pumpkin: 23.03.16 23:22
LuSt: 24.03.16 09:33
— Он всерьез об этом думает.
Говорю по телефону с Холли. Прошла неделя после Гран-при Европы, и подруга только что сказала, что Саймон планирует заменить Луиша другим пилотом. На квалификации он показал плохой результат, а на гонке врезался в болид Наоки Такахаси, допустив дурацкую ошибку на старте.
— Поверить не могу, что он так обойдется с Луишем, — потрясена я.
— Он бизнесмен, Дейзи, и должен делать то, что правильно для команды, — логично поясняет подруга.
— Да, но что для нее правильно? Неужели команда хочет остаться без Луиша?
— Ну… — Холли колеблется. — Мне кажется, нет.
— Вот именно! Они все любят Луиша! И не вынесут потери еще одного пилота! — На глаза наворачиваются слезы, но я быстро их смаргиваю.
После нашего последнего разговора я проверяла в Интернете, муссировал ли кто-то еще из гоночной среды слухи о намерениях Саймона насчет Луиша, и в ходе поисков наткнулась на коллективную фотографию пилотов перед гонкой в Германии. Они обнимали друг друга за плечи во время минуты молчания в память об Уилле. Некоторые из них — Кит Брайсон, Нильс Брёден, Антонио Аранда — выглядели так, будто сейчас расплачутся, но Луиш единственный стоял с понурой головой, не в силах смотреть в камеру.
Не знаю, как он вообще может садиться в болид… Вот что самое сложное в этом, да и в любом другом спорте: продолжать им заниматься после гибели товарища.
— Ты ему передала то, о чем я просила? — спрашиваю я у Холли.
— Кому? Луишу?
— Ну да.
— А что ты просила? — виновато уточняет она.
— Значит, не передала.
— Прости, забыла.
— Ладно, проехали. Но, пожалуйста, передай ему от меня привет и наилучшие пожелания.
— Конечно, передам, — с теплотой в голосе обещает она.
Несколько дней спустя я снова ей звоню.
— Ну что, говорила с Луишем?
— О твоих наилучших пожеланиях?
— Ага, — улыбаюсь я.
— Нет, еще не было случая.
О.
— Он не показывается в штаб-квартире команды, — объясняет Холли. — Почему бы тебе ему не позвонить?
— О нет, это исключено, — отметаю я.
— Почему нет?
— Нет. Просто не могу.
— Что ж, я ему передам, что ты о нем думаешь.
— Значит, он все еще в команде?
— Да. Пока что да, — зловеще произносит Холли.
— Следующая гонка в Бельгии?
— Ага. Через неделю. — Пауза. — Ты не думала вернуться?
— Нет.
— Я очень скучаю, — снова говорит она.
— Я тоже.
— Фредерик позавчера о тебе спрашивал. Сказал, что место тебя ждет, если ты пожелаешь к нам присоединиться. Саймон его поддержал.
— Правда? Вместо меня никого не наняли?
— Нам помогает персонал из лондонской службы Фредерика и Ингрид, но на постоянную должность никого не взяли. После твоего отъезда я опекаю Саймона и пилотов, но с радостью уступлю тебе эту почетную обязанность.
— Это вряд ли.
— Почему?
— Нет желания тесно работать с пилотами, если… — обрываю я фразу. Не хочу озвучивать: «Если среди них нет Уилла».
— Понимаю, — шепчет Холли и в отчаянии добавляет: — Пожалуйста, Дейзи, возвращайся.
На секунду закрываю глаза, держа у уха телефон и вслушиваясь в голос подруги. Я так по ней соскучилась! Здесь все совсем по-другому. Я и раньше никогда не была счастлива в Нью-Йорке, а теперь, познав настоящее счастье, чувствую себя так, будто больше никогда не буду счастливой. Имеет ли это смысл или нет, но таковы единственно возможные слова, подходящие для описания моего нынешнего состояния.
— Думаю, прошло еще мало времени, — говорю я. На этот раз разум взял верх над чувствами.
— Точно? — проверяет она.
— Да.
Вечером отец присоединяется к нам за ужином — с самого моего приезда такое редко случалось. На самом деле в основном я ем не дома или вообще не ем, потому что сидеть с мамой за столом и молчать невыносимо. Отец вновь заводит речь о работе в фирме Мартина.
— Он предлагает тебе выйти девятого сентября, — сообщает отец. Через неделю с небольшим.
— Я уже говорила, мне это неинтересно, — угрюмо отвечаю я.
Он приподнимает бровь и сверлит меня взглядом. Отвожу глаза. Никогда не могла долго играть с ним в гляделки.
— Просто из любопытства, что ты намереваешься делать дальше? Ты ведь не можешь постоянно прятаться в комнате.
— Если не хочешь меня здесь видеть, я уеду.
Некоторое время он молчит, но когда вновь открывает рот, слова звучат язвительно.
— И куда же ты уедешь?
— Не знаю! В Англию. В Италию.
— Италию? — смеется отец. — Италию?
— Да! Поживу у бабушки! — Тут же ухватываюсь за эту идею.
— Ха! В ее лачуге? Ты там и дня не выдержишь.
— Откуда тебе знать, что я выдержу, а что нет? — огрызаюсь я. — Могу тебе сказать, что последние несколько лет я не слишком-то шикарно жила.
— Ну конечно, — кривится он.
— Это правда! И я очень хочу пожить у бабушки! Ты вообще бывал у нее дома? Там чудесно!
— Чудесно? Не смеши. Это убогая хибара. Один бог знает, почему она там живет. Да и вообще до сих пор жива, если уж на то пошло.
— Стеллан!
Я резко разворачиваюсь и вижу мамино потрясенное лицо. Она редко ему перечит. Ножки стула с визгом едут по паркету, и я вновь переключаюсь на отца.
— С меня довольно. — Он швыряет салфетку на тарелку, и я смотрю, как белое полотно пропитывается соусом. — Ты! — указывает он на меня. — Девятого сентября ты выйдешь на работу к Мартину, а иначе ни цента от меня не получишь! Никогда! — И покидает столовую.
Сижу, крепко сжимая кулаки. Сердце колотится. Только отец может меня до такого довести. Ненавижу его. Ненавижу.
Встаю, скребя стулом по полу.
— Дейзи, сядь, — приказывает мама. Никогда не слышала, чтобы она говорила так твердо, и поэтому застываю на месте.
— Я пойду в комнату, — неуверенно отвечаю я.
— Доедай свой ужин. — Мама берет нож и вилку.
Но меня внезапно охватывает ярость, и вряд ли мама способна сказать или сделать что-то, способное меня тут удержать.
— Нет! — кричу я и выбегаю из столовой.
Я не пойду работать к Мартину! Можно вернуться в Англию и пожить у Холли… Эта идея кажется все более привлекательной. Или же остановиться у бабушки. Составить ей компанию. Как он посмел назвать ее дом хибарой? И почему она живет в таком ветхом доме, когда у ее зятя столько денег?
Останавливаюсь, разворачиваюсь и возвращаюсь в столовую. Мама как раз встает из-за стола.
— Почему, черт возьми, бабушка живет в горах в этом доме? — требую я ответа. — Когда идет дождь, там протекают крыша и стены, но у нее нет денег на ремонт! Это отвратительно! Ты же ее дочь! Как ты могла?
Мама спокойно смотрит на меня и садится.
— Отвечай! — настаиваю я.
Она отвечает по-итальянски. Удивительно — она никогда не разговаривала со мной на этом языке, но на этот раз начала, и приходится сосредоточиться, чтобы не дать непривычному языку общения сбить меня с толку.
— Она не согласна брать у меня деньги, — объясняет мама.
Секунду молчу и возражаю, тоже по-итальянски:
— У меня она их тоже не берет, но ты ведь ее дочь! Она должна знать, что ты купаешься в деньгах!
— Но ведь они не мои, Дейзи.
— Как же, не твои. Ну, то есть, да, это он ходит на работу, но ты ведь обеспечиваешь ему тыл. Ты тоже их заработала!
— Да, но мама так не считает.
— Даже если так, какая разница? Почему она не позволяет тебе помочь? Или это папа не разрешает тебе ей помогать? — закипаю я. — Это он, да?
Я злая до чертиков, но мама помогает мне остыть.
— Не в этом дело, — спокойно говорит она, поднимая руку. — Твоя бабушка не хочет иметь никакого отношения к твоему отцу — моему мужу. Она лучше будет жить в нищете, чем примет его помощь.
— Но это безумие. Еще пара лет — и стены обрушатся, погребя ее под собой!
Мама испуганно смотрит на меня.
— Не знала, что все настолько плохо.
— А стоило бы! Почему ты не знаешь? Почему, черт возьми, ты не съездишь ее проведать? — И почему раньше эти вопросы не приходили мне в голову. — Ты вообще летала на похороны дедушки?
— Конечно, летала! — рявкает она.
— Правда? Когда? Что-то я не помню.
— Ты была с друзьями в Хэмптонсе.
— Но я не знала, что ты полетела! Почему ты не позвала меня с собой? Ты ведь знала, что я не откажу!
— Да, я…
— Что? Почему?
У нее бегают глаза, и она с трудом подбирает слова.
— Мне… нужно было поехать туда… одной.
— Но почему? Не понимаю!
— О Дейзи… — вздыхает мама.
В замешательстве смотрю на нее.
— Расскажи!
Она смотрит на меня, и в ее глазах я вижу боль. Потом отводит взгляд и твердо отвечает:
— Просто хотела провести время с мамой, побыть рядом с ней, не беспокоясь о тебе. Ясно?
Качаю головой.
— Нет. Дело не в этом. Есть что-то еще. О чем ты умалчиваешь?
— На сегодня хватит. — Она встает и выходит из столовой.
— Нет, не хватит! — Иду за ней в кухню. — Выкладывай, что происходит?
Кандида моет посуду. Настороженно смотрит на нас и торопливо исчезает. Наверное, она испугалась, услышав, что мы говорим на другом языке. Вероятно, и не подозревала, что в нас есть итальянская кровь.
Мама отворачивается от меня к дальней стене.
— Эй! — кричу я. Подхожу к ней и разворачиваю лицом к себе. В ее глазах слезы и… что-то еще. Страх? — В чем дело? Ты должна мне рассказать. Обязательно.
— Ладно, — говорит она.
— Ладно? — Я удивленно отступаю на шаг назад.
— Ладно. Пойдем прогуляемся.
— Прогуляемся? Одни?
— Да, одни.
— В такое время? — Уже девять вечера. — Без охраны?
— Да.
Невероятно — так непривычно с ее стороны, — но я соглашаюсь.
В лифте, едущем вниз, мы молчим и так же молча идем по улице. Только завернув за угол, откуда не виден наш высотный дом, мама начинает говорить.
— Однажды я ушла от твоего отца.
Я удивленно поворачиваюсь к ней. Она смотрит вдаль, словно затерявшись в своих мыслях.
— Когда? — спрашиваю я.
— Еще до твоего рождения.
— Когда вы жили в Англии?
— Да. Хотя я поехала обратно в Италию.
— К бабушке?
— И дедушке, да. Они были рады моему возвращению. С самого начала были против нашей свадьбы. Утверждали, что у него дурная кровь.
Я знаю, что они имели в виду.
— Почему же ты за него вышла?
— Думала, что люблю, — вздыхает она. — Наверное, я влюбилась в придуманный образ. Тогда я училась в Англии в университете, была стипендиаткой.
— Я и не знала, что у тебя есть высшее образование. — Внезапно в голову приходит мысль, что я вообще много чего не знаю о маме. — Что изучала?
— Английский. — Она слегка нетерпеливо взмахивает рукой. Я отклоняюсь от темы. — Была у меня одна подруга, добрая девушка из богатой семьи, которая пожалела бедняжку с гор. Однажды она вытащила меня на вечеринку в частный клуб ее отца. Мы разоделись в пух и прах — она одолжила мне наряд. Сидели на барных стульях и пили мартини. — Кошусь на маму и вижу, как она ностальгически улыбается. — И тут пришел твой отец. Он был так красив и хорошо одет. Он… положил на меня глаз, как сказала бы ты. Хотел пригласить на свидание. Я была польщена и согласилась.
— И что потом? — не терпится мне. Очень интригующая история.
— Мы слегка… увлеклись, — с трудом произносит она.
— В каком смысле?
Она набирает в грудь воздуха.
— Вы занялись сексом? — предполагаю я. Мама тут же укоризненно на меня смотрит. Мы никогда не обсуждаем интимные дела. Не такие у нас отношения. — На первом свидании? — Она не отвечает, но внезапно мне все становится ясно. — И ты забеременела мной, — хмуро заканчиваю я. Значит, это я виновата, что она была вынуждена выйти замуж. Но ее следующие слова ввергают меня в шок.
— Не тобой.
Я резко останавливаюсь и гляжу на нее, не в силах идти дальше.
— Тогда кем? — задыхаясь, спрашиваю я.
— Наверное, тут не место об этом говорить. — Она обводит рукой улицу: тротуар, навес дешевого итальянского ресторанчика.
— Ну вот еще, — возмущаюсь я. Меня подташнивает. — Рассказывай.
— На двадцать второй неделе случился выкидыш. Пять с половиной месяцев, — добавляет мама, видя, что я пытаюсь сосчитать в уме, и печально довершает: — Это был мальчик.
— То есть, у меня почти был брат?
Она кивает.
— И вы тогда уже поженились?
— Да. Всего за месяц до выкидыша. Живота еще не было видно. Твой отец был раздавлен. Он всегда хотел сына. — Она виновато глядит на меня, и я тут же вспоминаю, что отец сказал, когда мне было всего лет пять или шесть: «Жаль, что ты не мальчик».
— И после меня вы не пытались больше завести детей?
Мама смотрит вдаль.
— Пытались. Все беременности закончились выкидышами.
— Все беременности? — в ужасе не свожу я с нее глаз.
— Их было шесть, но все выкидыши случились в первом триместре. Пол других детей мы так и не узнали.
— А что насчет меня? Почему меня удалось доносить? — Дурацкий вопрос, и я не ожидаю, что ответ ей известен, поэтому вздрагиваю, когда мама внезапно кажется взвинченной. — Мама?
— Идем дальше. — Спешу за ней по тротуару, желая услышать, что было дальше. Наконец она продолжает: — Мне казалось, будто он меня ненавидит.
Растерянно смотрю на нее, и она поясняет:
— Я не родила ему сына.
— Но это же не твоя вина!
— Он так не считал. Хотел попытаться снова. Прямо сразу. Но случился еще один выкидыш. Потом я какое-то время не беременела, и он просто стал желчным и затаил обиду.
— Но как ты с этим жила? Тебе ведь и самой пришлось несладко.
— Еще бы, — просто отвечает она. — «Несладко» — это совсем не то слово. А жить с его ненавистью… Это было слишком.
— И ты ушла?
— Да.
— И, говоришь, это было до моего рождения? — От быстрой ходьбы дыхание сбилось.
— Примерно за десять месяцев до него.
— Ух ты. Значит, тебя ненадолго хватило?
Она качает головой, и ее лицо искажает гримаса боли.
— Что такое?
В свете уличных фонарей я вижу слезы на ее глазах. Останавливаюсь: меня внезапно осеняет. Она тоже останавливается и поворачивается ко мне.
— Он мне не отец, да?
Мама не говорит, не кивает, не качает головой. Просто смотрит мне в глаза, и время как будто замирает.
— Не знаю, — наконец выдыхает она.
— Не знаешь? — дрогнувшим голосом переспрашиваю я.
— Не знаю, — подтверждает она.
— Как так? — Чувствую, что вот-вот разрыдаюсь, и желчно выплевываю: — Кем он был? С кем ты трахалась?
— Он был моей детской любовью.
— Фу! — кричу я, задетая знакомым выражением.
Мама настороженно глядит на меня, но мой гнев не так силен, как желание докопаться до правды. Тяжело дыша, жду, когда она продолжит.
— Мы встречались и расстались перед моим отъездом в Англию. Он рассердился, когда ему стало известно про мой отъезд, и сказал, что не станет меня ждать. Между нами осталось много неразрешенных вопросов.
— Поэтому ты поехала домой и переспала с ним, будучи замужем за моим отцом?
Она не отвечает.
— Ну же, — подталкиваю я. — Что случилось потом? Ты поспешила в Англию?
Она качает головой.
— Он приехал за мной.
— Кто? Мой отец?
— Да. Хотел помириться. Хотел меня вернуть.
— А что насчет бедного Как-его-там?
Мама пожимает плечами.
— Я была замужем и чувствовала, что обязана вернуться с мужем в Англию.
— Да к черту обязанности! — ору я. — Почему ты не поступила так, как подсказывало сердце?
Я так растеряна: порой я на ее стороне, порой против. Не знаю, что и думать.
— Мое сердце разрывалось, Дейзи. А потом, поняв, что снова беременна, я почти ожидала выкидыша. Но его не случилось.
— Нет, родилась я. И, готова поспорить, «папочка» был безумно рад своей малышке, — язвительно цежу сквозь зубы я.
— Он был счастлив, — говорит мама.
— Но все еще хотел сына.
— Да.
— А ты его так и не родила.
— Нет, не родила.
— Известно ли ему о другом мужчине? — горько интересуюсь я.
— Его звали Андреа.
Со свистом втягиваю воздух, услышав имя человека, который мог бы быть моим отцом.
— Нет, — отвечает мама на вопрос. — Я так ему и не рассказала.
— А… Андреа знает обо мне?
Мама снова качает головой.
— Не думаю. Но не уверена.
— Может, мне стоит сделать тест на отцовство? Выяснить, кто мой настоящий отец? Возможно, получится с ним познакомиться?
— Он умер.
От этих слов меня пробирает дрожь.
— Умер?
— Да. Я об этом услышала, когда полетела на похороны твоего дедушки.
Меня как будто придавили каменной глыбой. Я не в силах идти дальше.
— Я на него похожа? — тихо спрашиваю я.
Мама внимательно на меня смотрит и наконец качает головой.
— Нет, ты похожа на меня.
Мы глядим друг на друга, и у обеих по щекам струятся слезы.
— Не понимаю, почему ты не ушла от отца, ведь он всегда относился к тебе с таким пренебрежением…
— Я думала, что поступаю правильно. Ради тебя.
— Нет, неправильно, — мотаю я головой.
— Но ведь у нас ничего бы не было! — печально вздыхает она.
— У меня и сейчас ничего нет, — внезапно злюсь я. — Деньги мне не нужны и никогда не были. Мне просто хотелось расти в счастливой семье, которая бы меня любила.
— Мы тебя любим.
— Не смеши. Не надо лгать, чтобы меня защитить. Ручаюсь, за эти годы ты не раз меня обманывала, но я это не ценила и не уважала.
Она молчит.
— Почему бы тебе не уйти от него сейчас? — наконец спрашиваю я. — Ты можешь найти новую любовь, счастье…
Мама уверенно качает головой.
— Нет. Теперь моя жизнь здесь. И мне все нравится. У меня есть все, о чем я мечтала.
— Что именно? Последняя сумка от Гуччи и модные туфли от Прада? — усмехаюсь я.
— Они делают меня счастливой, Дейзи.
Смотрю на нее, пропитываясь разочарованием, и внезапно понимаю. Она любит деньги. Любит богатство. Она привыкла к такой жизни.
— Я привыкла к такой жизни. — Она говорит теми же словами, что только что пронеслись в моей голове. — Я не могла вернуться. Ни в Италию, ни в горы. Мне нравится в Нью-Йорке.
Она попала в капкан богатства. Теперь я ясно это вижу. Но не позволю тому же самому случиться со мной. Никогда.
По возвращении в квартиру иду в спальню и звоню Холли.
— Разрешишь мне пожить у тебя?
— Да! — визжит она. — Тысячу раз да! Когда возвращаешься?
— Дай мне несколько дней на сборы.
— Ты же знаешь, что в эти выходные мы в Бельгии?
— Да, конечно. Возвращаетесь в воскресенье?
— Ага.
— Тогда я могу прилететь в тот же день… — думаю я вслух.
— Если прилетишь в Хитроу примерно в это же время, можем взять один кэб на двоих. Посмотрю время на билетах и напишу тебе смс.
— Круто. — Пауза. — Мои вещи все еще у тебя?
— Конечно. Стоят в лофте. Поставлю сумки в твою спальню.
— То есть, ты не отдала их на благотворительность? — с улыбкой уточняю я.
— Черт, нет. Кем ты меня считаешь, Лорой? Ой, прости, неудачная шутка.
Молчу.
— Дейзи? — нерешительно спрашивает она. — С тобой все будет хорошо?
— Не знаю, Холли. Но я попробую.
SOLAR: 24.03.16 10:17
iren-a: 24.03.16 10:51
Magdalena: 24.03.16 10:53
Еленочка: 24.03.16 10:57
Кьяра: 24.03.16 11:03
LiLinochka: 24.03.16 11:21
Svetlaya-a: 24.03.16 12:19
Stella Luna: 24.03.16 12:25
ma ri na: 24.03.16 12:36
Nimeria: 24.03.16 13:06
Nadin-ka: 24.03.16 13:26
Irisha-IP: 24.03.16 14:35
amelidasha: 24.03.16 15:20