Карта ролевой игры "Ещё одно дело Деррика Колмса"

Сестры все еще не было. Фрэнсис все же выкурил еще сигарету в курительной, а когда вернулся, не узнал оставленное несколько минут назад помещение: столы были сдвинуты, в углу граммофон крутил какую-то пластинку, женщины явно были взбудоражены и собирались что-то праздновать.
Фрэнсиса покоробило. Да, он не питал нежных чувств к покойному, но устраивать развлечения через пару часов после того, как из дома вынесли труп, казалось ему неправильным… Кощунственным, если можно так выразиться… Он не желал принимать участия в подобном.
Фрэнсис спросил у ближайшего полицейского, где найти мистера Колмса. К своему изумлению он узнал, что детектив куда-то уехал. Тогда Фрэнсис представился и спросил, могут ли они с сестрой также покинуть здание. Констебль ответил, что они могут уйти, но записал имя и лондонский адрес Уилкинсона.
Фрэнсис отправился на поиски Эдвины, чтобы, наконец-то, дать ей возможность отдохнуть в тишине и покое.
Увидев сестру, Фрэнсис сразу же обрадовал ее:
- Эдна, мы, наконец-то, можем вернуться к себе. Ты готова?

Дома Фрэнсис наконец-то смог избавиться от несвежей одежды, принял ванну и блаженно растянулся на постели.
Все же многочасовое бодрствование и волнения прошедшей ночи сказались на нем. Усталость навалилась как-то резко, в результате в сон он провалился почти сразу же, как только его голова коснулась подушки.

Ему снился залитый вечерним светом величественный Лиссадел и две тонких девичьих фигурки, стоящие у открытого окна: Констанция и Ева Гор-Бут, дочери сэра Генри. Их смех звенел в комнате, подобно серебряным колокольчикам. Шелковые кимоно изящными складками спадали вдоль стройных тел. Они обе были прекрасны, но Кон, с ее большими влажными глазами и длинной шеей, напоминала настороженную газель. Газель с крыльями бабочки… Или райской птицы, как верно подметил Уильям… Фантастическое, нереальное создание… Призрак… Химера…
Но она была более чем осязаема в его объятиях, когда тонкий шелк скользил по алебастровой коже, пышные завитки длинных темных волос текли между пальцами, соревнуясь блеском и гладкостью с шелком, глаза мерцали в полумраке влажным тревожным блеском, а губы… Губы жалили и ласкали одновременно, наполняя голову дурманом и маревом, за которыми расплывались охристые колонны Лиссадела.
Она принадлежала ему, а он – ей.
В моменты наивысшей близости, когда сливались не только тела, но и души, его имя легким стоном слетало с трепещущих розовых губ:
- Фр-р-рэн-н-н-н…
И каждый раз он вздрагивал, когда по ее языку прокатывалась звучное «р-р-р», и распадался на части вместе с мелодичным нежным «н-н-н», тающим в ночной тишине.
И с его губ тоже слетало только одно имя:
- Кон…
Как клятва, как печать, как приговор.
И до сих пор только это имя произносили его губы, даже если руки в этот момент ласкали другую женщину.
Как метка, как проклятие, как язва.
Вечная память о прошлом, разъедающая настоящее и заставляющая проклинать будущее.

С постели Фрэнсис поднялся чуть ли не более разбитым, чем ложился в нее. Нет, физически он отдохнул, но по сердцу словно какой-то зверь провел когтистой лапой, оставив кровавые саднящие следы.
Кон…
Наваждение… Морок… Фата-моргана…
Скажи, каким ядом сочились твои поцелуи, дочь древних фэйри? Эта отрава до сих пор разъедает мою душу!
Порывисто схватив записную книжку и карандаш, он записал пришедшие на ум строки:

Я ждал в саду под ивой, а дальше мы вместе пошли.
Её белоснежные ножки едва касались земли.
— Любите, — она говорила, — легко, как растет листва.
Но я был глуп и молод, и не знал, что она права.

А в поле, где у запруды стояли мы над рекой,
Плеча моего коснулась она белоснежной рукой.
— Живите легко, мой милый, как растет меж камней трава.
Но я был молод, и горько мне вспомнить её слова.

Стало немного легче, словно часть боли выплеснулась из души вместе со словами.

Приведя себя в должный вид, Фрэнсис спустился в гостиную. Здесь его и нашла сестра, впорхнувшая в комнату в красивом платье чистого и звонкого оттенка рожденных весной цветов.
Выглядела Эдвина чудесно, но Фрэнсис все равно слегка поморщился, поняв, что девушка собирается в таком виде отправиться на какой-то праздничный вечер в штаб-квартиру, где только сегодня лежал труп. По мнению Фрэнсиса, столь открыто демонстрировать полиции свое отношение к убийству было недальновидно. Однако пререкаться с сестрой он сейчас был не в состоянии. В конце концов, женщины там собираются под присмотром полицейских и детективов, вряд ли что-то произойдет. Он пожелал сестре доброго вечера, сел в кресло и развернул газету.

Через пару минут Фрэнсис понял, что именно собираются праздновать дамы из Организации. Все газеты пестрели сообщениями о ночных погромах.
Они умудрились привлечь к себе внимание именно в тот момент, когда в доме лежал труп! Труп, который еще даже не предъявили полиции. О чем они только думали? Если, конечно, вообще думали… «Умнее» было бы только проволочить труп по улицам и бросить в ближайшую канаву.
Теперь он понял, почему никого из дам не было ночью в зале. А также понял, что сестра ему солгала. Открыто. Глядя в глаза. В газетах было написано, что миссис Честер была арестована полицией во время проведения акции, хотя Эдвина утверждала, что та больна.
Это открытие неприятно поразило Фрэнсиса. Он задумался, насколько хорошо знает сестру, да и знает ли ее вообще. Милая девочка с забавными рыжими кудряшками выросла. Та девочка, которую он привык видеть в сестре, была доброй и честной, она не лгала и не совершала столь вопиющих глупостей, как погром, в то время, когда нужно изо всех сил стараться не привлекать к себе внимания.
И тут Фрэнсису пришел в голову гораздо более важный вопрос. Вопрос, от которого кровь застыла в жилах. А убийство? Могла ли Эдвина по каким-то причинам совершить убийство? Ведь это она кричала в комнате, где лежал труп. А почему кричала? Она сказала, что испугалась, и в первый момент лепетала про некую мисс Ханч. Но потом уже говорила, что испугалась не саму мисс Ханч. А чего? Того, что труп обнаружили раньше, нежели Эдвина успела спрятать какие-то улики?
Первым порывом было броситься вслед за сестрой, вытащить ее из того проклятого дома и вытряхнуть из нее правду хоть силой. Фрэнсис даже сделал пару шагов по направлению к двери, но затем привычка тщательно обдумывать и контролировать свои действия взяла верх. Он вернулся к креслу, сел, глубоко вдохнул ртом и потом медленно выпустил воздух через ноздри, стараясь успокоиться.
Ему, конечно, хватило бы сил закинуть сестру на плечо и вынести из здания, но она наверняка при этом сопротивлялась бы, женщины подняли бы визг, вся эта суета привлекла бы внимание констеблей, ему пришлось бы давать объяснения… Какую-то правдоподобную историю, не затрагивающую убийство, можно придумать, но для этого необходимо время и ясная голова. А в своей способности ясно мыслить в данный момент Фрэнсис сомневался. Пока же в сухом остатке было не так много: сестра уже уехала в Организацию. Если она убила Мирроу, тогда ее жизни пока ничего не угрожает. Вот если ее осудят – другое дело. Привлекать к ней внимание полиции в данной ситуации так же глупо, как и к самому Фрэнсису. Если сестра не убивала – то в штаб-квартире сейчас должно быть все равно безопасно, потому что там полиция и детективы. Выгоднее подождать ее возвращения здесь. И молить Святую Бригитту, чтобы она вдохнула хоть немного разума в голову Эдвины и не позволила девочке наделать еще каких-нибудь глупостей.

Размышления Фрэнсиса были прерваны появлением Бриггса, который доложил о визите некоего мистера Джексона и подал на подносе визитку.
Имя Фрэнсису ни о чем не говорило, но на карточке значилось, что визитер имеет отношение к торговле колониальными товарами и желает поговорить об Организации. Такое сочетание его несколько удивило.
Он смутно припомнил лавку с похожим именем на вывеске, расположенную неподалеку, но света на содержание предполагаемого разговора это знание не проливало.
Решив, что строить домыслы бессмысленно, Фрэнсис распорядился проводить мистера Джексона к нему.
Мистер Джексон оказался мужчиной с умным серьезным взглядом.
- Рад знакомству, мистер Джексон, - ответил Фрэнсис, поднявшись из кресла навстречу неожиданному визитеру, и сдержанно кивнул. – Прошу, присаживайтесь! – от его взгляда не укрылось, как тяжело опирается на палку этот человек. – Желаете что-нибудь выпить?

Такого повода для беседы Фрэнсис никак не ожидал. Впрочем, ему все равно хотелось отвлечься от назойливых мыслей, поэтому указывать неожиданному посетителю на дверь он не стал. Вместо этого он прошел к столику, на котором стояли бутылки, и налил в два бокала бренди. Это давало возможность немного подумать.
Фрэнсис не был уверен, попадался ли Джексон ему на глаза во вчерашней суматохе, слишком много новых лиц оказалось в здании Организации, как будто половина Лондона собралась поглазеть на смерть Мирроу, но лицо визитера казалось смутно знакомым. Возможно, он видел этого человека раньше, если Джексон вел какие-то дела с отцом? Женщин, носящих фамилию Джексон, Фрэнсис также не припоминал, но сестра мистера Джексона могла оказаться замужней или вдовой.
Разумеется, Фрэнсис не собирался рассказывать Джексону, что поддерживал бы Организацию даже в том случае, если бы не разделял взглядов этих дам на происходящее вокруг.
Братству суфражистки были выгодны, поскольку их акции весьма успешно вносили раскол в британское общество и великолепно отвлекали внимание от более важных событий, а кроме того на этих униженных и оскорбленных дамочек, словно мухи на мед, слетались политики, готовые поддерживать революционные идеи.
Но вслух этого произносить Фрэнсис не собирался. Вместо этого он поставил перед Джексоном бокал, и, усевшись напротив собеседника, неторопливо произнес:
- Я не поощряю сестру, как вы изволили выразиться, мистер Джексон, но и не препятствую ей. Более того, я нахожу сомнительными многие методы, используемые последовательницами идей миссис Панкхерст, но сами идеи во многом считаю здравыми. Мир меняется, хотим мы этого или нет. Вся история Британии – вопиющий пример необходимости женского образования, ведь наивысшего расцвета эта страна достигла именно под руководством женщин: сначала королевы Елизаветы, а затем королевы Виктории. Я согласен, что это были неординарные и широко эрудированные женщины, но подавляющему большинству дам просто не дают возможности раскрыть свои таланты.
Тут Фрэнсис подумал о Кон, которая всегда хотела стать художницей… Если бы в Дублине было подходящее учебное заведение, и ей не пришлось бы ехать на континент! Ах, если бы…
Он сделал глоток бренди из своего бокала и продолжил:
- Суфражистки дают возможность женщинам стать образованнее и улучшить свою жизнь, не умирать на тяжелейшей работе, которую отказываются выполнять мужчины. Нашим сестрам повезло – у них есть семьи, готовые о них позаботиться, но не всем женщинам везет так же. Есть вдовы, оставшиеся без средств к существованию, есть женщины, чьи мужья промотали состояния и разорились… Вы знаете, что становится с такими женщинами, мистер Джексон? Организация дает им приют и надежду. Поэтому я поддерживаю Организацию.
Кстати, я никак не могу припомнить, чтобы имел честь быть представленным вашей сестре, мистер Джексон. И вы, кажется, говорили, что вели какие-то дела с моим отцом?

- Я и не пытался, мистер Джексон, - спокойно заметил Фрэнсис. – Вы задали вопросы, я дал на них ответы.


- Более того, я согласен с вашим тезисом. Вы – разумный человек и мыслите рационально. Но, к сожалению, далеко не все мужчины мыслят так же. Вы делаете то, что зависит от вас, я, в меру своих сил и возможностей, стараюсь помочь тем, кому не так повезло с родственниками или работодателями.


Наконец-то хоть что-то прояснилось. Эдвина совершала покупки в лавке Джексона. Фрэнсис никогда особо не вникал в имена поставщиков, ему это было попросту не нужно: этими вопросами занимались мать, а потом сестра. Пока его устраивали расходы на ведение домашнего хозяйства, он не считал нужным вмешиваться. Отец, действительно, заказывал многое в Лондоне, так что и здесь Фрэнсиса вполне удовлетворил ответ Джексона.
Тут его собеседник неожиданно достал из портмоне фотографию.


Фрэнсису стало любопытно, видел ли он когда-нибудь сестру Джексона, поэтому он счел нужным взглянуть на карточку.
Лучше бы он этого не делал.
Потому что девушка на фотографии удивительно походила на Кон… В первый момент Фрэнсис даже вздрогнул от неожиданности, но потом всмотрелся повнимательнее и сумел припомнить девушку в траурном платье, которую несколько раз видел на собраниях. В жизни она была не так похожа на Констанцию, но тоже обладала удивительно лучистыми темными глазами и тонкой стройной шейкой, на которой так красиво билась голубоватая жилка. На фотографии же сходство становилось пугающим.
Взяв себя в руки, Фрэнсис постарался как можно спокойнее произнести:
- Да, вы правы, очень милая юная мисс, - но голос все равно слегка дрогнул. – Я видел вашу сестру несколько раз, она производит весьма достойное впечатление и обладает отменными манерами, но мы с ней, действительно, не представлены друг другу.
С этими словами Фрэнсис вернул фотографию законному владельцу.

Вопрос показался Фрэнсису верхом наглости. Он уже хотел указать Джексону на неуместность подобной фамильярности, но в последний момент задумался: а, действительно, отчего?
Констанция Гор-Бут в погоне за мечтой сумела переупрямить даже своего отца – мужественнейшего человека – и отправилась учиться во Францию, в Академию Жюлиана. Фрэнсис к тому моменту уже был членом Братства и не мог по собственной воле бросить порученное ему. Он согласился ждать. И ждал.
Сначала письма приходили часто, потом все реже, а последнее… Последнее выпало у него из рук после того, как он прочитал, что женщина, без которой он не мыслил своей жизни, вышла замуж за графа Маркевич.
Он так и не смог найти ей замену. Ни одна из встреченных женщин не смогла стереть из его памяти образ Кон…
После свадьбы Кон Фрэнсис жил только ради Ирландии, ее свободы, процветания и будущего.
Ему уже давно намекал отец, что надо бы жениться, хотя бы ради наследника, но Фрэнсис не был уверен, что сможет сделать жену счастливой. Да, он был готов уважать женщину, которая стала бы его женой. Готов заботиться. Готов оберегать. Но любить… Готов ли он полюбить… Он и сам этого не знал.
И сейчас впервые за много лет при взгляде на фотографию сестры Джексона ему показалось, что могло бы быть и иначе…
Буря чувств, поднявшаяся в его душе, мешала ясно мыслить…
Он малодушно уцепился за следующий вопрос гостя, как за возможность отсрочки, необходимой, чтобы хоть немного взять себя в руки…


Фрэнсис позвонил в колокольчик и распорядился подать кофе и чай.
Вновь взглянув на Джексона, Фрэнсис попытался перевести все в шутку:
- Как-то не сложилось, - ответил он на вопрос. – А что, у вас есть какие-то конкретные предложения?

Достопочтенный Фрэнсис Уилкинсон даже в страшном сне не мог себе представить такую ситуацию: они с совершенно незнакомым человеком сидели в его гостиной, мирно попивали кто кофе, кто чай, и обсуждали жизнь и судьбу юной девушки. Как такое могло случиться? Фрэнсис и сам не понимал, что на него так повлияло: может быть, внезапная кончина Мирроу напомнила ему - ничто не вечно под луной, а может быть, он просто устал от постоянного одиночества и разъедающего душу яда, вот уже много лет струящегося по венам вместо крови… Но сегодня впервые ему показалось, что на свете существует противоядие от этой отравы. И что у него есть хотя бы призрачная надежда на счастье. Но даже сейчас, сдаваясь на волю обстоятельств, он не смог изменить себе:
- Мистер Джексон, вы же понимаете, что такие вопросы не решаются в одночасье? – произнес Фрэнсис, глядя прямо в лицо собеседнику. – Я был бы счастлив иметь честь оказаться представленным вашей сестре, но это все, о чем мы можем говорить. В конце концов, я старше мисс Джексон, и могу ей не понравиться, а я не сторонник обычая тащить девушку под венец силой.
Как ни странно, Джексона такое решение вполне устроило. Они распрощались. Джексон отправился домой, а Фрэнсис подошел к окну и долго смотрел на то, как в завитках уличного тумана химеры прошлого перемежаются с призрачными отсветами будущего.

Этой ночью Фрэнсис плохо спал. Его мучили сомнения. Имеет ли он право входить в дом Джексонов и смотреть в глаза юной девушке, зная, что за ним по пятам движутся хаос и разрушение? Не станет ли яд, разъедающий его душу, отравой и для другой души, куда более невинной?
Кон… Кон знала о Братстве. Как и многие в Ирландии. Женщины не входили в число братьев-фениев, но зачастую оказывали помощь и поддержку. Ирландское Республиканское Братство боролось за создание независимой Ирландской республики, а путь для этого был один - тайно подготовленное вооружённое восстание. Сам Фрэнсис не принимал участия ни в одном из террористических актов, организованных фениями. Его задачей было налаживание и поддержание контактов с политическими и общественными деятелями, способными оказать помощь и содействие Братству. Но Мирроу спутал ему все планы. Фрэн пока не знал, каким образом этому прохиндею удалось выведать о существовании Братства и об участии достопочтенного Фрэнсиса Уилкинсона в нем, найти источник информации еще только предстояло, но одно было очевидно: он скомпрометирован, и ему необходимо максимально дистанцироваться от Братства на ближайшее время.
Мисс Джексон… Мысли Фрэнсиса вновь вернулись к этой девушке. Она носит траур. Она уже теряла кого-то из близких, имеет ли он право даже смотреть в ее сторону, если его жизнь находится в постоянной опасности? Британское правительство не жаловало фениев. Какое право он имеет навязывать девушке всю эту грязь? Она ведь даже не ирландка!
Впрочем, пока он ничего и не навязывал. Он вообще согласился лишь прийти в гости к Джексонам, где их с мисс Джексон представят друг другу. Вполне может статься, что мисс Джексон не захочется продолжить знакомство с ним. Но Фрэнсис привык просчитывать ходы наперед. Без этого при его образе жизни было никак не обойтись. Как ни странно, Мирроу дал ему возможность отойти от дел Братства под самым благовидным предлогом. Ему уже тридцать пять лет. Давно пора создать семью и обзавестись наследником. Второго шанса вырваться из круговерти революционной деятельности без потерь может и не возникнуть. Но сумеет ли он удержаться от участия в борьбе за Ирландию? До сих пор у него были только две страсти: Ирландия и Кон. Они неразрывно шли рука об руку через всю его жизнь. Они и сейчас стояли рядом: в данный момент Констанция Маркевич помогала создавать программу новой политической организации – Шинн Фейн, призванной бороться за единую республиканскую Ирландию законными методами. Но если в его душе появится иная страсть, не связанная с интересами Ирландии? Сможет ли он изменить свою жизнь и измениться сам? Вопросы… Вопросы, на которые Фрэн мучительно искал ответы и никак не мог найти.

Эдвина появилась дома уже днем, взбудораженная, со сбивчивым рассказом о ночных событиях. Фрэнсис не разобрался до конца, что именно произошло в день убийства Мирроу, но после того, как он понял: сестра не причастна к случившемуся, его сердце словно забилось в груди свободнее. Нет, пожалуй, ему на самом деле пора отойти от дел. Ведь даже призрачная тень виселицы над головой сестры едва не лишила его рассудка, а над его собственной головой петля покачивалась куда осязаемее. Что будет с родными, если его казнят? Он уже много лет играл в азартные игры с удачей. Пока что ему везло. Но всю жизнь подобное везение длиться не может.

На чаепитие к Джексонам они с сестрой прибыли точно к назначенному времени. Тем не менее, в гостиной, куда их проводили, сидела одна лишь мисс Джексон. Да, в жизни, в отличие от изображения на фотокарточке, она была почти не похожа на Констанцию.
Фрэнсис не считал возможным разглядывать женщин, посещающих Организацию, чтобы никто даже при самом пристальном внимании к его действиям не смог обвинить одного из основных жертвователей средств в непристойном интересе. Во время собраний его взгляд привычно скользил по лицам, ни на одном не задерживаясь надолго, и не всматриваясь в детали. Поэтому сегодня Фрэнсис впервые рассмотрел мисс Джексон.
Она была красива нежной красотой апрельского первоцвета - хрупкой и трогательной. А еще девушка казалась немного поникшей, словно в ее жизни было мало солнечного света и смеха. Учитывая траурное одеяние, наверняка поводов для радости у нее на самом деле было немного.
Эдвина представила их с мисс Джексон друг другу, и Фрэнсис привычно склонился к руке девушки, как и подобает воспитанному человеку. У мисс Джексон были тонкие длинные пальцы и кисти восхитительной лепки. Фрэнсис никак не мог представить в этой нежной ручке грубый молоток или грязный булыжник. В таких пальчиках куда уместнее выглядел бы изящный фарфор кофейной чашки или букет цветов с длинными стеблями, чуть влажными от росы. И вообще мисс Джексон куда уместнее смотрелась бы в залитом солнцем цветнике среди ярких красок природы, а не посреди затянутого мрачной хмарью зловонного Лондона.
Сообразив, что он непозволительно долго удерживает в своей руке ладошку мисс Джексон, Фрэнсис поспешил сгладить впечатление и, отпустив руку девушки, произнес:
- Простите мою неловкость, мисс Джексон. У вас пальцы музыканта – поневоле залюбуешься. Уверен, что вы великолепно музицируете.

Фрэнсис предоставил ведение светской беседы сестре, поскольку она уже давно была знакома с мисс Джексон. Сам же он лишь вежливо следил за разговором и невольно сравнивал девушек. Они были совершенно разные внешне, как осень и зима. Волосы Эдны, словно впитавшие яркие краски осенней листвы, и молочно-белая кожа мисс Джексон, казавшаяся еще белее по контрасту с темными волосами и глазами. Словно тени от освещенных луной деревьев на снегу. И все же было у этих девушек и кое-что общее: их обеих хотелось оберегать и защищать. Особенно мисс Джексон. Возможно, виной тому было траурное одеяние, будто придавливающее эту нежную и хрупкую на вид девушку к земле, а может быть – близость жизнерадостной Эдвины, но улыбка мисс Джексон казалась печальной и словно бы смущенной.
У Фрэнсиса в голове невольно возникли строки:

Средь алых роза белая
Не так бела,
И примула несмелая,
Что расцвела
Под стужею мятежной,
Дрожа красою нежной,
Не ярче белоснежного чела.

Нет, все же есть что-то неправильное… противоречащее здравому смыслу, когда такие милые и воспитанные девушки хватаются за увесистые предметы и бьют витрины… Это противоестественно. Другого слова Фрэнсис подобрать не мог.
А потом в комнату вошли Джексон и две женщины. Вновь повторилась процедура знакомства. Имя одной из дам привлекло внимание Фрэнсиса – мисс Ханч. Эту фамилию он уже слышал много раз. Мисс Ханч выглядела нездоровой или переутомленной, но Фрэнсис не счел возможным задавать вопросы о здоровье человеку, с которым познакомился лишь минуту назад. Он только отметил, что надо бы приглядывать, как бы девушка не упала в обморок. Если она переутомилась из-за всех этих треволнений, связанных с убийством и битьем витрин, тогда тем более надо придумать какие-то иные методы воздействия на окружающих, не требующие столь колоссальных усилий от хрупких девушек.
Он вновь взглянул на мисс Джексон, и неожиданно поймал себя на мысли, что понимает ее брата, желающего оградить девушку от тягот и забот. А еще ему подумалось, что у мисс Джексон должен быть очень красивый смех. И Фрэнсис бы с удовольствием этот смех услышал.

Об участии мисс Джексон в готовящейся акции Фрэнсис узнал случайно. Он планомерно и аккуратно заканчивал свою деятельность в Лондоне, готовясь к отъезду в Ирландию. Информатора Мирроу до сих пор не нашли, а значит, Фрэнсис нес опасность для остальных братьев.
Он иногда видел мисс Джексон в Организации и пару раз посещал Джексонов дома. Ему не хотелось, чтобы его визиты породили слухи, поскольку и сам пока был ни в чем не уверен. В сложившейся ситуации его смущало очень и очень многое: каждодневная опасность порождала неуверенность в завтрашнем дне, а заставлять кого-то разделять с ним опасность и неуверенность он был не вправе. Кроме того, он был не уверен в своих чувствах. Фрэнсису нравилась мисс Джексон, но при этом он ее боялся. Боялся привязанности, боялся снова увязнуть в нездоровой пучине ядовитого болота, способного своими испарениями отравить все вокруг. Боялся снова получить письмо, разрывающее жизнь и сердце пополам. Он сам себя презирал за трусость и малодушие, но привычно называл вещи своими именами: его страшили перемены. Да, сейчас его жизнь сложно было назвать счастливой: она была опасной, сложной, полной болезненных чувств и тягостных раздумий… Но, как ни странно это звучало, он привык к такой жизни… приспособился… Он много лет плавал в этой мутной жиже, он уже забыл, каково это – попасть в чистую проточную воду. А самое страшное: он ведь мог своими миазмами отравить чистый источник. Осквернить. Загрязнить. Превратить в мутное болото. Такого исхода Фрэнсис не смог бы себе простить никогда.
Он уже решил, что уедет и не станет тревожить покой девушки и вносить в ее жизнь хаос.
Но известие о том, что мисс Джексон снова собирается участвовать в мероприятии, которое может привести ее в тюрьму, где с ней будут обращаться совершенно неподобающим образом, поколебало его решение.
Фрэнсису очень хотелось защитить девушку от грязи, боли и разочарований. Проблема заключалась в том, что сам он тоже мог принести в ее жизнь грязь, боль и разочарование. Как разрубить этот гордиев узел, Фрэнсис не знал.
Он лежал без сна до раннего утра, пытаясь анализировать происходящее. Но мысли путались, расчеты сбивались. И тогда Фрэнсис сделал то, чего не делал с самого детства: он загадал желание. Если сегодня ему улыбнется удача, значит, он полностью отойдет от дел и постарается забыть о химерах прошлого.
Мисс Джексон он увидел сразу же, как только она вышла из дома. В промозглом, наполненном водянистым маревом противного дождя утреннем сумраке она выглядела еще более хрупкой, чем обычно.
Его появление явно удивило девушку, но он сделал вид, что нет ничего естественнее, нежели прогулки под дождем в такую рань.
Поцеловав тонкие пальчики и испросив разрешения проводить мисс Джексон, куда бы она ни направлялась, Фрэнсис сперва произнес несколько вежливых фраз о погоде и самочувствии общих знакомых, но быстро понял, что если не перейдет к делу немедленно, может уже и не решиться. Избегая смотреть на девушку, чтобы не видеть перед собой чистые лучистые глаза, ясно демонстрирующие, что души мисс Джексон никакая болотная муть еще не успела коснуться, он как можно спокойнее произнес:
- Мисс Джексон, вероятнее всего, вы сочтете неуместными мои слова, особенно в такой день и час, но у меня до сих пор не было возможности поговорить с вами наедине, а в дальнейшем подобная возможность может мне и не представиться. Я уезжаю на родину – в Ирландию. Надолго. По всем правилам хорошего тона и традиционного жизненного уклада мне следовало бы сначала испросить разрешения на этот разговор у вашего брата, но я не хочу, чтобы его мнение хоть в малейшей степени повлияло на вас, поэтому предпочел обратиться непосредственно к вам.
Тут Фрэнсис не выдержал и посмотрел в глаза мисс Джексон, желая все понять с самого начала:
- Мисс Джексон, я был бы счастлив, если бы вы согласились отправиться в Ирландию со мной. В качестве моей жены.

Фрэнсиса удивило не столько содержание ответа, сколько форма. Подспудно он ожидал, что именно отказом все и закончится. Он старше мисс Джексон, в смуте охвативших его сомнений он даже не потрудился толком оказать девушке знаки внимания, да и вообще, женщины порой проявляют недюжинное чутье, а он представлял собой угрозу мирной жизни Джексонов. Пожалуй, он даже испытал что-то похожее на облегчение, ведь отказ мисс Джексон позволял не беспокоиться о том, что ядовитые испарения его души когда-либо отравят и ее сущность. С другой стороны, ему было жаль… Ему, действительно, нравилась эта девушка, она будила в его душе что-то полузабытое, чему он пока не сумел подобрать определения. Впервые за много лет ему хотелось дарить радость кому-то, кроме сестры, и он надеялся, что вслед за симпатией придут и более глубокие чувства. По крайней мере, впервые он поверил, что все еще способен любить не той болезненной отравляющей все вокруг приверженностью, напоминающей симптомами болотную лихорадку, а чистым и спокойным чувством, приносящим в жизни людей не ужасающую пляску бушующего огня, а уютный свет, льющийся из окон дома, где тебя ждут. Теплый и манящий… Но форма, форма ответа подразумевала некую недосказанность и… надежду?


Еще не до конца поверив в произошедшее, Фрэнсис бережно поцеловал ручку мисс Джексон, а в мыслях возблагодарил разом Святого Патрика и Святую Бригитту за то, что ему было даровано такое чудо. Теперь он твердо был намерен выполнить свою часть сделки с удачей: отойти от дел Братства и любыми путями вырвать из души и мыслей тлетворные образы прошлого.

Время до визита в дом Джексонов с официальным предложением промелькнуло, словно в мареве: Фрэнсис не думал, что Джексон откажет, но его все еще терзали сомнения, не передумает ли мисс Джексон.
Не передумала.
Горячая волна благодарности за подаренную возможность очищения от скверны и яда захлестнула все его существо, когда Фрэнсис смотрел вслед выходящей из кабинета девушке. Дальнейшие слова Джексона не сразу вместились в сознание:


Приданое мисс Джексон не особо интересовало Фрэнсиса: он был достаточно обеспечен, чтобы жениться по собственному выбору, хоть бы даже и на бесприданнице, но понимал, что гораздо лучше, если у мисс Джексон будет какой-то собственный капитал на случай, если утечка информации о его связи с Братством еще даст о себе знать. Он был уверен, что отец примет его выбор и не оставит его жену без помощи и поддержки даже в самом крайнем случае, но некое собственное имущество мисс Джексон бы не повредило.
Фрэнсис заставил себя сосредоточиться на разговоре:
- Я вас внимательно слушаю, мистер Джексон.

Эпилог

Небывалая драгоценность – Ирландия, где изумрудные поля раскинулись под сапфировыми небесами, где опаловые туманы плывут над аквамариновыми реками, а по гагатовым скалам струятся рубиновые прожилки.
Ирландия, где великий Финн Маккул вбивал столбы в морское дно, чтобы сразиться с одноглазым гигантом Голлом.
Ирландия, которую защищал Финн Маккул вместе со своей легендарной дружиной – «Фианой Эйринн». О приключениях Финна Маккула и его Фианы поведал миру сын Финна, величайший из бардов – Оссиан.
В честь славной деяниями древней Фианы было названо Братство фениев.

Фрэнсис выполнил свою часть сделки с удачей: он полностью порвал с Братством, отказавшись прислушиваться к любым доводам Уильяма, твердившего, что здесь, на родине, Фрэн по-прежнему может приносить пользу делу борьбы. Даже пришедшее из Дублина письмо от графини Маркевич не поколебало его решения.
Томас Уилкинсон принял известие о намерении сына жениться на женщине не из их круга на удивление благодушно. Фрэнсис и раньше подозревал, что отец догадывается о причинах его затянувшейся холостяцкой жизни, теперь же он был абсолютно уверен, что его взаимоотношения с Кон не являлись тайной для отца. Возможно, и для сэра Генри тоже. В любом случае, семейство графа Маркевич уже несколько лет обитало в Дублине и не появлялось в Лиссаделе. До Фрэнсиса доходили слухи о том, что Констанция после смерти сэра Генри разорвала отношения с братом Джослином, нынешним владельцем Лиссадела, но что за скандал произошел в благородном семействе Гор-Бут, Фрэнсис не знал. А теперь и не стремился узнать.
Теперь у него появилась новая цель в жизни: если раньше он хотел добиться счастья и свободы для всей Ирландии, то сейчас хотел сделать счастливым конкретного человека. Женщину, чьи глаза так и лучились мягким теплом и чистым светом, открывая миру глубину неиспорченной души. Женщину, чья улыбка придавала происходящему вокруг необычный отсвет, будто радуга, проглядывающая на умытом дождем небосклоне. Женщину, которая подарила ему надежду.
В жене ему нравилось все: ее манера слегка склонять голову во время чтения, которая сразу придавала Линде сходство с дриадой – самым красивым цветком ирландских лугов, ее тонкие запястья, нежно благоухающие горьковато-пряной свежестью горной лаванды… Каждый раз, целуя руку жены, Фрэнсис вдыхал этот тонкий аромат и чувствовал, как на его истерзанную душу снисходит умиротворение. Ему нравилось даже то, что Линда, в отличие от многих светских дам, не носила на сосках блестящие колечки. Кто и почему решил, что эти игрушки могут улучшить форму женской груди, Фрэнсис не знал, да и знать не хотел. На его взгляд, эти «украшения» выглядели грубо и лишь уродовали природное совершенство. Грудь Линды не нуждалась ни в каких улучшениях. Небольшая, приятно-округлая, с восхитительно белой кожей и темными манящими сосками, она была так чувствительна к ласке, что поначалу Фрэнсис даже боялся причинить жене лишнюю боль своими прикосновениями.
Ему нравилось чувствовать, как под его пальцами мягкая прохладная кожа Линды становится теплее и словно бы плотнее, напоминая гладкостью и едва заметным в полумраке спальни мерцанием дюшес, из которого шили бальные платья. Нравилось ощущать на языке сладковатый вкус ее шероховатых сосков, будто превращающихся на время в неизвестные ягоды. Нравилось целовать ее шею и ловить губами трепет невидимой в ночи жилки, словно старающейся разорвать тонкую кожу Линды изнутри. А когда их губы соприкасались, Фрэнсис ощущал одновременно вкус молока и меда, малины и имбиря, солнца и ветра, счастья и свободы. В такие моменты перед ним словно распахивалась дверь в удивительный мир, заполненный бесконечным блаженством. Блаженством осязаемым, как тягучие переливы волос Линды, оплетающих его пальцы. И в тот миг, когда на его душу впервые снизошло это удивительное чувство, с его языка само собой сорвалось непривычное имя:
- Линда…
Как ласка. Как вздох. Как обещание.

«Я родом из Ирландии,
Святой земли Ирландии»,-
Звал голос нежный и шальной,-
«Мой милый друг, пойдем со мной
Плясать и петь в Ирландию!»

В отыгрыше использованы стихотворения Уильяма Батлера Йейтса и Алджернона Суинберна.
За коллаж огромное спасибо neangel