я не столь уверена. То, что он притащил мне праздничным мартовским утром, было похоже на физиономию замученного пытками на сковороде клоуна. Глазунья смотрела на меня с тарелки выпученными подрагивающими желтками со слезой плохо прожаренных белков, а малость подгоревшую сосиску скрутило в жутковатой гримасе...
Но ничего этого я не заметила, когда жевала самую замечательную глазунью в мире, запивая ее вином и заедая клубникой со сливками. Я вообще ни о чем не могу думать, когда Тим сидит рядом в одном фартучке на голое тело...
И вот тут я снова не могу не прокомментировать.

"Вы когда-нибудь видели гордого Орла, в фартуке на голое тело, со счастливой идиотской улыбкой на лице?"

Нет! Не видели. И не увидите. Это зрелище только для меня.
И те, которые были когда-то, пусть знают, что все равно вы не видели того, что вижу я.
А я вижу, что мой Гордый Пернатый самый лучший на свете. Самый надежный, терпеливый и неунывающий. А еще он неподражаемо романтичный, нежный и заботливый. Даже когда болтает без умолку. Сам, наверное, об этом не догадывается, но я-то вижу, чувствую и знаю.
...Мы с Тимуром зависли где-то между небом и землей. И я надеюсь, останемся там еще очень и очень надолго. А, может быть, и навсегда.