Симона Вилар

Глава 1
18 августа 1191 года. Акра

Схватка рыцарей получилась просто великолепной! Всадники съехались в самом центре ристалища, раздался грохот удара, и кони поединщиков взвились на дыбы в мареве поднятой пыли. В какой-то момент показалось, что оба противника вот-вот рухнут вместе с лошадьми, но умелые наездники смогли справиться с храпящими животными и через миг скакали в разные стороны арены.

Копья обоих при ударе разнеслись в щепки.

— Воистину победа на турнире в значительной мере зависит от мастерства всадника, — говорил магистр ордена Храма Робер де Сабле. Он сидел в ложе трибун подле маршала Уильяма де Шампера и со знанием дела обсуждал только что происшедший поединок. — Если участники схватки снова будут признаны равными, то… О! Что я вижу! — Магистр подался вперед. — Увы, рыцарь Обри де Ринель потерял стремя!

Маршал де Шампер тоже посмотрел в ту сторону, куда ускакал его родич Обри, но ничего особого не заметил — противники разъезжались, оставшись в седлах, на трибунах галдели зрители, оседала поднятая во время схватки желтоватая пыль. Однако Уильям мог чего-то и не учесть: с отрочества служивший в ордене Храма, где по уставу не позволялось выступать на турнирах, он не был посвящен в тонкости рыцарских игрищ. Зато новый магистр Робер де Сабле, который до вступления в братство тамплиеров слыл отменным турнирным поединщиком, мог знать особые правила рыцарских состязаний.

И он пояснил де Шамперу:

— Как бы прекрасно ни выступал сегодня ваш родич Обри де Ринель, в этом поединке его признают проигравшим. Говорю же — при сшибке он потерял стремя!

А при равной по доблести и мастерству схватке это считается поражением. Вы огорчены, мессир Уильям? Де Шампер пожал плечами. Он недолюбливал Обри де Ринеля, мужа своей сестры Джоанны. По сути, будучи рыцарем ордена Храма, он вообще должен был держаться в стороне от своей родни, ибо для храмовника семьей являлись только его орденские побратимы. Но так уж вышло, что в последнее время Уильяму пришлось общаться с сестрой и ее супругом, что, однако, не доставляло ему удовольствия. Уж лучше жить по привычному для него орденскому порядку, сражаться за веру против сарацин, заботиться о нуждах собратьев-тамплиеров, всегда быть готовым к походу, но вышло так, что эти прибывшие в Святую землю родичи то и дело вынуждали его вникать в их проблемы, переживать и обременяли хлопотами.

Увы, сестрица Джоанна умудрилась вступить в любовную связь с засланным к крестоносцам шпионом, а ее муженек оказался содомитом. Что может более опорочить рыцаря, воина Христова, как не содомитские пристрастия? Что может стать бо`льшим позором, чем распутство сестры? И Уильяму предпочтительнее всего было просто забыть о навязавшихся ему родичах, держаться от них в стороне. Однако честь рода де Шамперов не позволила ему отмахнуться от прегрешений родственников, и он приложил немало усилий, чтобы скрыть бесчестные связи обоих супругов: сестру он попросту запугал и заставил повиноваться, а ее мужа едва ли не силой вырвал из объятий любовника, привез в лагерь крестоносцев под Акру и сурово следил за ним. И если Джоанна еще вызывала в душе Уильяма смутные опасения, будучи безрассудной, как все женщины, то Обри в последнее время вел себя вполне достойно: учтиво держался с супругой, в окружении рыцарей короля Ричарда вел себя дружелюбно и приветливо, слухи о его наклонностях удалось пресечь, да и на нынешнем турнире Обри отличился, войдя в десятку лучших поединщиков. Пока его только что не лишил выигрыша этот неизвестный воин-мусульманин, решивший откликнуться на призыв герольдов, приглашавших на воинские состязания всех желающих.

Турнир под Акрой был устроен по приказу короля Ричарда Львиное Сердце. Уже более месяца победители-крестоносцы оставались в Акре на побережье Леванта в ожидании, пока султан Саладин выполнит обговоренные при сдаче города условия. За это время воинский пыл многих рыцарей Христа пошел на убыль, они расслабились, отдыхали, бездействовали. И вот, чтобы поднять дух армии, Ричард устроил на равнине перед стенами завоеванного города турнир.

Задерживали армию крестоносцев в Акре и находящиеся у них в плену сарацины из захваченного акрского гарнизона — более двух с половиной тысяч воинов, эмиров, опытных военных предводителей, за которых Саладин обязался заплатить выкуп в размере двухсот тысяч золотых динаров. По условиям сдачи Акры также было обговорено, что султан отпустит и христиан, томившихся в плену у сарацин. Кроме того, Саладин обязался вернуть крестоносцам их великую святую реликвию — Истинный Крест, на котором некогда был распят Спаситель. Крест был утерян крестоносцами после поражения армии Иерусалимского королевства при Хаттине, и это крайне удручало всех верующих. Пока же условия и обмен пленниками не были выполнены, между крестоносцами и сарацинами существовало перемирие, оказавшееся куда более продолжительным, чем рассчитывали поначалу.

Сперва срок был назначен на начало августа, однако Саладин попросил некоторой отсрочки, ввиду того, что еще не сумел собрать оговоренную сумму выкупа. Но миновал и второй срок, а условия все еще не были выполнены, опять же по просьбе Саладина. И вот через пару дней выкуп должны были привезти, а король Ричард утверждал, что более ждать и оттягивать выступление армии он не намерен. Но если договор не будет выполнен?

Де Шамперу не хотелось думать, что произойдет в таком случае. Лучше уж, как и все, получать удовольствие от рыцарских состязаний.

— Вам так и не удалось выяснить, кто этот загадочный сарацинский поединщик, победивший Обри де Ринеля? — обратился он к магистру де Сабле.

Тот задумчиво смотрел на ристалище, но его только что гладившая длинную каштановую бороду рука замерла.

— Кто угодно. Когда герольды разнесли весть о предстоящем турнире, сюда явились и мусульмане. Вы ведь сами рассказывали, что за время осады Акры они не единожды приезжали поучаствовать в наших рыцарских состязаниях.

Де Шампер лишь кивнул. Продлившаяся более двух лет осада приморской Акры порой состояла не только из штурмов и атак, но были и мирные периоды, когда сарацины приезжали к крестоносцам, торговали, общались, похвалялись друг перед другом воинским умением. Вот и на этот раз некоторые из них явились на состязания, однако особенно среди них отличился этот не пожелавший назваться эмир.

Сейчас эмир-победитель объезжал арену, получая положенную ему долю рукоплесканий. Да и почему бы не похлопать врагу, если он прибыл с мирными намерениями и так порадовал зрителей своим мастерством?

— Не кажется ли вам, мессир Уильям, что этот таинственный эмир слишком крупный как для сарацина? — заметил де Сабле.

— Среди неверных имеется немало воинов отменной стати, — не согласился де Шампер, который куда дольше магистра прожил в Святой земле и лучше разбирался, как могут выглядеть местные жители. — Но я обратил внимание на другое: этот пожелавший остаться неузнанным сарацин слишком уж хорошо знает наши обычаи и турнирные правила.

Упомянутый сарацин как раз проехал мимо их трибуны, приподняв в знак приветствия копье; под ним был массивный буланый жеребец, хотя обычно неверные предпочитали более легких арабских скакунов. В остальном же эмир выглядел как и многие из воинов-мусульман: обмотанный чалмой полукруглый шлем с высоким острием на макушке, с которого ниспадал конский хвост; обшитый стальными пластинами кожаный панцирь; круглый щит с чеканкой восточной вязи; сапоги с загнутыми носами.

Лицо его скрывал до самых глаз кольчужный клапан, так что черт было не рассмотреть, но Шамперу показалось, что глаза у него довольно светлые. Ох, и не доверял же он сарацинам с такими светлыми глазами! Они встречались у арабов так же редко, как у европейцев черные.

— Я отправлю кое-кого из братьев ордена разузнать, кем может быть сей сарацинский воин, — произнес маршал и уже стал подниматься, когда рядом прозвучал возглас:

— Не делайте этого, мессир!

Уильям и магистр де Сабле с удивлением повернулись к находившемуся в соседней ложе герцогу Гуго Бургундскому.

Крестоносцы между собой дали бургундцу прозвище Медведь — как из-за его внушительной комплекции, так и из-за чрезмерной волосатости: у герцога была не только густая бурая шевелюра, но и широкая жесткая борода, а также поросль в ушах и в носу. Он был импульсивным человеком, мог наорать, вспылить, но мог быть и ранимым, как девица, часто лил слезы. Все помнили, как Гуго Бургундский рыдал, сообщая Ричарду, что его король Филипп Французский отказался от дальнейшего участия в крестовом походе. Сам же Медведь предпочел остаться и бороться за Иерусалим, и именно ему надлежало командовать теми силами французов, которые, как и он, предпочли выполнить обет и воевать за Гроб Господень. Такая честь сделала герцога властным и заносчивым, он даже стал ссориться с Ричардом, чего ранее не позволял себе. Причем сетовал, что французов в армии Креста не чтут, как должно, и постоянно выдвигал все новые требования.

Сейчас бургундец смотрел из-под бурых косм на озадаченно повернувшихся к нему тамплиеров.

— Не стоит вам расспрашивать про этого сарацина! — с нажимом повторил он. — Ибо это…