Лена Кулёминатор:
Лена, примите нового читателя
Стен и Роза... такие разные...
Но столкнувшие в этом огромном мире...
Роза успевшая за свою жизнь немало хлебнуть...
И Стен, который видимо не сильно обременяет себя чем-либо по жизни...
Так начинается история любви... непростая история.
NikIren:
Лен, так здесь такая драма, я так хмурилась, аж муж перепугался.Браво автору, такую сложную жизненную ситуацию Розы таким легким слогом, я в восторге. и Прынц у нас с корабля на бал? Любовь с первого взгляда?интересно девки пляшут ...Жаль дедушку с бабушкой, вот забирают же хороших людей, а Кеша, наверно, долгую жизнь проживет. Как же жила наша девочка все это время? Я жду продочку очень, Леночек. пы, сы. Мне нравится веночек золотой на первой фотке и варенье пробовала такое в детстве, тоже буду, хотя опять на диете, будь она не ладна)))))
ma ri na:
Лена, здравствуйте )
Принимайте в читатели ) 
Не повезло Розе с мамкой, малахольная какая-то, напрочь лишена материнского инстинкта эгоистка. Бедная девочка, в тринадцать лет уйти из дома из-за ,,папочки" - педофила и мамаши *дальше только ругательства*.
Таких мамаш стерилизации подвергать надо, всё равно толку с неё нет. 
Но не сгинула Роза, раз в университет поступила. А тут такая встреча нарисовалась, какой-то озабоченный чувак целоваться полез, ну дела!
Что случилось, как жила Роза, когда ушла из дома? 
marisun:
Лена увидела твой роман, начало завлекло
хочется и дальше следить за развитием событий, прошусь добавить в тему 
Елена Миллер:
» Глава 2. Рыцарь улиц
Роза
У выхода из университетского корпуса меня застает звонок, точная копия школьного, вздрагиваю, будто на урок опаздываю. Студиозы высыпают в фойе, шумный прилив подхватывает меня и несёт к остановке, вносит в трамвай. Не сопротивляюсь, пусть маршрут и не мой. Без понятия, куда идти и что делать, но домой не вернусь, не буду портить семейную идиллию Лидии. Мамой звать её не могу, не имею права, она отреклась от меня, выбрав сторону педофила.
Думать о ситуации — ни малейшего желания, гонять по кругу пустые эмоции — только зря себя накручивать. Но как отвлечься? Медитировать не умею, тут нужны долгие тренировки, и не всем дано достичь состояния полного безмыслия. Есть одно средство, почерпнутое из прочитанного по контролю над эмоциями, замещение — вытеснить тяжкие думы внешними звуками, обратившись в слух. Идеально подходит музыка, но наушники дома, и телефон отключен в порыве негативизма. Впускаю в сознание шум ойкумены. Студенты шутят, смеются, наводят мосты отношений.
Остановка «Студгородок», отлив шумной толпы. Теперь перестук колес нарушает лишь шмыганье носов, каждое в своей неповторимой тональности. Вот вступает пискляво «скрипка». Тянет басом «труба». Пробуждается «тромбон». Тук-тук — ударники колес. Шмыг — звонкой флейтой. Снова «труба».
Вываливаюсь из слухового транса, тошнит. Что за люди? Высморкайся и не трави слух окружающих миграцией слизи по носоглотке! Нет! Упорствую в своих ложных представлениях о приличии. Бабуля говорила: «Сморкаться — естественно и необходимо, и ничего постыдного в этом нет». Достаю бумажный платок, демонстративно опорожняю пустой нос, включив громкость на полную, чтобы переплюнуть симфонию, вдруг «музыкантам» нужен пример. Шмыганье стихает, как смолкают лягушки на болоте, потревоженные внезапным выстрелом. Но мой почин не поддержан. Снова подает голос «скрипка», за нею «тромбон», «флейта», «труба» — второй акт сопливого концерта набирает обороты, заставляя нырнуть в мысленный омут на растерзание страху неопределенности.
Конечная. Окраина, пустынное, стылое место. Рядом заброшенная стройка. За ней частный сектор. Многоэтажки напротив. Трамвай делает круг, стоит минут десять и едет обратно.
По дороге в центр мое громыхающее пристанище скользит по склону. Весь город как на ладони в легком касании сумерек, в редких пока гирляндах огней. Нужно вернуться на этот маршрут, когда стемнеет, чтобы узреть огни ночного города.
Выхожу в центе у нового торгового комплекса. Затыкаю сосущий голод самой дешевой булкой, купленной в ларьке у входа в хрустальный дворец торговли, наличность нужно экономить. Вода бесплатно в дворцовых питьевых фонтанчиках. Перекус на лавочке в фойе. Прогулка вдоль витрин без смысла, зато тепло. В кино бы сходить, скоротать время, но хлеб важнее зрелищ, отказываю себе в удовольствии.
Останавливаюсь у салона свадебных платьев «Инга». За стеклом помимо белой кисеи красный атлас, будто пятно крови на снегу. Лиф без бретелек, юбка до пола, шлейф, розочки на корсаже, крохотные атласные цветы.
Красный, именно такого кровавого оттенка, мой любимый цвет. Бабушка каждое утро перед походом в детсад спрашивала меня: «Роза, что хочешь одеть сегодня?» Я неизменно отвечала: «Красное!» Красные платья, туфли, куртки, сапожки, штанишки, шапки, шарфики, сарафаны, шортики, бриджи, футболки — подарки, коими баловали меня дедуля и бабуля. Любимый цвет покинул мою жизнь вместе с ними. Остались лишь варежки и шапка к ним, которую не отваживаюсь носить, чтобы не прослыть Красной Шапочкой.
Фантазия, моя буйная отрада, рисует взрослую меня в этом кровавом атласе рядом с принцем в белом кителе, почему-то моряком. Только розочки спорола бы, не выношу их, но цвет, точно, мой. Решено, выйду замуж непременно в красном.
Охранник уже косится на торчащую у витрины малолетнюю фантазерку, потерявшую счет времени. Чтобы нарываться на неприятности, ретируюсь прочь.
Вопрос о дальнейших передвижениях встает ребром. Податься к школьным подругам я не могу, если отчим или Лидия будут искать, то в первую очередь у них. Да и что им сказать, приютите потенциальную жертву насилия? Стыдно и опрометчиво.
На улице уже темно, восемь с четвертью, пора взглянуть на ночной город с высокого левого берега нашей речки-вонючки. Дождавшись девятого трамвая, сажусь в полупустое нутро.
За пару остановок до конечной выходит последний пассажир, оставляя меня в гордом одиночестве. Перед самым закрытием дверей в салон заскакивает парень. Черная куртка расстегнута, капюшон толстовки вместо шапки, джинсы с рэперской мотней. Типичный плохиш. Пригибаю голову, сутулю плечи, но за спинкой впередистоящего сидения не спрячешься. Парень идет по проходу вразвалочку, то ли от трамвайной качки, то ли походка такая, гангстерская.
«Пройди мимо, пройди мимо», — заклинаю трамвайных духов, но они не внемлют мольбам. Плохиш занимает соседнее со мной сиденье, будто остальные заняты.
— Рассказывай, — требует он, даже не взглянув в мою сторону.
— Что? — Взираю украдкой на прямой профиль.
— Почему из дома ушла?
— С чего ты взял? — растерянно от его проницательности.
Он удостаивает меня взглядом, глубоким, как у дедули, глаза старика на юном лице. В тусклом свете вагона цвет радужки не рассмотреть.
— Рассказывай, — повторяет настойчиво.
Не знаю, почему, но выкладываю опасному незнакомцу и про отчима, и про мать, проникшись нечаянным доверием к первому встречному.
Выслушав мою сумбурную исповедь, он протягивает мне руку без перчатки:
— Макс.
— Роза. — Снимаю варежку пожать его ладонь.
— Что это? — Макс поворачивает мою руку к свету, рассматривает пластыри. — Отчим? — Густые брови сведены к переносице.
— Нет. — Пытаюсь высвободить пальцы из его горячей хватки. — Просто хотела подавить эмоции. — Прячу взгляд.
— Это не метод, — строго. — И больше так не делай! Поняла?
— Да, — пристыжено.
— Давай другую руку. Заледенела вся. — Макс помогает избавиться от второй варежки, сжимает мои ладони в своих, даря тепло.
Сердце пропускает удар, на глаза наворачиваются слезы. Что это со мной?
— Переночуешь у меня, а там посмотрим, — заявляет мой новый знакомый.
— Но? — Не знаю, как сформулировать мысль.
— Не бойся. Тебе сколько?
— Тринадцать.
— У меня сестра твоего возраста, Света. Спать будешь в её комнате. Мама у нас мировая.
— Почему ты… — Всхлипываю, очи долу, чтобы скрыть счастливую влагу.
— Был на твоем месте. — Он обнимает меня за плечи. — Знаю, каково это, уйти из дома.
Трамвай останавливается, конечная. Я мешкаю, надевая варежки, спешу за Максом, почти спотыкаясь. Зря, он дожидается меня у подножки, галантно подает руку, помогает спуститься. С ним, определенно, что-то не так, диссонанс какой-то, выглядит гопником, а ведет себя рыцарем.
Макс перевешивает себе на плечо мою сумку:
— Кирпичи у тебя там, что ли? Как ты это таскаешь, Роза? — Мое имя в его устах звучит иначе, красиво, как в песне.
— Привыкла. — Улыбнуться б в ответ, но уголки губ упорно не желают подниматься в гримасу печали.
Пересекаем мрак от одной лужицы фонарного света до другой. Слева вдали точат дыры в ночном покрове редкие огни частного сектора. Справа создают световой шум многоэтажки, застя зрение космосу, наблюдающему за нами множеством глаз-звезд.
— Почему ты уходил из дома? — осмеливаюсь спросить нечаянного спасителя.
— Из-за отца. Не переживай, он с нами больше не живет. Закрыли его.
— Как закрыли? — удивляюсь речевому обороту.
— Сел он.
— За что?
— За грабеж. Жаль, не пожизненно.
Совесть не позволяет пытать его дальше, нехорошо копаться в чужой боли. Захочет, сам расскажет.
— Сколько тебе лет? — нейтральный вопрос, и интересно тоже.
— Восемнадцать будет в марте, восьмого. — Цифра названа неохотно, с едва заметным конфузом.
— Что, правда? А у меня четырнадцатого февраля бёздик, тоже в праздник.
— Хм, повезло нам. Кстати, поздравляю с прошедшим днем рождения! — Резкие тени, дети фонарного света и ночной мглы, очерчивают симпатичное лицо мистическим контрастом, придавая юноше лет и темного очарования.
— О, Гроза! — Из мрака выныривают три мужские фигуры, двое ровесники моего спутника, один значительно старше. Эти уж точно плохиши. — Ну чё, с нами?
— Позже приду, — отмахивается Макс.
— Кто это с тобой? Вроде не Света. — Старший меряет меня прицельным взглядом.
Дрожь крадется по телу от его интереса.
— Подруга её, — врет мой Рыцарь. — Сестра попросила встретить и проводить.
— А-а-а, тадЫ до скорого. — Предводитель растворяется во мраке, парни-тени за ним.
— Кто они? — спрашиваю, когда возобновляем движение.
— Районная шпана. Не обращай внимания.
Легко сказать! Не будь рядом Макса, эти шакалы каменных джунглей могли надругаться надо мной и ограбить. Второй раз за день меня посещает липкий страх осознания прошедшей мимо беды.
Сворачиваем с аллеи в сторону многоэтажек, по утоптанной тропинке сквозь лежалые сугробы углубляемся в лес панельных исполинов. Петляем, кружим. Пытаюсь запомнить дорогу, напрасно, даже приди сюда днем, не уверена, что повторю маршрут с моим топографическим кретинизмом.
Я боюсь новых мест, вернее, дорог к ним. «Вечно тебе поводырь нужен!» — упрекает меня Лидия, и она права, без проводника я вряд ли отважусь куда-нибудь поехать или пойти в первый раз. Но страх перед отчимом сегодня победил эту мою фобию.
Наконец-то мы у двери подъезда девятиэтажного дома, одного из длинной череды. Тусклая лампочка над входом охраняется металлической сеткой, заляпана чернилами для противокражной надежности. Кодовый замок, три кнопки затерты, вычисли последовательность — ты внутри. Макс нажимает их быстро, не успеваю запомнить.
Пара ступеней к лифту. Недолгое ожидание. Рокот расходящихся створок. Блеклый свет кабины. Положенное зеркало отсутствует. Кнопки этажей — что выжжено, что заменено жестянками, номеров не разобрать, дерзай наугад. Третий этаж, недолго ехать. Жаль. В моей пятиэтажке лифт не предусмотрен, потому не упускаю случая покататься вверх-вниз там, где возможно. Сегодня в торговом центре раз десять скользила в прозрачном плексигласе, обозревая фойе, этажи витрин бутиков, кафе, ресторанов, впускала в сознание мир роскоши, лоска, недоступный и чужой.
Половина площадки отгорожена стеной, за ней три двери в разные квартиры. Импровизированный тамбур полон хлама, ржавые санки, старый детский велик, обувь, в которой трое умерло. Макс отпирает дверь справа от общего входа. Хлопок по клавише, в тесной прихожей вспыхивает свет.
— Проходи. — Он пропускает меня вперед.
Из кухни выглядывает девчонка, очень симпатичная. Длинные светлые волосы собраны в хвост на макушке. Голубые глаза. Брови значительно темнее общей масти.
Рыцарь представляет меня сестре.
— Мам! Макс приживалку привел! — Недовольная нашим знакомством Светлана скрывается в гостиной.
— Я, пожалуй, пойду. — Протискиваюсь мимо Рыцаря, присевшего на корточки расшнуровать берцы. В груди рождается панический смех, но гордость гонит в черноту ночи на растерзание шакальим стаям.
Макс поднимается, обнимает за плечи:
— Не дури, Цветочек. Сестра зубастая, но добрая, как мать. Идем, познакомлю.
Робко переступаю порог комнаты, куда убежала «зубастая». Старая мебель, потертые ковры на полу и стене, телевизор далеко не последних моделей, но чисто и по-своему уютно.
Света стоит спиной ко входу, загораживая инвалидное кресло, оборачивается:
— Вот она! — указывает на меня женщине в кресле.
У Макса мать-инвалид, а он еще меня на улице подобрал. Надо уходить, неправильно это, не должна я их стеснять-обременять. Пячусь, пока не упираюсь в стоящего позади Рыцаря.
— Мама, познакомься с Розой. — Макс подталкивает меня вперед, придавая смелости. — Роза, это Валентина Дмитриевна, — представляет женщину в кресле.
— Зови меня тетей Валей, Роза. — Ласково улыбается постаревшая копия Светы.
— Здравствуйте. — Опускаю смущенно глаза.
— Проходи, садись. — Она хлопает по дивану рядом со своим креслом. — Света, там у тебя на плите ничего не сгорит? — чуть строже. — Макс, помоги сестре, — более мягко, но настойчиво.
Подмигнув ободряюще, Рыцарь оставляет меня наедине с Валентиной Дмитриевной. Присаживаюсь на самый краешек дивана, чувствуя запредельную неловкость.
— Рассказывай, что с тобой произошло, — требует она так же, как сын давеча.
Нелегко пересказывать подобный стыд женщине возраста Лидии, жаловаться на жизнь инвалиду, на свою мать — другой матери. Валентина выслушивает мой скомканный отчет, в какой-то момент даже за руку меня берёт, глаза блестят влагой.
— Оставайся сколько захочешь, Роза, — её вердикт. — Но маме позвони, чтобы не волновалась.
— Лидия только обрадуется моей пропаже, — себе под нос.
— Мать есть мать, какой бы она ни была. Мы тоже ошибаемся. Кричим, порой зря. Попрекаем, не подумав. Но за ребенка глотки порвем, жизнью пожертвуем, если придется. — Пауза. — Сама в свое время узнаешь. Звони!
Извлекаю из кармана толстовки старенький мобильник, который пожертвовала мне Лидия после того, как Кеша одарил её новым смартфоном. Включаю, ввожу код. Несколько пропущенных звонков от отчима, и ни одного от матери. Нахожу в контактах её номер, вызов.
— Где ты шляешься? — орет трубка.
— Со мной все хорошо. — Стараюсь сохранять спокойствие.
— Марш домой! — бешеный крик.
— Нет! — резко в ответ. — Я не вернусь, пока там Иннокентий!
Мать ударяется в истерику, собираюсь прервать звонок.
— Позволь мне поговорить, — останавливает меня Валентина.
Передаю ей мобильник.
— Лидия, кажется? Послушайте! — перебивает она поток материнской брани.
— Ты еще кто такая? — ор, что даже мне слышно.
— Человек, которому небезразлична судьба вашей дочери. И пока вы не обезопасите своего ребенка от мужа, Роза будет жить у меня.
— Где это у тебя? В борделе? Учти, сука, я в полицию пойду! — не унимается Лидия, вгоняя меня в краску стыда.
— Это мы с Розой пойдем в полицию заявлять о сексуальных домогательствах вашего супруга к несовершеннолетней! — отрезает сурово Валентина Дмитриевна и жмет на отбой.
— Вы действительно пойдете в полицию? — спрашиваю робко.
— Пошла бы, да без толку это. Мне, как видишь, не помогли. — Взгляд на клетчатый плед, укрывающий неходячие ноги.
— Простите, что с вами произошло?
— Муж с балкона столкнул, — сухо до боли.
Леденею, распятая ужасом. Третий этаж! Вот же изверг! И Макса из дома выжил, и эту добрую женщину инвалидом сделал!
— Все готово. — Мой Рыцарь стоит на пороге, из-за плеча выглядывает сестра.
— Здесь накрывайте, — велит Валентина Дмитриевна, — места больше.
— Я помогу! — Вскакиваю с дивана, не дожидаясь возражений. Иду за Светой в кухню.
— Держи. — Она вручает мне тарелки. — Извини, если что не так сказала.
Похоже, Макс ввел её в курс моей беды, либо отчитал за негостеприимность.
— Бывает. — Прощаю её поникшими уголками губ.
Ужин проходит по-домашнему уютно, напоминая мне трапезы с бабулей и дедулей. Света трещит сорокой о некой Верке, которая её достала породой выскочки. Макс ест молча, изредка прося передать хлеб. Тетя Валя иногда одергивает дочь за нападки на одноклассницу, но чаще улыбается её шуткам. Света умеет развеселить, но на язык ей лучше не попадаться.
Сестра и брат, как день и ночь, полные противоположности. Он скрытен, молчалив, даже угрюм. Она веселая, разбитная, яркая и внешностью, и характером. Некоторые одноклассницы завидуют отсутствию у меня брата и сестры, со своими ладят как кошки с собаками. Но эти не из таких, они команда, связанная не только генами, но и общим бедами, радостями. Семья, такая, какой она должна быть.
Мы со Светой убираем со стола. Макс уходит, наверняка к тем шакалам, обещая вернуться до полуночи.
После мытья посуды и кухонной уборки Света ведет меня в свою комнату обустраиваться. Две кровати вдоль противоположных стен жмутся изголовьями к окну. Над ними бросают вызов вертикальным прямым косо развешанные постеры девичьих поп-кумиров, с одного блещет улыбкой Джастин Бибер, на другом целуется с микрофоном Дима Билан. Узкий шкаф несет оборону у двери, не давая той полностью открыться. Письменный стол подпирает подоконник, стул размежевывает кровати. Школьные учебники и тетради дремлют на столешнице хаотичной грудой, их покой сторожит выпотрошенная учебная сумка. В отличие от гостиной и кухни тут царит частично упорядоченный бардак.
— Это твоя кровать. — Хозяйка комнаты указывает на импровизированное подобие дивана с прислоненными к стене подушками-думками, вышитыми крестиком. — Там раньше Макс спал, когда я малой была. Теперь он в зале рядом с мамой на кресле-кровати ночует. Если надо что-то подать, принести, сама понимаешь.
Конечно, понимаю, инвалиду нужен уход, и эту тяжесть взвалил на себя мой Рыцарь и его сестра.
Выдав мне постельное белье, Света отправляется укладывать мать. Стелю постель. Подушки возвращаю на место вдоль стены, рассматривая красивую вышивку.
— Мамина работа. — Света застает меня за любованием рукоделия. — Говорит, помогает убить время. Только мулине дорогое, но Макс достает. Он у нас добытчик. — Она плюхается на свою кровать, ноги скрещивает по-турецки.
— Разве он не учится? — удивляюсь.
— Нет. Школу бросил еще в восьмом, даже аттестат не получил, так со справкой и ходит.
— Почему? — Макс показался мне образованным парнем, а тут вдруг справка.
— Из-за отца. — Вздох. — Да и не нужно ему, у него голова круче «Википедии», все знает, о чем ни спроси. Умник.
— Тем более надо учиться, в институт поступать.
— Мама то же говорит, а он заладил: «Света школу окончит, в институт поступит, тогда и поглядим». Так-то. Как он тебе? — Взгляд с прищуром.
— Ты о чем? — Делаю вид, что не понимаю.
— Нравится тебе Макс? — в лоб.
— Да, он симпатичный, — смущенно под таким напором.
— Вот! — Довольная улыбка. — У меня в классе все девчонки от него без ума. Даже выдра Верка пристает: «Дай его фотку!» Сама Чебурашка ушастая, а туда же, Макса ей подавай! Облезет убогая выскочка! А ты ему подходишь, — вгоняет она меня в краску. — Вы с ним будете отлично смотреться, красивая пара, Макс и Роза. Прямо вижу вашу свадьбу. Буду у тебя дружкой. Так же можно, чтобы сестра жениха была подружкой невесты?
— Наверное, — шепчу, не зная, куда деваться от нарисованных перспектив.
— Думаю, можно, — уверенно. — Кто нам запретит, да, Роза?
Нет, так дальше нельзя, меняем тему:
— Что произошло между Максом и отцом, почему он из дома уходил?
Теперь неловко ей:
— Ладно, расскажу. Ты же почти член семьи.
Тут бы закатить глаза, но ловлю себя на желании стать частью этой семьи.
Яркий летний полдень. Рыцарь выносит меня на руках из дверей ЗАГСа. Я в кровавом атласе, он в белом костюме с красной бабочкой. Света в розовой кисее слева от нас. Тетя Валя в красивом голубом платье и на своих двоих. Даже Лидия…
— Он мать бил, когда откинулся в очередной раз, — развеивает мои радужные мечты унылый голос Светы. — Я малая была, смутно помню, а Макс такой, как мы сейчас. Вступился он за маму, отец его и избил, сильно. Скорую вызвать не дал. Брат отлежался пару дней и сбежал. А мы остались. Отец лютовал, но меня не трогал. Однажды приходит домой пьяный и злой, мама белье на балконе развешивает, я рядом кручусь. Он отпихивает меня с дороги и на мать с кулаками, она уклоняется. Остального не видела, отец спиной закрыл, просто вскрик её слышала. Потом тетки на улице завопили: «Убили!»
Света вытирает рукавом кофты слезы, а я, ненормальная, отражаю улыбку Бибера, прикрываю рот рукой, чтобы не быть превратно истолкованной.
— С тех пор мама в кресле, перелом позвоночника, — заплаканный шепот. — Отца посадили, но не за это. Макс вернулся, в больницу пришел. Так и живем. Мама развелась официально. Надеюсь, этот урод к нам больше не явится.
Раньше считала, что мне не повезло, что только у меня трагедия, оказывается, есть те, кому гораздо хуже.
Макс возвращается к полуночи, как обещал. Мы с моей новой подругой и будущей золовкой не спим, общаемся, его дожидаясь. Делимся радостями и печалями, мечтаем сообща. Я выдаю свой эмоциональный секрет, что её совсем не отталкивает.
— Быстро спать! — шугает нас Макс, как поющих на крыше кошек раскат грома. — Утром в школу, забыла? — грозно сестре, оправдывая фамилию Грозовой.
Но мы еще долго шушукаемся, пока Морфей не увлекает нас в свои тенета.
Снится мне, что развешиваю на балконе белье. Пятилетняя девочка играет у моих ног. Влетает Макс, злой, пьяный, вышвыривает ребенка в комнату, кричит на меня, обвиняя в измене с каким-то там Стасом, и толкает через перила.
Вскидываюсь в липком поту. За окном темно. Лишь сопение Светы нарушает тишину. Схожу в туалет, раз уж проснулась.
На обратном пути натыкаюсь на внезапную преграду, большую и сильную — Макс. Заклеенные пластырем ладони упираются в твердую грудь, даже через футболку пальцы обжигает тепло его тела. Щеки реагируют вспышкой, благо, тьма скрывает мой стыд. Или нечто иное?
— Чего бродишь? — тихий голос у самого уха.
Вздрагиваю, вспоминая кошмар. Бред! Сон навеян повестью их семейной драмы, не более.
— Да так, — нейтрально. Не говорить жеу, что по нужде ходила, сам слышал ворчание сливного бачка.
— Идем в кухню. Разговор есть, раз не спится. — Макс будто чует мой настрой, что не усну больше. — Роза, — начинает он, усадив меня за стол напротив себя, — нужна информация о твоем отчиме, адрес мастерской, имя-отчество, фамилия, дата рождения, любые подробности, детали.
Выкладываю все, что знаю, даже предположениями делюсь.
— Зачем тебе это? — рискую спросить.
— Чтобы решить твою проблему раз и навсегда. — В глазах лед, будто в очи рока гляжу, неотвратимого и жестокого в своей вселенской справедливости.
Вернувшись в кровать, до утра не могу уснуть. В семь гремит будильник, срывая Свету с постели.
— Ненавижу этого гада! — Лупит она по кнопке. Трет глаза. — Настанет счастливый день, когда я утоплю его в ванной.
Она отправляется чистить зубы, а я валяюсь в постели, рассматривая блики света настольной лампы на потолке.
После завтрака Макс не велит мне ехать в школу, отчим может караулить меня у входа.
Света идет на учебу, Рыцарь отправляется по своим делам, а тетя Валя посвящает меня в премудрости вышивки крестиком.
Золовка возвращается в три. Обедаем без Макса. В этот раз готовлю я. Тете Вале и новой подруге нравится, хвалят искренне.
Макс приходит в семь вечера и сразу увлекает меня в кухню для серьезного разговора:
— Завтра можешь идти на занятия и домой.
— А как же отчим? — заикаюсь вопросом.
— С ним все улажено, забрал манатки и свалил из вашего дома.
— Как тебе это удалось? — удивленно.
— Поговорили по душам. Он оказался понятливым, — безэмоционально.
На следующий день возвращаюсь домой. Лидия на работе. Иннокентия нет. Заглядываю в их комнату, в шкаф. Вещи отчима отсутствуют. Он ушел! Ушел — песнь души. Ушел — слезы по щекам. Ушел-ушел — покачиваются пустые плечики в шкафу.
— Ушел! — кричит пьяная Лидия, вернувшись домой за полночь.
Да, мой кошмар ушел благодаря Максу, моему Рыцарю. Точно выйду за него замуж, и это не обсуждается!
***
Макс
— Чего приперся в такую рань? — зевает помятый Косяк на пороге головного офиса, трехкомнатной хаты, где он, считай, живет.
Босой, в одних трениках Шмаров нехотя сторонится, пропуская меня в квартиру.
— Девять уже. — Вхожу, толкнув бригадира в плечо с наколкой совокупляющейся парочки в оболочке сердца, любовь по-мужски, как говорит носитель. — Базар есть. — Двигаю в кухню обутым, хозяину плевать на чистоту пола, девки вымоют.
— Гроза, ну ты и борзый! Мы только в четыре угомонились. Горячая штучка эта новенькая, укатала меня. Гореть на работе будет. — Он усаживается за стол напротив меня. — Много бабла принесет. Ударница, мать её!
Шмаров зарабатывает на бабах, крышует шлюх, соответствует фамилии, так сказать, но на Шмаровоза обижается. До карьеры сутенера он в рынок дури пытался влезть, но его выпихнули прямо в больничку. С тех пор Косяк, и планы, и неудачи в одной кликухе. Братва шутит: «Накосячил в косяках».
Откинувшись с малолетки, он поймал момент криминального вакуума после очередной войны банд. Собрав «осиротевших» пацанов и прочую районную шпану, провозгласил себя бригадиром, а нас — бригадой. Мне тогда и четырнадцати не было, но мать с сестрой обеспечивать надо. Косяк обещал бабло, много и быстро. Поначалу мобилы тырили, потом дурь толкали, вернее, предприняли отчаянную и глупую попытку, теперь вот шлюхи.
Косяк подбирает девушек из неблагополучных семей, согласных на торговлю телом. Он перец осторожный, загреметь за совращение малолетних не рвется, следит, чтобы всем работницам интима было восемнадцать, если не считать Катерину по кличке Губки, полученную ею за чувственный и рабочий рот, но там особый случай. Шмаров и ментам отстегивает, и девок отправляет на «субботники» в отделение.
В кухню заглядывает голая девица. Сисек почти нет. Сережка в пупке блещет, поймав луч. На бритом лобке наколка головы кошки, пара завитков оставлена над заметно выпирающим клитором — кошачьи усы. Выбеленные короткие волосы на голове торчат в разные стороны. Тушь осыпалась синяками под глазами. Видел вчера эту белоснежку, мельком перед уходом. Имени не знаю, но кликуху слышал, Снежок.
— Привет, красавчик! — Улыбка опытной прелюбодейки. Упор руками в столешницу, спина прогнута, и там тату, кошачий хвост, берущий свое начало из смычки полушарий попы.
— Чего тебе? — Колян отшивает шлепок пониже хвоста. — Мало, Киса? Желаешь и Грозу приласкать?
— Вообще-то, мне пить охота, сушняк давит. — Томный взгляд на меня: — Потом можно и с тобой познакомиться поближе. — Язык скользит по тонковатым губам, сверкнув шариками пирсинга.
— Макс, рекомендую. — Косяк по-хозяйски оглаживает девицу. — Можем на троих сообразить. Ты не против, Снежок?
— Я и десяток обслуживала за раз! — Ударница секс-индустрии обходит стол, полощет грязный стакан, набирает воду из чайника, жадно поглощает. — Щас кисулю подмою и вся ваша, парни. — Покидает кухню, покачивая бедрами.
— Как она тебе? Между прочим, категория ВИП, три порта рабочие. Сертифицирую, профи! — Знаток оттопыривает большой палец.
— Хм! — Надо же, какие мы слова знаем, «сертифицирует» он!
— Чё-то ты разборчивым стал, Макс. — Прищур. — Девка чистая, справку показала. Ты же знаешь, я подзаборную шмарь на работу не беру и на собеседования не зову.
— Не о том речь. Сперва дело, потом бабы.
— Так бабы и есть мое дело, — ржет он. — Ладно, — усмиряет хохот, — говори, что за базар у тебя ко мне.
Я прикрываю кухонную дверь, в ванной шумит вода, но лишняя предосторожность не помешает.
— Есть один урод, с которым потолковать конкретно надо. Но у него, похоже, крыша есть. Ты ту бригаду знаешь, тачку они тебе подогнали.
— Ты про Васяту с Кировки? — смекает Косяк.
— Там еще кто-то тачками занимается? — не без сарказма.
— Не юли! — Кривит рот. — Сказал, похоже, значит, не уверен.
— У того кента автомастерская в Кировском и бабла многовато для честного бизнеса.
— Да, Васята конкурентов на своей земле не терпит. Говори имя кента, название мастерской.
— Иннокентий Петрович Бельский. Кликуху не знаю. СТО «Автостоп».
Стук в матовое стекло кухонной двери прерывает наш деловой базар:
— Парни, пора сушить мокренькую кисоньку! Жду-у-у! — Снежок отчаливает на рабочее место.
— Иди, Макс, потри ей киску, а я пока с Васятой побазарю. — Бригадир достает мобильник из адидасовских треников.
Он тип общительный, контакты налаживать умеет, благодаря чему еще не вышибли из криминала акулы поавторитетней. Коммуникабельность дополняет осторожность, все связи Шмаров держит при себе, за трон боится. Особо меня опасается из-за способностей, потому и выпроваживает, чтобы не услышал чего лишнего, не сделал выводы.
В спальне Снежок развалилась на кровати, демонстрируя прелести. У неё вся промежность татуирована под кошачье брюхо, непропорционально короткие лапы поджаты по бокам створок рая, анус аккурат там, где у кошки своя киска.
— Помочь раздеться, красавчик? — «Кошатница» приподнимается на локтях.
— Сам справлюсь. — Снимаю толстовку через голову, бросаю на стоящий у двери стул. — Зови меня Макс.
— Снежана. — Она улыбается, в этот раз вполне искренне, без шмаровских ужимок.
Девица залетная, не встречал её раньше в нашем районе. Шлюхи Косяка любят за нормальное обращение и условия, летят к нему ночные бабочки отовсюду.
После фиаско с дурью Колян последнее бабло вложил в эту хату, сделав её первым офисом, то бишь борделем, если девочкам клиента повести некуда. По мере раскрутки он скупал у алкашей жилплощадь за бесценок, облагораживал косметическим ремонтом и пускал в дело. Шлюх там же селил, если кому жить негде, и чтоб чистоту поддерживали. Всем удобно, девки живут без отрыва от производства, Косяк экономит на уборщицах. Сейчас за ним десяток офисов. Клиентура по всему городу. Двадцать три сотрудницы, и, судя по давешнему отзыву, передо мной двадцать четвертая.
У Шмарова грандиозные планы развития бизнеса. Недавно он приобрел у вдовы одного убиенного авторитета недостроенную дачу, здесь недалеко, на окраине частного сектора, что за пустырем. Хочет элит-эскорт открыть для особых клиентов, но пока это только проект.
Официально Косяк проживает в том же поселке, в частном доме, но там жена с дочкой, а он здесь. Брак Шмарова хоть и существует на бумаге, давно пустая формальность.
Снежок отрабатывает от и до, подтвердив ВИП-сертификат. Косяк появляется к моей разгрузке. Не остаюсь с ними, сваливаю в кухню чаевничать, не фанат групповухи. Баба должна быть моя, хотя бы пока её имею.
Выпроводив новую сотрудницу, Колян присоединяется ко мне:
— Васята бабло потребовал за общение с тем кентом. Белка у них ценный кадр. Если базар причинит ему ущерб, братве нужна компенсация. Усек?
— Сколько? — Тараню его взглядом.
— У тебя столько нет.
— А у тебя?
— Хочешь моим должником стать? — заинтересованно.
— Отработаю, — сквозь зубы.
— Лады! Васята с братвой обычно обедают в «Трех толстяках». Подрулим туда к часу, после хавки человек добреет, к базару расположен. Тут нужно поймать правильный момент.
В полпервого покидаем пустой офис, до вечера сотрудницы клиентов редко приводят. Черный Jeep Cherokee рассекает талую дорожную хлябь. Крутая у бригадира тачка, правда, краденая, перепроданная, только поэтому он и смог её себе позволить. Против закона жанра не попрешь, у сутенера обязан быть шикарный шмаровоз.
— Так чё тебе этот кент сделал? — Косяк косится на меня через зеркало заднего вида.
— Не мне.
— Кому? Свете? — обеспокоенное напряжение.
Что-то часто в последнее время он поминает мою сестру. С чего вдруг?
— Нет. — Не рвусь распространяться о причинах.
— Слышь, Макс! Не темни! Ты мой пацан, если что, мне отвечать. У Васяты серьезная братва и базар серьезный. Я должен знать, на что подписываюсь.
— Человеку одному надо помочь.
— Человеку, говоришь. Когда это ты людям помогал? Семья — да, для тебя святое, а на остальных насрать. Я ж тебя как облупленного знаю. Так что за человечек?
Молчу.
— Тогда колись, какого хера кента этого прессовать будем! Васята об этом спросит, а я не в курсах. Сечёшь? Как бы конфуз не вышел.
— Педофил он.
— Чё? Ага! Так ты ту малолетку защищаешь, сеструхину подружку, с которой я тебя вчера видел.
Не комментирую, и так сказал больше, чем следовало.
— Оно конечно, таких уродов мочить надо. Но знаешь, сколько любителей ранней клубнички? Девке той тринадцать, четырнадцать? Самое оно для старта.
— Заткнись! — рычу. — Она ровесница Светы!
— Чё ты? — удивлённо. — Я чё, не прав? Пойди сыщи целку после четырнадцати, разве что уродку найдешь. Чем краше девка, тем раньше её чпокнут. А эта подруга прямо персик, и Светка — конфетка, за такой смотреть в оба надо.
Кулаки зудят врезать ему, но тварь баранку крутит:
— Если к сеструхе сунешься… — Продолжать угрозу не вижу смысла, чем неопределенней, тем страшнее.
— Охолонь! Я те не педофил гребаный, чтобы малолеткам плевы рвать! У меня самого дочка растет. Просто совет даю, чтобы следил за девкой.
И не надейся залить в уши! Твой интерес к сестре я уже срисовал. Близко не подпущу. Даже когда подрастет, ты её не получишь.
— А как же Катя? Чем она тебе не малолетка? — интересуюсь едко.
— Ты чё, забыл? Ты ж у нас все помнишь, умник! Губки с тринадцати хрены сосала на объездной. На коленях передо мной ползала, умоляла, чтобы взял её. Жить негде, жрет с помойки. Да я доброе дело для девки сделал.
— Ага, на работу пристроил, благодетель, — продолжаю третировать гада.
— И чё? Не на меня, так на другого пахала бы! Губки — шлюха от бога, призвание у неё такое, по-другому не умеет и не желает.
— А ты, значит, знаток психологии?
— Не гунди, защитник малолеток! Иные сами ноги раздвигают, как только кровью пачкать трусы начнут, без всяких там педофилов!
— Роза не из таких!
— Роза? Без балды? Чё, имя такое? Или кликуха?
— Имя. — Уже сожалею, что ляпнул.
— Да-а-а, хороша Розочка!
— Заткнись! — рявкаю.
— Чё, запал? Так ты ж малолеток не тягаешь. Или у этой особый статус?
— Верно подметил. Роза моя! — Глупо скрывать очевидное, ради Цветочка я на долг подписался. Знаю, каково это, попасть в лапы извращенца. На себе испытал, когда из дома ушел и жил среди бомжей. А Роза такая доверчивая, слабая, за себя постоять, как я тогда, не сумеет. Отдать её на растерзание педофилу — себя предать. Моя она, и точка!
На парковке у ресторана «Три толстяка» гелик и пара джипов, автобратва обедает. Прогноз Косяка подтвердился.
— На кой вам Белка? — Бритый верзила, вертя хрупкую чайную чашку во внушительной клешне, взирает на нас из-за стола, Васята собственной персоной.
Шмаров сидит напротив хозяина территории, я стою за спиной бригадира.
— Ты хоть знаешь, чем он балуется в свободное от пахоты время? — интересуется Колян.
— Похер мне. — Васята залпом допивает остатки зеленого чая, отставляет тару.
— Ай-я-яй! Извращенца пригрел ты на груди, уважаемый Василий Авдеевич.
— Чё, шлюху твою попортил?
— Не шлюху, а ребенка, — многозначительно.
— Ладно. Прессони извращенца. Но условие есть. — Васята морщит лоб, решая, говорить или нет. — В последнее время Белка баблом сорить стал. Бабу свою приодел и прочее. Короче, есть подозрение, что крысятничает он или левак завел. Пацаны за ним приглядывают, но доказухи пока нет.
— Тебе её выбить? — Шмаров подается вперед.
— Пустые предъявы, уважаемый Николай Андреевич, авторитет подрывают. Если этого зазря трясону, другие веру потеряют, борзеть начнут. А ты человек посторонний, со своими личными претензиями к Белке подвалишь, я и не при делах как бы.
— Лады. Расспрошу я твоего пахаря дополнительно. Если чист, плачу, как договаривались, если расколю, расходимся краями.
— Ишь, чего захотел. — Кировский авторитет щерится прокуренными зубами. — Поглядим. Только не злобствуй особо. Я сам Белку поучить хочу, если он крысой заделался.
— Дышать будет, через раз. — Косяк встает из-за стола. — Бывай, Васята.
— И тебе кровью не харкать.
Выходим на воздух. Солнце спряталось. Тучи тяжелые, снег будет.
— Хитер Васята, — констатирую по пути к машине. — И бабло гони, и доказуху выбей.
— Бизнес такой, рвем по максимуму, а то сожрут другие максималисты.
СТО «Автостоп» — убогое место, несколько гаражей друг за другом, из тех, что раньше строили гаражные кооперативы, фасад выкрашен черным, посередине вывеска, багровым по белому. Бельский на работе, как и двое его помощников. Наедем здесь, могут за монтировки взяться.
— Иннокентий Петрович! — зовет Косяк хозяина «Автостопа».
— Я вас слушаю, — откликается сорокалетний мужик средней наружности и телосложения, неприметный.
— Тебя Васята кличет, базар у него есть, — врет Косяк.
— Что-то я вас раньше не видел среди его братвы. Почему Василий Авдеевич сам мне не позвонил?
— Базар серьезный, нетелефонный.
— Я ему сейчас звякну, спрошу, посылал он вас или нет. — Бдительный Бельский извлекает из кармана рабочего комбинезона мобильник.
— Валяй, — кивает Косяк. — Позли его.
Осторожный извращенец звонит крыше, Васята подтверждает.
— Узнаю эту тачку, — сообщает владелец СТО у джипа. — Номер на движке перебивал, рихтовал. Думал, Василий Авдеевич её продал.
— Так и есть, — отвечает Косяк. — А я купил.
Педофил не без опаски занимает заднее сиденье, будто чует неладное вопреки заявлению крыши.
— Куда мы? — интересуется будущая жертва разборки на выезде из Кировки.
— За город. Бригадир тебе одно место показать хочет, — водит за нос Бельского Шмаров.
Высадка в посадке за городом. Накатанная грунтовка, на которую свернули минут пять назад, ведет неизвестно куда, но, судя по утрамбованному снегу, транспорт здесь периодически ходит. Снежная пелена укрыла мир призрачной тишиной, лишь редкие звуки пролетающих по трассе машин будоражат слух.
— Зачем вы меня сюда привезли? — беспокоится Бельский. — Где Василий Авдеевич? — Взгляд скачет то на меня, то на Коляна, то вокруг, ища пути к отступлению.
— Слышь, ты, Кеша-попугай! — Шмаров прет на обескураженную жертву.
Извращенец резво прыгает вбок и дёру по сугробам. Догоняю, валю, колено на грудь. Косяк подтягивается.
— Вы чего, пацаны? — хрипит Попугай. Кадык ходуном. Зенки из орбит.
— А то ты не в курсах? — Шмаров склоняется над ним. — Левачишь, падла, или крысой заделался?
— Нет! — курлычет Бельский.
— Пощекочи его, — велит мне бригадир. — Посмотрим, изврат, как ты на щекотку реагируешь.
Выкидуха с пиковым тузом на рукояти, отцовское наследие, щелкает, выпуская стальное перо. Приставляю лезвие к паху извращенца. Бельский пытается прикрыться руками, Косяк перехватывает его конечности. Педофил взбрыкивает. Колю его в гульфик, слегка, пока. Он воет дурным попугаем, темное пятно мочи расползается по штанам.
— Еще пощекотать? — злой шепот Косяка перекрывает стенания ссыкуна.
— Не-е-е-т! — протяжным всхлипом. — Я все скажу, все! — Бельский косится на меня безумным взглядом. — Только не надо больше!
— Ишь, как яйца бережет, педофилина! Чё, и дальше хочешь детишек чпокать? Колись! — требует Шмаров. — А то щас избавим тебя от такой радости!
Перепуганный Кеша сливает источник своего левака. Васяту задумал сместить Брыль с Петровки, нашел стукача в его стане, предельно заинтересованного в бабле любителя малолеток.
— В общем так, — решает Косяк, — монатки соберешь и валишь из города, пока мы с отчетом к Васяте едем. И помни нашу доброту, извращенец!
— Да, пацаны, спасибо, — икает жертва наезда.
Подбрасываем Бельского к подъезду, терпя амбре его мочи. Ждём на стоянке у дома Розы, открыв двери настежь, чтобы проветрить авто. Косяк выбирается покурить, я присоединяюсь, лучше вдыхать сигаретный дым на морозе, чем задыхаться последствиями чужого страха в тепле.
Проводив обещающими расправу взглядами торопливую фигуру извращенца, катящего за собой чемодан, отправляемся в «Три толстяка». Дело сделано, а вонь осталась.
Dexo:
Спасибо огромное за продолжение!!! Ура!!!
Столько эмоций и переживаний!!!
Ох, Максик-Максик... и чую же, что Злодейка-Судьба нас влюбит еще и в Стасика...
...однако, что не говорите, а пока именно Макс герой моего романа)) Настоящую жизнь прошел, настоящие мужские поступки. Сдержанность, холодность и храбрость... Защитник в чистом виде
Так что искренне буду болеть за то, что бы Роза отдала свою любовь все же ему, а не слащавому, разбалованному Стасону
Ну, а я как всегда - зомби без сна... так что немного приду в себя... и обязательно вернусь с толковым отзывом!
Спасибо огромное еще раз!!!
Belle Andalouse:
Ну, что тут скажешь... Повезло Розочке, что встретился такой Макс, а ведь все могло намного хуже закончится.
Настоящий рыцарь, сказал что поможет, решит проблему и ведь решил.
Мамашка ведьма бешеная
