Дважды воскресшая (ИЛР, 18+)

1 … 9 … 27

Навигатор по разделу • Справка для авторов раздела VIP • Справка для читателей раздела VIP

Виктория В: 04.03.21 14:51

» Глава 7

Капитолий зарделся розовым светом зари, как застенчивая девушка румянцем смущения, и на время утратил своё гордое величие обители владык Рима. Терций Клелий Домн задумчиво посмотрел на белоснежную громаду величественных храмов и дворцов, с которой играл летний рассвет, и ощутил, как в это прелестное утро смягчается его непреклонное сердце. Мирная тишина, безлюдье и щебет просыпающихся на ветвях птиц настраивали на беззаботный лад, и хотелось полностью отдаться этому настроению. Но Терций Домн принадлежал к тем людям, которые постоянно взваливают на себя трудные задачи, а потом прилагают все свои усилия к тому, чтобы эти задачи успешно решить; и беззаботность не смогла им овладеть даже при виде мирной картины просыпающегося Рима.
В данный момент он спешил за зов консула Луция Корнелия Суллы, который велел ему прийти на рассвете в свой дом. По этой причине ещё до восхода солнца Терций Домн покинул ложе спящей Иокасты и при этом не удержался от того, чтобы не бросить взгляда на её живот. Увы, он был плоский как поверхность тщательно отшлифованного камня.
Муж Марции разочарованно вздохнул, – ещё одна надежда стать отцом оказалась для него напрасной. Неужели он действительно бесплоден?! Уголки губ Терция Домна скорбно опустились. Эта кара богов оказалась страшным для него, неустрашимого воина, бедствием и непосильным испытанием. Марция родила второго сына после его возвращения из Нумидии, но ребёнок оказался слишком слабым и умер через месяц после своего появления на свет. Его первенец Фавст, на которого он возлагал главные надежды, связанные с продолжением рода, по воле злого рока погиб в первом же сражении, в котором принял участие. Юноше к тому времени едва исполнилось шестнадцать лет, он только начал жить и радовать родителей своим возмужанием. Терций Домн чувствовал себя сокрушённым этим ударом судьбы, но надеялся, что жена сможет родить ему четвёртого ребёнка. Однако Марция не могла снова забеременеть, несмотря на усиленное его к ней внимание в супружеской спальне. Потерявший надежду обрести законного наследника Терций решил завести ребёнка на стороне, подозревая, что его жена стала бесплодной. Но он не желал развода с любимой супругой и потому идея принять в семью своего ребёнка, рождённого доступной за деньги женщиной, показалась ему подходящей. Мужественный военачальник заранее готовился принять даже дочь, лишь бы это был его ребёнок. Сначала он подобно юнцу, жаждущему женских прелестей, вступил в связь с куртизанкой Лавинией, но год тайных свиданий с гетерой ни к чему не привел – Лавиния, как и Марция, не могла забеременеть от него. Терций Домн оставил её, и обратил своё внимание на молодую, пышущую здоровьем театральную актрису Иокасту. С нею он встречался семь месяцев, избегая дома смотреть на верную жену, чьи глаза были полны боли и обиды после его ночных похождений, и не мог ничего объяснить Марции. Ему не хватало способностей красиво и убедительно говорить с женщинами, он хорошо умел только издавать звучные приказы на поле боя. Теперь выяснилось, что встречи с Иокастой тоже были напрасными. И Терций Домн осознал, что он больше не способен произвести на свет ребёнка. Малярия, подхваченная им возле нумидийского болота, сделала своё дело, и боги достойно покарали его за то, что он избавился от своей дочери, рождённой от любимой жены. За годы военной службы Терций накопил большой сундук серебряных и золотых монет, и кому теперь оставить это богатство?! Воистину тот, кто не хочет кормить своего ребёнка, будет кормить чужих детей!
Предаваясь таким горьким размышлениям, Терций Домн дошёл до дома консула. Луций Корнелий Сулла обитал, словно гордый орёл, на самой вершине Палатинского холма, и с этого возвышения лежащий у подножия Рим виднелся как на ладони. Терций окинул рассеянным взглядом окутанный остатками утреннего тумана город и с силой стукнул железным кольцом в форме львиной головы о металлическую поверхность стены, издавшую протяжный звон. Привратник тут же впустил его во двор и в вестибюле двухэтажного особняка его встретил Хрисогон – любимый раб Суллы, которого тот привечал за обоюдное сходство их характеров.
– Мой хозяин предупредил, что вы придёте, господин. Я немедленно доложу ему о вас, – с почтительным поклоном сказал Терцию Домну фаворит Суллы и провёл посетителя в четырёхколонный атриум. Терций не сел на каменную скамью для гостей, а опёрся ногой о край бассейна в сосредоточенном ожидании консула, от которого он ожидал важных распоряжений.
Его военачальник, в чьём легионе он служил и с кем связывал свои дальнейшие надежды на продвижение по службе, был незаурядным человеком даже по меркам Древнего Рима, славного не только громкими военными победами, но и яркими выдающимися личностями. Сулла по натуре представлял собою смесь решительного отважного льва с хитрой изворотливой лисицей и, несмотря на молодость, обрёл такое же политическое влияние в Риме как общепризнанный авторитет Гай Марий. Он происходил из знатной патрицианской, но обедневшей семьи Корнелиев, которую отец семейства разорил необдуманными кутежами и мотовством и подверг постоянным лишениям. Своему сыну по завещанию он ничего не оставил. Сулла рано потерял мать, отец мало им интересовался, и маленький Луций оказался на попечении мачехи, вечно озабоченной как бы свести концы с концами. Когда отец Суллы скончался, дом отобрали кредиторы за долги. Общественные связи Корнелий-Старший тоже порастерял из-за своей беспечности и нежелания думать о будущем, и у юного Суллы не было надёжных столичных покровителей. Такие несчастливые обстоятельства обычно не благоприятствуют успешной карьере юношей, но они парадоксальным образом способствовали жизненному взлёту Суллы. Молодой патриций чуть ли не с детства понял, что на помощь со стороны ему рассчитывать не приходится и максимально сконцентрировал свой ум и способности, чтобы самостоятельно достичь жизненного успеха. Обладая привлекательной мужской внешностью, он в юности сделался любовником богатой куртизанки Никополы и так очаровал пожилую даму, что она завещала всё своё богатство ему после своей смерти, обделив родственников. Поправив своё финансовое состояние, Сулла занялся военной карьерой и успешно провёл в должности командующего легионами войны с нумидийцами и германцами. Он заигрывал с солдатами, в отличие от других командиров разрешал им различные поблажки и вольности, устраивал для них пиры за свой счёт. Воины обожали Суллу и готовы были идти за ним в огонь и в воду. Природное обаяние помогло хитрому молодому человеку добиться также важных должностей претора и высшей консульской должности в Римской республике. У него были две поглощающие его целиком страсти – власть и женщины – и он не знал устали в удовлетворении этих опасных для мужчин желаний.
Сулла вошёл в атриум хмурый, с заспанным лицом и Терций Домн понял по его внешнему виду, что дела обстоят неважно. Тем не менее, он высоко поднял правую руку и воскликнул, приветствуя своего военачальника:
– Аве(1), консул Корнелий Сулла! Пусть всемогущие боги благословят тебя и сделают успешными все твои начинания!
– Аве мне! – буркнул в ответ Сулла с видом человека, который привык больше полагаться на себя, чем на помощь богов. И тут же перешёл к делу.
– Произошло то, чего мы опасались, Терций! Сульпиций подговорил-таки народ проголосовать за назначение Гая Мария главным римским полководцем в Понтийской войне. Все плюшки достанутся этому старику, из которого уже песок сыпется, и ещё зловредный трибун протолкнул закон против расточительства, благодаря которому половина моих сторонников в сенате могут лишиться своих кресел, – не скрывая своего раздражения, сообщил он своему помощнику.
– Значит, мы можем быть отстранёнными от командования в армии?! – лицо Терция Домна при этой новости вытянулось.
В прошлом он сделал ставку на Суллу, вышел из окружения старого полководца Гая Мария и открыто сделался сторонником молодого честолюбивого консула, соперничающего с Марием за политическое влияние в Риме. Теперь злопамятный старик Марий не простит ему былого отступничества, и о карьере придётся забыть.
– Мы уже отстранены от армии, Клелий Домн, – жестко проговорил Сулла. – Военные трибуны готовятся выехать в Нолу, к восточным легионам, передать им постановление Сената о моём смещении с поста главнокомандующего и передаче всех военных полномочий Гаю Марию.
– Это конец! – прошептал побелевшими губами Терций Домн, и его плечи бессильно опустились. Бесславное завершение военной карьеры, которой он так гордился, было для него хуже смерти.
– Конец?! – насмешливо улыбнулся молодой консул. – Нет, Терций, мы ещё повоюем! Быстро отправимся тоже в Нолу прежде военных трибунов и убедим легионы стоять за нас. После этого двинем их прямо на Рим вместо Малой Азии.
– Корнелий Сулла, ты хочешь идти войной на наш великий город? – опешив, переспросил консула Терций Домн.
– А у тебя есть другое предложение, Терций Домн? – с пренебрежением к его замешательству осведомился Сулла. – По-твоему нам нужно как побитым собакам заползти в свои конуры и оттуда бессильно наблюдать, как торжествуют наши противники?
– О, нет, сто раз нет! – содрогнулся Терций Домн, представив себе эту унизительную картину. Он порывисто схватил за руку Суллу: – Консул, я буду с тобой до конца в этом деле!
Хозяин дома довольно улыбнулся. Он не ошибся в Терции Клелии Домне. Именно такой бесстрашный и честолюбивый человек как Терций Домн легко согласится на совершение опасного военного переворота и будет его надёжной правой рукой.
– Я верю тебе, Терций, – сказал Сулла, и заговорщически подмигнул ему. – Мы обязательно возьмём Рим, а после расквитаемся с теми, кто посмел перейти нам дорогу – со стариком Гаем Марием и трибуном Публием Сульпицием. И хотя Марий был моим учителем в военной науке побеждать, это не остановит меня, и я без тени сомнений уничтожу его, как всех тех, кто будет противиться нам!
С этими словами Сулла взял небольшой бюст своего военного наставника Гая Мария, который стоял на почетной полке в его атриуме и с размаха разбил его о гранитную колонну зала. Сила его сдерживаемого гнева и негодования оказалась так велика, что гипсовый бюст старого полководца разлетелся на сотню мелких кусочков.
Через час в сопровождении Терция Домна и немногочисленной группы своих сторонников, к которым присоединился и второй консул Квинт Помпей Руф, Сулла отправился в южную итальянскую провинцию Либурию(2). Он встретился с легионами, которые встали лагерем возле города Нола, и в весьма эмоциональной речи объявил им, что власть в Риме захватили «тираны Гай Марий и трибун Публий Сульпиций», и они преступно лишили его, Суллу, законных полномочий полководца восточной армии.
Выступление молодого консула вызвало бурю негодования легионеров. Авторитет Гая Мария в легионах падал соответственно росту популярности Луция Корнелия Суллы, и воины не любили своего старого предводителя за его заносчивость, высокомерие и притеснения, хотя одержали под его началом немало блестящих побед. Легионеры легко поверили в то, что беззаконие совершенно именно по отношению к Сулле, и они охотно пошли под его предводительством войной на Рим, чтобы восстановить справедливый порядок вещей. Так началась первая гражданская война.
Сенат и Гай Марий не сразу поверили в то, что консулы повернули оружие против родного города. Со времен злодея Кориолана(3) в Риме не было такого! Но Марий по своей военной привычке быстро пришёл в себя перед лицом опасности и сформировал вооружённые отряды против врага, к которым присоединились многочисленные сторонники трибуна Сульпиция. Они сошлись в бою против легионеров Суллы на Эсквилинском холме и, поддержанные горожанами, сопротивлялись столь яростно, что смогли остановить врага. Но Сулла направил часть своих войск в обход по Субуранской дороге, и защитники города, уступающие по численности противнику, во избежание окружения вынуждены были отступить. Гай Марий бежал в Африку, не желая попасть в руки своего бывшего ученика и теперешнего врага, а его побежденные сторонники рассеялись по всем городам и селам Италии.
Легионы вступили в Рим, и звуки подбитых железом калиг(4) легионеров зазвучали по всем притихшим римским улицам и Марсовому полю, как по захваченной вражеской крепости. Сулла, получив власть, первым делом отменил постановление Сената о назначении Гая Мария главнокомандующим и законы Сульпиция. Заодно он одним росчерком пера развёлся с надоевшей ему женой Илией, несмотря на то, что она недавно родила ему дочь Корнелию.
После подавления выступлений последних защитников Римской республики Терций Домн отправился домой. Элисса, увидев с террасы, как он сходит с коня на землю во дворе, побежала в кубикул Марции и закричала:
– Госпожа, хозяин вернулся!
Марция всплеснула руками от радости и побежала во двор встречать мужа. В эти полные волнений дни она извелась от тревоги за его жизнь и теперь была счастлива видеть его живым и невредимым.
– Терций, благодарение богам за то, что вы вернулся домой! – не скрывая слёз облегчения, проговорила она.
Терций Домн не сказал ни слова, но крепко прижал её к своей груди. В эти минуты долгожданной встречи супруги забыли все свои размолвки, и прежняя любовь друг к другу полностью овладела их сердцами.
– Тебе больше не грозит опасность за то, что ты принял участие в мятеже? – испуганно спросила Марция у мужа, когда улеглось первое радостное волнение.
– Нет, дорогая, – нежно улыбнулся жене Терций Домн, испытывая благодарность к ней за то, что она так сильно беспокоится о нём. – Теперь роли поменялись, и мятежниками признаны Гай Марий и его сторонники.
Марция успокоилась и велела рабыням подать праздничный ужин. Терций Домн по достоинству оценил все свои любимые блюда, которые жена велела приготовить специально для него, но больше всего его радовало то, что она забыла все прежние обиды и была ласкова и предупредительна с ним. Ночью они разделили ложе, и Марция после бурных ласк супруга уснула счастливой и удовлетворённой женщиной.
Она проснулась перед рассветом, и рассеянно оглянулась, не понимая, куда подевался её муж. Со стороны атриума послышались неясные звуки разговора и Марция, влекомая любопытством, осторожно приблизилась к главной комнате дома.
– Я готов выполнить новый приказ консула… – донёсся до неё голос мужа. – Чего желает Сулла?
– Сулла желает, чтобы ты покарал дерзкого трибуна Публия Сульпиция, – прозвучал чей-то гнусавый голос. – Не только он, но и его домочадцы должны быть лишены жизни.
– Передайте консулу, что его желание будет выполнено, – спокойно ответил Терций Домн. Ему, принявшему участие в десятках военных походов, лишить жизни людей было так же легко и просто, как свернуть голову цыплёнку.
Марция ощутила, что от ужаса она вот-вот потеряет сознание. Трибуну Сульпицию грозила смертельная опасность, и вместе с ним её дочери. И по воле злого рока именно её муж готовился лишить их жизни!
Сквозь густую пелену, окутавшую её сознание, женщина услышала, как Терций Домн попрощался с посланцем диктатора, а затем открыл дверь, чтобы вернуться в супружескую спальню.
– Марция, что ты тут делаешь? – удивился он, обнаружив жену за дверью.
Марция упала перед ним на колени и в мольбе обняла его ноги.
– Терций, молю тебя, не громи дом трибуна Сульпиция, – бессвязно лепетала она, продолжая держаться за него. – Если ты хоть чуть-чуть любишь меня, как твердил этой ночью, пощади Сульпиция и его фамилию.
– Женщина, о чём ты толкуешь?! – сердито сказал Терций Домн, и грубо поставил жену на ноги. – Почему тебя так сильно волнует судьба моего врага, который чуть не пустил под откос мою карьеру?!
– Потому что, потому что… – нерешительно бормотала Марция, не в силах придумать подходящее объяснение для своего беспощадного мужа, и наконец, отчаявшись, воскликнула: – Потому что дочь трибуна – на самом деле твоя дочь Клелия!!!
Терций Домн замер, словно его поразила молния. Ему показалось, что с ним играют злую шутку духи преисподней. Зная о его самом заветном желании, они выдают желаемое за действительное.
– Я сошёл с ума? – медленно произнёс он. – Марция, мне показалось, будто ты сказала, что наша дочь жива.
– Терций, прости, прости меня, – быстро заговорила Марция, целуя руки мужа. – Я не могла выполнить твой приказ убить нашу девочку сразу после рождения и отдала её Публию Сульпицию и его жене. А они вырастили и воспитали её как своего ребёнка. Не гневайся на меня, молю, и пощади Клелию!
– Марция, я не сержусь на тебя! – воскликнул Терций Домн, наконец-то поверив в слова жены. – Ты осчастливила меня как никогда в жизни. Теперь мой род не угаснет, у нас, возможно, будут внуки!
– Значит, ты не пойдёшь в дом Сульпиция карать его? – радостно проговорила Марция, глядя с надеждой в заблестевшие глаза мужа.
– Мне нужно туда идти, Сулла требует голову трибуна, – отрицательно покачал головой Терций Домн. – Но я попытаюсь спасти его фамилию, судьба этих людей не слишком интересует консула, и верну Клелию домой.
Марции пришлось удовлетвориться этим обещанием мужа, хотя её доброе сердце печалилось при мысли о том, какой жестокий конец ждёт Публия Сульпиция.

***
Клелия не знала того, что знала её мать, но её охватило тревожное предчувствие, когда она узнала, что теперь законы и постановления издаёт не Сенат, а диктатор Сулла. Проведя без сна ночь, девушка подождала в триклинии выхода отца к завтраку и, не обращая внимания на еду, быстро спросила:
– Папа, тебе не кажется, что нам нужно последовать примеру почтенного Гая Мария и покинуть Рим? По слухам, Луций Корнелий Сулла жестокий и весьма мстительный человек. Я боюсь, что он причинит тебе зло.
Сульпиций ласково погладил по голове свою юную дочь, и успокаивающе сказал:
– Клелия, не беспокойся за меня. Я – народный трибун и лицо неприкосновенное. Никто не посмеет тронуть меня под страхом смертной казни. Мне не пристало малодушно покидать столицу перед лицом опасности. Скоро всё вернётся на круги своя, легионеры утихомирятся, как это всегда бывает, и я продолжу свою политическую деятельность.
Клелия промолчала, не желая возражать отцу, но его слова отнюдь не успокоили её. Девушка неоднократно замечала в последнее время, что он стал крайне рассеянным и забывчивым в последнее время. Говорят, время лечит, но тоска Публия Сульпиция по погибшей жене не только не уменьшалась, но ещё больше возрастала. Казалось, на земле присутствует только его тело, а душа бродит по загробному миру, ища тень Туллии, и Сульпиций утратил способность здраво оценивать происходящее.
После завтрака трибун пошёл в сад, желая отдохнуть после ночной работы с бумагами, и Клелия, захватив шитьё, увязалась за ним. Ей не хотелось расставаться с приёмным отцом, и она старалась использовать любую возможность, чтобы разделить его общество. Девушка шила плащ для Публия Сульпиция и время от времени сочувственно поглядывала на него. Вопреки бодрым словам, сказанным за завтраком, лицо Сульпиция выражало глубокую озабоченность и задумчивость. Его явно волновали тревожные события, происходящие в Риме и судьба его сторонников, осмелившихся открыто противиться Сулле.
В беседку, где сидели отец и дочь, ужом проскользнул управляющий Сидон и доложил с глубоким подобострастным поклоном:
– Господин, ваш клиент Афраний просит принять его.
Публий Сульпиций очнулся от задумчивости и распорядился:
– Приведи его сюда, Сидон. Афраний – человек верный и надёжный, я доверяю ему.
Сидон вторично поклонился хозяину и отправился выполнять приказание. Клелия посмотрела ему вслед, нахмурив брови. Ей не понравилось то выражение, с каким Сидон посмотрел на её отца. Губы его улыбались, а глаза были откровенно холодными и расчётливыми, скрывающими недобрые замыслы.
Афраний скоро вошёл в беседку в сопровождении Сидона и почтительно поздоровался с трибуном и его дочерью. Это был пожилой пекарь с гладко выбритыми щеками, и Клелия очень любила сладкие медовые булочки, которыми он часто угощал её в своей пекарне. С глубоким волнением в голосе этот давний клиент сказал своему покровителю:
– Патрон, я нынче поспешил к вам прямо из Форума, желая предупредить вас об опасности, которая нависла над вашей головой. На площади вывесили проскрипции, и в них значится ваше имя.
– Проскрипции?! Что это такое? – с недоумением спросила у Афрания девушка.
– Это список лиц, объявленных вне закона, госпожа Клелия. За выдачу или убийство включённого в списки гражданина полагается награда, за укрывательство – казнь, – объяснил ей пекарь, и снова обратился к Сульпицию: – Молю вас, патрон, не испытывайте судьбу, покиньте Рим! Ваши враги беспощадны и не остановятся ни перед чем лишь бы лишить вас жизни.
– Да, да, отец, нам нужно бежать из города! – с волнением воскликнула Клелия и порывисто схватила Сульпиция за край рукава туники.
Перед лицом столь явной угрозы своей жизни трибун оставил своё прежнее гордое намерение достойно встретить нападки своих политических врагов и, согласно кивнув головой, сказал:
– Афраний, Клелия, я прислушался к вам. У меня есть имение под Лаврентом, там я подожду, пока народ опомнится и свергнет власть тирана.
Девушка встала и поспешила в дом отдать распоряжения рабам насчёт отъезда. Вечером вещи были собраны, и Сульпиций предполагал вместе с дочерью покинуть римский дом на рассвете следующего дня. Утомившись от длительных сборов, Клелия заснула в своей спальне, а трибун задержался в таблинуме, сжигая в огне письма, которые не должны были попасть в руки его политических врагов.
От этого занятия его оторвал Сидон, который заговорщически сообщил ему:
– Господин, к вам пришли люди по срочному делу.
– Что это за люди, Сидон? – не понимающим взглядом посмотрел на вольноотпущенника Публий Сульпиций, не представляя, кому он мог понадобиться поздней ночью.
– Они не сказали, – пожал плечами финикиец.
Трибун отложил бумаги в сторону и пошёл в атриум, желая узнать, что нужно незваным гостям. В атриуме его поджидала группа вооружённых легионеров, предводительствуемая мрачным мужчиной в тёмном плаще. С одного взгляда Публий Сульпиций понял, какова истинная цель их визита и попытался скрыться от них в глубине дома. Но его настигли, повалили на пол, и начали наносить удары кинжалами.
– Довольно, – прозвучал резкий голос предводителя, желавшего лично расправиться с ненавистным трибуном, и убийцы отступили.
Превозмогая боль, Публий Сульпиций попытался подняться, желая достойно встретить свою смерть. Ему удалось зацепиться рукой за колонну и постепенно встать. Затем трибун посмотрел на свою белоснежную тогу, обильно пропитавшуюся пятнами крови, и усмехнулся.
– Столько царственного пурпура я ещё никогда не носил. Спасибо вам, враги мои, что вы снова сделали меня благородным патрицием, – сказал он.
Терций Домн, взбешённый хладнокровием своего противника, приблизился к нему и зло сказал:
– Луций Корнелий Сулла шлёт тебе привет, трибун Сульпиций! А это тебе от меня за то, что ты похитил мою дочь! – и он резко всадил меч в живот приёмного отца Клелии.
Публий Сульпиций охнул и снова сполз на пол, не в силах терпеть невыносимую боль. Его глаза закатились, губы побелели как у покойника, он дёрнулся один раз и затих.
Окинув внимательным взглядом тело поверженного противника, Терций Домн велел финикийцу:
– Сидон, приведи мне Клелию, да побыстрее!
– Слушаюсь, господин, – с готовностью ответил ему перетрусивший от всего увиденного вольноотпущенник. Но Клелия, разбуженная криками и звоном оружия, уже стояла на пороге атриума и у её ног звонко лаял на нарушителей ночного спокойствия Черныш. Она с ужасом посмотрела на окровавленное тело приёмного отца, а затем на хитрое лицо Сидона, донесшего о готовящемся отъезде хозяина новым властям, и с негодованием воскликнула:
– Да покарают тебя все боги, презренный предатель!!! Не знаю, сколько денег тебе заплатили, но никакие сокровища в мире не вернут тебе столь доброго и великодушного господина, каким был для тебя мой отец Публий Сульпиций!
Затем девушка подбежала к лежащему на полу окровавленному телу трибуна и, с отчаянием вновь осиротевшего ребёнка, обняла его.
– Папа, папочка, не покидай меня! Как мне жить без тебя, дорогой мой отец, – взывала она, всё ещё надеясь на чудо, на то, что Публий Сульпиций воскреснет, несмотря на свои многочисленные тяжёлые раны.
Плач и крики дочери постепенно дошли до сознания умирающего Публия Сульпиция, и он с усилием открыл глаза.
– Мужайся, девочка моя, – прошептал он, с любовью глядя на неё. – Не плачь обо мне, меня постигло справедливое возмездие. Я нарушил закон, что привело к гражданской катастрофе в Риме, и должен был понести за это наказание. Обещай мне… обещай, что будешь жить несмотря ни на что! Мне нужно знать, что кто-то будет хранить в своём сердце память обо мне и Туллии.
– Обещаю, отец, – ответила Клелия и зарыдала с новой силой, увидев, что веки глаз Публия Сульпиция вновь сомкнулись.
Терций Домн смотрел на эту сцену, снедаемый отцовской ревностью. Он сразу, при первом взгляде на Клелию признал её. Она, как две капли воды, походила на пятнадцатилетнюю Марцию в день его свадьбы. Тогда он, безгранично влюблённый, внёс её на руках в свой дом, и ему казалось, что счастливее его нет человека на свете. И ему как кость в горле было горе родной дочери, рыдающей над трупом своего приёмного отца.
Тяжёлая мужская ладонь легла на хрупкое плечо Клелии. Она была невыносимо тяжела и давила как камень. Девушка невольно подняла голову и сквозь радугу слёз взглянула на предводителя убийц, который своим мечом зарезал Публия Сульпиция.
– Идём, Клелия. Тебе больше нечего делать в этом доме, – сказал он.
– Нет. Я останусь со своим отцом! – протестующе качая головой, упрямо сказала Клелия.
– Теперь я – твой отец! – жестко произнёс Терций Домн, и оторвал дочь от трупа трибуна.
Черныш попытался остановить обидчика хозяйки, кусая того за пятки. Терций с силой отшвырнул его в сторону бассейна и потащил Клелию дальше к выходу. Песик, взвизгнув, ударился головой о каменный край имплювия и затих, бездыханный.
Примечания:

1. Аве(приветствие) - здравия (тебе).

2. Либурия - древнее название южной итальянской области Кампания.

3. Кориолан - Гней (по другим данным — Гай) Ма́рций Кориола́н (лат. Gnaeus/Gaius Marcius Coriolanus; умер, по разным версиям, в 486 году до н. э. или гораздо позже) — первый легендарный представитель рода Марциев, получивший почётный когномен за взятие столицы вольсков Кориол в 494 году до н. э[1].

Когда в 493 году до н. э. в Риме начался голод, из Сицилии прибыло зерно, и Кориолан, ставший во главе патрицианской «партии», предложил продавать его по низким ценам, если плебеи откажутся от трибунской защиты. Трибуны вызвали его в суд, причём это был первый случай вызова патриция на суд плебеев. По Ливию Кориолан на суд не явился, а отправился в добровольное изгнание к вольскам и начал искать повод к войне с Римом. По Дионисию Кориолан присутствовал на суде, успешно выступил в свою защиту, но был всё-таки осуждён, так как вскрылся факт присвоения военной добычи, захваченной во время похода против анциатских вольсков. Возглавив вместе с вольским аристократом Туллом Ауфидием собравшихся у Ферентинского источника вольсков, Кориолан довёл их войско до Рима и только посольство женщин во главе с его женой Волумнией и матерью Ветурией тронуло его сердце, и он отвёл вольсков от города, за что был убит ими как предатель, и в Риме патрицианские женщины носили о нём траур в течение года.

4. Ка́лиги, ка́лигвы (лат. călĭgae — «сапоги») у римлян — военная обувь, полусапоги, покрывавшие голени до половины. Она состояла из кожаных чулок и сандалий с ремнями. Толстая подошва сандалий была покрыта шипами. Переплёты ремней часто доходили до колен. Калиги были хорошо приспособлены для длительных переходов. У рядовых солдат это были простые полусапоги, покрывавшие голени до половины; у высших чинов они украшались серебряными или золотыми гвоздями.