Лаура Ли Гурк "С мыслями о соблазнении"

SOLAR: 22.04.14 09:11

Evelina, kerryvaya, спасибо за новую главу в чудесном переводе!!!

...

irusha: 22.04.14 09:26

Спасибо огромное за продолжение!!!!!!

...

AnnaMary: 27.06.14 23:20

Девочки,а продолжение будете выкладывать?

...

Evelina: 29.06.14 08:10

AnnaMary, ну разумеется. У меня были проблемы чисто технического характера -- сломался ноутбук. Месяц ушел только на восстановление информации. Сейчас две следующие главы уже у редактора. Так что не переживайте - все будет.

...

Никандра: 29.06.14 14:01

Эвелина, спасибо за вести с полей, теперь вся в предвкушении. Сочувствую ноутбуку. Мы, читатели, если что, всегда тут, даже, если нас и не видно.

...

AnnaMary: 29.06.14 14:39

Надеюсь,всё прошло успешно с восстановлением ноутбука! Будем тогда ждать! Я уже было подумала,что больше не будете переводить.

...

wolynshchik-love: 14.07.14 07:31

Большое спасибо за перевод.Жду продолжения!

...

Evelina: 22.07.14 18:10

 » Глава 11

Перевод: Evelina
Редактирование: kerryvaya

Глава 11

Торговля авторством – сильная и неразрушимая навязчивая идея.
Жорж Санд

Он ненавидел писать. Дейзи находила это сложным для понимания. Мгновения, затраченные на изобретения истории, для нее были самыми счастливыми за день. А ведь он Себастьян Грант – самый известный и преуспевающий писатель их поколения. Как можно достигнуть таких высот в том, что ненавидишь?
В тот день она сидела за столом, притворяясь, что проглядывает последние свои несколько глав, а сама украдкой изучала его, пытаясь понять. В его голосе, когда он говорил о писательстве, бесспорно звучала враждебность, объяснявшая, почему за три года «Марлоу Паблишинг» не получило от него ни единой рукописи и почему он изо всех сил противится ей, но как помочь ему преодолеть эту неприязнь? Если граф ненавидит свою работу, если не желает более ею заниматься, что она могла сказать или сделать, чтобы это изменить? Те крохотные намеки, высказанные раньше, оказались удручающе недейственными. Что же еще она могла сделать?
Вероятно, ничего, с несвойственным ей пессимизмом признала Дейзи. В конце концов, нельзя заставить другого человека что-то полюбить.
Но что именно отвратило его от работы? И как это можно преодолеть?
Она вновь покосилась на Эвермора, наблюдая, как тот читает рукопись. Когда он нацарапал что-то на полях листа, прядь черных волос упала ему на лоб. Он откинул ее рассеянным жестом, затем потянулся за письмом Дейзи. Себастьян скользил пальцем вниз по странице, ища что-то в тексте, а остановившись на отдельном абзаце, нахмурил лоб. Побарабанив кончиком пальца по строкам, он нахмурился еще сильнее.
Может, что-то, написанное ею, расстроило его? Рассердило? Смутило?
Прежде чем Дейзи смогла решить, он отложил письмо, окунул перо в чернильницу и вывел на полях еще одну заметку.
− Полагаю, око за око? – спросил он, не поднимая головы.
Дейзи моргнула.
− Прошу прощения?
− Вы упрекали меня за то, что я пялюсь на вас, − пояснил он, не отвлекаясь от разложенных перед ним страниц. – А сами наблюдаете за мной весь день.
− Ерунда. – Дейзи опустила глаза. – Вы не настолько очаровательны.
Себастьян рассмеялся.
− Чем же я тогда заслужил столь пристальное внимание – никак у меня на подбородке после обеда осталось пятно черничного соуса, а вы втайне надо мной смеетесь?
Дейзи вздохнула, жалея, что из нее такая никудышная лгунья. Отложив перо, она поставила локти на стол и, переплетя пальцы, водрузила на них подбородок.
− Ну хорошо, допустим, − продолжила она, наблюдая, как он вновь что-то помечает на полях рукописи. – Почему вы ненавидите писать?
− Если это тот вопрос, из-за которого вы таращитесь на меня вместо того, чтобы работать, почему было просто не спросить? – не отрываясь от романа, поинтересовался он.
А она-то думала, что он слишком поглощен работой, чтобы заметить ее разглядывания.
− Потому что бессмысленно. Вы бы просто ответили, что это не мое дело и велели держать свои неуместные вопросы при себе.
− Вполне возможно, − признал граф, − но не думаю, что вас бы это отпугнуло. – Он бросил на нее насмешливый взгляд. – Вас вообще не просто запугать, мисс Меррик. Даже писательство не представляет для вас никакого страха.
− А разве должно? Чего здесь бояться?
− Вот в чем вопрос, не правда ли? – весело парировал он. – Как раз под этой кроватью прячется столько страшилищ, что не перечесть.
− Что вы имеете в виду? – Дейзи смотрела на него во все глаза, и на нее вдруг снизошло озарение. – Так вот почему вы больше не пишете, − пробормотала она. – Вы ненавидите писать, потому что боитесь.
Сжав губы, он не стал подтверждать ее предположение, да этого и не требовалось.
− Но почему? – воскликнула она. – Вам совершенно нечего бояться. Вы блестящий писатель.
Он едва заметно улыбнулся:
− Вы имеете в виду, когда я не второсортный Оскар Уайльд?
− Ох, да забудьте вы уже про эту рецензию! Если бы я знала…
Она осеклась, но было слишком поздно. Его улыбка исчезла, а в выражении лица появилась некая неумолимая жесткость.
− И что тогда, цветочек? – спросил он, откладывая перо. – Если бы вы знали, что вид чистого листа повергает меня в панику, то не сказали б правды о моей пьесе?
− Мне жаль. – Дейзи уставилась на него, чувствуя себя отвратительно. – Но в любом случае, ведь нельзя бояться критики, хоть и неприглядной?
− Нет. Все куда запутаннее.
− К тому же критика может пролить свет. Действительно может, − добавила она, настаивая на своем, пусть даже менее уверенная в этом утверждении, нежели раньше. – Знаю, вы в это не верите.
− Но вы верите. И потому… − Голос Эвермора сорвался, и он встал. – Думаю, настало время привнести в нашу ситуацию немного равноправия.
Дейзи моргнула.
− Прошу прощения?
− Марлоу хотел, чтобы мы работали вместе, − напомнил ей Себастьян. – Мы должны критиковать друг друга и помогать друг другу. Чтобы это сделать, мне нужно сперва прочитать вашу работу.
Внезапно Дейзи пронзило дурное предчувствие.
− Не думаю, что это действительно сейчас необходимо, − услышала она собственный голос. – Не стоит обо мне беспокоиться. Вам следует сосредоточиться на романе. Ведь осталось всего сто двадцать дней.
Пожатием широких плеч он отмел любые возражения.
− Сомневаюсь, что несколько часов, потраченных на чтение вашей работы, существенно повлияют на мои сроки.
Дейзи уставилась на него, чувствуя, как засосало под ложечкой, чувство, причины которого она не могла понять. Ведь прежде она с энтузиазмом согласилась на этот план, полагая, что жаждет услышать мнение своего напарника. Теперь же, когда осталось лишь протянуть ему листы, она ощутила странное, необъяснимое нежелание это сделать.
− Вряд ли она стоит вашего времени, − пробормотала Дейзи, сгребая страницы незаконченной рукописи в аккуратную стопку. – Я написала всего две сотни страниц – меньше половины.
− Превосходное начало, − с вежливым одобрением проговорил он. – Я постараюсь вынести вердикт прежде, чем вы зайдете слишком далеко. Куда легче вносить исправления, когда готова только половина. Уж поверьте. Я в своем творчестве достаточно заходил в тупики, чтобы знать наверняка.
Она вдруг ощутила непреодолимое желание потянуть время.
− Может, лучше подождать?
Эвермор хмыкнул, забавляясь:
− Чего? Когда ад замерзнет?
Дейзи казалось вполне разумным выждать некоторое время, но она воздержалась от такого заявления.
− Вот эти страницы? – уточнил он, указывая на стопку перед ней. Граф поднялся из-за стола и обошел вокруг, словно собирался забрать их себе, и Дейзи ощутил приступ чистой паники.
Подпрыгнув, она сгребла наброски прежде, чем он успел до них дотянуться.
− Это всего лишь черновик. Я еще не успела его выправить.
− Что ж, так даже лучше. Позже сможете внести исправления уже с учетом моих замечаний.
Звучало вполне логично, но Дейзи все равно не могла смириться с тем, что придется уступить.
− Думаю, его стоит сперва немного «причесать».
− Не соглашусь.
Обогнув стол, Себастьян остановился подле нее. И уже было хотел забрать листы, когда Дейзи отвернулась, прижав страницы драгоценной рукописи к груди.
Он положил руки ей на плечи.
− В чем дело, Дейзи? – рядом с ее ухом прошептал он.
Она окаменела, чувствуя, что оказалась в западне.
− Вы все-таки настояли на своем, − с досадой проговорила она и обернулась на него через плечо. – Куда легче критиковать, чем самому служить предметом критики. Завтра, без сомнения, вы разнесете меня в пух и прах во имя литературы и скажете, что мне должно спокойно это воспринять.
Эвермор не стал отрицать. Крепче сжав плечи Дейзи, он развернул ее к себе.
Она заставила себя посмотреть ему в глаза, но к своему удивлению не заметила в них даже проблеска удовлетворения. Кажется, он не собирается дразнить или высмеивать ее.
Выражение его лица было серьезно, с оттенком понимания и чего-то еще, что Дейзи так и не смогла определить.
− Не стоит бояться, − проговорил он, освобождая страницы из ее хватки.
Дейзи неохотно уступила, позволив ему завладеть рукописью.
− Только не ждите слишком многого, − с мукой в голосе прошептала она. – На самом деле, это сущий вздор.
Уходя с дорогими ей страницами, граф негромко рассмеялся:
− Все писатели так говорят.

Часы пробили полночь, и все уже давно отправились по кроватям, когда Себастьян дочитал почти законченный черновик Дейзи. Отложив последнюю страницу, он откинулся в кресле, огорченно глядя на стопку рукописных листов. Все оказалось гораздо сложнее.
Отвоевывая у Дейзи эти страницы, он полагал использовать их как средство смягчить ее и самому выпутаться из всей этой передряги. Но прочитав ее работу, он понял, что у его плана имелся существенный изъян − его совесть. Он просто не способен из лести хвалить чужое творчество. Это шло вразрез с его чувством этики, чувством, о существовании у себя которого он успел забыть.
И дело не в том, что девушка бездарна. Совсем наоборот. Завистливая часть его натуры в какой-то мере надеялась, что с ее методами работы можно наваять только ужасную прозу, но сия мелочная надежда развеялась уже к третьей прочитанной странице. Мисс Меррик обладала талантом рассказчика, ее стиль очарователен и в меру остроумен. С другой стороны, Себастьян понимал, почему Гарри не принял ее работу. Текст был сырым, и даже очень. И еще граничил с мелодрамой, а главные персонажи зачастую оказывались слишком самоотверженными и героичными, чтобы казаться настоящими. И все же, несмотря на это, он запоем прочел две сотни страниц. А это многое говорило о ее способностях. Ей просто требовалась практика. И вероятно, небольшой совет.
Себастьян взялся за перо, дотянулся до чистого листа писчей бумаги и принялся составлять список аспектов ее рассказа, коим следует уделить внимание. К примеру, та романтическая сцена между Ингрид и Далтоном в седьмой главе слов нет, как приторна. Очевидно, у мисс Меррик мало опыта в делах любовных, потому как ни один мужчина, держа в объятиях прекрасную женщину, в жизни не станет думать столь высокопарными выражениями. Эту сцену нужно переписать без всяких там напыщенных сантиментов. И о спасении собаки в двенадцатой главе не может быть и речи.
Он дописал страницу до конца и уже собирался продолжить на следующей, когда вдруг осознал, что делает. Прервавшись, он с проклятиями отшвырнул перо, впервые поняв, зачем Гарри натравил на него мисс Меррик и изобрел свою маленькую схему. Гарри мог видеть то, чего не замечал сам Себастьян – у них с этой девушкой было нечто общее. Каждый из них обладал творческой сознательностью, той ее разновидностью, что требует правды об их работах. Разумеется, Гарри надеется, что на этой общей почве счастливо произрастут плоды двух одаренных авторов в виде готовых романов для «Марлоу Паблишинг». Себастьян со вздохом откинулся в кресле. Если бы все было так просто.
Глядя на сделанные заметки, Себастьян понимал, что лучше бы ему прямо сейчас отослать ее обратно к Гарри. Учитывая, что правдивая и вдумчивая критика может лишь только вдохновить ее и преисполнить решимости помочь ему в ответ. И все-таки ему не под силу мило ей солгать. Себастьян мог изображать измученного автора, без зазрения совести использовать легкое соблазнение или же играть на сочувствии, но не умасливать Дейзи незаслуженными похвалами ее работе. А хуже всего то, что он действительно хотел помочь. Какая ирония – ведь он никогда не верил, что чужое мнение может помочь писателю стать лучше. Однако, размышлял Себастьян, глядя на свои записи, ей не повредит узнать, что он думает. Черт побери, может, он обретет умиротворение, обучая ее, раз уж для себя ничего сделать не в силах. И если в результате Гарри опубликует ее книгу, вероятно, это утешит ее в том, что она не смогла помочь ему.
Себастьян вновь взялся за перо, дабы обобщить свои комментарии. Окунув перо в чернильницу, он посмотрел сквозь дверной проем библиотеки и в гостиной увидел Дейзи. Она сидела возле тети, спиной к нему, погрузившись в чтение.
Он улыбнулся. Ему по нраву пришлась мысль о роли наставника прелестной протеже. Это было клише, а он, как правило, осуждал клише, но в их случае не имел ничего против. Обучение Дейзи даст ему множество возможностей немного ее обольстить, в чем, по мнению Себастьяна, не было ничего дурного.

Дейзи плохо спалось. Ночь напролет она пялилась в потолок, думая обо всех изъянах своей книги, обо всем том, от чего Себастьян, без сомнения, не оставит камня на камне. Следующим утром она спустилась к завтраку с дурными предчувствиями, убежденная, что он будет столь же беспощаден к ней, как она в свое время к нему.
Но даже приготовившись к худшему, Дейзи не до конца растеряла присущий ей оптимизм. Граф мог воспользоваться этой возможностью, чтобы отомстить, но несмотря на неприязнь, питаемую им ко всей затее в целом, он все же не производил впечатление злопыхателя. А возможно… маловероятно, но возможно, рукопись ему понравилась. Раньше Дейзи часто зачитывала свои рассказы дамам с Литтл-Рассел-стрит, и, кажется, они всегда с удовольствием слушали ее.
Конечно, Себастьян Грант – совсем другое дело, нежели холостячки с Литтл-Рассел-стрит. По большей части он нетерпелив, циничен и вдобавок ужасный пессимист. И если Эвермору не понравится ее творчество, он без угрызений совести об этом скажет, потому как такта в нем не больше, чем в ней, зато чужие чувства заботят куда менее. И все же прошлым вечером Дейзи уловила некий проблеск под его резкой, суровой наружность.
Руки Дейзи на миг прекратили намазывать джем на тост, когда она вспомнила взгляд, с которым граф забирал рукопись из ее рук. В его выражении сквозил оттенок понимания вкупе с чем-то еще, чего ей не удалось распознать.
Эвермор к завтраку не спустился, чем только усугубил ее тревогу. Дейзи отправилась в библиотеку и попыталась работать, но попытки оказались тщетны. Она так и не смогла сосредоточиться.
Только в половине одиннадцатого граф наконец спустился с рукописью Дейзи в руке, но по выражению лица никак нельзя было понять, каково его мнение. Пока он шел через библиотеку, Дейзи ощутила порыв притвориться, что полностью поглощена работой. Окунув перо в чернила, она вывела на полях черновика несколько бредовых записей, надеясь, что выглядит так, словно ее совершенно не заботит, что он там собирается ей сказать. Тем не менее, когда Себастьян остановился перед ее столом, Дейзи больше не смогла притворяться. Она замерла, крепко сжимая в руке перо, и исподлобья взглянула на него. С этой выгодной точки ей было видно, как его сильные пальцы сжимают страницы, на которые она изливала свои надежды и мечты. Осудит граф ее, гадала Дейзи, или похвалит?
Как выяснилось, он не сделал ни того, ни другого. А сказал то, что она меньше всего ожидала услышать.
− Вам нужно убить собаку.
Дейзи уставилась на него в изумлении.
− Прошу прощения?
− Собаку маленькой Джеммы. – Он нетерпеливо взмахнул свободной рукой, увидев, что она продолжает на него пялиться. – Ту, которая потерялась в двенадцатой главе. Далтон отправляется на поиски и спасает ей жизнь. Помните?
Он рассуждает о собаке? Дейзи покачала головой и чуть не рассмеялась от облегчения. Он мог порвать ее работу на клочки, но по крайней мере резкое заявление об отсутствии у нее таланта не было первым, что слетело с его губ.
Дейзи постаралась взять себя в руки.
− Да, разумеется, я помню собаку. Просто это… это не то, что я ожидала от вас услышать. Я думала, вы заявите, какой я никчемный писатель и что помогать мне – бессмысленная трата времени.
− Чепуха. Вы вполне сносный писатель. И однажды можете стать превосходным автором, если сумеете умерить свою склонность к метафорам и мелодраматизму.
− Благодарю.
Граф ухмыльнулся, заслышав кислые нотки в ее голосе, положил рукопись рядом с чернильницей, затем удобно привалившись к собственному столу, скрестил руки на груди.
− Марлоу прав. У вас талант. Ваши темпы из ряда вон, но история неплоха. С другой стороны, − продолжил он прежде, чем Дейзи успела посмаковать эту крупицу похвалы, − ваша проза довольно сыра. Понимаю, это черновик, но, тем не менее, придется изрядно поработать, чтобы сгладить огрехи. К тому же вы часто переусердствуете, используя слишком много прилагательных и наречий, и слишком вдаетесь в несущественные детали. Сократите описания лишь до самых необходимых и, ради бога, перестаньте говорить метафорами. Они вам не удаются.
Когда он умолк, Дейзи, сделав глубокий вдох, спросила:
− Это все?
− Нет. Есть еще один серьезный недостаток, который не исправить простым редактированием, пусть даже и тщательным.
Это не сулило ничего хорошего. Дейзи собралась с духом:
− Что за недостаток?
− Вы пишете слишком слащаво и слишком сентиментально.
− Вот как, − пробормотала она, хотя на самом деле ничегошеньки не поняла.
− Впрочем, не беспокойтесь, − продолжил Эвермор. – Не все потеряно. Вы можете разбавить эту слащавость, сделать историю сильнее и достовернее с помощью одной простой вещи. Убейте собаку.
Творческие инстинкты Дейзи всячески воспротивились столь варварскому предложению.
− Я не могу убить собаку! – воскликнула она, уронив перо и вскочив на ноги. – Никто никогда не убивает собак!
Ее потрясенный взгляд он встретил невозмутимо серьезным.
− Придется. В теперешнем виде, когда он спасает собаку и приносит ее домой к маленькой девочке, все это слишком тошнотворно и приторно. У ваших читателей заболит живот.
− Но ведь именно собака сводит влюбленных вместе!
− Пусть их объединит общее горе – что может быть лучше? Послушайте, − добавил он, когда Дейзи несогласно пискнула. – Уже само по себе плохо, что Далтон спасает собаку каким-то чудесным и совершенно неправдоподобным образом, но когда он приносит ее домой к Джемме и Ингрид, вся история скатывается до сопливой бестолковщины на розовой водичке. Разумеется, если вы не пишете эту книгу для детей, в таком случае следует придержать спасение собаки для конца…
− А может, вы просто так пресыщены и циничны, − перебила его Дейзи, − что не представляете возможной веру в светлые, счастливые моменты.
Себастьян пожал плечами.
− Хорошо. Не убивайте собаку. Превратите своих персонажей в однобоких бумажных кукол, а роман – в глупый фарс. В конце концов, это же ваша книга.
В Дейзи взыграл норов.
− Одно то, что я предпочитаю спасти собаку, не делает моих персонажей однобокими, а роман глупым фарсом!
− Еще как делает, и в этом ваша вина. Вы как автор подготавливаете почву для решительного момента и ведете к нему читателя, надо признать, довольно умело. Убийство собаки вписывается идеально. – Через стол он бросил на нее проницательный взгляд. – Но когда этот момент настает, вы не находите в себе сил это сделать, понимаете? Потому что вы уже превратили собаку в отдельного персонажа и печетесь о ней. Это побуждает вас спасти ее, свернув историю в совершенно неправдоподобное русло, тем самым теряя последнюю возможность поразить читательские чувства сильной, душераздирающей сценой. Вместо этого вы предпочитаете превратить историю в сомнительный, сентиментальный вздор.
Сжав губы, Дейзи отвернулась. Он прав. Когда настало время убить собаку, она не смогла этого сделать. Дейзи пыхтела целыми днями, силясь изыскать правдоподобный способ спасти животное, но даже ей самой было понятно, что результат вышел неубедительным. Она с самого начала знала, что собака должна умереть, но когда это подтвердил другой, тот, чьи работы она уважала, у Дейзи противно засосало под ложечкой.
Она вновь посмотрела на него.
− А может, есть какой-нибудь способ… − Голос Дейзи сорвался, и она проглотила комок. – Может, есть способ ее спасти?
Она и без того знала, что это невозможно, и, когда граф покачал головой, сдалась.
− Что ж, хорошо, − пробормотала она, чувствуя себя совершенно раздавленной. – Я убью собаку. Но если эту книгу когда-нибудь опубликуют, многие будут на меня сердиться.
Серые глаза смотрели твердо, и ответ был беспощаден.
− Вы не можете позволить чувствам аудитории диктовать, что будет происходить в вашей книге. Храните верность сюжету. Сюжет – единственное, что имеет значение. Сюжет перевешивает все.
Дейзи кивнула. Вот что сделало из него стоящего автора, поняла она. Он ставил сюжет на первое место, впереди любых личных чувств. Вот чему ей надо поучиться. Подняв голову, она попыталась собраться с духом.
− Ладно, но если уж я отправлю собаку на тот свет, то намерена хорошенько себя за это вознаградить! Пожалуй, шоколад подойдет, поскольку, боюсь, я буду совершенно подавлена.
Лицо Себастьяна смягчилось, и он неожиданно рассмеялся.
− Не сомневаюсь. Убийство собаки может напрочь разрушить писателю весь день. – Склонив голову набок, он все еще улыбался, скрестив руки на груди. – И частенько вы себя вознаграждаете?
− Да. Всякий раз, когда предстоит сделать что-то трудное, меня подбадривает мысль о том, что по завершении меня ждет поощрение. – Внезапно ее осенило. – Вы могли бы тоже попробовать этот метод – как знать, вдруг поможет.
– Еще один способ сделать из работы развлечение?
– Именно. – Дейзи состроила рожицу. – Смейтесь надо мной, если хотите.
Улыбка исчезла с лица Себастьяна.
– Я вовсе не смеюсь.
И тут она вновь увидела некий проблеск в его глазах. Ей не удалось распознать его прошлым вечером, но теперь, глядя на него, она поняла, что это. Нежность.
В горле пересохло, она могла лишь смотреть на Себастьяна, не в силах отвести взгляд. Но в гостиной гулко пробили большие старинные часы, их тяжелый бой разрушил чары.
Дейзи тихонько покашляла.
– Есть что-нибудь еще, о чем мне стоит знать?
– Да. Вы понятия не имеете, как писать роман.
– Что? – негодующе воскликнула Дейзи, и всякая теплота по отношению к нему начала испаряться. – Это нелепо.
– Очевидно, вам нравится писать истории о романтических приключениях, – будто не слыша ее, продолжил граф. – И в приключенческих аспектах вы все делаете правильно, хотя они местами и притянуты за уши. Например, Далтон очень вовремя спасает собаку из болота Моркамб-бей[1]. Но когда дело доходит до любовных сцен, цветочек, вы, на мой взгляд, несколько «плывете».
Обидно, но, тем не менее, правда. Живя с шестнадцати лет под опекой и защитой сестры и респектабельных незамужних дам с Литтл-Рассел-стрит, Дейзи мало что знала о романах. Быстрый поцелуй украдкой с сыном деревенского рыбника за церковью. Отчаянные приставания старика в кладовке. Этими и еще парой подобных, в равной степени неудачных эпизодов и ограничивался весь романтический опыт Дейзи.
И дело не только в сложившихся обстоятельствах. Дейзи болезненно сознавала, что ее рост, худоба, морковные волосы и веснушки являлись атрибутами, в жизни не вызывавшими особо романтического отношения со стороны противоположного пола.
Она подозревала, что Себастьяну Гранту неведомы эти чувства. Перед его ошеломительно красивой внешностью, впечатляющим сложением, аристократическим происхождением и громкой славой женщины наверняка падали штабелями, куда бы он ни пошел. Судя по его репутации, у него были дюжины романов. А у нее ни одного.
Опустив голову, Дейзи разглядывала разложенные по столу страницы. Теперь она поняла, почему у нее вечно возникало столько трудностей с романтическими сценами в ее книгах. Ей недоставало знаний.
– Вы, разумеется, правы, – промямлила она. – Я ведь не могу писать о том, чего не знаю, правда?
– Я мог бы вам с этим помочь.
– Да, – с вымученной улыбкой согласилась Дейзи. – Не сомневаюсь. Как наверняка уже помогли дюжинам других честолюбивых писательниц. Предаваясь любви с большинством из них, осмелюсь предположить.
– Верьте или нет, прежде у меня никогда не было протеже. – Себастьян шевельнулся, отлепился от стола и взял в руки стопку набросков, что она дала ему прочитать. Обойдя секретер, он встал рядом с ней. Положил рукопись ей на стол и принялся перелистывать страницы.
– Здесь, – произнес он, ткнув пальцем в абзац, где он нацарапал несколько пометок на полях. – Вот пример того, о чем я говорил. Сцена, где Далтон признается Ингрид в любви. Она слабая.
Дейзи подалась вперед, хмуро уставившись на указанную страницу.
– Что же здесь слабого?
– Далтон. Он так благороден и так добр, что просто челюсти сводит. Он готов бросить все и ради чего? Ради любви Ингрид.
Презрение, с которым он изрек последние слова, было слишком очевидно, чтобы Дейзи могла это спустить.
– О, ради всего святого, – воскликнула она, оборачиваясь к нему. – Не только у меня герои жертвуют во имя любви. Я постоянно читаю о подобном в книгах. Другие же об этом пишут.
– Во второй главе?
Сие замечание весьма поубавило ее пыл.
– Может и нет, – вынуждена была признать Дейзи. – Вы это имели в виду, говоря о темпах?
– Да. Другое дело, если б вы начали историю с того, что Далтон уже изнемогал от любви к ней, но ведь они встретились только в первой главе, и после одной-единственной беседы он уже готов пожертвовать всем? Не верю. И кроме того, – добавил Себастьян, прежде чем она успела оспорить его довод, – мне плевать, что там пишут другие. И вам следует. Вы пишете куда лучше многих.
Дейзи заморгала, удивленная комплиментом, но уже спустя мгновение сквозь нее просочилось удовольствие, словно она только что завернулась в теплое одеяло.
– Я? Правда?
– Ну, по крайней мере могли бы. – При виде ее улыбки, он добавил: – Но, ради бога, прекратите рисовать главного героя столь чертовски самоотверженным. При их встрече Далтон знает, что не интересует ее и она влюблена в другого, но собирается рискнуть всем единственно ради ее счастья? – Граф усмехнулся. – Мужчины далеко не так благородны, как вам, видимо, кажется, если только они не дураки.
– Или герои.
– Герои, дураки – без разницы, – добавил Себастьян, прежде чем Дейзи успела продолжить спор. – Поведение Далтона неправдоподобно. Мужчины так себя не ведут.
– Есть мужчины, готовые пожертвовать всем во имя безответной любви! Правда, есть, – настойчиво повторила Дейзи, когда граф скептически фыркнул.
– Я таких не встречал.
Сложив руки, Дейзи свирепо уставилась на него.
– Вообще-то, такое мнение может вытекать из ваших пресыщенных взглядов. Вероятно, вы просто гораздо эгоистичнее прочих мужчин.
– Не хочется вас огорчать, но я совершенно типичный представитель мужского рода.
– Что ни говорите, но я нахожу эту мысль сомнительной.
Граф ухмыльнулся.
– Жаль портить ваши идеалистические представления о нас, но это так. Мужчины эгоистичны. Когда Далтон встретил Ингрид, думал он уж точно не о самопожертвовании.
– Разве?
– Да. – Подняв руки, Себастьян заключил в ладони ее лицо, и Дейзи задохнулась от изумления, когда его пальцы коснулись ее щек.
– А… – Она осеклась, облизнула губы кончиком языка и прошептала: – А о чем же он тогда думал?
Глаза Себастьяна вспыхнули расплавленным серебром. Он надавил большим пальцем на подбородок так, что голова Дейзи слегка запрокинулась.
– Об этом, – сказал он и поцеловал ее.


Примечания:

[1] Моркамб-бэй - одно из самых больших болот в мире. Его площадь триста девятнадцать квадратных километров. Расположено болото в знаменитом Озерном крае, воспетом многими писателями.

...

NatashaSoik: 22.07.14 20:13

Спасибо за новую главу!!!!!!!!!!!!!

...

janemax: 22.07.14 22:44

Эвелина, Маша, благодарю за новую главу!!!

...

Лера: 23.07.14 07:18

Спасибо за перевод!

...

SOLAR: 23.07.14 10:44

Эвелина, Маша, спасибо большое за новую главу в прекрасном переводе!!!

...

Suoni: 23.07.14 20:35

Лед тронулся! Все-таки Себастьяну пришлось включиться в писательскую работу, пусть и не свою. Но с чего-то надо начинать! Дейзи, конечно, его замечания немного обидели, но он профессионально ей всё разъяснил. Думаю, что дальше будет совсем хорошо.

Перевод: Evelina
Редактирование: kerryvaya
Спасибо за главу!

...

эля-заинька: 02.08.14 17:25

Огромное спасибо за новую главу!!!

...

Evelina: 06.08.14 17:17

 » Глава 12

Перевод: Evelina
Редактирование: kerryvaya

Глава 12

Писатели творят ради славы, богатства, власти и любви женщин.
Зигмунд Фрейд


В то самое мгновение, когда Себастьян коснулся губ Дейзи Меррик, он понял, что ошибался, страшно ошибался, полагая, что никому не будет вреда от того, что он сорвет у нее несколько поцелуев, что ему довольно будет лишь чуточку ее обольстить. Ее губы оказались мягкими, в точности как он воображал, и столь же сладкими на вкус, но он и представить не мог, как на него подействует их поцелуй.
Прикосновение ее губ породило в нем волны наслаждения, столь пронзительного, что почти напоминало боль. Сердце рвалось из груди, а по телу мгновенно прокатилось возбуждение. Он чувствовал себя зеленым шестнадцатилетним юнцом, впервые целующимся с девушкой. Ее вкус затмил все, что он испытывал ранее, заставляя одно-единственное слово стучать в голове и пульсировать в венах.
Еще.
Себастьян губами раздвинул ее губы и проник языком внутрь. Он понял, что его напористость потрясла Дейзи, потому как она издала слабый, придушенный возглас и, разжав руки, уперлась ими в его грудь, словно собираясь оттолкнуть. В каком-то темном уголке сознания Себастьян отметил ее потрясение и понял, что причиной ему неопытность, но его жажда была столь отчаянной и непреодолимой, что он оказался бессилен против нее. Когда он коснулся ее языка своим, Дейзи сделала едва уловимое движение, словно могла вырваться – это было невыносимо. Рука графа скользнула за ее затылок, удерживая Дейзи на месте, и поцелуй стал еще глубже.
Его тело незамедлительно отреагировало самым головокружительным образом. В одно мгновение дурманящим потоком нахлынула эйфория, и, вместо того чтобы удовольствоваться этим, он ощутил еще более всепоглощающую жажду.
Себастьян отстранился ровно настолько, чтобы глотнуть воздуха, затем, склонив голову в другую сторону, продолжил поцелуй. Пока он, исследуя рот, пробовал Дейзи на вкус, в разум, помимо вкуса поцелуя, стали просачиваться и другие ощущения. Волосы на ее затылке щекотали подушечки его пальцев. Жесткий высокий воротник блузы почти хрустел под ладонями. Кожа щечек под его большими пальцами была подобна теплому атласу. Шейка, стройная и нежная, казалась в его руках хрупкой, как стебелек цветка. Он держал ее бережно, изо всех сил сдерживая свои порывы.
И вновь Эвермор отстранился в надежде погасить яростный прилив желания прежде, чем оно захлестнет их обоих. Но Дейзи неожиданно воспротивилась этому. Обвив его шею руками, она еще крепче прижалась к нему, ее губы искали его с неловкостью, говорившей о неискушенности, но со страстью под стать его собственной.
Ее приоткрытые губы слегка коснулись его рта, и страсть разгорелась еще жарче… как будто подкинули дров в и без того пылающий костер... и он понял… слишком поздно… что их поцелуй вместо того, чтобы освободить его, напротив лишь заключил в ловушку. Ему хотелось большего.
Ослепленный желанием, Себастьян накрыл ее рот своим в искреннем, хмельном поцелуе. Все еще придерживая ладонью ее нежную шейку, другой рукой он дернул за конец полушелковой ленты, красовавшейся на горле Дейзи, и развязал бант. Расстегнув три верхние пуговицы блузы, пальцами раздвинул ее края. Оторвался от ее губ, желая увидеть то, что перед ним открылось. Один беглый взгляд на ирисочно-золотистые веснушки, рассыпавшиеся по коже над розовым кружевом корсета, грозил свести его с ума. Сомкнувшись на вырезе, его руки дрожали от попыток сдержать, побороть варварское желание разорвать рубашку донизу, чтобы увидеть больше.
Медленно, неимоверно медленно Себастьян склонил голову и уткнулся в вырез ее расстегнутого воротничка, вдыхая свежий садовый аромат и женственное тепло, исходящее от кожи. Когда он прижался губами к основанию изящной шейки, его одурманило ритмичное биение ее сердца.
– Боже мой, – выдохнул он, – как ты прекрасна.
Все еще желая большего, Себастьян переместил руку ниже, обхватив маленький округлый холмик ее груди под несколькими слоями одежды, и тут же понял, что зашел слишком далеко. Ее тело дернулось в ответ, и Дейзи пихнула его в грудь, отталкивая от себя.
– Господи, – еле переводя дух, проговорила она, ее частое дыхание пробивалось сквозь припухшие от поцелуев губы. – Что мы делаем?
– Превращаем работу в развлечение? – предположил граф и наклонил голову в надежде вновь завладеть ее ртом.
– Прекратите. – Упершись ладонью Эвермору в подбородок и вдавив пальцы ему в лицо, она пресекла это движение. Стоя с откинутой головой, он опустил взгляд и меж пальцев Дейзи увидел, как сузились ее глаза.
– Если вы хоть на минуту подумали, что я намерена спустить это вам с рук, – выдохнула она, – то жестоко ошиблись!
Она с новой силой оттолкнула его, ожидая, что он отпустит ее и отойдет, но Себастьян не склонен был принять столь внезапное отступление. В нем все еще бушевало желание, и он был слишком захвачен им, чтобы позволить ей уйти.
Дейзи, казалось, не была расположена ждать, пока он вновь обретет самообладание. Вскинув руки и оттолкнув его, она вырвалась и отступила назад.
– Вы настоящий дьявол, – накинулась она с обвинениями. – Хитрый расчетливый дьявол.
Без нее в своих объятиях, Себастьян почувствовал себя до странности обделенным, но когда потянулся к ней снова, ее ладонь уперлась ему в грудь, сдерживая порыв.
– Не смейте больше меня оскорблять.
– Оскорблять? О чем вы говорите?
– Вы действительно полагали, что любовные ласки убедят меня позволить вам увильнуть от исполнения обязательств?
– Я поцеловал вас не поэтому, – пробормотал он, силясь собраться с мыслями. – Просто я… вы так прекрасны, что я не сдержался.
Стоило это произнести, как все его творческие инстинкты немедля взбунтовались. Ни один писатель, обладающий хоть каплей таланта, подумал Себастьян в приступе отвращения к себе, не сочинил бы такого избитого сюжета. Никогда прежде, соблазняя женщин, он не прибегал к подобной банальщине. Но сию секунду голова шла кругом, тело сгорало в огне и он просто не смог придумать лучшего объяснения.
Вполне понятно, что Дейзи ему не поверила.
– Вы, должно быть, считаете меня совершенной маленькой дурочкой.
– Нет, вовсе нет. Возможно, вы чуточку наивны, но… – Он замолчал, вдруг поняв, что сказать такое было, вероятно, не лучшей идеей. – Я никогда не считал вас дурочкой. По правде говоря…
– Могу только представить, как вы себе это вообразили, – отрезала она. – «Вы так прекрасны, Дейзи» и «я просто не смог удержаться, Дейзи». – Умолкнув, она закатила глаза и усмехнулась. – Само собой мне, как какой-нибудь пустышке, полагалось, не помня себя от восторга, упасть в ваши объятия. И в этот самый момент вы нанесли бы решающий удар: «О, кстати, дорогая, мне ведь не придется и впрямь вносить эти исправления»?
Похоже, на этом плане можно было поставить крест.
– Что-то вроде того, – со вздохом признался Себастьян.
– Какая наглость! Полагать, что ваши заигрывания увлекут меня настолько, что я позабуду об обязательствах по отношению к своему нанимателю! Уж не говоря о моей чести и самоуважении.
Эти слова уязвили его.
– Вряд ли несколько поцелуев поставили под угрозу вашу честь и самоуважение! И в свою защиту, – добавил он, – хочу заметить, что вы не особо сопротивлялись.
– Мне бы и не пришлось! – парировала Дейзи. – В первую очередь вам не следовало делать из меня объект своих нежелательных ухаживаний.
– Нежелательных? А, значит, так вы объясняете то, что обняли меня за шею и целовали в ответ.
– Я не делала ничего подобного!
– Лгунья.
Сложив руки, Дейзи сердито воззрилась на него.
– Единственный лжец здесь – это вы, – возразила она, отказываясь становиться в положение защищающегося. – Вы ведь даже не собирались вносить те поправки, верно?
– Мои намерения здесь не при чем. Вы требуете слишком существенных изменений, а рукопись слишком сыра. Мне бы пришлось начать с самой первой страницы и переписать всю книгу целиком. Я не могу этого сделать.
– Вы имеете в виду, что не станете этого делать.
– Понимайте, как вам хочется. Писательство давно стало для меня невыносимым, но не по моей воле. Мне нечего добавить, потому что вы все равно не поймете.
Дейзи глубоко вздохнула.
– А вдруг пойму. Объясните.
Застигнутый врасплох, Себастьян запрокинул голову, уставившись в потолок. Как, черт возьми, он мог объясниться, не вдаваясь при этом в подробности?
– Сначала, писательство – это желание, – начал он. – Желание выразить себя, желание быть услышанным, убежденность в том, что тебе есть, что сказать. – Опустив голову, Себастьян заглянул ей в глаза. – Вы понимаете, о чем я?
– Конечно. Продолжайте.
– Когда тебя публикуют, писательство становится навязчивой идеей, потребностью… не только быть услышанным, но еще и потребностью в восхищении, даже в обожании. Чем больше внимания получаешь, тем больше жаждешь. Эту жажду не утолить. Но теперь все чего-то от тебя ждут: твой издатель, твоя семья и друзья, читатели – и ты понимаешь, что однажды разочаруешь их, потеряешь их восхищение и, возможно, даже уважение. Итак, ты усерднее работаешь, больше пишешь, не спишь ночами. В душу начинает закрадываться отчаяние, потому что глубоко внутри ты понимаешь, что заведомо обречен на провал. Попытки оправдать свои и чужие ожидания изматывают, и однажды ты… – Себастьян умолк, тщательно подбирая слова. – Наступает момент, когда ты больше не можешь это терпеть, когда ты вымотан и опустошен и тебе больше нечего рассказать другим. Вдохновение покинуло тебя. Ты иссяк.
– Для того, кто слишком измотан и опустошен, чтобы писать, вы тратите массу времени и сил, изобретая пути этого избежать.
Эвермор отвернулся.
– У меня на то свои причины, – тихо проговорил он. – Причины, которые вас не касаются. Суть в том, что у меня больше нет желания ничего писать. Никогда.
– А что если мы сможем сделать так, чтобы оно появилось? Хоть раз, не спорьте со мной, – добавила она, заметив, что он приготовился заговорить. – Просто подыграйте мне чуть-чуть. Что если мы найдем способ сделать так, что вам снова захочется писать?
– Ради всего святого, женщина, вы совсем не умеете мириться с очевидным? И мне непонятно, как это вообще так или иначе вас касается. Вы должны были проследить, чтобы я предоставил Марлоу книгу. Я это сделал. Какое ваше дело, хороша эта книга или нет.
– Вы одаренный автор, и я отказываюсь позволить вам растрачивать талант зря!
– По какой причине? – Себастьян не сумел сдержать смех. – Из чувства творческого альтруизма?
– Нет, черт побери! – отрезала Дейзи. Ее руки сжались в кулаки. – Я делаю это потому, что хочу хоть в чем-то преуспеть! Я хочу стать отличным писателем, и вы мне в этом поможете!
Себастьян смотрел на нее, и в ее глазах видел не только злость, но еще и надежду. Он глубоко вздохнул.
– Я уже говорил вам, что мне нечему вас научить.
– Я говорю не только о моей книге. Но и об обязательствах по отношению к лорду Марлоу. Он нанял меня не для того, чтобы получить посредственную рукопись, написанную вами много лет назад, только лишь бы вы выполнили условия контракта.
– Довольно! – прорычал в ответ Себастьян, ненавидя ее за то, что она связывала с ним свои надежды, стремления и мечты. Он не желал нести подобную ответственность. – Во мне не осталось ни крупинки вдохновения. Мне больше нечего сказать.
– Со мной вы никогда не лезете за словом в карман, и по большей части это выходит грубо. Возможно, вы самый грубый, самый несдержанный человек, какого я только встречала, но вы не опустошены. И не иссякли. Я отказываюсь в это верить.
– Почему? Потому что вы каждый день строчите одну страницу за другой без остановки? Потому что если станете отрицать мой творческий застой, сумеете убедить себя, что такого никогда не случится с вами?
Себастьяну показалось, что он увидел, как проблеск его собственного страха отразился в ее глазах, но тот исчез прежде, чем он смог в этом убедиться, сменившись прежней решимостью.
– Мы должны найти способ возродить к жизни ваши творческие порывы.
– Я не хочу возрождать их к жизни. Я много лет из кожи вон лез, цветочек, чтобы удовлетворить эти творческие порывы. Я скитался по всему треклятому миру. У меня репутация человека крайностей, причем заслуженная с лихвой. Я скандалил, выпивал и играл в карты в самых грязных тавернах, которые вы только можете вообразить. Я принимал… – Он осекся, потрясенный и смущенный осознанием того, что чуть не признался в своей самой темной и предательской крайности. – Хотите знать, почему я творил все эти вещи? Потому что всегда боялся, вот почему!
– Боялись чего?
– Что однажды у меня закончатся мысли, о которых можно написать. – Он горько усмехнулся. – И вот, посмотрите на меня. Ирония, скажете вы? Одна из насмешек Господа. Мой отец был бы чертовски доволен собой, если б узнал об этом.
– Ваш отец?
– Он не хотел, чтобы я писал. Считал это занятие глупым и бессмысленным, и всякий раз, когда заставал меня за ним, тут же выходил из себя. Он часто говаривал, что мне предстоит стать следующим графом Эвермором. Мне судьбой уготованы более благородные занятия, нежели корпеть над печатной машинкой, словно какой-нибудь клерк. Хотя я никогда не понимал, почему, по его мнению, тратить деньги, не имея источника дохода, благородно. Он угрожал отречься от меня, когда я не согласился публиковать свою первую книгу под псевдонимом. И осуществил эту угрозу, когда я отказался жениться на американской наследнице, которую он для меня выбрал. Так что, покидая Англию, я не намерен был возвращаться, пока жив отец.
– Превосходный сюжет для романа.
– Правда? Тогда почему бы вам не написать его и не оставить меня в покое?
С тем же успехом он мог разговаривать со стеной.
– Должно быть что-то, что сподвигнет вас, вдохновит, разбудит чувства.
– Разумеется, это вы, – не раздумывая, согласился Себастьян. – Вы разбудили мои чувства сверх всякой меры.
– Я серьезно.
– Я тоже, – с чувством произнес он. – За долгое, долгое время я не испытывал ничего восхитительнее нашего поцелуя.
Дейзи не выглядела польщенной. Погрузившись в молчание, она задумчиво нахмурилась и, склонив голову набок, изучала графа. Если б он взялся догадаться, о чем она думает в этот момент, то предположил бы, что как-то его осуждает, но Дейзи уже не в первый раз удивила Себастьяна.
– Что ж, хорошо. – Выпрямив плечи и приподняв подбородок, она с некоторым вызовом встретила его взгляд. – Сколько моих поцелуев вдохновят вас исправить чертову рукопись?
Дейзи уставилась на Себастьяна, потрясенная собственным возмутительным предложением. Она, должно быть, сошла с ума, раз предложила такое, но мысль о том, чтобы взять свои слова назад, была невыносима. Сердце пустилось вскачь, голова почти кружилась от волнения.
Себастьян же, казалось, вовсе не разделял столь головокружительных чувств.
– Замечательная идея, цветочек, – протянул он, – предложить в качестве поощрения поцелуи. Но думаю, вы не вполне понимаете, что делаете.
Дейзи осознавала, что эта мысль безумна… безумна, безнравственна и опасна. Они чудовищно рисковали, если их поймают, последствия окажутся губительными, особенно для нее. Ощущая в горле комок, она подняла взор на Себастьяна и выкинула сомнения из головы.
– Я вполне понимаю, что делаю, – заверила она со всей бравадой, какую только удалось изобразить. – К тому же вы сами говорили. Я не могу достоверно описывать романтические моменты в книгах, пока не испытаю их на себе. Вы можете помочь мне, я могу помочь вам. Разве не по этой причине я здесь?
– Превосходно подмечено. – Себастьян разжал руки, потянулся и коснулся ее щеки, очертив скулы кончиками пальцев. Затем заключил в ладони ее лицо и склонился ближе. Сердце Дейзи затрепетало в груди, когда он легонько скользнул ртом по ее губам. – Но почему-то, – прошептал он возле ее лица, – мне кажется, что Марлоу имел в виду несколько другую помощь.
– Вы бываете так чертовски упрямы, – прошептала она в ответ, – что я вынуждена импровизировать.
– Я упрям? – Он рассмеялся рядом с ее губами. – Кто бы говорил.
Себастьян легонько надавил ей на затылок, будто вновь собирался поцеловать, но Дейзи не питала иллюзий относительно его мотивов. Нагнув голову, она высвободилась из его хватки.
– Не так быстро, – укоризненно произнесла она, обходя стол и вставая по другую его сторону, чтобы оказаться на безопасном от Эвермора расстоянии. Когда между ними оказался этот солидный палисандровый барьер, Дейзи почувствовала себя гораздо более готовой к дискуссии на тему поцелуев.
– Если мы… собираемся заключить сделку, следует обговорить условия.
– Условия? – Он улыбнулся, и сердце Дейзи ухнуло вниз, оставив ощущение невесомости, будто она только что спрыгнула со скалы.
– Да, условия, – твердо стояла на своем Дейзи. Умолкнув, она сделала глубокий вдох, пытаясь успокоить свои расстроенные нервы и придумать, как воплотить в жизнь эту безумную идею. – Первое правило, – продолжила она спустя мгновение, – вы не можете целовать меня, когда вам вздумается.
– Почему?
– Поцелуи – это способ заинтересовать вас и наградить, – напомнила она, – а не отвлечь.
– Это начинает напоминать пытку.
Дейзи не пожелала проникнуться сочувствием.
– Вы уже получили один поцелуй, этого должно быть достаточно, чтобы вдохновить вас на некоторое время.
– Не думаю. – Себастьян прислонился к секретеру, он улыбался, а в глазах мерцали озорные искорки. – Я все еще чувствую себя немного выдохшимся.
– Очень жаль. Но если желаете получить еще один поцелуй, придется потрудиться.
– Каким образом?
Дейзи придвинулась ближе. Она услышала, как он затаил дыхание, и этот звук наделил ее пьянящим ощущением власти, подобного которому она не испытывала прежде. Она опустила взгляд ниже, на твердую, чувственную линию его рта. Он желал ее поцелуев, но достаточно ли сильно? Дейзи выжидала, притворяясь, что раздумывает, и заставляя его томиться в ожидании.
– Когда исправите первые сто страниц рукописи, – наконец произнесла она, – получите еще поцелуй.
– Сто страниц? Вы шутите.
– Я уже говорила, что не никогда не шучу.
– Цветочек, будьте разумны, – промурлыкал Себастьян, стараясь ее умаслить. – Такими темпами я заслужу ваш поцелуй лишь где-то к Михайлову дню[1], если повезет.
– Неправда. У вас всего сто двадцать дней на то, чтобы исправить всю рукопись целиком. Чтобы соблюсти сроки, вам придется исправить сто страниц задолго до Михайлова дня.
– Вы же не всерьез собираетесь заставить меня придерживаться столь жестких сроков?
– Сто двадцать дней.
Его ресницы опустились.
– Раз придется переписать всю книгу за такое короткое время, меня нужно будет хорошенько поощрить. – Он вновь посмотрел ей в глаза. – Я хочу поцелуй за каждые пятьдесят страниц.
Дейзи не могла уступить. Только она дает ему палец, как он силится оттяпать руку. Если у нее и впрямь появилась над ним власть, придется за нее держаться и пользоваться ею сейчас, пока она есть.
– За каждые сто страниц, – повторила она. – И я буду выбирать место и время. И одобрять исправления, прежде чем вас поцеловать.
Он молчал, и на мгновение она испугалась, что оттолкнула его слишком далеко, потребовала слишком многого. Хоть они и не касались друг друга и между ними стоял стол, Дейзи ощущала напряжение в его теле, чувствовала его мятежный дух. В любой момент он мог послать ее ко всем чертям.
Себастьян медленно выдохнул.
– Хорошо, – согласился он. – Значит, сделка. Сто страниц за поцелуй.
Дейзи ощутила вспышку триумфа и облегчения, но граф не дал возможности ею насладиться.
– Но, – продолжил он, заставив ее насторожиться, – я настаиваю на некоторых своих условиях.
– Что? – Отпрянув от стола, Дейзи уставилась на него. – Исключено.
– Не только я получаю выгоды от нашей маленькой игры, – напомнил Себастьян. – Предполагается, что мы станем учить друг друга, помните? Учиться друг у друга. Помогать друг другу. – Он улыбнулся. – Услуга за услугу, мисс Меррик. Мы оба от этого выигрываем, следовательно, оба можем устанавливать правила.
Дейзи недоверчиво изучала эту улыбку, чувствуя подвох.
– Какие правила вы имеете в виду?
Себастьян наклонил голову, словно раздумывая.
– Ну, не знаю, – ответил он наконец. – Мне нужно подумать. Я оставляю за собой право ввести свои правила позже.
– Это нелепо! Я не согласна с подобной неопределенностью!
Он скрестил руки на груди.
– Тогда я не стану ничего исправлять.
– Тогда вам не заплатят.
– Пускай. А вам придется взглянуть Марлоу в лицо и сказать, что вы провалились.
Дейзи судорожно вдохнула. Хитрый ублюдок, думала она, глядя на Эвермора и видя проблеск удовлетворения в его глазах. Он знал, что нашел ее слабое место, и даже не делал вид, что это не так. Дейзи с досадой подумала, что в применении власти она всего лишь новичок. Он же настоящий мастер.
– О, ну хорошо, – сердито согласилась она. – Спорить с вами все равно что спорить с быком. Можете добавить свое условие.
– Три условия, – тут же уточнил граф. – Вы же поставили три. И я имею право на столько же.
Ей следовало догадаться, что на одно он не согласится.
– Ладно, ладно! Но, – добавила Дейзи, прежде чем он принялся торжествовать победу, – ни одно из выдвинутых вами условий не должно противоречить уже поставленным. Нельзя менять сто страниц на пятьдесят или один поцелуй на два.
– Я бы в жизни так не поступил, – заявил он с таким невинным видом, что Дейзи поняла: она была права.
– Именно так вы бы и поступили, – возразила она. – У вас это на лбу написано.
Себастьян не стал спорить. Вместо этого он протянул руку:
– Мы договорились?
Дейзи опустила взгляд на простертую длань: длинные, сильные пальцы, ласкавшие ее лицо, широкую ладонь, так нежно касавшуюся ее сквозь одежду. Какие он еще придумает условия? В голове вновь послышался шепоток сомнений, сомнений и осторожности, но она отказалась к нему прислушаться. Взамен этого она протянула руку и пожала его широкую ладонь своей изящной ладошкой, скрепляя сделку.
– Договорились.



Примечания:

[1] 29 сентября – Михайлов День в Англии. В этот день на обед подают гусей, а в высших учебных заведениях начинаются занятия. Кроме того, этот день - один из четырех дней, являющийся началом очередного квартала года.

...