Sunny:
10.12.14 17:55
» ГЛАВА 3 ИЛЛЮСТРАЦИИ
Продолжаю рассказ о том, как гигантская по тем временам армия "крестоносцев", участников рыцарского войска первого похода, переплыв через Босфор и высадившись в Малой Азии, словно тучи саранчи, двинулась по пути, уже пройденному их предшественниками из крестьянского крестового похода и щедро отмеченному останками этих пионеров.
Самая экстравагантная оценка численности той волны "крестоносцев" принадлежит одному из современников похода, утверждавшему, что «их было как песка в море и звезд на небе». Хотя, разумеется, вызывают большее доверие иные версии. Например, точка зрения папы Урбана II, объявившего, что в поход двинулось около 300 тысяч вооруженных людей или капеллана графа Балдуина, определявшего численность "крестоносцев", способных носить оружие, в шестьсот тысяч человек, не включая сюда священников, монахов, женщин и детей, сопровождавших войско (впрочем, вторая цифра вызывает все же сомнения, и может являться завышенной, особенно если сопоставить ее с другим числом, приведенным тем же автором, утверждавшим, что общая численность принявших крест достигала шести миллионов человек).
Из каждых пяти участников первого крестового похода четверо были французами. Это, кстати, вполне объясняет, почему на протяжении всей эпохи крестовых походов "крестоносцев" на Востоке и в Византии их противники-мусульмане называли франками.
Мусульманский воин
"Крестоносцы", к которым примкнули небольшие отряды выживших крестьян-ополченцев во главе со своим вдохновителем Петром Пустынником, выехали из Константинополя в конце апреля 1097 года.
Вместе с войском ехал духовный лидер похода, легат Адемар Монтейльский, епископ де Пюи, сопровождавший со своим отрядом армию графа Тулузского. Адемар являлся номинальным главой похода, назначенным на этот пост самим Папой Урбаном II. Он принадлежал к боковой ветви знаменитого рода графов Валентинуа, восходящего чуть ли не к Карлу Великому. Несмотря на свой духовный сан, он был отличным воином и, по словам хрониста, «ловок в седле». Как священнослужитель он не имел права проливать кровь, а потому в бою обычно пользовался окованной дубиной, владел которой превосходно (ох, умели же эти церковники демагогией оправдать любые свои действия - можно подумать, взяв вместо копья и меча окованную железом дубину и колошматя ею по людям налево и направо, Адемар не пролил ни капли крови).
Адемар Монтейльский, епископ де Пюи
Первой целью рыцарского войска была Никея (сейчас это город Изник на северо-западе Турции), на тот момент - столица сельджукского султана Кылыч-Арслана. Именно в этом городе в IV веке состоялись два церковных вселенских собора, на которых были приняты основополагающие христианские догматы – символ веры (Никейский символ веры и по сей день лежит в основе православия, в т.ч. русского). Византийский император очень хотел вернуть этот город под свою власть. Причем, для него была важна не только духовная важность этого города, но и то, что географическое положение делало его, фактически, "ключом" к Малой Азии, которую базилевс не прочь был завоевать.
"Крестоносцам" повезло, что в никейской крепости остался лишь постоянный гарнизон, а основные силы Султан Кылыч-Арслан увел на войну с сельджукскими эмирами. Судя по всему, Кылыч-Арслан, разгромивший незадолго до этого крестьянскую армию "крестоносцев", о чем мы говорили раньше, поверил, что с этой победой неприятности, идущие с Запада, кончились, что вторая волна "крестоносцев" не представляет серьёзной угрозы. Он оставил дома семью и казну и отправился на восток покорять город Мелитену в Восточной Анатолии (ныне город Малатья на востоке Турции).
Взять с наскока Никею было просто невозможно. Этот город, стоявший на берегу Асканского озера, с суши окружала шестикилометровая стена с каменными или кирпичными башнями числом от 200 до 370 (по разным оценкам). И была она такой толщины, что по ней могла проехать колесница. Стены крепости были высоки и крепки, перед ними были вырыты всегда заполненные водой рвы, а у "крестоносцев" почти не было необходимой осадной техники – ведь в Западной Европе столь мощных крепостей в ту эпоху просто не существовало. По сути, единственным способом заставить Никею сдаться была бы только полная блокада; проще говоря, взять ее можно было только измором. Но окружить все огромное озеро войсками "крестоносцы" не могли, и защитники крепости по воде получали все необходимые припасы.
Под стенами Никеи
"Крестоносцы", наспех соорудив осадные орудия (баллисты и осадную башню), начали штурмовать город. Вот как описывал осадную башню Гийом Тирский: "Эта машина была сделана из дубовых балок, соединенных между собой мощными поперечинами, и давала убежище двадцати сильным рыцарям, которые помещались там, чтобы сделать подкоп под стены, так, что они казались защищенными ото всех стрел и всяких метательных снарядов, даже самых больших скал". Однако ни один штурм не увенчался успехом, а при одном из шутрмов мусульмане, которые со стен забрасывали "крестоносцев" камнями, сумели разрушить осадную башню, и, развалившись, она погребла под своими обломками всех находившихся внутри воинов.
Осадные орудия "крестоносцев"
Осада грозила затянуться на неопределенный срок, а тем временем Кылыч-Арслан начал собирать большое войско в долинах Анатолии. В середине мая стало известно, что султан с армией в сто тысяч воинов спешит на выручку своей столице. 21 мая, через неделю после начала осады, к городу подступили сельджуки: конница Кылыч-Арслана выдвинулсь в авангард и стала пытаться прорвать блокаду города, произошло несколько ожесточенных стычек с "крестоносцами", но прорваться в город туркам не удалось.
Битва с турками за Никею
Однако затягивание осады грозило неудачей всему походу. Никею нужно было взять до подхода главных сил сельджуков. И здесь на помощь "крестоносцам", преследуя собственные выгоды, пришел византийский император: по его приказу к озеру было перенесено на руках и спущено на воду несколько десятков небольших военных кораблей. Так Никея оказалась блокированной и с моря, и с суши.
Осада Никеи
Началась уже полная осада, во время которой "крестоносцы" не брезговали разными средствами. Например, как писал Гийом Тирский, желая запугать противника, рыцари "зарядили метательные машины большим количеством голов убитых врагов и перекинули их в город". Рать Христова с новыми силами начала атаковать Никею. Противоборствующие армии забрасывали друг друга градом стрел и камней, "крестоносцы" пытались пробить стену с помощью тарана.
Крестоносцы забрасывают за стены Никеи головы убитых врагов
Крестоносцы забрасывают за стены Никеи головы убитых врагов
С середины июня руководителям гарнизона в Никее стало ясно, что город обречен. А вечером 19 июня до сельджукских полководцев в Никее дошла страшная весть: на следующий день намечен общий штурм города. А что творили "крестоносцы" в городах даже дружественной им Византии, было вождям никейского гарнизона хорошо известно. Фактически, город был обречен на поругание и гибель.
Но если этого боялись сельджукские военачальники, то разрушение города никак не вписывалось и в планы хитроумного византийского базилевса. Священный город империи с тысячелетней историей не должен был достаться "крестоносцам" - "латинским варварам". И Алексей Комнин решил разыграть свою собственную карту.
Он тайком договорился о сдаче города взамен на жизнь и свободу его защитников. 19 июня, когда "крестоносцы" начали штурм стены Никеи, осажденные неожиданно прекратили сопротивление и сдались императору - со стороны казалось, что победа была одержана только благодаря усилиям византийской армии.
Осада Никеи
При этом огромная добыча была уведена у "крестоносцев" буквально из-под носа. Вскоре рыцари узнали, что вся султанская казна и знатные пленники, за которых можно было получить немалый выкуп, перевезены в ставку Алексея Комнина – город Пелеканум.
Вот как описал реакцию "крестоносцев" Гиойм Тирский в своей "Истории деяний в заморских краях": "… народ паломников и все простые воины, которые в течение всей осады трудились с таким усердием, надеялись получить в качестве трофеев имущество плененных, возместив, тем самым, затраты и многочисленные потери, которые они испытали. Также они рассчитывали присвоить себе все то, что они найдут в пределах города и увидев, что никто не предоставляет им соответствующее возмещение их тягот, что император забрал себе в казну все то, что должно было принадлежать им согласно договору, пришли в ярость от всего этого до такой степени, что уже начали жалеть о совершенных во время путешествия своих трудах и затратах стольких сумм денег, поскольку, по их мнению, они не извлекли от всего этого никакой выгоды".
Неистовство алчных «Христовых воинов» дошло до предела, и они уже готовы были броситься воевать с императором, которому только что дали клятву верности. Но Алексей Комнин вновь оказался на высоте. Он понял, что для сохранения большего стоит поступиться меньшим. В конце концов, он получил в свои руки столь необходимый ему город-крепость, ну а богатства – дело наживное. И умный византиец передает несметную казну Кылыч-Арслана (возможно, конечно, и не всю) в руки крестоносных вождей. Блеск золота и драгоценных камней сразу затмил глаза "крестоносцам" и заставил их прикусить языки. Состоялось примирение с императором, больше того – руководители похода вновь торжественно поклялись базилевсу в верности. После недельного отдыха, "крестоносцы", хоть и не удовлетворенные полученной добычей, но окрыленные первым успехом, наконец, 26 июня 1097 года, направились дальше на юг, к Антиохии.
Крестоносцы на пути к Святой земле
О том, насколько слабо представляли себе вожди похода все трудности предстоящего тысячемильного пути, говорит, в частности, отрывок из письма Стефана Блуаского своей жене Адели: «Через пять недель мы будем в Иерусалиме, если только не задержимся под Антиохией». Бедный самоуверенный граф и представить себе не мог, что пройдет еще целых два года, прежде чем Христово воинство увидит стены Священного города, а его «если только», действительно, окажется пророческим, и долгие месяцы под стенами Антиохии судьба крестового похода будет висеть на волоске от катастрофы.
1 июля христианская армия окончательно разбила Кылыч-Арслана в битве при Дорилее. Сжатые с двух сторон отрядами "крестоносцев", турки обратились в паническое бегство, бросив на поле боя все снаряжение: были оставлены даже шатры султана и эмиров с находившимися в них ценностями. "И мы взяли большую добычу, — с чувством удовлетворения напишет позже хронист, — золото и серебро, коней, ослов, верблюдов, овец, быков и многое другое".
Сражение при Дорилее
Похороны погибших при Дорилее
Когда отряды "крестносцев" после покорения Никеи двинулись дальше, им пришлось не легче, чем участникам "похода бедноты". Это лишь поначалу арабские правители, дабы удержать отряды христиан от враждебных действий, высылали им всевозможные дары — золото, пищу, бочки с водой, предлагали беспрепятственный переход через свои владения. Вскоре почти каждый шаг "крестоносцы" должны были брать с боем. Армия двигалась медленно. Пищи стало не хватать. На всем дальнейшем пути "крестоносцев" турками уничтожались посевы и запасы продовольствия. Жители городов и деревень, прихватив свои пожитки, бежали кто куда. Теперь "крестоносцы" шли по обезлюдевшей стране, не встречая ни друзей, ни врагов. Припасы христианского войска быстро таяли, а пополнить их не было никакой возможности.
Крестоносцы пересекают горы Таурус
Особенно тяжелое положение сложилось с водой. Равнины Анатолии, по которым шли теперь «Христовы рыцари», представляют собой, в сущности, засушливую степь, лишь изредка перемежающуюся плодородными долинами. Источники воды здесь и так весьма нечасты, а усилиями турок, засыпавших большинство колодцев вдоль старой караванной дороги, они вообще стали исключительной редкостью. Для непривычных к жаркому климату северных рыцарей это стало чрезвычайно суровым испытанием.
Из-за нехватки воды гибли кони. Некоторым рыцарям, несмотря на их тяжелую экипировку, пришлось спешиться, другим — пересесть на волов, а снаряжение погрузить в повозки, в которые запрягали козлов, овец и даже собак.
Альберт Аахенский так описал тяготы войска "крестоносцев" во фригийской пустыне: "Многие беременные женщины, с запекшимися губами и пылавшими внутренностями, с сосудами всего тела, истомленными от невыносимого жара солнечных лучей и раскаленной почвы, разрешались на виду у всех и бросали новорожденных на том же месте... Иные несчастные, оставаясь подле тех, кого они произвели на свет, корчились на проезжей дороге, забыв всякий стыд и все сокровенное, от ужасных страданий, причиняемых упомянутой жаждой... Посреди равнины валялись мертвые и полуживые младенцы... Мужчины, изнемогая от обильного пота и чрезмерной жары, еле шли с раскрытыми ртами и хватали прозрачнейший воздух, дабы уменьшить жажду". От нее умирали не только люди, но околевали и "соколы и другие ловчие птицы, составлявшие утеху знатных и благородных, прямо в руках несших их; и даже собаки, приученные к достославному охотничьему искусству, подыхали таким же образом от мук жажды в руках своих хозяев".
Бедные, наивные «Христовы дети». Они "шли с открытыми ртами, чтобы побольше вдыхать в себя воздуха и тем самым уменьшить муки жажды" и не понимали, что этим лишь усиливают обезвоживание организма.
Смерть шла по пятам пешего воинства. В один из дней начала августа погибло от зноя и жажды около пятисот человек. А сколько было еще впереди таких дней!
Усталый рыцарь-крестоносец
...
Sunny:
12.12.14 20:21
» ГЛАВА 4
Крошечные глазки Миля вспыхнули, когда он уставился на девушку:
- Добрый вечер, Катарина. Так приятно видеть тебя снова!
Не зная, что ответить, она бросила взгляд на стоящего позади него Локлана. Тот в мгновение ока схватил д’Анжу за шиворот и, держа нож у его горла, затащил в комнату. Катарина торопливо отступила, пропуская их, и закрыла дверь.
- Молчи, - предупредил Мак-Аллистер француза. – Одно слово – и ты мертв. Понял?
Тот кивнул.
- Нам нечем его связать, - прошептала Кэт.
- Пора бы понять, что от нас не сбежишь… - начал было Миль, но горец оборвал его сильным ударом в челюсть. Д’Анжу закатил глаза и с глухим звуком рухнул на пол.
Катарина вопросительно изогнула бровь, глядя на Локлана. Тот хмуро рассматривал француза, лежащего у его ног:
- Не совсем мертв, но, по крайней мере, это заставило его заткнуться.
Горец быстро собрал их вещи.
- А что, если он придет в себя? – спросила Кэт.
- Тогда за нами пустят погоню, а потому давай не будем тратить время зря.
Вслед за Локланом Катарина покинула комнату и спустилась в конюшню, где они торопливо отыскали своих лошадей.
Едва беглецы вскочили в седла, как воздух прорезал крик:
- Принцесса с шотландцем. Задержите ее!
Мак-Аллистер чертыхнулся и бросил спутнице:
- Сможешь скакать так же быстро, как я?
- Ты шутишь? Чтобы уйти от них, я смогу обогнать дьявола и всех его приспешников!
Она ударила пятками в бока своей лошади. Та заржала и вылетела из конюшни.
Сила духа Катарины и ее мастерство наездницы вызвало одобрительную улыбку горца. Он пустил своего жеребца вскачь вслед за ней.
Эта местность была ему незнакома, что было серьезной проблемой для беглецов. Хотя их лошади и отдохнули немного, Локлан не был уверен, что они смогут долго скакать во весь опор. Если повезет, у королевских воинов тоже окажутся уставшие кони. В противном случае побег будет коротким, и исход его предопределен заранее.
Когда конюшня осталась за спиной, несколько солдат бросились наперерез, пытаясь перекрыть беглецам дорогу, пока остальные продолжали преследование. Маневр не имел успеха: Локлан и Катарина увернулись от них и помчались дальше, стремясь скорее покинуть город. Горец слышал, как за спиной солдаты шумно ссорятся между собой за лошадей, которых на всех преследователей не хватило.
- Пригнись! - крикнул он Катарине. – Продолжай скакать на север, не останавливаясь, что бы ни случилось!
Оставалось только надеяться, что темнота милосердно укроет их от погони, но не спрячет коварно на пути беглецов глубокую канаву или яму. Ведь это может выбить одного из них из седла.
Последний раз так гнался за Локланом отец, пьяный и пытающийся его убить.
Но тогда юноша знал местность вокруг себя, как свои пять пальцев. Он довольно легко скрылся от преследования и провел ночь в пещере высоко в горах. Утром он проснулся жестоко простуженным, что не помешало отцу его избить.
«Ты - никчемный ублюдок! – кричал Мак-Аллистер (27) сыну. – Если бы твоя мать не была такой трусливой, я бы поклялся, что ты произошел от чужого семени!»
Отец так часто повторял подобные оскорбления, что мальчик практически вырос на этих упреках.
Локлан не знал, почему вспомнил об этом именно сейчас, но в одном был твердо уверен: если солдаты его схватят, он все-таки оставит им парочку шрамов, сопротивляясь.
Стиснув зубы, он подстегнул лошадь.
Сердце Катарины отчаянно колотилось от бешеной скачки сквозь тьму. Она чувствовала себя ужасно, ничего не видя вокруг. Ночь выдалась безлунной. Это могло помочь им укрыться от солдат, хотя сейчас мешало определить верный путь. Постепенно накатил страх, и Кэт это не понравилось. Она терпеть не могла бояться, но темнота ее угнетала.
Внезапно с ней поравнялся Локлан, заставляя придержать лошадь.
- Что-то не так?
Горец жестом призвал ее к молчанию.
Катарина затихла - лишь кровь оглушительно стучала у нее в ушах.
Мак-Аллистер соскользнул с коня на землю и протянул к принцессе руки, приглашая присоединиться к нему. Не уверенная, что стоит повиноваться, Кэт все же заставила себя довериться шотландцу. Он крепко обхватил ее талию и поставил девушку на землю рядом с собой. Затем Локлан сильно хлопнул ее лошадь по крупу, послав животное вскачь в темноту.
- Что ты… - удивленно начала Катарина.
- Ш-ш-ш! – резко оборвал он ее.
Кэт рассерженно наблюдала, как шотландец отвел своего жеребца на обочину, заставил его лечь на землю и прикрыл листвой и ветками. Свою спутницу горец уложил у лошадиного бока и, замаскировав ее, устроился рядом.
Едва Локлан успел укрыться сам, как она услышала приближающийся топот копыт.
- Ты их видишь? – раздался голос одного из солдат.
- Да, они по-прежнему скачут впереди нас, - отозвался другой.
Когда отряд преследователей пронесся мимо, девушка пошевелилась, собираясь подняться на ноги, но горец удержал ее, прижав к себе. Это было такое интимное ощущение – чувствовать, как сокращаются мускулы его руки возле ее живота и груди. Кэт уже открыла рот, чтобы запротестовать против такого обращения, как вдруг услышала, что приближается еще один всадник. Она с изумлением ждала, когда солдат проскачет мимо.
Когда конский топот затих вдали, Локлан вскочил на ноги и протянул ей руку, чтобы помочь подняться.
- Откуда ты знал, что будет еще один верховой? – удивилась Катарина.
- Любой командир, у которого в голове есть хотя бы немного мозгов, оставит одного конника в арьергарде (28) как раз на случай именно такой уловки.
Воин усадил спутницу на своего скакуна и сам вскочил в седло позади нее.
- Твоя лошадь выдержит нас обоих?
Повернув на восток и пуская коня рысью, горец ответил:
- Какое-то время, но недолго. Нам придется передвигаться медленнее, чем раньше. Но раз нам больше не дышат в спину, думаю, мы сумеем оторваться от погони.
- Пока они не обнаружат, что на моей лошади нет седока.
- Надеюсь, к тому времени они ускачут достаточно далеко, и им нелегко будет, вернувшись, нас найти.
Катарине оставалось уповать на то, что Мак-Аллистер прав. Меньше всего ей хотелось возвратиться в оковах к отцу. Не говоря уже о том, что, помогая ей, шотландский лэрд подвергает опасности свою жизнь. Не будучи ничем обязанным девушке, Локлан все же обращался с ней добрее, чем ее собственная семья. И это смягчало сердце Кэт.
- Я уже говорила, как сильно признательна тебе за все, что ты для меня делаешь?
- Нет. Ты только обзывала меня.
- Тогда я никогда больше не буду этого делать. Даже если ты заслужишь, чтобы я тебя откостерила.
Локлана ошеломила нежность, сквозившая в голосе Катарины. Он больше привык слышать от людей злобные, а не сладкие речи, поэтому, не зная, как следует отреагировать, лишь буркнул:
- Спасибо.
- Всегда пожалуйста.
Дальше их путешествие продолжалось в молчании, так как горец чутко прислушивался, не возвращаются ли королевские ратники. Беглецы удалялись все дальше в лес, и, казалось, они сумели оторваться от преследователей.
Сперва Кэт тоже сосредоточено прислушивалась, нет ли снова за ними погони, но довольно скоро ее убаюкали усталость, мерный ритм конского аллюра (29) и тепло тела ее спутника. Девушка обнаружила, что буквально тает от близости Локлана.
Господь милосердный! От этого мужчины так хорошо пахло! Приятный, истинно мужской аромат его кожи вызывал у Катарины желание прижаться к горцу. Но она ни за что не могла себе этого позволить. И все же, хотя веки все больше тяжелели, внутри нее разгорался огонь желания.
Кэт изо всех сил старалась не заснуть, однако день выдался длинным, а ей пришлось бегать от преследователей буквально с момента, когда она утром выскользнула из постели. Теперь, чувствуя себя в безопасности, она постепенно поддавалась сильной усталости.
Локлан нахмурился, ощутив, что Катарина забылась сном. Ее тело расслабилось так внезапно, что ему пришлось обхватить спутницу руками, чтобы удержать от падения. Горец остановил коня, обхватил девушку поудобнее и снова продолжил путь.
Он обнимал ее осторожно, удивляясь про себя, что она так доверчиво заснула у него в руках. В Кэт чувствовалась сильная бескомпромиссность. Было очевидно, что принцесса, как и он, была когда-то окружена множеством фальшивых друзей. К нему, могущественному лэрду, такие люди желали приблизиться ради его силы и денег. Или они стремились похвастать знакомством с ним.
Отец предостерегал Локлана от таких приятелей. Но в юности он считал своего отца пресыщенным и ожесточившимся человеком. А теперь горца жгло осознание того, что его отец знал истинное положение вещей. Жизнь преподала Мак-Аллистеру суровые уроки, и ему хотелось знать, кто же причинил страдания Катарине, сделав ее такой, какая она есть.
Однако, в отличие от него самого́, Кэт сумела остаться открытой. Она не отгородилась от мира, а стремилась к людям, незащищенная, словно скорее готова была принять боль, чем ее избежать. Для него это было абсолютно непостижимым. Локлану причиняли немало страданий против его желания, и он не хотел приглашать новое горе в свою жизнь.
«Нельзя помогать людям, мальчик, - зазвучали в голове Мак-Аллистера слова отца. - Они все лишь используют друг друга: берут, что им нужно, и плевать им на остальное. Умоляют подать им монету, а получив, суют тебе нож между ребер, чтобы забрать все твои деньги, уж поверь мне. Люди – это блохи, разносящие грязь и заразу по шкуре господнего мироздания».
Локлан не хотел этому верить, но временами боялся, что отец был, скорее, прав, чем ошибался. И сейчас, держа в объятиях Катарину, горец гадал: каким, интересно, образом предаст его она.
Он вздрогнул от отвращения, когда перед глазами всплыло лицо Майры (30). Она была такой красивой и неиспорченной. Для юного Мак-Аллистера даже дотронуться до ее руки было равносильно прикосновению к небесному созданию.
А она вырвала из его груди сердце и растоптала. Как и предсказывал отец, эта девица бросила Локлана ради более выгодной брачной партии, поступив так же, как Изобейл с Киранном и Ювином.
Сейчас Катарина нуждается в его помощи. Но если когда-нибудь ей представится шанс, эта французская принцесса кинет шотландского горца на съедение волкам и, как обычно, весело рассмеется. Причем в этом даже не будет ее вины. Просто такова человеческая природа. Но тот, кто ожидает укуса от змеи, никогда не пригреет на груди гадюку.
Лучше всего действовать так: доставить девушку ее родным и на этом распрощаться. Чем раньше они расстанутся, тем скорее он сможет вернуться к своим делам.
И все-таки, глядя на безмятежное лицо Катарины и вспоминая вкус ее губ, Локлан гадал, каково было бы иметь рядом с собой такую женщину. Всем его братьям посчастливилось найти себе жен, за которых не жалко даже жизнь отдать. Женщин, доказавших свою преданность и любовь.
Но ему с этим не повезло. Что толку мечтать о лучшей доле? Он – лэрд, и жизнь его подчинена служению своим людям. С него довольно и такого существования.
Несмотря на это, Локлан не удержался, чтобы не дать волю своей фантазии, представив, что его крепко обнимает женщина вроде Кэт. Она была бы прекрасной матерью - не то, что его собственная. Катарина не стала бы съеживаться перед мужем от страха, а затем вымещать горечь от жестокого обращения с ней на ребенке. Она бы до последней капли крови сражалась ради защиты своего малыша и, скорее всего, ради любого другого слабого существа. Этой чертой ее характера Локлан восхищался.
А ее красота? Пусть не классическая, а очень экзотичная: темные волосы и глаза наводили на мысли о дьявольской кошке (31). У нее была смуглая кожа, покрытая загаром, в противоположность цвету лица большинства благородных дам, прячущихся от солнечных лучей. Локлан запросто мог представить Катарину бегущей босиком по лугу и, как всегда, смеющейся.
Внезапно горец прервал свои размышления, потому что справа от себя услышал какой-то отчетливый звук. Натянув поводья, он внимательно прислушался.
Неужели солдаты их обнаружили?
И когда Мак-Аллистер уже решил, что звук ему почудился, что-то со свистом пролетело мимо его лица. Слева от него в дерево вонзилась стрела. Шотландец потянулся к своему мечу.
И тут раздался голос:
- Осторожнее, мой друг. Вытащишь его из ножен - и это станет последней ошибкой в твоей жизни.
_______________________________________
Примечания переводчика:
27) Многие шотландские фамилии начинаются с частицы Мак-. В переводе с гэльского это слово означает "сын", и первоначально, до появления фамилий, оно добавлялось к имени отца, составляя вместе с ним прозвище для сына. Получалось, например, Дункан Мак-Дональд, т.е. Дункан, сын Дональда. А его сына уже звали бы Мак-Дункан. Иногда также к прозвищу добавлялось имя деда и тогда получалось, например, Ангус Мак-Дункан Мак-Дональд. Но еще в одиннадцатом веке в Англии зародилась традиция передавать фамилии неизменными от деда к отцу, затем от отца к сыну, поэтому со временем подобные прозвища закрепились в качестве фамилий за всеми членами клана, причем, как правило, за основу бралось имя предполагаемого родоначальника клана.
28) Арьергард - часть войск или флота, находящаяся позади главных сил.
29) Аллюр (фр. «allure» - «походка») - вид хо́да или бега лошади (шаг, рысь, иноходь, галоп).
30) Майра (Maire) - ирландский вариант женского имени Мэри. Вряд ли мог существовать во времена действия романа: в раннем средневековье имя девы Марии крайне редко использовалось ирландцами для наречения новорожденных из величайшего к ней уважения, при этом имя Богородицы произносилось как Мора (Muire). Лишь с конца XV века ирландским девочкам стали давать это имя, но при этом оно звучало как Майра, а Богородица и по сей день зовется ирландцами Мора.
31) В Европе в средние века считалось, что кошка наделена силой и властью дьявола, и что некоторые женщины, ведьмы, обладали способностью переселять свою душу в черную кошку. Черная кошка-ведьма якобы отравляла человеческий разум, заражала человеческое тело разными болезнями и наводила на людей слепоту. О черных котах говорили, что это - сам дьявол. По всей средневековой Европе черных кошек отлавливали и сжигали, особенно в четверг на масленичной неделе и на Пасху.
...