Кьяра: 13.11.16 11:14
LuSt: 14.11.16 08:39
Воскресенье, 28 марта 1937 года
Платье принадлежало матери Флоры, поэтому выглядело несколько старомодным: в черно-белую клетку, на бретелях, с открытой спиной. В нем Флора ощущала уверенность в себе. Вся шелковистая ткань была расшита пайетками, поэтому платье было тяжелым, как шуба, словно что-то, когда-то бывшее живым. Флора оглядела себя в зеркале, проверяя, целы ли швы и не открыто ли взорам больше, чем она предполагала. Локон ее доходящих до подбородка волос выбился из прически, и Флора, устало вздохнув, закрепила его шпилькой. Она бы предпочла везде ходить в летном комбинезоне и с косичками, к которым привыкла с детства. И комбинезон, и косички были удобными, практичными и почти незаметными. Разряженная в пух и прах, она чувствовала себя рождественской елкой.
Она тысячу раз просила дядю Шермана, чтобы тот разрешил ей одеваться попроще и работать на кухне с Чарли: напоминать ему не пересаливать грудинку и резать кукурузный хлеб тонкими ломтями, потому что переевших гостей тянет в сон и поэтому они заказывают меньше выпивки. Но Шерман ни в какую не соглашался.
«”Домино” наполовину принадлежит тебе, детка, — говорил он. — Ты должна быть на виду и на сцене. Люди приходят не за тем, чтобы послушать пение кукурузного хлеба Чарли. А в городе никто не поет лучше тебя, да ты еще и выкладываешься не в полную силу».
Флора знала, что выглядит неплохо, но до материнской красоты ей было далеко. Она сравнила собственное отражение в зеркале с фотографией на комоде, радуясь, что не настолько красива. Неприметная внешность защищала ее от парней, за исключением Грэди. Не будучи красавицей, она еще больше скучала по маме.
Флора совсем не помнила родителей, но столько раз представляла, как они ее обнимают и поют колыбельные, что эти фантазии казались правдивыми.
— Флора! — позвал ее Шерман из гостиной.
— Уже бегу! — Она выдвинула верхний ящик комода, достала материнские лайковые перчатки и натянула их на руки. Хотя дождь закончился, ночь все еще была прохладной. А Флоре нравились эти перчатки и то, что они до сих пор сохраняли форму маминых рук.
Шерман, одетый в смокинг конферансье, присвистнул, когда она вышла из комнаты.
— Всегда любил это платье.
— Спасибо. — Флора засмущалась от похвалы, хотя и понимала, что таким образом дядя хранит воспоминания о сестре.
По пути к двери она прошла мимо бабушки, которая шила одеяло из красных и белых лоскутов.
— Привет, милая, — окликнула Флору бабушка. — В морозильнике для тебя припасен кекс.
— Шоколадный?
— Скажи, капустный салат вызывает у Шермана изжогу?
— Эй! — притворно возмутился Шерман. — Я не виноват, что твой салат такой вкусный, что от него не оторваться!
Флора по-дружески пихнула его в плечо и остановилась, чтобы поцеловать бабушку в лоб.
— Спасибо, бабуля. Съем после выступления. А ты бы попробовала кусочек сейчас.
— Я могу и подождать, — сказала бабушка. — Знаешь, не настолько уж я близка к смерти, чтобы есть десерт до ужина. — Она посмотрела на Флору поверх очков. — Ах, как же ты похожа на маму.
— Я и вполовину не такая красивая, — отмахнулась Флора.
— Чепуха, милая. Но мама предпочла бы, чтобы ты закончила школу. Получила аттестат, а не пахала на двух работах. Тебе ведь всего семнадцать, это мало для того, чтобы нести на плечах всю тяжесть взрослого мира.
— Ох, бабуля, мы уже сто раз это обсуждали. — Какой прок от школы, если будущим Флоры является клуб, а большинство белых хоть и помалкивают, но предпочитают, чтобы цветные знали свое место? Да и бабушке нужно подспорье. Заботиться о доме вдвоем и так непросто, а в последние месяцы бабушка двигалась медленно, словно у нее болела каждая косточка.
— Девочка права, — поддержал Флору Шерман. — Она нужна клубу. Мы сможем изменить все к лучшему и хотя бы выйти на старый уровень. И стоит только дождаться, когда она поставит рекорд на самолете! Мисс Эрхарт будет пыль глотать, а люди выстроятся в очередь вокруг квартала, чтобы послушать, как Флора поет. Знаешь, нет плохой славы.
— Скажи это Бонни и Клайду. — Бабушка вернулась к шитью.
Флора подождала, пока она не сделает аккуратный стежок, наклонилась и снова поцеловала старушку в лоб.
— Не сиди допоздна.
— Пой сегодня всем сердцем, дитя. Твоя мама лопнула бы от гордости, увидь она тебя сейчас, такую взрослую.
Флора надела легкий плащ и вышла в ночь. Бродячая, но ухоженная черная кошка, которая уже много лет приходила выпросить что-то себе на ужин, вынырнула из тени и потерлась о ноги Флоры.
— Опять ты, — прошептала та.
У кошки были странные черные глаза, и она гуляла сама по себе, никогда не подходя на зов. Частенько она просто сидела поодаль, как будто наблюдая. При виде нее у Флоры полегчало на душе. Она покормит кошку на обратном пути. Может, даже даст ей попробовать кекс.
— Идем, Флора. — Шерман позвенел ключами. — Нам пора.
Кошка медленно моргнула, развернулась и исчезла в темноте, словно закончив с Флорой. Но она вернется, точно вернется.
Во время короткой поездки до клуба они прошлись по программе, корректируя ее с учетом того, как принимала публика ту или иную песню накануне. Флора и Шерман прибыли за полчаса до прихода остальных музыкантов. Поскольку в субботу ожидался наплыв посетителей, Чарли работал на кухне с рассвета: томил лопатку, грудинку и ребрышки. Оттуда шел теплый и приятный аромат еды. Клуб был для Флоры домом не меньше, чем тот, где жили они с бабушкой.
— Врубай свет, милая! — крикнул Шерман с кухни, миновав двойные двери.
Флора вошла в сердце клуба — комнату с выкрашенными в черный цвет стенами. Этот цвет был выбран, чтобы скрыть повреждения стен и резной древесины, а также чтобы поглотить все в помещении, за исключением сцены. Флора защелкала выключателями, и лампы над дюжиной круглых столиков загорелись, осветив темный клуб. Флора чиркнула спичкой и аккуратно начала зажигать свечи, фитили которых жадно тянулись к свету и теплу, которое к концу вечера их поглотит. Затем Флора удалилась в гримерную, чтобы распеться.
LuSt: 14.11.16 08:45
Итан закатил глаза, съезжая на обочину. У подножия холма за Интернациональным районом возвышался Смит-тауэр, сверкая огнями на фоне ночного неба. За ним начинался Пьюджет-Саунд. Ушло без малого два дня, чтобы убедить Итана сходить в ночной клуб Флоры. Генри пошевелил пальцами, словно играя такты из «Вариаций “Загадка”».
Молодые люди вышли из машины и надели шляпы. В свете уличных фонарей клубился туман. Элегантно одетые пары рука об руку шли по тротуару к низкому кирпичному зданию с черной вывеской «ДОМИНО».
— Не знаю, зачем мы туда идем, — снова завел волынку Итан. — Завтра в школу, и к тому же папа не позволит отделу культуры дать материал о подобной музыке. Он говорит, что она пробуждает в людях животные инстинкты. Мы все равно не пишем статью о девушке-летчице, поэтому поход сюда — пустая трата времени.
— Это всего лишь джаз, — возразил Генри. — Мы его тысячу раз слушали.
— Вовсе нет, — стоял на своем Итан. — Мы слушали первоклассный джаз, а здесь исполняют совсем другую музыку. Уж кому-кому, а тебе должно быть это понятно.
Генри не был так уверен. Доносившиеся из клуба ноты его интриговали. Было в них что-то, вызывающее отклик, совсем как в оркестре, когда мелодия перетекала от струнных к духовым. Но эта музыка была проще. Элементарнее. Она напоминала разговор, случайное прикосновение. Генри не знал, в музыке дело или в чем-то другом, но воздух казался наэлектризованным, почти живым.
Они встали в очередь на вход. Большинство посетителей были старше двадцати, кому-то было уже за тридцать. Белых — примерно половина. Остальные — цветные всех сортов, даже пара азиатов. Все останавливались на входе и обменивались парой слов с огромным вышибалой.
По мере приближения к дверям музыка становилась все громче, в ней звучали незнакомые Генри ритмы. Он шевелил пальцами, на слух подбирая мелодию, пытаясь опознать ноты и ритмический рисунок, словно чтобы влиться в эту гармонию. Хотя вряд ли это возможно. Одно дело мечтать об игре в респектабельном, уходящем корнями в историю оркестре, связанном с привычным Генри миром, и совсем другое — надеяться сыграть в подобном месте. Торны тут же выгонят его из дому, и он останется совсем один.
Они подошли к вышибале.
— Восемнадцать есть? — спросил тот.
— Да. — Итан сунул ему пару сложенных купюр.
Мужчина хохотнул и взял деньги рукой, которой мог бы оторвать голову так же легко, как открыть бутылку.
— Значит, с днем рождения. — Он отцепил бархатную веревку, перегораживающую двойные двери.
Музыка грохотала, и парни вошли в клуб, миновав большой портрет маслом — безупречно одетая пара с темной кожей, играющей оттенками красного и золотого. Генри и Итан спустились по лестнице. Песня закончилась, раздались аплодисменты.
— Фу, кажется, тут царит вседозволенность, — проворчал Итан. — А это ведет к тому, что все может пойти не так.
Генри не стал отвечать. Просто не мог. Миновав последнюю ступеньку, они остановились на пороге огромного зала: круглые столики со свечами, длинная барная стойка, уставленная бутылками и бокалами, хлопотливые официантки и официанты с уставленными едой и напитками подносами.
В дальнем конце помещения высилась сцена — красные бархатные кулисы и жемчужно-светлый свет. Конечно, обстановка видала лучшие дни, но Генри клуб показался самый ярким и запоминающимся местом со времен катастрофы, и на секунду он едва ли не почувствовал, что вернулся в прежний мир, где жил со своей семьей до того, как грипп унес жизни его матери и сестры, а отец… Генри усилием воли заставил себя не думать об этом. Сейчас не время.
Музыканты сгрудились на одной стороне сцены, и барабанщик ударил в бочку, давая начало новой песне. В центре сцены на широкой белой лестнице с резными перилами стояла Флора. Она выглядела одновременно такой же, как на летном поле, и поразительно иной. Спускаясь, она улыбалась, но было ясно, что ей совершенно наплевать на аплодисменты и свист публики. Оказавшись на сцене, она встала в яркое пятно перед микрофоном.
— Что-то не так? — поинтересовался Итан. — Только не говори, что наконец опомнился.
— Ничего подобного. Я просто… — Генри покачал головой. — Певица.
— Не то чтобы это имеет значение, но без летной экипировки она неплохо выглядит, — заметил Итан. — Так и быть, соглашусь с тобой. Если не брать во внимание, что ее платье было в моде лет эдак двадцать назад.
Генри было плевать на платье. Для него оно выглядело нормальным. Даже больше, чем нормальным.
Флора взяла первые ноты, и Генри с трудом сглотнул. Он никогда не слышал ничего похожего на ее голос. Ему хотелось взять в руки контрабас, чтобы подхватить эти звуки, похожие на смесь шоколада и сливок, которую ему хотелось впитывать порами кожи.
Давным-давно мечтала я,
Что станется в жизни со мной.
Он узнал песню: «Иди со мною рядом». Но голос певицы словно пригвоздил его ноги к полу. Он как будто проскользнул под кожу и теперь вытягивал из костей все несущественное.
Как смогу в одиночку я целый мир
Облететь под яркой луной.
— Сигарету? — Блондинка в коротком красном платье с подносом пачек «Вайсрой» на шее наклонилась к ним, загораживая Генри вид.
В тот день, когда встретились мы с тобой,
То не сразу влюбилась я.
Разгоралась любовь день ото дня,
Как встает над землей заря.
Генри вытянул шею, а Итан знаком отказал девушке с сигаретами.
— Такие, как вы, всегда отказываете таким, как я, — пробормотала она, отходя. К ним подошел метрдотель, неся меню.
— Следуйте за мной, джентльмены, — позвал он. — Сегодня вам повезло: у нас есть столик прямо напротив сцены.
Генри много раз слышал эту песню по радио, но никогда еще ее не исполняли так трепетно и нежно. И музыка ничуть не походила на ту, что играла группа Оззи Нельсона. Было в ней что-то неспокойное, непредсказуемое, словно все писаные и неписаные правила разлетелись на осколки. Поняв это, Генри почувствовал, что на лбу выступил пот, а кровь быстрее побежала по жилам, отчего волоски на руках и затылке встали дыбом.
Флора перешла к припеву.
Я много лет мечтала о том,
Что ждет меня впереди.
Но теперь прошу лишь об одном:
Пожалуйста, рядом иди.
Худощавый молодой контрабасист держал ровный ритм, удерживая Флору в рамках написанных нот. Отчего-то Генри немедленно возненавидел этого парня, его усы, высокую прическу, отглаженный смокинг и то, что он смотрел на Флору, как на свою вещь. Музыка ускорилась, а вместе с ней и пульс Генри, и теперь куплет играла уже вся группа. Песня напоминала разговор клавишных, контрабаса, саксофона, двух труб и пары начищенных тромбонов, превращавших отражения канделябров в движущиеся звезды.
Генри словно нырнул в озеро Вашингтон в жаркий день: прохладная вода и понимание, что дышать он сможет только всплыв. Он едва осознавал, что Итан что-то говорит и тычет в меню.
— Прошу прощения? — переспросил он, не в силах оторвать взгляда от Флоры.
— Я говорил, — четко разделяя слова, повторил Итан, — что заказал тебе джин с тоником и ребрышки с капустным салатом. Если тебе по душе такая еда, в этом клубе она самая лучшая.
Генри довольно долго осмысливал слова друга. Мозг словно вынуждал его распутывать буквы, будто смотанные в клубок.
— Да, мне она нравится, — наконец произнес он.
— Да что с тобой такое? — с мрачным лицом поинтересовался Итан. — Хоть бы еда оказалась достойной, потому что эта музыка мне не по нраву. И клуб этот похож на ночлежку. Он даже хуже ее платья. — Итан махнул рукой в сторону сцены, и этим взмахом загасил свечу.
Генри снова посмотрел на платье, не понимая, что такого криминального видел в нем Итан. В свете прожекторов пайетки подчеркивали изгибы фигуры Флоры, к которым ему хотелось прикоснуться. А клуб… да, ему не помешал бы ремонт, но какому месту он бы помешал? Итан и его семья, возможно, не почувствовали на себе того груза, который последние восемь долгих лет давил на большинство населения страны, но Генри никогда не забывал, что от нищеты его спасла дружба.
Официант принес их заказ и наклонился зажечь свечу, а Генри сосредоточился на Флоре, надеясь, что она тоже его увидит. Едва огонек загорелся, в ее глазах мелькнул проблеск узнавания, плечи быстро расправились, а голос на долю секунды сорвался. Она отвела взгляд, а Генри откинулся на спинку стула, заставляя себя дышать.
В его мысли вторгся голос Итана:
— Полагаю, вот в этом и суть настоящей жизни. Ты никогда не можешь жить так, как мечтаешь.
Генри залпом допил коктейль, чтобы на это не отвечать. Если говорить о мечтах, то его воображение никогда раньше не рождало чего-то настолько сильного, как сейчас, под воздействием голоса Флоры. Единственное, что ему оставалось — сидеть и впитывать в себя эти волшебные ноты, стараясь не замечать неодобрительный взгляд Итана.
Magdalena: 14.11.16 10:59
LuSt: 14.11.16 11:26
Peony Rose: 14.11.16 12:28
Nadin-ka: 14.11.16 12:54
василена: 14.11.16 13:42
Svetlaya-a: 14.11.16 14:32
Irish: 14.11.16 16:25
Nadin-ka: 14.11.16 16:44
Нивера: 14.11.16 17:00
mada: 14.11.16 18:10
Кьяра: 14.11.16 20:08