Лаура Ли Гурк "С мыслями о соблазнении"

 » Лаура Ли Гурк "С мыслями о соблазнении"  [ Завершено ]

Леди (и джентльмены), с удовольствием представляю вашему вниманию новый перевод! Evelina переведет роман "С мыслями о соблазении" Лауры Ли Гурк / "With Seduction in Mind" by Laura Lee Guhrke!

Редактор - kerryvaya.

Удачи, девочки! С удовольствием буду вас читать.

  Содержание:

  Открыть в онлайн-читалке

  Добавить тему в подборки

  Модераторы: Talita; Дата последней модерации: -

Evelina, Маша, спасибо за интересного автора. А название и вовсе интригующее.
Легкого перевода вам и побольше свободного времени.

Маша, Эвелина, какая приятная новость. Мы все с вами. Гурк - это прекрасно.

_________________

Эвелина, Маша, удачи вам в новом проекте!
_________________

жду с нетерпением

 » Аннотация

Laura Lee Guhrke / Лаура ли Гурк
With Seduction in Mind / С мыслями о соблазнении

Четвертая книга из серии "Девушки-холостячки" (Girl Bachelors #4)



Аннотация:

Her proposition...
London Society is harsh for a young woman with no family connections who has to work for a living. But when Daisy Merrick is sacked from yet another job, the feisty and outspoken miss comes up with a plan that could give her a future beyond her wildest dreams. There's only one problem. Her success depends on a man, the most infuriating, impossible, immovable man she's ever met.
His resolution...
Sebastian Grant, Earl of Avermore, is England's most infamous author. Known for his notorious reputation, he is more interested in play than work, and has no intention of cooperating when Daisy shows up on his doorstep with a mad plan. The provoking, fire-haired beauty stirs his senses beyond belief, and Sebastian knows he has only one way to stop her. Seduction.

Ее предложение…
Лондонский свет жесток к юным девушкам без семейных связей, вынужденным самостоятельно зарабатывать на жизнь. Но стоило Дейзи Меррик потерять очередную работу, как эта решительная и прямолинейная мисс берется за дело, которое в будущем, возможно, позволит ей исполнить свои самые безумные мечты. Но есть одна загвоздка. Ее успех зависит от мужчины − самого невыносимого, невозможного, непоколебимого мужчины из всех, кого она когда-либо знала.
Его решение…
Себастьян Грант, граф Эвермор, самый скандально известный английский писатель. Его, пользующегося дурной славой, более интересует игра, нежели работа, и он не намерен сотрудничать с Дейзи, когда та со своей сумасшедшей затеей объявляется у него на пороге. Дерзкая рыжеволосая красавица пробуждает в нем непостижимые чувства. И Себастьян знает лишь один способ ее остановить. Соблазнение.


В книге 19 глав.

Перевод: Evelina
Редактор: kerryvaya
_________________

Присоединяюсь!
_________________

 » Глава 1

Перевод: Evelina
Редактирование: kerryvaya

Глава 1

Весь мир — театр.
В нем женщины, мужчины — все актеры.
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль.

Уильям Шекспир

Лондон, Май 1896

Дейзи Меррик – безработная. Впрочем, ничего удивительного… Дейзи и прежде не раз доводилось попадать в такой переплет. Некоторые, включая ее сестрицу, склонны были полагать, что в непрерывной чехарде нанимателей Дейзи виновата сама, но девушка почитала такое мнение в высшей степени несправедливым. Вот и сегодня – отличный тому пример.
Кипя от негодования, она промаршировала к выходу из конторы Петтигрю и Финча после того, как ведающая там машинистками матрона, уведомила Дейзи, что в ее услугах они больше не нуждаются. «И нет, – добавила Надзирательница, – у них нет желания снабдить ее рекомендациями. Учитывая ее бесстыдное поведение, ни о каком положительном отзыве не может быть и речи».
– Это мое-то поведение бесстыдно? – бормотала Дейзи, стоя на обочине в попытках разглядеть в кутерьме запруженной Треднидл-стрит проходящий мимо омнибус. – Если кому и нужно стыдиться, так это мистеру Петтигрю!
Когда сей джентльмен зажал Дейзи в углу каморки с припасами, схватил за руки и признался в глубокой и пылкой страсти, она, как и любая другая приличная женщина на ее месте, напрочь отказалась уступить его посягательствам. Однако вскоре, когда Дейзи услышала от Надзирательницы Уизерспун, что ее работе здесь пришел конец, возмущенные объяснения никак не помогли ей сохранить место. «Мистер Петтигрю, – с едва заметной улыбкой превосходства напомнила Надзирательница, – партнер-основатель крупной банковской фирмы, а Дейзи Меррик – машинистка, вовсе не представляющая собой никакой важности».
Из-за угла показался омнибус, и Дейзи помахала рукой, останавливая запряженную лошадьми повозку. Омнибус остановился, Дейзи забралась внутрь и протянула три пенса – столько стоил проезд до ее дома. Экипаж тронулся, она заняла свободное место и принялась раздумывать, как же лучше объяснить Люси, почему ее сестра вновь потеряла работу.
Хотя Дейзи знала, что ее не в чем упрекнуть, она также понимала, что старшая сестра вполне может с ней и не согласиться. Люси примется перечислять все замечания по поводу наглости Дейзи, полученные той от Надзирательницы за все три месяца работы на Петтигрю и Финча. Несомненно, Люси вспомнит, как неделей ранее мистер Петтигрю стал свидетелем подобного нагоняя, как похлопал ее по руке, стоило лишь пожилой даме удалиться, как назвал ее честность «освежающей» и заверил, что Дейзи совершенно не о чем волноваться, ибо он, как сам выразился, «позаботится о ней».
В своем занудстве Люси даже может дойти до того, что припомнит свои предостережения касательно заверений мистера Петтигрю и то, как беспечно сестра ими пренебрегла.
Дейзи закусила губу. Оглядываясь назад, она уже понимала, что следовало послушать Люси и сообщить мистеру Петтигрю, что она никак не может позволить ему вступаться за нее перед Надзирательницей. Поступи она так, возможно, сей неприятности удалось бы избежать. Но иметь сестру, которая вечно оказывается права, порой так невыносимо, что зачастую возникает неодолимое желание пойти наперекор ее благонамеренным советам. Этот случай как раз из таких.
Вечно преследовавшие Дейзи неудачи с работой само собой в жизни не случались с ее сестрой.
«Люси, – с оттенком зависти подумала Дейзи, – само воплощение тактичности». Если бы немолодой, грузный, потнолицый мистер Петтигрю принялся бы хватать ее за руки, разглагольствовать о неистовстве своих чувств и обещать приличный доход и домик в «безопасной» части города, Люси бы и бровью не повела. С глубоким чувством собственного достоинства она бы сообщила, что не принадлежит к женщинам подобного сорта и вряд ли сам мистер Петтигрю желает опорочить их обоих унизительными предположениями касательно добродетели своей служащей. Выслушав столь строгую, исполненную оскорбленной невинности отповедь… вкупе с мягким напоминанием о жене и детях… мистер Петтигрю, один из самых преуспевающих лондонских дельцов, повесил бы нос, словно напроказивший школяр. Вне себя от стыда, он ретировался бы из каморки, и вопрос можно было бы считать исчерпанным.
Дейзи же была сделана из иного теста. Лишь на пару секунд она, открыв рот, оцепенело уставилась на потеющее лицо мистера Петтигрю, прежде чем в характерной для себя манере выпалила первое, что пришло на ум:
– Но вы же такой старый!
Сей необдуманный поступок и предрешил ее дальнейшую судьбу. Вместо того чтобы, устыдившись, тихонько ретироваться из кладовой, мистер Петтигрю выскочил оттуда в приступе уязвленной мужской гордости, а Дейзи потеряла уже четвертое меньше, чем за год, место.
Из-за своей пресловутой прямоты Дейзи вечно умудрялась сесть в лужу. Работая у одной модной портнихи, она обнаружила, что большинству женщин вовсе не нужна правда о выбранной ими одежде. Продавщица, мнения которой спросили, не должна говорить богатой, но толстой клиентке, обожающей серебристый атлас, что эта ткань еще больше ее полнит.
Не добилась она успеха и в должности гувернантки. Леди Бэрроу предупредила, что дочери барона не должны играть в игры, вроде лапты. И заполнять свои альбомы изображениями оранжевой травы, зеленого неба и девочек с фиолетовыми волосами.
Им нет нужды решать задачки и учиться делить столбиком. Нет, баронские дочки обязаны безупречно вышивать, рисовать безупречные копии с полотен итальянских художников и мастерить бесполезные – но безупречные – безделушки для друзей. Когда же Дейзи заявила, что глупее ничего нельзя придумать, ее с позором отослали из Кента домой.
В качестве машинистки в юридической фирме Ледбеттера и Гента она на собственном горьком опыте узнала, что не стоит ждать признательности от мистера Гента, когда какая-то простая машинистка указывает ему на ошибки в его юридических документах.
А теперь вот мистер Петтигрю… могущественный, влиятельный банкир и впридачу развратная скотина.
«Впредь будет наука», – со вздохом подумала горемыка. Женщине, самой зарабатывающей на жизнь, необходимо уметь тактично справляться с бесчестными предложениями сильного пола.
Ну да ладно. Дейзи попыталась отнестись ко всему философски. Пожав плечами, она заправила за ухо выбившуюся огненную прядь.
«Все будет в порядке», – убеждала она себя, откинувшись на спинку сиденья и глядя из окна на кирпичные фасады издательств, выстроившихся вдоль всей Флит-стрит. Ведь не окажется же она вовсе на улице. Люси владела собственным агентством по найму, и после неизбежных бесконечных «я же тебе говорила» сестра непременно настоит на том, чтобы подыскать Дейзи новое место.
Дейзи не хотела показаться неблагодарной, но не в силах была с особым восторгом встретить перспективу помощи Люси. Ее сестра имела склонность в каждой должности рассматривать лишь практические стороны, никогда не принимая в расчет, насколько она интересна. Дейзи вспомнила о леди Бэрроу, мистере Ледбеттере и мистере Петтигрю и подумала, что, наверное, на сей раз стоит поискать работу себе по душе. И может, тогда ей посчастливится больше.
«Как здорово было бы, – подумала Дейзи, – объявить сестре, что да, она потеряла работу у Петтигрю и Финча, но тотчас нашла себе другое место». Люси не сможет наградить ее тем самым рассерженным взглядом и тяжелым вздохом разочарования, коль скоро следующее трудоустройство уже будет fait accompli[1].
Омнибус оставил позади «Сакстон и Компанию», издательство, напомнившее Дейзи о полудюжине рукописей, рассованных по ящикам ее письменного стола. Она улыбнулась собственным мыслям. Что ей по-настоящему стоит сделать, так это бросить заниматься чепухой и стать настоящим писателем.
В конце концов, ее подруга Эмма весьма в этом преуспела.
Люси это не понравится. Невзирая на пример Эммы, Люси постоянно расхолаживала сестрины литературные амбиции. «Самое что ни на есть ненадежное занятие», – частенько подчеркивала она, исполненная неприятия и критицизма. И плата, если таковая вообще имеется, нерегулярна и зачастую угнетающе мала. Эмма, будучи замужем за своим богатым издателем-виконтом, могла не принимать этой детали в расчет, в то время как для Дейзи с сестрой сей вопрос был жизненно важен. Две девушки-холостячки, одни во всем мире, им самим приходилось зарабатывать себе на жизнь.
Омнибус притормозил на Боуэри-стрит, чтобы подобрать очередного пассажира, и пока Дейзи разглядывала сделанную на углу дома надпись с названием улицы, ее вдруг осенило: здесь, на Боуэри-стрит, расположены издательские конторы виконта Марлоу, мужа Эммы. Как удивительно, что кому-то понадобилось остановить омнибус в квартале от «Марлоу Паблишинг» как раз в то самое мгновение, когда она задумалась о карьере писательницы.
Дейзи решила, что здесь не могло быть обычного совпадения. Это Судьба.
Омнибус уже тронулся вновь, когда Дейзи внезапно вскочила на ноги. Перегнувшись через соседа, она резко дернула за колокольчик, отчего остальные пассажиры принялись ворчать, сетуя на очередную задержку. Экипаж накренился, когда кучер резко надавил на тормозной механизм, и Дейзи одной рукой в перчатке ухватилась за латунную ручку над головой, дабы удержаться на ногах, а другой – придерживала свою соломенную шляпку-канотье, не давая ей свалиться. Как только повозка полностью остановилась, девушка двинулась вперед, не обращая внимания на враждебные взгляды попутчиков.
Она выбралась из омнибуса и замерла на обочине, устремив взор через всю Боуэри-стрит на кирпичное здание на следующем углу. Возможность когда-либо превратиться в публикуемого автора для нее существовала где-то на грани между сомнительным и невероятным, но Дейзи отринула прочь все сомнения и зашагала прямо к «Марлоу Паблишинг».
Она была уверена: ей судьбой предназначено стать писателем.
Дейзи была не только порывистой и несдержанной на язык. А еще и безнадежной оптимисткой.

Премьеры всегда оборачивались сущим адом.
Себастьян Грант, граф Эвермор, мерил шагами дубовые половицы олд-викского[2] закулисья, слишком взволнованный, чтобы сесть. Столько времени прошло с тех пор, как на сцене ставилась его пьеса, что он уже и позабыл, на что похожи премьеры.
– Как пить дать, она провалится, – на ходу бормотал он. – Моя прошлая пьеса оказалась настоящей катастрофой, а эта – и того хуже. Господи, ну почему я не сжег глупую вещь, когда у меня была возможность?
Большинство людей было бы потрясено, услышав, как известнейший английский романист и драматург в подобной манере поносит свое произведение, но его друг – Филипп Хоторн, маркиз Кейн, – выслушивал обличительные тирады Себастьяна в адрес его последней пьесы с невозмутимостью человека, слышавшего все это и прежде.
– Ты сам не веришь ни единому своему слову.
– Еще как верю. Эта пьеса просто чушь собачья. – Себастьян добрался до конца подмостков и, развернувшись, зашагал назад. – Полнейшая чушь.
– Ты всегда так говоришь.
– Знаю, но на сей раз это чистая правда.
Казалось, Филиппа его слова не впечатлили. Оперевшись плечом на колонну и сложив руки на груди, он наблюдал, как его друг расхаживает туда и обратно.
– Некоторые вещи не меняются.
– Лучше тебе пойти домой до начала, – мрачно посоветовал он, оставив без внимания тихое замечание Филиппа. – Избавь себя от пытки смотреть на это.
– Совсем ничего стоящего?
– Ну, начинается она неплохо, – неохотно признал он. – Но во втором акте вся история летит в тартарары.
– М-м…
– Кульминация столь невыразительна, что с таким же успехом ее могло и вовсе не быть.
– М-м…
– А что до сюжета… – Себастьян запнулся и с издевательским смешком взъерошил свои темные волосы. – Весь сюжет построен на глупых недоразумениях.
– Что ж, значит, у тебя неплохая компания. Дюжины шекспировских пьес основаны на недоразумениях.
– Вот почему Шекспира явно переоценивают.
Филипп громко расхохотался, чем вызвал озадаченный взгляд проходившего мимо друга.
– Что здесь такого забавного?
– Только с твоим высокомерием можно считать Шекспира переоцененным.
Но Себастьяну было не до смеха.
– Мне нужно выпить.
Он прошествовал к закулисному столику, где для артистов было выставлено множество прохладительных напитков. Выбрав бутылку, он с вопросительным взглядом продемонстрировал ее Филиппу, но тот покачал головой, и Себастьян наполнил джином только один бокал.
Поставив бутылку на место, он поднял бокал и продолжил обсуждение новой пьесы:
– Уэсли вообще незачем было обманывать Сесилию. Но скажи он правду, письмо в сумочке утратило бы всякий смысл, развязка наступила бы еще до конца второго акта, и пьеса была бы окончена.
– Зрители ничего не заметят.
– Само собой, не заметят, – Себастьян залпом осушил бокал. – Они будут спать.
Филипп фыркнул:
– Сомневаюсь.
– А я ни капельки. Я был на репетициях. Неделя – , и эту пьесу прикроют.
Не услышав от друга ответа, он обернулся через плечо.
– Что, даже ради дружбы не поспоришь?
– Себастьян, возможно, пьеса великолепна.
– Нет, точно нет. Она недостаточно хороша. – Он замер. Будто бы из детства до него донеслись отзвуки отцовского голоса, изрекавшего эти самые слова почти обо всем, что Себастьяну, будучи ребенком, доводилось делать. – Все всегда недостаточно хорошо, – пробормотал он, прижав ко лбу холодный бокал.
– Неправда, – вернул его к действительности голос Филиппа. – Ты замечательный писатель, и ты чертовски превосходно это знаешь. – По крайней мере, – сразу поправился он, – когда не изводишь себя мыслями о том, насколько ты ужасен.
Себастьян сделал глубокий вдох и обернулся.
– Что, если критики разнесут меня в пух и прах?
– Тогда поступишь, как всегда поступаешь. Скажешь, чтобы отвалили, и напишешь что-нибудь еще.
Себастьяну был не столь радужно настроен.
– А что, если они правы? Вспомни мой последний роман? Когда его опубликовали четыре года назад, от него плевались все. Даже ты признавал, что он совершенно не удался.
– Я вовсе не так сказал. Ты потребовал моего мнения, и в ответном письме я сообщил, что он не вполне отвечает моим личным вкусам – и на этом все.
– Ты так любезен, Филипп. – Себастьян отхлебнул джина и поморщился. – Это было низкопробное чтиво. Я за полдюжины лет не написал ничего отвратнее. Критики это знают. Ты знаешь. Я знаю. Завтра от меня не останется и мокрого места.
Последовало затянувшееся молчание, которое прервал Филипп:
– Себастьян, я знаю тебя с тех пор, как мы были мальчишками. Двадцать пять лет тому назад на полях Итона я наблюдал, как ты каждый раз, пропустив мяч, клянешь себя, на чем свет стоит, но стоило тебе самому забить гол, и ты начинал фанфаронить, словно был божьим даром футболу. В Оксфорде я видел, как ты мучился над каждым словом своего романа, но когда его опубликовали, ты принимал свалившуюся на тебя славу с таким самодовольством, что мне хотелось придушить тебя за твое тщеславие.
– К чему ты ведешь?
– Меня никогда не переставала поражать эта двойственность твоей натуры. Ты непревзойденно высокомерен во всем, что касается твоих работ, но в то же время борешься со своей мучительной неуверенностью. Как могут в одном человеке уживаться две такие противоположные черты? Интересно, все писатели таковы или же только ты?
В те дни он не чувствовал ни толики высокомерия, о котором упомянул его друг, а вот неуверенности ощутил с избытком.
– Прошло восемь лет с тех пор, как мы виделись в последний раз. Жизнь за границей изменила меня. Я не могу… – Себастьян замолчал, не смея озвучить правду, хотя она непреложной истиной звучала у него в голове. Он больше не мог писать, но не в силах был произнести это вслух. – Я не тот человек, которого ты знал, – вместо этого закончил он.
– Ты точно такой же. Расхаживаешь туда-сюда, словно кот на раскаленной крыше, в худших выражениях понося свою работу и рассказывая каждому, кто готов слушать, что написанное тобою – полная чепуха. Ты уже высказал обычные зловещие пророчества о том, что пьеса никому не понравится и тебя ждет жалкий провал. Теперь я жду, когда ты перейдешь к той части, где объявляешь, будто твоей карьере конец, и круг замкнется. – Филипп покачал головой. – Нет, Себастьян, нет, ты можешь думать, что изменился, но этого не произошло. Ни на йоту.
Филипп чертовски сильно ошибался. Он изменился, и произошло это по причинам, которых его друг, вероятно, никогда не поймет. Однако, не было смысла объяснять Филиппу, какой разрушительный след оставили на нем последние восемь лет. Не стоило сообщать другу, что Себастьян уже никогда не возьмется за новую книгу, или же новую пьесу. С ним было покончено.
Опустошение пришло внезапно, погасив пламя его душевных сил. Он опустил голову, зажав переносицу между большим и указательным пальцами, не в силах противостоять волне непреодолимого желания схватиться за кокаин. Три года прошло с тех пор, как он в последний раз употреблял эту дрянь, но, Боже правый, он все еще ее жаждал. Кокаин заглушал губительные творческие сомнения, и писать становилось так легко. Его не заботило, хорошая работа или нет, потому что впервые в жизни она была достаточно хороша. Благодаря кокаину он чувствовал, что ему все по плечу: отразить любые напасти и восторжествовать над любыми обстоятельствами. Кокаин делал его непобедимым.
До тех пор, пока чуть его не убил.
– Себастьян? – вторгся в его мысли голос Филиппа. – Ты в порядке?
Подняв голову, он выдавил из себя улыбку.
– Разумеется. Ты же знаешь, каким угрюмым я бываю перед премьерой.
Прозвенел колокольчик, оповещая, что представление начнется через пять минут, и Филипп, отлепившись от колонны, выпрямился. – Мне лучше занять свое место. Иначе жена будет гадать, что же со мной сталось.
– Тебе не стоило приходить.
– Ладно, признаю, я мазохист.
– Не иначе. Пьеса – полный бред.
– Ты всегда так говоришь. – И его невозмутимый друг направился к левой стороне зала.
– Знаю, – бросил ему вслед Себастьян. – Но на сей раз это действительно так.

– Бред? – Себастьян недоверчиво уставился на развернутую газету в своих руках. – «Соушиал Газетт» назвала мою пьесу бредом?
Аберкромби, расценив сей вопрос как риторический, оставил его без ответа. Вместо этого, камердинер взял поднос с бритвенными принадлежностями и, окинув Себастьяна пытливым взглядом, замер в ожидании. Саундерс, лакей, принесший утренние газеты, безмолвно торчал здесь же, выжидая, когда его, наконец, отпустят.
Себастьян не обращал внимания на них обоих. Он вновь перечитывал вступительные строки отзыва, напечатанного в утреннем выпуске «Соушиал Газетт»: «Себастьян Грант, некогда причисляемый к самым блестящим авторам девятнадцатого столетия, бездарно провалился, впервые попытавшись написать комедию. Сюжет «Девушки с красной сумочкой» – полный бред…»
Себастьян остановился на том же самом месте, что и в прошлый раз, и взглянул на имя автора статьи.
– Джордж Линдсей, – пробормотал он, оторвав от газеты сердитый взгляд. – Кто такой, черт побери, этот Джордж Линдсей?
Аберкромби промолчал, вновь справедливо рассудив, что ответа от него не требуется. Он продолжал стоять возле кресла для бритья, ожидая, когда хозяин соизволит сесть.
Вместо этого Себастьян продолжил чтение.
– Сюжет «Девушки с красной сумочкой» – полный бред, – с нарастающим гневом повторил он, – с невыносимо избитой идеей и совершенно неправдоподобной фабулой. Коль скоро речь идет о комедии, сии изъяны были б простительны, будь пьеса по-настоящему забавной. Увы, ваш рецензент, нашел три проведенных в «Олд Вике» часа не забавнее визита к дантисту.
До глубины души уязвленный уже прочитанным, Себастьян хотел было отшвырнуть газету прочь, но передумал, когда любопытство все-таки перебороло брезгливость. Он продолжил читать:
– Всем известно, что Себастьян Грант носит аристократический титул графа Эвермора и содержание его поместий обходится недешево в наш век сельскохозяйственного упадка. В свою очередь, театральные комедии нынче не только модны, но и весьма прибыльны. Вашему рецензенту остается лишь заключить, что в написании этой пьесы, автор руководствовался скорее денежными, нежели литературными интересами. – Прервавшись, он обратился к Аберкромби. – Да, признаю, – он наигранно рассыпался в извинениях, – я предпочитаю получать деньги за свою работу. Возмутительно, не правда ли?
Себастьян не стал утруждаться тем, чтобы подождать, пока камердинер попытается ответить.
– Исход плачевен, – продолжил он. – Вместо того, чтобы вернуться в Лондон первоклассным Себастьяном Грантом, он предпочел возвратиться второсортным Оскаром Уайльдом.
С воскликом негодования Себастьян отшвырнул газету, отчего страницы разлетелись в разные стороны.
– Второсортным Оскаром Уайльдом? – прорычал он. – Невыносимо избито? Совершенно неправдоподобно? Какая, черт подери, наглость! Как смеет этот критик… как смеет он рвать мою пьесу на клочки в такой манере?
Когда Саундерс принялся собирать страницы газеты, Аберкромби наконец заговорил:
– Должно быть, мистер Линдсей – человек дурного воспитания, сэр. Вы желаете побриться сейчас?
– Да, Аберкромби, благодарю, – проговорил граф, радуясь возможности отвлечься. – Этот критик называет мою пьесу бредом, но это его рецензии самое место на помойке. Саундерс, – добавил он, – отнесите этот идиотский треп туда, где ему и полагается быть.
– Очень хорошо, сэр. – Лакей поклонился, но стоило ему направиться с уже аккуратно сложенной газетой к выходу, как любопытство Себастьяна вновь одержало над ним верх. Потянувшись, он выхватил у лакея газету, взмахом руки отослал того прочь из туалетной комнаты и уселся в кресло для бритья. Пока Аберкромби намыливал помазок, Себастьян продолжал читать отзыв. И занятие это приводило его в ярость.
Пьеса, как заявлял мистер Линдсей, основывалась на неубедительных недоразумениях, а главный персонаж, Уэсли, был слишком блеклым, чтобы вообще о нем упоминать. Все могло разрешиться простым объяснением между ним и его возлюбленной, леди Сесилией, еще во втором акте. Попытки Уэсли поухаживать за леди Сесилией, по всей видимости, должны были рассмешить зрителей, но, по правде говоря, на них больно было смотреть – наверное, каждому в зале было стыдно за бедного парня. Тем не менее, концовка пьесы оказалась довольно-таки сносной, хотя бы потому, что была концовкой.
– Ха-ха, – кривя губы, пробормотал Себастьян. – Как умно, мистер Линдсей. Вы настоящий остряк.
Он приказал себе прекратить чтение этой тарабарщины, но оставалось совсем немного, а посему он решил, раз уж на то пошло, закончить.
Те, кто надеялся, что появление Себастьяна Гранта после столь долгого затишья ознаменуется возвратом к сильным, проникновенным работам его ранних лет, будут разочарованы. Бывший лев английской литературы предпочел предстать перед нами с неглубокой, банальной безвкусицей, что в общем-то характерно для восьми последних лет его творчества.
Вашего рецензента не может не огорчать то обстоятельство, что самые блестящие работы Себастьяна Гранта уже лет десять, как остались позади.
Себастьян зарычал, изрекая проклятья, достойные матроса-индейца, и вновь отшвырнул газету. Она пролетела над головой успевшего пригнуться Аберкромби и спланировала на пол.
Когда камердинер выпрямился, Себастьян уже сверлил взглядом неопрятную кучку бумаги на полу и ощущал непреодолимое желание вновь перечитать статью. Вместо этого он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, но, пока камердинер совершал над ним ежедневный ритуал бритья, у Себастьяна из головы не шли слова Джорджа Линдсея.
…не забавнее визита к дантисту… второсортный Оскар Уайльд… самые блестящие работы уже лет десять, как остались позади…
Он давно уже научился принимать нападки критиков как неотъемлемую часть своей профессии, но сей язвительный приговор перешел все границы. И то, что его опубликовали в «Газетт», принадлежащей его собственному издателю, лишь сыпало соли ему на рану. Да кто же он все-таки, этот Джордж Линдсей? Какой такой опыт давал ему право камня на камне не оставить от авторской работы, да в придачу обозвать ее бредом?
– Милорд?
Открыв глаза, Себастьян увидел, как Аберкромби отступает в сторону, открывая взору графа дворецкого, Уилтона, стоявшего рядом с подносом в руках.
– Пришло письмо от мистера Ротерштейна, сэр, – сообщил дворецкий. – Передано через его личного секретаря. Я подумал, что в нем может быть что-то важное, и решил сразу отнести его вам.
Себастьян выпрямился и, одолеваемый дурными предчувствиями, взял с подноса письмо. Сломав печать, он развернул послание и прочитал его, совершенно не удивившись черным жирным строкам, написанным почерком Джейкоба Ротерштейна.
Билеты на сегодняшнее представление упали в цене на треть. Если так пойдет дальше, пьесу к концу недели придется прикрыть. К слову сказать, «Газетт» права – пьеса совершенно провальная. Какого дьявола? Могли мы, по крайней мере, рассчитывать на пристойный отзыв в газете твоего издателя? Предлагаю тебе немедленно обсудить сложившееся положение с Марлоу.
Дж. Р.
Себастьян с проклятиями бросил письмо обратно на поднос. Разумеется, Ротерштейн прав. Необходимо что-то предпринять. Себастьян решил сегодня днем нанести Марлоу визит и прояснить ситуацию. Может, Джордж Линдсей еще не в курсе, но его карьере театрального критика пришел конец.

Примечания:
[1] Fait accompli (франц.) – свершившийся факт.
[2] «Олд Вик» (англ. Old Viс Theatre) — театр в Лондоне, расположенный к юго-востоку от станции Ватерлоо на углу Кат и Ватерлоо Роуд. Королевский Кобург Театр (Royal Coburg Theatre) был построен в 1818, в 1880 название было изменено Эммой Конс на Королевский Виктория Холл (Royal Victoria Hall). В 1898 племянница Конс Лилиан Бэйлис приняла на себя руководство, а в 1914 начала ставить на сцене Олд Вика пьесы Шекспира.
_________________

Эви и Маша! Как здорово увидеть ваш дуэт! Рада, что вы не забросили переводы. Поздравляю с началом выкладки. У нас явный недостаток исторических любовных романов последнее время. И хотя сама я не очень люблю Гурк, но у нее много поклонников, которые оценят ваш наверняка блестящий перевод.

Счастливого плавания!

_________________

УРА, УРА, УРА!!!! Продолжение "Холостячек"... Леди, спасибо за этот перевод. На радостях прыгаю до потолка.
_________________

Замечательная новость!!!!!!!!!!!!!!! Девочки, спасибо вам огромное!!!!!!!!!!! Удачи!

Рада приветствовать новый роман Гурк, да ещё с таким прекрасным переводческим дуэтом! Пожалуй, не стану дожидаться конца изложения, снова вернусь к поглавному чтению в компании с любительницами ИЛР.
_________________

Спасибо за новый перевод!

Да уж, это даже не прямолинейность, это детский сад. Т.е., если бы он был помоложе, Дейзи рассмотрела бы его предложение????

Все комплексы родом из детства... вот до чего это довело нашего героя....
Я не читала предыдущие книги, но может этот таинственный критик Джордж Линдсей и есть наша Дейзи?
Впрочем, есть версия №2: критика уволят по просьбе Себастьяна, а на работу возьмут Дейзи!

Замечательная новость и великолепный дуэт-большое спасибо!

Evelina, Маша, поздравляю вас с открытием темы Гурк
Я "холостячек" еще не читала, но наверстаю упущенное...
Начало очень интересное, с удовольствием буду читать ваш перевод.
___________________________________