Карта ролевой игры "Дорогами судьбы"

Возвращаясь с водопоя, он погоняет лошадей, отчего те переходят в галоп и взмыленные несутся по полю. Красавец под ним фыркает, проявляя недовольство, взбивая копытами мягкую землю, но скинуть не пытается, лишь сильнее закусывает удила. Богдан бы не торопился так, если бы не хворый жеребенок, что остался под присмотром Джура – сына одного из цыган, совсем еще мальчонки.
Когда вороная решает уйти в сторону, позарившись на сочные кустарники, что у леса растут, цыган ее освистывает, вжимаясь в спину Зимнего, обходит табун сзади и догоняет беглянку. Конь под Богданом хрипит. Загнал его совсем. Отец бы, увидь это, пригрозил забрать жеребца. Цыган вздыхает, ему ли не знать, что нельзя, но ведь там малыш мучается.
Окрикивает табун, и лошади переходят на рысцу, а потом и на шаг, проходя мимо вардо. Мальчишка помогает привязать лошадей, приносит две щетки и сукно. Они долго чистят каждую лошадь, проверяя после копыта, и оставляют на покой.
- Кинь овса позднее. – Джура знает, что после водопоя лошадей кормить нельзя. Богдан направляется к хворому, что стоит на шатких ногах чуть поодаль от остальных, склоняется над ним и проводит рукой по тусклой шерстке. – Ну что ты?
Тот ничего не ест, все так же слаб, как и вечером до. Цыган гладит его по голове, по впалым бокам. Может Эйш малышу чем поможет?
Вздыхает, хмурится, еще раз оглядывает жеребенка, прежде чем подойти к своему.
Когда запускает пальцы в вихры Зимнего, прижимаясь лицом к могучей спине своенравного светло-солового* жеребца.
- Как нам вылечить его, друже? – Полушепотом, стирая со лба капли пота, чувствуя, как собственное сердце от быстрой езды испуганной птицей ломает ребра. Зимний понимает все, головой ведет, смазано касаясь плеча.

Он кивает Рустэму, подхватывая гнедую кобылу под уздцы, ведет в сторону малого. Уж он то проследит, не допустит, чтобы умер, не прочувствовав ветра в поле, да руки любимого хозяина.
Когда уходят цыгане на промысел, Богдан остается в таборе. Не для него это все. Петь – он не поет, да и не танцует. Людей сторонится. Ему с животными проще.

---
* - Молочно-песочная масть
----
Богдана пожрал реал, будет отсутствовать с 16:00 до 20:00.

Весь табор в предвкушении скорой свадьбы Рустэма и Зоры шумит, словно пчелиный рой. Богдану привычнее, когда все своими делами заняты, хотя никто уже давно не смотрит на расчерченную шрамом щеку и затянутый поволокой глаз, ему неуютно среди людей. Словно волчонок, прирученный человеком, он озирается кругом и ищет подвоха. Но, зная, что отец наказал присутствовать, придет, ибо Бара он любит, пусть и не говорит об этом, но, кажется, для любви не нужны громкие слова. Неспешно покидая лошадей, проверяет, всем ли в достатке овса оставил Джура, а потом замирает в тени раскидистого старого тополя, наблюдая за всеобщей суетой.

Богдан нехотя покидает свое пристанище, проходит меж цыганами к вардо отца, становится чуть поодаль, скрываясь от глаз за могучими плечами Арсена.

Брат вторит отцу, знает, что нужно стребовать с жениха. Окидывая взглядом собравшихся, Богдан замечает мужчину-гаджо. Чужак. Им цыган не рад. Они несут с собою в размеренную жизнь неопределенность. Они не чтут традиций и не соблюдают цыганских законов.
Ему говорили, что мать его потеряла голову, доверившись красивому незнакомцу, сама обо всем забыла, словно околдовал ее, ушла за ним, а потом спустя много лун неожиданно вернулась в табор. Но уже не чистой, с ребенком в руках. Бар в ту ночь спас его от гнева влюбленного в мать цыгана. В ту ночь он стал для Богдана отцом.

Вечер.


Богдан уже совсем расслабился, что в тени брата его не видно, и когда отец вдруг обращает внимание на него, вздрагивает и опускает взгляд в пол. Знает он, что Рустэм парень хороший, он, как и сам Богдан следит за здоровьем хворого жеребенка. И ночью его подыми - придет. Значит Зора в добрые руки попадет.
Но отец не готов так рано дочь свою отдать за жениха, требуют цыганские традиции еще помучить сердце молодое.

И вместе с отцом выходят сыновья из вардо, направляясь туда, где слышится пение девушек. Богдан, по обыкновению в тень встает, зачаровано смотрит на буйство красок размазанных по юбкам. Девушки милы, но всех красивее в этот вечер невеста.

Богдан весь в слух обращается, чувствует, как льются тягучим медом минуты ожидания. Когда все ж вскидывает голову, как лошадка строптивая, да в глаза смотрит отцу с неповиновением, понимает Богдан, что не сложится и одно короткое слово в узел завязывает живот внутри. Цыган смотрит на отца своего, чувствуя приближающуюся бурю.

Богдан вздрагивает, потревоженный громим голосом. Девица-гаджо. Может из-за них все пошло не так, как думалось? Чужакам не место в таборе... Но иногда и себя Богдан чувствует чужим здесь.
Отец гонит всех из вардо вон, Рубину резкими словами осаживает. Когда все в спешке покидают кибитку, гнев свой, сердце свое разбитое - все дочери высказывает, да за косу тугую хватает ее. Не убьет. Дочь она ему.

Сестра падает в руки брата, а Богдан смотрит на отца, который, кажется, за эти минуты постарел на десятку лет. Не ослышался ли он? Рубину в жены взять?

Еще одно сердце разбитое. Их уже и не сосчитать.
Корит себя Богдан за молчание, ему бы сказать, что все сделает, но слова с языка не идут.
Молит Зора о прощении, но отец непреклонен, слишком глубоко нож в спину вошел - ни вдохнуть, ни выдохнуть.
Говорит, что в другого влюблена, что не выйдет она за Рустэма, Богдан отводит взгляд, чтобы не видеть ее на коленях и отца в слезах. Сердце бешенным стуком в голове отдается. Как им жить теперь? Как ему в глаза друже смотреть?
Крики за стенами вардо вырывают из тревожных мыслей. Пожар. Он выскакивает, молясь, чтобы лошадей не задело. Ведь привязаны они все, тут и не убежать даже. Смерти такой даже врагу не пожелаешь. Вздох облегчения из легких вырывается, когда понимает, что не затронула беда табун.
Тушат цыгане пожар слаженно, не дают коварным языкам пламени разгуляться по табору. Совершенно измотанный и грязный он идет к лошадям. В вардо отеческое ему не хочется этой ночью. Здесь спать будет.

- Оставайся, друже. - Богдан приносит ему попону, а сам уходит к жеребенку. Знает он, чтобы боль унять надо выговориться, но не умеет утешать других.

Утро.

Когда солнце мягкими лучами касается лица, цыган приоткрывает глаза, щурится, понимает, что заснул рядом с хворым на соломе. Жеребенок лежит неподвижно. Вскакивает Богдан, ощупывает впалые бока, трогает нос. Дышит. От сердца отлегло. Жив.
Ставит цыган на костер котелок с похлебкой, окидывает быстрым взглядом спящего Богдана - тени залегли под глазами. Эта ночь всему табору столько горя принесла, что не заглушить ни вином, ни танцами.
Потом зовет Джуру, и вместе они отвязывают притихших лошадей. Пора их на водопой вести.
Выгоняя табун в поле, Богдан останавливает Зимнего, ищет глазами отца, но того не видать. Сердце за него кровью обливается. И за Зору, за Арсена, за Рубину, да за Рустэма. Все чужаки виноваты. Думает он, погоняя лошадей.

Зимний недовольно фыркает, когда загоняет его цыган по брюхо в реку, переступает с ноги на ногу, отчего мелкие рыбки врассыпную уходят, скрываясь меж гладкой галькой.
Богдан оглядывает свой табун, когда замечает девушку-гаджо на берегу. Хмурит брови, но все же стягивает поводья, направляя жеребца в ее сторону.

- И вам. - Богдан кидает на нее тяжелый взгляд из под бровей. Смахивает рукой со щеки, что шрамом разорвана, надоедливую муху. Много их сегодня мух, как много гаджо в таборе. Зимний ведет ушами, когда цыган спрыгивает и становится рядом с ним, похлопывая успокаивающе жеребца по боку. - Любопытство сводит людей в могилу, леди. Жива она, что с ней станется?
Вспоминает слова отца о том, что не должен гнать от себя людей прочь, но поделать ничего с собой не может. Таков уж он.
- Возвращайтесь к своим людям, леди. Здесь вам не место. - Устало потирает шею, чувствуя как иголками колет где-то под кожей. А где твое место, Богдан? Эта мысль вертится в голове, словно юла. Надобно к отцу сходить, сказать, что влюблен Арсен в другую. Не может он жениться на той, кто не люба ему.

Богдан поглаживает по мокрой шерсти коня своего, всматриваясь в полыхающие от гнева глаза девушки. Прикрикивает на вороного, что хочет вниз по течению спуститься. А девушка смела, раз пришла сюда одна, да еще и к нему обратилась, не испугалась белесого глаза, да щеки, расчерченной шрамом. Шелестит под ногами вода, лошади прячутся от солнца в тень раскидистой ивы, что ветви свои опустила на самое дно. Уводить пора табун обратно в табор. Пока муха не налетела, да жалить не начала.

Цыган лишь пожимает плечами, глядя, как разворачивается и уходит в сторону темнеющей ленты дороги, что скрывается за холмом.
Ему хватает нескольких минут, чтобы собрать табун и отправиться в обратный путь. Когда въезжает в табор, то видит отца своего в центре толпы. Спрыгивает с Зимнего и отдает поводья Джура, приказывая привязать лошадей, а сам подходит ближе.

От его слов в сердце холод закрадывается, смотрит он на Бара, ища в глазах его намек на шутку, но тот не шутит, и от этого становится еще тяжелее.

Прав Рустэм. Бар - опора всего табора, уйди он и рухнет все.
- Кроме тебя, отец, нет в таборе более достойного рома. - Говорит, наконец, Богдан.

К Богдану протискивается меж цыган испуганная Зора, и отчего-то вся эта ситуация рядом с ней ощущается острее, пусть они и не кровная родня, но хочется приобнять за плечи, сказать что-то доброе.

- Не знаю, сестра, но я поговорю с отцом, не волнуйся. - Он говорит это со всей нежностью, на которую только способен, греет ее холодные длинные пальцы в своей ладони, заглядывает в глаза. Он бы уверил ее, что все будет хорошо, но ведь не предсказать наперед.
Звучит все это сухо и скомкано, он сам знает, но успокаивать других не умеет. Арсен бы успокоил.

Отец разворачивается и уходит, Богдан замечает рядом с ним старшего брата и осторожно выводит сестру из толпы. Странная у них семья вышла - один приемыш полуслепой, другая от замужества отказалась в день свадьбы, третьему навязывают жену... Он глубоко вздыхает и касается плеча Зоры, когда рядом оказывается Джура с еще одной плохой вестью.
- Жеребчик совсем плох. - Богдан смотрит на цыгана, словно тот не иначе с луны упал.
- Что с ним? - Голос дрожит, когда думает о самом плохом.
- Не встает совсем, хрипит.
- Прошу тебя, пошли ко мне Рустэма, сестра. - Богдан сжимает плечи Зоры. - А потом найди Арсена. Ладно?
Знает, что Арсен найдет нужные слова для нее.
Бежит Богдан вслед за Джурой, сердце глухо стучит. Только бы успеть.

--
Реал до 22:00

Помог Рустэм жеребчика спасти, к утру тот уже на ножках прочно стоял, от матери не отставал, когда на водопой их Богдан вел. Джура с ним поехал, в первый раз ему довелось гнать лошадей, крепко в седле держался. Богдан старался в этот день медлить, чтоб молодой поспевал, да хворый, поэтому выехали они вместе с табуном чуть только алое зарево на горизонте показалось.
Перекусили на берегу краюхой хлеба, Джура тут же уснул в тени ивы, убаюканный стрекотанием кузнечиков, да пением птиц, а Богдан в воду ледяную зашел, стянул с себя рубаху, что измазана была, будто он оборванец какой, да омыл плечи. Зимний от хозяина не отходил, взбрыкивая, когда каурая к нему ближе подбиралась, пытаясь за плечо ласково укусить.
В обратную дорогу пустились, когда уже солнце высоко на небосводе висело.
Распрягли лошадей, чисткой Джура занялся, а Богдан к отцовскому вардо пошел.

--
Ну и закрутили вы сюжет, Кармелита нервно курит в сторонке х)

Сидит Богдан у костерка, кони рядом все, лишь с ноги на ногу изредка переминаются. Хороша ночь! Где-то в лесу кукушка кричит, годы отсчитывая заплутавшему путнику, деревяшки трещат, объятые желтоватым пламенем, а больше и не слыхать ничего. А звезд в небе – не сосчитать.
Закинул цыган голову, глядя на сияющее тысячами огней небо, задумался о матери своей, чьей ласки и поддержки так не хватало иногда, когда услышал шум и, обернувшись, увидел Тагара, что лошадей вел. Не своих лошадей. Богдан каждую знал в табуне.

- Ох и трепку тебе зададут, Тагар, коли узнают о проделках. Рустэма не видел, а Зимнего забирай, только ты уж с ним поласковее, не любит он чужого на спине носить. – Усмехнулся Богдан, да пошел за краской в отцовскую кибитку.

Не вовремя Богдан за краской прибежал, ох не вовремя. Кивнул отцу, да помчался поручение исполнять. Зора, словно чувствовала, шла в сторону вардо отца.
- Зовет тебя отец, сестра. – Вздыхает Богдан. Ох и не завидует он Зоре. Мог бы – на себя всю ее вину взял, да отец не позволит тому быть. Кто виновен – тому и ответ нести.
А потом и Романа к Бару отправил. В чем тот провинился – Богдан не ведает.
Краску забрал наконец, да обратно в табун ушел. Красили они до зари жеребцов, чтоб по утру не узнал их никто. Черные стали, словно крыло ворона.
- Красавцы. – Гладит Богдан одного жеребца за ушами. – И что вам для гаджо телегу таскать? Вам бы в поле, да наперегонки с ветром.
Зимнего кто-то из цыган привел уже под утро, да привязал рядом с каурой. Пошел Богдан до коня своего. Нельзя жеребца вот так оставлять, не подготовив к ночи, не проверив подковы, да не просушив шерсть сукном. Зимний его четырех коней стоит.

Узнают гаджо о пропаже - приедут лошадей искать. - Думал Богдан. - Краска та хороша, высохла быстро. Рукой трогаешь - не остается на коже никаких следов.
Натер цыган сукном шерсть, отчего заблестела она. Ох и красивы у гаджо кони.
Пока цыган руки от краски отмывал, да прятал краску в кибитке, Арсен подошел.

- Спасибо, брат, за советы твои. - Хмурится Богдан. Знает, что уже и срок пришел, но не готов еще с женщиной сойтись. Все беды от них.
Не было еще той, по кому сердце бы стучало, словно от быстрого бега.

Понравились отцу жеребцы, пусть Тагар и получил плетью.
- Сбили, отец. - Кивает Богдан. - А вторую набью сейчас. Не узнают гаджо своих лошадей.
Долго еще цыган возится с жеребцами.
- Ты уж потерпи, миленький. Тебе не всю жизнь хромать - как отойдем подальше, так и сниму с тебя подкову вторую. - Гладит Богдан жеребца за ушами, по шее могучей, а потом разводит краденых в разные стороны, да привязывает хромого с Зимним рядом, а второго с вороным. Вот уж точно не заметят гаджо в них своих жеребцов.

Ночь.

Кивает Богдан отцу. Не может же и он взбрыкнуть, как Зора?
- Коли скажешь, женюсь. - А потом шрам на щеке потирает. Только будет ли счастье той молодке?

Утро.
Ночь просидел Богдан у костра, потому к утру сморило его совсем, проснулся от криков каких-то. Вздохнув, разлепил глаза, ополоснул лицо водой холодной из ведра, что вчера с речки принес, да пошел туда, откуда шум слышался. И не удивился особо, увидев гаджо. Вот уж их нелегкая принесла. Новый какой-то прискакал, коего раньше цыган в таборе не замечал. Переехать они что-ли в табор все решили? Жизнь в золотой клетке поперек горла встала? Но с пузом таким, - окинул беглым взглядом барона, - ох, и трудно будет на коне держаться. А потом в форме людей заметил. Таки прознали про жеребчиков.
Пока барон, а судя по манере выражаться, да костюму шутовскому это был он собственной персоной, кричал на весь табор, что он с ворами сделает, рядом возник еще один гаджо.

- Все здесь, отец. - Кивнул цыган. Надо было в лес увести жеребцов краденых, спокойнее было бы.

Вот ведь черт лохматый, забыли опоить! Богдан зубы сжал, глядя на то, каким триумфом глаза молодого гаджо горят.
Бар же спокойно, будто малышу какому объясняет, что конь поранился, когда конюшня горела. Зубы заговаривает, да не верит ему гаджо. По глазам видно, что не верит. Ведь и Богдан бы своего узнал среди тысячи.

А тут Рубина подошла, вину на себя взяла всю. Полоса черная по жизням семьи ее тянется, не иначе. Будто мало бед на их долю пришлось.

Потерял видать голову совсем гаджо от любви, раз предложение такое прозвучало. Словно не спросит отец ее ответа прежде. Будто не родная она им всем. Видать все у них так и делается, в золотой клетке той.
Смотрит Богдан на отца, ждет его решения, поглаживая по спине Зимнего.