Клуб историков-любителей

Увлекаетесь ли вы историей?
да, очень		66%	[ 154 ]
да, очень я по специальности и по призванию учитель истории		2%	[ 6 ]
м.ж. очень историческое, поневоле увлечешься		1%	[ 3 ]
нет, но хотелось бы		4%	[ 11 ]
По стольку по скольку...		5%	[ 12 ]
раньше улекалась(ся)		4%	[ 10 ]
скорее да, чем нет		14%	[ 33 ]
увлекаюсь историей и немного исторической реконструкцией		0%	[ 1 ]

Всего голосов: 230 Опрос завершён. Как создать в теме новый опрос?

miroslava: 27.10.11 13:45

 » Открытия.Принц Энрике Мореплаватель

ГЕНРИХ МОРЕПЛАВАТЕЛЬ

Принц Генрих Мореплаватель (Энрике Мореплаватель, Don Henrique o Navegador; 1394-1460) получил свое прозвище не вполне заслуженно. Профессиональным мореходом он не был, и хотя плавать ему приходилось, делал он это не часто. Но зато он очень много сделал для развития европейского, и прежде всего португальского мореплавания и по праву считается в истории человеком, который стоял у основания эпохи Великих географических открытий.
Он был четвертым сыном португальского короля Жуана I, основателя Ависской династии. Время его жизни и деятельности было очень важным в истории Португалии – это было время окончания реконкисты, т.е. изгнания мавров с Иберийского полуострова; Португалия обретала независимость и вступала в столкновение с соседними христианскими королевствами (Кастилией и Арагоном) за гегемонию на полуострове.
И его отец, и братья, и сам принц Генрих были людьми незаурядными. В детстве он получил хорошее образование и в своей натуре совмещал черты как интеллектуала, так и человека деятельного склада. Он любил охоту, военное дело, вел активный образ жизни. В то же время его интересовали естественные науки и богословские теории. По характеру он был человеком сдержанным и даже мрачноватым, сохранились свидетельства о том, что для умервщления плоти он по средневековому обычаю под богатыми одеждами носил власяницу. Он никогда не был женат и все свои способности отдавал на службу государству.
Впервые он был замечен современниками в 1415 году, когда португальский король осадил крепость Сеуту на севере Африки. Эта дата считается официальной датой начала заморской экспансии Португалии, которая привела в 16-17 веках к созданию португальской колониальной империи.
Во время осады и взятия Сеуты король Жуан решил посвятить своих младших сыновей в рыцари, для чего дал каждому свое боевое задание, чтобы они могли наилучшим образом проявить себя. Принц Генрих возглавил первый десант при захвате Сеуты, а в решающий момент только его личное мужество и мужество солдат его отряда спасло португальцев от возможного поражения. Король хотел в награду посвятить его в рыцари первым, но тот отказался: «Старшие по летам пусть будут первыми в почести».
Так как принц Генрих наилучшим образом проявил себя во время взятия Сеуты, то его отец-король решил активнее продвигать столь способного сына. В 1420 году он получает разрешение римского папы сделать Генриха управителем ордена Христа. Этот португальский военно-рыцарский орден был основан после запрещения ордена тамплиеров и первыми его членами стали не подвергшиеся гонениям бывшие тамплиеры. Такой важный пост дал Генриху огромное богатство, политическую силу и военное влияние. Он продолжал интересоваться теологией, вел беседы с учеными людьми о сущности Бога, о тайнах мироздания – из-за этого пристрастия многие современные исследователи называют его последним тамплиером.
Взятие Сеуты было жизненно важным для Португалии – появлялся плацдарм для дальнейшего продвижения португальцев на юг и запад, а также обеспечивалась безопасность морских дорог от нападений мусульманских военных кораблей и пиратов. Именно в этом захваченном городе принц Генрих понял важность торговли – Сеута была торговым центром, в который сходились торговые пути со всей Северной Африки и сопредельных стран. Португалия искала свое место в мировой торговле, но она гораздо позже сформировалась, как государство, и не могла соперничать с теми странами и народами, которые уже давно освоили и монополизировали основные торговые пути. На севере господствовали англичане, жители Нидерландов, немцы, французы. На востоке, в Средиземном море – итальянцы. На западе простирался необъятный и еще неизведанный океан. Оставался один путь – на юг. А там неизбежно было столкновение с мусульманским миром, и взятие Сеуты было первой удачей в начавшейся торговой и колониальной экспансии Португалии.
После взятия Сеуты принц Генрих буквально «заболел» мыслью о новых и таинственных землях на Африканском континенте, о возможностях, которые откроются перед Португалией, если она сумеет захватить и освоить их. В его мировоззрении причудливо соединился и средневековый мистицизм, и современная рациональность. Он читал Священное Писание и грезил о существовании неимоверно богатой африканской страны Офир, откуда вывозил свои несметные сокровища библейский царь Соломон. Но одновременно для познания тайн Земли он опирался прежде всего на здравый смысл, наиболее достоверные сведения и документы.
Он сочетал в себе черты религиозного фанатика, политического деятеля и увлеченного естественными науками ученого с рациональным умом. Такое вроде бы несочетаемое сочетание позволило ему в те времена наилучшим образом проявить себя и послужить своей стране. Как убежденный воин Христа-крестоносец, он верил в свою священную миссию – распространять учение Иисуса, искореняя магометанство и язычество. А обладание одной из высших должностей в тогдашней христианской иерархии (магистр Ордена рыцарей Христа) давало ему немалые финансовые возможности. Как политический деятель, близкий к королевскому трону, он мог воспользоваться всеми государственными ресурсами стремительно возвышающейся Португалии. А личная любознательность, страсть к науке и открытиям прекрасно дополняли его религиозные и политические возможности.
Вскоре после взятия Сеуты в 1416 году принц Генрих основывает в г.Сагреше (Сагрише) на юго-западе Португалии своеобразное поселение, которое стало центром, из которого он начал организацию экспедиций португальских моряков по открытию и освоению новых земель и прежде всего, в Африке. Там была основана база для морских исследований с корабельной верфью, передовой по тем временам обсерваторией. Там же им была основана знаменитая школа для обучения географии и навигации, которая вскоре прославилась по всей Европе и организовала выпуск первоклассных капитанов и моряков. Перед ними принц Генрих ставил поистине грандиозную задачу – исследовать побережье Африки, рано или поздно обогнуть его и достичь таинственной Индии. На входе в здание школы был выбит гордый девиз: "Navigare necesse est, vivere non est necesse (Плавать по морю необходимо, жить - не обязательно)".
Кроме того, Генрих покровительствовал и естественным наукам. В 1431 году при его участии были выработаны статуты Лиссабонского университета, которые включили в программу обучения не только богословие, но и такие «светские» науки, как астрономию и математику.
В это время Португалия после захвата Сеуты начала активное продвижение вглубь Африки. Одновременно ряд экспедиций были отправлены на запад, на исследование Атлантического океана. Современные исследователи предполагают, что принц принимал во внимание утверждения некоторых древних и средневековых ученых о том, что Земля – это шар, что восточных земель и Индии можно достигнуть, плывя за запад (эта теория, как мы знаем, впоследствии легла в основу плана Колумба). Но точных доказательств, что принц обладал такими передовыми для своего времени убеждениями, мы не имеем – хотя, кто знает... Важно другое, принц Генрих, как никто, понимал необходимость этих исследований и освоения новых территорий. При его покровительстве было организовано несколько экспедиций по обследованию западного побережья Африки, открыты и исследованы Азорские и Канарские острова, захвачен остров Мадейра. При нем португальцы впервые для морских плаваний начали использовать новый тип судна – каравелла, более легкий и маневренный, чем прежние тяжеловесные корабли. В страну хлынули товары, либо прежде недоступные европейцам, либо очень дорогие, так как мусульманские купцы продавали их втридорога – древесина ценных пород, сахар, пряности.
В 1433 году молодой король Дуарте (старший брат принца Генриха) дает Генриху широкие полномочия по дальнейшему расширению заморской экспансии Португалии. Принц как член королевской семьи и как правитель Ордена Христа располагал огромными денежными средствами, которые тратил на организацию морских экспедиций португальских моряков, даже больше, чем сам король и государственная казна. Под его руководством началась организация поселений на вновь открытых и завоеванных землях – колонисты большими партиями направлялись на острова, а также фактории (торговые точки) на побережье Западной Африки. Так как чисто португальское население было немногочисленным, принц Генрих привлекал поселенцев из других стран (например, из Германии). К концу его жизни стало ясно, что его деятельность по освоению новых земель дала Португалии очень много: если сначала освоенные и вновь заселенные земли прибыли не давали (из-за этого Генриха многие критиковали – мол, денег на экспедиции и поселенцев требуется много, а доходов от этого нет), то довольно скоро они стали источником экспортной торговли вином, пшеницей, сахаром и т.д., и принесли немалые доходы в португальскую государственную казну. А организованные Генрихом поселения стали первым в истории удачным опытом европейцев по освоению и колонизации новых земель.
К 50-м годам XV века практически все сухопутные торговые пути Западной Африки перешли, благодаря деятельности Генриха Мореплавателя, из рук мусульманских правителей в руки португальцев. Золото и товары потекли в Португалию рекой. К 1452 г. приток золота был достаточно значителен, чтоб отчеканить первые золотые португальские монеты - крузадо.
Немалым источником дохода для Португалии стала и работорговля. Увы, каким событием не начнешь интересоваться, изучая эпоху Великих географических открытий, рано или поздно наткнешься на это позорное слово. Все первооткрыватели новых земель имели превосходные человеческие качества – были умны, смелы, любознательны, не боялись риска, и наверняка, были романтичны в хорошем смысле этого слова – их увлекал ветер дальних странствий, открытий, жажда нового и необычного. Но идеалистом ни один из них не был. И те кто их посылал, и они сами в первую очередь интересовались тем, что могло принести им неплохой доход и обогатить. И если лежащих на поверхности россыпей золота и бриллиантов на открытых островах и материках немедленно не находилось (как зачастую наивно представляли себе европейцы), то почти сразу же они обращали внимание на другой источник дохода – беззащитных, плохо вооруженных (по сравнению с имеющими уже огнестрельное оружие европейцами) людей с другим цветом кожи. Последний фактор всегда играл немаловажное значение – человека, который хоть в чем то отличается от тебя, проще всего объявить неполноценным и заслуживающим лишь рабской участи. Тогда и совесть хоть отчасти да успокоена, и доход в кармане.
Не стали исключением и португальцы, и сам Генрих Мореплаватель. Его и его капитанов можно по праву назвать теми, кто вновь открыл понятие «работорговля» и ввел его в европейский менталитет. До них Европа несколько столетий не видела рабских аукционов и европейцы довольно долго этим не занимались. Но освоили заново уже было утраченные навыки достаточно быстро.
Справедливости ради надо сказать, что португальцы, организовавшие работорговлю в Африке в 15 веке, «велосипеда не изобрели». До них тем же на этих землях занимались мусульманские работорговцы: периодически организовывались либо торговые, либо военные экспедиции, в ходе которых захватывали чернокожих рабов, которыми потом торговали во всех крупных мусульманских городах Магриба (Северной Африки) и Ближнего Востока.
Португальцы быстро обнаружили, что на вновь открытых и освоенных землях золота оказалось слишком мало. И тогда они занялись охотой на людей: сопротивлявшихся убивали, остальных уводили в рабство и заставляли работать на новых господ. Местное население было в ужасе и целыми племенами уходило в глубь континента, куда португальцы опасались заходить. Принц Генрих не противился этой практике: интересы государства требовали все больших и больших доходов от его деятельности, а работорговля оказалась наиболее прибыльной статьей дохода. С его точки зрения, работорговля в некотором смысле даже была «благородным» занятием – ведь зачастую захваченных рабов насильственно крестили, значит – избавляли от мрака языческого «невежества» и приобщали к свету веры Христовой.
Впрочем, очень скоро и от этого «фигова листка» отказались и не затрудняли себя крещением рабов хотя бы для видимости. Хозяевам крупных имений и плантаций на Мадейре, Канарских, Азорских островах и островах Зеленого мыса было совершенно безразлично, каким богам молились их рабы – главное, чтобы работали.
Принца Генриха тоже очень скоро перестали волновать столь «высокие» материи как обращение язычников в христианство. Деньги текли рекой, и оказалось, что это гораздо интереснее и нужнее, чем миссионерская деятельность. Кроме того, единоверцев-христиан как то неудобно бить кнутом, морить голодом и продавать как скот. А вот язычников – пожалуйста; не стесняйтесь, сеньоры! Очень скоро принц Генрих предусмотрительно получил от римского папы разрешение на монопольную торговлю рабами на всех побережьях Африки, даже тех, которые еще не были открыты.
Взятие Сеуты, открытие новых земель и приток доходов от войны и колониальной экспансии разбудили аппетиты португальской знати. В 1437 году был организован еще один поход в Африку, целью которого стал захват богатого марокканского города Танжера. Но этот поход окончился полным провалом – португальцы были разбиты, младший брат короля (и брат принца Генриха) Фернанду был оставлен в качестве заложника и умер в плену через 11 лет, людские потери португальцев были очень ощутимы. Принц Генрих, который тоже принял участие в походе, тяжело пережил поражение. Он был одним из руководителей похода и многие возложили на него вину за неудачу. После этого события он уехал в Сагриш, где находилась его знаменитая мореходная школа, и все силы обратил на освоение вновь открытых земель.
Умер принц Генрих, получивший от своих современников прозвище Мореплаватель, в 1460 году. Главными итогами его деятельности стало создание превосходного португальского флота и блестящей школы мореходов в Сагрише. Ученым этой школы принадлежат несколько значительных достижений в искусстве навигации. Известно, что Христофор Колумб провел несколько лет в этой школе, изучая картографию и морское дело.
Это все положительные итоги деятельности Генриха Мореплавателя. Но не стоит забывать, что были и другие. Он был одним из первых, кто фактически реанимировал для европейцев само понятие «рабовладение» и всячески поощрял развитие этого позорного явления. Высокие цели познания Земли слишком быстро и основательно сошли на нет перед жестокой жаждой наживы. Обновленный вид узаконенного рабства под покровительством принца Генриха быстро принял массовый характер и самые бесчеловечные формы.

...

miroslava: 27.10.11 17:07

Рада, что понравилось! Спасибо! Было очень интересно почитать, особенно о развитии кулинарного дела - я и не знала, что мы так многим обязаны господину-товарищу Микояну!
Что касается венчания в разных традициях - я тут вспомнила слова Пушкина о традиционном русском свадебном обряде (ведь у любого народа, кроме традиций церковного венчания были еще более мощные традиции народных обрядов при заключении брака). Вот что он писал: "Свадебные песни наши унылы, как вой похоронный. Спрашивали однажды у старой крестьянки, по страсти ли вышла она замуж? «По страсти,— отвечала старуха,— я было заупрямилась, да староста грозился меня высечь».
Ничего себе, "страсти"!

...

Lapunya: 27.10.11 19:05

Мирослава, ты не устаешь радовать новыми взглядами на многие вещи и интересно их подавать!



мне когда-то довелось слышать эти песни... по крайней мере, именно обрядовые, ритуальные песнопения, никакой радости не вызывают, это факт

На счет Генриха. Во-первых, я никогда, к своему стыду, о таком и не слышала. Ни в контексте истории Португалии как члена правящей династии, ни в контексте географии. Реально этот вопрос мы всегда изучали именно со времен Колумба и иже с ним. Который, как оказалось, многим обязан именно Генриху
На этой волне я немного прошерстила свои запасы и вот, что надыбала. В принципе твоя статья весьма информативна, сказать больше нечего, только дополнить.

к сожалению, до наших дней на месте этой обсерватории сохранилось лишь это



И снова соглашусь. Хотя все же существовало моральное прикрытие - миссионерство. Генрих посылал на своих кораблях священников для обращения язычников в христианство. Хотя результат один - не только расширение португальской торговли, но и появление в европейских странах и в их колониях негров-рабов.
Генрих Мореплаватель умер в ноябре 1460 году и был погребен в часовне монастыря Баталья. Основоположник навигационной науки в Португалии, инициатор систематических исследовательских экспедиций, мечтавший об открытии морского пути в Индию, этот человек сделал для исследования нашей планеты не меньше, чем многие путешественники, рисковавшие своими и чужими жизнями в бескрайних тропических морях. В том же 1460 году родился Васко да Гама, человек, осуществивший мечту принца.

ну и напоследок, как говорят, мы все же визуально воспринимаем информацию намного лучше

...

Vlada: 27.10.11 19:11

Вот побольше бы было таких правителей, как Генрих Мореплаватель! Которые что-то хорошее после себя оставили. Спасибо за статью, хотя и знала о нем. но почитать было интересно.

...

froellf: 28.10.11 13:22

Мирослава! Огромное СПАСИБО за новое в нашем познании мира и истории! Удивительно, как красиво все обычно начиналось... Какие чистые, высокие побуждения....

Здорово, что деятельность этого человека не канула в Лету, была оценена современниками и потомками, и не была приписана другим людям.(как часто бывает...)

Увы...Действительно, Увы! Читая об истории открытий и завоеваний, анализируя тогда происходившее, понимаешь, что не дано ни на йоту изменить к лучшему хоть что-нибудь... Только понять-или-не понять, осудить- или- не осудить, разгромить- или-не разгромить...А кому-то хочется все переиначить и доказать, что не было этого...

...

miroslava: 29.10.11 10:56

 » Ахмад ибн Маджид

Очень рада, что этот материал показался интересным! Да наверняка слышала, просто немного подзабыла - с кем не бывает! В твоем посте, посвященном Колумбу он упоминается (там говорится, что отец жены Колумба Фелипы в молодости состоял в свите Генриха) Вначале тут "постарался" небезызвестный Фрэнсис Дрейк - о нем можно прочитать здесь http://www.hystory.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=16&Itemid=17. Тоже весьма колоритная и типичная для своего времени фигура: наполовину первооткрыватель, наполовину пират. Вторым после Магеллана совершил кругосветное путешествие, участвовал в сражении с Великой Армадой, которая была послана испанским королем Филиппом Вторым для захвата Англии. Сделал и много хорошего (в основном для своей страны) и не меньше плохого: грабил, пиратствовал, убивал. За все эти художества получил от королевы Англии Елизаветы Второй рыцарское звание и титул "сэр". А в 1587 году дерзко напал на испанский город Кадис: испанцы не ожидали такой наглости и не сумели дать должный отпор. На обратном пути с богатой добычей нападал и грабил другие, более мелкие испанские и португальские города. Вот тогда то "под горячую руку" и попался Сагриш с его мореходной школой и обсерваторией - от них остались лишь обгорелые головешки. Пытались потом восстанавливать, но без успеха. Время докончило разрушения, начатые Дрейком. Вот это последнее - самое обидное! Поэтому так важно собирать свидетельства ВСЕХ участников событий, чтобы получалась объективная картина. Хочу и я немного "вложиться" в эти труды - дать слово человеку, который находился "по ту сторону баррикад" в эпоху Великих географических открытий, т.е. принадлежал не к захватчиками, а к захваченным и покоренным. И хотя он сам невольно поспособствовал европейцам в их колонизаторских устремлениях, но не переставал корить себя за эту ошибку до конца своих дней. Итак,

АХМАД ИБН МАДЖИД

Этот человек жил на рубеже 15-16 веков. Его полное имя звучало по арабски пышно и витиевато — Шихабаддин Ахмад ибн Маджид ибн Мухаммад ибн Му’аллак ас-Сади ибн Абу р-Рака’иб ан-Наджди. Был он уроженцем города Джульфара в Омане. Оман лежит на побережье Персидского залива у выхода в Индийский океан и с древности был центром торговых путей, соединявших страны Ближнего Востока и Индию. Все население этой области было так или иначе связано с морем — кто-то занимался ловлей и продажей жемчуга, кто-то морской торговлей. Что касается Ахмада ибн Маджида, то он принадлежал к семье потомственных лоцманов. От своего отца и деда он унаследовал огромные знания о всем восточном бассейне Индийского океана, кроме того, он значительно расширил эти знания, сам занимаясь изучением морских течений и побережий. Если его предшественники были мастерами вождения кораблей в так называемом каботажном плавании (т.е. плавании ввиду берегов), то Ахмад ибн Маджид уже рисковал плавать и прокладывать маршруты далеко от побережий в открытом океане. Во многих прибрежных городах и портах восточной части Индийского океана его хорошо знали и принимали как своего. И он по праву считался одним из самых опытных и надежных лоцманов, его даже прозывали «лев моря».
Он оставил после себя многочисленные произведения: современные исследователи считают его автором 35 сочинений и нет уверенности, что эта цифра окончательная. В основном это лоции и многочисленные ученые трактаты на темы мореходства, где Ибн Маджид щедро делится своими поистине огромными знаниями по навигации и мореходному делу. Современные исследователи, анализируя его произведения, сделали выводы, что он был человек чрезвычайно образованный, с широким кругозором, обширными знаниями как в области науки, так и литературы.
Полных подробностей его жизни мы не знаем — сведения восточных источников о нем отрывочны и скудны. Даже годы его жизни точно не известны, современные исследователи предполагают, что это 1420-1500 г.г. Лишь на короткое время его жизнь была высвечена ярким прожектором истории — когда он стал человеком, который помог проложить европейцам столь вожделенную ими дорогу в Индию.
Попытки пробиться туда европейские (прежде всего португальские) моряки не оставляли на протяжении всей второй половины 15 века. С каждой новой экспедицией они продвигались все дальше и дальше. В 1487 году португальский путешественник Бартоломеу Диаш достиг южной оконечности Африки — мыса, который он назвал Мысом Доброй Надежды (надежды, разумеется, на то, что вскоре путь в Индию будет проложен). Особенно ускорились эти поиски после плавания Колумба. Португальцы, уверенные, что он открыл для Испании западный путь в Индию, спешно начали пробивать свою дорогу — восточную. С этой целью летом 1497 года из Лиссабона отправилась флотилия из 4 кораблей под руководством молодого и энергичного адмирала Васко да Гамы. В начале апреля 1498 года, обогнув Мыс Доброй Надежды, флотилия вошла в порт Малинди на восточном побережье Африки.
Двигаться дальше самостоятельно по неизвестному океану, mare incognitum, адмирал не рискнул. Он обратился к местному правителю, который благосклонно относился к чужеземцам, с просьбой оказать содействие в поисках опытного лоцмана. Тот без колебаний указал на Ибн Маджида, как на лучшего в этой области человека. Вот что писал об этом событии португальский историк 16 века Баррош:
"Во время пребывания Васко да Гамы в Малинди, со знатными индусами, посетившими португальского адмирала на борту его корабля, был некий мавр из Гузерата по имени Malemo Cana. От удовольствия разговаривать с нашими земляками, а также, чтобы угодить королю Малинди, искавшему лоцмана для португальцев, он согласился отправиться с ними. Поговорив с ним, да Гама остался весьма удовлетворен его знаниями, особенно когда мавр показал ему карту всего индийского побережья, построенную, как вообще у мавров, с меридианами и параллелями, весьма подробную, но без указания ветровых румбов. Так как квадраты [долгот и широт] были весьма мелки, карта казалась очень точной. Да Гама показал мавру большую астролябию из дерева, привезенную им, и другие металлические астролябии для снятия высоты солнца и звезд. При виде этих приборов мавр не выразил никакого удивления. Он сказал, что арабские пилоты Красного моря пользуются приборами треугольной формы и квадрантами для того, чтобы измерять высоту солнца и особенно Полярной звезды, что весьма употребительно в мореплавании. Мавр добавил, что он сам и моряки из Камбайи и всей Индии плавают, пользуясь некоторыми звездами, как северными, так и южными, и наиболее заметными, расположенными посреди неба, на востоке и западе. Для этого они пользуются не астролябией, а другим инструментом (который он и показал), состоящим из трех дощечек, который имеет ту же цель, что и у наших моряков bakhestilha. После этого и других разговоров с этим пилотом да Гама получил впечатление, что в нем он приобрел большую ценность. Чтобы его не потерять, он приказал немедленно плыть в Индию и 24 апреля двинулся в путь...
Да Гама прибыл в Каликут менее чем через месяц, 20 мая того же года. Он послал Malemo Cana на землю, чтобы известить короля страны о прибытии португальской эскадры. Арабский лоцман отправился из Каликута в Кабукат, где находился мавр по имени Moncaide [Абу Са’ид], уполномоченный по надзору за торговлей».
Судя по всему, Ибн Маджид не ждал от пришельцев ничего худого. Сам, по видимому, человек, увлеченный морем, с исследовательской жилкой, он мог понять жажду нового и неизведанного, которая двигала Васко да Гамой и другими португальскими моряками. Ему могла импонировать энергичность и смелость молодого честолюбивого адмирала. Из текста видно, что он с удовольствием беседовал и обменивался знаниями с предводителем португальцев – его любознательная душа была рада новым источникам информации. Как человек, чья жизнь была посвящена мореплаванию и морской торговле, он не видел ничего плохого в расширении торговых связей и появлению новых участников этой торговли. А о том, что европейцы далеко не бескорыстны в своих целях — об этом он, скорее всего, вовремя не догадался. Ему было невдомек, что португальцы не хотят довольствоваться скромной ролью рядовых участников морского товарообмена и что они не согласны на меньшее, чем стать хозяевами и господами. Да и как ему было догадаться: вряд ли Васко да Гама и остальные открывали ему свою душу...
Таким образом, благодаря искусству арабского лоцмана, европейцы впервые проложили морской путь к вожделенным богатствам Индии. Ликующий Запад устами португальского поэта Камоэнса воздал щедрую хвалу Ибн Маджиду:
«Но кормчий, правящий кораблем, — в нем не было неправды; он плывет вперед, указывая верный путь плавания. Этот путь совершается с большей уверенностью, чем то было раньше».
А вот на Востоке это событие вызвало обратную реакцию. Очень скоро народы индоокеанского бассейна испытали на себе все ужасы пиратского разбоя на море и хищнического грабежа на суше, которые сопровождали установление португальского господства. В начале 16 века португальцы захватывают обширные прибрежные территории восточной Индии. Они ловко использовали царившую в стране феодальную раздробленность, натравливали одного местного князя на другого, не стеснялись с помощью артиллерии, еще неизвестной народам Востока, бомбардировать стены непокорных городов (например, Калькутты), подавлять восстания местного населения, уничтожать флотилии арабских купцов и захватывать их торговые базы. Из Португалии ежегодно отправлялись флотилии с солдатами и артиллерией на захват восточных территорий, а обратно тянулись целые караваны, груженые награбленными ценностями, скупленными по дешевке дорогими восточными товарами и пряностями.
Вот как описывает восточный писатель 16 века Кутбаддин ан-Нахравали эти события: в его обычно спокойное повествование здесь вплетаются ноты ненависти к иноземным поработителям и горький укор соотечественнику, который указал им путь к «жемчужине Востока»:
«В начале X века [имеется в виду мусульманский отчет времени, по европейскому исчислению это 1495-1501 гг.] среди редких и тягостных событий произошло вступление сатанинских португальцев, одного из племен проклятых франков, в местности Индии. Их отряд отправился на кораблях из пролива Сеуты в море, они вышли в океан Мрака [так арабы называли Атлантический океан] и проследовали позади гор ал-Кумра ... а это место, где начинается река Нил; блуждая по направлению к востоку, они очутились недалеко от побережья, в узком проливе, с одной стороны которого находилась гора, а с другой — океан Мрака. В этом месте ходили огромные волны; их корабли не могли к нему приблизиться и разбились; из плывших не спасся ни один. Они упрямо продолжали посещать это место и здесь погибали; никто из них не мог выйти в Индийское море, пока не проникла туда одна бригантина... Они усиленно собирали сведения об этом море, и, наконец, указал им путь опытный моряк по имени Ахмад ибн Маджид. Предводитель франков, которого звали ал-амиланди [это переделка португальского слова admirante, т.е. адмирал — титул Васко да Гамы], завел с ним близкие приятельские отношения за хмельным питьем, и моряк показал ему дорогу в состоянии опьянения…
И когда это было сделано, из-за того опьянения уцелели многие из их кораблей. Они зачастили в Индийское море и построили в Кувва [современное название - Гоа] — это название местности на побережье Декана, теперь она в руках у франков — крепость, названную Кута, потом овладели Хормузом и здесь укрепились. Получая подкрепления из Португалии, они стали перерезать путь мусульманам, грабя и уводя в плен, силой захватывая каждое судно. В конце концов, притеснения с их стороны распространились на всех путешествующих, и мусульманам их злодеяния стали невыносимы».
Вряд ли Ибн Маджид пьян, когда соглашался провести корабли Васко да Гамы до Индии. Если бы он имел такое пристрастие к хмельному, ясно, что ни один капитан не доверил бы ему вести корабли по бурным водам Индийского океана. А ведь Ибн Маджид считался не просто хорошим – самым лучшим лоцманом. Пьяница просто не смог бы стать лидером в деле, которое требует повышенной ответственности и трезвости ума. Так что скорее это выдумка рассерженного историка. Но однозначно ясно лишь одно — в некоторых своих произведениях, которые были написаны позже сам Ибн Маджид такими же зловещими красками рисует установившееся португальское владычество, как ан-Нахравали, и так же негативно оценивает его. На склоне жизни он увидел ужасные последствия своего поступка и не мог не признать, что, хотя и невольно, но сделал недоброе дело, показав европейцам путь в Индию. Строчки, написанные им, наполнены скорбью обманутого человека, сожалением о своем поступке и гневным осуждением пришельцев. Это неоценимое свидетельство подлинных настроений самого арабского лоцмана, которым, по-видимому, он остался верен до своего конца.

...

Ингеборг: 30.10.11 12:14

 » София Шарлотта.Первая немецкая принцесса в России

Первая немецкая принцесса


Как известно, Петр I «прорубил окно в Европу». Но мало просто «прорубить», нужно держать окно открытым. Важнейшим шагом для установления и поддержания династических связей, несомненно, являлся брак царевича Алексея Петровича. Именно поэтому главным вопросом становился выбор невесты.
Вначале в невесты Алексею выбрали, не кого-нибудь, а старшую дочь австрийского императора Иосифа I – эрцгерцогиню Марию Жозефу.
Однако, подобный союз не вызвал в Австрии одобрения, и вице-канцлер Кауниц дал на русское предложение весьма осторожный ответ: «Если оправдаются слухи о посылке царевича в Вену для образования и императорская фамилия познакомится ближе с характером царевича, то брак будет не невозможен».
Получив из Вены столь уклончивый ответ, являвшийся по сути отказом, в России предпочли слегка «снизить планку», и обратить пристальное внимание на принцессу Софию Шарлотту Брауншвейг-Вольфенбюттельскую.
София Шарлотта была внучкой правящего герцога Брауншвейгского Антона Ульриха; второй дочерью принца Рудольфа Людвига (ставшего впоследствии герцогом) и Кристины Луизы Эттингенской.
Cтаршая сестра Cофии Шарлотты - Елизавета была женой эрцгерцога Карла, будущего императора Австрии Карла VI. Младшая сестра, Антуанетта, стала герцогиней Брауншвейг-Вольфенбюттельской, выйдя замуж за двоюродного дядю Фридриха Альберта. Кроме того, она приходилась родственницей курфюрсту Ганноверскому – будущему королю Англии Георгу I.
София Шарлотта родилась 2 августа 1694 года, а с шести лет жила при дворе своей родственницы – Кристины Эберхардины Бранденбург-Байрейт, жены Августа III, курфюрста Саксонского и короля Польского.
Воспитание она получила по тому времени очень хорошее, модное и вполне светское: прекрасно владела французским и итальянским языками, знала латынь, играла на лютне и клавесине, отменно танцевала, рисовала и рифмовала стихи. Жизнь при одном из самых блестящих дворов Европы, способствовала тому, что София Шарлотта превратилась в светскую девушку, обладавшую любезностью и выдержкой придворной дамы, но совершенно лишенную практической сметки, умения жить и приспосабливаться к обстоятельствам.
Несмотря на значительные политические, и не только выгоды, при Брауншвейгском дворе весьма настороженно отнеслись к возможности русского брака.
Герцогу Антону-Ульриху очень льстила мысль сделаться родственником одного из могущественнейших государей того времени, с желаниями и взглядами которого считалась вся Европа, но он не решался выдавать свою внучку за сына русского царя, прежде чем Россия не кончит своей войны с Швецией, выжидая исхода войны и надеясь, в случае победы Швеции, выдать ее за короля Карла XII шведского, который в таком случае мог быть для него полезнее, чем побежденный русский царь.
Переговоры о браке, начавшиеся еще в 1707 году, затянулись до 1709 года, когда Полтавская победа ясно показала, на чьей стороне будет успех в Северной войне.
Союзник России Август III также был чрезвычайно рад предстоящему браку принцессы Софии Шарлотты и сына Петра I и даже услужливо взял на себя свадебные издержки, чем окончательно убедил герцога в правильности выбранного решения.
Так политика предопределила выбор жениха для внучки герцога Брауншвейг-Вольфенбюттельского. Стоит ли говорить, что при таком сложном раскладе политических карт мнение самой принцессы никого особенно не интересовало?
Хотя София Шарлотта совершенно не желала этого брака, и в 1709 году, писала деду: «Ваше письмо дает мне некоторую возможность думать, что московское сватовство меня еще, может быть, минует. Я всегда на это надеялась, так как я слишком убеждена в высокой вашей милости».
Но, через некоторое время, в одном из писем матери принцесса сообщает, что «каммер-президент Саксонии, возвратившись из Варшавы, рассказывал, что видел Алексея и нашел, что царевич умнее и симпатичнее, чем его описывают, он свободно говорит по-немецки, а его окружение состоит из умных и достойных людей».
Впрочем, эта благоприятная характеристика могла быть всего лишь дипломатической уловкой, используемой для создания у принцессы хорошего мнения о женихе – это было очень важно, поскольку София Шарлотта выходила замуж согласно воле родственников, которой она должна была подчиниться.
Фатальная обреченность явственно ощущается в строках из письма Софии Шарлотты к деду: «Это подает мне надежду, что все в скором времени придет к благополучному концу, я желаю этого для того, чтобы в состоянии доказать вам мою преданность и мое послушание».
А уже в марте следующего, 1710 года, Алексей Петрович впервые увидел свою невесту в местечке Шлакенберг, недалеко от Карлсбада.

Портрет принцессы Софии Шарлотты Брауншвейг-Вольфенбюттельской. Неизвестный художник, 1710 г.:



Портрет царевича Алексея Петровича. И.-Г. Таннауэр, первая половина 1710-х гг.



Девушка понравилась русскому царевичу, а кроме того, Алексей, останавливая свой выбор на принцессе Софии-Шарлотте, не без основания полагал, что отец в любой момент может предложить ему гораздо худший вариант брака. Об этом Алексей откровенно пишет из-за границы своему духовнику: «…и на той княжне давно меня уже сватали, однако ж мне от батюшки не вполне было открыто, и я ее видел, и сие батюшке известно стало, и он писал ко мне ныне, как оная мне показалась и есть ли моя воля с нею в супружество; а я уже известен, что он не хочет меня женить на русской, но на здешней, на какой я хочу. И я писал, что когда его воля есть, что мне быть на иноземке женатому, и я его воли согласую, чтоб меня женить на вышеписанной Княжне, которую я уже видел, и мне показалось, что она человек добр, и лучше ее здесь мне не сыскать. Прошу Вас, пожалуй, помолись, буде есть воля Божия, чтоб сие совершил, а буде нет, чтоб разрушил, понеже мое упование в нем, все, как он хощет, так и творит…».
Первые впечатления Софии Шарлотты от знакомства с царевичем Алексеем также были вполне благоприятными; сентиментальная от природы, она готова была полюбить своего будущего мужа и находила в нем все лучшие качества. По словам матери принцессы, «Шарлотта, уверяет меня, что царевич очень переменился в свою пользу, что он очень умен, что у него самые приятные манеры, что он благороден, что она считает себя счастливой и очень польщена честью, которую царевич и царь оказали ей своим выбором».
В конце сентября 1710 года Алексей Петрович посетил принцессу в г. Торгау и решил сделать ей предложение, о чем и уведомил Петра. В январе 1711 года из Петербурга пришло отцовское благословение, и вопрос был решен окончательно.
Однако дело шло очень медленно. Интриги других германских князей, которые также были не прочь выдать своих дочерей за сына могущественного русского царя, медлительность царевича Алексея, все еще думавшего как-нибудь избежать брака с иноземкой, наконец «докуки» самих герцогов Вольфенбюттельских, значительно затормозили дело.
К тому же, по отзыву герцога Антона-Ульриха: «Люди, имеющие влияние у принца, употребляют религиозные внушения, чтобы заставить его порвать дело, внушают ему ненависть к иностранцам, которые, по их мнению, хотят владеть Его Высочеством посредством этого брака».
Только 19-го апреля 1711 года Петр Великий, отправляясь в турецкий поход, подписал наконец брачный договор в местечке Яворове. Договор был составлен из 17-ти статей: после статей общего характера о любви и уважении между супругами, царь обязывался на свой счет перевезти принцессу и ее двор в Россию, Шарлотта и все ее придворные сохранили свое лютеранское вероисповедание. Царь обязывался выдавать принцессе на содержание двора ежегодно 50000 талеров. В случае смерти царевича содержание сохранялось за ней и принцесса могла, по желанию, остаться в России или уехать за границу. Царь обязывался приобрести для нее в Германии особое владение. Дети, которые родились бы от этого брака, должны были быть православными. Шарлотта отказывалась от права наследования брауншвейгских земель в пользу мужского колена, а царь обещал покровительство и помощь Вольфенбюттельскому дому. Принцесса имела право вывезти свой двор из Германии и составить его по своему усмотрению. София Шарлотта также получила официальный титул: «кронпринцесса Великая Княгиня наследница».
А всего через месяц, царевич отправился в Вольфенбюттель представиться родителям невесты.
14 октября 1711 года, в резиденции польского короля, находящейся в саксонском городе Торгау, была отпразднована пышная свадьба. Накануне туда прибыл Петр I c cемейством и двором.
В большом зале королевского замка срочно заделывали все окна и на них вешали зеркала. Посредине зала, устланного зеленым сукном, был построен помост, задрапированный коврами. На помосте под красным бархатным балдахином стоял небольшой стол, на котором лежали крест и два венца. Вокруг стола располагались дубовые кресла для молодых, царя, польской королевы и родителей невесты.
В три часа зал засверкал огнями тысячи свечей в бронзовых канделябрах, расставленных перед зеркалами. Спустя час начался выход участников торжества. Впереди шли офицеры в парадных мундирах, за ними важно шествовали два маршала с жезлами. Затем появились Петр I с царевичем. Принцессу под руку вел ее дед, герцог Антон-Ульрих. Шлейф свадебного платья несли три придворные фрейлины.
Венчание продолжалось четверть часа и было совершено на русском языке; к принцессе священник обращался по-латыни. Царь сам возложил венцы на головы новобрачных. После совершения таинства брака все направились в зал, где был накрыт праздничный стол, а затем начался свадебный бал с танцами, музыкой, фейерверком в саду.
В официальном письме, Петр I так описал это событие: «Господа Сенат! Объявляем вам, что сегодня брак сына Моего совершился здесь, в Торгау, в доме королевы Польской, на котором браке довольно было знатных персон. Слава Богу, что сие счастливо совершилось. Дом Князей Вольфенбительских, наших сватов, изрядной».
Жениху – двадцать один год, невесте – семнадцать.
Как и всякая девушка, София Шарлотта надеялась на счастье и, казалось, что этим мечтам удалось сбыться.
Алексея, воспитанного в строгом православии, беспокоило то, что его жена была лютеранкой; он надеялся, что по приезде в Россию, принцесса сможет понять и принять его страну и поменяет веру. Однако, София Шарлотта навсегда осталась немкой, а царевич не воспринял, по замечанию австрийского дипломата, «немецкого чувства и нрава». И все же вначале их отношения не омрачало ничто.
Сразу после свадьбы, Петр отправил молодоженов в Польшу, дав Алексею приказ – обеспечить поставку провианта для русской армии.
Из письма принцессы к отцу, 4 января 1712 г.,:
«Царевич окружил меня своей дружбой, с каждым днем он демонстрирует мне знаки своей любви, так что я вправе сказать, что совершенно счастлива, если бы не место, где я сейчас живу, чрезвычайно неприятное».
Однако, постоянные поручения отца, как раз в это время перенесшего театр войны в Померанию и старавшегося приохотить к делу и царевича, скоро заставили Алексея уехать от своей жены и оставить ее одну. София Шарлотта, искренно привязавшаяся к своему мужу, скучала без него, и опасалась за его жизнь, когда Алексею пришлось участвовать в походе под Штеттин.
Принцесса испытывала нехватку средств, ей постоянно докучали интригами и ссорами ее придворные, но Шарлотта пока еще была счастлива - она поверила в любовь мужа, в ее воображении рисовались картины семейного счастья.
«Я нежно люблю царевича, моего супруга, - писала в эти безоблачные дни София Шарлотта своей матери. - Я бы нисколько не дорожила жизнью, если бы могла ее принести ему в жертву или этим доказать ему мое расположение, и хотя я имею всевозможные поводы опасаться, что он меня не любит - мне кажется, что мое расположение от этого еще увеличивается...».
Увы, ее опасения сбывались - со временем становилось совершенно очевидно, что Алексей явно охладел к жене. Немало этому печальному обстоятельству содействовали его частые и длительные поездки по поручениям отца, во время которых он начал много пить.
О состоянии принцессы красноречиво говорят письма к родителям:
«Я совершенно смущена, ввиду того что меня ожидает, ибо горе мое идет от человека слишком дорогого, чтобы на него жаловаться...»;
«Мое положение гораздо печальнее и ужаснее, чем может представить чье-либо воображение. Я замужем за человеком, который меня не любил и теперь любит еще менее, чем когда-либо…».
Еще более расстроило принцессу повеление Петра – в октябре выехать в Петербург.
Несомненно, София Шарлотта боялась чужой семьи, где ей предстояло жить. Она не знала ничего о России, не имела представления об обычаях и нравах такой далекой и «дикой» страны. Именно поэтому, она пыталась отложить отъезд всеми возможными способами.
Последней попыткой обмануть судьбу стал ее отъезд к родителям, под предлогом нехватки денег. Разумеется, ничего хорошего из этого не вышло. Петр, рассерженный неповиновением невестки, лично прибыл в Брауншвейг и, в феврале 1713 года, София Шарлотта отправилась в далекий незнакомый город – Санкт-Петербург.
Софию Шарлотту сопровождала свита из 110 человек и близкая подруга - ее кузина, принцесса Юлиана-Луиза фон Остфрисланд. Русские, встречая супругу своего царевича, постарались не ударить лицом в грязь...
«Когда экипаж Шарлотты подъехал к Неве, к берегу подошла новая, красивая, обитая красным бархатом и золотыми галунами шлюпка. На шлюпке находились бояре, которые должны были приветствовать кронпринцессу и перевезти ее на другой берег. На этом берегу стояли министры и другие бояре в одеждах из красного бархата, украшенных золотым шитьем. Неподалеку от них царица ожидала свою невестку. Когда Шарлотта приблизилась к ней, она хотела, согласно этикету, поцеловать у нее платье, но Екатерина не допустила ее до этого, сама обняла и поцеловала ее и потом проводила в приготовленный для нее дом. Там она повела Шарлотту в кабинет, украшенный коврами, китайскими изделиями и другими редкостями, где на небольшом столике, покрытом красным бархатом, стояли большие золотые сосуды, наполненные драгоценными камнями и разными украшениями. Это был подарок на новоселье, приготовленный царем и царицей для их невестки».
Первые месяцы жизнь на новом месте складывалась вроде бы неплохо — Петр был нежен к невестке, вслед за царем свое расположение к Софии Шарлотте старались выказать и его придворные.
И, хотя целых полгода принцессе пришлось провести в одиночестве – Алексей Петрович приехал только в августе, однако, долгая разлука пошла ему на пользу, разбудив теплые чувства к супруге.
И вновь письмо принцессы, на этот раз, к матери: «Царь меня осыпает ласками и милостями. Мне теперь не только правильно выплачивают четвертные деньги, но сначала я получала также всю нужную для меня провизию, а теперь мне назначено несколько имений для покрытия расходов по хозяйству. Эти имения отданы мне в полное распоряжение, и мне принадлежит даже судебная власть над ними. В них живет 600 душ, а скоро мне дадут еще 900, что составит вместе 1500. Впрочем, эти имения рассеяны по разным местам.
Царь во время своего пребывания здесь был очень ласков ко мне, он говорил со мной о самых серьезных делах и уверял меня тысячу раз в своем расположении ко мне. Царица со своей стороны не упускает случая выразить мне свое искреннее уважение. Царевич любит меня страстно, он выходит из себя, если у меня отсутствует что-либо, даже малозначащее, и я люблю его безмерно».
Однако семейная идиллия быстро закончилась.
Слишком уж разными по характерам, привычкам, вкусам, религии оказались эти молодые люди.
Выросшая в утонченной атмосфере Саксонского двора, усвоившая с детских лет западноевропейскую культуру, София Шарлотта так и не стала «своей» для русского общества, которое поначалу казалось весьма расположенным к немецкой принцессе. От нее самой зависело удержать симпатии русских, сойтись с ними ближе, увлечься их интересами, разделить их заботы и беды. Вместо этого София Шарлотта заперлась в своем доме, старательно избегая любых контактов с представителями родовитой знати, высокопоставленными сановниками. Она не предприняла даже попыток изучить русский язык, проникнуться духом нации, лишь по необходимости соблюдения придворного этикета с брезгливым недоверием посещала православные службы.
Раздражение вызывали бесконечные бытовые хлопоты, от которых принцесса была полностью избавлена у себя на родине, где жизнь была исполнена спокойствием и благополучием. София Шарлотта привыкла к правильному, комфортному образу жизни, где все заранее размерено, определено, вовремя припасено.
В Петербурге все было совершенно иначе. Ее многочисленные придворные, прибывшие с ней из Германии, без конца интриговали и ссорились между собой... Средств на содержание этой компании требовалось много, а свои щедрые обещания скуповатый Петр I не спешил выполнять. Вскоре деньги стали выплачиваться не в срок и далеко не сполна. Появлялись и совершенно непредусмотренные расходы, оплачивать которые Софии Шарлотте приходилось из собственного довольно худого кошелька. Все это совсем не напоминало сладкую жизнь при дворе Августа.
Раздраженная бесконечными неурядицами, София Шарлотта никак не могла уяснить, что тогдашний Петербург являлся всего лишь бивуаком воюющей армии, раскинутым по необходимости на топком болоте, от которого нельзя требовать всех удобств жизни, комфорта, благополучия.
«Я никогда не составляла себе слишком выгодного мнения о России и ее жителях, - писала она отцу, - но то, что я увидела, превзошло мои ожидания. Нужно жить среди русских, чтобы их хорошенько узнать. Для того, чтобы приобрести их расположение, необходимо сделаться русским и по духу, и по нраву, и даже в таком случае это не всегда удается. Они в высшей степени корыстны, и если одолжишь их чем-нибудь, то они полагают, что рассчитываешь на их благодарность, и тогда они начинают ненавидеть лицо, которое их облагодетельствовало. Доставив им какое-нибудь удовольствие, вы еще должны относиться к ним с той признательностью, которую могли бы от них ожидать, и благодарить их за то, что они приняли подарок, иначе они очень обидятся. Понятия их очень спутанны, самые ужасные кутежи распространены между ними, во время богослужения и молитвы они ведут себя чрезвычайно легкомысленно, нечистоплотность их доходит до крайних размеров, нет области в Германии, жители которой не были бы образованнее русских, то есть тех из них, которые ничего не видели, кроме своей родины. Одним словом, это очень непривлекательный народ».
Впрочем, можно ли требовать от молоденькой девушки, почти насильно завезенной на край света, лишенной семьи, живущей в непривычной, чуждой атмосфере, объективных оценок?
И все-таки определяющими были семейные беды: страсть Алексея к жене вскоре угасла окончательно. Оказавшись в своем прежнем окружении, он отстранился от жены, все чаще находя удовольствие в выпивке, и все пренебрежительнее отзываясь о Софии Шарлотте: «Жену мне на шею чертовку навязали: как к ней ни приду, все сердитует и не хочет со мною говорить».
А вот что пишет родителям об их отношениях сама принцесса:
«Один Бог знает как меня здесь огорчают, и вы усмотрели как мало любви и внимания у него ко мне. Я всегда старалась скрывать характер моего мужа, сейчас маска против моей воли спала. Я несчастна так, что это трудно себе представить и не передать словами, мне остается лишь одно – печалиться и сетовать. Я презренная жертва моего дома которому я не принесла хоть сколько нибудь выгоды…».
Изменились и отношения принцессы с царской семьей (причем, не самую лучшую роль здесь сыграла тетка Алексея и сестра Петра I – царевна Наталья, решившая поставить на место «эту немку»).
К тому же, ближайшая подруга принцессы – Юлиана-Луиза фон Остфрисланд – сумела настроить Софию Шарлотту и против русских, и против мужа.
Вдобавок ко всему, Екатерина - вторая жена Петра, возненавидела Софию Шарлотту: ведь дети ее и Алексея имели бесспорное право на престол, становясь таким образом, соперниками для детей Екатерины.
В 1714 году София Шарлотта писала матери: «Если б я не была беременна, то уехала бы в Германию и с удовольствием согласилась бы там питаться только хлебом и водою. Молю Бога, чтоб Он наставил меня своим духом, иначе отчаяние заставит меня совершить что-нибудь ужасное…».
Летом этого же года, добившись от врачей заключения, что ему необходимо лечение в Карлсбаде от чахотки, и получив разрешение отца, Алексей Петрович неожиданно уезжает за границу. Его отъезд был настолько скоропалителен, что беременная жена узнала о предстоящей разлуке только тогда, когда карета царевича была подана к подъезду. Прощание между опротивевшими друг другу супругами было кратким; Алексей ограничился одной-единственной фразой: «Прощайте, я отправляюсь в Карлсбад».
За полгода, проведенные царевичем в Европе, он не счел нужным даже писать жене письма. Спустя пять месяцев Шарлотта сообщала матери: «Царевич все еще не возвратился, и никто не знает, где он, умер ли он или жив; я в ужасном волнении. Все письма, которые я к нему отправила в последние шесть или восемь недель, возвращены мне из Дрездена и из Берлина, так как его адрес там неизвестен».
Только незадолго до возвращении супруга в Россию Шарлотта узнала об этом от царицы Екатерины, получившей письмо от Алексея.
Продолжительное отсутствие царевича, слухи о семейных ссорах и замкнутая жизнь Софии Шарлотты в узком немецком окружении ее двора породили в Петербурге слухи относительно отцовства будущего ребенка. Не без оснований можно утверждать, что сомнительная честь изобретательницы сплетен принадлежала самой царице Екатерине. Раздраженный этими разговорами, Петр I распорядился, чтобы при невестке до ее разрешения от бремени неотлучно находились три придворные дамы. В письме к Софии Шарлотте царь объяснял эту меру необходимостью «предотвратить лаятельство необузданных языков, которые обыкли истину превращать в ложь».
Подобные намеки оскорбляли принцессу, но, не в состоянии сопротивляться воле царя, она едва смогла упросить его оставить при ней повивальную бабку, привезенную из Германии.
12 июля 1714 года, после тяжелых родов, принцесса произвела на свет дочь Наталью.
Рождение дочери у наследника престола порадовало царицу Екатерину, опасавшуюся, что в случае рождения мальчика ее дети потеряют всякую надежду когда-нибудь взойти на престол. Петр I также стал очень ласков к невестке.
Напротив, вернувшийся из Карлсбада царевич Алексей, уже настолько охладел к принцессе и не считался с нею, что поселил в том же доме свою любовницу – крепостную своего учителя Никифора Вяземского – Ефросинью Федорову.
Визиты супруге царевич наносил раз в неделю, а София Шарлотта никогда не появлялась на его половине.
Тем не менее в 1715 году, София Шарлотта во второй раз ожидает ребенка, и вновь возникает вопрос о правах Алексея и его потомков на престол Российской империи.
Ситуация сильно осложняется тем, что ребенка ждет и царица Екатерина.
Разумеется, подобные обстоятельства не самым лучшим образом отразились на душевном состоянии принцессы, да и здоровье ее было сильно расстроено: вторая беременность протекала еще тяжелее, чем первая. За десять недель до родов, спускаясь с лестницы, она упала и сильно ударилась спиной о ступени. С этого момента ее беспокоила постоянная боль в левом боку и животе. За девять дней до родов состояние ухудшилось, и она уже не вставала с постели. В полночь с 11 на 12 октября 1715 года начались родовые схватки, а к пяти часам утра она благополучно родила сына, названного в честь деда Петром.
(Двенадцать дней спустя царица Екатерина родила сына, также названного Петром).
В первые дни после рождения сына состояние Софии Шарлотты не внушало тревог: она стала ходить, принимала поздравления и, несмотря на возражения докторов, сама кормила новорожденного. Но на четвертые сутки у нее начались сильнейшие боли в животе, появился озноб. Больная металась в бреду. Так прошло еще четыре дня, и все эти дни царевич не отходил от жены...
Только 20 октября Петр I, который сам в эти дни был очень болен, прислал к ней своих лейб-медиков, узнав о тяжелом недуге Софии Шарлотты. Приговор врачей был пессимистичным до крайности: in mortus limine... ("На пороге смерти")
Около полудня Шарлотта, придя в себя, послала за царем. Он велел привезти себя в коляске. Принцесса поручила свекру своих детей и умоляла оставить с ними ее подругу принцессу фон Остфрисланд. Когда Петр удалился, принцесса попрощалась с придворными и позвала пастора. Медики убеждали Софию Шарлотту принять новое лекарство, но она бросила бокал на пол со словами: «Не мучьте меня так, дайте мне спокойно умереть, я не хочу больше жить».
София Шарлотта скончалась в ночь с 21 на 22 октября, в возрасте двадцати одного года, оставив годовалую дочь и десятидневного младенца-сына.
28 октября принцесса была похоронена в Петропавловской крепости...

...

Lapunya: 31.10.11 10:35

не показался, он таким и является

вот видишь, прошла мимо и не заметила

Елизаветы Первой С которой, как я слышала, у него были отношения)))

и это вызывает безмерное уважение к тебе!
Адельгейда, добро пожаловать к нам! Расскажите о себе, как вам история? Что любите, что не любите?

...

Vlada: 31.10.11 11:32

Несчастная судьба у девушки. Жизнь в чужой стране (хотя для принцесс часто была такой). В других источниках читала, что царевич не любил свою жену, имел любовниц. И вообще, он ведь воспитывался в другой среде, в старой боярской, и сколько Петр ни бился, так и не смог сделать его своим сподвижником. Царевич не мог простить отцу то, что он отверг его мать.

...

miroslava: 31.10.11 12:02

Ох! Конечно, Первой. Вот видишь, трудности бытия и у меня вызывают заскоки и провалы в голове! Отношения-то были, вопрос: какие! С интимной жизнью Елизаветы Первой столько вопросов и проблем...
Первый раз прочитала что-то подробное об этом историческом персонаже, до сих пор она как то была на периферии сознания и не очень интересовала. А ведь какая несчастная судьба - еще одна жертва политических амбиций и династических интриг. Огромное спасибо за этот иматериал - было очень интересно прочитать! Я всегда без особого благоговения относилась к Петру. Для России и ее народа, по-моему, он сделал много хорошего, но не меньше и плохого. А что касается его семьи и личной жизни, то во всех неприятностях и трагедиях, которые сопровождали здесь Петра, он был сам виноват!

...

Ингеборг: 31.10.11 14:52

Спасибо за теплый прием. Историей я увлеклась давно, еще в начальных классах школы, даже не имея понятия об этом предмете. Просто однажды, в поисках что бы интересного почитать (я - маниакальный читатель), зацепилась взглядом за картинку на обложке книги. Открыла - и зачиталась. А книга как раз и была учебником по истории старшего брата.
Вот так и получилось.
Сказать совершенно определенно - что люблю, а что нет, пожалуй, не могу. Скорее интересуюсь всем понемногу.
Впрочем, предмет моего особого интереса - женщины в истории. Причем, женщины монархических домов.
Vlada, miroslava, большое спасибо за комментарии. Рада, что мой материал был интересен.
Могу продолжить эти истории. У меня их много.

...

Бусичка: 01.11.11 13:05

Привет) Можно к вам?
По правде сказать, историю люблю, но без фанатизма. Т.е. что-то могу и забыть)

...

Lapunya: 01.11.11 17:03

а что именно любишь? есть какие-то предпочтения? Мы как раз сейчас в переходном периоде, ищем дальнейшие темы, может, подскажешь чего-нибудь

...

Ингеборг: 03.11.11 09:39

 » Дочери Иоана V. Императрица, герцогиня, генеральша.

Императрица, герцогиня, генеральша (дочери Ивана V)

Старший брат и соправитель Петра I, царь Иван V Алексеевич скончался в 1696 году.
В браке с Прасковьей Федоровной Салтыковой Иван имел 5 дочерей, две из которых - Мария и Феодосия - рано умерли, младшие были еще очень малы: Екатерине в год смерти отца исполнилось 4 года, Анне – 3, а Прасковье не было и двух лет.






Детство девочек проходило в загородном дворце, в подмосковном селе Измайлово.
Это был тихий, зеленый уголок, славившийся прекрасными садами, питомниками редких деревьев и лекарственных растений.
Обучали их так же, как и двоюродных сестер – дочерей Петра I, т.е. помимо чтения и письма, немецкому и французскому языкам, танцам. Приглашенные для обучения иностранцы оказались людьми весьма посредственными, и царевны ничему у них не научились. Впрочем, с чтением и письмом дела обстояли не лучше. Анна, например, всю жизнь писала на редкость коряво и безграмотно.
Сносно танцевать научилась только Екатерина.
Все же, пусть и не слишком образованные, они оставались дочерьми и племянницами царя. А, следовательно, могли выгодно выйти замуж (разумеется, выгодно не для себя, а для дяди-царя).
После решающих побед над шведами (под Лесной, Полтавой и Переволочной) – 1709 г., и занятия в 1710 году Выборга, Риги и Ревеля (Таллина), Петр решил укрепить, и без того значительно усилившееся, влияние России в Курляндии брачным союзом – он предложил герцогу Курляндскому Фридриху-Вильгельму руку своей племянницы.
Фридрих-Вильгельм происходил из династии Кеттлеров, берущей начало от Готтарда Кеттлера – последнего магистра Ливонского ордена, и приходился племянником королю Пруссии Фридриху I.




Решение о том, какая из дочерей станет герцогиней Курляндской, принимала царица Прасковья. Жених, на взгляд будущей тещи, был незавидный: молодой, худосочный, и очень бедный, да и владение захудалое – меньше Рязанского уезда.
Старшую дочь Екатерину, «Катюшку-свет», Прасковья обожала, и нарушив вековые традиции (замуж выходили строго по старшинству), назвала невестой герцога среднюю дочь – Анну.
К ней Прасковья была особенно строга и придирчива и, вероятнее всего, хотела поскорее сбыть с рук.
Мнение невесты, разумеется, никого не интересовало. Да и вряд ли бы она осмелилась спорить с грозным дядюшкой.
«В 1710 году прибыли от герцога курляндского в Россию послы, и 10 июля этого года заключили договор, в котором было постановлено, что русская царевна, ставши герцогинею курляндскою, будет иметь право для себя и для своей русской прислуги держать церковь, где будет отправляться богослужение по обряду греко-восточной церкви; ее будущие дочери должны быть религии материнской, но сыновья будут воспитываться в лютеранской вере, исповедуемой их родителем. При выходе в замужество царевна Анна получит в качестве приданого 200 000 рублей, а если бы случилось, что герцог умрет, не оставивши по себе наследников, то вдова его получит на свое содержание ежегодно 400 000 рублей и сверх того ей дастся в пожизненное владение вдовье имение с замком».
В августе 1710 года, сам Фридрих-Вильгельм прибыл в Петербург, а 31 октября состоялась пышная свадьба. Семнадцатилетние молодожены две недели находились в центре всеобщего внимания.
8 января 1711 года Петр I отправил новобрачных в Курляндию. Едва они добрались до первой почтовой станции – Дудергофа, как герцог неожиданно скончался. Немецкий организм не выдержал русских празднеств, точнее, неумеренного употребления крепких вин и водки.
Анна, оставшаяся вдовой на третьем месяце брака, вернулась к матери. Скорей всего, она надеялась, что теперь ее оставят в покое, но «курляндская эпопея» только начиналась.
Курляндское герцогство граничило с Россией, Польшей и Пруссией и, разумеется, стало «яблоком раздора» между влиятельными соседями. Однако, присутствие Анны давало Петру дополнительные возможности – под предлогом защиты прав племянницы, он мог в любой момент ввести русские войска на территорию Курляндии.
Именно поэтому, летом 1712 года, Петр отправляет племянницу в Курляндию, чтобы создать там дворянскую коалицию для защиты русских интересов, поскольку новый герцог – дядя покойного мужа Анны – Фердинанд был сторонником Польши.
Своенравное дворянство отнеслось к вдовствующей герцогине холодно, герцогский замок был не подготовлен к ее приезду.
Впоследствии Анна напишет дяде-императору о своем положении: «с собою ничего не привезла в Митаву, ничего не получила и стояла некоторое время в пустом мещанском дворе, того ради, что надлежало до двора, поварни, конюшни и лошади и прочее все покупать вновь. А приходу мне с данных деревень деньгами и запасами всего 12680 талеров, и с того числа в расходе по самой крайней нужде к столу в поварню, в конюшню и на жалованье на Либерию служителям и на содержание драгунской роты всего 12254 талера, а в очистке всего только 426 талеров. С таким остатком как себя платьем, бельем, кружевами и по возможности алмазами, серебром, лошадьми и прочим в новом пустом доме, не только по своей части, но и против прежних вдовствующих герцогинь курляндских весьма содержать себя не могу, также и партикулярные шляхетские жены ювелы и прочие уборы имеют неубогие, из чего мне в здешних краях не бесподозрительно есть».
Два года спустя, мать ее, царица Прасковья Федоровна, жаловалась царю, что ее дочери в Курляндии до сих пор «не определено, чем жить там и по обыкновению княжескому прилично себя содержать».
В 1722 году, Анна пишет очередное жалобное письмо Петру I: «И хотя по милости Вашего Величества пожалованными мне в прошлом 1721 году деньгами управила я некоторые самые нужные домовые на себя уборы, однако, имею еще на себя долгу за крест и складень бриллиантовый, за серебро и за обои камор и за нынешнее черное платье 10 000 талеров, которых мне ни на котором образе заплатить невозможно, и впредь для всегдашних нужных потреб принуждена в долг больше входить, а не имеючи платить и кредиту нигде не буду иметь».
Никакого влияния ни в Курляндии, ни в России Анна Иоанновна не имела, и всецело зависела от царственных родственников: так, собираясь в 1724 году на коронацию императрицы Екатерины, Анна просит сообщить ей наиболее подходящий для церемонии цвет платья.
Пытаясь хоть как-то улучшить свое положение, Анна засыпает письмами всех влиятельных людей России: Петра, Екатерину, князя Меншикова, вице-канцлера Остермана, потом князей Долгоруких.
Особенно настойчиво она просит найти ей достойного жениха.
Стоит отметить, что первоначально претендентов на руку Анны Иоанновны было более чем достаточно: герцог Александр Вюртембергский, герцог Иоганн-Адольф Саксен-Вейсенфельский, принц Карл Прусский, граф Мориц Саксонский.
Однако, ни один из вышеперечисленных женихов не устраивал высоких покровителей.
Хотя, последний жених умудрился не только посвататься к вдовствующей герцогине, но и добиться от курляндского сейма согласия на занятие им герцогского трона.
Подобная авантюра была негативно воспринята и в Польше (т.к. Курляндия была ее вассальным герцогством), и в России.
Анна Иоанновна писала по этому поводу в Санкт-Петербург: «Как здесь слышу, что курляндское дело в Польше весьма худо идет и поляки комиссию сюда отправлять хотят для счету моих деревень и моей претензии, и ежели до того допущено было, то б великое предосуждение российским интересам было… я вас прилежно прошу приискав к тому удобные способы до того не допустить, а паче до отправления сюда комиссии, чем меня вовеки одолжите и за что доколе жива вашу любовь буду в памяти носить и пребываю вам всегда доброжелательная Анна».
Словом, с каждым годом перспектива брака становилась все менее реальной, и Анна стала искать утешения в объятиях фаворитов.
Ее первым возлюбленным стал русский резидент в Курляндии – Петр Михайлович Бестужев-Рюмин.
Он был на девятнадцать лет старше Анны и полностью подчинил ее себе, что еще более обострило отношения Анны и ее матери – царица Прасковья с ним очень не ладила, и даже обращалась к царю с просьбой отозвать Бестужева из Курляндии. Вдовствующей царице был дан письменный ответ: «что Бестужев отправлен в Курляндию не для того только, чтоб ему находиться при дворе Анны Ивановны, но для других многих его царского величества нужнейших дел, которые гораздо того нужнее, и ежели его из Курляндии отлучить для одного только вашего дела, то другие все дела станут, и то его величеству зело будет противно».
Когда Бестужева все-таки отозвали из Митавы (столицы Курляндии), Анна с июня по октябрь 1727 года буквально забросала официальный Петербург письмами, умоляя вернуть возлюбленного.
Однако, вскоре все изменилось: около герцогини появился Эрнст Иоганн Бирон и, у Бестужева не осталось никаких шансов.
За одной переменой последовала другая: 18 января 1730 года Анна легла спать герцогиней Курляндской, а проснулась императрицей России. Но это уже другая история…



Не слишком удачно сложилась и судьба старшей сестры Анны – Екатерины.
Екатерина Иоанновна родилась 29 октября 1692 года.
Любимая дочь царицы Прасковьи, «Катюшка-свет», была маленькой, пухленькой, черноволосой и черноглазой.



Испанский посланник при русском дворе, герцог де Лириа, писал что она – женщина «чрезвычайно живого характера, не имеет скромности и откровенно высказывает все, что ей приходит в голову».
В начале 1716 года Петр I получил письмо от герцога Карла-Леопольда Мекленбургского, с просьбой руки Анны Иоанновны, вдовствующей герцогини Курляндской.
Не собираясь допускать объединения Мекленбурга и Курляндии, Петр предложил герцогу другой вариант: «Отдаю старшую племянницу Екатерину. За нею в приданое хорошую сумму (200 000 рублей) и город Висмар, когда отниму его у шведов».
Помимо этого, Петр обязался обеспечить военную поддержку, в количестве нескольких полков, чтобы «оборонять его, герцога, от всех несправедливых жалоб враждующего на него мекленбургского дворянства и их приводить в послушание».
22 января 1716 года был подписан брачный договор. Особо оговаривалось сохранение Екатериной православия и строительство православного храма в столице Мекленбурга – г. Шверине.
Герцог, в свою очередь, должен был представить неоспоримые доказательства расторжения брака с первой женой – принцессой Софией-Гедвигой Нассау-Фрисландской. Их брак уже довольно продолжительное время существовал лишь на бумаге, но такая мелочь как развод, герцога не очень интересовала.
Его целиком поглощала война с собственными дворянами, поскольку отличаясь деспотическим нравом, герцог считал всех своих подданных потенциальными заговорщиками и убийцами, а лучшим средством усмирения – тюрьму или эшафот.
1 марта 1716 года Екатерина Иоанновна вместе с Петром I и его женой прибыла в г. Данциг, где собрались представители Дании, Ганновера, Пруссии, Польши и Саксонии – стран-союзниц России в Северной войне
8 марта в Данциг прибыл и Карл-Леопольд. К своей невесте он отнесся подчеркнуто холодно, предпочитая заискивать перед ее грозным дядюшкой.
8 апреля состоялась скромная и малолюдная свадьба.
Незадолго до венчания, Екатерина получила от царя письменное указание, больше похожее на приказ, о том, как вести себя в замужестве: «Веру и закон сохрани до конца неотменно. Народ свой не забуди и в любви и почтении имей паче прочих. Мужа люби, почитай яко главу семьи и слушай во всем, кроме вышеписаного. Петр.»
К несчастью, Екатерина не смогла выполнить дядюшкино повеление: любить и почитать такого человека, как Карл-Леопольд, оказалось невозможно.
Герцог оказался не только тираном, но и грубым, неотесанным, капризным человеком, вдобавок, жутким скрягой, любившим говорить: «Старые долги не надо платить, а новым нужно дать время состариться».




Впрочем, он тоже не испытывал к жене нежных чувств, а после отбытия из Мекленбурга царя Петра открыто демонстрировал свою неприязнь.
Подданные же перенесли на Екатерину антипатию, испытываемую ими к Карлу-Леопольду и, дали ей прозвище «Die wilde Herzoginn» — «дикая герцогиня»; по аналогии с мужем – «диким герцогом».
Петр I не смог выполнить основную часть брачного договора – отвоевать у шведов г. Висмар, т.к. русскую армию туда просто не впустили.
Вмешательство России в дела Мекленбурга, вызвало устойчивое недовольство многих влиятельных соседей, особенно курфюрста Ганноверского – он же король Великобритании, и императора Австрии, поскольку Мекленбург еще входил в состав Священной Римской империи.
Естественно, Карл-Леопольд посчитал, что его обманули, и это отнюдь не способствовало улучшению его отношений с женой, скорее, наоборот.
Это ясно видно по письмам ее матери Прасковьи Федоровны к царю Петру и царице Екатерине.
Благодарность «за особую к Катюшке милость», постепенно сменяется жалобами и мольбами.
«Прошу у Вас, государыня, милости, — пишет она царице, — побей Царского величества о дочери моей Катюшке, чтоб в печалях ее не оставил… Приказывала она ко мне на словах передать, что и животу своему не рада…»
Саму же Екатерину мать просит об одном: «Печалью себя не убей, не погуби и души».
Тем не менее 7 декабря 1718 года, Екатерина родила дочь, названную Елизаветой Екатериной Христиной (впоследствии более известную в России, как Анна Леопольдовна).
Единственная внучка становится предметом самой искренней любви и заботы далекой бабушки – царицы Прасковьи.
Она постоянно справляется в письмах о здоровье, воспитании и успехах девочки. А потом начинает писать и самой внучке: «Пиши ко мне о своем здоровье и про батюшкино и про матушкино здоровье своей ручкою, да поцелуй за меня батюшку и матушку. Утешай, свет мой, батюшку и матушку, чтобы они не надсаживались в своих печалях, и зови их ко мне в гости, и сама с ними приезжай, и я чаю, что с тобой увижусь, что ты у меня в уме непрестанно».
Однако, свидание бабушки и внучки состоялось не скоро.
Только после завершения Северной войны и заключения Ништадтского мира со Швецией в 1721 году, Петр вспомнил о своей племяннице, написав ей: «И ныне свободно можем в вашем деле вам вспомогать, лишь бы супруг ваш помягче поступал» и «не все так делал, чего хочет, но смотря по времени и случаю».
Но никакие советы не могли образумить Карла-Леопольда.
В конце концов он был вынужден оставить герцогство и безуспешно пытался добиться помощи у австрийского императора.
Между тем, письма царицы Прасковьи к внучке становятся просто отчаянными: «Внучка, свет мой! Желаю тебя, друк сердешной, всева блага от всево моего сердца, да хочетца, хочетца, хочетца тебя, друк мой, внучка, мне, бабушке старенькой, видеть тебя, маленькую, и подружитца с табою: старая с малым очень живут дружна. Да позави ка мне батюшку и матушку в гости и пацалуй их за меня, и штобы ане привезли и тебя…».
Наконец, в 1722 году, Прасковья добивается своего: Петр требует приезда Екатерины с дочерью в Россию, «так как невестка наша, а ваша мать, в болезни обретается и вас видеть желает».
Екатерина навсегда покинула и Мекленбург, и мужа.
Карл-Леопольд был окончательно лишен престола в 1736 году, и содержался под арестом в замке Демниц, где и скончался в ноябре 1747 года.
Екатерина же, прибыв в августе 1722 года в Россию, живет вместе с матерью в Измайлове, затем в Петербурге.
После смерти царицы Прасковьи в октябре 1723 года, Екатерина находится в полной безвестности. Судьба герцогини Мекленбургской меняется после вступления на престол Анны Иоанновны.
Бездетная Анна объявляет наследником престола будущего ребенка своей племянницы – принцессы Мекленбургской Елизаветы Екатерины Христины, дочери Екатерины Иоанновны.
12 мая 1733 года Екатерина присутствует на торжественной церемонии принятия дочерью православия и нового имени – Анна Леопольдовна.
Всего через месяц Екатерина Иоанновна умерла на 41-м году жизни и была похоронена рядом с матерью в Александро-Невском монастыре.

Несколько необычно для царевны сложилась судьба самой младшей дочери Ивана V – Прасковьи.
Немецкий художник Корнелис де Брюин, работавший в России в начале XVIII века, так писал о ней: ««Младшая отличалась природной живостью…».
Позднее Прасковью Иоанновну назвали «красивой смуглянкой».



Вполне возможно, что она повторила бы судьбу своих старших сестер, став женой какого-нибудь иностранного принца, но этого не произошло.
Вот что писал «французский полномочный министр Кампредон графу де Морвилю 14 октября 1724 года: “При царском дворе случилась какая-то неприятность, угрожающая, кажется, немилостью некоторым министрам и любимцам царя. Мне не удалось еще узнать, в чем дело. Достоверно только, что некто, по имени Василий, был три раза пытаем в собственной комнате царя, тотчас же после разговора государя с Ягужинским. Называют Мамонова, майора гвардии, пользовавшегося до сих пор большою милостию князя Меншикова, Макарова, секретаря Кабинета и даже Остермана”. 21 октября Кампредон пишет: “Оказывается, царевна Прасковья родила мальчика в Москве. Она не показывается теперь. Василий, любимый паж царя, отделался довольно тяжким наказанием; но снова попал в милость на другой же день; слуга его приговорен к каторге, а что постигнет Мамонова — еще неизвестно”. Итак, Мамонов — отец ребенка.
Незаконнорожденный ребенок у царевны, да еще мальчик, — значит лишний претендент на престол! И все это при тогдашних взглядах, при неукротимом нраве Петра! Конечно же, монастырь, ссылка, батоги...
Но не случилось ничего. Мертвое молчание в придворных кругах, никаких наказаний виновным. Больше того! Прасковья венчается с Дмитриевым-Мамоновым, так звучала полная фамилия ее избранника, только брак остается до конца ее дней “необъявленным”.



С Мамоновым тоже все непросто. Он не царедворец, но фигура, несомненно, незаурядная. Мамонов — человек редкой храбрости. Во время войны со шведами он — один из руководителей военной коллегии. Он составитель “Воинского артикула”. Испанский посол отмечал в своих донесениях его недюжинный ум, характер и суровость».
Всего через месяц после избрания на русский престол Анны Иоанновны, посол Пруссии сообщает в донесении, «герцогиня Мекленбургская Екатерина Ивановна и сестра ее великая княжна Прасковья Ивановна тайно стараются образовать себе партию, противную их сестре императрице».
«Правда, внешне все вполне благополучно. Спустя две недели после донесения прусского дипломата, Анна Иоанновна вступает в Москву, и в церемонии встречи принимает участие, предшествуемый трубами и литаврами, отряд кавалергардов под командованием Мамонова. Чем не семейная идиллия для непосвященных!
Но вот ранним летом того же года при переезде новой императрицы в Измайлово падает замертво с лошади командовавший почетным эскортом Мамонов.
…годом позже умирает тридцатидевятилетняя Прасковья».
Их сын, по некоторым данным, умер в детском возрасте.

...

Lapunya: 04.11.11 23:21

 » Александр Васильевич Колчак

Натали, спасибо за нестандартную тему, о "вторых скрипках" обычно говорят очень мало.
Убирай, пожалуйста, картинки под спойлеры - они объемные и затрудняют открытие страницы

ну да, что бы ты хотела обсудить на страницах темы.

Девушки, сегодня 137 лет со дня рождения человека, судьбой которого я заинтересовалась лишь после просмотра нашумевшего фильма "Адмирал" - Александра Васильевича Колчака



Сегодня существует множество мнений относительно личности А.Колчака - от его едва ли не канонизации до абсолютно противоположной точки зрения. Каким будет ваше?

...