blackraven:
21.11.15 07:36
» Глава 2 (часть 1)
Перевод:
blackraven
Редактирование:
codeburger
Легендарный призрачный душегуб, по прозванью Утырок, согласно молве, обитал на болоте в зарослях кипарисника близ предместья Сент-Джон. Одетый во все белое, он рыскал по ночам, заманивая жертв в свои страшные сети. Этот монстр не просто убивал ни в чем не повинных, он поступал еще хуже – прятал трупы, так что родным и близким погибших не оставалось даже тела, чтобы оплакать на поминках, даже гроба, чтобы поставить в склеп. Для представителей старинных креольских родов, вроде Сент-Клеров и Лелури, тех родов, чьи фамилии, как и кипарисовые хоромины, должны были остаться в веках, подобная судьба представлялась немыслимой.
Что ж, по крайней мере Утырок непричастен к этому убийству, – думал Дейман Рурк, наблюдая, как труповозка отъезжает от дома. – На этих-то похоронах будут и поминки, и гроб, и вдова.
Он перегнулся через балюстраду на верхней галерее и увидел, как ветер нагоняет свежие дождевые облака, заслоняя луну. Прежде чем позволить Реми пойти наверх и снять окровавленное платье, Дейман поднялся взглянуть на ее спальню. На большую кровать с балдахином, украшенным гирляндами роз и резвящимися купидонами. На смятые простыни в пятнах спермы. На шляпку-клош, на туалетный столик с разложенными жемчугами, на пару чулок, переброшенных через спинку стула, рядом с которым стояли туфли. На ковровый кофр, набитый одеждой так плотно и в такой спешке, что один ремешок даже не застегнулся – словно Золушка собирала вещи и готовилась сбежать еще до того, как совершила убийство.
Что ж, люди никогда не меняются, она убегала и раньше.
Старые кипарисовые половицы заскрипели под тяжелой поступью Фиорелло Пранковски, решившего составить Рурку компанию на галерее. Фио прислонился к потертым перилам, сложил руки на груди и уставился на напарника.
– Тебе придется признать, что это дело рук жены.
– Да.
От этого слова во рту у Рурка даже кисло стало. Только что он вел себя с ней здесь как брошенный любовник – каковым когда-то и был, – ему хотелось причинить ей столько же боли, сколько она причинила ему, хотелось заставить ее страдать. И не важно, что те мучения, которыми он ей обязан, пришлось претерпеть одиннадцать лет назад – давным-давно.
Фио щелчком пульнул окурок сигары в темноту.
– С ног до головы заляпана кровью, напрочь забыла целых два часа, плюс служанка нашла ее над трупом, причитающей «как мне жаль». Да, это наша красотка поработала, точно говорю, не будь я итало-поляком из Де-Мойна. Почти всегда тот, кто кажется тебе виноватым, виноватым и оказывается, – изрек он прописную полицейскую истину. – В ее истории полно дыр, но они могут обернуться ей на пользу. Я к тому, что будет непросто отыскать таких присяжных, которые пошлют саму Реми Лелури вверх по реке жариться на электрическом стуле, пусть даже она и грохнула своего мужика.
– Тем более непросто, когда многие считают, что он сам напрашивался на это.
– Ты о чем?
Оттуда, где они стояли, с галереи второго этажа, были видны огни на воротах Городского парка с той стороны канала – там семьдесят лет назад посреди дубовой рощи один из Сент-Клеров застрелил на дуэли из-за оскорбленной чести и игры в фараон одного из Лелури.
– Однажды я перекинулся в бурре с Чарльзом Сент-Клером, – начал Рурк. – Этот джентльмен не знал ни страха, ни удержу.
– Ух ты, ну-ка расскажи. И кто же выиграл?
– Я.
Фио фыркнул.
– Да иди ты… Хотя каждому хоть что-то, да достается. Если у него не было страха, что ж тогда у него было?
– Деньги, спесь, жадность, похоть. И секреты, – усмехнулся Рурк. – Все обычные южные смертные грехи.
– Эй, парень, давай-ка без трепа, а? Какие еще секреты?
– Чарли достались громкое имя и влияние, он относился к сливкам высшего общества, но при всем при этом уже много лет был наркоманом и получал удовольствие от жизни, лишь переступая черту дозволенного. Он любил использовать людей, особенно женщин. И любил заставлять их платить за привилегию быть им использованными.
Фио повернул голову, чтобы взглянуть на Рурка, и тот ощутил его взгляд, как препарирующее лезвие.
– А еще он был, – продолжил Дейман, – единственным в этих краях белым креольским адвокатом, у которого хватало нахальства защищать негров в суде. Изредка он даже выигрывал. Этот безбашенный Чарльз Сент-Клер сумел-таки спасти несколько несчастных черных задниц от каторги, где их в кандалах заставили бы полоть батат или рубить тростник, и некоторые местные скажут тебе, что это был его самый страшный грех.
– А что эти некоторые скажут про самый страшный грех Реми Лелури?
– Что когда-то давно-давным она бросила нас. Или пыталась бросить.
Фио подождал пару секунд и пробормотал:
– Я знаю, ты хочешь, чтобы она оказалась ни при делах, но скорее всего, это не так, ты уж не… – он осекся и шумно вдохнул через зубы.
– Не – что? – насторожился Рурк.
– Не позволь этому снова разбить тебе сердце.
– Снова? – На секунду Дейману стало интересно, много ли сумел разузнать про него его напарник. Подслушал, как кто-то где-то шуршит старыми слухами? Да нет, навряд ли. Настоящие секреты и грехи похоронены слишком глубоко. Только им с Реми известно, что в действительности произошло внизу, в той рабской лачуге, одиннадцать лет назад, и Реми никогда бы никому об этом не проболталась.
Фио пожал плечами.
– Я только говорю, что даже мне противно подумать, как такая молоденькая красотка устроила тамошнее мочилово, – махнул он рукой в сторону хижины. – А ты в конце концов всегда слишком много переживаешь за них за всех. И за убитых, и за их убийц ты слишком много переживаешь, и в конце концов это разбивает тебе сердце.
Рурк уставился на напарника, позволяя лезвию молчания упасть между ними.
– Все сказал?
– Да, все.
Рурк еще немного поморозил Фио взглядом, потом улыбнулся и тряхнул головой. А дождавшись, когда тот улыбнулся в ответ, выдал:
– Господи, Пранковски, ну ты и дерьмо!
Оттолкнувшись от перил, Дейман повернулся спиной к каналу. Голова раскалывалась, в глазах темнело, ноги и руки стали невесомыми, невидимыми, словно он улетучивался в прошлое, где они однажды были вместе, он и Реми.
– Знаешь, – задумчиво сказал Фио, когда копы покидали дом через заднюю лестницу галереи, – вот чего я больше всего не могу в толк взять: у нее же было абсолютно все, она хреновой кинозвездочкой грелась у бога за пазухой. Так на кой ляд она сюда вообще вернулась? Чтобы засветиться в верхах и выйти замуж за засранца вроде Сент-Клера?
– Может, это была настоящая любовь.
– Да ты что? Ну, тогда у настоящей любви и взаправду короткий век. Когда бишь они окрутились, где-то в феврале? Выходит, всего пять месяцев протянули.
Напарники пересекли двор и подошли к дубам, образующим подъездную аллею, где Рурк оставил Большого Вождя, свой мотоцикл. Дождь снова забарабанил крупными, тяжелыми каплями.
Дейман оседлал кожаное сиденье и завел мотор. Фио ухватился крепкими ручищами за руль и, перегнувшись через него, приблизил лицо вплотную к Рурку.
– Не скажешь, куда намылился, а, напарничек?
Ответ прозвучал довольно мягко.
– Поговорить.
– Если тебе неймется выпить, у меня в кармане завалялась фляжка.
– Я ищу женщину. У тебя в кармане заодно с фляжкой не завалялась?
Фио хмыкнул. В белом свете фары его лицо казалось обескровленным, как у Сент-Клера.
– Что ты такое знаешь, чем не хочешь со мной поделиться?
– Ничего, – солгал Рурк, примирительно улыбаясь.
Выехал, покатил вдоль канала, а затем свернул на Эспланейд-авеню, где крутанул газ так, что Вождь зарычал и помчал по мокрой мостовой. Мотоцикл трясся между ног, горячий мокрый ветер бил в лицо, а в голове саксофон завывал «Дай себе волю».
* * *
Три года назад один федеральный агент решил – конечно же, исключительно в качестве эксперимента – проверить, насколько легко страждущему купить себе стаканчик горячительного в разных городах этой трезвой страны. В Чикаго на поиски и незаконное приобретение он потратил аж двадцать одну минуту. В Детройте – три минуты. В Новом Орлеане на все про все ему понадобилось тридцать пять секунд.
Дейман Рурк той сырой и кровавой летней ночью управился даже быстрее, но он-то знал, куда пойти.
Забегаловка на Дюмейн-стрит маскировалась под прачечную. Иногда там на заднем дворе в больших медных чанах даже кипятили несколько рубашек. Этого хватало, чтобы забить запахом мыла и вареного крахмала вонь табачного дыма и пропитанных пойлом опилок.
Рурк оперся локтями на барную стойку, всю в мокрых следах от стаканов, и заказал ржаной виски сутулому губошлепу в засаленном переднике. Когда тот принес выпивку, Дейман выложил на столешницу доллар. Бармен, распознав в нем копа, денег не взял, но монета так и осталась лежать: как бы низко Рурк не опускался, он всегда делал это с шиком и платил по счетам.
Отрава была что надо, прямиком из Гондураса – прожгла до самого желудка. Сегодня эта забегаловка казалась тихой и унылой. Из задней комнаты доносился стук бильярдных шаров и бормотание развлекающихся мужчин. Тапер в жилете в красную полоску, отключившись, навалился на пианино, его черные ладони сложились на белоснежных молчащих клавишах, словно в молитве.
И все же какая-то парочка танцевала в тусклом свете лампы с красным абажуром, утонув в музыке, звучавшей только для них. Ноги, шаркая, медленно переступают, животы тесно прижаты друг к другу, бедра дружно раскачиваются, словно пародируя секс. Безвкусное желтое платье женщины разошлось по шву, медные волосы чернели у корней, глаза закрыты. Не смотри – и не узнаешь.
Когда бармен вернулся с вопросом, не надо ли повторить, Рурк кивнул, хотя в голове и так уже словно джаз-бэнд с карнавала на Марди-Гра зажигал.
– Последний раз, когда я сюда заглядывал, – сказал он, – где-то, ну, с неделю назад, – у тебя тут какая-то девчонка так пела блюз, что аж сердце разрывалось. Так пела, что хотелось завалиться в кровать с полной бутылкой и охочей бабенкой, да утопить поглубже в них обеих все, что наболело.
Рурк замолчал и принялся обводить пальцем мокрые круги на стойке. Когда он снова поднял глаза, на его лице была дружелюбная улыбка с примесью робости, словно у деревенского простака, который ввязался в незнакомую игру и теперь смотрит, куда кривая вывезет.
– С тех самых пор блюз той крошки у меня из головы не выходит.
Бармен задумчиво вытер углом передника обшарпанную стойку, посасывая толстую нижнюю губу и прикидывая, зачем в его бар завалился этот коп: то ли просто потрахаться, то ли получить на лапу.
– Вы, кажись, про Люсиль. Так она сказала, что сегодня ее чуток лихорадит, ну, я и разрешил ей погулять вечерок, спустить пар.
– Чертовски жаль, – протянул Рурк, почувствовав себя больным.
Его знобило от предчувствия беды, поджидающей, если он пойдет по этому следу. По следу Люсиль, которая должна была прийти сюда, в эту забегаловку, чтобы петь блюз, но не появилась. Так что теперь она, скорее всего, не имела алиби на то время, когда Чарли Сент-Клер захлебывался своей кровью в лачуге для рабов.
Бармен еще пожевал губу, бегая глазами от взгляда Рурка. Наконец наклонился вперед и, понизив пропитой голос до хриплого шепота, зачастил:
– Если вам чернички охота, так есть одно местечко на углу Бургунди. Поищите коричневую дверь, всю в потеках, будто на нее ссут без перерыва. Там ягодок навалом… и переспелых, и совсем зеленых, и серединка на половинку – на любой вкус.
Рурк опрокинул в рот остатки пойла и положил еще один доллар на стойку. Снова улыбнулся, но теперь в этой улыбке уже не проглядывало и тени дружелюбия или робости. То была жесткая улыбка мальчишки, жившего с пьяницей-отцом в Айриш-Кэнел, где на каждом углу цвели и пахли пивные, рядом с которыми вот эта показалась бы воскресной школой, ведь тамошние бармены поддерживали порядок половинками кирпичей да длинными ножами.
– Что ж, и вам доброй ночи, – бросил он.
Вислогубый ничего не ответил, даже не кивнул, просто отвернулся и неспешно зашаркал к другому концу стойки.
Продолжение следует... ...