Lunnaya:
Девочки, всем привет!
Давно все хочу написать, но никак, уже опять эмоции притупляются... Я в августе перечитала "Поединок соперниц"

В очередной раз получила массу впечатлений что называется))) Эмоции опять бурлили, хотелось тут высказаться очень! Сейчас не знаю уже как получится... Во-первых, когда я первый раз читала, я была больше заинтересована в происходящих события, да всегда наверное так, читаешь-глотаешь книгу, что там будет дальше, быстрее-быстрее. Когда второй раз читаешь, уже сюжет знаешь и спокойно вдумываешься в разные мелочи и пр.пр. Старалась вот как-то прочувствовать эмоции каждого персонажа.
Очень мне запомнились две сцены, о любви скажем так

Когда Гита в своей башне переживает за Эдгара (когда начались погромы, и была вероятность гнева короля), как она замечательно думает о нем, лишь бы с ним все было хорошо, пусть рядом с ним другая женщина, лишь бы он был жив, здоров! И Эдгар когда мечтает о Гите в шкафу с материалом для платья, какие чудесные переживания! Я прям балдела)))
Еще вспоминая наши споры об Эдгаре...тряпка ли он, типичный ли муж-любовник и ходок по бабам?! Я вот все таки решила, что он не такой. Если внимательно прочитать книгу, то можно заметить что он не спал с двумя своими женщинами одновременно, и даже в голове в общем-то этого не допускал. Да, наверное в самом начала, когда он уже был обручен и жил с Гитой, странновато, на что он все таки рассчитывал в дальнейшем? К сожалению, этот вопрос остался за кадром, почему конкретно Гита ушла, что он ей предложил... Но они расстались на тот момент. И дальше он честно жил с женой. Даже когда принял роды и признал ребенка, он там оказался случайно, не пытался потом приезжать или еще как-то искать встреч с Гитой. И только когда решилась вся ситуация с Бертрадой, когда они обоюдно решили просто жить рядом без всяких отношений и сексуальных естественно тоже, только тогда Эдгард позволил себе вспоминать о Гите и потом поехать к ней. Короче не было никаких метаний между двумя женщинами, вотЬ!
Ну и еще немного взорвать мозг

Я нашла небольшой ляпчик. Когда Бертрада разговаривает с Ансельмом про Гая, они не знают кто он, они говорят просто рыцарь и крестоносец живет в замке. И Ансельм ее спрашивает мол красив ли рыцарь, и думает что-то типа неужели Бертрада решила очаровать сэра Гая. Но только позже он догадывается кто этот рыцарь, как же он мог так думать?)))) Еще я считаю "ляпом", то что Гита узнав, что Бертрада объявилась в графстве, именно в этот момент на 7 месяце беременности решила срочно прокатится в свою башню! Это не логично вот вообще ни разу!!! Ну понятно что сюжет требовал, но это бросается в глаза... Ну и на десерт, меня постоянно мучал вопрос что такого Эдгар делал в постели с Бертрадой, что она всегда думала что он ее ужасно развращает?

В книге написано что однажды он ее мммм ну вы поняли сзади, и это было очень унизительно...всего однажды! Вот что, что он делал все остальное время развратного, прям не могу даже себе представить!!!

Вот я блин извращенка!
Короче говоря, очень мне все понравилось! Не судите строго)))))
...
ayrin:
» Отрывок из романа "Лазарит. Тень меча"
Отрывок из нового романа Симоны Вилар — "Лазарит. Тень меча"
Глава 3
В ту ночь Мартин долго не мог уснуть: сквозь решетку окна светила луна, вдали лаяли бродячие псы, духота теснила грудь. Но не это заставляло его метаться в постели: после свидания с возлюбленной его душа была переполнена, плоть пылала, сердце оглушительно стучало. Рыцарь мечтал о Руфи, о том времени, когда они будут вместе и он наконец-то избавится от одиночества.
Он обретет близкую душу, станет членом большой и дружной семьи, и никто не будет видеть в нем чужака. Мать и брат девушки не против их союза, значит, можно убедить и других, прежде всего самого Ашера бен Соломона. Это нелегко, покровитель Мартина очень непростой человек, но простые люди и не добиваются столь высокого положения, какое занимает этот богатый, влиятельный и пользующийся всеобщим уважением иудей.
Вместе с тем для Ашера нет ничего важнее семьи, и если семья окажется на их с Руфью стороне, он не станет мешать их счастью. Да, он суров, порой неумолим, его поручения подчас требуют нечеловеческих усилий. И все же даян никейской иудейской общины иначе относится к сироте, выросшему в его доме, чем к прочим помощникам, и временами выказывает ему самое дружеское расположение.
Мартину удалось забыться только на рассвете. Его никто не тревожил, и спал он долго, глубоким и безмятежным сном. Прежде всего потому, что нигде он не чувствовал себя в такой безопасности,
как здесь, в этом знакомом до мелочей доме. Так повелось с тех пор, когда он впервые попал к этим людям в качестве приемыша и вскоре поверил, что наконец-то обрел семью, которой не безразлична его судьба. И какие бы испытания ни готовила ему жизнь странника и воина, он всегда возвращался сюда, как в тихую гавань.
Рыцарь проснулся, когда солнце стояло высоко. Слуга сообщил, что Сабир и Эйрик уже здесь. Эйрик храпит в отведенной ему комнате, утомленный бурно проведенной ночью, а Сабир расположился в дальнем конце опоясывающей дом галереи и совершает полуденный намаз, обратившись лицом к Мекке.
После омовения и завтрака Мартин, облачившись в легкие свободные одежды, направился в покои Ашера бен Соломона: приглашение было передано ему одному, и это значило, что покровитель намерен поручить ему нечто необычное.
Минуя галереи и переходы просторного дома даяна, он снова поразился его великолепию. Стены покрыты золоченым декором, на панелях — затейливая вязь изречений древних мудрецов, за занавесями, в нишах, — низкие диваны, заваленные шелковыми подушками, ноги утопают в драгоценных коврах из Шираза. Прислуги нигде не было видно, из сада доносилось только мелодичное журчание фонтана и шелест листвы, и от этого тишина казалась еще более глубокой. И это в шумной, крикливой, пыльной и душной Никее!
Поистине, этот народ умел окружать себя удобствами и благами, неведомыми другим племенам. Но иначе и быть не могло: дом еврея — его крепость, житница, источник радости и счастья. Здесь забываются все страдания и унижения, выпавшие на долю гонимого и презираемого народа.
У входа в покои Ашера бен Соломона Мартин приподнял тяжелую, расшитую серебром занавесь и ступил в прохладный полумрак. Дневной свет проникал сюда сквозь листву глициний и плюща, оплетавших решетку оконного проема. Полумрак казался зеленоватым, драпировки вдоль стен слегка колыхались от движений воздуха, и казалось, что ты внезапно оказался под водой.
Даян сидел за столом у окна, перед ним лежал свиток Торы.
— Да пребудут с тобой мир и благословение, мальчик мой, — приветствовал он вошедшего.
— Да умножится это благословение на тебе и на твоей семье, мудрый Ашер бен Соломон, — сдержанно поклонился рыцарь.
Он поцеловал руку покровителя и опустился на диван напротив. Несмотря на все свое самообладание, Мартин был напряжен: он понимал, что откладывать разговор о Руфи не следует. Другого подобного случая может и не представиться. В то же время он испытывал некоторую робость перед Ашером — возможно, уходящую корнями в его сиротское детство.
Ашер развернул свиток.
— Эта книга веками ограждает мой народ от духовного вырождения, невежества и варварства. Из века в век сыны Израиля подвергаются гонениям и пребывают в презрении. Участь наша нелегка. И все же мы — избранный народ, так как не нуждаемся в посредниках между нами и Всемогущим. Пусть иные ощупью бродят во тьме, тщетно полагаясь на слова лжепророков, нам же дозволено непосредственно созерцать лицо Его и чтить Его заповеди!
Даян был известен своим цветистым красноречием. Мартин знал об этом и молча слушал, зная, что за этим вступлением последует длинный перечень бедствий, унижений и зол, которые доводится претерпевать евреям.
Так и случилось, но сегодня Ашер бен Соломон в особенности обрушился на франков. Эти варвары, — объявил он, — не обладающие никакими добродетелями, кроме бессмысленной храбрости, лгут во всеуслышание, что народ Израиля якобы запятнал себя кровью того, кого они в своем заблуждении именуют Сыном Божьим! И каких только злодеяний они не приписывают детям Сиона: дескать, евреи не только умертвили Мессию, но и насмехаются над святым причастием, обирают добрых христиан, отравляют колодцы и совершают убийства христианских младенцев, чтобы на их невинной крови замешивать тесто для своих опресноков. Священнослужители франков призывают с кафедр всячески порочить евреев, дабы те беспрестанно чувствовали свою греховную вину и в конце концов обратились к истине Христовой, отвергнув свою веру.
Мартин молчал. Все это ему приходилось слышать не единожды. Но сейчас горячность его наставника имела какую-то скрытую причину. Возможно, дело в том, что Ашер, зная, что Мартин, постоянно живущий в окружении христиан, мог впитать то, что говорилось в их кругу, и заколебаться. А ведь он был ближайшим доверенным лицом даяна, и тот хотел полагаться на него во всем, без каких-либо оговорок и сомнений.
О, если бы Ашер бен Соломон ведал, как мало было веры в Мартине! Жизнь в окружении людей, принадлежащих к различным религиям и конфессиям, убедила его в том, что не высшие силы, а сам человек принимает решения, опираясь на свою волю, силы и ум. Другое дело, что именно евреи были к нему добрее других; он испытывал глубокую симпатию к этому трудолюбивому и предприимчивому народу, который умудрялся подняться даже будучи низвергнут в бездну, вызывая зависть и ненависть своих гонителей.
— Я позволю себе прервать вас, учитель, — наконец произнес он, стараясь не смотреть на изумленно вскинутые брови даяна. — Ваши слова полны истины. Я немало размышлял об этом и пришел к выводу, что для меня пришло время стать одним из вас. Принять на себя заповеди Торы, обрезание, очиститься в микве и перед лицом всего мира стать правоверным иудеем.
Строгое лицо Ашера бен Соломона застыло. Отвернувшись к окну, он принялся растирать ладонь левой руки большим пальцем правой — жест, как было известно Мартину, выдававший его волнение или смятение. Но когда даян заговорил, голос его звучал ровно:
— Известны ли тебе, Мартин, законы Ромейской империи? В согласии с ними, того, кто совершит обрезание христианина, могут осудить как за насильственное оскопление.
— Но кто об этом узнает?
Ашер слегка наклонил голову, тень от крупного носа легла на его сухие губы, и стало казаться, что они искривлены скептической усмешкой.
— Мальчик мой! То, о чем ты говоришь, не может меня не радовать. Душой ты с нами, в этом нет сомнений. Однако тебе часто приходится путешествовать, жить среди назареян, а там… там всякое может случиться. И если о том, что ты обрезан, станет известно — не поздоровится не только нам, но и тебе.
Мартин коротко вздохнул, лицо его побледнело, резче проступила линия скул. Пора. Сейчас он скажет о самом главном.
— Дорогой друг и учитель! Уже более десяти лет я выполняю для вас ту опасную работу, для которой вы меня предназначили. Мне было всего пятнадцать лет, когда вы открыли мне, ради чего ввели меня в свой дом и не жалели средств, чтобы сделать меня искусным воином, проводником и лазутчиком. Вы ничего не скрыли и дали мне понять, что если я откажусь служить вам, вы отпустите меня на все четыре стороны, и знания, которые я приобрел, станут мне подспорьем в дальнейшей жизни. Я смогу стать рыцарем, наемником, толмачом, послом, придворным — кем угодно, но бедствовать мне не придется. Тогда же вы объяснили, какие трудности и опасности ждут меня, если я останусь с вами. И, поразмыслив, я сделал выбор, ибо с детства был привязан к вам и любил вашу семью. С семнадцати лет я служу вам — не по принуждению, а по доброй воле. За это время я стал очень состоятельным человеком…
Мартин умолк. Он говорил с необычной для себя горячностью, расхаживая по покою. Ашер искоса следил за ним, поглаживая бороду и слегка кивая, словно в подтверждение его слов. Далее Мартин поведал, что, разбогатев, приобрел виллу с садом в Константинополе и поместье в окрестностях Никеи, регулярно приносящее солидный доход. Да что там говорить — Ашеру бен Соломону известно все о положении дел и состоянии своего воспитанника, так как Мартин вложил немало средств в его предприятия и начинания.
И все же волнение молодого человека оставалось загадкой для его покровителя до тех пор, пока Мартин не начал жаловаться на одиночество. О да, у него много дел, он редко имеет досуг, но и не стремится к праздности, ибо в то время, когда он не занят поручениями даяна, душу его охватывает тоска. Что толку от самого великолепного дома, в котором тебя никто не ждет, кроме слуг?
Ашер бен Соломон выпрямился, откинув голову так резко, что венчавшая его поседевшую шевелюру кипа едва не упала на каменные плиты пола.
— Ты решил жениться?
Его глаза остановились, словно он вглядывался в себя.
— Вот, значит, как? Ты одинок, привязан к моему роду, хочешь жениться, а перед тем упомянул, что хотел бы пройти гиюр и стать иудеем. Помнится, Иосиф однажды шутливо заметил: мол, ты не сводишь глаз с нашей красавицы Руфи. И что же из этого следует? Ты хочешь породниться со мной, Мартин?
В горле у рыцаря мгновенно пересохло, словно он только что пересек пустыню. В этот миг он испытывал неописуемую слабость, ему даже пришлось опуститься на прежнее место на обтянутом полосатым шелком диване.
— Хорошо, что это сказали вы, а не я, — наконец проговорил он. — Может, я бы так и не осмелился, ибо безмерно вас почитаю и помню, каким вы нашли меня в приюте у госпитальеров. Но ведь с тех пор многое изменилось, не так ли?
— Верно, — кивнул Ашер бен Соломон. — Ты действительно наш, тебя любит моя семья. Что касается Руфи…
Мартин пылко воскликнул:
— Смею уверить, если бы я не питал надежду на взаимность со стороны вашей дочери, я бы не стал даже заговаривать об этом. Спросите ее! Евреи не поступают со своими женщинами так, как принято у назареян, — они считаются с их волей и желаниями.
Порыв ветра тронул вьющиеся растения на окне, по лицу Мартина побежали причудливые тени. Ашер бен Соломон видел, какой неистовой надеждой горят глаза этого молодого человека. И сам пристально разглядывал его, словно не узнавая.
Какая мощь таится в этих широких плечах! Как великолепно вылеплена шея, как горделиво посажена голова! Ни у кого из его соплеменников нет столь величавой осанки, как у этого потомка северных воинов. В детстве волосы Мартина были светлыми, как овсяная солома, но с возрастом потемнели и приобрели мягкий каштановый отлив. Все в нем изобличает европейца. Черты лица приятны и соразмерны: крепкий подбородок, высокие скулы, прямой нос. Легкая горбинка на переносье — след давнего перелома, — придает лицу мужественности.
Да, его приемыш вырос и стал красивым мужчиной, могучим воином. Слишком красивым, как порой с досадой думал Ашер. Некогда, углядев в прецептории госпитальеров белокурого ребенка, он хотел превратить его в своего лазутчика в среде христиан. Но шпион не может обладать столь яркой и приметной внешностью. Человек, выполняющий тайные поручения, должен быть неприметным, как мышь, и столь же незапоминающимся.
Однако и красоте Мартина нашлось применение: со временем он научился пользоваться своей мужественной привлекательностью в интересах дела. Сердца дам, среди которых были очень влиятельные и высокопоставленные особы, с легкостью открывались перед ним, и они охотно помогали пригожему христианину там, где любой мужчина заупрямился бы или отступил. Но совсем иное дело, если речь идет о его дочери. Сейчас Мартин готов смирить гордыню и умолять его о милости и благословении на брак. Согласен ради этого даже обратиться и стать евреем. Но выгодно ли это Ашеру бен Соломону?
— Я не готов сейчас говорить с тобой об этом, — признался даян, отводя взгляд и снова принимаясь потирать ладонь левой руки.
Затем он развернул свиток и, найдя нужные главу и стих, негромко прочитал: — «Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать…»
Даян сделал паузу и закончил, пропустив несколько стихов:
— «Время любить, и время ненавидеть».
Взгляд его оторвался от свитка и остановился на лице молодого человека. Тот понял.
— Вы не хотите говорить со мной о Руфи… И это значит, что у вас для меня новое поручение. — Мартин резко выдохнул воздух, словно освобождая место в груди: — Что ж, не будем терять время и перейдем к делу. Однако… Во имя Бога Авраама, Исаака и Иакова, не забывайте того, о чем я вас просил. Мне нужна Руфь!..
Отрывок из нового романа Симоны Вилар — "Лазарит. Тінь меча"
Розділ 3
...Його сині очі несподівано зблиснули кригою.
«Усі вони такі, — Ашер бен Соломон мимоволі зіщулився під пильним поглядом лицаря. — Ця варварська гординя… Хлопчик каже, що просить, а насправді, вимагає і погрожує. Та й давно це вже не хлопчик, а воїн, рішучий і небезпечний. Недурно Сінан, старець гори Масіяф, отримав від мене стільки золота за те, що з Мартіна зроблять безстрашного воїна і вбивцю».
Справді: Мартіна не варто гнівати. Тому даян майже благодушно промовив:
— Мені потрібен час, друже мій, щоб дібрати для відповіді достойні слова. Адже Руф… Вона, немов пальмова гілка, що вінчає свіжою зеленню мої сивини! Як батько я хочу для неї лише добра. І щойно я переконаюся, що шлюб з тобою стане якнайсприятливішим для неї і для всієї нашої сім’ї, я не перешкоджатиму вашому щастю.
Ашер бен Соломон скоса поглянув на лицаря і, впевнившись, що після його слів Мартінове обличчя пояснішало, змінив тон:
— А зараз, друже, до справ…
І даян нагадав Мартіну про його недавню мандрівку до Англії. Надійні люди повідомили очільнику нікейської общини про доволі сладне становище євреїв у цій країні. За колишнього монарха Генріха Плантагенета вони мали багато свобод і привілеїв: голова англійської єврейської общини, Аарон із Лінкольна, тривалий час обіймав посаду королівського радника, а заможні купці не раз позичали Генріхові чималі суми. Натомість король дозволив англійським євреям вільно торгувати на території всіх своїх володінь і без обмежень стягувати відсотки. Та коли змінюється влада, різне може статися. Тому по смерті Генріха передбачливий Ашер вирішив не зволікати й послав на острови Мартіна, який мав перебувати в Лондоні в личині лицаря-храмовника і втрутитися, якщо тамтешнім євреям знадобилась би допомога.
Однак Аарон із Лінкольна вирішив, що побоювання Ашера бен Соломона перебільшені. Коли настав час коронації Генріхового сина Річарда, багато євреїв приїхали в Лондон, сподіваючись щедрими дарами здобути прихильність нового монарха. Адже ні для кого не таємниця, що Річард гостро потребує грошей для організації нового хрестового походу, тож, вочевидь, милостиво прийме купецькі дари й засвідчить привілеї синів Ізраїля.
Хоч як це прикро, але сталося саме те, від чого застерігав голова нікейської общини. Аарон із Лінкольна виявився цілковитим бовдуром. У натовпі, що зібрався з нагоди коронації, до євреїв-дарувальників, які чекали своєї черги наблизитися до трону, почала чіплятися агресивна чернь, поповзли чутки, начебто юдеї замислили щось недобре, і на них накинулася знавісніла юрба. Ця подія стала поштовхом до погромів єврейських будинків по всьому Лондону: боргові грамоти євреїв-лихварів знищували, а їхніх дружин та дітей викидали на вулиці.
— І це в день коронаційних урочистостей! — гарячкував Ашер. — Воістину в цього монарха серце не лева, а гієни, бо він наклав свою залізну лапу на синів Авраамових, назвавши побиття євреїв справою такою ж богоугодною, як і винищення сарацинів!
— Не можу з вами погодитися, — заперечив Мартін. — Я був там, бачив усе на власні очі й готовий стати на захист англійського короля. Гнівався він не на євреїв, а на вчинений черню безлад під час коронації. Він наказав негайно припинити це неподобство й направив загони воїнів розігнати заколотників, які плюндрували єврейські будинки…
Мартін і сам був у складі одного з таких загонів. Йому вдалося відвернути кровопролиття й вивезти за межі охопленої заворушеннями столиці кілька єврейських сімей, щоб згодом переправити їх до Фландрії. Для Мартіна, вбраного в білий плащ храмовника, це було не так уже й складно. А відразу по тому вийшов указ Річарда, яким було заборонено переслідувати євреїв у межах його держави.
— Ти його захищаєш? — насупився Ашер. — Річард Англійський на це не заслуговує. Нагадаю також, що, рятуючи жалюгідну жменьку лондонських євреїв, ти самовільно покинув країну, залишивши без захисту безліч наших одновірців за межами столиці.
Мартін відвів очі. Даян мав усі підстави йому дорікати. Він справді поїхав з Англії невдовзі після того, як король Річард захистив євреїв. Крім того, монарх створив так зване «Єврейське казначейство», покликане спостерігати за торговельними операціями єврейських купців і розв’язувати суперечки між юдеями та англійцями. Не було жодного сенсу залишатися в гнилій Англії. Йому й на думку не спало відвідати графства, хоч би й той-таки Лінкольншир, щоб перевірити істинне становище євреїв.
На жаль, щойно Річард відплив на континент, як сталая трагедія: у містах Східної Англії чернь повалила на єврейські квартали. Марно намагаючись знайти захист у королівських замках, багато євреїв загинуло, а дехто волів накласти на себе руки, перш ніж оскаженілий натовп їх розтерзає.
— Неможливо передбачити все, — стиха промовив Мартін.
На що Ашер бен Соломон холодно заперечив:
— А я саме цього й прагну. І Бог благословляє мої зусилля, адже мені вдалося чимало зробити.
Мартін це знав: очільник нікейської общини лише кілька останніх років захистив, відвернув небезпеку й надав можливість облаштуватися у відносно безпечних місцях тисячам братів по вірі. Його ім’я благословляють у синагогах і на Сході, й на Заході.
— Настає час нових випробувань для мого народу… — помовчавши, глухо промовив даян.
І розповів про те, що невдовзі після того, як султан Саладін підкорив державу, створену хрестоносцями на Святій землі, він дозволив євреям повернутися на землю їхніх предків. Там їх називають «зіммі», але не чинять тиску; саме тому швидко зросла алія на землі Ерец-Ізраель, куди Мойсей колись привів свій народ. Нині знову волоцюги й грабіжники з хрестами на плащах підняли прапори, і юрми кровожерних франків рвуться заволодіти гробницею свого лжепророка.
Наближається війна, і хтозна, чи буде вона успішною для Саладіна. Адже могутні сили великих західних держав уже на шляху в Левант. Усевишній чітко вказав, на чиєму він боці, безславно занапастивши найнебезпечнішого з очільників хрестоносного воїнства імператора Фрідріха. Його загони, спантеличені смертю вождя, повернули назад, і лише купка фанатиків, попри хвороби і втрати, змогла дістатися до землі, яка ще недавно називалася Єрусалимським королівством. Але два інших правителі — Філіп Капетінг і Річард Плантагенет — не зраджують своєї обітниці позбавити від влади ісламу Палестину та її священні міста. І якщо це станеться…
— Горе нам! Навіть уявити страшно, що чекає на євреїв у тій землі в разі перемоги франків. — Ашер бен Соломон скорботно сплеснув руками. — Сподіватися на їхню милість — це чекати, коли лев ляже поруч з ягням. О, чи буде покладено край полону Ізраїлю!..
Важко дихаючи, Ашер замовк...
...