Фуся:
«Увядшие цветы выбрасывают» Ирэн Роздобудько
Представьте себе старый санаторий в густом лесу переоборудованный под дом престарелых. Не какой – то там обычный пансионат для всех и вся, а дом престарелых организованный специально лишь для актеров. Сюда отправляются в добровольную ссылку, все те, кто уже не может блистать под огнями рампы, выходя на сцену. Всех тех, чей век почти прожить и последние дни доживаются в номерах старого санатория.
Повесть автора рассказывает о трех женщинах волею судьбы оказавшихся связанными между собою именно благодаря этому санаторию. Две пожилые актрисы в прошлом ярые соперницы и молоденькая девушка, еще только мечтающая стать актрисой и подрабатывающая нянечкой для пожилой богемы.
Книга небольшая, это скорее повесть, а не роман. Неторопливая, спокойная история жизни тех, кто пережил и вторую мировую войну и гонения распад СССР. Пережил, выжил и до последних минут сохранил в себе искру и жажду жизни.
Именно это и поразила меня больше всего в произведении. Даже на исходе лет в человеке еще живут простые желания. Хорошее кофе, дорогая сигарета и красивые цветы в вазочке на окне. А еще то, что прожив долгую и местами сложную жизнь люди, боялись не репрессии или голода, они боялись одиночества и забвения.
...
Consuelo:
Дубль из «Исторические романы и книги по мировой истории и культуре»
Бьянка Питцорно «Французская няня»
Начиная читать роман, я не думала, что он будет фанфиком по роману Шарлотты Бронте «Джейн Эйр», но первое упоминание имени Селин Варанс, конечно же, всё поставило на свои места. Итак, повествование ведётся с неожиданной стороны – от лица Софи Гравийон, французской няни маленькой Адель, дочери мистера Рочестера и французской танцовщицы Селин Варанс. Точнее сказать, Рочестер не признаёт Адель своей дочерью, но поскольку такой шанс всё же не может быть исключён, он становится её опекуном, когда мать девочки сбегает с очередным ухажёром. В оригинальном романе Селин – легкомысленная профурсетка, алчная содержанка, бросившая своего ребёнка на произвол судьбы. В романе же Бьянки Питцорно представлена радикально иная версия, выставляющая Селин нежной, доброй девушкой с чувством собственного достоинства, обманутой лживым и непомерно жестоким Эдвардом Рочестером. Она не бросает дочь, а становится жертвой интриг, о которых Рочестер узнаёт, но палец об палец не ударит, чтобы ей помочь. Дочь Селин, малышка Адель, попадает в Торнфилд, где ей нанимают гувернантку, Джейн Эйр. Но Торнфилд полон загадок, особенно тех, что шуршат и скребутся на его последнем этаже. Адель привыкает к новому дому, но ей хочется вернуться к матери, и она уверена, что однажды это произойдёт. А поддерживает девочку Софи, сама ещё подросток, воспитанница Селин Варанс, а также их друзья в Париже: темнокожий мальчик-раб Туссен, госпожа Сулиньяк с внучкой, воспитанной не в духе кисейных барышень.
Признаться, я очень люблю роман «Джейн Эйр», и много раз его перечитывала. Причём с каждым разом открывались всё новые и новые грани, и история становилась всё менее и менее романтичной. В принципе, уже на этапе первого знакомства с романом, лет в 12-13, мне бросились в глаза некоторые неприятные моменты, понятые в таком возрасте, и касались они двух базовых вещей: мистер Рочестер хотел обмануть Джейн, и он грубо относился к дочери. Рочестер в глаза и за глаза говорил очень обидные вещи в отношении Адели, совершенно не задумываясь о том, какую травму наносит ребёнку. Он на девочку проецировал своё презрение к её матери, не оправдавшей его чаяний. Рочестер искал идеала женщины, обжёгшись на первом браке, но искал он его правда среди дам полусвета (и в итоге они виноваты, что до «идеала» не дотянули). Он молодец, конечно, что не бросил Адель, которую в противном случае непонятно какая участь ждала. Однако мне всегда было обидно за эту живую, непосредственную девочку, и тоскливо было читать в конце романа, когда Джейн называет её «хорошей помощницей». Значит, всё-таки сломали ей характер, вымарали «французское легкомыслие», да привили «английскую добропорядочность». Понятно, что каждому ребёнку нужно воспитание, но мне представляется, что оно должно учитывать индивидуальные черты, а не стремиться к созданию шаблона. Сказать, что в ту эпоху только так и воспитывали детей, нельзя, были разные методики, и всё зависело от воспитателей. Вот Джейн тётушка «воспитывала», запирая в красной комнате, а в школе в Ловуде какое было воспитание, но Джейн же не применяла те же подходы к Адель. Никто об этом в романе не задумывается, а, видимо, она должна была быть благодарна благодетелю, вырвавшему её из оков «французских пороков», и сделавшему из неё «благочестивую английскую леди», несмотря на её «природные изъяны». Да ещё и всю жизнь отрабатывать грехи матери, которые ей точно никогда не забудут.
Вообще отношение к иностранцам, в частности, к французам, у Шарлотты Бронте было не очень положительное. Ярко это показано в романе «Учитель». Такое отношение сложилось из комбинации «воспитание + неудачный личный опыт». Бьянка Питцорно это уловила совершенно точно, и в её романе английское лицемерие викторианской эпохи проходит красной нитью. В послесловии автор это подтверждает, а также говорит о тех работах, которые её вдохновили, среди них «Широкое Саргассово море» Джин Рис, в котором дан другой взгляд на историю первой жены мистера Рочестера, сумасшедшей Берты Мейсон. В романе Питцорно Берта, конечно, появляется, и тоже в образе, далёком от оригинала, и даже с иным финалом.
У меня сложилось неоднозначное мнение по поводу романа, потому что, с одной стороны, мне понравилось, как он написан (видно, что автор действительно погрузилась в эпоху), мне был интересен такой неромантичный взгляд на историю Джейн и Рочестера, но финал мне не понравился, и есть моменты, которые автор, на мой взгляд, не до конца проработала, так чтобы можно было в них поверить. Эдвард Рочестер изначально не герой «моего романа», он сложный для взаимодействия человек. Понятно, что его характер определился отсутствием родительской любви, а в дальнейшем он насовершал ошибок. И вот вырос во многом нарциссом, мятущимся, нетерпимым к другому мнению, манипулятором. Если смотреть на их с Джейн историю романтическими глазами, то перед нами загадочный мужчина, с искалеченной душой, которому нужна правильная женщина, сумеющая подарить ему тепло и любовь, и «растопить» его заледеневшее сердце в итоге. Если же смотреть глазами реалиста, то мы видим взрослого, искушённого мужчину, играющего в психологические игры с очень юной девушкой, у которой нет ни опыта, ни родни, ни положения, а есть подчинённое состояние. В романе Джейн это понимает, она в принципе у Бронте живой характер, у Питцорно, кстати, она не совсем такая. Но здесь можно сослаться на то, что мы смотрим глазами предубеждённой Софи. И завершается роман тем, что Джейн и Эдвард поменялись местами: теперь он от неё зависит, а все его дурные черты характера не пробивают цельности и стойкости её натуры. То есть Рочестер и без того проблемный господин, а Бьянка Питцорно ещё больше чёрных красок к его образу добавила.
Автор объясняет, почему Рочестер разрывает связь с Селин, заимствуя, по сути, ветку с неудавшейся первой попыткой брака Джейн и Рочестера. Но дальнейшее поведение Рочестера излишне жестокое. В оригинальном романе Селин изменила ему, у Питцорно она просто вернулась в театр, чем воспользовался Рочестер, как предлогом, дабы прикрыть свою подлость, переложив вину за разрыв на девушку, но ведь он знает правду, почему тогда настолько чрезмерно жестоко относится к обманутой им девушке? Вообще Рочестер в романе просто мерзавец законченный, и даже то, что он не бросил Адель, представляется ещё одним злым его актом, учитывая иной контекст у Питцорно.
Финал мне не понравился, потому что слишком всё сахарно. И очень отходит от оригинальной развязки. Думала, что всё-таки автор будет показывать нам альтернативный взгляд на события романа, а не переделывать их вовсе. И это моя главная претензия. А так, в принципе опыт такого чтения мне понравился, с автором знакомство продолжу. В романе поднимаются разные темы, в том числе о рабстве, о социальном расслоении, о правах женщин, о воспитании детей и т.д. Оценю на «
4», несмотря на непонравившийся финал, но за смелость другого взгляда на всеми любимую историю и хорошую проработку деталей.
...
geyspoly:
дубль
Сестра молчания (Воронова Мария)
Ленинград, 1935 год. Город замер, окутанный предчувствием террора, ведь все события книги так или иначе переплетаются с убийством Кирова. Любимые герои, чья жизнь, казалось, только начала налаживаться, теперь живут в страхе перед грядущими репрессиями.
Чтение пронизано ощущением смутных и страшных времен. Большинство погрузилось в тягостное молчание, опасаясь неосторожного слова, которое могло уничтожить любого человека и подвести под арест. Доверие стало роскошью: кто угодно мог оказаться доносчиком, предателем. Единственным спасением виделось бегство в глушь, в надежде, что там НКВД не найдет. Даже старые большевики оказались под подозрением. Ирония судьбы: бывший насильник теперь прокурор, уважаемый человек, беззаботно живущий и процветающий. Элеонора Воинова и товарищ Павлова утратили надежду на скорые перемены. Их единственная опора друг в друге – клятва: если с одной что-то случится, вторая позаботится о ее детях. Мрачная, гнетущая история.
Оценка: 5 ...
Тина Вален:
"Книга начал" Салли Пейдж
Ох уж эти начинания на новом месте! Сколько про них написано - не сосчитать, но читатели все равно продолжают погружаться в эти истории. И верить, что каждому человеку, в любом возрасте под силу найти свое место в жизни, обрести счастье.
Джо приезжает в Лондон, чтобы присмотреть за магазином дяди, пока тот восстанавливает здоровье. Она переживает разрыв с парнем, пытается заново обрести уверенность в себе. Беда в том, что ведет себя Джо не как взрослая женщина, а скорее, как подросток. В ее оправдание могу сказать, что так повлияли на ее поведение новые друзья, которые тоже отнюдь не выглядели взрослыми.
Не скажу, что читала запоем, мне, честно говоря, были больше интересны "побочные" персонажи, герои книги, которую пишет Малькольм, чем сама Джо. Но в целом, роман хорошо подойдет для отдыха.
4 балла.
...
Нефер Митанни:
Кейт Латимер "Тайна поместья Эбберли"
Англия, 1958 год.
Хозяйка поместья, известная писательница Клементина Вентворт, исчезает при таинственных обстоятельствах. Не осталось ни следов, ни улик, лишь слухи о семейном проклятии.
1964 год.
Работая в библиотеке поместья, Айрис Бирн находит письмо леди Клементины среди страниц старинной книги. Айрис решает начать собственное расследование, хотя никто не верит, что ей это под силу.
Куда пропала леди Клементина? Что за ребенка привезли в Эбберли двадцать лет назад? И неужели призрак женщины в черном действительно вернулся несколько столетий спустя?
Мне книга очень понравилась. Неспешное, размеренное повествование, глубокий анализ событий, анализ тайны - читалось с интересом. Я переживала за героиню, за хозяина поместья, и за жертву - в самом начале надеяласб. что она будет жива. Книга заставляет размышлять о мотивах поступков людей. Не всегда ненависть может стать причиной убийства, но, пожалуй, всегда, обида и зависть заведут в страшное будущее. Бойся, человек зависти и обиды!
"Пять" баллов оцениваю книгу и рекомендую любителем подобных сюжетов. Намереваюсь прочесть у автора что-то ещё.
...
Настёна СПб:
Отзыв копирован.
АЛЕКСАНДР БЕНУА «МОЙ ДРУГ – СЕРГЕЙ ДЯГИЛЕВ»
Издательство поступило откровенно нахально, потому что Александр Николаевич про Сергея Павловича отдельную книгу не писал. Из обширных воспоминаний Бенуа выбраны те главы, в которых упоминается Дягилев хоть мельком (типа «Мы отправились на прогулку. И Серёжа тоже»). Соответственно, главы, особенно вначале, приведены хаотично и мало связаны между собой по смыслу. Но читать всё равно интересно.
Снова я удивилась, что наша творческая молодёжь увлекалась немецкими художниками и совершенно не знала импрессионистов. И что за границей были знакомы с финскими и польскими художниками, но не с русскими. Впрочем, как передвижников не знали, так и не узнали. Когда в 1906 г. Дягилев устраивал выставку русского искусства в Париже, то от Брюллова перескочил к Левитану. Недовольному Бенуа он объяснил это тем, что французам их всё равно не понять, слишком российское, но я подозреваю, что Сергей Павлович руководствовался личными вкусами.
Мемуарист сетует, что как-то позабылось, что «Ballet Russes» Дягилева начался с «Павильона Армиды» Бенуа и Фокина. Но при этом понимает, что постановка не вписывалась в модернистскую концепцию Серёжи. У меня создалось впечатление, что Бенуа всё же обидно, что склонный к мишуре ураганный провинциал Дягилев стал известнее его, разносторонне образованного серьёзного представителя известной художественной семьи. Такому видному деятелю искусств это не к лицу. У каждого своя ниша.
Автор вступления и «фактов» отличился. Например, написал, что Нижинский финн по национальности.
Цитата:Того же рода волнующее удовольствие испытывали мы и на выставках, особенно на Передвижной, где рядом с Репиным нас трогали и восхищали произведения Крамского, Левитана, Сурикова, Серова и Нестерова. (Как раз из-за последнего у меня с Атей и с друзьями возникали ожесточенные споры. То, что было болезненно истеричного и в то же время слащавого в картине, изображавшей св. Сергия Радонежского в лесу, я лично охотно прощал художнику за умилительную радость, которой была полна картина, и за что-то душистое, что было передано в пейзаже; в этом уголке мшистого сырого леса с его хрупкими березками и елочками. Напротив, уже тогда я не выносил Васнецова и всю его напускную святость, весь его дутый драматизм.)
Цитата:Несколько слабее обыкновенного был представлен Левитан, приберегший более значительные свои работы для Передвижной выставки, с которой он не собирался порывать, тогда как Серов почти не скрывал того, что передвижники ему надоели и что его тянет к какой-то иной группировке, подальше от всего, что слишком выдает торговые интересы или социальную пропаганду. Этой тяге особенно способствовало то, что Серов тогда переживал эпоху особого увлечения личностью Дягилева. Ему нравились в нем не только его размах, его смелость и энергия, но даже и некоторое его безрассудство.
Не надо забывать, что в Серове таился весьма своеобразный романтизм (вспомним хотя бы его увлечение Вагнером). Наконец, он любовался в Сереже тем, что было в нем типично барского и немного шалого. То была любопытная черта в таком несколько угрюмом, медведем глядевшем и очень ко всем строгом Серове. Впрочем, его часто пленяли явления, как раз никак не вязавшиеся с тем, что было его собственной натурой. Не отказываясь от своей привычной иронии, он, однако, не скрывал, что вообще пленен некоторыми чертами аристократизма. Его тянуло к изысканным туалетам светских дам, ему нравилось все, что носило характер праздничности, что отличалось от серой будничности, от тоскливой мещанской порядочности. Дягилев, несомненно, олицетворял какой-то идеал Серова в этом отношении.
Цитата:Как многие русские люди, Сергей Павлович соединял всебе черты известной распущенности в духе, скажем… Потемкина, с чертами, скажем (соблюдая все пропорции), Петра Великого – бывшего общим кумиром нашего кружка (к тому же, по полушутливым уверениям Сережи, он приходился Петру каким-то далеким потомком – как-то через Румянцевых, что я так и не удосужился проверить). Периоды лени и апатии сменялись в Сергее приступами чрезвычайной деятельности, и только тогда он начинал чувствовать себя в своей настоящей стихии. Тут ему уже мало было преодолевать трудности, естественно возникавшие на пути осуществления задачи; он любил себе такие трудности создавать искусственно – дабы их с удвоенным рвением преодолевать. Как раз эта черта, отпугивавшая людей спокойных, вялых, замкнутых в эгоистических заботах (и просто «благоразумных»), нас дразнила, окрыляла и освежала. Этот первый среди нас работник служил друзьям возбуждающим примером, и мы все более и более привыкали видеть в нем своего подлинного вождя, за которым подчас мы готовы были идти всюду, куда бы он ни указал, - хотя бы иной раз мы и не усматривали в том настоящего основания и необходимости.
Цитата:Дягилев – этот делец, этот воротила для посторонних (а для многих в те времена даже подозрительный аферист, ловко обделывающий свои делишки), для нас, близких и хорошо его изучивших, обладал великим шармом какой-то романтической бескорыстности. Он был великим мастером создавать атмосферу заразительной работы, и всякая работа под его главенством обладала прелестью известной фантастики и авантюры. Напрасно временами более благоразумные среди нас (главным образом Философов и я) взывали к лучшему соблюдению его же собственных интересов и пробовали обуздать слишком уж ретивые его порывы. Стихия авантюры брала верх, мчала его дальше… Вот почему в целом жизнь этого фантастического человека получила отпечаток несколько озадачивающего безумия.
Оценка – 4.
...