Карта ролевой игры "Дорогами судьбы"

Проснулся Рустэм, и долго не мог мыслей собрать от сна своего. Дива дивные привиделись. Никогда такого с ним не бывало, а тут... Но пора уже обратно в табор.
Должно быть, уже состоялись выборы вожака. Не может быть, чтобы Роман, лучший друг его, не справился.

А в таборе все так же шумно. По дороге увидел Рустэм тех самых гаджо, но не до них сейчас. Все думы о том, как перед Баром говорить будет.
Увидел неподалеку тонкую фигурку Зоры, бывшей невесты. Опять девушка вся белая, волнуется, места себе не найдет никак. Зовет старую Эйш. Смотрит в его сторону.

- Зора, - подошел он ближе. - Жеребенок вылечился. Что случилось? С Баром что-то? Заболел он или обиделся на выбор рома?

Не успела Зора рта раскрыть, как появились друг его и сестра родная. И оба злые.

- Я, наверное, пропустил что-то, пока жеребенка выхаживал? И Рубина - нет моей воли на то, чтобы Зору брать в жены. Другого любит она всем сердцем. И уже просил я ее, чтобы призналась этому рому, но молчит упрямая. И чую, из-за молчания у нас впереди новая беда.

- С годами приходит, говоришь? - нахмурился Рустэм, сжал сестрину руку и выпустил. - Приходит она, сестра, к женщинам смирным да кротким. К тем, у кого сердце как мед сотовый. А Зора упрямая девушка, скрытная. Довела до сватовства, и только тогда призналась. А представь, если б женился я, а ее любовь наружу вышла и оказался я опозорен как муж? Такое только кровью смывать, и то не смоешь... Нет, сестра, не верю я, что придет к нам любовь. Нет у меня больше доверия к женщинам. Захочет Бар изгнать - пусть изгонит. Но не женюсь.

Знает Рустэм, что слышат его слова горькие и невеста, и друг. Но не может больше спокойным быть, не может наблюдать, как другие его судьбу решают.

- Нет нам общей дороги, Зора. Как ты и сказала - прими свою участь. И я свою приму.

Выслушал Бар все сказанное собеседниками в пылу спора. Вздохнул. Оглядел их тяжелым взглядом.

Рустэм понял - сейчас вожак слово последнее скажет. И не ошибся.



- Сам бы и пришел раньше, но не смог, Бар. Что же, приду вечером, ног не жалко.
Поклонился Рустэм ему. Потом поклонился остальным рома.
- Не судьба мне идти выступать с вами. Не до танцев сейчас мне. Но сердцем буду рядом все время, знайте это.

Снял шляпу, выбил ее от пыли и сора, снова надел. Свистнул, повесил куртку через плечо и ушел в лес. Там и дышать хорошо, и спокойно. Можно о жизни поразмышлять и трубочку покурить старую, отцовскую. Редко курит Рустэм, и то - крепкий табак, такой, что дерет глотку. Но зато мысли после трубки такие легкие и светлые.
Да и голод ощутил парень. Шутка ли, со вчерашнего дня крошки во рту не держал.
По пути в лес завернул в родное вардо, вытащил с полки пирог и бутылку вина и за пазуху спрятал.

Хорошо среди деревьев. Птицы изредка поют, ветви колышутся от ветерка, пахнет смолой и цветами. Сел Рустэм на пень широкий, разложил еду, трубку набил.
Все думает о сне и обо всем, что было сказано вчера и сегодня...

Сидя в лесу, куря трубку, думает Рустэм над дорогами судеб. Вспоминает отца и мать, которых последний раз видел еще малышом. Вспоминает детские игры: носились босоногие Зора, Рустэм, Рубина, Роман и другие рома по лужам, хохотали от души, баловались. Швырялись друг в друга комками земли, пачкались, и конечно, после возвращения в вардо порядком получали за грязь от жены Бара. Хорошая была женщина, заботливая, с руками золотыми и сердцем огненным.
Знает Рустэм, что после ее смерти плохо живется Бару. Только дети остались, которых нужно поднять, сыновей женить, дочь выдать. Правильное это дело. Да только правильные дела не сделаешь неправильными способами, ржавую подкову на коня не наденешь, а и наденешь - упадет через пол мили и всадника под собой похоронит.

Раскрывает парень ладонь, на которой столько линий, проводит пальцем по ним. Длинная у него линия жизни, говорила давно Эйш. Крепкая, здоровая. Говорила, будет Рустэм жить до глубокой старости. Да только не сказала, где и с кем.
Хотя все рома считали, что решено дело. А вышло иначе. Сватовство обернулось позором для Рустэма, а теперь Бар хочет, чтобы он закрыл глаза, заткнул уши и взял за себя упрямую девчонку, которую ох как надо воспитывать. А пороть женщину Рустэм не хочет, не по нраву ему этот обычай рома.

И Рубина все о том же, о свадьбе, о спасении чести семьи. Странно, сестричка сама всегда гордость блюла, всех отвергала, да и Арсена, ясное дело, не признает мужем. А тот гаджо, что возле нее крутился? Ха. Рустэм усмехнулся мыслям и пустил кольцо дыма. Что ж. У гаджо есть шанс, если он и впрямь сестру любит, если не блажь у него очередная. Надо ему лису поймать за хвост и поцеловать так, чтобы света белого не взвидела и за ним сама побежала.

Роман... Лучший друг, ближе брата. И Роман уперся в закон и обычай. А стоит ли закон и обычай сломанных судеб двоих людей? Нет, не двоих, больше, много больше.
Снова закрыл глаза Рустэм, вспомнил все взгляды, которыми обменивался Роман с Зорой, ее смущение, его тоску. Как же он раньше-то не понял. Слепой дурень. Ведь можно было и сватовства избежать.
Предлагал Зоре признаться и бежать с Романом - не послушала. Глупая. Глупая девчонка. Нет, вот никогда женщин не бил Рустэм, но Зоре хотелось дать ремня по круглой красивой попке.

Решено. Поговорит с Баром вечером и выложит все карты на стол. А там пусть вожак усваивает правду. Не одному же Рустэму с нею мучиться.

Долго все обдумывал Рустэм. Наконец вытряхнул трубку, спрятал ее в карман, крошки от обеда птицам кинул да зверям и пошел обратно в табор.

Вечер настал, в сумерках хорошо было идти ему. Дошел до вардо Бара, поздоровался с хозяином.
- Здравствуй, вайда. Пришел, как и обещал. Решение принял твердое и от него не отступлю.

Внимательно смотрит на него Бар, хмурится.

- Долго я все взвешивал, да только знаешь, сердце мое одно говорило, обычай наш - другое, а небесный закон, который выше нашего обычая - третье.
Знаю я, что отец давал слово, и что выполняя его, обязан я на Зоре жениться. Знаю также, что любит Зора друга моего Романа и что Роман ее любит... или любил до вчерашнего дня, когда она так опозорила нас всех своим отказом. Еще знаю, что нет такого обычая, который был бы выше закона небес, а он велит любить ближнего своего, как себя самого, и делать людям добро.
И вот что скажу тебе, отец мой второй: не будет добра в нашем с Зорой браке. Разные мы люди, как огонь и вода. А сам знаешь, если запрячь в одну упряжку двух разномастных лошадей - понесут они и разобьют упряжку вдребезги, и никто в живых не останется.
Поэтому свадьбы не будет. Наказание свое я приму, как положено, каким бы оно не было суровым. Знаю, что решение твое будет справедливым для всех сторон.
И прошу об одном - позови Зору и Романа и спроси, хотят ли они все же пожениться и счастье свое найти. Хотя бы ради меня, чтобы не напрасно все было, так как от души желаю им радости семейной.

Только Бар открыл рот, как прибежал мальчишка маленький, запыхаясь, прокричал:
- Рустэм, Рустэм! В табуне новые кони, у барона свели! Тагар просит прийти и перекрасить их, чтобы барон не догадался!

И тут у Рустэма терпение отказало. Ни в чем мальчик не виноват, но рявкнул он громко:
- А больше никто ничего от меня не хочет? Может, мне еще на дерево влезть и там чечетку отбить на потеху всем? Я живой человек, а не кукла механическая! Так всем и передай! А заодно напомни, что вайда приказывал ничего у барона не брать!

Нашла коса на камень. Рустэм стиснул зубы, молчит. А Бар и на этом не остановился.


Из уважения снова смолчал Рустэм. Но внутри весь кипит, кулаки сжаты так, что костяшки побелели.
Стоит, сверкая глазами на всех, кто прибежал в вардо.

Пришли Роман с Зорой. Первый - напряжен, немногословен, вторая - трепещет, как листик, и все взгляды по сторонам бросает жалобные. Ох, Зора.


Так сказал Бар. И у Рустэма глаза на лоб вылезать стали.
Смиловались? А это откуда же такие мысли и слова у вожака?


Еще того лучше. Отвисла у Рустэма челюсть.
Вожак пытается выход найти - пусть. Но за что же невиновных порочить?

Роман полоснул по нему глазами горячими. Упрек. Явно упрек во лжи.
И ответил сразу же Бару. И с ним и девушка сказала, что было на сердце.




Тут уже не выдержал Рустэм.
- Послушай, отче. Все понимаю и вину свою признаю, но их виноватить не дам. Любили оба тайно и чести своей никто не уронил. И не узнал бы никто, если бы Зора не сломалась в последний миг и не пошла по пути тяжкому, каким еще ни одна девушка не ходила. Ты посмотри на дочь свою! В глаза ей посмотри! Разве она могла бы такое сделать, на свидание с любовником сбежать? Никогда. А мой друг скорее бы нож вогнал в грудь, чем меня предал.
Гони меня из табора, Бар, хоть десятью плетями. Но чтобы я такого не видел и не слышал.

И от муки рванул на груди рубаху Рустэм.
- Бери нож и зарежь! Вот мое сердце! Смерть мне лучше, чем это!

Наказание за наши поступки следует всегда. Таков закон жизни. А в таборе чтут свои законы...


Почувствовал на волосах жесткую руку вожака Рустэм, скрипнул зубами, но вытерпел. А после, когда отпустили, шатнулся назад, едва на ногах удержался.
Встал, тяжело дыша. Еще немного - и треснет голова. Не от пустячной боли, а от муки душевной.
Никогда еще не шел ром против романипэ. Страшно это. Но сейчас столько всего вскипело в Рустэме, что взбунтовался он.
Правда предков против той правды, которая в нем заговорила.
Отчего же так больно, когда сталкиваются они друг с другом?


Только мотнул головой на это Рустэм, блеснули глаза его непокорные. Знает - сейчас вожак решение свое скажет. И пути назад не будет ни для кого.

Услышал, как говорит что-то Роман, но так гудит в ушах, что уже ничего не понимает. Потом вышел друг.

А вот когда сестра прибежала и стала умолять, закрыл глаза рукой. Думал, что последнюю чашу выпил, но - нет. Оказывается, что не выпил пока... Оттолкнул ее Бар, сестра в слезах сгорбилась, головой качает скорбно. Смотрит на нее Рустэм пристально. Беда пришла к ним. Из-за него ли? Из-за закона предков? Ничего уже он не знает, совсем ничего...

А потом раздались суровые слова.


Похолодел вмиг Рустэм.
Осквернение, значит. Значит, вот как теперь.
Остригут, ударят юбкой, и пойдет он по табору, всеми презираемый. Ни к кому прикоснуться нельзя. Ни с кем за стол не сесть. Невидимкой станет для рома. Пустым местом. Никто с ним говорить не захочет, а зачем - с таким нарушителем закона не говорят и не шутят. Песен не поют вместе у костра.

Онемевшими губами сумел сказать:
- Приговор твой мудр. Спасибо, Бар.

И стал ждать судьбы своей новой.

Ночь

И пришла к нему судьба, которую он сам же и избрал... Быстро пришла.


Шел Рустэм за сестрой названой, как на заклание теленок. Молча шел. А что говорить. Все уже всеми сказано.

У костра все рома сидели, кто-то тихо играл, кто-то напевал, только как увидели, что происходит - умолкли. Под тяжелыми взглядами родни и друзей стоял Рустэм, голову прямо держа. Остатки гордости не позволяли опустить ее виновато.



Молчит Рустэм, слушает слова сестры. Хоть немного, да легче ему. Всегда надежда есть впереди. После самой темной ночи солнце все равно встает на востоке. Нужно об этом помнить, чтобы не отчаяться.


У Зоры слезы на глазах, вся измучилась. Только вздохнул Рустэм, зажмурился на миг, потом снова открыл глаза. Поглядел пристально на ту, которая так его судьбой и не стала.
- Прощаю.
Одно слово, и тишина. Жуткая тишина повисла над табором. За всю жизнь Рустэма никого еще не сквернили, он первым станет. Первым в позоре.

Опустил он наконец голову, чтобы Зоре легче было. Щелкают острые ножницы, блестят в свете от костра. Волосы его, на которые девушки засматривались, падают наземь. Легко стало, так, наверное, у младенцев бывает, пока они не зарастут... Легко и тяжко вместе.

Ни на кого не смотрит Рустэм, кроме Зоры. Сдерживает бурное дыхание, зажимает сердце в кулак так, как никогда не зажимал.


Все. Теперь он неприкасаемый. Закончился обряд. А жизнь в стыде, вдали от людей началась только.

С кем теперь говорить? Кому душу изливать? Разве что лошадям да собакам таборным. И дудке своей любимой.


Только глазами повел Рустэм на вайду и переступил с ноги на ногу, как жеребец стреноженный.
Ох, Рубина, сестренка.
И правда, нельзя тебе теперь с братом жить. Иначе тоже можешь запачкаться.
Кто тебя, печальную, к себе возьмет? Кто добрым окажется да ласковым к гордой девушке? Помолился Рустэм, чтобы такой человек за доброту никогда горя не узнал.

Собрала сестра волосы его, в костер кинула, губы поджав горестно. Пусть горят. Как его прежняя жизнь глупая, пусть в пепел превратятся.
Ушел Роман прочь. Видно, страдает друг и не хочет видеть его больше. Что ж, раз не хочет - его право. Его выбор.

Под взглядами рома, осуждающими, любопытными, боязливыми, опустились плечи Рустэма. Но собрал он последние силы, поклонился людям, развернулся и пошел к вардо своему.
Теперь одному в нем жить, тоску отгонять. О снах вещих думать. О конях в поле, которых свели. О том, что сделает барон с ворами, если вдруг поймает.
Лишь бы не было бОльшей беды с рома. Об этом тоже небо надо просить.

Утро

Ночь прошла, он и не понял, как, словно камень в колодец глубокий канул. Новый день настал. Странный день. Вроде бы и здесь Рустэм, вроде бы и где-то в ином месте стоит.
Знакомые деревянные стены, любимая миска, в которую он нарезал колбасы дешевой свиной и хлеба с луком. Вино стоит, чай горячий, сахар.
Не идет еда в глотку, не пьется ничего.
С трудом прожевал что-то, вкуса не чувствуя, вышел, сел на лестницу откидную у входа в вардо.
Мимо детишки бегают, собаки. А он - один. Как перст.
Потянулся за дудкой, заиграл знакомый мотив. Будто вернулось то утро сладкое, когда весь мир навстречу летел и сватовство впереди было. И радость была.
А теперь... Что теперь. Суета, маета. Ждать, пока не снимут позор с него рома. Долго ли, коротко - Бог весть. Может, одну луну, может, и все пять.

Наигрывает мелодию Рустэм, смотрит на солнце яркое и небо. А в небе тучки бегут, одна за другой. Дружно так. Словно не могут друг без друга.
По табору расходится запах утренней еды: кто себе варит, кто жарит, а кто коптит впрок рыбу, тут же в реке пойманную. Сделал себе заметку в уме Рустэм - нужно и ему наловить рыбы и накоптить, повесить в углу, завернутую в провощенную бумагу. Еще нужно в табун наведаться.
Вспомнил о молчаливом Богдане и усмехнулся. Ну хоть с кем-то будет приятно молчать. Приятно и привычно.

На звук его дудки прибежала гостья нежданная. Встрепенулся Рустэм, поднял голову.



Только он рот открыл, обрадовался, как в глазах девушки испуг плеснулся. Сделала она шаг назад, рукой неловко махнула на него. Корзинку бросила и убежала прочь.
Рустэм лицо руками закрыл. Не шевелился долго, потом вздохнул, встал, поднял корзину подаренную, в дом внес. Смотрит на спелые красные ягоды, трет нос пальцем, глазами моргает усиленно. Никогда не плакал Рустэм, даже в детстве, а тут защипало под веками, закололо...
- Спасибо тебе, Вита. Проведала.
Прошептав эти слова, вышел снова и направился в табун, к любимым лошадям.
Малина вкусная, хорошая, ее можно засушить и заваривать, если вдруг простуда прихватит. Потому что никто к опозоренному не придет лечить, разве что уж совсем помирать будет провинившийся брат.

А лошади Рустэму обрадовались. Сильно обрадовались, так что ему полегчало. Кобыла серая в яблоках тоненько заржала, к руке потянулась.
- Привыкла, что всегда сахару даю, глупая, - Рустэм погладил ее по холке, потрепал по ушам бархатным. - Тихо, девочка, тихо... Все хорошо будет у нас с тобой. И у твоего сына.

А сын ее, тот самый жеребенок, уже как ни в чем не бывало на ножки встал, травку щиплет. Улыбнулся в первый раз за все время Рустэм.
- Ай, хорош, негодник. Силен. Добрым конем будешь. Я еще тебя объезжу, погоди.
Полюбовался и пошел смотреть на тех коней, что раньше были другой масти.
Тревожно опять ему стало. Ведь приедет за ними хозяин, непременно приедет. Нагрянет, как собака-ищейка, да не один - с солдатами вооруженными!

Только Рустэм успел подойти к коням, как откуда-то свист донесся резкий, и первый сорвался с места и умчался прочь.
Второго парень едва успел схватить за повод и удержать на месте. Танцует конь от нетерпения, дрожит, не хочет подчиняться рому.
- Да стой ты, шальной, стой, - уговаривает Рустэм, беспокойно оглядывается. - Кому говорю - стой! Куда тебя несет, здесь теперь место твое!

А к ним уже бегут дети, еще кто-то из табора.
- Бросай повод, гаджо пришли с оружием, застрелят тебя! Первого уже отыскали коня, слышишь?
Не понятно, кто кричит ему, нарушая запрет вайды. Но пусть Бог наградит этого человека за милость.

Бросив повод, Рустэм отскакивает в сторону, ловко уходит от опасного приобретения. В отчаянии смотрит на взволнованного коня: теперь точно не будет мира в таборе. Бару беда грозит, как и остальным рома.

А конь уже на дыбы встал и копытами бьет в воздухе, глаза выпучены, с морды клочьями пена летит.
"Взбесился. Все".

Пока животное в таком состоянии, к нему близко подходить нельзя - ударит со всей дури да копытами залягает.
Рустэм в отчаянии ему:
- Стой! Стой, товарищ мой красивый! Не бесись, кому сказано, себе повредишь и другим!
А коню уже все равно - танцует на задних ногах, храпит, мечет по сторонам взгляды: "Не подходите!"
Испуган и разозлен до предела скакун, что делать?


И словно этого мало, прискакала гаджинка. Лихо тебя принесло, не иначе!

- Назад! - орет ей Рустэм. - Взбесился он, мисс, никого не послушает сейчас, хоть ангела, хоть черта!

Делать нечего, вспомнил старый проверенный способ, схватил попону старую, быстро окунул в бадью с водой, из которых коней поят, да пошел к коню.
Раз ударил по крупу мокрым, второй... потом попону швырнул прямо в глаза животному, чтобы тот ослеп на мгновение.
Конь жалобно заржал, встал на все четыре ноги, снова захрапел. Попона наземь упала, но глаза у коня уже не такие безумные...

Гаджинка что-то закричала ему. Рустэм опять плохо разбирает, сердце из груди вон рвется...

Рустэм на крик отреагировал молчанием. Довольно уже, или конь снова взбрыкнет. Теперь самое главное - осторожно поводить руками перед мордой, очень медленно коснуться носа лошадиного пальцем, глаза в глаза упереться... Так...
- Хороший, родной, - шепчет, коню не позволяя глаз отвести. Тот храпит, косится, но вроде бы слушает. - Тихо... такой красивый, а такой пугливый у нас...

И в сторону, подбежавшей гаджинке:
- Мисс, - так же шепотом, - вы ему ласковое говорите, так, чтобы он слышал вас. Вы ему нравитесь, об заклад побьюсь - вон уши как повернулись к вам.

И вот с двух сторон стали они коня уговаривать. И уже вслушивается он, дается в руки...
Рустэм перехватил болтавшийся повод. Вытер пот со лба.

"Пронесло? А что теперь делать, мисс же сейчас пойдет да расскажет все о странном коне своему отцу? Ой, беда. Ой, что же не споили вчера скакунов, как положено... Забыли в спехе".

А тут гаджинка как достань яблоко да предложи коню. И ладно бы это, да сказала следом


Рустэм пот прошиб. Если скажет придуманную кличку и девушка ею коня назовет - конь не послушает.
С другой стороны, в таком состоянии главное - это интонация, а уже что там люди твердят, животному все равно.

- Э... Агат. Видите, мисс, какой черный - чисто камень агат отшлифованный, - зачастил Рустэм. - Хороший скакун, быстрый, только иногда характер свой проявляет. Не вовремя. Вот как сейчас.
Улыбнулся белой мисс во все тридцать два белых зуба. Поверит, не поверит?
- Я его только начал тренировать сегодня. Хочу подготовить к скачкам. Вы любите скачки, уважаемая мисс Юль? Такое зрелище - мертвый встанет! Крики, ставки... Забеги. У нас, конечно, не так шикарно, как у... добропорядочных англичан, мы же нрава своего сдерживать не любим... Всякое случается.

Болтает Рустэм, а сам нет-нет да поглядит в сторону табора. Сердце недоброе чует. Неужели с Рубиной беда? Но ему нельзя туда.
Ох, проклял он сейчас самого себя за упрямство, пять раз подряд проклял. А ничего не изменишь.
Кому-то придется на себя вину за кражу взять, кто-то из мужчин пострадает.
А иначе никак, иначе весь табор пойдет под разор и позор.