Карта ролевой игры "Архитектура Страха"

Нагорье каирнов и костров


Вот что он за человек? Мало она комаров на нём поубивала. Милорд имел ввиду её покойного мужа, который ждёт её на том свете? Или говорил о несчастных останках, в которых она (на благо общего дела, разумеется) усердно копошилась?
- Не переживайте, милорд, - глухо откликнулась баронесса. – Если бы я и решила здесь остаться, вы бы составили мне компанию. В этом случае, думается мне, фанфары были бы совершенно оглушительными.

- А если у меня больше не осталось пикантных тайн, вы позволите мне провести остаток моих дней в гробнице? – возмутилась баронесса, но эффект от её слов был приглушённым, в прямом смысле этого слова. Мешали камни каирнов.

Радость была такой огромной, что сил злиться на милорда не осталось. Отбросив кость, она закружилась с ним, успев подумать, что может, они радуются зря. Кто его знает, откуда и зачем здесь ключ? Но тревоги об этом оказались преждевременными. Они снова куда-то перенеслись.

Зал пяти дверей

В это странное место они с милордом перенеслись в кружении, щека к щеке. Баронесса отпрянула бы от Алана, но страх был сильнее. Крепче схватившись за его руку, она испуганно огляделась. Присутствие остальных гостей Кэмеронов (и не только гостей) внушало оптимистический настрой, пока у них не стали отнимать ключи. Кенну пронзила страшная догадка: а что если они были нужны только для того, чтобы отыскать ключи и отдать их этому страшному мужчине, который забрал их? И теперь их ждёт продолжение пытки огнём? Баронесса МакКензи не увлекалась мистикой и чем-то подобным, но сейчас поверила в то, что с ними творится какая-то чертовщина.
Перед нею и милордом открылась красная дверь, и баронесса бесстрашно шагнула за неё вместе с Аланом.

Обитель писателя

Баронесса МакКензи оказалась в привычной обстановке. Исключая кричащие цвета, которые были везде, в кабинете было уютно и спокойно. Стол и массивное кресло за ним словно говорили, что хозяин этого кабинета только что вышел, оставив рукопись. Кстати, о рукописи. Кенна выслушала Марка, который читал послание, начертанное рукой кого-то невидимого, кто владел этим кабинетом.
Баронесса забрала у Марка листок и поднесла к глазам, перечитывая ровные строки, написанные уверенной рукой.
– Речь должна пойти о встрече нескольких лиц, которые должны найти виновного в их тайне. Что ж, я попробую.
Она взяла второй листок, на котором были перечислены имена главных героев, и начала расхаживать по кабинету, декламируя. Остро наточенное перо красного цвета тут же поднялось в воздух, заставив Кенну вскрикнуть от неожиданности. Баронесса нашла глазами милорда, который пил виски в стороне, и продолжила. Она же дала себе слово выпутаться из этой фантасмагории невероятного. И она слово сдержит, не будь она баронессой МакКензи!
- В просторном доме на Принсес-стрит готовились к важному событию, - начала Кенна, стараясь не обращать внимания на перо, заскользившее по бумаге. Чернила были красными. Цвет опасности. Их о чём-то предупреждают? – Здесь должна была произойти судьбоносная встреча, на которой будет открыто имя виновного. Виновного не в преступлении, но в том, что существовала тайна, связавшая десять людей такими крепкими узами, что не распутаешь. С самого утра Мари не здоровилось (сказывалась бессонница и артрит, мучившие её последние месяцы), так что она спустилась вниз, когда почти все собрались. Здесь был её муж Гарри, перед которым Мари было стыдно. Намедни она купила жемчужное ожерелье, но когда он спросил о его стоимости, обманула супруга, назвав меньшую цену. Так она поступала частенько, особенно когда ей дарил подарки Джон, беззаветно любивший её с самого детства.
Мари приложила руку к глазам, чуть покачнувшись и хватаясь за перила. Здесь был он, ужас всех гостиных Эдинбурга, Чарльз… Он сидел на оттоманке, положив ногу на ногу, и любовался собою в зеркальце, в то время, как Сюзанна, верно любящая его (равно как и Мари), наносила ему на волосы новую порцию бриолина. При виде Чарльза все дамы в гостиных обычно начинали перешёптываться, но Мари лишь равнодушно посмотрела на мужчину, чтобы не выдать своих чувств. И поймала на себе ненавидящий взгляд Эльзы, которая знала о том, что её муж Джон любит Мари и презирала за это соперницу.
В кустах за окном раздался шорох, и Мари вздохнула. Определённо это был Арнольд, поклонник леди Сюзанны, который снова будет изнывать от ревности, видя, что его пассия наносит на волосы Чарльза бриолин.
Пройдя к клавесину, Мари устроилась за ним и подозвала Виолу, скромно сидящую в уголке и ожидающую Арнольда (надо сказать, безуспешно). Как только Виола подошла, Мари начала играть на клавесине бравурную мелодию, которой предваряют предстоящие события. И эти событиям суждено затронуть жизнь каждого.
- Милорды и миледи! – сыграв на клавесине, Мари поднялась и обратилась ко всем. – Я должна признаться всем вам в одной страшной вещи! Нет, даже во многих вещах, которые так и просятся наружу.
- Да, девочка, признайся, - это вступила в беседу леди Томпсон. Милая старушка в чепчике не по моде.
Мари кивнула и продолжила, приходя в состояние воинственности.
- Я должна признаться, что люблю не своего мужа Гарри. И часто обманываю его, внося в расходную книгу не те цифры, которые бы следовало. Стала ли бы я делать так, если бы я его любила? Мои чувства принадлежат Чарльзу, - она указала на него рукой. – Но он так увлечён собою и Сюзанной, следующей за ним по пятам, что я не знаю, что мне делать. – Мари всплеснула руками и принялась ходить по гостиной. – А ещё, милый Гарри, - обратилась она к мужу, - я должна признаться, что обманула тебя. То колье из изумрудов мне подарил Джон. Он тайно любил меня всё это время.
- Да, я любил! – подтвердил Джон.
- А я подозревал, что ты тратишь больше денег, чем положено, - Гарри опустился в кресло и уронил голову на руки.
- А я всегда знал, что не любить меня невозможно, - вступил Чарльз.
Мари кивнула и быстро подошла к Виоле, хватая её за руки и сжимая их.
- Милая Виола! Ты должна знать, что твой жених Арнольд любит другую. И её имя Сюзанна! Он и сейчас прячется в кустах, чтобы смотреть на неё и любоваться издали.
- Да, я давно люблю Сюзанну! – раздался голос из кустов, растущих за окном.
Виола поднесла платочек к глазам, а Мари продолжала:
- Нас всех же объединяет некая тайна, и я думаю, что вы уже догадались, какая именно. А если нет, то мистер Абернатти расскажет вам, ведь он кое-что узнал. Совершенно случайно.
С диванчика поднялся невысокий старичок, опирающийся на трость, и проговорил:
- В тот день, когда вас всех связала эта страшная тайна, мы с леди Томпсон были на приёме у мистера N. Леди Томпсон рассказывала мне о том, какая она добрая женщина и как желает всем добра. Тогда же я и увидел, как Джон тайно подливает в её бокал какие-то капли. Очевидно, леди Томпсон знала о вас всех что-то такое, что могло уничтожить вашу репутацию. Я прав?
Упомянутая выше леди Томпсон тонко вскрикнула и приложила ладонь к лицу.
- Вы правы, мистер Абернатти! – почти вскричала Мари и указала на леди Томпсон рукой. – И во всём виновата именно она! Потому что если желаешь всем добра, но всё обо всех знаешь, ты и есть источник бед!

Кенна торжествующе осмотрела всех присутствующих, подошла к Алану, забрала бокал с недопитым виски из его рук и залпом осушила его.

Мистер Брэдиган, я поняла задание немного иначе… Но если нужно исправлю и присоединюсь)
Но считаю виновной Леди Томпсон.

Баронесса Кенна МакКензи впервые за всю свою недолгую жизнь чувствовала себя очень уютно и очень неуютно одновременно. Да, она была вдовой. Но траур закончился только что! Да и муж не успел обучить её плотским утехам во время их недолгой совместной жизни. А даже если бы и успел, разве может она, приличная женщина, сидеть на коленях у малознакомого мужчины, который отличился разве что тем, что держал её за бёдра, когда она лезла в могилу? Ну и ещё жарким поцелуем, от которого лицо Кенны вспыхивало румянцем. Или виною тому был глоток обжигающего виски? Да! Непременно, именно спиртное так и воздействовало на баронессу, иначе бы она уже давным-давно прекратила эту пытку, когда за тонкой преградой одежды чувствовалось его горячее и крепкое тело. И баронесса ёрзала, чтобы унять вожделение, так некстати родившееся внизу живота. Это виски. Иначе и быть не может.

- Милорд, мне думается, что я нахожусь в компании людей с исключительно огромной фантазией, - тихо хихикнула Кенна, глядя на то, как Алан прикладывает к губам хрусталь бокала для виски и отпивает глоток. Отвернулась, чтобы не выдать себя с головой и прислушалась к тому, что рассказывали остальные. – Так всё же виновата леди Томпсон! – воскликнула она, от переизбытка чувств и хмеля виски ударив ладонью по колену милорда. Извиниться не успела – её тело стало скованным, будто его поместили в плен чего-то твёрдого (и речь шла вовсе не о чреслах Алана). Баронесса испуганно охнула, бросила на милорда взгляд с мольбой. Но он ничего не мог сделать. Кенна МакКензи растворилась, а душа её оказалась внутри драгоценного флакона духов. И баронессе осталось лишь мечтать, чтобы милорд почувствовал аромат и пришёл её освободить.

Неволя была лучшим наказанием для баронессы, чтобы почувствовать, какой отвратительной она была, когда воспылала чувствами к Алану. А она ими воспылала – в этом не могло быть сомнений. Ну и что? Повторяла баронесса день за днём. Она была свободна и жаждала ласки и чего-то, чему не могла дать названия. Потому что не знала, как обозначить всё то, что творилось с её телом и душой, когда милорд был рядом. Неужели она заслужила такое наказание?

Очнулась Кенна от своих невесёлых дум, когда её подняли и куда-то понесли. А ведь она почти смирилась с покоем и с тем, что ей уготована судьба вечно думать о мужчине, которому она едва ли осмелилась подарить поцелуй. Она пришла в себя в странном помещении, стоя напротив ужасно одетых людей. Что за вызов моде? Кто посмел обрядиться в такие ужасающие одеяния? Кенна была так возмущена, что даже не успела поблагодарить тех, кто спас её, вернув баронессе человеческое обличье. Она исчезла, оставив после себя лишь флёр духов, к которому Кенна успела привыкнуть за долгие годы заточения.

Фалам Кнок 1835

- Милорд! – шепнула баронесса, обхватив себя руками и силясь рассмотреть что-то в окружающей её темноте. Пахло горелым. Прогорклый воздух распирал лёгкие до боли. Последняя, впрочем, была слишком сладкой от внезапно нахлынувшего чувства свободы. Кенна видела лишь очертания замка, который был особенно зловещим на фоне лунного неба, и больше ничего. Её туфли утопали в золе, хранящей жар недавно миновавшего пожара. Он унёс с собой жизни тех, чьи крики до сих пор звучали в ушах баронессы Но она искала того, кто смог бы вернуть ей уверенность, что она сама – жива. Леди МакКензи набралась смелости и задала вопрос в тишину и темноту: - Алан… Вы здесь?

Баронессе показалось, или она действительно услышала своё имя, которое выкрикивал тот, кого было так желанно слышать в этот момент? Кенна прикрыла глаза, но услышала только шелест ветра и неразборчивые голоса тех, кто так же, как и она, прибывал из заточения.

- Алан, - сорвалось с её губ неслышно. Леди МакКензи просто боялась, что ей показалось, и не спешила расставаться с этой иллюзией.



Он вышел к ней из темноты и крепко прижал Кенну к себе. Её невыносимый милорд, единственный, кого она была счастлива видеть в эту минуту. Они пережили так много, что Кенна даже задумываться не желала о том, сколько из приличий готова нарушить здесь и сейчас. Алан и испытания, пережитые вместе, научили её быть смелой. На этот раз она хотела быть таковой до конца.

- Ничего не болит, - замотала головой баронесса, так и прижимаясь к Алану. – И ничего не натворила. Кроме того, что очень, просто очень-очень соскучилась.

И наплевать на все приличия. Сегодня она желала быть совершенно неприличной. Хоть и совсем не имела представления о том, как это делается.

- Хорошо. Я готова слушаться вас… тебя, что бы ты ни приказал.

Это признание прозвучало очень двусмысленно, и Кенна зарделась, надеясь, что в темноте будет не видно. Разжала руки и отступила на шаг. Туфельки снова увязли в горячем пепле.

- Пойдём собирать вещи?


Алан следовал за ней до дверей её комнаты. Замок будто вымер. Не было ни слуг, снующих по коридорам, ни отголосков разговоров и бесед. И, несмотря на это, Фалам Кнок больше не казался отвратительным местом. Куда подевалась её нянюшка, Кенна не знала, и ей приходилось гнать от себя тревожные мысли. Баронесса МакКензи переступила порог своей комнаты, и почувствовала дрожь. Она не желала отпускать от себя Алана, но не понимала, что нужно сделать, чтобы удержать его рядом с собой.

- Милорд, раз вы собрались на мне жениться… - Баронесса сделала паузу, когда поняла, что голос, в который она так старательно подпускала весёлости, дрогнул. – И раз уж нет ни слуг, ни няни… Может быть, вы будете так любезны помочь мне разоблачиться? Это не сложно. Нужно всего лишь ослабить шнуровку корсета. Думаю, у вас есть в этом опыт.

Последние слова пришлось произнести шёпотом. Если у Алана и был опыт в раздевании женщин (в этом Кенна не сомневалась), для баронессы это был дебют. И в отличие от первого взрослого бала, на который она отправилась совсем недавно, этот дебют вызывал у неё гораздо больше трепета и волнения.

Стыд и непознанная ранее сладость. Вот что заставлял Алан чувствовать баронессу. Каждое мгновение она говорила себе, что вот-вот признается ему во всём, но как только его пальцы начинали поглаживать, сжимать, терзать, иссушать касаниями, Кенна забывала обо всём. Неужели она не заслужила награды за такое долгое ожидание? Неужели не заслужила, чтобы в ней рождались все эти ощущения? Позади были девятнадцать лет жизни, почти два года из которой она провела, будучи принадлежащей мужу, который и пальцем к ней не прикоснулся. И вечность в заточении, откуда она смогла выбраться, и поистине это спасение было чудесным. Разве это не знак свыше, что леди МакКензи оказалась рядом с Аланом, едва почувствовала себя освобождённой? Разве это не повод почувствовать себя свободной до конца? Только с ним.

Милордом, который каждым прикосновением к ней распаляет в ней такие желания, о которых она даже не подозревала. Рядом с ним она действительно чувствовала себя ненасытной. Жаждущей каждого его вдоха, каждого взгляда. И каждого жаркого прикосновения.



Алан заставил её почувствовать себя желанной. Заставил почувствовать себя его королевой. Но она не осмелилась бы ни приказывать, ни просить. Впервые взбалмошная Кенна была готова исполнять чужие приказы и просьбы. Он, должно быть, даже не подозревает о том, что делает с нею. Остановиться, рассказать обо всём, повиниться в том, что солгала, наверное, было бы самым верным решением. Но только не сейчас. Не в те минуты, когда Алан был настолько близко. Когда тело её пылало от каждого его касания. Когда ей было нужно так нестерпимо много.

Баронесса прикрыла глаза, наслаждаясь тем, что было между ними. Всё осталось в прошлом – боль, страх, одиночество. Сейчас были лишь жар её желания и предвкушение того, что же будет дальше.



Кенна не стала отвечать. Просто была не в силах. Алан творил с ней такое, чему она не могла дать определения. Баронесса МакКензи даже не представляла, сколько алчных демонов прячется в её душе. И теперь они все рвались наружу, к нему, к милорду, который сам не ведал, что делал. Никогда она ещё не была настолько обнажена. Физически и душевно. Никогда она ещё не хотела быть так сильно нужной и желанной. Промолчать сейчас и не признаться равносильно самоубийству. Он сочтёт её лгуньей, которая набивала себе цену, когда говорила ему все те дерзкие вещи. Он узнает обо всём, совсем скоро, но баронесса молчит. Просто не хочет расставаться с иллюзией того, что в ней может быть такая потребность.

Промолчать – равносильно самоубийству. Сказать правду – предательство самой себя и потребностей её души и тела, которые так нуждаются в её милорде.

Алан.

Имя, которое хочется произносить раз за разом. Выкрикивать в тишину ночи, когда он доведёт её до пика наслаждения. Шептать, лёжа рядом с ним, на рассвете, глядя на то, как милорд спит.

Баронесса впилась ноготками в плечи Алана, когда он уложил её на постель и устроился между её разведённых ног. Тяжесть его тела – самое лучшее, что она ощущала за всю свою недолгую жизнь. Какая она развратная… Испорченная. Даже сейчас, когда признание уже вот-вот готово сорваться с губ, Кенна лишь шире развела ноги и тонко вскрикнула. Алан вошёл в неё одним движением бёдер, заставляя ещё сильнее впиться ногтями в его расцарапанные плечи. Боль и удовольствие от ощущения, что Алан настолько близко, смешались, сводя баронессу с ума.

Отпустить его сейчас - самый смертельный из грехов, который она уже не сможет отмолить никогда. Потому Кенна только обняла милорда ногами, и, когда он замер, поёрзала под ним. То ли желая уменьшить боль, то ли прося о гораздо большем.

В её глазах стояли непролитые слёзы стыда. Но в груди уже зарождалось сладостное чувство. Он с ней и он в ней. А она может позволить себе побыть невинной соблазнительницей до конца.

- Ну, же, милорд, - шёпотом выдохнула баронесса, приподнимая бёдра навстречу Алану. – Вы же должны помнить, что я очень ненасытна, - с вызовом проговорила Кенна, ожидая приговора.

Или Алан встанет и уйдёт, ни слова не говоря. Или подарит ей и себе безумное наслаждение.
Выбор был только за ним.

Неужели он не злится? Кенна смотрела на Алана, пытаясь прочесть по его глазам хоть что-то. Зол ли он настолько, чтобы сбежать от своей баронессы и забыть о ней, как о страшном сне? Или в его словах, в которых сквозит беспокойство, обещание остаться с ней?

- Вы бы научили меня получать удовольствие, я знаю, - выдавила Кенна из себя, снова переходя на «вы».

Но долго радоваться ей не пришлось. Он поднялся, оставляя ей лишь жгучее чувство стыда и желание расплакаться. Неужели ему так сложно понять причину её поступка?



- А мне тоже плевать! – фыркнула баронесса, не глядя на милорда. Его слова глубоко ранили её, но Кенна старалась не показывать этого. Гордость. Пусть она сбережёт хотя бы её, раз всё остальное милорд похитил без спросу. Но гордости её он не заберёт, она не позволит ему этого сделать. Вместе с обидой и растерянностью в ней поднимался бушующий пожар из самых разнообразных чувств. И чем больше Алан ругался, расхаживая по комнате, тем больше хвороста подбрасывал в этот огонь.

Поэтому Кенна молча подошла к двери, открыла её и указала милорду на выход. Без вещей. Пусть убирается из её спальни и из её жизни. Баронесса МакКензи прекрасно проживёт и без него. Раз ему девственность её как кость в горле.

- Милорд, прошу покинуть мою спальню. Желательно немедля, - отчеканила Кенна, сверкая в сторону Алана глазами. – И впредь держаться от меня подальше.



- У вас нет выбора!

В голосе Кенны уверенности поубавилось, поэтому пришлось сопроводить свои слова действиями, в ходе которых бокал с виски был выбит из его рук и полетел в стену. Это возымело совсем не такой эффект, которого ожидала баронесса. Милорд набросился на неё, как голодный зверь на добычу. Поцелуй был жестоким и властным. А обещание жениться (Кенна уже успела мысленно попрощаться с мыслью, что Алан захочет повести её под венец) прозвучало насмешкой. Подумать об этом Кенна не успела. Милорд снова ворвался в её лоно, и ей осталось только простонать, надеясь, что он не расслышит в этом звуке ноты боли.



- Так вы ещё и сомневались в том, жениться ли на мне? – разъярённой кошкой прошипела баронесса, пока Алан устраивался на постели, усадив её сверху. Продолжить злиться не успела, милорд припал к её груди ртом, что-то говоря о том, что теперь она должна двигаться сама.

- Если только ты действительно поможешь, - окончательно смирилась Кенна и начала подниматься и опускаться. Боли было много, но удовольствия от того, что она сама может делать всё это – ещё больше. Жар его рук на теле, взгляд, в котором дышала и буйствовала тьма, дыхание баронессы, смешанное с дыханием милорда, всё это пьянило как виски долгой выдержки. Кенна двигалась всё быстрее, вцепившись руками в плечи Алана, пока не осмелилась и не прикоснулась пальцами там, где соединялись их тела. От острого наслаждения, смешанного с болью, по телу баронессы прошёл разряд, будто её ударила молния.

Теперь она и сама стала целовать милорда. Он уже научил её тому, как это делается, ей оставалось только применить свои знания на практике ещё раз. Лизнув его нижнюю губу, пахнущую виски, Кенна ещё быстрее задвигалась вверх и вниз, задевая пальцами чувствительный бугорок, весь в её соках. И чем больше она прикасалась к себе, тем слаще становилось внизу живота.

- Мне так и продолжать? – спросила она, когда устала и замерла, сев на Алана так, что он полностью скрылся в ней. – Или может вы тоже хотите поучаствовать?