Карта ролевой игры "Началось в колхозе утро..."

Клавдия перевернула очередную страницу книги и вздохнула, прочитав о свидании Асканио и Коломбы, которое подглядел Челлини. Романтика-а-а... Вот бы ей такого Асканио - нежно влюбленного, трепетного... ну или хотя бы Челлини. На худой конец.
Мечтательный взгляд Клавы устремился к окну, за которым были видны бесконечные поля, сплошь засеянные пшеницей. Вовсю велись работы по сбору урожая, весь колхоз трудился в поте лица. С одной стороны Клавдия чувствовала себя немножечко бесполезной, сидя здесь, в библиотеке, когда многие трудятся в поле, но с другой - была этому рада.
Эх, не для того она оканчивала литературный институт, чтобы в итоге оказаться в деревне! А вот ведь распределили. Не нашлось ей более достойного занятия, чем книжки раздавать... Клава снова вздохнула и посмотрела на книгу Дюма. Его герои совершали подвиги, любили, страдали... А она сидит в деревенской библиотеке и дышит книжной пылью. Никаких тебе приключений, никакой любви...
Захлопнув книжку, Клавдия встала и вышла на крылечко. Недавно открытая в станице библиотека располагалась в самой обыкновенной избе. Среди сочинений современных писателей, прославлявших подвиги советского человека, было несколько книг, которые рассказывали о совсем другом мире, в который Клаве так нравилось погружаться, уходя от действительности. Глядя на рассекающие по полю комбайны, Клавдия отругала себя за недостойные мысли. Ох, и не о том же она думает... Приземленнее надо быть. Стремиться, как все, построить лучшую жизнь. Гордиться успехами колхоза... Очередной тяжелый вздох вырвался из девичьей груди. Часы, когда все находились в поле, были самыми скучными - в библиотеку почти никто не заходил. Даже поговорить было не с кем. Только и оставалось, что книжки читать коварные, которые думать не о том заставляют. "Ну, хоть воздух тут свежий", - подумала Клава, глядя куда-то в загадочную синь горизонта...

Из заоблачных мечтаний Клаву вырвал мужской голос. Вздрогнула она слегка и повернулась. Ой! Да это ж бригадир комбайнёров! Фигура самая что ни на есть важная сейчас, во время уборочной-то страды! Невольно Клавдия оглядела себя - платье на ней простенькое, но чистое. Девушка разгладила несуществующие складочки на юбке и улыбнулась. Отчасти - Георгию, отчасти - тому, что появление Лукина могло означать конец рабочего дня. Но солнце, кажется, еще высоко над горизонтом... Ой, а ведь сегодня в клубе вечер самодеятельности! Замминистра приедет! Скучать не придется. Клава, как и другие девушки, подготовила номер - решила спеть. Только песня у нее грустная, но ведь человек имеет право и погрустить иногда? Не все ж по полям с песнями веселыми шагать... Мысли самые разные пробежались по Клавдиной голове, что взбесившееся стадо овец, но тут она вспомнила о том, что Георгий стоит перед ней и ответа ждет.
- Добрый день, Георгий Борисович! - Наконец отозвалась она. - Конечно, все оформим! Долгов, как я помню, за батей вашим не имеется. Вы хотите сейчас взять для него что-нибудь?
В ожидании ответа Клава невольно в косу свою вцепилась. Георгий - не Асканио, конечно, но мужчина видный. Герой войны! И на доске почета гость не редкий. А как мило он говорит слово "культура", с ударением на первый слог! Клавдия взмахнула ресницами. Как хорошо, что он зашел. Хоть парой слов с живой душой обменяться! А то все книжки да книжки. Она их любила, конечно, страсть как, но ведь и общества простого человеческого хочется!

Получив краткую лекцию о непереносимости долгов родом Лукиных, Клава крепко пожалела, что вообще употребила это слово в присутствии Георгия Борисовича. Вот ведь как ляпнула неудачно! Забыла совсем, что перед ней сам бригадир комбайнёров, войну прошедший, который строгостью своей славится, оттого-то и в передовиках ходит. Закусила Клавдия с досады на себя ноготь, да юркнула в библиотеку. Лучше бы ей поторопиться, у Лукина поди и без нее дел полно. Этак провозится она ежели долго - еще одну отповедь получит. А ведь не хочется этого, ой, как не хочется. Вечер-то сегодня такой хороший должен быть! Закусив губу, Клава быстро начала заполнять новый формуляр для Бориса Федоровича, а когда кинула осторожный взгляд на Георгия, обнаружила, что тот уже скрипит зубами и цвет лица у него что спелый помидор.

Сердце Клавдии сразу в пятки ухнуло - неужто рассержен бригадир, что долго она с бумажками возится? Снова очи к формуляру опустив, в два раза быстрее Клава принялась его заполнять и вскоре вскочила на ноги и затораторила:
- Чего брать-то будете, Георгий Борисович? Из последнего пришли к нам "Семнадцать мгновений весны" Семенова, "Дорогой мой человек" Германа, да второй том "Поднятой целины". Имеется еще новый сборник стихов Роберта Рождественского - "Необитаемые острова". - Предложить книжку автора какого-нибудь забугорного Клавдия не решилась. Взгляд ее метнулся к "Асканио", преступно лежавшему на столе обложкой кверху, как она его и оставила, и Клава быстро спрятала книгу в ящик стола. Не дай Бог заметит Георгий Борисович, что за книжки она тут читает! Хотя французская литература имела в Союзе свою популярность, Клавдия была уверена, что Георгий Борисович подобного поветрия бы не одобрил. Отчего-то Клавдии в присутствии этого человека было неловко за свои недавние мысли. Снова начиная теребить косу, ждала она, какую книгу пожелает взять бригадир для своего бати.

Перевыполнение плана на семьдесят четыре с половиной процента? Ох. Клава как-то почтительно притихла сразу. Она бы даже присела от удивления, но стул оказался далековато. Такие цифры - это вам не абы что. Она всегда, конечно, знала, что Георгий Борисович ценный кадр ихнего колхоза, но что настолько - не подозревала. С трудом выйдя из напавшего на нее ступора, Клавдия засуетилась, разыскала книжки, что бригадир комбайнёров попросил, и вписав их в читательский формуляр Бориса Федоровича Лукина, передала Георгию. Но на семидесяти четырех с половиной процентах ее удивление на сегодня не кончилось.

Заговорил Георгий неожиданно про клуб. Но не столько это Клавдию в самое сердце поразило, сколько фраза о том, что проводить он ее туда не сможет. Она такого и не ожидала вовсе, и то, что бригадир-передовик об этом вдруг упомянул, ввергло Клаву в полное смятение чувств. Стояла она, да как дурочка только глазами перед ним хлопала, чувствуя, как предательский румянец заливает щеки. А Георгий Борисович вдруг сделался как будто бы довольным чем-то, что Клавдию еще больше в смущение ввергло. Он забрал книжки и ушел, а Клава нащупала стул да рухнула на него, руки к пылающим щекам прижимая, будто они могли погасить полыхавший на лице огонь.
Некоторое время сидела она в одну точку уставясь, прокручивая мысленно всё, что бригадир комбайнёров ей сказал, особливо ту часть, что про клуб. Лихим ручьем текли в голове ее мысли, пока не споткнулись о проблему вечную девичью. Что же надеть-то ей сегодня на вечер самодеятельности? Может, красный сарафан? Или платье зеленое в белый цветочек, что сама пошила недавно? Оно у нее еще совсем ненадёванное было. Да, в нем показаться сейчас самый подходящий случай.
Мысли о такой простой и понятной вещи, как платье, успокоили Клаву. Немного подумав, достала она из ящика стола тетрадку, в которую потуги свои литературные записывала. Не зря училась все же в институте! Не для того же, чтобы целыми днями сидеть, как памятник, среди книжек. Вот и писала потихоньку Клавдия роман, да мечтала, что опубликуют его однажды. Но про эти свои мечты она ни родителям, ни брату своему Федору, не говорила. И так они ее уже на смех подняли, когда она уехала в столицу учиться, а еще больше - когда вернулась. "Всяк сверчок знай свой шесток!" - говаривал ей тятя и пальцем по-доброму грозил. Вся семья ее считала, что надобно трудиться тихо-скромно во славу родного колхоза, и не пытаться из штанов выпрыгивать, ибо все равно до звезд не допрыгнешь. А Клаве так хотелось, так верилось, что до звезд можно дотянуться, главное - стремиться и вперед идти. Но была она свержена на землю, не успев коснуться ни одной звезды. И так, прибитая, вот уж сколько времени сидит, пыль книжную нюхая. Чужих книг пыль. Кем-то, не ею, написанных. Вздохнула Клава о печальной своей участи и принялась писать, испытав неожиданный прилив вдохновения.
***
Время до вечера прошло незаметно, слова лились из головы рекой, только и успевай, что записывать. Лишь когда темнеть стало в библиотеке, поняла Клавдия, что давно пора закрываться, да в клуб идти. А ведь домой еще надо - переодеться, прихорошиться! Вскочила дивчина на ноги, быстро заперла казенное предприятие и домой побежала. Там надев новое платье и повертевшись у зеркала, соорудила она высокую прическу, как однажды в одном модном журнале видела, да в клуб поспешила. Народу там уже было тьма! Завидев знакомое лицо, подбежала Клава к Шурочке.

- Шурочка! - Окликнула девушку Клавдия. - Какая ты сегодня красивая! Ну-ка, повернись, дай на тебя поглядеть! - Клава болтала, боясь показать, что волнуется отчего-то, будто в первый раз на танцы пришла. - Ты номер-то заготовила? - Спросила она у Шурочки. Как же отрадно поговорить с кем-то едва ли не впервые за день!

- Да ведь правду говорю, Шурочка, как на духу! - Уверила подругу Клавдия. - А парни наши - так у них один только план на уме теперича. - Вздохнула дивчина. Оно, конечно, и правильно - всем ведь хочется на доске почета повисеть. Кроме нее, горемычной. Она только про Союз Писателей мечтала. Но до этого ей пока было как пешком до Луны. Даже если окончит она свой роман - так просто ее туда не возьмут...

Закружилась Шурочка по сцене, запела, а у Клавы на душе стало как-то тоскливо. Знала она, как тоскует по отцу подружка. Но запела та и прямо преобразилась вся. Льется песня, и Шурочкин звонкий голосок повествует про любовь посреди ржи. Вздохнула Клавдия. Где ж ее взять-то, любовь эту? Вот чтобы как в книжках пишут и в песнях поют? Нету. А может, это она чем не такая, мечтательная слишком. Стремится все куда-то в заоблачные дали...

Оживилась Клавдия, когда комбайнёров на сцену объявили. Захлопала она вместе со всеми, любуясь на умельцев Георгия Борисовича. Ах, как пляшут-то парни, как слаженно да с душою! Все-таки советский человек может все! И поработать на славу, и отдохнуть не хуже. И она тоже все сможет. Обязательно сможет.
Настала и ее очередь номер показывать. Вышла Клавдия, платье смущенно разгладила, чтобы руки куда-то деть, и сказала:
- Спою я вам песню, товарищи. Песня эта новая. Недавно только по радио стали передавать. Упоминается в ней знаменитый французский писатель, летчик и просто хороший человек. Книжки его и в нашей библиотеке есть. Приходите, берите, читайте. - Вот так, кратко и ненавязчиво сагитировав людей к чтению, Клавдия запела а капелла, полностью отдаваясь мелодии, что шла от самого сердца.

Едва Клавдия начала спускаться со сцены, как увидела Георгия. Сердечко ее отчего-то ёкнуло и забилось быстрее. Что греха таить - она, конечно, наделась, что бригадир комбайнёров пригласит её потанцевать, но вместе с тем не спокойно ей как-то было. Георгий Борисович был передовиком и фронтовиком, Человечищем, вот именно так, с большой буквы, достижениями с которым мало кто мог помериться. Особенно она. Ей давно за 20 перевалило, а полезного ничего еще толком не сделала, только пишет себе и пишет "в стол". Да и об этом-то никто пока не догадывается. А Лукин - человек строгий, партийный, получить от такого неодобрение - страшное дело. Только чего она все про это думает? Вечер сегодня чудо как хорош, и самодеятельность у всех такая, что любо-дорого посмотреть. Кто-то незнакомый вон даже на иностранном языке песни поет. Али это может иностранец и есть? Силен тогда Петр Аркадьевич, ох, силен - забугорного артиста к приезду замминстра не всякий директор колхоза раздобыть сможет, а он вот сумел!
Но сейчас не хотелось Клаве думать ни о чем, кроме танцев. Тем более заиграл вальс, который ей только в столице танцевать доводилось. А Георгий улыбался так, что бедное сердце окончательно сорвалось с цепей и пустилось вскачь. Никогда ещё она не видела у Лукина такой открытой и искренней улыбки, столь преображавшей его строгое лицо, что будто бы и человек совсем другой стал! Робко улыбаясь, Клава кивнула в знак согласия и подала ему руку. Прикосновение его отчего-то снова вызвало смущение, и она решилась занять себя разговором, дабы не выглядеть перед бригадиром глупой юной девицей, каковой давно уже не являлась.
- А что, Георгий Борисович, передали вы уже книжки батюшке вашему? Надеюсь, рад он был? Такой человек приятный Борис Федорович. Интеллигентный, начитанный... - Сказав это, прикусила Клавдия язык, хоть и говорила от души. А вдруг как подумает Георгий Борисович, что его самого она обидеть хочет? Он ведь сказал, что 7 классов образования у него, не то, что у бати... Клава закусила губу, чувствуя, как румянец проступает на щеках. Надо было срочно исправить свою оплошность. О чем же говорить с комбайнёром во время страды? Ясное дело - об урожае. И Клавдия сделала еще одну попытку.
- А бригада-то ваша, Георгий Борисович, видать, поработала сегодня убойно, раз пришли вы всё-таки на вечер? - Ох. Ещё хуже. Обидится Георгий теперь еще за бригаду свою, подумает, что Клава намекает, будто не всегда они работают на совесть, или и вовсе решит, что не рада она его видеть. Что ж ты будешь делать, что за ступор-то такой напал на неё...

Клава удивленно взмахнула ресницами и в конец зарделась. Не ожидала она, что угодит таки речами своими бригадиру. Хотя и цели такой не преследовала - говорила от души. Борис Федорович Лукин действительно выделялся среди многих. И вроде человек простой, а с любым аристократом, про каких в книжках пишут, тягаться бы смог в достоинстве своем внутреннем.

Как про урожай речь зашла, так у Георгия Борисовича аж глаза загорелись. И так отрадно было Клаве это видеть, что хотела она продолжить было тему, да Лукин сам разговор переменил, о ней самой спросил неожиданно. Выписав очередную фигуру танца, поняла Клавдия, что как-то мало он походит на вальс, но ей было все равно. Вел Георгий в танце умело - также, как и делал все остальное. И танцевать с ним было до того приятно, что аж невыносимо. Клаве одновременно хотелось кружиться так всю ночь и сбежать немедля. Общество Георгия Борисовича странно волновало ее. Ей казалось, что лицо ее так горит, что удивительно, как она еще не сгорела дотла и не обратилась в пепел. А то, что Лукин жизнью ее поинтересовался, и вовсе привнесло в душу девичью смятение и вместе с тем отчего-то так хорошо стало Клавдии, тепло внутри. Решила она ответить на вопрос искренне:
- Слукавлю я, Георгий Борисович, если скажу, что не хотела в столице остаться. Но не случилось. Распределили меня туда же, откуда пришла - в родную станицу. - Клавдия с удивлением поняла, что впервые говорит об этом без сожаления. Вот осталась бы она в Москве - и не танцевала бы сейчас с завсегдатаем Доски Почета...
- А как живется... да многое в жизни дело привычки, Георгий Борисович. Сначала к столице привыкла, потом снова к жизни деревенской. И, руку на сердце положа, грех мне на жизнь жаловаться. - Последнее было правдой. Она еще вполне молода, здорова, родители, слава Богу, живы, и это тогда, когда едва ли не в каждой семье после войны, чьи отголоски еще не смолкли, да и никогда наверное не смолкнут, потеряли близких. А их вот Бог миловал. Хотя не одобряли коммунистические власти упоминания Господа, но Клава с детства привыкла в него верить - мать приучила. И молитва обычно покой в душу ее привносила, будто часть горестей и страхов своих переложила она на чьи-то неведомые плечи.

При упоминании о загранице уже Клавдины глаза невольно загорелись интересом, и не сдержала она любопытства своего:
- А как оно там, за границей, Георгий Борисович? Расскажите! Пожалуйста. - Клава взглянула в глаза бригадира просительно, уж больно ей хотелось послушать про то, как там за бугром все устроено. Хотя о чем она просит? Вряд ли видел Лукин что-то хорошее. Война - это ведь не прогулка увеселительная. И ведь слышала же Клава, как и все, про то, что многие немецкие города в руинах лежат, и все равно глупость очередную ляпнула. Про что может рассказать ей Георгий? Про чужие страдания? Нет, не хотела она о них слушать.
- Можете не рассказывать, если вспоминать тяжело, Георгий Борисович. - Тихо проронила Клавдия и в пол взглядом потупилась.

Ранее, вечером.

Слушала Клавдия Лукина внимательно, и кивала согласно - советский человек всегда другому поможет, что правда, то правда, и в станице у них люди все были душевные. Но на последней фразе Георгия Борисовича пробежал у Клавы в душе холодок. Не просто так он, должно быть, про супругу будущую упомянул. Видать, приглядел уже себе девушку хорошую. Она, правда, не слышала, чтобы с кем-то встречался бригадир хлеборобов, но ведь Клава вообще редко к сплетням прислушивалась. Может, невеста его не из их колхоза вовсе. Ох. А она-то тут, глупая, разрядилась, понравиться хотела Лукину, хоть и не признавалась себе в том. Но теперь уж какая разница... Как-то померк для Клавы этот вечер, захотелось нестерпимо домой. Но тут Георгий стал историю фронтовую рассказывать и заслушалась его Клавдия. И так он рассказывал интересно, что она даже дыхание затаила, напрочь даже про газировку, которой Георгий ее угостил, забыв.

Пока он говорил, Клава молча ему внимала, и не знала, то ли плакать, то ли смеяться. Плакать от гордости за мужество советского человека, и смеяться, представляя Фулюкина-орла. И очень ей хотелось узнать, что дальше сталось с этим необыкновенным человеком, но боялась она спросить. Вдруг как не дошел он до Берлина, вражеской пулей сраженный? А еще хотелось ей, чтобы Лукин про свои подвиги фронтовые рассказал, ведь наверняка было у него их немало за эту войну, но скромен был Георгий Борисович, ни слова не сказал, зато чувствовала она, что о товарище своем он говорил с большой любовью и уважением. И восхитилась про себя Клавдия этим его качеством, но вслух ничего не сказала - не хотелось ей симпатию к жениху чужому ни словом, ни взглядом показывать.

Клавдия только кивнула в ответ. Конечно, хотела она фотокарточки с заграницей посмотреть. Да и самого Лукина лишний раз увидеть тоже хотела, хотя чувствовала, что неправильно, грешно ее желание. Но что с собой поделаешь?..

Проводил ее Георгий Борисович до дома, по пути много занимательных историй порассказав. И слушая его, поняла вдруг Клава, чего так не хватало ее неоконченному роману - характера и силы духа советского человека! Одна лишь любовь ее ум занимала, хотя сама жизнь показывала немало примеров того, о чем можно и нужно писать. И когда вошла Клавдия в дом, то остановилась у окна и, прячась за занавеску, проводила Лукина взглядом, а потом добрую часть ночи писала о том, о чем раньше и не думала вовсе.

Утром.
Утро прошло как обычно, за тем лишь исключением, что совсем сегодня не выспалась Клавдия. Первую половину рабочего дня провела она за тем, что порядок на полках библиотечных наводила, хотя и без того книги расставлены там были образцово-показательно. Но эти хлопоты помогали ей не думать о том, о чем думать не следовало. А когда днем пошла Клавдия в столовую на обед, узнала такие новости, что все мысли неподобающие разом из ее головы вылетели.

Оказывается, замминистра к ним действительно приезжала и даже успела ключи от новой машины потерять! И теперь брошены все трудовые резервы колхоза на поиски пропажи. Клава, конечно, тут же к общественному труду подключилась. Да только как отыскать в таком большом помещении такую мелочь? Это все равно, что иголку в стоге сена откапывать... Обвела она взглядом столовую, да направилась в ту часть, где готовили. Вдруг в мусоре ключик завалялся? Не приведи Господь выкинут отходы , а он там. Тогда пиши пропало...

Пока я ем - я глух и нем

Заслышав позади себя шаги, Клава обернулась. Узнав Лукина, она тихо охнула и потупилась.
- Добрый день, Георгий Борисович! - Поздоровалась Клавдия, корпусом развернувшись к мужчине, но при этом сосредоточенно глядя на мусорные баки, будто их содержимое очень ее занимало. Впрочем, это было недалеко от истины. Она действительно не могла решить, что делать с мусором. И, раз уж бригадир комбайнёров тоже тут, почему бы не посоветоваться с умным человеком?
- Вы, наверное, уже слышали, что замминистра ключ от автомобиля потеряла? Вот, поступил приказ искать. Вас тоже, стало быть, подключили? - Спросила Клава и тут же сама отмахнулась от своего вопроса. Георгий Борисович - человек занятой, у него и без поисков ключа дел хватает, хлеб не ждет. - Хотя о чем это я. Вас бы отвлекать не стали. - Добавила она и задумчиво продолжила:
- А я вот тут стою и думаю - "Быть или не быть?". Ну, то есть, стоит ли мусор ворошить - вдруг как выкинули ключик нечаянно, или оставить эту задачу на крайний случай? Вы как считаете? - Поинтересовалась Клава, кидая на Лукина быстрый взгляд искоса. А у самой сердце отчего-то бег ускорило так, будто она поля их колхозные без остановки на олимпийских скоростях оббежала.

Когда я ем - я глух и нем

Стало вдруг Клавдии неожиданно радостно, когда она слова эти услыхала. Значит, останется здесь Георгий Борисович и, может быть, шанс у нее будет с ним поговорить, как вчера, послушать еще его рассказов, которые подчас интересней многих книжек. Да и рассказывал Лукин так, что Клава часами бы его слушала да слушала. Но сразу же одернула она себя - какие разговоры, какие рассказы? Георгий Борисович как человек ответственный, в первую очередь делу предан, некогда ему с ней болтать. Да и ищет он тут кого-то и уж явно не ее. А она уже разметалась, как школьница влюбленная. Ох, что же это за ерунда-то такая на ум лезет?..

Лукин ее опасения с полуслова понял и Клавдия про себя вздохнула с облегчением. Конечно, для советского человека нет плохой работы, и все же в мусор лезть ну совершенно не хотелось.
- Все верно вы поняли, Георгий Борисович - Отозвалась Клава. - Того я и боялась, что вымели ключик с мусором нечаянно. Но вы мне задачу облегчили, спасибо вам. - Поблагодарила она бригадира и улыбнулась робко.

Умом Клавдия понимала, что опасно и волнительно ей в обществе Лукина оставаться - того и гляди, потеряет она свое бедное сердце! И ведь как все неудачно получается - впервые в жизни у нее к кому-то, кроме героев книжных, интерес проснулся, а он уже занят оказался... Но чем она рискует-то, кроме потери своего покоя? В честности Георгия Борисовича Клавдия не сомневалась, значит, ничего ей не грозит, кроме мук душевных. Но так сладко ей было с Лукиным даже просто разговаривать, что сил противиться этому искушению не нашлось. Кивнула Клава, с предложением бригадира соглашаясь.
- Пойдемте, Георгий Борисович, отчего ж не пойти. Вместе и быстрей, и веселей дело делать.
На том и порешив, пошли они в маслодельню. Там отчего-то оказалось неожиданно пусто - ни одной работницы. То ли уже искали здесь ключик, то ли наоборот решили не искать... Клавдия обвела взглядом бочки и бидоны и остановила взор на непонятных ей механизмах. Совсем она не знала, как это работает. А вот Георгий Борисович знал наверняка. Клаве начинало казаться, что он знает все на свете со своими семью классами образования, а она, со своим литературным институтом - единица совершенно бестолковая. Еще до отъезда ее в столицу родители пытались сделать из нее человека - мать - Катерина Александровна, брала ее с собой в коровник, в надежде, что получится из дочери толковая доярка. Но Клава, хоть и любила коров, но так уж вышло, что молоко они ей давать отказывались. Помыкавшись под давлением семьи по разным колхозным работам - на маслодельне Клава разве что и не была - и не добившись особых успехов, была она наконец спроважена в столицу. А когда обратно вернулась, направленная новопостроенной библиотекой заведовать, то шуточек вдоволь вытерпела. И сейчас она помнила, как сказал ей тогда тятя - Григорий Михайлович:
- Ну, хоть какое-то дело для тебя, дочка, нашлось.
Сказано это было по-доброму, но виделось Клавдии в этих словах отцовское разочарование...
И вот теперь она растерянно озиралась по сторонам, боясь показать свое незнание в делах маслобойных.
- С чего начнем, Георгий Борисович? - Решилась спросить Клавдия и добавила, поглядев на бидоны с молоком:
- Ох, лишь бы не в продукцию замминистра ключ обронила! Может, осмотреть нам для начала видимые поверхности? - Предложила она и, наклонив голову, пошла по помещению, оглядывая пол. Его устройство было ей понятнее всего.

Пока я ем - я глух и нем

- Конечно, Георгий Борисович. - Кивнула Клавдия. Лукин принял на себя командование и она охотно подчинилась. Было видно, что ему действительно гораздо понятнее все эти устройства, чем ей. О назначении многих из них Клава, к своему стыду, даже не догадывалась. От неловкости ее, к счастью, спасала завеса из собственных волос, скрывавших лицо, пока она, наклонившись, осматривала пол в помещении.
На полу ничего не оказалось. Более того, он был образцово-чистым - за порядком тут следили на совесть. Оно и правильно - продукты питания область деликатная, чуть что не так - от санэпидемстанции потом не отобьешься.
В холодильном помещении тоже было все, как положено, то есть - холодно. Клава слегка поежилась, но тщательно оглядела пол и холодильные камеры. Даже внутрь залезла. Полюбовалась на продукцию и вспомнила, что так и не пообедала сегодня, как и ее товарищ по поискам. В голову закралась мысль, что раз все в столовой содержится в порядке, то ключик бы уже и без них сто раз нашли, ежели бы он тут действительно был. Недобросовестные эти размышления были прерваны криком Лукина:

Клава испуганно руками всплеснула и выбежала из холодильного помещения. Вид грозного бригадира хлеборобов, застрявшего рукой в маслобойке, мог бы ее даже позабавить, но Клавдия только выдохнула облегченно, видя, что ничего страшного Лукину не грозит. А то ж ведь не приведи Господь травма какая, и как тогда без него в самую страду-то? Да и как за человека Клавдия тоже разволновалась, что уж греха таить. Подошла она к Лукину, крепко взялась за бочку и наклонила ее, как тот просил:
- Ну, Георгий Борисович, тяните!
Когда после некоторых манипуляций бригадирская рука была освобождена и Клава воочию убедилась, что, вроде бы, ничего серьезного с той не случилось, она перевела взгляд на Лукина и подытожила:
- Ключик вы, я так понимаю, тоже не нашли, Георгий Борисович. Думается мне, что и нет его тут вовсе. Наверно, надо у товарищей наших спросить - вдруг как им больше повезло.
Сказала и засмущалась отчего-то. И что ж это такое с ней творится-то? Но уж больно близко стоял к ней мужчина, так близко, что разволновалась Клавдия пуще прежнего. Отошла она и выжидательно на Лукина воззрилась.

Пока я ем - я глух и нем

Клава только скромно улыбнулась Георгию в ответ. Она не сомневалась, что Лукин при желании и без нее бы справился, но сделать для него даже такую мелочь оказалось удивительно приятно. Бросила она тайком на бригадира взгляд из-под ресниц - вот он хмурится, руку ощупывая... и Клавдии просто ужасть как захотелось самой эту руку осмотреть, пальцы натруженные погладить. Мысли такие непорядочные в конец ее смутили - где ж это видано, чтобы приличная советская девушка о таком думала, да еще и с мужчиной, какой-то другой счастливице уже предназначенным? Срамота-то какая... Впервые в жизни Клавдия столкнулась с тем, что думает о чем-то запретном и мысли эти из головы изгнать никак не может. Ну разве что ненадолго...

Слово "обед" вернуло ее к действительности, развеивая непонятное томление, охватившее Клаву наедине с бригадиром, и с облегчением и ноткой сожаления прошла она вместе с ним в столовую. Там выяснилось, что другие ключа тоже не нашли, зато обед был готов усилиями их товарищей. С благодарностью они принялись за трапезу, но отчего-то с трудом пища в Клавдию шла, до того крепко тоска непрошеная опутала все ее существо. Георгий Борисович сидел недалеко от нее, но для нее был досягаем не более, чем вожделенный Союз писателей. Вот ведь оно как бывает, оказывается - можно быть с человеком совсем рядышком, но при этом пропасть между вами такая, что не перешагнуть её, не перепрыгнуть.
А потом заговорили о ярмарке.

Должно быть ей только показалось и тревожное сердце желаемое за действительное выдает, но померещилось Клавдии, будто Георгий Борисович ее выделил как-то особо, когда про палатку хлебную заговорил. При этом проскользнула в тоне Лукина заметная гордость, что хлеб тот из их зерна выпечен. Да, бригадиру хлеборобов было чем в своей жизни гордиться, и немало, в отличие от нее.
Совсем Клава от этих мыслей пригорюнилась. А потом Георгий Борисович вышел и стало ей неожиданно одиноко, хотя вокруг было полным-полно людей. Решила она к работе вернуться - и так уже весь день коту под хвост пошел, а вдруг кто после ее вчерашней агитации решит Экзюпери почитать? Сама Клавдия была без ума от "Маленького принца" - единственной пока книги этого автора, что водилась в их библиотеке. И очень ей хотелось, чтобы как можно больше народу прочло эту замечательную, светлую и немного грустную историю.
Дождалась Клавдия возвращения Лукина и, встав из-за стола, со всеми до ярмарки распрощалась. По дороге в библиотеку разум ее снова был занят совсем не тем, чем положено, а именно - во что бы ей вечером нарядиться. Хоть и ругала себя Клава за тщеславие, но на случай, если встретит она на ярмарке Георгия Борисовича, хотелось ей выглядеть краше всех. Вот ведь глупая. Ей бы наоборот следовало как можно незаметнее стать, дабы ни себя, ни его, во грех не вводить. Ох, что же делать-то ей со всем этим?...

Хоть и осталось работать из-за всей этой шумихи с ключами замминистра всего ничего, но часы эти для Клавдии тянулись медленно. Народ во время страды в библиотеку особо не шел - не до того всем, зато забегАли сегодня к ней ребятишки-первоклашки. Радовалась Клавина душа, на них глядя. И тому, что с малых лет они к книжкам тянутся, и что мысли ее невеселые рассеяли. Дети - они ведь как солнечные лучики, что жизнь человеческую освещают, и библиотека с их приходом ожила будто. Выдала им Клавдия разных сказок и с улыбкой глядела, как гурьбой они выбежали на улицу.
А потом подошло время библиотеку закрывать. Хоть и не терпелось Клаве на ярмарке оказаться, но пугало ее собственное волнение от одной лишь мысли, что Лукина там повстречает. Оттого и делала она все не торопясь.
Немного подумав, не стала Клавдия домой заходить, чтобы принарядиться. Не перед кем ей блистать, да и не на ярмарку невест ведь идет, а на самую обычную. Да и подтруниваний от домашних выслушивать не хотелось, и так уже мать вчера на нее поглядывала с улыбкой понимающей, а отец в усы тихонько посмеивался. А Клаве сейчас даже думать не хотелось о том, что и в деле, и в любви она потерпела полную неудачу; а уж говорить о том - и подавно.
Промялась Клавдия некоторое время нерешительно неподалеку от той палатки хлебной, что Георгий Борисович упоминал, не зная, подойти ближе или нет. А пока она думала - Лукин ее сам нашел.

На последних словах бригадировых сердце Клавдино куда-то ухнуло и забилось глухо и тревожно. Что такого важного может он ей сказать? Неужто на свадьбу свою позовет? Нет, не снести ей этого, ей-Богу, не снести! Закусила Клава губу, чтобы скрыть, как та вдруг задрожала. Мысли в голове понеслись галопом бешеным, и пыталась она среди них отыскать что-то еще, что мог ей бригадир сказать. И вот посреди паники прорезалась робкая надежда - а вдруг как она придумала себе все? Может, и нет у Георгия Борисовича никакой невесты, может, поняла она все не так? Да нет же, глупости. Напрасные иллюзии она пытается в себе породить, потом самой же хуже будет. Чувствуя, как сердце от волнения аж в горле бьется, улыбнулась Клавдия Лукину дрожащими устами и сказала как можно спокойнее:
- И вы здравствуйте, Георгий Борисович. - Первая фраза далась тяжело, до того во рту внезапно пересохло. Она сделала глубокий вдох и решительно шагнула к палатке, после чего снова заговорила, и на этот раз голос ее звучал увереннее:
- Говорите, конечно, и спрашивайте на здоровье. Нет у меня тайн особых, какие можно бы хранить.

Клава взяла хлеб из бригадировых рук, и, хотя от волнения кусок в горло не лез, все-таки укусила ароматный калач, пользуясь им как завесою. Да только разве ж поможет что скрыть бурю сердечную?.. Проглотила, и, пусть вкуса хлеба совсем не почувствовала, кивнула, подтверждая качество продукта.
- Вкусно, Георгий Борисович. Спасибо.
В словах своих Клавдия не сомневалась - Лукин плохого не посоветует.

Слова Лукина с трудом пробились в сознание Клавы сквозь бешеный стук сердца в ушах. Не сразу поняла она смысл сказанного, а когда поняла - так аж хлеб недоеденный из рук выронила. Посмотрела Клавдия на хлеб и тихо охнула - то ли от того, что плод трудов Лукина у него на глазах угробила, то ли от того, что услышанному поверить не могла. Прижала она трясущуюся руку к губам, да на Георгия Борисовича широко открытыми глазами уставилась. Неужто не послышалось ей? Неужто может она нравиться такому Человеку - с большой буквы? Неужто и правда он хочет за ней ухаживать? Может, снится ей это? Ущипнула себя Клавдия тайком - больно! Стало быть, не спит она. И взаправду сейчас стоит перед ней грозный бригадир и смущаясь говорит самые прекрасные слова, что она в своей жизни слышала! Не сдержала Клавдия эмоций, руки к щекам запылавшим прижала, рассмеялась и... поцеловала Лукина в щеку при всем честном народе. Пусть болтают! Так ей сейчас хорошо, что никакие языки не страшны!
- Нет у меня никого, Георгий Борис... Жорочка... - Ласково залепетала Клава. - И если нужна вам такая, как я - непутевая, то хоть на край света за вами пойду!

На ярмарке.

Никогда еще Клаву так не целовали! До того горячо, что аж голова кругом пошла. Хотя, честно если сказать, мало она вообще целовалась. В столице вот пару раз было и то не особо ей это понравилось. Но то ли дело Жорочка - так целует, что все на свете забываешь и жарко становится до того, что кажется сгоришь вся, но ни за что на свете не хочешь, чтобы это прекратилось. Не знала Клавдия и не подозревала, что такое бывает. И, как оказалось, еще много того, о чем она раньше и не мечтала, ждало ее впереди вместе с этим удивительным мужчиной - героем ее романа...

Эпилог
Когда они с Жорочкой расписались, вошла Клава в его дом хозяйкой. Сурепка стала первой в ее жизни коровушкой, с которой ей удалось поладить. А поросята были ей что домашние животные, и Клава даже с некоторым ужасом думала, что когда-то придется их зарезать. Хотя в родительском хозяйстве скотину тоже держали и пускали на мясо без сожаления, эти розовые комочки со смешными пятачками и хвостиками крючком, ей было до слез жалко.
Родители мужа приняли ее как родную и даже свои собственные будто зауважали дочь больше за то, что такого жениха видного отхватила. А сама Клавдия просто радовалась каждому прожитому вместе с Жорочкой дню и потихоньку дописывала свой роман, который вскоре увидел свет, опубликованный издательством "Молодая гвардия". И хотя гордилась Клавдия этим достижением сильно, но поняла, что призвание свое и так уже нашла - быть женой Георгия Лукина, бригадира комбайнёров и просто человека, которого она без памяти любит. Хотя писать она тоже не бросила, тем более что муж это занятие, к ее удивлению и радости, всячески поощрял.
И Клава каждый Божий день благодарила Создателя за все, что имеет.