Клуб историков-любителей

Спасибо всем за комментарии.



Нет, у меня истории только про женщин династии Романовых. Хотя, мысль такая возникала, но делать истории о немецких принцессах без соавтора, живущего в Германии или хорошо владеющего немецким языком, будет очень затруднительно.
Соавтор у меня был, но, к сожалению, подруга была вынуждена прервать наше сотрудничество.
Так что, если кто-нибудь из вас, дорогие леди, решит создать статью об Амалии или Луизе, прочитаю с удовольствием.
___________________________________

 » Елизавета Федоровна Гессен-Дармштадская

Всем привет!
Спасибо вам, дамы, за интересные материалы о интересных личностях

немного покопошилась и кое-что нашла - хотя и не совсем то, но я была весьма и весьма впечатлена.
Представляю вашему вниманию историю Елизаветы Федоровны Гессен-Дармштадской, женщины, которая хотя и не была русской императрицей, но божьей волей весьма тесно связанной с династией Романовых. Елизавета Александра Луиза Алиса Гессенская была внучкой английской королевы Виктории и старшей сестрой последней российской императрицы Александры Федоровны, о которой у нас есть материалы: от Мионочки и меня . И если об Аликс я читала и слышала довольно много, то о ее незаурядной сестре - ничего. А женщина была действительно великая. И судьба у нее достойна внимания и несомненно - уважения.

ЕЛИЗАВЕТА ФЕДОРОВНА ГЕССЕН-ДАРМШТАДСКАЯ (СВЯТАЯ ПРЕПОДОБНОМУЧЕНИЦА ВЕЛИКАЯ КНЯГИНЯ ЕЛИСАВЕТА)

Эта женщина, рождённая не в России, крещённая не в православии, женщина, по какой-то иронии судьбы, а может быть, и по глубокой закономерности, стала последней в списке небесных покровительниц многострадального отечества, покровительниц, составляющих Собор святых жён земли Российской. Первая из канонизированных православной церковью — святая великая княгиня Ольга отличалась жестокостью и вероломством. Она не простила убийц мужа и жестоко покарала их. Почти через 1000 лет святая великая княгиня Елизавета будет перед своей мученической смертью молиться Богу за насильников, расправившихся с царской семьёй. Понятия о святости, оказывается, тоже изменяются — от умения мечом и кровью обратить народы в свою веру до желания протянуть руку помощи каждому страждущему и нуждающемуся.
Королевское происхождение нашей героини вовсе не означало роскошного, избалованного детства. Елизавета родилась в многочисленной семье великого герцога Людвига IV Гессен-Дармштадского, но все семеро чад немецкого аристократа воспитывались при дворе их английской бабушки, королевы Виктории, в том числе и две маленькие девочки, которым суждено было сыграть огромную роль в истории России.

Пуританский нрав Виктории, её трепетное отношение к старым добрым традициям, ревностное служение христианству создавали в семье особую атмосферу благочестия. Каждый её член, какого бы возраста и здоровья он ни был, имел многочисленные обязательства перед роднёй и обществом. Елизавета и Алиса, даром что принцессы, преспокойно убирали свою комнату, топили в ней сами камин, ставили заплатки на собственные подштанники. Словом, вопреки расхожему мнению о «розовой» неприспособленности «голубых кровей» к быту, они могли заткнуть за пояс любую мещаночку своей домовитостью и аккуратностью.

Впоследствии, отвечая на удивлённые вопросы окружающих — откуда у неё, аристократки, столь ловкое умение управляться с кастрюльками и горшками, — Елизавета Федоровна поясняла, что всем этим она овладела в собственной семье при дворе великой королевы Англии, где малопочетный бытовой труд считался не только не зазорным, но и предохраняющим от заразы всякого соблазна.
Вторым незаменимым витамином в лечении бесовства Виктория считала веру. Одному американцу, осмелившемуся поинтересоваться у королевы — в чём заключается главная сила Англии, она показала Библию: «В этой небольшой книге». Лондонская придворная жизнь благодаря стараниям хозяйки славилась в Европе религиозным фанатизмом, правда, достаточно прагматичным, если, конечно, фанатизм бывает таковым.
На юные души сестёр Гессен-Дармштадских, поражённых к тому же особенной впечатлительностью и не лишённых художественных способностей, такой бабушкин уклад оказал особенное воздействие. Девочки росли склонными к мистицизму и экзальтации. В отличие от Виктории, внучки, несмотря на внешнюю приземлённость, душой улетали в небесные эмпиреи, а приспособленность к быту не помогала им приспособиться к светской суете, словом, бабушка не могла надеяться на них, как на продолжателей традиций. Девочки росли не королевами, хотя самим происхождением им предназначалось именно это поприще.

Трагедии в семье — на глазах матери в 1873 году разбился трехлетний брат Елизаветы Фридрих, смерть от дифтерита сестры и, наконец, гибель самой великой герцогини Алисы, — усиливали мистицизм сестёр Гессен-Дармштадских. А если учесть и одиночество, в котором прозябали принцессы, и их увлечение живописью и классической музыкой, то получится законченный портрет экзальтированных, не слишком общительных особ, которые большую часть своего времени проводили в молитвах и занятиях творчеством. Бабушкино воспитание особенно отразилось на старшей Елизавете, которая после смерти герцогини заменила младшим мать и стала опорой отца.
Однако царственное положение обязывало девиц подумать и о своём будущем. А оно тоже строилось по не нарушаемой никем схеме — особы королевских фамилий должны были из государственных соображений родниться с принцами других стран. Для ранимой и нелюдимой Елизаветы, не знавшей мужского влияния, подобная миссия — выбор жениха — стала нелёгким бременем. Предложения руки и сердца ослепительно красивой, завидной невесте одного из самых престижных царствующих домов Европы сыпались как из рога изобилия. Однако Елизавета отказывала всем — её хрупкая душа трепетала перед кажущейся ей грубостью мужчин, перед греховностью плотской любви. И чем чаще она вынуждена была отклонять предложения женихов, тем плотнее сгущались над её судьбой тучи. Близился тот критический момент, когда принцесса уже не смогла бы увиливать от замужества, тогда бы её участь решали родственники по своему усмотрению. Всё это время девушка на выданье пребывала в полном смятении, пока случай не разрешил проблему ко всеобщему удовольствию.

Когда Елизавете исполнилось двадцать, она встретилась с великим князем Сергеем Александровичем, братом русского императора Александра III. Пятый сын Александра II по матери приходился роднёй Гессенам-Дармштадским и поэтому часто приезжал с императрицей Марией Александровной в Германию. Они познакомились тогда на светских родственных раутах. Возможно, воспоминания о невинных детских забавах расположили Елизавету к новоиспечённому жениху, тем более что великий князь, в отличие от прочих претендентов, не бросал на красавицу плотоядных взглядов, не стремился остаться с ней наедине, да и, похоже, мало интересовался её женскими прелестями. В благообразных жизнеописаниях святой мученицы Елисаветы подчёркивается, что после откровенной беседы между врачующимися, из которой девушка узнала, что Сергей Александрович якобы дал обет девства, союз их оказался делом решённым. «По взаимному согласию брак их был духовным, они жили как брат с сестрой».


Конечно, трудно себе представить, чтобы в агиографии высказывалась подлинная причина их девственного союза. Однако в отличие от своей жены Сергей Александрович отнюдь не отказывал себе в удовольствиях физической любви. Другое дело, что его интерес направлялся в сторону собственного пола, но вряд ли об этом до свадьбы догадывалась невеста великого князя. Скорее всего, она по своей неопытности и неразвращенности поверила в чистоту помыслов будущего мужа. Трудно представить себе, как переживала Елизавета Федоровна, узнав подлинную причину равнодушия к ней Сергея Александровича. Вряд ли, конечно, она сама оставалась равнодушной, однако она не помчалась разводиться с содомитом, не стала трубить на весь мир, что её обманули, не ославила позором свою вторую половину. Вероятно, великая княгиня решила, что брак — крест Божий, которым её наградил Господь, и, в конце концов, она сама стремилась к мужу, который не станет её домогаться, так что роптать не приходилось.
На свадьбу в Россию Елизавету сопровождала вся семья, и в том числе двенадцатилетняя Алиса, которая познакомилась здесь со своим будущим супругом, цесаревичем Николаем Александровичем. Торжество стало поистине судьбоносным для России. Но тогда об этом никто не догадывался. После венчания для Елизаветы началась обычная светская жизнь — балы, рауты, обеды. Её редкая красота, неоценённая Сергеем Александровичем, не оставила равнодушными некоторых высокопоставленных знатоков женских прелестей. Блестящий, образованный светский фат великий князь Константин Константинович, к тому же талантливый поэт, посвятил Елизавете Федоровне стихотворение:

Я на тебя гляжу, любуясь ежечасно:
Ты так невыразимо хороша!
О, верно под такой наружностью прекрасной
Такая же прекрасная душа!

Положение невестки царского дома не диктовало Елизавете обязательной перемены вероисповедания, но фанатичная преданность религии, желание делами своими прославлять Христа и невостребованность великой княгини в собственной семье побудили её перейти в православие. Елизавета долгое время не решалась сделать последний шаг по этому пути. Она не хотела огорчать родственников, знала, что её не поймут в семье отца, — никакой политической необходимости в перемене конфессии не было. В октябре 1888 года Елизавета вместе с мужем отправилась на «землю обетованную» для освящения нового русского храма святой Марии Магдалины, построенного в Гефсиманском саду. Россия в это время вела активную миссионерскую работу в Палестине — приобретала новые земли и памятники, создавала монастыри и церкви. Потрясённая красотой храма, высившегося на Елеонской горе, великая княгиня Елизавета в экстатическом порыве воскликнула: «Как я хотела бы быть похороненной здесь». Тогда она не знала, что произнесла пророчество, которому суждено исполниться.



После посещения Иерусалима последние сомнения по перемене религии у Елизаветы иссякли. Она написала отцу письмо с просьбой понять свою «блудную» дочь и отпустить её на собственную дорогу. Великий герцог Людвиг Гессен-Дармштадский не одобрил самостоятельности дочери, но она уже не нуждалась ни в чьих советах. 13 апреля 1891 года совершилось таинство миропомазания великой княгини Елизаветы Федоровны. Теперь она могла сказать супругу словами Руфи из Библии: «Твой народ стал моим народом. Твой Бог — моим Богом».

Вскоре Сергей Александрович назначается московским губернатором. Вдали от царского пышного двора, переживая смерть отца и непонимание мужа, Елизавета становится всё более набожной, все быстрее стремится отойти она от светской суеты. Горожане скоро оценили её милосердие — губернаторша ходит по больницам для бедняков, помогает приютам для беспризорников, раздаёт одежду и еду нуждающимся. Трагические события первых лет царствования в России её родной сестры Алисы — смерть императора Александра и давка на Ходынском поле — лишь усиливают у Елизаветы желание душевного подвига во имя нового отечества. А поле деятельности в стране, где всегда находились тысячи обездоленных, открывалось перед нашей героиней необозримое, особенно когда началась русско-японская война. Елизавета Федоровна немедленно занялась организацией помощи фронту. Прямо под сводами Кремлёвского дворца великая княгиня устроила мастерские, где огромное число женщин трудилось над швейными машинами и рабочими столами.
Однако никакая благотворительность, никакое сострадающее сердце уже не способно было спасти Россию. Страна катилась в пропасть, и Елизавете Федоровне предстояло испить крёстную муку до дна.

5 февраля 1905 года Сергей Александрович бомбой террориста Ивана Каляева был разнесён на куски. Когда великая княгиня прибыла на место убийства, то власти уговаривали её не приближаться к останкам мужа, так как картина эта была не для слабонервных, но Елизавета своими руками собрала на носилки разбросанные взрывом куски тела супруга. Со смертью великого князя светская жизнь для неё потеряла всякий смысл. 10 февраля 1909 года Елизавета, собрав сестёр основанной ею Марфо-Мариинской обители, сняла траурное платье и облачилась в монашеское одеяние. «Я оставлю блестящий мир, где я занимала блестящее положение, но вместе со всеми вами я восхожу в более великий мир — в мир бедных и страдающих». Всю оставшуюся жизнь великая княгиня, превратившаяся теперь в настоятельницу обители, посвятила сирым и нуждающимся.

Марфо-Мариинская обитель представляла собой больницу для бедных, где сиделками выступали сестры-монахини и послушницы, а также приют, общежитие для бездомных и сирот. Процветал в Москве в то время знаменитый Хитров рынок — настоящий рассадник мелкой преступности, нищеты и беспризорности. Елизавета Федоровна, в сопровождении верных келейниц, сама обходила притоны, собирая сирот и уговаривая опустившихся родителей отдать ей на воспитание детей. Полиция постоянно предупреждала высокопоставленную монахиню, что не в состоянии гарантировать при её обходах безопасность. В ответ на это Елизавета Федоровна ссылалась на волю Божию. Она говорила: «Подобие Божие может быть иногда затемнено, но оно никогда не может быть уничтожено».



Но то, на что не решились воры и грабители с Хитровки, оказалось вполне по силам революционному народу. Уже в феврале 1917 года к обители подошла толпа с винтовками и красными флагами, требуя выдать немецкую шпионку, сестру ненавистной императрицы, хранящую, по данным осведомлённых людей, в монастыре оружие. Елизавета не побоялась предстать перед озверевшей толпой, пригласила людей войти в церковь, предварительно потребовав оставить оружие у входа. Когда толпа нехотя проследовала в храм, настоятельница упала на колени и долго молилась. Времена наступали такие, о которых Елизавета Федоровна написала в одном из писем: «То, что мы живём — является неизменным чудом». Однако приехавшему в революционную Россию по поручению кайзера Вильгельма весной этого же года шведскому министру она на предложение ей помощи в выезде за границу ответила отказом.

Первое время после октябрьского переворота Марфо-Мариинскую обитель не трогали. Наоборот, два раза в неделю новые власти присылали к монастырю грузовик с продовольствием, перевязочным материалом и лекарствами первой необходимости. Уважение, как будто оказываемое сёстрам, усыпило бдительность Елизаветы Федоровны. Она даже позволила передать немецкому послу Мирбаху, дважды желавшему повидаться с великой княгиней на предмет её спасения, слова: «Я никому ничего дурного не сделала! Буди воля Господня!»

Но она сама не знала, что сделала черни, плебеям, ненавидившим её за один только отказ от роскошной жизни. Она обидела их в самом главном — отняла возможность измерять людей своими примитивными мерками. Она как была, так и осталась аристократкой, несмотря на то, что занималась с падшими. А они, как ни стремились наверх, всё равно не могли прыгнуть выше своего карликового роста. Вот что она им и сделала…

Спокойствие обители оказалось затишьем перед бурей Сначала, как водится, прислали анкеты — опросные листы для всех, кто проживает или находится на лечении. Потом для острастки арестовали кое-кого. Но вот дело, наконец-то, дошло и до главных действующих лиц. В апреле 1918 года Елизавету Федоровну арестовали и отправили в Пермь. Сестёр, которые преданно сопровождали свою настоятельницу, привезли в Областной совет и предложили отпустить на свободу. Одна из келейниц, Варвара Яковлева, не пожелала покинуть матушку Елизавету и присоединилась к узникам — членам императорской фамилии.

Глубокой ночью 5 июля 1918 года великую княгиню и её верную подругу вместе с великим князем Сергеем Михайловичем, его секретарём, тремя сыновьями великого князя Константина и князем Владимиром Палеем сбросили в шахту на окраине города Алапаевска. Затем чекисты стали забрасывать несчастных гранатами. По свидетельству очевидцев, с места трагедии ещё несколько дней слышались душераздирающие крики о помощи. Мученики скончались в страшных страданиях от жажды, голода и ран. Елизавета Федоровна упала не на дно шахты, а на выступ, который находился на глубине 15 метров. Рядом с ней нашли тело Ивана Константиновича с перевязанной головой. Вся переломанная, с сильнейшими ушибами, она и в аду стремилась облегчить страдания ближнего.

Останки Елизаветы Федоровны и её келейницы Варвары в 1921 году были перевезены в Иерусалим и положены в усыпальнице храма святой равноапостольной Марии Магдалины в Гефсимании, туда, где великая княгиня и мечтала быть похороненной.

Всем привет!
Спасибо, за интересные статьи
Дамы, я как-то случайно увлеклась холодным оружием В частности классификацией мечей Средневековья и Ренессанса. И вот я хочу спросить, учитывая тот факт, что тема не совсем женская: интересно вам будет почитать об этом?
___________________________________

Мне кажется это будет очень интересно
_________________

Согласна. А еще это будет полезно - в моем фэнтези действие происходит как раз в "эпоху меча".
___________________________________

 » Наталья Шереметьева

«Сильнее бедствия земного»

© Светлана Кайдаш


Женщина удивительной судьбы, воспетая в поэме И. Козлова и думе К. Рылеева, Наталья Борисовна была дочерью сподвижника Петра Первого – фельдмаршала, «благородного Шереметева», как называл его Пушкин в «Полтаве».
Наталья родилась 17 января 1714 года. Ее детство прошло в шереметевском доме на Фонтанке. Когда Наталье исполнилось пять лет, умер ее отец, в 14 она осталась круглой сиротой. Однако мать успела дать дочери прекрасное образование и воспитание: «я росла при вдовствующей матери моей во всяком довольстве, которая старалась о воспитании моем, чтоб ничево не упустить в науках, и все возможности употребляла, чтоб мне умножить достоинств».
После смерти матери, пишет Долгорукая, «пришло на меня высокоумие, вздумала себя сохранять от излишнева гуляния, чтоб мне чево не понести какова поноснова слова — тогда очень наблюдали честь… Я свою молодость пленила разумом, удерживала на время свои желания в разсуждении о том, что еще будет время к моему удовольствию, заранее приучала себя к скуке».
Однако время радостей для нее не наступило никогда. В пятнадцать лет юная Шереметева стала невестой любимца императора Петра II – двадцатилетнего красавца князя Ивана Долгорукого.





Семейство Долгоруких в фаворе. Подросток Петр Алексеевич, сын казненного Петром I царевича Алексея, уже два года русский император.
Только что благодаря умелым интригам Долгоруких сослан в Березов Меншиков с семьей, а помолвка Петра II с Марией Меншиковой расторгнута.



Но едва Петр II распростился с одной навязанной ему невестой, как ему уже готовились новые брачные сети взявшими его безраздельно под свое влияние и опеку Долгорукими.
В сентябре 1729 года Долгорукие увезли Петра II на полтора месяца из Москвы на охоту в свое подмосковное имение, а по возвращении была объявлена помолвка его с 17-летней Екатериной Долгорукой, сестрой его любимца Ивана. Все знали, что молодая Долгорукая любила австрийского посла. Но по безмерному честолюбию она позволила уговорить себя рвущимся к власти родственникам и дала согласие на брак.





Через месяц после императорского обручения состоялось обручение Натальи Борисовны Шереметевой с Иваном Алексеевичем Долгоруким.
Долгорукий был веселый повеса. Князь М.М. Щербатов писал, что «князь Иван Алексеевич Долгоруков был молод, любил распутную жизнь и всеми страстями, к каковым подвержены молодые люди, не имеющие причины обуздывать их, был обладаем».
В юной же Шереметевой Долгорукий нашел свою судьбу – конечно, не подозревая, какие испытания их ждут.
Наталья Борисовна полюбила Долгорукого со всем пылом первой любви. В ее чувстве было возмещение раннего сиротского одиночества, богатство неистраченных сил. Описывая торжественную церемонию своего обручения и обилие подарков, которые она получила, Долгорукая с горечью заметит потом: «Казалось мне тогда, по моему малодумию, что это все прочно и на целой мой век будет, а тово не знала, что в здешнем свете ничево нету прочнова, а все на час».
Семейство Долгоруких готовится сразу к двум свадьбам: Екатерины с Петром II и князя Ивана Долгорукого с Шереметевой. Внезапно в ночь перед свадьбой императора с Екатериной Долгорукой с 18 на 19 января 1730 года Петр скончался от оспы.
«Как скоро эта ведомость дошла до ушей моих, что уже тогда со мною было — не помню. А как опомнилась, только и твердила: ах, пропала, пропала! Я довольно знала обыкновение своего государства, что все фавориты после своих государей пропадают, чево было и мне ожидать. Правда, что я не так много дурно думала, как со мною сделалось… Мне казалось, что не можно без суда человека обвинить и подвергнуть гневу или отнять честь или имение. Однако после уже узнала, что при нещастливом случае и правда не помогает.», - пишет о своем горе Наталья, в ту пору еще только обрученная.
На похоронах скончавшегося государя его невеста Екатерина не присутствовала, так как она требовала, чтобы при церемонии погребения ей были оказаны почести, как особе царского дома. Это была последняя, судорожная попытка удержать уже выскальзывающую из рук власть.
Старый князь Долгорукий еще пробовал навязать сомнительное завещание Петра II, будто бы оставившего престол своей нареченной невесте. Но его попытка не удалась. Позднее выяснилось, что молодой князь Иван Алексеевич легкомысленно подделал в завещании подпись императора. Это и стало впоследствии главным пунктом выдвинутого против него обвинения.
На русский престол возвели племянницу Петра I, дочь его старшего брата, Анну Иоанновну, вдовствующую герцогиню курляндскую. От недавних всесильных фаворитов отвернулись все.
Наталья Борисовна в своих воспоминаниях рассказывает, как, едва узнав о кончине императора, к ней немедленно съехались все родственники и стали отговаривать от замужества с Долгоруким: она-де еще молода, можно этому жениху отказать, будут другие, не хуже его, да и сватается уже отличный жених. «Войдите в рассуждение, - пишет дочь «благородного Шереметева», - какое это мне утешение и честная ли эта совесть, когда он был велик, так я с радостию за нево шла, а когда она стал нещаслив, отказать ему».
Высокое нравственное сознание и зрелость понятия о женской чести у едва достигшей шестнадцати лет девушки поразительны: «Я такому безсовестному совету согласитца не могла, а так положила свое намерение, когда сердце одному отдав, жить или умереть вместе, а другому уже нет участие в моей любви. Я не имела такой привычки, чтоб севодни любить одново, а завтре — другова. В нонешний век такая мода, а я доказала свету, что я в любви верна: во всех злополучиях я была своему мужу товарищ. Я теперь скажу самую правду, что, будучи во всех бедах, никогда не раскаивалась, для чево я за нево пошла».
Решимость Шереметевой не была ни капризом избалованной фельдмаршальской дочери, ни прихотью гордой «самоволки», не слушающейся ничьих советов. Наталья Борисовна была одарена готовностью к самопожертвованию в любви до полного отречения от себя – редким женским талантом.
Долгорукий терял все – состояние, титулы, честь, свободу. У Шереметевой был выбор, и никто не обвинил бы ее, что она предпочла внять доводам рассудка. Это было бы тем простительнее, что легкомысленный нрав жениха был всем известен. Правда, строго и затворнически содержавшая себя невеста, возможно, и не подозревала о его слабостях.
«…плакали оба и присягали друг другу, что нас ништо не разлучит, кроме смерти. Я готовая была с ним хотя все земные пропасти пройтить». Понятно, что Долгорукий так потянулся в эти дни к своей невесте, так оценил ее привязанность: «Куда девались искатели и друзья, все спрятались, и ближние отдалече меня сташа, все меня оставили в угодность новым фаворитам, все стали уже меня боятца, чтоб я встречу с кем не попалась, всем подозрительно».
В эти тяжкие для всего семейства Долгоруких дни, вдвойне горькие для Ивана Алексеевича из-за попреков отца (не использовал последние часы императора для выгоды семейства, не сумел заставить его подписать завещание в пользу сестры), Наталья Борисовна обвенчалась со своим женихом в церкви подмосковного имения Долгоруких – Горенки. Никто из семейства Шереметевых не пришел проводить ее к венцу.
Терзаемая слухами о готовящейся опале возлюбленного и его семьи, не имея близких, с кем можно было бы «о себе посоветовать», «ни от ково руку помощи не иметь», оставленная даже своими старшими братьями «а надобно и дом, и долг, и честь сохранить и верность не уничтожить». В этих условиях венчание Шереметевой было поступком самоотвержения и мужества.
Ее мучают предчувствия. Ее страшит, что нужно идти в большую семью, где кроме мужа и его родителей еще трое братьев и три сестры. Она сознает, что она самая младшая и ей придется «всем угождать»: «Привезли меня в дом свекров, как невольницу, вся расплакана, свету не вижу перед собою».
Через три дня после свадьбы – 8 апреля – указ императрицы о ссылке всего семейства Долгоруких в дальнюю пензенскую деревню. Не успели высохнуть слезы молодой жены о том, что «и так наш брак был плачу больше достоин, а не веселию», а уж нужно собираться в дальнюю дорогу.
«…обеим нам и с мужем было тридцать семь лет... он все на мою волю отдал, не знала, что мне делать, научить было некому. Я думала, что мне ничево не надобно будет, и что очень скоро нас воротют». Глядя с недоумением, как свекровь и золовки прячут бриллианты («мне до тово и нужды не было, я только хожу за ним следом»), она не взяла ни шуб «потому что они все были богатые», ни платьев. Мужу взяла тулуп, себе черное платье и простую шубу. Из тысячи рублей, присланных братом на дорогу, взяла только четыреста, остальные отослала обратно. «Из моей родни никто ко мне не приехал проститца — или не смели, или не хотели».
Наталья Борисовна сознательно приняла свой тяжкий жребий.
Ее мужества хватило на двоих. Записки ее полны счастливой гордости, что она утешала и поддерживала мужа: «мне как ни было тяжело, однако принуждена дух свой стеснять и скрывать свою горесть для мужа милова», «истинная ево ко мне любовь принудила дух свой стеснить и утаивать эту тоску и перестать плакать, и должна была и ево еще подкреплять, чтоб он себя не сокрушил: он всево свету дороже был».
Вспоминая в своих «Своеручных записках» недолгие счастливые дни своей жизни, она пишет: «Это мое благополучие и веселие долго ль продолжалось? Не более, как от декабря 24 дня (день обручения с женихом) по генварь 18 день (день смерти Петра II). Вот моя обманчивая надежда кончилась! Со мною так случилось, как с сыном царя Давида Нафеаном: лизнул медку, и запришло было умереть. Так и со мною случилось: за 26 дней благополучных, или сказать радошных, 40 лет по сей день стражду; за каждой день по два года придет без малова, еще шесть дней надобно вычесть».
Семья Долгоруких была недружная, грубая, жадная. Как только выехали из Москвы – молодых отделили на свое хозяйство. Денег уже у них почти не было, но пришлось и сено лошадям, и провизию покупать себе самим. Едва успели доехать в дальние пензенские деревни, как из Москвы прискакал офицер с солдатами.
Новый указ предписывал новую ссылку – «в дальний город, а куда — не велено сказывать, и там нас под жестоким караулом содержать, к нам никово не допущать, ни нас никуда, кроме церкви, переписки ни с кем не иметь, бумаги и чернил нам не давать».
Казалось, что уже итак беда полною мерою, но нет предела плохому и не вымерена никем бездна с несчастьями, в которую можно погружаться все глубже и глубже.
Долгоруких привезли в Березов, куда незадолго до того был сослан Меншиков с семьей.
Три недели Долгорукие плыли водою. «Когда погода тихая, я тогда сижу под окошком в своем чулане, когда плачу, когда платки мою: вода очень близко, а иногда куплю осетра и на веревку ево; он со мною рядом плывет, чтоб не я одна невольница была и осетр со мною».
Этот бесхитростный рассказ неожиданно выдает в мужественной и стойкой женщине полуребенка, обиженного судьбой. Мучительная и трудная дорога – страшная буря на воде, триста верст дикими горами, усыпанными камнями, а по обе стороны рвы глубокие. «А надобно ехать по целому дню с утра до ночи» – эта дорога описана ею с живой непосредственностью то трагически, то с юмором. С апреля по сентябрь были в пути.
«Не можна всего страдания моего описать и бед, сколько я их перенесла! Что всево тошнея была, для ково пропала и все эти напасти несла, и что всево в свете милея было, тем я не утешалась, а радость моя была с горестию смешена всегда: был болен от несносных бед; источники ево слез не пересыхали», - с грустью признается Долгорукая, вспоминая мужа.
В Березове они прожили 8 лет, а место это было гиблое, где «зимы 10 месяцев или 8, морозы несносные, ничево не родитца, ни хлеба, никакова фрукту, ниже капуста. Леса непроходимые да болоты; хлеб привозют водою за тысячу верст. До таково местечка доехали, что ни пить, ни есть, ни носить нечево; ничево не продают, ниже калача».
Первою умерла свекровь Натальи Борисовны, затем старый князь. Оставшиеся сестры и братья ссорились друг с другом, пока вследствие этих ссор не последовал донос, так как вгорячах говорились неосторожные слова об императрице и фаворите ее Бироне.
Князь Иван Алексеевич Долгорукий, муж Натальи Борисовны, был взят под стражу и увезен в Тобольск, а затем в Центральную Россию, в Новгород. Там его судили и казнили четвертованием. Братьям «урезали» язык, били кнутом и сослали на каторжные работы. Сестер разослали по монастырям. Бывшую царскую невесту Екатерину Долгорукую заключили в томском Рождественском монастыре. В Березове, где были уже могилы Меншикова и его несчастной дочери Марии, а также стариков Долгоруких, осталась одна Наталья Борисовна с двумя малолетними сыновьями, рожденными в этом унылом краю. Долго ничего толком не знала она о судьбе неизвестно куда увезенного мужа.
Однако, и цари не вечны. Умерла Анна Иоанновна, недолгим было правление Анны Леопольдовны. На престол 25 ноября 1741 года вступила Елизавета Петровна. По ее указу все Долгорукие, близкие ее племянника Петра II, были возвращены из ссылки. Царская невеста Екатерина освобождена из монастырского заточения. Но судьба так и не смилостивилась над нею, Петр II увел с собой на тот свет обеих своих невест. По возвращении в Россию Екатерина Долгорукая вышла замуж за А.Р. Брюса, племянника знаменитого сподвижника Петра I и известного “чернокнижника”. Однако вскоре после свадьбы простудилась и умерла.
Наталья Борисовна Долгорукая вернулась из ссылки молодой женщиной: ей едва исполнилось двадцать восемь лет. Можно было начинать жизнь заново. Но Долгорукая осталась верна любви и памяти покойного мужа.
В «Своеручных записках» она спустя много лет после гибели мужа все еще с живым волнением пишет: «Вот любовь до чево довела: все оставила, и честь, и богатство, и сродников, и стражду с ним и скитаюсь. Этому притчина все непорочная любовь, которою я не постыжусь ни перед Богом, ни перед целым светом, потому что он один в сердце моем был. Мне казалось, что он для меня родился и я для нево, и нам друг без друга жить нельзя. Я по сей час в одном разсуждении и не тужу, что мой век пропал, но благодарю Бога моево, что Он мне дал знать такова человека, которой тово стоил, чтоб мне за любовь жизнию своею заплатить, целой век странствовать и всякие беды сносить. Могу сказать — безпримерные беды».
Наталья Долгорукая отклонила усиленные приглашения ко двору Елизаветы Петровны и отказала всем женихам. Родной брат ее Петр Борисович Шереметев, один из самых богатых людей в России, владелец выстроенных им усадеб Кусково и Останкино, не отдал сестре, вернувшейся из ссылки, законной части отцовского наследства. Обделили ее и родственники мужа. Наталья Борисовна поселилась скромно в Москве, целиком посвятив себя воспитанию сыновей. А когда дети подросли, перебралась в Киев, где и приняла пострижение во Флоровском монастыре.
Несчастья не оставили Долгорукую и за монастырскими стенами. Младший сын ее Дмитрий сошел с ума от юношеской несчастной любви. Наталья Борисовна – в монашестве Нектария – перевезла сна в Киев. Она думала, что лучшим исцелением для него будет уединенная иноческая жизнь. Но для того, чтобы постричь сына – молодого князя знаменитого рода, - нужно было согласие императрицы. Случилось это уже в царствование Екатерины II.
На обращение монахини Нектарии Екатерина ответила отказом: «Честная мать монахиня! Письмо ваше мною получено, на которое по прошению вашему иной резолюции дать не можно, как только ту, что я позволяю сыну вашему князь Дмитрию жить по желанию его в монастыре, а постричься в рассуждении молодых его лет дозволить нельзя, дабы время, как его в раскаяние, так и нас об нем в сожаление не привело».
Однако предусмотрительность Екатерины оказалась напрасной. Молодой Долгорукий скончался в том же году. Мать пережила сына лишь на два года и умерла на 58-м году жизни, в 1771 году. Вероятно, она скончалась от чахотки. Внук ее, известный поэт Иван Михайлович Долгорукий, названный в память деда, вспоминает в своих записках, что у нее «в последнее время часто шла кровь горлом. Меня ласки ее от всех прочих отличали. Часто, держа меня на коленях, она сквозь слезы восклицала: «Ванюша, друг мой, чье имя ты носишь!». Несчастный супруг ее беспрестанно жил в ее мыслях».
В монастыре Наталья Борисовна – Нектария – и написала свои записки. Пожалуй, больше всего поражает в них отсутствие настоящей религиозности – будто писала их не монахиня, не затворница, отрекшаяся от земной жизни. Это воспоминания о страстной, неистребимой любви, над которой не властна и самая уничтожающая сили мира – время.
Описав историю своей любви и своих бедствий, Долгорукая последние слова обращает к мужу: «Я сама себя тем утешаю, когда спомню все его благородные поступки, и щасливу себя щитаю, что я ево ради себя потеряла, без принуждение, из свои доброй воли. Я все в нем имела: и милостиваго мужа и отца, и учителя, и старателя о спасении моем…». Это признание не монахини, но обреченной любви и вечно тоскующей о своей потере жены.
В надписи на могильной плите говорится, что княгиня Долгорукая «… в супружество вступила в 1730 году апреля 5, овдовела в 1739 году ноября 8 числа, постриглась в монахини в Киево-Флоровском девичьем монастыре в 1758 году сентября 28 и именована при пострижении Нектария, и в том имени приняла схиму в 1767 году марта 18 числа, и пожив честно, богоугодно по чину своему, скончалась в 1771 году 14 июля».
И.М. Долгорукий написал в своих воспоминаниях, что бабка его «одарена была характером превосходным и приготовлена от юности к душевному героизму. Однако само понятие «душевного героизма» – это уже понятие нового, XIX века, который принял Наталью Долгорукую как пример высокой и цельной души, … когда, по слову воспевшего ее поэта,
Святость горя и любви
Сильнее бедствия земного.
___________________________________

 » День в истории.19 ноября

_________________

 » Рождество в Викторианской Англии

Всем добрый вечер!
Прошу прощения за долгое отсутствие в гостинной клуба. К сожалению, из-за причин технического характера невозможно было достойно преподать материалы.
Очень рада, что присоединились весьма неравнодушные люди и не покинули увлеченные!
Лично "спасибо" за публикации о женщинах России.
В силу работы пришлось соприкоснуться с Викторианской Англией, а именно - с празднованием Рождества и НГ, УКРАШЕНИЯМИ этих праздников.
Для удовлетворения нашего любопытства привожу рассказ об этих событиях с сайта Светозара Чернова, довольно подробненько изложено:


РОЖДЕСТВО В ВИКТОРИАНСКОЙ АНГЛИИ


К собственно рождественским праздникам в Британии следует отнести три дня: 24 декабря (Рождественский сочельник), 25 декабря (Рождество) и 26 декабря (день Св. Стефана, больше известный в Англии как День рождественских подарков - Boxing Day). Все, что я описываю ниже, относится к празднованию этих трех дней исключительно в Лондоне, причем в Лондоне второй половины XIX века - начала XX века, Лодоне викторианской и эдвардианской эпох.

Рождество было сделано одним из четырех дней в году, когда в Англии были закрыты все банки, только в 1834 году.

Первые признаки наступающего Рождества в британской столице появлялись в конце ноября - в начале декабря, когда окна канцелярских лавок, книжных магазинов и железнодорожных киосков внезапно расцвечивались яркими цветными рождественскими афишками, число которых увеличивалось по мере приближения праздника. За неделю до Рождества в городе не было ни одной улицы с магазинами и лавками, от самых широких проспектов до узких тихих проулков, которые бы не украсили свои окна для рождественской торговли. Рынки, где торговали домашней птицей, ломились от гусей и индеек, а центральный лондонский овощной рынок Ковент-Гарден был просто забит всевозможными фруктами, ягодами, овощами и зеленью. В магазинах, торговавших дичью, было полно фазанов, кроликов и оленины; кондитеры выставляли более богатый, чем обычно, ассортимент сахарных игрушек; в книжных лавках начинали появляться рождественские подарки, состоявшие из самых разнообразных (и обычно дешевых) книг. Толпы мужчин, женщин и детей с утра до вчера осаждали канцелярские лавки, чтобы купить красочные живописные рождественские открытки, доставка которых непосильным бременем ляжет на плечи почтовой службы Ее Величества.

Первой настоящей рождественской открыткой считатется гравированная и раскрашенная вручную Джоном Калкоттом Хорсли открытка, которую Генри Коул (будущий сэр Генри Коул) напечатал в 1843 году в количестве 1000 штук для продажи в своей художественной лавке по одному шиллингу каждая. В действительности у нее были предшественники, но именно Хорсли впервые подписал пожелание в форме "Веселого вам Рождества и счастливого Новго года", ставшее неизменным аттрибутом большинства рождественских открыток в Англии. Принятие в 1846 году закона о стоимости почтовых отправлений в Англии в один пенни, позволявший британским гражданам посылать письмо или почтовую карточку в любое место Англии, купив марку за один пенни, заложило основу коммерческого успеха рождественских открыток.Еще большей популярности открыток способствовало введение в 1870 году расценок на почтовые отправления в пол-пенни, ставших возможными балгодаря развитию железных дорог. Период с 1878 по 1888 был расцветом производства рождественских открыток. В 1882 году только одна издательская фирма заплатила семь тысяч фунтов ходожникам за оригинальные рисунки. И это в те времена, когда годовая прибыль многих компаний составляла менее семи тысяч фунтов. в 1880 году владельцы первого магазина, торговавшего в основном открытками - господа Боттн и Тидсуэлл - разместили заказ стоимостью 10 000 фунтов. До этого времени открытки продавались в розницу через книготорговцев и торговцев канцелярскими изделиями, но к 1880-м они распространялись через торговцев мануфактурными товарами, табачные лавки, игрушечные магазины и т.д. "Отправляйте заранее", - умоляюще призывали почтмейстеры в течение многих недель перед праздником, и с двадцатого декабря в почтовые отделения непрерывным потоком начинала идти публика с конвертами и посылками.Что еще, кроме открыток, следовало приобрести на Рождество?


В среднем и высшем классах викторианского общества нужно было озаботиться и приобретением к Рождеству елки. Она появилась при королевском дворе еще в царствование Георга III Ганновера, и часто упоминалсь его женой, королевой Шарлоттой. Королева Виктория тоже в детстве была знакома с этим обычаем. Но его распространение среди англичан связывают с именем принца Альбетра, мужа Виктории, который с 1840 года стал активно внедрять среди подданных супруги рождественские обычаи своей немецкой родины. 12 декабря 1848 "Лондонские иллюстрированные новости" опубликовали гравюру "Рождественское дерево в Виндзорском замке", изображавшую королевское семейство, собравшееся вокруг елки. Эта сцена помогла популяризировать устанавливавшееся на столе рождественское дерево в Англии. Вскоре новый обычай стал теснить более старые традиции рождественских украшений: например, специально приготовлявшиеся букеты или шары из вечнозеленых растений - лавра, самшита, сосны, омелы, падуба, - а также свечей и яблок.В 1854 году большая рождественская ель была установлена на месте Великой выставки 1851 года. По мере того как распространялся обычай использловать украшенные деревья, увеличивался ежегодно и спрос на них, так что к 1880-м годам в районе Лондона среди богатых семейств спрос был столь велик, что питомники должны были гарантировать, что они имеют нужное количество деревьев.Рождественская елка увешивалась фруктами (были популярны апельсины), цветами, выпечкой, конфетами, засахаренными фруктами и небольшими подарочками вроде вязаных сумочек, брелоков или игрушек. Каждый гость получал потом одно из этих украшений в качестве подарка. После 1865 ветви деревьев стали украшаться стеклянными безделушками и серебряным проволочными укаршениями.
Стеклянные украшения ручной работы импортировались в Великобританию из городка Лауша в Тюрингии, к 1870-м они стало признаком положения в обществе, и чем больше их было у вас на рождественском дереве, тем выше был ваш статус. Но к 1880 году компания Вулворта стала продавать изготовленные промышленным способом украшения. Тем не менее самодельные украшения были еще долго в ходу. Ель украшалась небольшими игрушками, печеньем, конфетами и перевязанными лентами коробками со сладостями вроде засахаренного миндаля или леднецов.
Другим немецким украшением была мишура, которая вплоть до 1950-х изготавливалась из настоящего серебра на специальной машине. По мере того как росла империя, популярным украшением елочной верхушки становился национальный флаг, иногда использовались флаги империи и флаги союзнических стран. Деревья и другие украшения убирались в двенадцатую ночь (6 января). Делать это до или после означало накликать неудачу. Для светового оформления елки перовначально использовались свечи, в 1895 году из Америки в Британию были привезены электрические фонарики в виде стеклянных шаров и постепенно получили распространение.В 1880-х годах рождественские елки перестали быть настольным украшением.
Если в прежние десятилетия малодоступность и дороговизна елочных игрушек ограничивало размеры деревьев, то с началом промышленного производства эти ограничения были сняты, и теперь признаком социального статуса стал размер рождественского дерева, которое могла позволить себе семья. Достигая теперь потолка, елки увешивались всем, что только можно было на них повесить. Даже "средние классы" умудрялись украсить свои деревья сверх меры. Впрочем, существовала и противоположная тенденция: почитатели растущего Эстетического движения стремились к изящному балансу цвета, стиля и формы. К 1900 году стало популярным украшать елку на определенную тему.
Темы эти имели названия, например, Восточное дерево или Египетское дерево, что определяло цвет лент или шаров.

Со смертью королевы Виктории украшательство рождественских деревьев пришло в упадок и только в 1930-х возродилось вновь.

Обязательным блюдом на рождественском столе была птица (у тех, кто мог ее себе позволить), и к ее покупке тоже готовились заранее. В начале царствования королевы Виктории курятина и индейки были слишком дороги для большинства людей. Поэтому на севере Англии традиционной рождественской едой был ростбиф, а в Лондоне и на юге - гусь. Те, кто не мог позволить себе и этого, довольствовались кроликом. Рождественское меню королевы и ее семейства в 1840 году включало говядину и пару жареных лебедей. Из-за дороговизны птицы многим приходилось заботиться о ее покупке заранее. Были распространены, особенно в крупных мастерских и заведениях, так называемые "гусиные клубы". Члены этого "клуба" делали еженедельные взносы в несколько пенсов в учрежденный фонд, из которого председатель клуба к рождественским праздникам - традиционно гусей и индеек приобретали в рождественский сочельник, а готовили в утро Рождества - покупал на оптовом рынке всем участникам по гусю - (см. "Голубой карбункул"). К концу 19 столетия большинство людей праздновало Рождество с индейкой на своем столе.

Рецепт из главной кулинарной книги викторианской эпохи - "Книги домоводства и кулинарии" миссис Изабеллы Битон (1861). РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ПЛАМ-ПУДИНГ.
(очень хороший)1328.
ИНГРЕДИЕНТЫ.-- 1-1/2 фунта изюма, 1/2 фунта коринки, 1/2 фунта смешанных цукатов, 3/4 фунта хлебных крошек, 3/4 фунта нутряного сала, 8 яиц, 4 столовых ложки бренди.
Способ приготовления.-- Выньте косточки и разрежьте изюм на половинки, но не крошите его; вымойте, очистите и высушите коринку, и хорошенько покрошите нутряное сало; нарежьте цукаты тонкими ломтиками, и натрите белых хлеб на мелкие крошки. Когда все эти сухие ингредиенты проготовлены, смешайте их вместе; затем смочите эту смесь яйцами, которые должны быть хорошо взбиты, и бренди; хорошо перемешайте, чтобы все превратилось в однородную массу, и выложите пудинг в смазанную маслом форму; завяжите его плотно обсыпанную мукой ткань, и варите в течении 5 или 6 часов. Он может быть сварен в ткани без формы, и потребует для приготовления такое же время. Так как рождественские пудинги обычно делаются за несколько дней до того, как они требуются на стол, вынув пудинг из горшка, сразу же подвесьте его и по ставьте под него тарелку или блюдце, чтобы туда стекала вода, которая может просочиться из него. В день, когда он должен быть съеден, поместите его в кипящую воду и держите его там в кипятке по крайней мере 2 часа; затем выньте его из формы и полейте бренди. В Рождество в середину пудинга обычно втыкают веточку падуба и поливают вокруг бренди, который перед подачей зажигается, и так пудинг вносится, окруженный пламенем.
Время приготовления.-- 5 или 6 часов время первой варки; 2 часа в день, когда будет подаваться.
Примерная стоимость, 4 шиллинга.
Достаточно для формы в 1 кварту на 7 или 8 персон.
Уместен 25 декабря, и по разным праздничным случаям до марта.
Примечание.-- Пять или шесть таких пудингов должны изготовляться одновременно, так как они они хорошо будут сохраняться многие недели, и в случаях, котгда приходят неожиданные гости, будут очень к месту и, так как требуют только разогревания, могут быть быстро приготовлены. Для этих пудингов производятся формы всех видов и размеров и могут быть приобретены у господ Р. и Дж. Слейков, Стрэнд, 336.

Рождественский пудинг и другие десерты из книги миссис Битон (1890)

Еще одним блюдом, о котором следовало позаботиться заблаговременно, был рождественский пудинг. Он стал входить в моду как еда на Рождество после 1714 года, когда королю Георгу I во время его первого Рождества в Англии был подан пряный плам-пудинг. В 1836 году плам-пудинг стал называться рождественским пудингом, во многом благодаря красочному описанию, сделанному Диккенсом в "Рождественской песне". Готовили пудинг, как правило, в ноябре, во время Рождественского поста (по традиции пудинг должен был быть готов к 25 воскресенью после Троицы). В поздневикторианское время считалось, что он должен был содержать 13 ингредиентов, символизирующих Христа и его апостолов, причем во время приготовления пудинга каждый член семьи обязан был поучаствовать в перемешивании его деревянной лошкой (с востока на запад, в честь трех волхвов). Было принято также класть в пудинг различные предметы: кольца, брелоки, монеты, которые использовались потом для гадания о судьбе нашедших их во время рождественской трапезы. Плам-пудинг расценивался как вершина кулинарного искусства хозяйки, это было блюдо, приготовлению которого каждая мать обязана была научить своих дочерей.В средние века плам-пудинг действительно готовился со сливами, но в XIX веке он был заменен ароматным изюмом, импортировавшимся из Греции, и кишмишем (ягоды которого назывались "султаншами"), получаемым из Турции. Хотя существовало множество рецептов его приготовления, в него входили, как правило, нутряной жир, белые хлебные крошки, изюм и специи. До Рождества он висел в мешке в кладовке, затем вынимался и в течении восьми часов варился в мясном отваре.
Праздник Рождества начинался с Сочельника. Это был пик предрождественской торговли. Лондонцы заполняли лавки и магазины, громоздкие рекламные фургоны еврейских продавцов дешевой одежды разъезжали во всех направлениях, груженые кипами рождественской одежды - "цыганских" плащей, масок и зимних мантий за полцены. Во второй половине дня люди выплескивались из лавок и магазинов обратно на улицы и начинали расходиться по домам.
Тысячи мужчин и женщин, которые в Лондоне зарабатывали себе на жизнь, переполняли железнодорожные вокзалы, откуда отправлялись к своим родственникам и друзьям в другие города. Для лондонцев ночь на Рождество была временем, которое следовало провести дома в кругу семьи, с женой и детьми, поэтому мюзик-холлы были полупусты, театры главным образом закрыты, и лишь в некоторых из них шли последние репетиции и приготовления к великолепной Рождественской пантомиме, которая должна была быть разыграна 26 декабря, в День рождественских подарков.

Трактиры все еще были открыты, но в этот день они не были переполнены как обычно. Спешили домой отцы семейств, получившие гуся в своем "гусином клубе", другие несли корзины со спиртным и вином, которое в недельный кредит отпустил им трактирщик. Дома надлежало нарядить вместе с детьми рождественскую елку и украсить комнаты венками из вечнозеленых растений, привязанные к газовым рожкам, и пучками падуба над каминными досками. Многие дома украшались венками из падуба снаружи двери, и гирляндами из падуба, плюща и других вечнозеленых растений внутри.

Пучки омелы часто подвешивались над дверным проходом - и любая пара, проходящая под ними, должна была обменяться поцелуем. Снимать украшения полагалось в конце святок (Twelve Days), ни раньше и не позже, иначе можно было накликать беду. К десяти часам вечера в лавках начинали гаснуть огни и закрываться ставни, и улицы, весь Сочельник бывшие похожими на ярмарки, постепенно теряли свой блеск и начинали погружаться в обычную темноту, разгоняемую только фонарями. Большие железнодорожные транспортные компании сбивались в этот вечер с ног, чтобы доставить посылки, пакеты, корзины, коробки подарков и хороших вещей, которые были доверены им. Сотни корзин были отмечены словом "Скоропортящиееся". Но поезда опаздывали из-за увеличения товарного и пассажирского движения. А "скоропортящиеся" корзины прибывали в такие обширных количествах, что лошади и люди должны быть оставаться на работе днем и ночью, чтобы доставить их. Иногда долгожданная домашня птица или дичь из деревни, которая должна была стать укаршением рождественской трапезы, попадала к разочарованному адресату только на следующий день, как раз когда его семья уже садилась за стол, на котором было серверовано блюдо из гуся, купленного в отчаянии втридорога и в последний момент.

В полночь на главных улицах можно было увидеть либо полицейских, либо случайных запоздавших прохожих. Однако английские рождественские традиции предполагали хождение в эту ночь также так называемых "waits", которые во многом соответствовали русским христославам или колядчикам, певшим на святках коляды. Первоначально это были "штатные" музыканты и певцы, которых нанимали городские власти для своих праздников. На Рождество они исполняли особые рождественские песни (carols; одно время эти песни пелись на Рождество даже в церквях вместо обычных церковных гимнов). Онако к середине 1830-х годов эти музыканта были отменены, и их название перешло к группам певцов и музыкантов, исполнявших по ночам под окнами домов рождественские песни в надежде получить за это вознаграждение. Обычно такие ночные концерты длились в течении одной или двух недель перед Рождеством и прекращались в Сочельник. В викторианские времена жанр рождественской песни возродился, она стала весьма популярной, издавались песенники, а мелодии напевались и вне рождества безо всяких стихов. Сами же колядчики, похоже, не пользовались особой симпатией, хотя существовали по крайней мере до конца 19 века. В 1850-х года они описывались как "выносливые и обычно пьяные группы молодых людей, обладавших сильными легкими, громко исполнявшие на духовых инструментах Гайдена и других шумных композиторов".

В 1877 году юмористический журнал "Панч" писал: "Какая жалость, что Лондон должен находиться пока позади Бирмингема, где энергичный начальник полиции, майор Бонд, начал крестовый поход против колядчиков. К несчастью, у Лондона нет Бонда! За неимением полицейской защиты против этих рождественских ночных нарушителей спокойствия, можем мы принять это сердитое предложение одного старого грубияна-мизантропа, который посылает нам следующий рецепт: "Держите в вашей спальне садовый насос с резервуаром, наполненным ледяной водой, из которого обдайте любого колядчика по полной". А Бернард Шоу в 1889 записывал: "Единственная музыка, которую я слышал на этой неделе - это колядчики; досидеть, работая до двух или трех часов утра, и затем - только я забываюсь в своем первом сне - услышать, что "Venite Adoremus", порождаемая партией английского корнета, партией саксгорна Общества искусств (или чем-то вроде этого) и партией французского тромбона, является тем, что нарушает мой мир и уничтожает мою доброжелательность к людям!"

Этой ночи ждали не только взрослые лондонцы, вожделея долгожданного избавления от ночных серенад под окнами, но и дети. Обычай дарения детям подарков на Рождество распространился после начала промышленного производства игрушек, ставших доступными по цене среднему классу.

С 1870-х годов в Англии стал известен пришедший из Америки пожилой джентльмен с румяными щеками, приносящий детям подарки - Санта-Клаус.

В Британии его конкурентом (до рекламной компании Кока-Колы в 1930-х годах двольно успешным) стал Рождественский дед (Father Christmas), бывший частью старинного английского праздника середины зимы. В народной традиции он носил зеленую одежду как символ возвращения весны, и до 1880 года только в такой одежде изображался на рождественских открытках. Подарки обычно клались под елку, где дети находили их утром на следующий день. Обычай заворачивать подарки в яркую цветную бумагу возник уже в самом конце царствования королевы Виктории, около 1900 года.

В бедных семьях около 1870 года распространился обычай подвешивать у камина или в ногах кровати старый детский чулок, чтобы Санта-Клаус или Рождественский дед положили в него апельсин, яблоко или пару орехов - игрушки были все-таки слишком дороги для бедноты.
Утром в Рождество Лондон вставал не столь рано, как обычно. Около десяти часов к железнодорожным вокзалам начинали тянуться люди, которые собиралисья провести этот день с друзьями или родственниками в пригородах или на небольшом расстоянии, начинали свой путь к железнодорожным вокзалам. Почти все они без исключения несли коричневые бумажные пакеты в которых лежали рождественские подарки, небольшие презенты, который преподносились хозяевам дома, где проходило торжество.В одиннадцать часов к этому потоку присоединялась толпа тех, кто предпочитал церковную службу бумажному пакету и проводил Рождество у себя дома. Весело звонили церковные колокола. Магазины были закрыты, поезда на линиях подземки переставали ходить до окончания богослужения, и теперь добраться куда-либо в городе можно было только пешком либо сев в омнибус, конку или кэб. Частыне экипажи и наемные брумы с небольшими семейными группами, выезжавшими из Лондона, появляись на улицах позже. Когда колокола умолкали, поток пешеходов заметно уменьшался. Если в этот день была хорошая погода, парки и скверы заполняли люди, желавший совершить перед долгой рождественской трапезой пешую прогулку и нагулять апетит. Но после половины второго на лондонских улицах опять воцарялась тишина. Лондонцы вновь разбредались по домам. Богатые приступали к ланчу, а бедные - к обеду.С часу до половины второго небольшой поток посетителей возникал в работных домах и других благотворительных заведениях, где Рождество отмечалось обедом, даваемым благотворителями обитателям заведений. В больницах доктора, сиделки и студенты также старались устроить больным подобие праздника. Детям дарились игрушки и устраивалась рождественская елка, а взрослые получали пуддинг, ростбиф и темное пиво - портер. Это был единственный день в году, когда они могли отведать столь роскошной еды".

Уборщики перекрестков - люди, в чьи обязанности входило расчищать от снега и навоза переходы на перекрестках, профессия неизвестная в России - уходили со своих постов после возвращения людей из церкви и не появлялись вплоть до самого вечера.Около четырех часов на улицах зажигались фонари, в домах задергивались шторы, и постепенно город погружался в темноту. Начиналась собственно рождественская трапеза, которая в среднем длилась часов до семи. Практически повсеместно, за исключением аристократических кругов, эта трапеза осуществлялась именно днем, а не вечером. С четырех до семи вы можете рисовать семейные вечеринки почти в любом доме.Свечи на рождественском дереве зажигали непосредственно перед приглашением гостей в комнату. Часто позади елки в таких случаях стоял слуга с ведром воды на всякий случай. Стол сервировался наилучшей посудой, имевшейся в доме. Типичная рождественская трапеза состояла из овощного супа, пирожков с птичьим мясом и вареной бараньей ноги в желе или гуся, зажареного в большом духовом шкафу местного пекаря. На столе у среднего класса могла быть индейка вместо гуся, запеченый окорок, устрицы.Но вот мисс Белинда сменила тарелки, и миссис Крэтчит в полном одиночестве покинула комнату, дабы вынуть пудинг из котла. Она так волновалась, что пожелала сделать это без свидетелей.А ну как пудинг не дошел! А ну как он развалится, когда его будут выкладывать из формы! А ну как его стащили, пока они тут веселились и уплетали гуся! Какой-нибудь злоумышленник мог ведь перелезть через забор, забраться во двор и похитить пудинг с черного хода! Такие предположения заставили младших Крэтчитов помертветь от страха. Словом, какие только ужасы не полезли тут в голову!Внимание! В комнату повалил пар! Это пудинг вынули из котла. Запахло, как во время стирки! Это - от мокрой салфетки. Теперь пахнет как возле трактира, когда рядом кондитерская, а в соседнем доме живет прачка! Ну, конечно, - несут пудинг!И вот появляется миссис Крэтчит - раскрасневшаяся, запыхавшаяся, но с горделивой улыбкой на лице и с пудингом на блюде, - таким необычайно твердым и крепким, что он более всего похож на рябое пушечное ядро. Пудинг охвачен со всех сторон пламенем от горящего рома и украшен рождественской веткой остролиста, воткнутой в самую его верхушку.О дивный пудинг!
Боб Крэтчит заявил, что за все время их брака миссис Крэтчит еще ни разу ни в чем не удавалось достигнуть такого совершенства, а миссис Крэтчит заявила, что теперь у нее на сердце полегчало, и она может признаться, как грызло ее беспокойство - хватит ли муки. У каждого было что сказать во славу пудинга, но никому и в голову не пришло не только сказать, но хотя бы подумать, что это был очень маленький пудинг для такого большого семейства. Это было бы просто кощунством. Да каждый из Крэтчитов сгорел бы со стыда, если бы позволил себе подобный намек.
Чарльз Диккенс. «Рождественская песнь»За гусем или индейкой подавался рождественский пудинг со сладкими пирожками с начинкой из изюма, миндаля, сахара, цукатов и пр., затем орехи и фрукты и выбор портвейна, горячие пунши, подогретое вино с пряностями или воссейл - горячий фруктовый напиток со специями. Как правило пудинг обливался сверху бренди и поджигался перед внесением в столовую.Глава дома разрезал и раздавал пудинг, прося благословения каждому, кто его готовил. Если кто-либо находил в своем куске монету, это сулило ему богатсво, кольцо - скорую женитьбу или замужество, наперсток, брелок или пуговицу - жизнь удачную, но одинокую.Некоторые в силу своей работы устраивали рождественский обед там, где могли. Например, к кучеру омнибуса могла прийти жена с детьми и принести еду и пудинг в двух мисках, и семья праздновала Рождество прямо в омнибусе. Холостых коллег обычно приглашали присоединиться к трапезе, а те, в свою очердь, покупали пиво в ближайшем трактире.Непременным увеселением во время рождественского обеда были хлопушки.

Традиционные британские рождественские хлопушки обязаны своим появлением лондонскому кондитеру Тому Смиту. В 1840 году, посещая Париж, он обратил внимание на "бон-бон", засахаренный миндаль, завернутый в фантик из папиросной бумаги. Он изготовил нечто подобное у себя в Лондоне, ведь сласти особо хорошо продавались на Рождество. Чтобы сделать "бон-боны" еще более привлекательными, он добавил к ним девиз (любовный стишок), который клался внутрь фантика. Ему хотелось, чтобы получение этого стишка сопровождалось бы каким-нибудь хлопком или звоном. Дело оставалось за малым - придумать, как это сделать. Было ясно, что необходимо что-то большее, чем "бон-боны", куда он мог бы поместить какую-нибудь производящую хлопок смесь. Для этого Смит использовал селитру, которая взрывалась от трения, возникавшего при разрыве фантика. Постепенно Смиту удалось подобрать нужное количество селитры, и в 1846 году родилась рождественская хлопушка в ее классическом виде. Это была небольшая трубка из плотной бумаги или картона, завернутая в цветную папиросную бумагу, закрученную на концах.

Смит отказался от сладостей вообще и отбросил название "бон-бон", назвав свои новые хлопушки "Cosaques", что по-французски означет "казак". Однако он сохранил стишок-девиз и добавил сюрприз-подарок. Когда Том Смит умер и дело его перешло к сыновьям, они добавили к обычному содержанию бумажные головные уборы (обычно в виде короны).Хлопушки клались рядом с салфеткой у каждой тарелки, или, иногда, на саму тарелку. Часто все садились за стол, каждый брал свою хлопушку за один конец правой рукой, скрещивал руки перед собой и левой ухватывался за хлопушку соседа. Потом все одновременно тянули - получался невообразимый шум, который всех очень забавлял. Делалось это во время основной трапезы, иногда после благословения перед едой. иногда в промежутке между блюдами, иногда перед самым десертом. Впрочем, в некоторых семьях хлопушки дожидались своего часа до вечернего чая.Послеобеденые развлечения часто состояли из пения хором вокруг фортепиано рождественских песен, декламирования вслух поэм или игр. Любимой забавой в то время была игра "Snapdragon", когда игроки садились на пол вокруг неглубокой миски, в которую клались ягоды коринки (сорт бессемянного изюма) и наливалось спиртное, которое затем поджигалось. Игроки пытались выхватить из огня коринку и положить ее в рот. Трюк состоял в том, чтобы сделать это быстро, и закрыть рот с горящей ягодой, чтобы погасить пламя. Другой распространенной игрой были шарады. Интересно, что викторианские семьи любили увеселяться лицедейством, при том что актерская профессия менее всего считалась достойной уважения.Все заканчивалось к десяти часам вечера, когда последним гостям подавали перед их уходом ликеры или пунш. Улицы снова были заполнены группами хорошо одетых людей, возвращающихся в свои дома, шумным от веселья или тяжелыми от вина; проезжали кэбы и наемные картеы. Этот грохот колес и разудалое шествие пешеходов продолжалось большую часть ночи, пока наконец не наступала тишина

.В 1871 году в Закон о банковских выходных был включен день Св. Стефана, 26 декабря, носивший в Англии неофициальное название "День рождественских подарков" ("Boxing Day"). Ни магазины, ни банки в этот день не работали. В этот день было принято посещать родственников и друзей, но более всего он был известен традицией награждать прислугу, разносчиков, молочников, зеленщиков, почтальонов, торговцев и клерков в больших заведениях за услуги, которые они оказывали в течении года. Как написал один американец, "этот день после Рождества является счастливым днем для прислуги, и раздражением для всех остальных". Тот же американец дал довольно красочное описания своих впечатлений об этом дне:"Когда разносчик газет оставлял у наших апартаментов утренний выпуск "Таймс", вместо позволения слуге принести его нам, как обычно, он сам заявился к дверям нашей столовой, и, сняв шляпу, сказал: "Рождественский подарок, пожалуйста, сэр!" Сопротивления его требованию не было, и наш кошелек стал тоньше из-за его визита. Спустя несколько мгновений явился почтальон, сделал подобное же требование, с тем же успехом. Час спустя и угольщик пожелал свой рождественский подарок; еще позднее прачка пожелала причитающееся ей, и к ночи мы не обнаружили ни одной оставшейся серебряной монеты у себя в кошельке."
В Англии вплоть до 1900-х годов, т.е. до конца викторианского периода, традиция отмечать Новый год бурными застольями или, тем более, какими-либо общественными мероприятиями отсутствовала. 1 января в Англии было рабочим днем вплоть до 1970-х годов. Фактически, это был религиозный праздник. Католики праздновали 1 января как день обрезания Господня, и в этот день все католики должны были присутствовать на мессе.

В ночь с 31 декабря на 1 января служилась торжественная служба в методистских церквях. Светская часть праздника ограничивалась обычно необязательными визитами и оставлением визитных карточек.Совершенно противоположная ситуация была в Шотландии и Северной Англии. Здесь главными праздниками были именно новогодний сочельник ("Хогманей", точное происхождение слова до сих пор не установлено) и день Нового года.

Хотя Рождество сохраняло свою религиозную натуру, здешняя пресвитерианская национальная церковь, церковь Шотландии, не одобряла публичного празднования Рождества, считая его языческим, и, в противоположность Англии, нерабочими праздничными днями вплоть до 1960-х годов двадцатого века были именно 31 декабря и 1 января, а не 25 и 26 декабря.

Практически все имеющиеся у современных англичан новогодние обычаи также имеют более позднее и шотландское происхождение: открывание хозяином дома двери для выпуска старого года и закрывание ее с последними ударами часов, обычай "первой ноги": приход в качестве первого гостя в новом году мужчины - желательно высокого и темноволосого, - с подарками: куском угля для очага, хлебом на стол и выпивкой хозяину (перечень слегка варьировался). У шотландцев подарки детям, друг другу и служащим или прислуге также было принято дарить скорее на Новый год, чем на Рождество.
_________________

 » Великая княгиня Елена - дочь Ивана III

Великая княгиня

© Наталия Безвершенко


Одни боготворили ее за стойкость в православной вере, другие ненавидели за то же и считали шпионкой Москвы. Наполовину русская, наполовину гречанка, она стала великой княгиней литовской, а затем и королевой Польши. При этом до конца своих дней сохраняла верность православию, поддерживая единоверцев и жертвуя на храмы
Княжна Елена родилась 19 мая 1476 года и была старшей дочерью Ивана III - великого князя Московского и всея Руси, вступившего на престол в 1462 году. В российскую историю он вошел как мудрый политик и собиратель земель вокруг Москвы. Во время его правления были присоединены Ярославское и Ростовское княжества, Новгород, Тверское великое княжество, Вятская земля, окончательно свергнуто татаро-монгольское иго (1480). Отношения Ивана III и Великого княжества Литовского (в состав которого входили и белорусские земли) при великом князе Казимире Ягайловиче были отнюдь не мирными. Литва поддерживала против Москвы Великий Новгород и Тверь, поднимала татар. В 1492 году Казимир умер, и ВКЛ избрало себе князя (сына Казимира Александра) отдельно от Польши. Иван III воспользовался этим и начал войну против Литвы за «отчину» - то есть за восточно-славянские земли, некогда входившие в состав Киевской Руси. Спустя два года в Москве между ВКЛ и московским государством был подписан договор о вечном мире. Он положил конец войне и предусматривал установление между сторонами вечного мира и дружбы. Литва соглашалась на передачу в состав Московского государства Вязьмы, Козельска, Мещеры, Мстиславля, Перемышля, Рославля, Тарусы, отказывалась от претензий на Новгород Великий, Псков, Тверь, Рязань. ВКЛ формально уступило Ивану III земли православных князей, перешедших на сторону Москвы. Великий князь Литовский Александр признал за Иваном Васильевичем право на титул «Государя всея Руси». Вечный мир предполагалось скрепить династическим браком между Александром и старшей дочерью Ивана III Еленой. Но перед Москвой стояла трудная задача: как гарантировать свободу веры для будущей княгини Литовской, а может быть, и королевы Польской? По конституции ВКЛ, объединенного с Польшей, великий князь Александр не имел права давать такого рода обещания письменно. Но устно он клятвенно заверил Ивана III, что не будет препятствовать Елене «содержать греческий закон, нудить ее к римскому закону» и даже не допустит такого перехода, если бы и сама она захотела. Очевидно, мать Елены и Московский двор были убеждены, что девушка выдержит испытание такого разноверного брака. Мать невесты была знаменитая гречанка Зоя-Софья Палеолог. Как известно, Софья в детстве была воспитана кардиналом Виссарионом в духе унии и стала чисто православной уже в браке с Иваном III. В духе строгого православия воспитывалась и Елена. Но на всякий случай отец вручил ей следующую письменную инструкцию касательно латинской веры: «Память великой княжне. В божницу латинскую не ходить, а ходить в греческую церковь. Из любопытства можешь видеть первую или монастырь латинский, но только однажды или два раза. Если свекровь твоя будет в Вильне и прикажет тебе идти с собою в божницу, то проводи ее до дверей и скажи учтиво, что идешь в свою церковь». В январе 1495 года 19-летняя Елена отправилась в Великое княжество Литовское в сопровождении послов двух государств. Путешествие заняло около месяца, и вот, наконец, Александр встретил невесту у Вильно. Венчание состоялось в местном кафедральном соборе святого Станислава сразу по двум обрядам - католическому и православному. (Служили виленский бискуп Радзивилл и московский священник Макарий).
С самого начала между супругами сложились хорошие отношения. Известно, что летом 1495 года Елена выступила в поддержку мужа, просившего у Ивана III помощи против Менгли-Гирея. Вместе с Александром она нанесла свой первый визит в Минск. Княгиня всячески поддерживала православие в ВКЛ: украсила в Вильно посещаемую ею Покровскую церковь, подарила одно из своих владений Пречистенскому монастырю. Но стойкая верность Елены православной вере раздражала окружение мужа. Положение ее затруднялось тем, что, с одной стороны, католическое духовенство настаивало на принятии ею «латинства», с другой - Иван требовал от зятя постройки для жены греческой церкви. Александр наотрез отказал, ссылаясь на законы предков: «церквей греческих не прибавлять». Елена старалась успокоить отца и примирить его с мужем, но безуспешно. Нелегким было и положение Александра. В ответ на давление католического духовенства он написал Папе Александру VI об обещании, данном Ивану III, не принуждать Елену к принятию латинства. Но понтифик ответил, что Александр не должен был считать себя связанным обещанием, данным тестю-схизматику, а посему обязан приложить все силы для обращения жены. Тогда великий князь литовский запретил строить для Елены церковь и удалил из ее окружения православных. Узнав об этом, в 1499 году подъячий Шестаков обратился с письмом к князю Оболенскому, Вяземскому наместнику: «Здесь у нас, - писал он, - смута большая между латинами и нашим христианством; в нашего владыку Смоленского дьявол вселился, да в Сапегу тоже. Встали на православную веру. Великий князь неволит государыню нашу, великую княгиню Елену, в латинскую проклятую веру. Но государыню нашу Бог научил, да помнила науку государя-отца, и она отказала мужу так: “Вспомнись, что ты обещал государю, отцу моему, а я без воли государя, отца моего, не могу этого сделать. Сделаю, как меня научит”. Да и все наше православное христианство хочет окрестить; от этого наша Русь с Литвою в большой вражде». Узнав об этом коварстве, Иван III послал в Литву Ивана Мамонова к Елене Ивановне, приказывая ей скорее до смерти пострадать, чем изменить вере греческой. В это же время перешли к Москве из ВКЛ некоторые князья, жалуясь на то, что Александр Казимирович присылал к ним ренегата Иосифа, латинского епископа Виленского и монахов-бернардинцев с целью добиться перехода их в латинство. Разгневанный Иван III в 1500 году начал против зятя войну. Елена отправила отцу письмо, в котором укоряла его за нарушение мирного договора. В 1501 году великий князь Александр после смерти его брата был избран и королем Польским. Елена Ивановна практически стала королевой Польской. Правда, короноваться отказалась, так как для этого ее вынуждали перейти в католичество. Не присутствовала она и при коронации мужа, состоявшейся в декабре 1501-го. Несмотря ни на что, отношения между «разноверными» супругами по-прежнему оставались теплыми. Вместе с Еленой Александр объехал польские земли, показывая тем самым, что она фактически стала королевой Польши.
Дабы соответствовать новому статусу, в подарок от отца Елена Ивановна получала очень дорогие меха. Сохранилось письмо Ивана III к дочери: «Приказывала ты ко мне о горностаях и о белках. И я к тебе послал 500 горностаев и 1.500 подпален. Приказывала ты еще, чтоб прислать тебе соболя черного с ногами передними и задними и когтями: как нам привезут, мы тебе пошлем сейчас же».
А любящий супруг презентовал ей земли возле Минска, Гродно, а также в Виленском и Трокском воеводствах.
Королева Польши щедро дарила свои земли православным церквям и обителям. Она часто приезжала в Минск, где поддерживала Вознесенский монастырь. (Спасо-Вознесенский православный монастырь был основан в XIII веке на Троицкой горе, примерно на том месте, где ныне находится здание Министерства обороны). Ему в 1502 году она передала свое имение Тростенец.
Между тем война с Московским государством продолжалась.
(Однако, несмотря на военные действия, Иван III обратился к Елене за помощью, решив женить сына Василия – будущего великого князя Василия III - на иностранной принцессе.
Он писал дочери: «Сын мой Василий и дети мои Юрий и Димитрий, твои братья, уже до того доросли, что их следует женить, и я хочу их женить, где будет пригоже.
Так ты бы, дочка, разузнала, у каких государей греческого закона или римского закона будут дочери, на которых было бы пригоже моего сына Василия женить?»
Через некоторое время, Елена прислала отцу письмо:
«Разведывала я про детей деспота сербского, но ничего не могла допытаться. У маркграфа бранденбургского, говорят, пять дочерей: большая осьмнадцати лет, хрома, нехороша; под большею четырнадцати лет, из себя хороша (парсуною ее поведают хорошу).
Есть дочери у баварского князя, каких лет – не знают, матери у них нет. У стетинского князя есть дочери, слава про мать и про них добра. У французского короля сестра, обручена была за Альбрехта, короля польского, собою хороша, да хрома и теперь на себя чепец наложила, пошла в монастырь.
У датского короля его милость батюшка лучше меня знает, что дочь есть…».
На просьбу московского посла узнать об этих и других возможных невестах подробнее, Елена ответила: «Что ты мне говоришь, как мне посылать? Если бы отец мой был с королем в мире, то я послала бы. Отец мой лучше меня сам может разведать. За такого великого государя кто бы не захотел выдать дочь?
Да у них, в Латыни, так крепко, что без папина ведома никак не отдадут в греческий закон. Нас укоряют беспрестанно, зовут нас нехристьми.
Ты государю моему скажи: если пошлет к маркграфу, то велел бы от старой королевы (т.е. свекрови Елены) таиться, потому что она больше всех греческий закон укоряет».
Увы, попытки Ивана III породниться с иностранными правителями ожидаемого результата не принесли. Но, неудача в дипломатии компенсировалась военными успехами): русские войска разбили литовцев и их союзников, ливонских рыцарей, на Ведроше и под Мстиславлем.
Через короля Венгрии Владислава Литва запросила мира, и Иван III согласился. По перемирию России возвратили земли на реках Сож и Днепр, 19 городов и 70 волостей. Подписывая в 1503 году мирный договор, Иван Васильевич потребовал, чтобы зять больше не смел принуждать дочь к своей вере, построил бы для нее церковь и окружил православными слугами, добавив: «А начнет брат наш дочь нашу принуждать к римскому закону, то пусть знает, что мы ему этого не спустим, - будем за это стоять, сколько нам Бог пособит».
В 1505 году Папа Юлий II разрешил Александру жить с иноверной супругой «в ожидании смерти ее отца, уже очень старого, или какого-нибудь другого обстоятельства». И, действительно, в том же году Иван III Васильевич умер, и московский престол перешел к брату Елены - Василию (отцу Ивана Грозного). Во всех делах, не касающихся религии, королева Польши всячески помогала мужу. Она поддержала его в борьбе со шляхтой за централизацию власти. В 1506 году, когда Александр был смертельно болен, она находилась вместе с ним в Лидском замке, где создавалось ополчение против татар. Но дни ее любимого супруга были сочтены, и в том же году он умер. В решении судьбы польского престолонаследия Василий III призвал сестру сыграть серьезную роль. В тайном наказе он просил Елену уговорить «панство» избрать его королем Польши. Таким образом, земли Литвы, Польши и России были бы объединены. Но польские магнаты, зная о богатстве царя, боялись, что он переведет всю служащую у них шляхту в услужение к себе. Королем Польши был избран брат Александра Жигимонт (Сигизмунд), получивший опеку над Еленой Ивановной. Следуя завещанию мужа, она поддержала новую власть, и Жигимонт подарил ей города Брянск и Бельск.
(Великий князь Василий беспокоился о судьбе сестры, и предупредил послов короля Жигимонта, прибывших для заключения перемирия, чтобы вдовствующую великую княгиню не принуждали к переходу в католичество. Самой же Елене Василий писал: «…А ты бы, сестра, и теперь помнила Бога и свою душу, отца нашего и матери наказ, от Бога душою не отпала бы, от отца и матери в неблагословеньи не была бы и нашему православному закону укоризны не принесла».
Но время шло, и отношения России с Литвой вновь ухудшились.
В 1507 - 1508 годах опять вспыхнула война, поводом к которой стали новые притеснения Елены Ивановны.
А в 1512-м началась новая «баталия» за Смоленск. В этом же году Елену схватили в Вильно и отвезли в Троки, а затем в Биршаны (местечко под Ковно). Предварительно у королевы отобрали казну в подведомственных ей городах и волостях. Василий III написал гневное письмо Жигимонту, и оно подействовало.
Жигимонт ответил Василию III: «у сестры твоей, нашей невестки, казны, людей, городов и волостей не отнимали… В Троки и Биршаны не увозили и бесчестья никакого не наносили. …только сказали ей, с нашего ведома, чтоб ее милость в Браславль не ездила, а жила бы по другим своим городам. Мы к невестке нашей относимся с большим почетом, к римской вере ее не принуждаем и не будем принуждать, городов и волостей не только не отнимали, которые дал ей брат наш Александр, но еще несколько городов подарили».
Какое-то время Елена вновь распоряжалась в своих землях. Но ее уже ждали новые гонения, поводом для которых послужил неудачный поход брата на Смоленск. Королеву вновь отослали в Биршаны. По одной из версий, здесь ее и решил погубить воевода Николай Радзивилл. Он опасался, что Елена собирается вернуться на родину и присоединить к Московскому государству свои земли. Согласно легенде, черное дело воевода поручил трем злодеям - слугам королевы Федорову, Иванову и Гитовту. Те приготовили отраву и дали королеве испить в меду. В тот же день ее не стало. Умерла Елена 37 лет от роду 20 января 1513 года. По другой версии, она скончалась в заточении в Троках. Похоронили ее в Пречистенском монастыре в Вильно холодным январским днем 1513 года. С именами Елены и ее мужа Александра связывают икону Николая Гостунского, некогда очень почитаемую православными. По одной из легенд, образ был принесен из Гостынского замка в Литве в 1506 году. Тогда же в Кремле царь Василий III специально для нее построил церковь. Известно доподлинно, что все последующие цари весьма почитали этот образ и храм пользовался особыми милостями царственных особ.
___________________________________

 » Рыцарские мечи

Леди, я пришла с обещанной статьей о типах мечей, должна честно предупредить, что статья носит чисто обзорный характер, обо всех рассказать в одной статье невозможно. Я выделила самые известные виды, надеюсь вам будет интересно
Рыцарские мечи
Меч имеет довольно простое строение: длинный клинок с рукоятью. Тем не менее, данное оружие имеет множество форм и способов применения. Будучи боле длинным, чем кинжал, не так легко скрываемый в одежде, меч является во многих культурах благородным оружие. Он обладал особой значимостью, являясь одновременно произведением искусства, фамильной драгоценностью, символом войны, правосудия, и конечно славы.
Лица гражданские при выборе меча руководствовались в основном веяниями моды. Военные же пытались найти идеальный клинок, сочетающий в себе одинаковую эффективность как при нанесении рубящих, так и колющих ударов.
По действию мечи бывают рубящими, режущими и колющими; большинство мечей сочетает колющий эффект с рубящим либо режущим. Разницу между рубящим и режущим клинком хорошо подчеркивает известная история времен крестовых походов. Якобы король Ричард Львиное Сердце поспорил со своим другом-сарацином (как часто утверждается — самим Саладином), чей меч лучше. Ричард взмахнул мечом со всей своей немалой силушкой — и разрубил железный брус! Сарацинской сабле такое не под силу — зато, как тут же продемонстрировал сарацин, ею можно рассечь... подушку. А попробуйте сделать то же самое рубящим клинком европейца!
Конечно, воинам в бою не слишком часто приходится сражаться с подушками. Но если рубящий меч лучше годится против тяжелобронированного противника, то кожаный или стеганый доспех намного лучше поддается сабле. Под рубящим клинком он зачастую вминается. Кроме того, режущие удары не требуют такого размаха, а потому их можно наносить намного чаще. И, наконец, слабый, скользящий удар европейским мечом почти безвреден, тогда как сабля и таким способом может нанести серьезную рану — если, конечно, придется не по латам.

Меч имеет следующее строение:
a. Эфес
b. Клинок
c. Навершие. Навершие (оно же — головка) — это грузик на конце меча, противоположном клинку. Обычно имеет более-менее шаровидную форму. Нужно оно затем, чтобы сбалансировать оружие: сдвинуть центр тяжести меча с его середины поближе к руке.
d. Рукоять
e. Гарда (перекрестье) Гарда — это деталь, защищающая руку бойца. Она у большинства средневековых клинков имеет вид перекрестия, но встречаются также чашеобразные (как у рапир), колодкообразные (как у гладия) или даже сетевидные гарды.
f. Лезвие
g. Острие
Необычайная популярность меча в литературе и играх имеет свои основания. Пусть удар мечом по пробивной и убойной силе не сравнить с топором, а радиус угрозы — с копьем или секирой, у меча есть несколько серьезнейших преимуществ.
Воин с мечом намного меньше устает, чем обладатель несбалансированного оружия. На удар расходуется малая доля той энергии, что нужна на взмах топором.
Мечом удобно парировать удары — во всяком случае, удобнее, чем древковым оружием, которое при этом имеет обыкновение ломаться. Меч помогает своему владельцу защищаться.
Меч — быстрое оружие. Даже рубящий, он все-таки достаточно маневрен.
Важное следствие из всего этого: меч лучше многих видов оружия позволяет реализовать преимущество в технике боя. Количество приемов, стоек, маневров с клинками намного выше, чем у топора, булавы и копья. Пожалуй, потягаться с ним смогут разве что легкие секиры (например, нагината или глефа). Недаром именно эти два класса оружия чаще других порождали школу боевого искусства. Правда, в этой силе кроется и слабость: в неумелой руке меч почти бесполезен. Это оружие профессионала или ветерана: ополченцу и рекруту лучше выдать копье (даже если не упоминать того факта, что меч — штука очень недешевая).
Но не стоит считать меч супероружием. Не раз и не десять в истории человечества мечники становились легкой добычей: для алебардного строя, для пикинеров, а порой для тяжелой пехоты с ударным оружием. Против кавалерии в пешем строю, он тоже не поможет: тут годится лишь то, что можно упереть в землю, как пику.


Гладий для римлянина был важным оружием. Поначалу римское войско делилось на гастатов, принципов и триариев: для триариев меч был основным вооружением, гастаты и принципы больше использовали копья. Позднее, после реформ Мария, меч начал играть все более важную роль. Копьями пользовались все больше затем, чтобы заставить врага бросить щит: они делались с длинным наконечником из мягкого металла, который напрочь застревал в щите и мешал им работать. Римская фехтовальная техника практически исключала рубящие удары (хотя меч для них и годился). Основных причины такого явления две: во-первых, колющий удар не заставляет воина открыться, во-вторых, у него больше радиус угрозы.
К концу второго столетия нашей эры спата занимает место гладиуса в римских легионах.


Многое изменилось в военной тактике на рубеже античности и средневековья. И главное среди изменений — конечно же, повсеместное распространение стремян. Кавалерия, которой в армиях Рима и Карфагена отводилась вспомогательная роль, без которой отлично обходились германцы и многие кельтские племена и которую активно использовали в Европе разве что македоняне, в одночасье сделалась «царицей полей».
Основным кавалерийским мечом Запада стала модифицированная спата; она сделалась длиннее и тяжелее, а также обзавелась крестообразной гардой. Этому весьма способствовало принятие креста как главного символа веры (не исключено, что и изогнутые сабли арабов тоже как-то связаны с полумесяцем, но это утверждение многими оспаривается). Меч стал обоюдоострым, лезвия постепенно стали почти параллельными и сходили на плавное острие только у самого конца. Колоть ими никто и не пытался.
Так появился рыцарский меч. Его форма и параметры свидетельствуют о развитии защит клинком
В течение всего раннего средневековья меч был весьма ценным оружием, особенно в Северной Европе. Многие скандинавские мечи имеют богато украшенные рукояти, а рентгеновское их исследование позволило установить весьма высокое качество их сварных клинков. Однако, позднесредневековый меч, несмотря на свой значительный статус рыцарского оружия, часто имеет просто крестовидную форму и простой железный клинок; лишь навершие меча давало мастерам некоторый простор для фантазии.
Раннесредневековые мечи ковались с широкими клинками, предназначенными для нанесения рубящего удара. С XIII в. стали распространяться узкие клинки, предназначенные для колющего удара. Предполагается, что данная тенденция была вызвана возросшим использованием лат, которые легче было пробить именно колющим ударом, в местах сочленений. Для улучшения балансировки меча на конце рукояти прикреплялось тяжелое навершие, как противовес клинку.


В эпоху Возрождения меч претерпел определенные изменения. Получили большое распространение двуручные мечи, позднее они использовались и как церемониальное оружие. Похоже, что первыми двуручные мечи возникли у шотландцев: широкие, с почти параллельными лезвиями клейморы.




Среди двуручных мечей также выделяют немецкие цвайхэндеры и кацбальгеры - оружие немецких наемников (ландскнехтов) XVI в.
Это замечательное оружие требует немалой физической силы (все-таки от двух до трех с половиной килограммов!) и превосходной выучки, но в умелых руках бесценно.
Прелесть двуручного меча — в том, что он дает своему обладателю некоторую защиту и при этом легко прорывает строй с древковым оружием. Он запросто ломает древки, по дистанции угрозы почти не уступает алебарде и вместе с тем опасен и на ближней дистанции тоже!
Отправлять таких меченосцев против конницы можно только в припадке умопомрачения, но новое «супероружие» пехоты им было не указ. Специалистов по двуручному бою очень ценили, но смертность среди них всегда была высока: ведь цвайхэндер и клеймора никак не прикрывают от стрел и пуль, а носить их со щитом немыслимо.
Двуручный меч всегда хорошо сбалансирован. Нередкие в фильмах ситуации, когда герой берет его одной рукой у самого навершия и раскручивает, — неимоверная чушь. Вообще, слишком сильно размахиваться им обычно нет нужды: широкий замах — только для отрубания древков. А в остальных случаях им работают в основном понизу, не заводя меч наверх. Любимый художниками прием с поднятием клинка на невообразимую высоту существовал, но... не у воинов, а у палачей.
И совсем уж невообразимая глупость — описанный несколькими авторами плотный строй с двуручниками. Цвайхэндеру нужен простор.


Вместе с развитием доспехов, шло развитие оружия и способов для преодоления этих доспехов. Было быстро понято, что режущее оружие потеряло свою эффективность, и, как следствие, началось использования дробящего оружия, такого как булавы и топоры. Также использовалось колющее оружие, которое могло пройти через кольца кольчуги, или найти сочленения и щели пластинчатого доспеха. Длинные клиновидные мечи могли также использоваться как копье, в случае, если копье было расколото. Таким образом появился эсток.


___________________________________

Kless , очень интересно, спасибо. Особенно фламберг впечатлил, коварное оружие.
_________________

Спасибо за приглашение, Lapunya, в ваш клуб Историков .
Интересные тут у вас материалы, очень нравится мне, что много среди нас людей, увлекающихся событиями и персоналиями былых дней.

А что необходимо для того, чтобы торжественно причислить себя к историкам форума? Тоже хотелоь бы в ваши ряды...

Смотрю и мне, и Адельгейда одновременно пришло в голову выложить на форуме материал о Елене Ивановне . Видела я эту статью в бескрайних просторах Интернета, и даже как-то хотела комментировать, но не сошлись звезды в тот день, а потом как-то не до того было и вовсе забылось...
Вы мне позволите небольшие дополнения к ней?

Меха Иван III присылал дочери не только после того, как та стала королевой. Это как-то выходит, что до того он не делал дочери подарков. Делал и много. Она сама писала ему, бывало, письма, о том, что ей надо бы тех-то и тех-то шкурок. И делал он это задолго до коронации Александра, стремясь поднять статус дочери еще при дворе Литвы. Ведь насколько вы помните, мех долго ходил в качестве расчетного средства, а знаменитая куна пошла как раз из характеристик меха, а не от названия зверька. Да и гривной мех бывало называли... (надо будет как-нибудь написать об этом ).

Так что, мудрый Иван III делал из своей дочери королеву еще тогда, когда она только в княгинях ходила. Ценный мех был дорог в Европе. Его редко использовали для целых вещей, только для отделки, подчеркивали тем самым свое высокое положение. Например, мех горностая могли носить только короли. А Иван III шлет дочери единоразово аж 500 шкурок горностая. И подарок тот был до 1501 года. Таким образом, он старался поднять в глазах литовской знати престиж собственной дочери.

И исправьте, плиз, в статье... ошиблись, видимо, еще при перечатывании фраз из Соловьева... не

Адельгейда писал(а):

подпален

, а подпалей - это белка такая, добытая в раннем промысле...

В 1500 году, как бы ни пытались выставить Ивана III ревностным защитником веры и дочери, война началась не из-за принуждения Елены отречься от веры и даже не от того, что других принуждали. А просто часть князьев литовских решила, что под крылом у более богатого правителя будет как-то спокойнее и лучше жить.
Об особых гонениях на православную веру в начале XVI века говорить нельзя - их попросту не было. Стремясь удержать и католиков, и православную шляхту короли Литвы и Польши готовы были им общеать все, что угодно. Да еще в 1500-х годах Литва была осслаблена, денег в казне было совсем мало (сохранились даже сведения, что Сигизмунд I принял не казну, а большие долги брата. Была заложена даже золотая посуда короля. Ему пришлось на войну с Московией просить займ даже)
Вот и решили переметнуться к Ивану, надеясь на богатые вотчины и получение денег. Все это они получили. Сначала. А потом "припомнили" происхождение спустя годы...

Про правление Сигизмунда. Поддержать Елена его не поддержала, но и против не была. А вот Сигизмунд ее сперва всячески пытался задобрить в первые месяцы своего правления, пока его Василий III не побил. Выплеснул свои обиды на брата путем гонения сестры, истинный король и мужчина...


Не притеснения стали поводом. Сам Сигизмунд решил, что будет воевать с Москвой, стремясь вернуть земли, отданные братом. Первой объявила войну не Москва. В начале правления Сигизмунда Елену пока не трогали особо.

А в 1512 году Василий уже пошел на Литву, но не только за обиду сестры (это скорее было поводом), а скорее от того, что Сигизмунд всячески подбивал соседа Московии напасать на нее, и даже в мае 1512 года с успехом этого добился - сыновья крымского хана изрядно пожгли окраинные земли. Ну, и письму королья польского, конечно, Василий не поверил, не такой он был легковерный. Да и написано оно было не в том тоне, как можно было подумать из статьи. Их переписка приведена, если не ошибаюсь, у Соловьева.

Про Образ Николая Гостунского я в свою статью, выложенную в блоге, добавлять не стала. Потому что ее связь с четой Александра и Елены очень и очень тонка. Это третья гипотеза ее происхождения из нескольких. Василий, действительно, построил церковь, приобретя этот образ, но вот откуда он достался ему, пока никто так и не доказал....

Надеюсь, вы не обидитесь, Адельгейда , за то, что позволила себе откомментировать статью, выложенную вами. Просто никак не смогла промолчать, видя, что автор еще тогда указала некоторые недостоверные факты, а их стали распространять...
Хотя история - это такая наука... уже очень она прогибается под того, кто водит пером...
_________________

 » Мария Валевская: загадки ее жизни.

МАРИЯ ВАЛЕВСКАЯ:
загадки ее жизни

Кто хоть как то интересовался императором Наполеоном, кажется, все знают об этой женщине и ее романе с императором – о Марии Валевской написаны книги: как художественные, так и научные; сняты фильмы. Но при ближайшем рассмотрении оказывается, что в ее жизни были по крайней мере несколько загадок, которые позволяют сказать, что писатели и кинематографисты не совсем правильно понимали эту женщину и, следовательно, не слишком верно и слишком упрощенно толковали ее жизнь и роман с Наполеоном.
Какие же загадки до сих пор скрываются в биографии Марии Валевской?

Загадка первая: Почему Мария вышла замуж за старика Валевского?
Мария родилась 7 декабря 1786 года в знатной польской семье и имела девичью фамилию Лончиньская. Ее отец рано умер и во главе семьи стояла сначала ее мать пани Эва, а потом и старший брат Марии по имени Бенедикт Юзеф.
Сразу стоит сказать, что семья Марии принадлежала к числу патриотически настроенного польского дворянства. В конце 18 века Польша была разделена между могущественными соседями (Россией, Пруссией, Австрией) и прекратила свое существования. Часть польского дворянства смирилась с этим фактом, они начали делать успешную карьеру при русском, прусском и австрийском дворах, забыв о славном прошлом своей родины. Но другая часть жила мечтой восстановления независимого польского государства. К числу последних принадлежала и семья Лончиньских. Старший брат Марии Бенедикт Юзеф принимал участие в восстании Таддеуша Костюшко, а позднее вступил в ряды польских легионов под руководством генерала Домбровского, которые воевали на стороне Наполеона в Италии. За доблесть и самоотверженность, с какими польские солдаты и офицеры сражались с его врагами, Наполеон обещал в будущем восстановить независимость Польши.
Необычная красота и очарование Марии были заметны еще в ранней юности. Она получила домашнее воспитание, а потом училась в Варшавском монастырском пансионе. В возрасте 16 лет она возвращается домой и сразу же ее обступают претенденты на руку и сердце со всей округи. Один из них очень нравился Марии, так как был молод, красив и богат. Но он был русский и его отцом был генерал, который принимал участие в подавлении польского восстания под руководством Костюшко и за это получил конфискованное польское имение. Сама Мария, полностью разделяющая патриотические настроения своей семьи, сомневалась в уместности такого брака, но еще более сильно против него были настроены ее родственники.
Другим претендентом был еще один сосед - граф Анастазий Колонна-Валевский. Он и стал мужем 18-летней Марии, хотя был ровно вчетверо старше ее. Чем объясняется причина заключения такого неравного брака?
Точная дата бракосочетания не известна — ее по какой-то причине постарались скрыть. Историки предполагают, что это произошло на стыке 1804-1805 годов. Но тут приходится эту дату сопоставить с другой, уже точно установленной — первый сын Марии, которого звали Антоний Базыль Рудольф Валевский появился на свет 13 июня 1805 года, то есть спустя шесть месяцев (самое большее) после предполагаемой даты бракосочетания. Как ни крути, а для законного ребенка он слишком рано появился на этот свет.
Такое опасное предположение заставляет по новому посмотреть на многие другие детали, сопровождающие неравный брак Марии. Например, сохранившиеся в мемуарах современников сплетни о том, что якобы «Наполеон был последним любовником Марии, а не первым», сообщения о каком-то «тяжелом семейном положении» Марии после ее возвращения из монастыря или «тяжкой легочной болезни» перед самым бракосочетанием.
Причиной неравного брака всегда называлось богатство старого Валевского при относительной бедности семьи Лончиньских. Но безжалостные документы представляют это дело в несколько ином свете. Лончиньские владели несколькими богатыми поместьями, сама Мария принесла мужу в приданое 100 000 флоринов наличными. А вот владения Валевского, хотя и достаточно обширные, были все заложены-перезаложены и обременены большими долгами. Невольно приходит в голову мысль о том, что все было совсем не так, как считалось раньше. Скорее всего, это не старый богач купил себе молоденькую, бедную девушку, а наоборот: молодой, состоятельной девице, которой по каким-то причинам ПОНАДОБИЛОСЬ выйти замуж, семья купила старого, вечно нуждающегося в деньгах мота.
Материалы бракоразводного процесса Валевских, который состоялся в 1812 году, недвусмысленно показывают, что брак совершался против воли Марии, под сильным давлением матери и особенно брата Бенедикта Юзефа. Он передал в своих показаниях отчаяние Марии в ту минуту, когда вел ее под венец: «Она ужасно плакала, была столь ослаблена рыданиями, что я еле довел ее до алтаря, мне казалось, что она коченеет в моих руках…» А во время венчания «она была так подавлена скорбью и рыданиями, что нельзя было понять, что она произносит вслед за ксендзом».
В добрачном периоде жизни Марии Лончиньской явно была какая-то тайна, иначе откуда в ее воспоминаниях упоминание о ее «трудном положении» в семье и почему, решившись на брак, она так страшно убивалась, идя к алтарю с Валевским?
Историки обратили внимание и на тот факт, что в письмах и воспоминаниях Валевской, составленных позднее, НИГДЕ не упоминается имя ее старшего брата Бенедикта Юзефа, который сыграл главную роль в принуждении юной Марии к замужеству со старым Валевским. В чем были причины такого умолчания? Бенедикт Юзеф Лончиньский был храбрым и довольно известным офицером, ни один скандал или позорное пятно не были замечены в его биографии, он никогда не третировался окружающими как изгой – словом, у Марии не было причин стыдиться брата и умалчивать о них. Скорее всего, в ней говорила давняя обида на него: именно Бенедикт Юзеф, заменяющий в семье умершего отца, сделал все, чтобы не дать Марии выйти замуж за ее первого возлюбленного, а вместо этого организовал ее брак с Валевским. Мария могла навсегда возненавидеть брата, который растоптал ее первую любовь, а ее саму бросил в объятия дряхлого старика, и отомстить ему, изгнав из своих воспоминаний.
Вскоре после невеселых свадебных церемоний Валевские выехали в свадебное путешествие по Италии. Такой «медовый месяц» в далекой чужой стране всегда был удобен для начала брака, в котором есть что скрывать.
Через месяц-полтора после возвращения у Валевских родился сын Антоний Базыль Рудольф и дальнейшая жизнь Марии была наполнена материнскими заботами и обязанностями хозяйки родового имения мужа — Валевицы. Одновременно она, как и все польские патриоты того времени, ловила слухи о военных успехах Наполеона и о его планах освобождения Польши.

Загадка вторая: Почему Мария стала любовницей Наполеона?
Роман Марии с императором по большей части неверно оценивался как современниками, так и потомками. Например, известные варшавские сплетницы ехидно упрекали Марию в том, что она очень уж легко сдалась Наполеону (скорее всего, этими лицемерками руководила зависть: они никак не могли простить Марии, что она, провинциальная простушка из глубинки, «увела» у признанных «звезд» варшавского высшего света главную достопримечательность зимнего сезона 1807 года). А наши современники судят об этом романе еще более легковесно: почти во всех фильмах или литературных произведениях, которые я смотрела или читала, этот роман описан как абсолютно добровольный с обеих сторон. Либо упоминают о сопротивлении Марии ухаживаниям Наполеона, но при этом заявляют, что она практически сразу влюбилась в императора. Ошибаются и те, и другие – на самом деле все было совсем не так.
В 1807 году Наполеон одержал победу над Пруссией и заключил с ней мирное соглашение, согласно которому на землях, прежде отторгнутых пруссаками у Польши, образовалось так называемое Герцогство Варшавское – сателлитное государство, находящееся под сильным протекторатом наполеоновской Франции. Победоносные войска Наполеона в начале 1807 года вступили на польские земли. В это время и происходит знакомство Валевской с Наполеоном.
Валевская подробно изложила обстоятельства своего знакомства с Наполеоном в своих воспоминаниях. Первая встреча императора и его будущей фаворитки произошла в городке Блоне 1 января 1807 года, когда Наполеон ехал в Варшаву. Восторженная и патриотично настроенная Мария, желающая любой ценой увидеть «спасителя отчизны», тайно покинула вечером мужнины Валевицы и с верной подругой добралась до Блоне.
Собравшаяся восторженная толпа так бурно приветствовала императора, что чуть не затоптала двух женщин. Валевская увидела сопровождающего Наполеона генерала Дюрока и обратилась к нему с мольбой вывести их из толпы и представить императору. Просьба столь очаровательной дамы тронула его сердце и он вывел женщин из толпы к императору. Валевская обращается к Наполеону с восхищенным приветствием как к спасителю ее родины. Тот внимательно слушает и глядит на незнакомку, ослепительная красота которой явно произвела на него впечатление. Но — пора ехать. Наполеон любезно благодарит за приветствие и дарит Валевской на прощанье букет цветов.
Вскоре после этой встречи в январе 1807 года Мария вместе с мужем едет в Варшаву, которая чествует прибывшего туда Наполеона. Все поляки-патриоты истово верят, что это лишь начало и в будущем Наполеон воссоздаст независимое государство Польшу.
7 января в Королевском замке торжественное представление императору дам столичного общества. К удивлению многих, именно Мария Валевская, эта молоденькая провинциалка из-под Ловича, обратила на себя внимание императора. Он остановился именно перед ней и произнес: „Oh, qu'il у a de jolies femmes a Varsovie! (О, какое множество прекрасных женщин в Варшаве!)». Через 10 дней состоялся бал в доме известного наполеоновского министра Талейрана, на котором император приглашает танцевать именно Валевскую. А на следующее утро Мария получает от него первое письмо:
«Я видел только Вас, восхищался только Вами, жажду только Вас. Пусть быстрый ответ погасит жар нетерпения… Н.»
Валевская испытывает чувство шока: она никак не ожидала, что восхищавший ее император-освободитель, которого она готова была почитать лишь на расстоянии, вдруг превратится во влюбленного мужчину, настойчиво домогающегося свидания. Такая метаморфоза стала для нее жестокой и болезненной неожиданностью. Она уже как-то сумела примириться со своим браком, найти утешение в сакраментальной формуле: то, что Бог соединил, человек разъединить не может. И тут обожаемый император покушается на единственное, что дает ей утешение и спокойствие: на веру в святость и незыблемость супружеских уз. Однако Мария и не думает изменять мужу, она нисколько не влюблена в Наполеона и не желает стать его любовницей. Она не отвечает на это письмо и в тот же день получает следующее:
«Неужели я не понравился Вам? Мне кажется, я имел право ожидать обратного. Неужели я ошибался? Ваш интерес как будто уменьшается по мере того, как растет мой. Вы разрушили мой покой. Прошу вас, уделите немного радости бедному сердцу, готовому Вас обожать. Неужели так трудно послать ответ? Вы должны мне уже два… Н.»
Но и это письмо также осталось без ответа. Отправляется третье, еще более пылкое. Наполеон не ограничивается уже просьбой ответить, а прямо устремляется к цели.
«Бывают минуты, когда слишком большое возбуждение гнетет, вот как сейчас. Как же утолить потребность влюбленного сердца, которое хотело бы кинуться к Вашим ногам, но которое сдерживает груз высших соображений, парализующих самые страстные желания. О, если бы Вы захотели! Только Вы можете устранить препятствия, которые нас разделяют... О прибудьте, прибудьте! Все ваши желания будут исполнены. Ваша родина будет мне дороже, когда Вы сжалитесь над моим бедным сердцем. Н.»
Последние слова о родине перетянули чашу весов. Патриотическая графиня сжалилась над бедным сердцем императора и дала увезти себя на свидание с ним. Это решение далось ей нелегко и было принято под влиянием очень многих людей, которые в буквальной степени несколько дней осаждали Марию и убеждали ее стать очередной любовницей Наполеона.
Страсть императора привела в движение могучую машину морального воздействия (может быть, и без ведома Наполеона, а может он и знал о давлении на Валевскую, которое тотчас было организовано). Многие лица согласовывают свои усилия, чтобы довести дело до удачного завершения. Эти люди хорошо знают слабые стороны женщины, избранной в жертву, и знают, как на нее воздействовать. Не силой, не угрозами, а хладнокровным патриотическим шантажом затаскивают они Валевскую в постель Наполеона.
В своих записках Валевская утверждала, что уступила Наполеону под воздействием просьб и патриотических настояний со стороны варшавских правящих кругов. По ее версии, всей интригой с первой минуты руководил князь Юзеф Понятовский. Это был племянник последнего польского короля, который стал военным министром формирующегося герцогства Варшавского и фактически возглавил его правительство. Ей было даже вручено письмо, которое якобы было составлено правительством герцогства Варшавского, где ее призывали уступить Наполеону, чтобы обеспечить его благосклонное отношение к Польше и польскому народу. Там были такие слова: «Во все века женщины оказывали огромное влияние на мировую политику... Мужчина отдает жизнь во имя чести Родины, а от женщины не требуется иных жертв, кроме тех, что предназначены ей самой природой, и она обязана принести их тогда, когда они будут необходимы, как бы ей ни было тяжело...» и т.д. и т.п.
На самом деле, скорее всего министры и правительства были не при чем: Валевскую просто нагло обманули. Во главе уговаривавших и упрашивавших Марию уступить Наполеону были две известные варшавские дамы — французская эмигрантка графиня де Вобан и пани Эльжбета Цихоцкая («блондинка с ангельским лицом, чья жизнь была сплошной вереницей любовных приключений» - так отзывались о ней современники). Эти дамы были весьма нестрогих правил, обе в разное время были любовницами Юзефа Понятовского и скорее всего их действиями по убеждению Валевской руководил Талейран, великий мастер плести интриги (Наполеон на острове Святой Елены вспоминал, что «Валевскую ему устроил Талейран»). Эти актрисы первого плана убеждали Марию, что действуют по поручению польского правительства и даже, скорее всего, сами сочинили якобы правительственное письмо и подсунули его наивной молодой женщине, поверившей всему. Позднее, уже после своей «капитуляции», Валевская разглядела фальшивую игру своих приятельниц и именно тогда написала матери: «Я не хочу их больше знать… они предали меня». Они убеждали, уговаривали, улещивали и запугивали, заявляя, что оскорбленный отказом Наполеон откажется от дальнейших планов по освобождению Польши. Муж Марии, как говорится, «умыл руки» и стоял в сторонке (скорее всего, по представлениям его, типичного аристократа 18 века, не было ничего позорного в том, чтобы «одолжить» свою жену монархической особе). Смертельно уставшая, задерганная, запуганная и запутавшаяся Мария сдается, говорит подругам: делайте со мной, что хотите; и позволяет увезти себя на свидание с императором.
И сама Мария, и преданный камердинер Наполеона Констан (после него остались интересные воспоминания) одинаково пишут в своих записках, что на первое свидание Мария явилась в ужасном виде: она рыдала и терзалась угрызениями совести. Наполеон, не знавший об «обработке», которую прошла Мария (или притворявшийся, что не знает), сначала был удивлен — он-то был уверен, что Мария добровольно решила стать его любовницей. Он сумел успокоить рыдающую женщину, усадил в кресло, начал расспрашивать о ее жизни до встречи с ним. В разговорах прошла половина ночи и когда пришла пора расставаться, он проводил Марию до двери, полушутливо-полусерьезно сказал, что не выпустит ее, пока она не даст слово, что приедет еще раз. Мария дала слово, но поехала домой почти счастливая: император оказался добрым и понимающим, он «пощадил» ее и все опасения оказались пустыми.
Однако на следующий день появились признаки того, что история только начинается. Услужливые приятельницы вручают ей новое письмо Наполеона и чудесную бриллиантовую брошь в виде букета. Генерал Дюрок приглашает ее на обед, где будет император. Доверительно информирует ее, что Наполеон хотел бы видеть ее с бриллиантовой брошью на груди. И вновь повторяется старое: настояния, уговоры, громкие слова о Польше и долге патриотки. Она еще раз уступает: соглашается идти на обед, но без бриллиантовой броши.
Во время обеда она переживает мучения. Она уверена, что все знают о вчерашнем происшествии. Каждый взгляд ранит ее и вызывает румянец стыда. Император испепеляет ее взглядом, он в гневе из-за того, что она явилась без броши. Генерал Дюрок пользуется случаем, чтобы напомнить об обещании прийти на новое свидание.
Второе свидание начинается в гнетущей атмосфере. Император озабочен, хмур. Он встречает Марию почти невежливо: «Наконец-то вы пришли, а я уж и не ожидал вас увидеть». Он помогает ей снять плащ и шляпу, усаживает в кресло, после чего, стоя перед нею, строгим голосом требует оправданий. Не разбирая уже мотивов Марии, он все валит в кучу и упрекает ее подряд за все: зачем она приветствовала его в Блоне, зачем пробуждала в нем любовь (хотя именно этого Мария совершенно не делала!), зачем приехала на первое свидание, зачем не одела брошь на обеде и т.д. и т.п. Постепенно император все больше и больше «накручивает» себя, хватает часы, разбивает их об пол и топчет осколки ногами, и под конец начинает в буквальном смысле слова орать на испуганную Марию. Начинается один из приступов ярости, которые время от времени охватывали Наполеона. В его словах эгоизм капризного ребенка, требующего себе во что бы то не стало понравившуюся игрушку, мешается с хладнокровным расчетом взрослого, не гнушающегося шантажом, чтобы достичь своей цели:
«Я хочу! Ты хорошо слышишь это слово? Я хочу заставить тебя, чтобы ты полюбила меня. Я вернул к жизни имя твоей родины, она теперь существует благодаря мне. Я сделаю больше. Но знай, как эти часы, которые я держу в руке и которые разбиваю сейчас на твоих глазах, – имя ее сгинет вместе со всеми твоими надеждами, если ты доведешь меня до крайности, отталкивая мое сердце и отказывая мне в своем».
Нервы Марии и без того были в крайнем напряжении; издерганная и испуганная событиями последних дней, Мария теряет сознание, а когда приходит в себя, то, по ее собственным словам, «она уже не принадлежит себе».
Проще говоря, Наполеон воспользовался обмороком Марии и практически изнасиловал лежащую в беспамятстве женщину. В вероятность описанной сцены в общем-то можно поверить: хотя Наполеона и нельзя отнести к патологическим насильникам, но все исследователи его личной жизни могут подтвердить, что особо с женщинами он не церемонился и порою мог повести себя вполне по-солдафонски.
Надо сказать что, по моему мнению, не только Талейран, но и сам Наполеон приложил руку к тому моральному давлению, которое организовали знакомые и подруги Валевской, чтобы заставить ее согласиться на любовную связь с императором. Это подтверждают его речи и письма к Валевской: он недвусмысленно заявлял ей, что будущее ее обожаемой родины зависит от ее уступчивости. В шантаже можно обвинить не только ближайшее окружение Марии, но и самого Наполеона.
После этого свидания Марии пришлось смириться: самое страшное уже случилось, она стала изменницей мужу, прелюбодейкой и теперь оставалось только не раздражать Наполеона дальше. Что она и делала: каждый вечер она отправлялась с ним на свидания, пока он был в Варшаве, и ждала, что наградой за ее жертву будет будущее возрождение независимой Польши.
Так что вопреки убежденности многих в том, что роман Марии Валевской и Наполеона начался по взаимной любви и склонности, приходится признать, что ни о какой «добровольности» со стороны Марии речи не шло. Она всегда считала свою «капитуляцию» перед императором тяжким грехом против веры и нравственности. Она не скрывала этого даже в разговорах с Наполеоном, признавалась в этом в письмах и в своих воспоминаниях. В частности, в воспоминаниях, составленных на французском языке, точно крик отчаяния молодой женщины, выделяется одна фраза, написанная по-польски: ЭТО НЕ МОЯ ВИНА (ТО NIE МОJА WINA). И уступила императору она вовсе не легко и просто (в чем упрекали ее варшавские сплетницы): и ее собственные воспоминания, и воспоминания камердинера Наполеона Констана ясно говорят, что она руками и ногами пыталась отбиться от участи стать императорской фавориткой.
Следующая встреча любовников состоялась через два месяца в городке Финкенштейн. Наполеон перенес туда свою главную квартиру в начале апреля 1807 года, и прислал Валевской приглашение приехать. Она появилась там спустя две или три недели. Пребывание ее было тайным – она приехала и уехала в закрытой карете, а во время нахождения в штаб-квартире никуда не выходила и даже не подходила к окнам, чтобы ее не узнали.
Роман с Наполеоном приобретает для нее новую окраску. Это уже не были торопливые краткие свидания – теперь любовники живут постоянно рядом в условиях практически семейной близости. И именно в это время чувства Валевской к Наполеону кардинально меняются.
Валевская оказалась в самой тесной близости с человеком гениальным, властным, необычайно впечатляющим и… в полном расцвете мужских сил. («Здоровье мое еще никогда не было таким хорошим… – писал в этот период Наполеон брату Жозефу. – Я стал лучшим любовником, чем раньше».) Марии был 21 год, и она, по сути дела, еще не знала любви. Потому что если и имел место тот девический предсвадебный роман, то хрупкое воспоминание о нем наверняка уже стерлось во время трехлетнего супружества с семидесятилетним камергером. Конечно, самые интимные подробности жизни Валевской остаются для нас тайными – в то время о подобных вещах не откровенничали ни в интервью, ни в воспоминаниях. Но скорее всего, именно Наполеон в Финкенштейне оказался тем мужчиной, который познакомил Марию с прелестями плотской любви и пробудил ее сексуальный темперамент. А у любой женщины такой мужчина рано или поздно пробуждает нежные чувства. Это, вероятно, еще не была большая настоящая любовь, о которой мечтала до свадьбы юная Марыся Лончиньская и которую Мария Валевская познает только на склоне жизни, но измерять любовь вообще очень трудно. Во всяком случае известно, что Мария подарила Наполеону в память о пребывании в Финкенштейне кольцо с надписью: «Если перестанешь меня любить, не забудь, что я тебя люблю».
Для Наполеона эта идиллия также стала необычайным событием. Почти все биографы Наполеона подчеркивают, что роман с Валевской в его биографии является совершенно исключительным явлением. Польская фаворитка очаровала его и привязала к себе не только внешностью, но и – может быть, даже более того – своими внутренними качествами. Об этом лучше всего говорило ему полнейшее бескорыстие его новой любовницы. Как в Варшаве, так и здесь, она категорически отказывалась от всех подарков, которые пытался вручить ей Наполеон. В разговорах с ним она подчеркивала, что единственная плата, которую она примет – это будущая независимость Польши.
Наполеона восхищали в Марии такие проявления бескорыстия и благородства чувств. «Она ангел, – писал он из Финкенштейна брату Люсьену. – Можно сказать, что душа ее столь же прекрасна, как и ее черты». А камердинер Констан вспоминает спустя несколько лет: «Ее характер восхищал императора, и он с каждым днем все больше привязывался к ней».
Спустя три недели Валевская вынуждена была уехать. Она покидала Финкенштейн разочарованная и скорбная из-за того, что император все еще не вернул независимости Польше. Перед отъездом Наполеон попросил ее приехать к нему в Париж. Мария сначала отказывается и говорит, что удалится к себе в деревню, чтобы замаливать свой грех и ждать выполнения обещания о будущей свободе Польши, данного ей императором. Тогда Наполеон применяет излюбленный мужчинами трюк: жалуется, что несмотря на огромную власть, он в общем-то одинок и несчастлив в своей жизни, нуждается в понимании, сочувствии, душевном тепле и т.д. Валевская, от природы имеющая доброе и великодушное сердце, соглашается на будущую встречу.
Может быть, Мария не поддалась бы чувству жалости, столь умело вызванному жалобами императора, если бы имела возможность прочитать письмо, которое было отослано из Финкенштейна примерно в это же время. В этом письме император успокаивает ревнивую жену. 10 мая 1807 года, то есть спустя несколько дней после разлуки с Марией, он пишет Жозефине:
"…Я люблю только мою маленькую Жозефину, хорошую, надутую и капризную, которая даже ссориться умеет с обаянием, присущим всему, что она делает. Потому что она всегда мила, за исключением минуты, когда бывает ревнива. Тогда она становится сущей дьяволицей…"
Подумать только, всего то лишь несколько дней назад он и Марии клялся в любви. Так-то вот!

(Окончание следует)
___________________________________

Марина, рада, что вы к нам присоединились! Просто не могла пройти мимо вашей статьи



напишите еще одно сообщение, а потом пройдите по этой ссылке и нажмите "вступить в клуб"

Ох. спасибо за пани Валевскую! Моя семья вообще собирает книги о Наполеоне Бонапарте, поэтому всегда читаю все, что связано с ним. сколько фильмов снято, а романов написано! Вот прямо загорелась сделать подборку об этом в журнал клуба!
В конце ноября - День матери. Хотелось бы поговорить о таких матерях. которые вошли в историю. Как вам такая идея? Есть ли что сказать?
_________________