Вольтерра

В библиотеке можно сидеть бесконечно, лениво перебирать отчеты, задумчиво скользя взглядом по книжным полкам, рассеянно наблюдать как ползут по паркетному полу солнечные лучи и снова вникать в сухие фразы. Это может продолжаться неделями и невыносимо утомить скукой и однообразием. Даже амбиции иногда сворачиваются в клубок и просят покоя. Ключевое слово "иногда". Мне осточертело сидение в четырех стенах, пора было уже размяться немного. Близился рассвет, а на рассвете так временами хочется свежей крови на завтрак.
Выйдя из библиотек, я свернул к террасам, почувствовав там кого-то из младших, а в следующую секунду уже лицезрел улыбающуюся смущенную Челси.

Потрясающе. Очередная эскапада. Что на этот раз? Как-то неприятно резануло память воспоминание, что вот когда-то так же Джейн и Хайди отправлялись в странствие, устроив себе что-то вроде отпуска. Странствие, после которого я начал терять Джейн и по малым частичкам Хайди, уезжавшую все чаще и пропадавшую где-то все дольше. Что за цыганская душа у Волтури? Что за перекати-поле, вместо клана?
Вот и Челси сейчас. Давно ли она вернулась? Совсем нет, но почему-то птенец опять стремится улететь из родного гнезда. Дьявол! Недовольно смотрю на младшую Волтури. Что творится с дисциплиной в клане? Хоть и нет у меня пока на данный момент для нее никакого задания, но и отпускать жаба душит.
- Так уж необходим твой отъезд сейчас, Челси? - холодно интересуюсь я. - Было бы предпочтительнее почаще наблюдать тебя в замке, ведь в противном случае я могу решить, что тебе нет никакого дела до твоей семьи.
Режу я по живому. На чувстве вины и страхе всегда проще всего играть. И добавляю строго дозированную ложку меда, чтобы смягчить послевкусие.
- Я не против твоей поездки, если она не будет столь продолжительной, как предыдущая. Твое присутствие очень ценно для всех нас.

Бывает ты счастлив. Даже так, что ничего кроме счастья нет. А счастье - это когда все у тебя есть, нечего хотеть, когда ты смотришь вокруг и все, что нужно сейчас, и от чего, быть может, "процент счастливости" умножается сверх нормы, - это поцеловать любимого, и ты целуешь...
Однако, проходит время и этого счастья становится мало. Может, просто потому, что не умеем ценить, но скорее, просто оттого, что от рождения присуща нам жадность и хотим мы все больше и больше.
Я была счастлива... НЕТ! Последние 450 лет и особенно последн6ие пол года я счастлива... Я бросила все. Я была просто любящей женщиной, без остатка, без "и" или "но". А теперь стало чего-то не хватать. Чего? Наверно, просто быть рядом, просто целовать, быть просто женщиной - стало мало.
Я люблю своего мужа. Люблю так, как никто никогда не любил. Потому быть может так и хочется действовать, совершить подвиг что ли... Хочется, чтоб он гордился мной еще больше... А подвиг этот для него ли? или сама себе я хочу доказать, что достойна своего мужа?..
С этими мыслями ни о чем и обо все я бродила по дому несознательно ища Аро. Нашла его в террасах. Подкараулила. Улучила момент, когда он целиком будет занят беседой с Челси, и по-детски, не стесняясь своего ребячества, бросилась со спины Ему на шею и так и повисла, застыв в немом, но так много говорящем поцелуе то ли в щеку то ли в губы - куда попала! - Я ЛЮБЛЮ СВОЕГО МУЖА! и люблю его любить.
- Прости, Челси, - сказала я все так же вися на Его спине и беззаботно улыбаясь.
- Я соскучилась, - добавила, глядя невинными глазами на мужа. Так хотелось сейчас увести его. Спрятать. Хотелось, чтоб сейчас он был только моим!
_________________

Подгоняемый злой растерянностью, я быстро добрался до замка, прокручивая и анализируя события минувших суток. Яд сомнений разливался по телу с сокрушительной силой. Неужели я всё же ошибся, приняв выходки жены за шальной каприз? Желанием разнообразить нашу совместную жизнь, поиграть на моих нервах, и без того в совершенстве владеющей этим инструментом, супруги.Самонадеянно отгоняя назойливую мысль, червем сверлившую мозг, что все её неистовства, попытки ухватиться за любую даже самую нелепую причину, лишь потому что чувства её угасли. От этой мысли неприятный холодок пополз от затылка вниз по моей и без того напряженной спине, яростно сжав кулаки я выругался. Дьявол! Я не мог допустить этого, по крайней мере пока видел, как всполохи страсти переливались в карминной радужке её глаз, как тело вопреки воле хозяйки плавилось от моих прикосновений. Всё это для меня было достаточным аргументом, что ещё был шанс воскресить её, как мне казалось раньше нетленные чувства.
Челси стояла у распахнутого окна нашей спальни, смотря на разгорающийся горизонт, окутанная мягким золотом матового сияния восходящего солнца. Тёплый ветерок бесплотными пальцами касался выбившихся из причёски пшеничных локонов, донося до меня пьянящий, дурманящий аромат, вызывая безумное желание схватить её в охапку, окунуться в этот солнечный всполох, запутаться пальцами в шелковых волнах. Забыться в ледяной сладости её губ, утонуть в объятьях в которых, как в озере потонут все разногласия.
Она обернулась, окинув меня лениво-насмешливым взглядом, с плохо скрываемым ликованием таящемся в глубине её глаз. Я подошел к жене вплотную и указательным пальцем приподнял ее подбородок, прошипев в самые губы, не скрывая сарказма в голосе и иронии во взгляде.
- Как приятно видеть радость на твоём лице, любимая. Рискну предположить, что она вызвана, возможностью раз и навсегда безболезненно отделаться от опостылевшего супруга? – для меня это был праздный вопрос, потому как ответ на него не нуждался в озвучании, он был ясен еще до того, как был задан этот вопрос. – Никогда этого не случится, слышишь? Я никогда не позволю тебе уйти, только со мной, всегда идущим за спиной тенью, пойми это наконец и смирись.
Это не было предупреждением, а скорее бесповоротным утверждением. Я привлёк её к себе, целуя и прижимая с отчаянной страстью, ломая инстинктивное сопротивление ,послав все сомнения в Ад. Осознание того что она оттолкнёт меня с обыкновенным презрением, в очередной раз пошлёт к чертям или всадит кансаси в тело, делало поцелуй горьким с толикой тоски по ласкам любимой женщины.

Подавляю улыбку, наблюдая за такой редкой семейной сценой с участием королевской четы. Не балуют Аро и Сульпиция своих подданных проявлениями взаимных чувств. И от этого кажется будто подсмотрел что-то запретное, что-то не предназначенное для чужих глаз. Почтительно склоняю голову и прощаюсь.
- Милорд, моя королева, с вашего позволения...
Аро меня отпустил, а это главное. Теперь бы добраться до спальни, кинуть пару кредиток в сумку, завернуть в замшу сюрикены и исчезнуть. Афтон проиграл и по-хорошему настало время отыграться, но я знаю точно, что сейчас вопрос о нашей встрече стоит ребром. Как бы не заставил он меня пожалеть о моей пляжной выходке всеми доступными...кхм...средствами. Когда я захожу в свою спальню, комната уже залита нежными рассветными лучами. Есть ночь со своей магией, а есть раннее утро. Встречать его можно по-разному, и каждый способ по-своему приятен. Встаю у окна, наблюдая за пробуждением мира, неспешной поступью идущего навстречу новому дню. Хрупкие минуты покоя и абсолютной гармонии. Я люблю рассвет, но закат все же больше. Глухо стучит закрывающаяся дверь. Мне и оборачиваться не надо, я и так знаю, кто это. Мой муж собственной персоной.

Слова ехидные, глаза колючие, а на самом дне глухая тоска. Мне не вынести этого. Хочется заорать, завизжать так, чтоб разлетелись вдребезги все стекла, лишь бы не видеть этих красных зеркал, отражающих мне саму себя. Так больно. Душа на изломе.
Святые небеса, как можно выстоять против такого? Не потерять голову, не загореться желанием, не утонуть в любви, которая по-прежнему светится теплом в его глазах? Кто вообще способен не откликнуться на такой призыв? Только камень. От Афтона пахнет морем, песком и сандалом. Настойчивые губы заставляют уступить, требуют сдаться, спустить флаги и покориться, утягивают за собой в чувственный омут. Я упираюсь изо всех сил. Не потому, что не хочу этого. Как раз наоборот. Мне страшно. По телу проходит частая дрожь, еще немного, совсем чуть-чуть и... Дьявольщина, за что такое мучение? Руки взлетают и обвивают его шею. Тело прижимается кожа к коже, словно намагниченное. Слиться в одно, я знаю, как это может быть, я помню. Потом пожалею об этом. Мне все равно. Не важно кто мы, где мы, важно только то, что сейчас влажной лаской пульсирует между нами, только этот мужчина, целующий меня. Два стальных капкана на моей талии - его руки, и я, изогнувшаяся, тесно вжатая в это тело, потерявшая волю.
Тех, других, он тоже так целовал? - приходит отравляющая мысль. Рвусь что есть сил из этих рук, отскакиваю, словно ошпаренная. Пальцы нервно сжимаются, а глаза злые и... голодные.
Все дело в злости, в отчаянном бешенстве бессилия. Чем четче я понимаю, что сдаю позиции, тем яростнее начинаю защищаться. Так и сейчас. В моем голосе разве только сосульки не звенят. Холодная расчетливая сволочь снова вернула свои позиции.
- Ты проиграл пари. - равнодушно констатирую я. - И вот мое желание. Сейчас ты встанешь на колени и попросишь у меня прощения за то, что изменял.
Губы изгибаются в высокомерной улыбке, когда я вижу взбешенное ошарашенное лицо мужа.
- А ты как думал? Око за око, зуб за зуб.

Когда-то очень-очень давно Афтон спросил меня, не пожалею ли я, что обратила его. Я ответила: "Никогда." Сейчас даже под пыткой не сознаюсь, что не ошиблась тогда.

Черт! В который раз оказаться прижатой к стенке, что в буквальном, что в переносном смысле, начинало утомлять. Никакого разнообразия. Где воображение? Где фантазия? Черт тебя побери, Афтон, почему ты всегда рушишь мои планы? Ужасно не хочется опять пользоваться даром, слишком просто это, никакой игры в кошки-мышки. Да, я таю как воск от огня, когда вижу это выражение на его лице а-ля "Любой твой каприз, милая", да, у меня захватывает дух от мощного тела, прижавшего меня к стене, да, мне ужасно хочется еще раз пробежаться пальцами по бугоркам мышц, чуть царапая их когтями, Честно говоря, мне хочется еще много чего, но еще у меня цель, выбраться из этой комнаты раньше полудня и благополучно заметя следы, отправиться в Индию. Возможно издевка справится там, где потерял поражение холод.
- Главная твоя ошибка, Афтон, - надменно-насмешливо роняю я, - Что ты думаешь будто я по-прежнему нуждаюсь в тебе, - и добавляю ядовито. - Спешу тебя удивить, ты не единственный мужчина способный привлечь женское внимание. К чему эти уловки? Чего ты хочешь добиться? Лишний раз доказать мне, что не умеешь держать слово в пари, которое сам же и предложил? Что твое слово словно воздух не имеет никакого веса?
Святые небеса, сколько ехидства, а это еще только начало.
Упираюсь ладонями ему в грудь, пытаясь легонько оттолкнуть от себя. Один дьявол знает, какого труда мне стоит сдержаться и не послать все к черту, снова прижавшись к нему и растекаясь блаженством под поцелуями сводящих с ума губ.
- Давай, откажись выполнять условия и докажи мне еще раз, что твое слово не стоит и гроша. Одним разочарованием больше, одним меньше, какая разница, не так ли?
Браво, Челси, ты только что выиграла звание "Лжец года".

Я приехал.
А если по чести, то меня привезли.
Из тонированного в круговую такси вынимался медленно и осторожно, передвигая себя с достоинством тончайшего хрусталя.
Прощальный подарок Анастас нагнал нервную систему где-то на середине полета и то, что происходило со мной дальше, лучше не пересказывать. Хватит и того, что я всерьез пожалел о древней, удобнейшей традиции преодолевать расстояния в закрытых наглухо гробах, подальше от любопытного людского глаза.
Хороший разряд тока действует на незнакомый с последствиями алкогольной интоксикации живучий вампирский организм подобно длительному запою на человека. Доводилось мне когда-то пить такую кровь – приятного настолько мало, что думаю убийством, я оказал страдальцу неоценимую услугу.
Кто б меня сейчас упокоил из сострадания, а?
Приветствие охраны я предпочел не заметить, и высокомерно «проплыл» мимо, не растряся больной головы.
С дворецким же, увы, пришлось здороваться. По-моему это был единственный случай в его долгой жизни, когда потомственному служащему пришлось подхватывать своего Повелителя, что бы тот банально не клюнул носом плиты пола, попросту запнувшись о верхнюю ступеньку крыльца.
То, что тело болело это ерунда, а вот то, что оно творило что хотело, меня откровенно беспокоило.
Я то мчался на неприличных релевантных скоростях, то замирал истукан-истуканом, не в состоянии заставить себя и бровью шевельнуть.
Нервная система дурила.. в смысле регенерировала в который раз за последний месяц, и больше всего на свете я хотел сделать только одно – лечь. Желательно не утруждая себя следующим шагом.
И плевать, что об меня кто-нибудь запнется!
Иногда я ненавижу приличия. И не терплю муки выбора.
Что лучше – пойти по лестнице, рискуя кубарем скатиться прямо к ногам очередных незваных, но кем-то очень долгожданных гостей замка, или позволить лифту благополучно укачать своим незаметным для человеческого глаза подъемом?
Ответ прост – найти прибежище на том этаже, на котором находишься. А какое у нас самое редко посещаемое и спокойное место, где можно расслабиться на несколько часов, и быть уверенным что ни у кого не хватит ума искать тебя там? Именно…
Не отдав встревоженному слуге саквояжа, я направил стопы свои в самый прекрасный, самый желанный Тронный Зал на свете, что бы с комфортом растечься там на своем креслице, поглубже натянув на глаза белую фетровую шляпу и впав в полу медитативное состояние наконец-то разобраться где конкретно «сбоит» мой любимый организм.
И пусть думают что хотят! Если осмелятся конечно…

Когда я приехала в замок, уже близился рассвет. Ногти помимо моей воли отстукивали ритм по рулю моей ненаглядной машинки, позволяя волне непонимания и тихой злости выливаться в мир. Можно было бы наплевать на все: амазонки не так глупы, чтобы вдруг не с того ни с сего начать искать меня по всему свету, зная, что с одиночными представителями дело будет обстоять только одним образом. Нет. Это было бы несправедливо. Карающая длань может указать только на то виновного. Кажется, первый луч солнца даже успел нежно коснуться прядки моих волос, прежде чем я успела скрыться в стенах замка.
Милорд нашелся в тронном зале. И даже не смотря на то, что явно в нем было что-то не так, Немесида во мне проснулась и требовала возмездия. Но не в привычном понимании. Я прошла в середину зала и, отвесив формальный поклон, с едва заметной улыбкой на губах добродушно промурлыкала:
- Милорд, я так рада, что вы добрались до Вольтерры! Прекрасный день, не находите?
Чего не сделаешь ради крохотной возможности поглумиться как следует? Даже откопаешь на задворках настоящее счастье – как в детстве, когда мир кажется огромным и полным чудес. Как странно заставить себя чувствовать радугу внутри, ощущать безграничную радость и с благоговением смотреть на сидящее на троне существо.
- У меня для вас есть небольшой подарок, - быстро преодолеть расстояние от центра зала до трона, все еще активно и очень розово любя мир, и протянуть небольшую коробочку, мягко улыбаясь. – Думаю, вам очень понравится...
Отметить, как пальцы Маркуса довольно лениво взяли у меня красиво запечатаную коробочку с серебристым бантиком сверху, отступить от трона и потянуться как кошка, разомлевшая на солнце. Прекрасный день!
- Там духи. Те самые, которые привели вас в тот дикий восторг на Мальте, - все так же добродушно проворковать и с нескрываемым восхищением добавить: - Я подумала, раз они так вас воодушевили, что вы решили попросить амазонок уговорить меня проводить все свое время подле вас, то вы просто обязаны их иметь в наличии. Кстати, скоро должен приехать грузовик полный коробок с ними, так что Вы даже наверняка сможете устроить себе ванну с ними! Правда здорово?
Захлопать в ладоши, словно я пятилетнее дитя, и думать о том, чтобы только не засмеяться. Но смешинка так и хочет сорваться с губ, поэтому ее придется на секунду закусить, бросить игривый взгляд в сторону Маркуса и придыханием спросить:
- Кстати, могу я спросить, а как близко вы хотите меня видеть? Понятие близости такое растяжимое, а ваши мотивы не совсем ясны…

Перестук каблучков приближался. Гулко отдаваясь в пустой зале и не менее замутненной моей голове, он нес в эту часть замка наверняка что-то новое и, несомненно, что-то раздражающее.
Хотя бы потому что с «этим» придется говорить.
Перестук стих, не добравшись до меня каких-то пару-тройку метров.
Я приоткрыл левый глаз. Не удержался и открыл правый, потому что одному левому верить нельзя, левый всегда врет.
Пожалуй, сейчас лгали оба, потому что потревожившая мое благословенное уединение особа, обещалась как минимум несколько дней не напоминать о себе воочию.
Хайди.
Радостная до приторности.
Будто белены объевшаяся, если бы на вампиров действовал столь примитивный дурман.

Слов нет, какой прекрасный! А ведь действительно нет. Занятый инспекцией и скорейшим восстановлением нейронных нитей, речевой центр я неосмотрительно оставил на последок, так что…
Вместо того что бы паясничать самому, придется наблюдать как это делают другие. Молча и с достоинством, черт его дери.

В коробочку заглядывал с некоторой опаской – право слово, вот только сбирать себя по кускам после прямой детонации мне не хватало. На вес грамм сто тротила. На деле – не удивлюсь, что в красивый флакончик некая «помощница» услужливо нацедила нитроглицерин, уж больно «тепло» она ко мне относится в последнее время. Поэтому «духи» я предпочел рассматривать как можно дальше от главного своего органа. Мне на нем еще шляпу носить.

Донесли. Разумеется. И глядя на устроенный Хайди спектакль, можно твердо быть уверенным, что красок Алехандра не пожалела. Как истинный художник, добавила их в самые мелкие детали картины, несомненно рассчитанные привлечь внимание определенного ценителя. Что ж, Мори делает то, что от нее ожидается.

Очередная судорога настигает правую кисть и пальцы, в которых я так осторожно держал на просвете витой флакончик, подозревая все же увидеть в нем неположенную муть, неудержимо сжимаются. Хрупкое стекло взрывается радужными осколками, и под победный плеск небольшого густо пахнущего фонтанчика осыпается на плиты пола. По руке за манжету стекают действительно духи.
- Леди, не будьте столь неосмотрительны, - едва прорезавшийся голос мой низок и несколько хрипл, как раз подстать ее томному кошачьему мурлыканью, - Не задавайте вопросов, ответы на которые в действительности не хотите получать.
Пока доставал платок, что бы вытереть чересчур ароматизированную конечность, уронил с колен подарочную упаковку. Крышка, украшенная блестящим серым бантиком печально подскакивая на уголках, покатилась к ногам дарительницы.
- И, Хайди, кажется вы уже не в том возрасте, что бы придавать такое значение рядовым комплиментам? Или тут имеет значение кто их делает?

Подарок не оценили, просто раздробив флакон из венецианского стекла неаккуратным движением руки. Или же наоборот, решили надушиться по полной. На моем лице лишь отобразилась довольная ухмылка, когда зал наполнился ароматом. По большому счету, я уже сделала то, что хотела, и теперь могу спокойной удалиться, но меня останавливает та надменность, с которой Маркус, вытирая свою руку, произносит:

Я лишь поднимаю с каменного пола серебристый бантик и заботливо его расправляю, переходя уже на обычный серьезный тон.
- Конечно, для меня имеет значение, кто делает комплимент. Даже «рядовой» комплимент, сделанный уместно, бывает мне не только в радость. Однако если он сделан в такой форме, что оскорбляет меня как женщину, да и еще и тем, кто без причинно все время только и делает, что ни во что меня не ставит, я не стану его принимать, - на секунду замолчать, прежде чем сделать осторожный шаг вперед и вернуть законному обладателю злосчастный бантик. - Мне не нужна ваша благодарность или какое-либо признание. Но делать из меня предмет сделки – это унизительно. Каким садистским монстром надо быть, чтобы таким подлым способом попытаться ограничить чью-то свободу?
Немой вопрос, на который и ответа не нужно. Вот он сидит передо мной, этот самый монстр, который мучает меня уже неизвестно сколько времени своими словами, прикосновениями и действиями. Причем даже вроде тогда, когда он не рядом. Я лишь делаю тяжелый вдох, скорее по привычке, чем по необходимости, и уже не смотря на Милорда, делаю несколько острожных шагов обратно к центру зала.
- Хватит, Маркус. Я далеко не каменная, чтобы вечно прощать Вам такое отношение, - бросить серьезный взгляд в его малиновые глаза. - Если Вы будете продолжать в таком же духе, боюсь, что ни один вампир не сможет остановить меня, когда я захочу покинуть ваше общество. И да - спасибо, что воспользовались духами по прямому назначению.
Мой взгляд метнулся к осколкам на полу, и я усмехнулась.

Прижимая её к себе одной рукой за талию, другой зарывшись в волосы, обхватив затылок, я сминал губы жены, с яростью вторгаясь в сладкую влажность рта , резко и настойчиво, не предлагая и не спрашивая, пресекая малейшее сопротивление, подавляя его без жалости, наказывая длительную разлуку, требуя ответной ласки. Жажда с каждой секундой всё настойчивей нанизывала меня на своё остриё, ритмично разливаясь по телу волнами лавы, изматывающей истомы, заставляя сгорать, рассыпаясь пеплом одновременно. Давно исчерпавший все лимиты контроль бесследно таял, вынуждая полностью отдаваться во власть своего голода, будя монстра требующего утоления и кормящегося страстью, жаркими, беззастенчивыми, жадными объятиями. Словно услышав меня, Челси скользнула руками по моей груди, обвив ими шею, прижимаясь ко мне, изо всех сил, и мир словно сузился до шелковых губ, загорающихся все сильнее от соприкосновения с моими губами. Наслаждаясь покорной податливостью и вместе с тем настойчивым яростным откликом на мои ласки, я зарычал углубив поцелуй инстинктивно прижимая жену к себе еще крепче, желая чтобы она чувствовала реакцию моего тела на неё.
Челси вырвалась из моих рук, отскочив к стене, и тело протестующее заныло от образовавшейся пустоты, до боли перехватывающей дыхание, до безумного скрежета зубов. Я озадаченно смотрел в бездну её глаз, замечая, как злые и холодные языки пламени пляшут в зрачках.
.
- Пояснила она тоном соперничающим своей холодностью с ледниками Антарктиды

- Шелест изломанного ненавистью голоса резал не хуже ножа, только резал он душу. Её слова подействовали, как будто меня искупали в жидком азоте. В груди собирался тугой комок, ярости, медленно поднимавшийся вверх к горлу, грозя разодрать на его части вырвавшимся рычанием. Страсть и возбуждение никуда не исчезли, но отступили на второй план, уступая дорогу гневу. Воздух между нами уплотнился и был заряжен куда большей злостью, языки пламени которой разбрызгивались как расплавленные капли, грозящей сжечь всё вокруг.

- Не отражая никаких эмоций, просто будто бы констатируя очевидный факт, заключила Челси. Я молчал, созерцая супругу, усмиряя клокочущее во мне желание свернуть ее тонкую шейку
- Есть время шутить и играть, а есть минуты, когда нужно сказать себе стоп, любимая. Тебе стоит научиться их различать.
- Притворно мягко начал я, в два шага покрыв вновь образовавшуюся между нами дистанцию встав к жене вплотную, расположив ладони по обе стороны от ее головы, вдавливая тяжестью своего тело её в стену.
- Тебе не кажется, что эта игра затянулась?

Стоило приехать домой, что бы вновь выслушивать оскорбления в свой адрес. В прошлый раз по мне «топталась» Сульпиция, в этот раз «отметилась» Хайди. Популярность у женской части семейства просто бешеная.
Забавно.
Вставать не хотелось, но пришлось. Если бить, так бить наотмашь, а не всего лишь ласково поглаживать против шерсти, как это делают некоторые. А драку всегда предпочтительнее начинать твердо стоя на ногах, если это драка, конечно…
- Какая передо мной оказывается чуткая, нежная, ранимая женщина, - только вампир может «стелить» шаг над полом, скользя по многочисленным полосам солнечных лучей как смычок по скрипичным струнам, - Даже странно, что у нас с вами одна фамилия - Волтури. Видите ли, представительниц нашей семьи всегда ценили за ум и характер, а не за упругую попку и волоокий взгляд. Прошу вас, вспомните об этом, когда в следующий раз будете ставить личную свободу выше благополучия Клана.
Обойдя ее по кругу и вдоволь налюбовавшись на означенную часть складной фигурки, я уставился ей в глаза, тоже, между прочим, не лишенные завлекательной поволоки.
- А если бы вы дали себе труд задуматься, и сопоставить некоторые факты, то вероятно тоже пришли бы к выводу, что раз вас назначили на место мишени, то это, безусловно, для чего-то было нужно.
Давно ли я просто наслаждался беседой с этой женщиной? Давно ли мы просто танцевали с ней под неслышную музыку и мне даже в голову не приходило подбираться все ближе к черте, за которой сказанное будет откровенным не завуалированным оскорблением? А всего-то и требовалось разбудить во мне мужчину, с его взрывным темпераментом и постоянной жаждой доминирования.
А ведь я себя знаю. Я не успокоюсь. И можно сколь угодно долго и убедительно повторять себе что женщинами не интересуюсь ни в принципе, ни в частности, обмануться все равно не удастся.
Я хочу заполучить именно эту женщину в свое безраздельное пользование, вместе с ее капризами, наивной самоуверенностью, дерзостью и самостоятельностью, вместе с дурманящим ароматом ее кожи, к которому духи не имеют никакого отношения, с ее бритвенно-опасным для разума даром, с плотной шалью обмана, которая всегда тянется за ее легким перестуком высоких каблуков. Я хочу.. и если для этого придется заставить служить все известные мне кланы, лгать, убивать и предавать, если придется спалить весь мир в очищающем пламени какой-нибудь войны, что ж.. так тому и быть.
Кто мы, что бы бороться со своими желаниями?
- А благодарность оставьте пока при себе. Это не те ценности, которыми можно просто так разбрасываться скуки ради. Тем более, когда они вам уже не принадлежат.
Еще одно спокойное место замка которое, как известно, в солнечные дневные часы безусловно свободно – это крыша. И, кажется, я уже в состоянии туда забраться.

Мягко проворковала причина моего приезда, давя осколки флакона, как ничтожных мух. Вот так сюрприз! Теперь понятно: он понятия не имел, что я женщина до того, как я ему сказала об этом на Мальте. А я еще у него интересовалась, почему он не позволил мне пообщаться с тем клерком… Маркус буквально проскользил невесомой тенью по полу, преломляя лучи света, подающие в зал сквозь окна. Почему-то мне показалось в этот момент, что это двоякая метафора. Милорд может превратить солнечный день в темнейший ад, стоит ему только захотеть. И мне не надо об этом забывать.

Вот и мне странно, что у нас одна фамилия. Хотя у меня в документах значится другая. Да и приняли меня в клан, скорее всего, за особый дар, а не за все остальное.

Обойдя меня вокруг и рассмотрев меня словно лошадь на выставке, Маркус заглянул мне в глаза. «Ну, чего уставился? На мне узоров нет!» — раздраженно проворчал внутренний голос, стараясь скрыть свое изумление под напускной грубостью. В его малиновых глазах ясно читался дразнящий вызов. Похоже, он находил занимательным играть со мной.

Конечно, я думала. Тысячи разумных идей были просто выброшены. Если бы он заботился о благе клана, то скорее меня бы привязали к замку, а не к нему. И единственным объяснением, которое подходило под все факты, было то, что я была ему нужна. Вот только зачем? Неожиданно его взгляд изменился, и это новое чувство могло бы вызвать большой ужас и трепет, чем предшествующий вызов. В них появилось что-то… Какая-то неистовость. Голод. Гнев. Я не могла точно определить составляющие этого бурлящего сплава, так же как и отвести свой взгляд. Секунда, и передо мной снова каменная стена, которую невозможно прочитать.

- Тогда как Вы думаете, я должна отблагодарить Вас за то, что Вы соизволили думать, будто я какая-то послушная собачонка, что будет послушно находиться рядом? – на мгновение одарить морозящим взглядом, затем сделать шаг вперед, обдумывая мерзопакостный поступок. – В благодарность можно дать вам почувствовать, что значит быть близко…
Еще шаг вперед, и оказаться совсем рядом, ощущая запах его тела, его холодное тепло. И вдруг понять, что хочется прижаться к нему, прильнуть к его широкой груди, ощутить его прикосновение. Раздразнить и спровоцировать - интрига. Скрыть, что это доставляет удовольствие - притворство.
- Когда границы так хрупки…
Я приблизила своё лицо к его лицу на такое стратегическое расстояние, что длинные ресницы мягко касались его шершавой холодной щеки. И, довольно улыбаясь, медленно закрыть глаза…затем открыть и снова закрыть…Я мучила его, зная, что сладкая судорога сводит его тело, он в нетерпении: ему нужно всё сейчас, сразу, полностью, но нет - я действовала в соответствии со своим планом - мягко, медленно, но верно.
- И можно почувствовать чувствовать каждый нежный выдох своей кожей, - я, не оставляя ему шансов даже пикнуть, позволила теплому дыханью замереть на его шее. Возбуждение от ласки - чувственное наслаждение. Темный танец с закрытыми глазами. Медленное парение нежности. Это почти сильнее меня.
- Или предчувствовать прикосновение губ, дарящих ласку, очаровывающих, зовущих в неизвестный мне мир…, - прошептать прямо в его губы, позволить ощутить сладость поцелуя, едва коснувшись его своими губами, прежде чем резко отпрянуть, оставив любопытство неудовлетворенным. И тут же обдать холодом взгляда, так же резко отступить на безопасное расстояние и стоя там с некскрываемой насмешкой произнести:
– Вы правы, Милорд. Лучше оставить эту благодарность при себе. Вам она уж точно не принадлежит.

Значит, затеял интересную, увлекательную игру, призванную несколько разнообразить привычный ход времени, тщательно выбрал объект, водрузив на белокурую головку черную корону ферзя, и все-все учел, да? Досконально просчитал все возможные последствия? Правда?
Ну, раз так, то радуйся, Марк, жить действительно становится интереснее. Раз ты такой дальновидный, то стой теперь здесь, изображай из себя рыцарские латы, гулкие, давно ставшие декоративными, где внутри только пыль, паутина и скопившийся за века мелкий хлам. Стой, любуйся чужой наглостью и дави, дави в себе мутную волну, что рвется из самых глубин существа, из той давно забытой части сознания, в которую и самому-то порой страшно заглядывать. Дави, потому что если «это» прорвется в мир, то отчаянной опрометчивой девочке, что так опасливо прикасается к тебе, уж точно мало не покажется.
И даже не пытайся представить, что будет если ты прямо сейчас.. Потому что на этом коротеньком «если» ты остановиться не сумеешь, а пополнять список чужих побед откровенно унизительно. Даже если ты этот список завершишь.

Я предпочел этого не услышать. На фоне едва сходящего оцепенения, когда она наконец-то наигралась и оставила мое бренное тело в покое, вопрос о правах владения был не актуален. Полагаю, у нас еще будет время обсудить его детальнее.
- Леди Хайди, в следующий раз, когда вам снова захочется «потискать» меня, пожалуйста, предупредите об этом заранее. Возможно, мы даже выберем для этого более подходящее место, чем Тронный Зал. – В моем голосе участие пополам с улыбкой, - Но все же, я бы настоятельно советовал вам наконец-то завести себе любовника. Говорят, что романтические привязанности излечивают женские суицидальные наклонности. Думаю, это будет верно и в вашем случае.
Провести ладонью по щеке, будто стирая с лица прикосновение ее ресниц, оправить манжету левого рукава, бросить мимолетный взгляд на правый и убедиться в их полной симметричности, вернуться к трону, что бы подобрать с пола совершенно позабытый саквояж, и снова повернувшись к своей собеседнице приподнять кончиками пальцев поля шляпы:
- Добро пожаловать домой, Хайди. Честь имею.
И наконец-то отправиться на выход, наверх, на крышу, что бы обдумать происходящее и возможное. Потому как в присутствии такого раздражителя, мыслить здраво оказывается совершенно не возможно.
С чем тебя, Маркус, и поздравляю.

Один - ноль в пользу девочек. Едва прикрытое самодовольство и эта показанная ершистость - ох, ну просто бальзам на мою душу! Во истину говорят, что женщина — слабое, беззащитное существо, от которого просто невозможно спастись! Бегите, Милорд, бегите. Вы еще не раз пожалеете, что поступили так со мной. Вот только интересно, а извещение присылать в письменном виде за три дня до совершения акта прикосания?
- салютует он на прощанье, прежде чем повернуться спиной и сделать несколько шагов в сторону выхода.
- Всего хорошего, Милорд! – радостно звучит мой голос ему в спину. – И не беспокойтесь! Я сегодня же озабочусь поисками любовника!
Проводив до его взглядом до выхода, я осмотрелась. Почему-то стало пусто. Пронзительная тишина в миг опустилась на Тронный Зал. И только сильный аромат духов напоминал о том, что тут только что произошла небольшая стычка. Оставив позади весь наш разговор, я решила подняться к себе и обдумать как следует, что мне делать дальше.
Хах! Пожелания Маркуса – закон. Еще не хватало, чтобы он подумал, что я к нему пристаю. Я ведь не покрываюсь дрожью от взгляда или от прикосновения, чувствуя запах кожи, его запах. И не посылаю ему взгляды, которые невозможно раскодировать словами и описать четырехстопными ямбами. Ведь не посылаю! Стоило только Маркусу появиться перед моим взором, как собственные чувства приводили в смятение, и я не могла понять их. Мне вдруг вспомнилось тепло его кожи, и мое странное желание оказаться в его объятьях, которое вспыхнуло как внезапная искра, которое пробежало как капля смолы, выступившая на горящем дереве и падающая в пламя.
К моменту, когда в ходе длительных переговаоров с собой я таки решила, что, наверное, Маркус в чем-то прав, я уже была в своей комнате. А прав он был в одном: я слишком долго уже одна. Пора разнообразить свой досуг. Даже если это будет просто марионетка, которая будет подчинена моей воли на пару дней. Идеальный мужчина! Хм, как раз! Можно даже выбрать кого-то их стражи, чтобы далеко не ходить…
Решив, что идеальный мужчина может и подождать полчаса, я позволила телу расслабиться под теплыми струями воды и насладиться ароматами ванили и пачули. Закутавшись в полотенце, я начала обдумывать самый сложный вопрос, ответ на который даже я не знала: что надеть?

Ее слова догнали меня на самом пороге. И .. не оставили равнодушным.
«О чем ты думал, Марк, раздавая подобные советы? Уколоть хотел? А кого?»
Любовник это правильно, но.. это чертовски не удобно и хлопотно. Хорошо бы, что бы она остановила свой выбор на человеке, его хоть съесть можно и то польза. С вампиром слишком много забот – сохнуть не привлекая внимания он явно не сумеет, а оборотень.. Этих экзотических животных в нашем замке дальше сторожевой будки никто не потерпит. Наследственная аллергия, так сказать.
За неделю моего отсутствия в Вольтерре практически ничего существенно не изменилось. Лира все так же была возмутительно жива и даже до обидного здорова, не пережив за это время ни единого покушения на свою не слишком ценную шкуру. Если так пойдет и далее, то, пожалуй, я разочаруюсь не только в ней, но и в этических устоях своего семейства.
В воздухе носилась мармеладная сладость чужой страсти, с явным привкусом семейных скандалов. Потратив один лестничный пролет, окончательно убедился, что радоваться семейным неурядицам братьев мне не придется. Виновниками липкого, холодного аромата оказались Челси и Афтон. И если к последнему у меня не было никаких вопросов, то Челси явно требовала особого внимания. Не все можно прощать.
Чем выше поднималось солнце, тем светлее становилась лазурь небес. В полдень, когда прямые лучи будут хлестать по зеленым горам Италии, камень и кровля замка раскаляться до нестерпимых людям пределов. И даже легкий бриз с далекого моря не сможет уберечь чувствительную человеческую кожу от пламенных солнечных объятий. Когда крыша уподобится адской сковороде, улицы города вымрут на сиесту, и ни кому не придет в голову поднимать взгляд вверх и гадать, что же там так сияет в обесцвеченной выси – флюгер или разлегшийся на парапете вампир.
Мне нравилось здесь греться. Мне нравилось здесь размышлять. Здесь было слишком высоко, что бы чувства оставшихся там, внизу, могли всерьез взбаламутить ленивый и четкий поток мыслей. Именно здесь, среди каменной крошки зубцов и изредка залетающих слишком глупых, что бы быть боязливыми, птиц, я мог разобраться с собой. Здесь рождались и просчитывались многоходовые интриги и более краткосрочные пакости, здесь я систематизировал знания, разбирал по песчинкам свои воспоминания и некоторые, что признавались вполне общедоступными, переводил в приемлемый для любого любопытного телепата вид.
В этом месте было только два недостатка – слишком долго было на него взбираться и отвратительно скучно спускаться обратно. Поэтому с крыши я обычно.. прыгал. Когда-то здраво рассудив, что несколько десятков минут неспешного и полного достоинства нисхождения по галереям замка, положенных одному из старейших вампиров в мире, не сопоставимы по ценности и полученному удовольствию с легким скольжением по черепице и парой мгновений свободного падения, я выбрал именно этот путь. И с тех пор четко придерживался его, если конечно никто посторонний не был осведомлен, где я в данный момент провожу свой досуг.
Если что-то дано тебе природой, надо этим пользоваться. Надо летяще бежать по коньку галереи, соединяющей донжон и жилое палаццо, надо сворачивать на северо-восток, чтобы проскользнув меж декоративных башенок оказаться в той стороне замка, где внизу разбит ухоженный сад, куда выходя окна жилых покоев и где предусмотрена архитекторами прошедших времен чудная терраса, на которую, впрочем, как и на расположенные ниже балкончики, наша охрана старается лишний раз не смотреть, дабы не увидеть чего-нибудь изрядно неподобающего и опасного для собственной жизни. Терраса, которую нужно пересечь осторожной тенью, время от времени пользуясь как укрытием гостеприимством временно пустующих покоев, и с которой вполне уже можно прыгать на землю, где снова придется надевать на себя маску скучного зануды и с черного входа идти в дом.. Впрочем, падать можно и с самого донжона – вреда здоровью не случится, но тогда на земле останутся вмятины и осколки брусчатки, а зачем привлекать к себе лишнее внимание, не так ли?

Сегодня мне не думалось. Сегодня мне не сиделось на месте, и даже не хотелось себя заставлять. Сегодня здесь мне было скучно, потому что некуда было деть среди воздушной пустоты кипучую силу, а небесам было безразлично мое возмущение.
Белокурая бесовка вырвалась из «малохоженной» части сознания и вольготно расположилась среди хлама забот текущих. И когда она успела взять себе столько воли?
От неуместных мыслей во все времена существовала только одна действенная панацея – работа. До изнеможения, которое с нашей видовой выносливостью наступит еще ой как не скоро. Так что трепещи любимый клан, Маркуса обуял трудовой порыв, кому-то наверняка выльющийся боком. Опять же, сеньора Маргарита Фабретти где-то бродит, а от Деметрия никаких известий, да и в родном доме не все так гладко как хотелось бы.

Я попался с поличным.
Обыкновенно пустой покой, через который некоторые прыгуны собирались срезать путь, что бы сразу выйти к библиотеке, а не блуждать через все крыло, в этот раз радовал распахнутыми створками французского окна, и не только…
Движение женщины рождается у бедра. Возникает легким покачиванием, когда изящная длинная ножка совершает шаг, волной скользит по косым мышцам очаровательного плоского животика, волнующе вздымает упругую полную грудь, целомудренно прикрытую густой завесой влажных локонов, отдается трепетом жилки на изумительно красивой шее и замирает в искристой капельке на пушистых ресницах. Той самой капельке, которая растревоженная взмахом, срывается вниз, уподобляясь пресной слезинке, скатывается по жемчужно-белой щеке, ласкает шею и прячется в ямочке между ключиц, что бы встретиться там с одной-двумя своими товарками, сбежавшими с влажных прядей, и уже вместе с ними в едином порыве продолжить свое путешествие через ложбинку груди, вырваться на просторы шелковистой кожи, едва не угодить во впадину первородной нити и, счастливо избежав, ее столкнуться с кружевной преградой, которую при должном упорстве можно обойти и тогда…
Я отвернулся. Всякой выдержке может прийти конец, особенно если сознательно потворствовать этому.
В углу у окна стоял стол. Темного дерева с янтарными всполохами лака, с аккуратной стопкой белой бумаги в открытой папке, с прижатой малахитовым пресс-папье пачкой конвертов и бронзовой фигуркой разлегшегося на ветке каменного дерева леопарда. Приятно сознавать, что некоторые Леди все еще и работают за закрытыми дверьми в своих комнатах, особенно за такими замечательно широкими, добротными, прочными столами…
Поймав себя на весьма недвусмысленной оценке этого, казалось бы, такого невинного, предмета обстановки, я только и смог что усмехнуться краешком губ. Безнадежно, это не лечится даже повышенным трудоголизмом. И пора бы тебе, Марк, все же уходить отсюда, так же незаметно и неслышно, пока тебя не обнаружили и не обвинили в преднамеренном вторжении и сознательном подглядывании за переодевающимися барышнями. Вдохновенно мокрыми после принятия ванны и совершенно неотразимыми по сути своей. К которым ты, древнее чудище, не имеешь права даже прикоснуться, а можешь только еще раз бросить на последок один коротенький взгляд…что бы встретиться в зеркальном отражении с ее фиолетовым взором.
Неловко? Не то слово.
Невыносимо и безвыходно, кроме как.. шагнуть в комнату. И прежде чем по нервам вместо ее изумленного удивления ударит оглушительным возмущением преодолеть разделяющее вас расстояние, слитным движением развернуть ее к себе и обхватив ладоням лицо, поцеловать эти упрямые нежные губы. Не так легкокрыло дразнящее, как делала она на Мальте или ярусом ниже, а так как давно хотелось тебе самому. Что бы все дурацкие мысли о собственном достоинстве и гордости хоть на секунду вылетели из ее головы. Что бы хоть на мгновение она сумела покориться и довериться. Что бы хотя бы на один удар беспокойного глупого человеческого сердца она почувствовала насколько тебе невыносима сама мысль о том, что кто-то другой может с ее полного позволения вот так же терзать эти полные соблазнительные губы.
И растягивая секунды в вечность, в стремительно пустеющем сознании как спасение твердить себе: «Не сметь, не сметь, не сметь, не сметь…»
Не сметь даже думать, насколько было бы прекрасно сейчас провести ладонями вниз вдоль линии позвоночника, приподнять ее легкую, прижать сильной спинкой к стене или к зеркальной двери шкафа, оградить ее от действительности всем своим существом, так плотно что бы ощутить малейшие изгибы ее тела.
Не сметь даже представлять, насколько восхитительно было бы сейчас увлечь свою добычу вниз, на мягкий ворс ковра, завладеть ею без остатка или, опрокинув ее на себя, самому стать жертвой.
Не сметь даже желать, что бы ты сделал, если бы до этого злосчастного стола не было так невыразимо далеко…
Не сметь двинуться и свести на нет то крохотное расстояние, что все еще разделяет вас. Не сметь шевельнуть рукой, что бы обнять ее, потому что точно знаешь, что этот порыв совершенно и безвозвратно губителен для тебя.
А можно, слегка отстранившись и заглянув в глаза, шепнуть ей:
- Это к вопросу о благодарности.
И можно, такой толикой переведя дух, снова припасть к своему источнику. И целовать, целовать, целовать, слегка поглаживая, будто массируя, подушечками пальцев ее виски и скулы, острые кончики бровей и крохотные ямочки под самыми мочками ушей, зная что даже если в следующий миг она начнет бешено сопротивляться, то у тебя все равно останется этот ничтожный миг. А с толком потраченный миг это очень долго. Это практически вечность. Да.

«В следующий раз надо просто выбрать джинсы и не мучиться», - мелькает мысль где-то в сознании, как только я замечаю силуэт на фоне деревьев, отражающийся в зеркале. И я успеваю лишь ощутить удивленное замешательство, прежде чем фигура с нескрываемой решительностью умудряется проникнуть в комнату. Он подошел мягко, но я не смогла придумать ничего лучше как замереть на месте мраморной статуей. И в следующее мгновение почувствовать легкое прикосновение его рук к щекам и похолодеть, испугавшись его ласки. А потом было лишь теплое самоуверенное прикосновение его губ к моим. Чувства словно вихрем подхватили меня, заставив забыть, что на мне сейчас только тончайшее кружево нижнего белья. Я все еще пребывала в замешательстве. Сердце, только что ушедшее в пятки при его внезапном появлении, вдруг подпрыгнуло. Это было нечто яростное, неистовое, неукротимое. И в тоже время безумно ласковое и нежное. Бесстрашно языческое, хотя дневной свет и придает всему происходящему некую невинность. Необходимое.
Я могла лишь смотреть на него, разрываемая между желанием быть к нему ближе и страхом перед тем, что могло бы случиться, подчинись я этому желанию. Первые несколько секунд у меня даже и мысли не возникло о сопротивлении. Потом руки сами взметнулись, и я уперлась в его плечи, пытаясь ненавязчиво оттолкнуть, повинуясь зову разума. Какая наивность! С тем же успехом я могла бы пробовать сдвинуть скалу. Маркус знал, что я могу воспользоваться даром. Знал, что могу в любой момент воспользоваться его невниманием. Знал, что со мной опасно играть в такие игры. Сильный, властный мужчина, который живет по правилам, которые он сам устанавливает. И спорить тут практически бесполезно…

И не успела я понять, что он имеет в виду, как его губы в очередной раз приникли к моим. Это было сладким соблазном: его губы как крылья бабочки скользили по моим губам, заставляя ощущение реальности отступить на второй план. Все исчезло. Остались лишь поцелуи. Быстрые, жадные, скользящие страстью по опаленной дыханием коже. Губы дьявола. Его нежность. Опьяняюще дразнящие губы. Они вызывают дрожь и легкое покалывание в кончиках пальцев, согревают застывшую кровь. Сопротивление им бесполезно и мои руки обвивают его шею, пальцы погружаются в волосы. Внутри разлился нестерпимый жар, вызывающий тяжесть и томление. Я так и не смогла уловить момент, когда это нежное прикосновение переросло в пьянящий поцелуй. Как будто пронеслось электрическое торнадо, и вот я сама уже покорно прижимаюсь к его стальному телу, оставляя между нами ненадежный барьер материи.
Ненавижу эмпатов. За то, что они знают, когда ты испытываешь слабость. За то, что скрыть от них свои ощущения невозможно. Я хочу слишком многого здесь, сейчас. Но в сознании все еще вертится подлая мысль, что все это – лишь игра. Мне ничего не остается, кроме как, мягко смотря в глаза и продолжая находиться в опасной опьяняющей близости, почти беззвучно с иронией прошептать:
- Вы пришли, чтобы помочь с выбором любовника или чтобы предложить свою кандидатуру?