Столетний юбилей Великого Октября

Несмотря на поражение восстания декабристов и ужесточение полицейского режима, оппозиционные настроения в обществе сохранялись. Однако возникавшие в конце 1820-х — начале 1830-х гг. политические организации (кружки Н. П. Сунгурова, братьев Критских) быстро раскрывались полицией. В связи с ужесточением полицейского режима при Николае общественная активность в большей степени выражалась не в форме политической деятельности, а в форме дискуссий по социально-философским вопросам, прежде всего по вопросу об особенностях исторического развития России и ее месте в мире. В спорах вокруг этого вопроса сформировалось два течения: западники (Т. Н. Грановский, К. Д. Кавелин, А. И. Герцен) и славянофилы (И. В. Киреевский, А. С. Хомяков, И. С. и К. С. Аксаковы). При всех различиях между собой и те и другие выступали с критикой существовавшего в России строя.

Петрашевцы

3 января 1850 года известный русский писатель Федор Михайлович Достоевский и его товарищи по антиправительственному кружку Петрашевцев предстали на петербургском Семеновском плацу.
Им грозила смертная казнь.

В истории литературы XIX века так называемое дело Петрашевского, или петрашевцев, занимает видное место, потому что ни в одном из русских политических процессов не участвовало столько литераторов и учёных. Кроме самого Петрашевского, издавшего под псевдонимом Кириллова «Словарь иностранных слов», были замешаны Достоевский, Плещеев, Пальм, Дуров, Толь, химик Ф. Львов, гигиенист Д. Д. Ахшарумов — замешаны непосредственно, потому что бывали на пятницах Петрашевского и были там переписаны. К Петрашевцам можно причислить двух первоклассных писателей, которые только потому не попали в число подсудимых, что умерли раньше начала следствия: Валериана Майкова и Белинского. Валериан Майков был очень дружен с Петрашевским и принимал большое участие в составлении «Словаря иностранных слов» Кириллова.
Дело Петрашевского долго составляло предмет государственной тайны. Само имя Белинского было изъято из обращения и даже в первые годы царствования Александра II не произносилось в печати прямо, а заменялось выражением: «критик гоголевского периода». Эта таинственность в связи с суровым наказанием, понесенным участниками «общества пропаганды», создала представление о деле Петрашевского, как о серьёзном политическом заговоре, который часто ставился наряду с заговором декабристов. Такое представление рушилось после обнародования документов, относящихся к делу Петрашевцев. Среди этих документов важную роль играло донесение И. П. Липранди, который по поручению министра внутренних дел больше года наблюдал за кружком Петрашевского и представил списки людей для ареста. «Члены общества, — говорил в своём докладе Липранди, — предполагали идти путём пропаганды, действующей на массы. С этой целью в собраниях происходили рассуждения о том, как возбуждать во всех классах народа негодование против правительства, как вооружать крестьян против помещиков, чиновников против начальников, как пользоваться фанатизмом раскольников, а в прочих сословиях подрывать и разрушать всякие религиозные чувства, как действовать на Кавказе, в Сибири, в Остзейских губерниях, в Финляндии, в Польше, в Малороссии, где умы предполагались находящимися уже в брожении от семян, брошенных сочинениями Шевченки. Из всего этого я извлёк убеждение, что тут был не столько мелкий и отдельный заговор, сколько всеобъемлющий план общего движения, переворота и разрушения».
На самом деле, однако, по суду оказалось совершенно иное. «Буташевич-Петрашевский, — сказано в докладе генерал-аудиториата, — ещё с 1841 года пытался поселять зловредные начала либерализма в молодом поколении». Начиная с 1845 года Петрашевский «собирал у себя в известные дни знакомых ему учителей, литераторов, студентов и вообще лиц разных сословий и постоянно возбуждал суждения, клонившиеся к осуждению существующего в России государственного управления». Не довольствуясь этим, Петрашевский в конце 1848 года совещался со Спешневым, Черносвитовым, Момбелли, Дебу, Львовым «об учреждении тайного общества под названием, как сами они выражались, товарищества или братства взаимной помощи из прогрессистов и людей передовых мнений, которые бы могли двинуть гражданский быт вперёд на новых началах, посредством возвышения друг друга; однако же это общество, по разномыслию членов, не состоялось». Итак, люди ни разу не пошли дальше отвлечённых рассуждений, даже в теории не могли сговориться относительно какой-либо организации. Тем не менее, суд сошелся с Липранди в общей оценке «общества» и приговорил всех участников его к смертной казни.
Суровый приговор был мотивирован исключительно «преступными разговорами», «вредными идеями», «гнусным либерализмом», как выразился Момбелли в своём покаянном показании. Одним из главных пунктов обвинения против Петрашевского послужил изданный им «Словарь иностранных слов», беспрепятственно пропущенный цензурой и даже посвященный великому князю Михаилу Павловичу. В словаре выражается мечта о гармонии общественных отношений, о всеобщем братстве и солидарности. Конституцией составители словаря не очарованы; по их словам, «это хваленое правление — не что иное, как аристократия богатства». Столь же враждебно отношение словаря к капитализму.
Наряженный над ними военный суд нашёл, однако, что «пагубные учения, породившие смуты и мятежи во всей Западной Европе и угрожающие ниспровержением всякого порядка и благосостояния народов, отозвались в некоторой степени и в нашем отечестве. Горсть людей совершенно ничтожных, большей частью молодых и безнравственных, мечтала о возможности попрать священнейшие права религии, закона и собственности». Все подсудимые были приговорены к смертной казни — расстрелу; но, принимая во внимание разные смягчающие обстоятельства, в том числе раскаяние всех подсудимых, суд счел возможным ходатайствовать об уменьшении им наказания, а Пальму испрашивал даже полное прощение.
Наказания действительно были смягчены: Петрашевскому назначена каторга без срока, Достоевскому — каторга на 4 года с отдачей потом в рядовые, Дурову — то же самое, Толю — 2 года каторги, Черносвитову — ссылка в крепость Кексгольм, на реке Вуокса, Плещееву — отдача рядовым в оренбургские линейные батальоны и т. д. Пальм был переведён с тем же чином в армию. Несмотря на это смягчение, петрашевцам пришлось выдержать, как с содроганием вспоминает Достоевский, «десять ужасных, безмерно-страшных минут ожидания смерти».
3 января 1850 года (22 декабря 1849 г. по ст. стилю) они были привезены из Петропавловской крепости, где они провели 8 месяцев в одиночном заключении, на Семёновский плац. Им прочли конфирмацию смертного приговора; подошёл с крестом в руке священник в чёрной ризе, переломили шпагу над головой дворян; на всех, кроме Пальма, надели предсмертные рубахи. Петрашевскому, Момбелли и Григорьеву завязали глаза и привязали к столбу. Офицер скомандовал солдатам целиться. Один Кашкин, которому стоявший возле него обер-полицеймейстер Галахов успел шепнуть, что все будут помилованы, знал, что всё это — только церемония; остальные прощались с жизнью и готовились к переходу в другой мир. Григорьев, который и без того от одиночного заключения несколько повредился в уме, в эти минуты совсем его лишился. Но вот ударили отбой; привязанным к столбу развязали глаза и прочли приговор в том виде, в каком он окончательно состоялся. Затем всех отправили обратно в крепость, за исключением Петрашевского, которого тут же на плацу усадили в сани и с фельдъегерем отправили прямо в Сибирь.

Книга воспоминаний
***

"Мне пришло в голову, что, хотя я и не большевик, однако не мог согласиться со своими родственниками и знакомыми и безоглядно клеймить все, что делается Советами только потому, что это делается Советами. Никто не спорит, они убили трех моих родных братьев, но они также спасли Россию от участи вассала союзников.

Некогда я ненавидел их, и руки у меня чесались добраться до Ленина или Троцкого, но тут я стал узнавать то об одном, то о другом конструктивном шаге московского правительства и ловил себя на том, что шепчу: "Браво!". Как все те христиане, что "ни холодны, ни горячи", я не знал иного способа излечиться от ненависти, кроме как потопить ее в другой, еще более жгучей. Предмет последней мне предложили поляки.

Когда ранней весной 1920-го я увидел заголовки французских газет, возвещавшие о триумфальном шествии Пилсудского по пшеничным полям Малороссии, что-то внутри меня не выдержало, и я забыл про то, что и года не прошло со дня расстрела моих братьев. Я только и думал: "Поляки вот-вот возьмут Киев! Извечные враги России вот-вот отрежут империю от ее западных рубежей!". Я не осмелился выражаться открыто, но, слушая вздорную болтовню беженцев и глядя в их лица, я всей душою желал Красной Армии победы.

Не важно, что я был великий князь. Я был русский офицер, давший клятву защищать Отечество от его врагов. Я был внуком человека, который грозил распахать улицы Варшавы, если поляки еще раз посмеют нарушить единство его империи. Неожиданно на ум пришла фраза того же самого моего предка семидесятидвухлетней давности. Прямо на донесении о "возмутительных действиях" бывшего русского офицера артиллерии Бакунина, который в Саксонии повел толпы немецких революционеров на штурм крепости, император Николай I написал аршинными буквами: "Ура нашим артиллеристам!".

Сходство моей и его реакции поразило меня. То же самое я чувствовал, когда красный командир Буденный разбил легионы Пилсудского и гнал его до самой Варшавы. На сей раз комплименты адресовались русским кавалеристам, но в остальном мало что изменилось со времен моего деда.

- Но вы, кажется, забываете, — возразил мой верный секретарь, — что, помимо прочего, победа Буденного означает конец надеждам Белой Армии в Крыму.

Справедливое его замечание не поколебало моих убеждений. Мне было ясно тогда, неспокойным летом двадцатого года, как ясно и сейчас, в спокойном тридцать третьем, что для достижения решающей победы над поляками Советское правительство сделало все, что обязано было бы сделать любое истинно народное правительство. Какой бы ни казалось иронией, что единство государства Российского приходится защищать участникам III Интернационала, фактом остается то, что с того самого дня Советы вынуждены проводить чисто национальную политику, которая есть не что иное, как многовековая политика, начатая Иваном Грозным, оформленная Петром Великим и достигшая вершины при Николае I: защищать рубежи государства любой ценой и шаг за шагом пробиваться к естественным границам на западе! Сейчас я уверен, что еще мои сыновья увидят тот день, когда придет конец не только нелепой независимости прибалтийских республик, но и Бессарабия с Польшей будут Россией отвоеваны, а картографам придется немало потрудиться над перечерчиванием границ на Дальнем Востоке.

В двадцатые годы я не отваживался заглядывать столь далеко. Тогда я был озабочен сугубо личной проблемой. Я видел, что Советы выходят из затянувшейся гражданской войны победителями. Я слышал, что они все меньше говорят на темы, которые занимали их первых пророков в тихие дни в "Кафе де Лила", и все больше о том, что всегда было жизненно важно для русского народа как единого целого. И я спрашивал себя со всей серьезностью, какой можно было ожидать от человека, лишенного значительного состояния и ставшего свидетелем уничтожения большинства собратьев: "Могу ли я, продукт империи, человек, воспитанный в вере в непогрешимость государства, по-прежнему осуждать нынешних правителей России?"

Ответ был и "да" и "нет". Господин Александр Романов кричал "да". Великий князь Александр говорил "нет". Первому было очевидно горько. Он обожал свои цветущие владения в Крыму и на Кавказе. Ему безумно хотелось еще раз войти в кабинет в своем дворце в С.-Петербурге, где несчетные книжные полки ломились от переплетенных в кожу томов по истории мореплавания и где он мог заполнить вечер приключениями, лелея древнегреческие монеты и вспоминая о тех годах, что ушли у него на их поиски.

К счастью для великого князя, его всегда отделяла от господина Романова некая грань. Обладатель громкого титула, он знал, что ему и ему подобным не полагалось обладать широкими познаниями или упражнять воображение, и поэтому при разрешении нынешнего затруднения он не колебался, поскольку попросту обязан был положиться на свою коллекцию традиций, банальных по сути, но удивительно действенных при принятии решений. Верность родине. Пример предков. Советы равных. Оставаться верным России и следовать примеру предков Романовых, которые никогда не мнили себя больше своей империи, означало допустить, что Советскому правительству следует помогать, не препятствовать его экспериментам и желать успеха в том, в чем Романовы потерпели неудачу.

Оставались еще советы равных. За одним-единственным исключением, они все считали меня сумасшедшим. Как это ни покажется невероятным, я нашел понимание и поддержку в лице одного европейского монарха, известного проницательностью своих суждений.

- Окажись вы в моем положении, — спросил я его напрямик, — позволили бы вы своей личной обиде и жажде мщения заслонить заботу о будущем вашей страны?

Вопрос заинтересовал его. Он все серьезно взвесил и предложил мне перефразировать вопрос.

- Давайте выразим это иначе, — сказал он, словно обращался к совету министров. — Что гуще: кровь или то, что я назвал бы "имперской субстанцией". Что дороже: жизнь ваших родственников или дальнейшее воплощение имперской идеи? Мой вопрос — это ответ на ваш. Если то, что вы любили в России, сводилось единственно к вашей семье, то вы никогда не сможете простить Советы. Но если вам суждено прожить свою жизнь, подобно мне, желая сохранения империи, будь то под нынешним знаменем или под красным флагом победившей революции — то зачем колебаться? Почему не найти в себе достаточно мужества и не признать достижения тех, кто сменил вас?"

***

"Еще более жаркие дебаты ожидали меня в Клубе Армии и Флота [в США]. Его руководство считало само собой разумеющимся, что я буду проклинать Советскую Россию и предскажу неминуемый крах пятилетнему плану. От этого я отказался. Ничто не претит мне больше, нежели тот спектакль, когда русский изгнанник дает жажде возмездия заглушить свою национальную гордость. В беседе с членами Клуба Армии и Флота я дал понять, что я прежде всего русский и лишь потом великий князь. Я, как мог, описал им неограниченные ресурсы России и сказал, что не сомневаюсь в успешном выполнении пятилетки.

- На это может уйти, — добавил я, — еще год-другой, но если говорить о будущем, то этот план не просто будет выполнен — за ним должен последовать новый план, возможно, десятилетний или даже пятнадцатилетний. Россия больше никогда не опустится до положения мирового отстойника. Ни один царь никогда не смог бы претворить в жизнь столь грандиозную программу, потому что его действия сковывали слишком многие принципы, дипломатические и прочие. Нынешние правители России — реалисты. Они беспринципны — в том смысле, в каком был беспринципен Петр Великий. Они так же беспринципны, как ваши железнодорожные короли полвека назад или ваши банкиры сегодня, с той единственной разницей, что в их случае мы имеем дело с большей человеческой честностью и бескорыстием.

Так получилось, что за столом председателя, прямо рядом со мной, сидел генерал, потомок знаменитого железнодорожного магната и член советов правления полсотни корпораций. Когда под звуки весьма нерешительных аплодисментов я закончил, наши глаза встретились.

- Странно слышать такие речи от человека, чьих братьев расстреляли большевики, — сказал он с нескрываемым отвращением.

- Вы совершенно правы, генерал, — ответил я, — но, в конце концов, мы, Романовы, вообще странная семья. Величайший из нас убил собственного сына за то, что тот попытался вмешаться в выполнение его "пятилетнего плана".

Какое-то мгновение он молчал, затем попытался уйти от темы:

- Но что бы вы нам посоветовали предпринять, чтобы оградить себя от этой опасности?

- Честно говоря, не знаю, — сказал я. — Да и потом, генерал, это взгляд с вашей колокольни. Я русский, разве не видите.

Что же до остальных членов Клуба Армии и Флота, то я должен честно признать, что, когда первое потрясение прошло, они обступили меня, жали руку и хвалили за "искренность" и "мужество".

- Знаете, что вы сегодня натворили? — спросил президент клуба, когда я собрался уходить. — Вы сделали из меня почти что большевика..."

"Славное море, священный Байкал" — своеобразный гимн озера Байкал — песня, положенная на стихотворение Дмитрия Павловича Давыдова «Думы беглеца на Байкале». Текст песни претерпел существенные изменения, автор музыки не известен, поэтому песня считается народной.

Автор
В 1858 году петербургская газета «Золотое руно» опубликовала стихотворение смотрителя Верхнеудинского уездного училища Дмитрия Давыдова «Думы беглеца на Байкале». Вскоре оно было положено на музыку, авторами которой считаются заключенные с нерчинских рудников, и стало своеобразным гимном озера Байкал. В процессе «обкатки» из оригинального текста Давыдова были убраны длинноты, неудачные рифмы — поэтому, в итоге, песня «Славное Море, Священный Байкал» стала считаться народной.

В Иркутск Дмитрий Давыдов приехал в восемнадцать лет — сдавать экстерном экзамены за гимназию. Он показал блестящие знания и получил звание учителя. Математический дар давал право поступления в столичный университет, но Дмитрия манили глухие сибирские края. Поэт в записках напишет: «Я посвятил себя занятию, к которому чувствовал призвание и, смею думать, усилия мои к распространению грамотности, смягчению нравов и развитию умов моих воспитанников не остались без последствий».

Восемь лет Дмитрий учительствовал в Кяхте. Пограничный городок в ту пору процветал, здесь скрещивались торговые пути, останавливались путешественники и богатые купцы. Местная интеллигенция издавала рукописный журнал "Кяхтинский литературный цветник" и газету «Кяхтинская стрекоза». Давыдов в этих изданиях публиковал свои первые поэтические опыты.

Сам Дмитрий Давыдов в газете «Золотое руно» так рассказывал о событиях, которые стали основой для его стихотворения:

«Беглецы из заводов и поселений с необыкновенной смелостью преодолевают естественные препятствия в дороге. Они идут через хребты гор, через болота, переплывают огромные реки на каком-нибудь обломке дерева, и были случаи, что они рисковали переплыть Байкал в бочках, которые иногда находят на берегах моря, в которых обыкновенно рыболовы солят омулей».

Известность
После выхода в Петербурге первого поэтического сборника Давыдова он стал известен далеко за пределами России. О байкальской одиссее каторжника просвещенная Европа впервые узнала в переводе Дюпре де Сен Мора «Славное море...». В книге «Образцы русской поэзии», переведенной на английский Джоном Баурингом, имя Давыдова стоит рядом с Жуковским, Крыловым и Пушкиным.

Текст
Стихотворение

Славное море — привольный Байкал,
Славный корабль — омулёвая бочка.
Ну, баргузин, пошевеливай вал,
Плыть молодцу недалечко!


Долго я звонкие цепи носил;


Худо мне было в норах Акатуя.
Старый товарищ бежать пособил;
Ожил я, волю почуя.


Шилка и Нерчинск не страшны теперь;


Горная стража меня не видала,
В дебрях не тронул прожорливый зверь,
Пуля стрелка — миновала.


Шел я и в ночь — и средь белого дня;


Близ городов я поглядывал зорко;
Хлебом кормили крестьянки меня,
Парни снабжали махоркой.


Весело я на сосновом бревне


Вплавь чрез глубокие реки пускался;
Мелкие речки встречалися мне —
Вброд через них пробирался.


У моря струсил немного беглец:


Берег обширен, а нет ни корыта;
Шёл я коргой — и пришёл наконец
К бочке, дресвою замытой.


Нечего думать, — бог счастье послал:


В этой посудине бык не утонет;
Труса достанет и на судне вал,
Смелого в бочке не тронет.


Тесно в ней было бы жить омулям;


Рыбки, утешьтесь моими словами:
Раз побывать в Акатуе бы вам —
В бочку полезли бы сами!


Четверо суток верчусь на волне;


Парусом служит армяк дыроватый,
Добрая лодка попалася мне, —
Лишь на ходу мешковата.


Близко виднеются горы и лес,


Буду спокойно скрываться под тенью;
Можно и тут погулять бы, да бес
Тянет к родному селенью.


Славное море — привольный Байкал,


Славный корабль — омулёвая бочка…
Ну, баргузин, пошевеливай вал:
Плыть молодцу недалёчко!



Песня

Славное море — священный Байкал,
Славный корабль — омулёвая бочка.
Эй, баргузин, пошевеливай вал,
Молодцу плыть недалечко.


Долго я тяжкие цепи носил,


Долго скитался в горах Акатуя;
Старый товарищ бежать пособил —
Ожил я, волю почуя.


Шилка и Нерчинск не страшны теперь,


Горная стража меня не поймала,
В дебрях не тронул прожорливый зверь,
Пуля стрелка — миновала.


Шёл я и в ночь, и средь белого дня,


Вкруг городов озираяся зорко,
Хлебом кормили крестьянки меня,
Парни снабжали махоркой.


Славное море — священный Байкал,


Славный мой парус — кафтан дыроватый,
Эй, баргузин, пошевеливай вал,
Слышатся грома раскаты.

Борис Башилов

КАЗНЬ ГЛАВНЫХ ОРГАНИЗАТОРОВ ВОССТАНИЯ

Декабристы, участники вооруженного восстания в столице государства,
понесли мягкое наказание. Приговор суда был сильно смягчен Николаем Первым.
Только пять главарей присужденных на основании существовавшего закона, к
четвертованию, были повешены. Всем остальным присужденным к смертной казни,
казнь была заменена каторгою и пожизненным поселением.
Наказание понесли, конечно, только декабристы. Никто из членов семей
декабристов не был наказан. Родственники декабристов были оставлены в тех
же должностях, что и до восстания. Дети декабристов, находившихся на
каторге и поселении, занимали высокие посты в государстве, некоторые из них
находились при дворе.
"Нельзя сказать, - пишет М. Цейтлин, - что Царь проявил в мерах
наказания своих врагов, оставшихся его кошмаром на всю жизнь. (Ему всюду
мерещились "ses Amis du quatorze") очень большую жестокость. Законы
требовали наказаний более строгих". (12)
Декабристы во всякие времена были бы признаны государственными
преступниками, каковыми они конечно и являются. Уважать и любить людей,
желающих свергнуть существующий строй во имя своих утопий могут только
фанатические приверженцы политической доктрины, которая неизбежно со
временем должна стать на скользкую дорожку уничтожения собственного
государства.
Легенда приписывает казнимым много эффектных слов: "Бедная Россия! И
повесить-то порядочно не умеют", - будто бы сказал Рылеев. Это ничто иное,
как один из бесстыдных революционных мифов.
Князь С. Волконский, написавший книгу о своем предке декабристе С.
Г. Волконском, приводит следующие любопытные данные на этот счет:
"Известен случай с Рылеевым, - у него оборвалась веревка; его
вздернули вторично. Между двух повешений к нему вернулся дар речи. И вот
тут разногласие, что он сказал? По одним источникам он сказал: "Подлецы,
даже повесить не умеют". По другим он сказал: "И веревки порядочной в
России нет". По свидетельству Марии Николаевны он сказал: "Я счастлив, что
дважды умираю за отечество". Кому верить? Скажу, что это, пожалуй, не
важно, что он сказал. Он, может быть, ни одной из трех фраз не сказал; но
важно, что и кому можно приписать..."
Князь Волконский совершенно неправ. Когда государственному
преступнику приписывают фразу, которая осуждает весь государственный строй,
и когда эту фразу, возведя в степень непогрешимого политического догмата,
на протяжении ста лет повторяют на разные лады, то это очень важно - была
или нет сказана эта фраза.
Фраза была сказана, или она не была сказана, это не одно и то же.
По существу, конечно, это ничего не меняет, какую очередную гадость
по адресу своей страны сказал тот или иной политический фанатик, но важно
вырвать жало у живущей уже свыше столетия революционной лжи. Поскольку три
приводимых С. Волконским фразы, будто бы сказанной Рылеевым, совершенно
различны, надо думать, что все это плод позднейших выдумок. Что все это
различные варианты одного и того же революционного мифа.
Поколения русских революционеров с тех пор неустанно пользовались
предсмертными словами Рылеева, как одним из своих любимых аргументов о
бездарности Царского правительства. И народники, и эсеры, и большевики, и
меньшевики, и их нынешние последователи всегда были большими мастерами в
деле клеветы на правительство своей Родины. Они всегда умели умолчать о
светлых сторонах русского прошлого и всегда с неподражаемым искусством
умели выпячивать и преувеличивать недостатки этого прошлого. Так было и с
предсмертными словами Рылеева.
Но если Рылеев был фанатиком, то революционные агитаторы и
либеральные болтуны уже больше столетия повторяющие слова Рылеева просто
бесчестные люди. Ведь Рылеева повесили не потому, что кому-то его смерть
доставила удовольствие. В любой стране за преступление, которое совершили
декабристы, людей всегда казнили и, наверное, всегда будут казнить. Любое
государство имеет право защищаться от безумцев, которые не жалеют
человеческой крови во имя выполнения своих сумасбродных фантазий.

* * *
Казнь декабристов всегда выставлялась революционной пропагандой, как
незаконная и жестокая расправа Императора Николая Первого над милыми
образованными людьми, желавших блага Родине, угнетаемой суровым тираном.
Все это, конечно, такая нелепая чушь, которую стыдно даже повторять.
Декабристы, в большинстве военные, совершили тягчайшее преступление,
которое может только совершить военный. Они подняли вооруженное восстание
против законного правительства своей страны. Они нарушили гражданскую и
воинскую присягу. При всем своем фантазерстве декабристы знали, на что они
идут и изображать их невинными агнцами нет никакого основания. Во времена
декабристов во всех без исключения странах Европы еще хорошо помнивших
безумства революционной черни, во время французской революции и в эпоху
наполеоновских войн, сурово расправлялись с бунтовщиками. Декабристы,
конечно, были государственными преступниками и с ними поступили так, как и
должны были поступить согласно существующих законов. Тем не менее, в
сознании целого ряда поколений, казнь декабристов воспринималась, как
жесточайшая расправа, которая будто бы могла произойти только в
драконовское царствование Николая Первого.
Грубая ложь, такая же бесчестная, как и все , что выходило из уст
или из-под пера революционных демагогов и утопистов, губивших Россию.
Возьмем и проделаем следующий любопытный эксперимент. Представим себе, что
Пестель и его друзья жили не в России, а в Англии и устроили восстание не в
Петербурге, а в Лондоне. Как бы поступили с Пестелем и другими декабристами
в Англии, которую революционная пропаганда, наравне с Соединенными Штатами,
всегда выставляла, как образец просвещенного и демократического
государства. Если бы декабристское восстание случилось в Англии, Рылееву не
пришлось бы жаловаться, что Англия страна, в которой не умеют даже
повесить.
Вот что сказал бы судья Рылееву, Пестелю и другим декабристам, если
бы их судили в свободной, демократической Англии:
"Мне остается только тяжелая обязанность назначить каждому из вас
ужасное наказание, которое закон предназначает за подобные преступления.
Каждый из вас будет взят из тюрьмы и оттуда на тачках доставлен на
место казни, где вас повесят за шею, но не до смерти. Вас живыми вынут из
петли, вам вырвут внутренности и сожгут перед вашими глазами. Затем вам
отрубят головы, а тела будут четвертованы. С обрубками поступлено будет по
воле короля. Да помилует Господь ваши души".
Но Пестель жил в России и его просто повесили. А так, как написано
выше, был казнен в Лондоне в 1807 году полковник Эдуард Маркус Деспарди и
его друзья. Причем небольшая разница. Пестель и декабристы - всего
несколько человек из сотен заговорщиков - были казнены за участие в
вооруженном восстании, а полковник Деспарди и его друзья только за
либеральные разговоры о желательности изменения строя доброй
демократической Англии. Разница, основная, заключается в том, что Пестель
жил в России, а полковник Деспарди в Англии. А это совсем не одно и то же,
хотя одна страна считается варварской и деспотической, а вторая
просвещенной и демократической. А Фомы неверующие из числа тех, которые
читают Писарева и Чернышевского величайшими мыслителями земли русской, но
не считают таковым Пушкина, действительно одного из интереснейших
политических мыслителей России, могут более подробно прочитать об
английских декабристах Эдуарде Деспарди и других в английской книге: J.
Ashton. The dawn of the XIX century in England. 1906. (стр. 145-452).

Предпосылкой для военных реформ 60 – 70-х годов 19 века явилось поражение России в Крымской войне 1853 – 1856 гг. Война показала не только политическую, экономическую и военную слабость царской России, но и невозможность сохранения старой феодально-крепостнической системы, обнажила недостатки в организации армии. Обострение после войны классовых противоречий внутри страны и сложная международная обстановка, дальнейший рост вооружений главнейших европейских государств заставили русское правительство отменить крепостное право и провести другие реформы, которые не могли не коснуться и армии. Самодержавию нужна была сильная армия, способная осуществить его внешнюю политику.
Уже в ходе Крымской войны, в 1855 году, была образована комиссия «для улучшения военного дела» под руководством генерала Ф. Ридигера, а после его смерти – генерала Н. Плаутина. Однако в своей работе она не касалась вопросов устройства и организации армии. Её преобразования свелись к окончательному упразднению военных поселений. Между тем обстоятельства требовали ускорения проведения военных реформ. Практически это стало возможным лишь в 1861 году, когда во главе Военного министерства стал высокообразованный генерал, либерал по своим убеждениям, активный сторонник проведения реформ в армии в рамках самодержавного строя Д. Милютин.
Свою деятельность в должности военного министра Милютин начал с составления общей программы работ Военного министерства, что потребовало «всестороннего пересмотра всех частей военного ведомства».
Перед военным ведомством стояла трудная задача: с одной стороны, сократить военные расходы, а с другой – заботиться о том, чтобы это не оказалось в ущерб боеспособности армии.
К составлению плана намеченных преобразований привлекалось большое количество лиц, в частности ближайшие помощники военного министра советники Ф. Устрялов, имевший большой опыт в делах военного законодательства, профессора Николаевской военной академии В. Аничкова и Н. Обручева, дежурного генерала Главного штаба, а с 1866 года его начальник Ф. Гейден, директор канцелярии Военного министерства генерал К. Кауфман и др. Менее чем за два месяца была разработана обширная программа военных преобразований. Суть её – создание массовой армии буржуазного типа, обеспечивающей необходимую для обороны страны численность войск. Переход к такой армии «позволял развивать в наибольшей соразмерности боевые силы в военное время при наименьшем числе наличных войск в мирное время». Отмена крепостного права давала возможность увеличить контингент призываемых и сократить срок службы, что являлось необходимым условием для создания массовой армии.
Разработанные проекты рассылались на рассмотрение экспертам, войсковым начальникам. Окончательное решение по какому-либо вопросу принималось только после всестороннего обсуждения его всеми компетентными лицами. Как заметил один из исследователей данного вопроса, «преобразования 1860-х годов никак нельзя считать последствием каких-либо предвзятых идей, насильно привитым нашему военному быту: все они были выработаны на основании большинства мнений наиболее опытных и сведущих людей целой армии». Тем не менее, нельзя не признать, что первую скрипку в этом нелёгком и ответственном деле играл военный министр Д. Милютин.
Реформы 60 – 70-х годов затронули все области военного дела – центральное и местное управление, организацию и комплектование армии, вооружение, подготовку офицерского состава, обучение и воспитание войск, судебное делопроизводство, медицинскую службу и др.
Одна из первых реформ – реорганизация центрального военного управления и создание местных органов управления в виде военных округов.
Основным недостатком существовавшей в то время системы военного управления являлась чрезмерная централизация, лишавшая возможности на местах проявлять какую-либо самостоятельность и инициативу в решении даже мелких вопросов. Центральное управление – Военное министерство к началу реорганизации представляло собой, по словам Милютина, «орган неудобств, проволочек и пререканий». В дореформенный период Военное министерство включало в себя следующие департаменты: инспекторский, ведавший личным составом и внутренним устройством войск, исключая артиллерийские и инженерные части, не подчинявшиеся военному министру; Генеральный штаб, занимавшийся вопросами дислокации, размещения войск, разработкой дислокационных карт, маршрутов; провиантский, осуществлявший снабжение армии; комиссариатский, в ведении которого было денежное и вещевое снабжение войск, а также устройство госпиталей и их снабжение. Вопросы медицинского и ветеринарного обслуживания были в компетенции медицинского департамента, военно-судебные дела вёл аудиторский департамент.
Артиллерийский и инженерный департаменты занимались лишь хозяйственными вопросами. Общее же руководство артиллерийскими и инженерными войсками находилось в руках генерал-инспектора инженерных войск. На эти должности назначались великие князья, не подчинявшиеся военному министру. Подготовкой военных кадров занимался главный начальник военно-учебных заведений, также имевший независимое положение от военного министра.
Общая цель преобразований Военного министерства, по словам Милютина, «состояла в том, чтобы привести всё здание в стройный вид и упростить весь сложный механизм его, а для этого признано было полезным слить вместе части, однородные по кругу действий, и уничтожить лишние наросты, которые в течение времени образовались более или менее случайно, без всякого плана».
Реорганизация центрального военного управления закончилась в 1869 году. В том же году было издано «Положение о Военном министерстве», определившее его новую структуру. Отдельные департаменты министерства преобразовывались в семь главных управлений – интендантское, артиллерийское, инженерное, военно-учебных заведений, военно-медицинское, военно-судное и иррегулярных войск. При этом, как уже говорилось, три из них ранее в состав Военного министерства не входили. Каждое управление ведало той или иной отраслью.
В 1863 году была проведена реорганизация департамента Генерального штаба, который стал называться Главным управлением Генерального штаба. Однако эта реорганизация оказалась недостаточной, и в 1865 году Главное управление Генерального штаба и инспекторский департамент были объединены в одно управление – Главный штаб, просуществовавший в составе министерства до 1905 года. Он решал вопросы управления войсками, состава армии, комплектования, дислокации, устройства, образования и другие, собирал сведения разведывательного характера об армиях иностранных государств.
Возросло значение Военного совета. Пять его главных комитетов занимались вопросами устройства армии, подготовкой законодательных актов и др.
В состав министерства вошли также две инспекции (стрелковых батальонов и кавалерии) и различные комитеты при главных управлениях и Главном штабе.
Реформы 60-х годов затронули и Генеральный штаб. Дело в том, что служба офицеров, причисленных к нему, давала преимуществ. Большее, на что могли рассчитывать генштабисты, - это должность обер-квартирмейстера корпуса. В большинстве же случаев они назначались дивизионными квартирмейстерами (обер-офицерская должность, на которую допускались сначала подполковники, а затем полковники). Офицеры Генерального штаба были оторваны от войск и не могли претендовать на высшие должности в армии. Переход их в строевые части, где оклады были выше, представлял определённые трудности. Ввиду этого желающих служить в Генеральном штабе становилось всё меньше. Необходимо было изменить ситуацию.
В 1865 году вышло «Положение для Генерального штаба», дававшее право причисленным к нему офицерам занимать должности, не только относящиеся по штату к Генеральному штабу. По Положению устанавливалось правило: прежде чем получить назначение командиром полка, необходимо не менее года командовать отдельными частями. Это, с одной стороны, приближало к войскам, а с другой – давало более широкую возможность продвижения по службе. В свою очередь предъявлялись повышенные требования к подготовке офицеров Генерального штаба.
Милютин добился уравнения в чинах между гвардейскими и армейскими офицерами, причисленными к Генеральному штабу. После некоторого колебания Александр Второй утвердил представление военного министра о том, чтобы все офицеры Генерального штаба, при каких бы войсках они ни состояли, имели одну общую линию производства, одинаковую градацию чинов и носили одинаковый мундир.
Такие меры подняли значение офицера Генерального штаба, увеличилось количество желающих служить в нём, а армия в свою очередь получила высокообразованных офицеров в области военного дела.
Одновременно с преобразованием в центральном военном управлении проходила и реорганизация местного военного управления. Вся территория России была разделена на 15 военных округов. Во главе округа стоял командующий войсками (он же генерал-губернатор). Каждый военный округ являлся одновременно органом строевого управления и органом военно-административного устройства, сосредоточивая в своих руках все функции военного управления. На командующих войсками возлагалось и наведение порядка в случае революционных выступлений.
С созданием военно-окружной системы Военное министерство освобождалось от решения военно-административных вопросов местного характера. Оно осуществляло лишь общее руководство и контроль над деятельностью округа. Система управления значительно приблизилась к войскам, стала более гибкой. Сократились сроки мобилизации армии с шести месяцев в 1859 году до 9 - 26 дней в 1877 году. В случае войны округа автоматически превращались в штабы действующей армии. В целях достижения большей подвижности было ликвидировано деление войск на корпуса. Высшей тактической единицей стала дивизия.
В результате реформ 60-х годов как центральное, так и местное управление получило стройную и четкую организацию. Сократился и аппарат, уменьшилась канцелярская переписка.
«Талантливо начатая работа реорганизации военного управления, - писал исследователь реформы центрального военного управления в России А. Добровольский, - с поразительной быстротой преобразовала всю военную администрацию сверху донизу по одной стройной, логически соответственной системе. Придание высшему управлению министерства надлежащего единства и предоставление окружным органам, вместе с децентрализацией исполнительной власти министерства, необходимой самостоятельности в разрешении местных вопросов управления влили в административный механизм новую жизненную силу, которая придала всем его действиям столь необходимую в военном управлении быстроту и энергию».
В 1868 году было разработано новое "Положение о полевом управлении войск в военное время", уточнявшее функции главнокомандующего и освобождение его от руководства второстепенными административными вопросами. Однако в нём оказался недостаточно разработан вопрос об устройстве тыла армии, что отрицательно сказалось во время русско-турецкой войны 1877 - 1878 гг.
Одновременно проводилась работа в области устройства армии. Большие изменения претерпел принцип её развертывания. Например, количество дивизий было увеличено с 31 до 47, но с сокращенным составом в мирное время (35 процентов от штатов военного времени). В случае войны армия могла увеличиваться, не прибегая к новым формированиям.
Остро стоял вопрос и об изменениях в системе подготовки офицерских кадров. В дореформенный период многие офицеры получали образование в кадетских корпусах и специальных училищах, а также военных академиях. Основная же часть офицерского корпуса комплектовалась за счёт недорослей из дворян, поступавших в армию юнкерами. Для производства в офицеры им требовалось лишь выдержать несложный экзамен по общеобразовательным предметам и строевому уставу. Слабую подготовку имели унтер-офицеры, получавшие офицерский чин после 10 - 12-летней службы при условии удачи нетрудного экзамена.
В результате проведенной реформы военно-учебных заведений кадетские корпуса (кроме Пажеского и Финляндского, сохранивших дореформенное устройство) ликвидировались (1863). Из специальных классов кадетских корпусов, в которые принимались лица, имевшие среднее образование, были созданы военные училища сдвухгодичным или трехгодичным сроком обучения. На основе общеобразовательных классов открылись военные гимназии с семилетним сроком обучения. Они представляли собой передовые по своей организации и программе учебные заведения. Их выпускники поступали в военные училища.
В 1864 году для вольноопределяющихся открылись юнкерские училища с двухгодичным сроком обучения. Они служили основным источником пополнения офицерского корпуса. После реформы все лица, не окончившие военно-учебных заведений, для производства в офицеры должны были сдать экзамены по программе юнкерских училищ.
Появились военные прогимназии с четырехлетним сроком обучения, готовившие к поступлению в юнкерские училища.
В результате принятых мер качество преподавания и воспитания в военно-учебных заведениях значительно повысилось. По отзывам начальства, выпускаемые из этих заведений офицеры обладали хорошей подготовкой.
Большое внимание уделялось и улучшению высшего военного образования. Кроме существовавших Николаевской академии Генерального штаба, Николаевской инженерной, Михайловской артиллерийской и Медико-хирургической академий в 1867 году открылась Александровская военно-юридическая академия. В академиях пересматривались учебные планы и программы.
В 1872 году при Медико-хирургической академии открылись первые в России женские врачебные курсы, где слушательницы получали высшее медицинское образование.
Реформа военно-учебных заведений позволила ликвидировать некомплект офицеров и поднять уровень их подготовки. Однако по-прежнему образование получали главным образом выходцы из дворян. Для представителей других сословий доступ в военно-учебные практически был закрыт.
Остро встал вопрос о перевооружении армии. Необходимость этого наглядно показала Крымская война. Пехотные и кавалерийские войска в дореформенный период были вооружены гладкоствольными у ударными ружьями, имевшими дальность стрельбы 300 шагов, скорострельность – один выстрел в минуту. Лишь незначительная часть пехоты имела на вооружении нарезные штуцерные ружья с дальностью стрельбы 600 шагов.
В 1858 году в русской армии начала вводиться 6-линейная, заряжавшаяся с дула нарезная винтовка. С 1861 года изготавливаются ружья со стальными стволами и железными шомпола заменяются стальными. В 1866 году на вооружение армии поступила 6-линейная капсюльная винтовка Терри-Нормана, переделанная из 6-линейной ударной винтовки. На следующий год в армии появляется угольчатая винтовка Карле, а в 1869 году – винтовка Крика. Последние две винтовки имели скорострельность 7 – 8 выстрелов в минуту, дальность стрельбы – 1200 шагов. Ввиду непрерывного усовершенствования оружейной техники трудно было остановиться на каком-либо определённом образе оружия, так как отсутствовала гарантия, что принятое новое оружие не устареет завтра.
В конце 60-х годов в армию поступила малокалиберная казнозарядная винтовка системы Бердана №1 (берданка) с откидным затвором и металлически патроном к ней, разработанная русскими офицерами А. Горловым и К. Гуниусом совместно с американским конструктором Х. Берданом. В дальнейшем винтовка была усовершенствована Горловым и Гуинусом (внесено более 30 поправок) и получила известность как винтовка Бердана №2. В Америке её называли «русской винтовкой». Бердана №2 имела скользящий затвор, дальность стрельбы 1500 шагов и скорострельность 8 – 9 выстрелов в минуту. По многим качествам она превосходила ружья, принятые на вооружение в западноевропейских армиях.
Русские инженеры достигли больших успехов и в создании артиллерийского вооружения. В армию поступали нарезные орудия. Разработанная П. Обуховым стальная нарезная пушка получила первую премию на Всемирной промышленной выставке в 1862году. Однако её внедрение в войска шло медленно, и поэтому на вооружении одновременно имелось несколько типов орудий (12-фунтовые гладкоствольные пушки, 4-фунтовые нарезные пушки, 4-фунтовые стальные, заряжавшиеся с казённой части).
В 1873 году в армии появилась сконструированная русским изобретателем В. Барановским первая в мире скорострельная пушка с унитарным патроном и шестиствольная картечница. Однако, несмотря на наличие отдельных замечательных образцов, в целом русская артиллерия отставала от требований военной практики и зарубежного уровня артиллерийской техники.
Перевооружение армии было невозможно без развития отечественной промышленности. В 50 – 70-х годах реконструируются Тульский, Ижевский и Сестрорецкий заводы, были построены крупные сталелитейные заводы – Обуховский и Мотовилихинский. Сталь, отлитая на них, обладала высокими качествами.
В Петербурге был построен самый большой в Европе патронный завод, оснащённый лучшими в то время машинами и станками, часть которых разрабатывалась русскими артиллерийскими офицерами и техниками. Кроме того, работали мастерские по производству патронов в Петербурге, Киеве, Либаве, Варшаве.
Введение нового, более совершенного оружия вносило коррективы в боевую подготовку. Ставилась задача учить войска лишь тому, что необходимо на войне.
Был издан ряд уставов и наставлений. Так в Воинском уставе о строевой и пехотной службе 1862 года большое внимание уделялось одиночному обучению. В 1863 году стал действовать Дисциплинарный устав и специальный приказ по обучению рекрутов, в котором предписывалось обучать их упражнению с ружьём, заряжанию и стрельбе, правилам рассыпного и шереножного строя при непременном условии сознательного усвоения.
Важное значение придавалось обучению стрельбе в цель, строевой и огневой подготовке, применению к местности, сапёрному делу.
Не на последнем месте стояло физическое воспитание солдат. В войсках преподавали гимнастику и фехтование, строились гимнастические городки, сооружались различные укрепления, которые солдаты учились штурмовать.
Много внимания уделялось распространению грамотности среди солдат. Выходили специальные солдатские журналы, открывались ротные и полковые библиотеки. В военных академиях, а также в больших центрах расположения войск в определённые дни читались лекции по различным вопросам военных знаний. Их могли посещать все желающие.
Начальники получили возможность проявлять больше инициативы. Учения стали проводиться в условиях, наиболее отвечающих боевой обстановке. Новая ситуация потребовала от начальников понимания того, что уставы составляют лишь основу обучения войск, в то время как полное обучение заключается в сообразном к обстоятельствам применения уставных правил.
Военно-судебной реформой в армии вводились буржуазные принципы военного судоустройства и судопроизводства. В 1863 году последовал закон об отмене шпицрутенов, плетей, клеймения и других уголовных наказаний, позорящих человеческое достоинство. В 1867 году были утверждены новый военно-судебный устав и «Положение о военно-исправительных ротах». Наконец, на следующий год открыт Главный военный суд, в 1875 году объявлен новый Воинский устав о наказаниях, а в 1879 году стал действовать новый Дисциплинарный устав.
Реформы 60-х годов всё же не решили основного вопроса реорганизации армии, её способности быстро развёртываться в случае войны.
В дореформенное время армия комплектовалась путём рекрутских наборов. Срок службы составлял 20 лет. До 70-х годов деятельность военного министра сводилась к незначительным изменениям рекрутской системы. Однако принимаемые меры могли лишь несколько улучшить принцип комплектования армии нижними чинами, но не меняли его коренным образом.
Для пересмотра рекрутского устава была создана особая комиссия при Военном министерстве. Её работа продвигалась чрезвычайно медленно. Крепостники и слышать не хотели, чтобы их детей уравняли с «мужичьём».
Международная обстановка конца 60-х годов – усиленная милитаризация Пруссии, увеличение численности всех европейских армий, а затем и разразившаяся франко-прусская война 1870 – 1871 гг. – вновь поставила вопрос о введении всесословной воинской повинности.
Военный министр представил обширную программу действий, одобренную императором. Для разработки предложенных мер были образованы две комиссии: одна – по уставу о воинской повинности, другая – по вопросу о запасных, местных, резервных войсках и государственном ополчении. Обе комиссии работали под председательством начальника Главного штаба генерала Ф. Гейдена и под общим руководством Д. Милютина.
Комиссия по воинской повинности, состоявшая из представителей всех министерств и ведомств, а также сословий и отдельных групп населения, подразделялась на четыре подкомиссии. Каждая подкомиссия занималась определёнными вопросами, например сроками службы, льготами по отбыванию воинской повинности, порядком призыва и т.д.
Другая, так называемая организационная комиссия состояла преимущественно из военных и включала в себя девять подкомиссий. Её задача – разработать материалы и сделать предварительные расчёты, необходимые для организации резервов. На заседаниях этой комиссии обсуждался и такой вопрос, как возможность применения в России территориальной системы. В наше время эта проблема вновь приобрела актуальность в связи с реформами в армии.
Территориальная система, суть которой заключалась в том, что каждая часть войск располагается постоянно в одном каком-либо районе и комплектуется из местного населения как в мирное время, так и при мобилизации, давала ряд преимуществ. Во-первых, эта однородность состава воинских частей. Люди, испокон веку жившие на одной территории, были тесно связаны взаимными интересами. Во-вторых, части войск при мобилизации пополнялись людьми, проходившими в них действительную службу в мирное время. Благодаря воспоминаниям о прежней службе солдат не чувствовал себя чужим в новой среде. В-третьих, переход на военное положение при мобилизации осуществлялся в минимальные сроки.
Признав невозможность полного применения в России территориальной системы, комиссия единогласно пришла к выводу: «В устройстве армии применить из начал территориальной системы только то, что по условиям нашего отечества может быть с пользою применено, сохраняя возможность перемещения и сосредоточения войск, но допуская постоянное, из определённых районов, комплектование каждой части армии в мирное время и пополнение её до военного состава при приведении на военное положение».
На комиссии рассматривался вопрос и о народном ополчении. Некоторые предлагали перейти к этой системе. Однако Милютин считал, что ополчение может играть свою роль только в том случае, если состоит из людей достаточно подготовленных, способных заменить войска, предназначенные для внутренней службы, местной обороны. Периодические же военные сборы при огромной территории и слабом развитии железных дорог нанесли бы большой ущерб народному хозяйству. «Надолго ещё вся сила России, - писал военный министр, - должна заключаться в постоянной армии, хорошо организованной, способной сокращаться в мирное время и быстро развиваться в предвидении войны».
Военные реформы проводившиеся в армии, вызывали ярость у их противников. С разных сторон слышались превратные толки, порицания, принявшие характер систематической оппозиции Военному министерству. На страницах периодической печати шла травля Милютина. Ожесточённая борьба разгорелась и в Государственном совете при обсуждении проекта о введении всесословной воинской повинности. Некоторые из членов совета считали эту реформу преждевременной, другие требовали привилегий для лиц определённой категории. И всё же 1 января 1874 года был издан Устав о всесословной воинской повинности. В нём объявлялось, что защита престола и Отечества есть священная обязанность каждого русского подданного и что всё мужское население, достигшее 20 лет, без различия сословий, подлежит воинской повинности. Часть призывников зачислялась на действительную службу с переводом затем в запас армии и ополчение, другая – сразу в ополчение. Это решалось жеребьёвкой. Лица, по жребию не подлежащие к поступлению в постоянные войска, зачислялись в ополчение (до 40-летнего возраста) и призывались лишь в военное время.
Общий срок службы в армии устанавливался в 15 лет, из них 6 лет на действительной службе и 9 лет в запасе, на флоте – 10 лет, из которых 7 приходилось на действительную службу и 3 года – в запасе.
Лица, окончившие учебные заведения, могли поступать вольоопределяющимися на сокращённые сроки службы. Для призывников с высшим образованием срок службы устанавливался в 6 месяцев (14 лет в запасе), с начальным – 4 года (в запасе 11 лет). Допускались отсрочки до окончания образования и сокращение срока действительной службы.
Льготы устанавливались также и по семейному положению: не призывались единственные сыновья и единственные кормильцы семьи. По уставу запрещались замена и найм.
Однако новый устав, распространивший службу в армии на все сословия, всё же до конца не обеспечивал всеобщей воинской повинности. Так, значительная часть «инороднического» населения вовсе устранялась от несения военной службы. От призыва освобождались лица духовного звания, деятели науки и искусства.
Введение всесословной воинской повинности позволило увеличить численность армии, создать обученный резерв, необходимый для развёртывания армии в военное время, а также способствовало превращению вооружённых сил России в массовую армию буржуазного типа.

М. Н. ОСИПОВА, кандидат исторических наук.

3. Россия в пореформенный период

После падения крепостного права Россия быстро превращалась из аграрной страны в аграрно-индустриальную. Развивалась крупная машинная индустрия, возникали новые виды промышленности, складывались районы капиталистического промышленного и сельскохозяйственного производства, создавалась разветвлённая сеть железных дорог, формировался единый капиталистический рынок, происходили важные социальные сдвиги в стране.

Для развития капитализма в аграрной России очень показательны те процессы, которые происходили в сельском хозяйс тве .. 50% крестьян в 80-е годы относились к беднякам, а 80% бедняков сдавали свои земли богатым за бесценок. Разложение крестьянства было важным фактором формирования капиталистического рынка и развития капитализма в целом. Неимущее крестьянство создавало рынок рабочей силы как для предпринимательского сельского хозяйства, так и для крупной капиталистической промышленности.

Вместе с тем разорённый крестьянин, живший на заработки, приобретал теперь предметы потребления на рынке, чем способствовал росту спроса на предметы потребления. Зажиточная же верхушка предъявляла всё больший спрос на сельскохозяйственные машины, удобрения и пр. Накапливаемые капиталы деревенская верхушка вкладывала в промышленное предпринимательство.

Конечно, развитие капитализма в сельском хозяйстве России шло "по-прусски" медленно, сдерживающим фактором было сохраняющееся помещичье землевладение и связанное с этим малоземелье крестьян. Малоземелье, отрезки от крестьянских наделов наиболее ценных и необходимых угодий принуждали крестьянина идти в кабалу к прежнему барину.

Оставались ещё и некоторые черты внеэкономического принуждения: круговая порука, телесные наказания, отдача в общественные работы, выполнение установленных законом 1861 г. повинностей в пользу помещика и государства, сословная неполноправность крестьян, наконец, сохранение до начала 80-х годов временнообязанных отношений. В этих условиях феодальная система ведения помещичьего хозяйства не могла исчезнуть сразу. Поэтому в пореформенную эпоху сочетались две формы ренты: отработочная (окрестные крестьяне обрабатывали помещичью землю своим инвентарём за предоставление им в аренду пахотных земель и других угодий) и капиталистическая (наёмные работники обрабатывали землю помещика его инвентарём).

Для ведения предпринимательского сельского хозяйства по-капиталистически требовались новые сельскохозяйственные орудия, машины, удобрения, замена старого трёхполья новыми системами земледелия, применение более рациональных систем ведения хозяйства. Такое крупное капиталистическое хозяйство нуждалось в значительных капиталовложениях, знаниях, опыте.Далеко не все помещики могли перестроить своё хозяйство подобным образом. Многие ликвидировали его, закладывали и перезакладывали в кредитных учреждениях. Количество заложенных имений и продаваемых с молотка быстро росло. Заложено помещиками: 1870 г. - 26% помещичьих земель, 1880 - 15%, 1895 40%. Если в 1886 г. за долги было продано 166 помещичьих имений, то в 1893 г. - 2237. Разорялось и ликвидировало свои имения прежде всего мелкое дворянство, которое не могло приспособиться к новым условиям капиталистического рынка. Устойчивее оказались наиболее крупные латифундии.

Основная черта пореформенной эволюции сельского хозяйства России состояла в том, что оно принимало всё более торговый, предпринимательский характер. Содержанием этого процесса являлись: 1) превращение земледелия в товарное производство, причём: товаром становились не только продукты земледелия, но и земля и рабочая сила; 2) чёткое определение и углубление наметившейся ранее сельскохозяйственной специализации районов страны. При торговом земледелии выделялся главный рыночный сельскохозяйственный продукт в данном регионе, остальные отрасли сельского хозяйства подчинялись или приспосабливались к производству этого продукта.

Важнейшими факторами, обусловливавшими рост торгового земледелия, являлись: рост внутреннего и внешнего рынка; возрастание неземледельческого населения страны в связи с ростом городов, развитием промышленности, торговли и транспорта; интенсивное железнодорожное строительство, втягивавшее в капиталистический рынок самые отдалённые и прежде отсталые регионы страны.

К концу XIX в. вследствие усиливавшегося крестьянского малоземелья, что было результатом естественного прироста крестьянского населения при сохранении в прежнем размере надельного землевладения (в результате размеры наделов в расчёте на душу мужского пола сократились почти в 2 раза) аграрный вопрос приобрёл особую остроту. Таким образом, при всей своей прогрессивности аграрные преобразования ещё более обострили социальные противоречия, которые к началу XX века вылились в революционную ситуацию.

Отмена крепостного права способствовала быстрой капитализации страны, промышленному развитию. Влияние реформ наразвитие промышленности . начинает сказываться постепенно к 70-м - 80-м годам. К началу 80-х годов XIX века в России в основных сферах промышленного производства машинная техника уже вытеснила ручную, водяное колесо практически вытеснил паровой двигатель. Паровые машины и механические станки завоевали господствующее положение в горнодобывающей, металлообрабатывающей и текстильной отраслях промышленности. Важным показателем промышленного переворота явился бурный рост в 60-е - 70-е годы парового механизированного транспорта.

Пореформенная промышленность России производила в основном предметы потребления, однако начиная с 80-х годов растёт удельный вес производства средств производства. В первые пореформенные десятилетия промышленный облик страны определяла лёгкая промышленность, ведущую роль в которой занимала текстильная. Московский, Петербургский и Прибалтийский районы были главными текстильными районами России: здесь сосредотачивалось 75% ткацких станков, 80% мощности паровых машин и 85% рабочих всей текстильной промышленности страны. Другой важнейшей отраслью промышленности была горнодобывающая, которая в первые пореформенные десятилетия сосредотачивалась на Урале.

В пореформенной России наряду с развитием старых, традиционных районов - Московского, Петербургского, Прибалтийского, Урала, прибавились новые: южный угольно-металлургический (Донбасс и Украина), Бакинский нефтедобывающий. Возникли крупные промышленные центры - Баку, Харьков, Юзовка, Горловка, Нарва, Лодзь. Значительные успехи сделало отечественное машиностроение. Крупными центрами транспортного машиностроения (паровозов, вагонов, пароходов) стали Сормово и Коломна. Центрами сельскохозяйственного машиностроения - Харьков, Одесса, Бердянск, Александровск, Елисаветград.

Промышленность развивалась не только в городах, но и в деревне, обеспечивая себя дешёвой рабочей силой. В 1879 г. в Европейской России в таких фабрично-заводских посёлках было занято 47% фабрично-заводского пролетариата, в 1890 - уже 51.5% от общего числа рабочих крупной промышленности. Число крупных предприятий с 1000 и более рабочих за период с 1886 по 1890 гг. выросло вдвое, число рабочих в них - вдвое, а сумма производства - впятеро. Россия отличалась наиболее высоким уровнем концентрации промышленности.

Основным источником формирования класса наёмных рабочих явилось разорённое крестьянство. В связи с процессом расслоения крестьянства, а также с ростом аграрного перенаселения деревня отпускала в город всё большее количество работников. Если в 60-х гг. ежегодно выдавалось около 1.3 млн. паспортов на отход, то в 90-х уже свыше 7 млн.

Процесс формирования промышленной буржуазии начался ещё в дореформенную эпоху. Социальной базой формирования русской промышленной буржуазии служили купечество, мещанство, но преимущественно зажиточное крестьянство. Известные династии русских фабрикантов - Гучковы, Коноваловы, Кокушкины, Кондрашовы, Гарелины, Зубковы, Морозовы, Прохоровы, Рябушинские - вышли из крестьян.

В 70-х - 80-х гг. XIX в. возникают организации буржуазии для защиты её интересов: в 1871 г. "Совет съезда горнопромышленников Юга России", в 1880 г. - "Совет съезда горнопромышленников Уральской горной области", в 1888 г. - "Совет съезда мукомолов" и "Совет съезда бакинских нефтепромышленников". В условиях сохранения самодержавия, то есть политической власти дворянства, позиции буржуазии в политической жизни были слабыми, несмотря на её возрастающую экономическую роль. Важными показателями капиталистического развития пореформенной России являлись увеличение удельного веса городского населения и изменение сословно-классовой структуры городов. С 1863 г. (первая перепись городов) до 1897 г. (первая всероссийская перепись населения) при общем ростенаселения в полтора раза (с 74 до 125 млн.) городское увеличилось в 2.5 раза (с 6.1 до 16.8 млн.),а удельный вес городских жителей среди населения страны вырос с 8 до 13.4%. В действительности индустриальное население превышало городское в полтора-два раза,так как городом считался по формально - юридическому принципу административный (уездный или губернский) центр.Поэтому официально городами не считались Юзовка с населением 20.4 тыс. жителей, Орехово - Зуево (25.5 тыс.), Ижевск (41 тыс.) и др. Официальная статистика насчитывала в 1897 г. 932 города. Особое значение как крупные промышленно-культурные центры имели Петербург и Москва. В 1897 г. в Петербурге проживало уже 1.3 млн., а в Москве - 1.04 млн.

Для пореформенной эпохи характерно было создание новой, капиталистической кредитной системы. Новые государственные и частные кредитные учреждения играли важную роль в финансировании развивавшейся промышленности, железнодорожного строительства, сельского хозяйства. В 1860 г. взамен упразднённых Заёмного и Коммерческого банков был создан Государственный банк, который получил право эмиссии денежных знаков. К 90-м годам Государственный банк уже имел 110 филиалов. Быстро развивались частные акционерные банки. первый возник в Петербурге в 1864 г. К середине 70-х гг. существовало уже свыше 40 коммерческих акционерных банков.

Большую роль в финансировании российского капитализма играл иностранный капитал, вторжение которого в российскую экономику особенно усилилось с 80-х гг. Привлекая иностранный капитал, царское правительство стремилось возместить недостаток отечественного. Преобладал капитал 4-х держав: Франции, Англии, Германии и Бельгии. Иностранный капитал способствовал индустриализации страны, но возрастала зависимость России от развитых государств, прежде всего от Франции, что впоследствии, в период первой мировой войны сослужило стране плохую службу.

Развитие капитализма в России характеризовалось рядомособенностей.:1) Для России были характерны чрезвычайно высокие темпы развития в пореформенный период. Они были выше, чем в соответствующий период в любой из развитых стран, в том числе в быстропрогрессировавшей Германии. Тем не менее первоначальная отсталость привела к тому, что по показателям на душу населения угля, например, добывалось в 2.5 раза меньше, чем в Германии, в 3 раза меньше, чем в США, в 5 раз - чем в Англии. И всё же нельзя забывать, что за 20 - 25 лет Россия проделала то, что Англия за 1.5 века, Франция за 100 лет, Германия - за полвека. К началу XX в. Россия по общему объёму промышленного производства вышла на 5 место в мире (после США, Германии, Англии и Франции). И всё же отставание было ещё слишком велико, чтобы стать равным партнёром в приближавшейся мировой войне за передел мира.2) Развитие промышленности было крайне неравномерным на громадных пространствах России. Современные промышленные районы соседствовали с отсталыми сельскохозяйственными. А такое соседство при сохранении остатков феодализма вплоть до 1917 г., при варварских способах хозяйствования и полурабских отношениях в деревне ( особенно в Закавказье, в Средней Азии) развращало российских промышленников и царское правительство, позволяя не искать современных форм урегулирования социальных конфликтов, новых форм организации труда. Это вело к нагнетанию социальной напряжённости в стране, что в конце концов вылилось в невиданные трагические потрясения начала XX века в России.3) Иная последовательность событий. На Западе промышленный переворот произошёл после урегулирования аграрных отношений. В России же, как было сказано выше, реформа проводилась "сверху", а незавершённость буржуазно-демократического переворота в 1861 г. сделала аграрный вопрос ключевым в буржуазном развитии страны. Сложившаяся в начале XX в. коренная потребность общественного развития заключалась в ликвидации крепостничества, помещичьего землевладения и служащего им государства. Государственную систему царизма можно было охарактеризовать как военно-феодальный империализм, противопоставляя его капиталистическому империализму. Он отличался тяжёлыми формами эксплуатации, в том числе трудящихся национальных окраин.4) Сжатые сроки капиталистического развития, вмешательство политической надстройки, сохранение пережитков феодализма привели к нарушению естественноисторической последовательности складывания форм капитала. Экономика носила многоукладный характер, который деформировал и усложнял развитие капитализма, вызывал острые социальные и экономические противоречия.5) В силу тех же феодальных пережитков российский капитализм не решил проблему благосостояния масс. Экономическое развитие строилось на разорении крестьянства и нищенском существовании рабочих. В начале XX в. Россия отставала от стран Запада в технико-экономическом, социальном и культурном отношениях.6) Значительная зависимость от иностранного капитала, на что Россия вынуждена была пойти с одной стороны для ускорения темпов развития, а с другой - для сохранения помещичьего землевладения, самодержавия и для подавления выступлений народных масс.

* * *
Таким образом, реформы, проведённые Александром II, были серьёзным политическим шагом, позволившим значительно ускорить темпы экономического развития России и сделать первые шаги по пути демократизации политической жизни общества. Однако эти решения были половинчатыми как по объективным причинам (невозможность мгновенного внедрения развитых капиталистических форм в экономику и политику), так и по субъективным (боязнь ослабления самодержавной власти).
Буржуазные реформы 60-70-х годов не могли быть решительными и последовательными потому, что господствующимклассом было феодальное дворянство, мало заинтересованное в буржуазных преобразованиях и своей замене.

Зависимость от иностранного капитала мешала экономической и политической самостоятельности России на международной арене, а феодальные пережитки в экономике не позволяли добиться современного уровня производительности труда и демократичных отношений между владельцами предприятий и рабочими.

Главный социально-экономический вопрос - о земле - был решён не в пользу самого многочисленного слоя производителей-крестьян. Ограбленные и разорённые массы крестьянства хлынули в города, обостряя до крайности противоречия между трудом и капиталом. Возникла революционная ситуация. Лозунг ликвидации помещичьего землевладения стал лозунгом последовавших затем трёх русских революций.


Дата добавления: 22.03.2001

Во второй половине 50-х годов XIX в. (период подготовки крестьянской реформы) в общественно-политической жизни России наметилось определенное сближение разных идейных направлений. Все общество понимало необходимость обновления страны. Оно подталкивало и стимулировало начавшуюся преобразовательную деятельность правительства. Однако процесс реализации реформы, ее итоги обострили и углубили идейно-политическое противостояние в обществе.

Причины подъема общественного движения Главная — сохранение старой социально-политической системы и в первую очередь самодержавного строя с его полицейским аппаратом, привилегированным положением дворянства, отсутствием демократических свобод. Не менее значимая причина — нерешенность аграрно-крестьянского вопроса, который оставался центральным в общественной жизни страны. Половинчатость реформ 60—70-х годов и колебания правительственного курса (то меры в сторону либерализации, то усиление репрессий) также активизировали общественное движение. Особой причиной были разнообразие и острота социальных противоречий. К прежним — между крестьянами и помещиками — добавились новые, вызываемые развитием капитализма, — между рабочими и предпринимателями, либеральной буржуазией и консервативным дворянством, между самодержавием и народами, входившими в состав Российской империи. Отличительной чертой общественной жизни России второй половины XIX в. было отсутствие мощных антиправительственных выступлений широких народных масс. Крестьянские волнения, вспыхнувшие после 1861 г., быстро сошли на нет, рабочее движение находилось в зачаточном состоянии. Народ сохранял царистские иллюзии. Политическую инертность проявляла и буржуазия. Все это давало почву для торжества воинствующего консерватизма и обусловливало крайне узкую социальную основу для деятельности революционеров. В пореформенный период окончательно оформились три направления в общественном движении — консерваторы, либералы и радикалы. У них были разные политические цели, организационные формы и методы борьбы, духовные и морально-этические позиции.

Консерваторы
Социальную основу этого направления составляло реакционное дворянство, духовенство, мещанство, купечество и значительная часть крестьянства. Консерватизм второй половины XIX в. остался в идеологических рамках теории «официальной народности». Самодержавие по-прежнему объявлялось важнейшим устоем государства, обеспечивающим величие и славу России. Православие провозглашалось основой духовной жизни народа и активно насаждалось. Народность означала единение царя с народом, что подразумевало отсутствие почвы для социальных конфликтов. В этом консерваторы видели своеобразие исторического пути России. Во внутриполитической области консерваторы боролись за незыблемость самодержавия, против проведения либеральных реформ 60—70-х годов, а в последующие десятилетия добивались ограничения их результатов. В экономической сфере они ратовали за неприкосновенность частной собственности, сохранение помещичьего землевладения и общины. В социальной области они настаивали на укреплении позиций дворянства — основы государства и сохранении сословного деления общества. Во внешней политике ими развивались идеи панславизма — единение славянских народов вокруг России. В духовной сфере представители консервативной интеллигенции отстаивали принципы патриархального образа жизни, религиозности, безусловного подчинения власти. Основной мишенью для их критики стала теория и практика нигилистов, отрицавших традиционные моральные принципы. (Ф. М. Достоевский в романе «Бесы» обнажил безнравственность их деятельности.) Идеологами консерваторов были К. П. Победоносцев, Д. А. Толстой, М. Н. Катков. Распространению их идей способствовали чиновничье-бюрократический аппарат, церковь и реакционная печать. М. Н. Катков в газете «Московские ведомости» подталкивал деятельность правительства в реакционном направлении, формулировал основные идеи консерватизма и формировал в этом духе общественное Консерваторы были охранителями-государственниками. Они отрицательно относились к любым массовым социальным действиям, ратуя за порядок, спокойствие и традиционность.

Либералы

Социальную основу либерального направления составляли обуржуазившиеся помещики, часть буржуазии и интеллигенции (ученые, писатели, журналисты, врачи и др.). Они отстаивали идею об общем с Западной Европой пути исторического развития России. Во внутриполитической области либералы настаивали на введении конституционных начал, демократических свобод и продолжении реформ. Они выступали за создание общероссийского выборного органа (Земского собора), расширение прав и функций местных органов самоуправления (земств). Политическим идеалом для них была Конституционная монархия. Либералы ратовали за сохранение сильной исполнительной власти, полагая ее необходимым фактором стабильности, призывали провести мероприятия, способствующие становлению в России правового государства и гражданского общества. В социально-экономической сфере они приветствовали развитие капитализма и свободы предпринимательства, выступали за сохранение частной собственности, понижение выкупных платежей. Требование ликвидировать сословные привилегии, признание неприкосновенности личности, ее права на свободное духовное развитие были основой их морально-этических взглядов. Либералы стояли за эволюционный путь развития, считая реформы главным методом социально-политической модернизации Poccии. Они были готовы к сотрудничеству с самодержавием. Поэтому их деятельность в основном состояла в подаче на имя царя «адресов» — ходатайств с предложением программы преобразований. Наиболее «левые» либералы иногда использовали конспиративные совещания своих сторонников. Идеологами либералов являлись ученые, публицисты, земские деятели (К. Д. Кавелин, Б. Н. Чичерин, В. А. Гольцев, Д. И Шаховской, Ф. И. Родичев, П. А. Долгоруков). Их организационной опорой были земства, журналы («Русская мысль», «Вестник Европы») и научные общества. Либералы не создали устойчивой и организационно оформленной оппозиции правительству. Особенности российского либерализма: его дворянский характер из-за политической слабости буржуазии и готовность к сближению с консерваторами. Их объединяла боязнь народного «бунта» и действий радикалов.

Радикалы

Представители этого направления развернули активную антиправительственную деятельность. В отличие от консерваторов и либералов они стремились к насильственным методам преобразования России и коренному переустройству общества (революционный путь). Во второй половине XIX в. радикалы не имели широкой социальной основы, хотя объективно они выражали интересы трудящихся (крестьян и рабочих). В их движении участвовали выходцы из разных слоев общества (разночинцы), посвятившие себя служению народу. Радикализм во многом провоцировался реакционной политикам правительства и условиями российской действительности: полицейский произвол, отсутствие свободы слова, собраний и организаций. Поэтому в самой России могли существовать только тайные организации. Теоретики радикалов, как правило, были вынуждены эмигрировать и действовать за границей. Это способствовало укреплению связей русского и западно-европейского революционных движений. В радикальном направлении второй половины XIX в. господствующее положение занимало течение, идейным основанием которого была теория особого, некапиталистического развития России и «общинного социализма». В истории движения радикалов второй половины XIX в. выделяются три этапа: 60-е годы — складывание революционно-демократической идеологии и создание тайных разночинских кружков; 70-е годы — оформление народнической доктрины, особый размах агитационной и террористической деятельности организаций революционных народников; 80—90-е годы — активизация либеральных народников и начало распространения марксизма, на основе которого были созданы первые социал-демократические группы; в середине 90-х годов — ослабление популярности народничества и непродолжительный период широкого увлечения марксистскими идеями демократически настроенной интеллигенцией. «Шестидесятники» Подъем крестьянского движения в 1861— 1862 гг. был ответом народа на несправедливость реформы 19 февраля. Это активизировало радикалов, которые надеялись на крестьянское восстание. В 60-е годы сложилось два центра радикального направления. Один — вокруг редакции «Колокола», издаваемого А. И. Герценом в Лондоне. Он пропагандировал свою теорию «общинного социализма» и резко критиковал грабительские условия освобождения крестьян. Второй центр возник в России вокруг редакции журнала «Современник». Его идеологом стал Н. Г. Чернышевский, кумир разночинной молодежи того времени. Он также критиковал правительство за сущность реформы, мечтал о социализме, но в отличие от А. И. Герцена видел необходимость использования Россией опыта европейской модели развития. В 1862 г. Н. Г. Чернышевский был арестован, приговорен к каторге и ссылке в Сибирь. Поэтому сам он не мог принимать активного участия в общественной борьбе, но на основе его идей в начале 60-х годов образовалось несколько тайных организаций. В них входили Н. А. и А. А. Серно-Соловьевичи, Г. Е. Благосветлов, Н. И. Утин и др. «Левые» радикалы поставили задачу подготовки народной революции и для этого развернули активную издательскую деятельность. В прокламациях «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон», «К молодому поколению», «Молодая Россия», «Что нужно делать войску?» и др. они разъясняли народу задачи предстоящей революции, обосновывали необходимость ликвидации самодержавия, демократического преобразования России, справедливого решения аграрного вопроса. «Земля и воля» (1861—1864) Своим программным документом землевольцы считали статью Н. П. Огарева «Что нужно народу?», опубликованную в июне 1861 г. в «Колоколе». Она предостерегала народ от преждевременных неподготовленных выступлений, призывала к объединению всех революционных сил. В качестве главных требований выдвигались передача земли крестьянам, развитие местного самоуправления и подготовка к будущим активным действиям для преобразования страны. «Земля и воля» была первой крупной революционно-демократической организацией. В нее входило несколько сотен членов из разных, социальных слоев: чиновники, офицеры, литераторы, студенты. Организацию возглавлял Русский центральный народный комитет. Отделения общества были созданы в Петербурге, Москве, Твери, Казани, Нижнем Новгороде, Харькове и других городах. В конце 1862 г. к «Земле и воле» примкнула русская военно-революционная организация, созданная в Царстве Польском. Первые тайные организации просуществовали недолго Спад крестьянского движения, поражение восстания в Царстве Польском (1863), усиление полицейского режима — все это привело к их самороспуску или разгрому. Одни участники организаций были арестованы, другие эмигрировали. Правительству удалось отбить нагиск радикалов первой половины 60-х годов. В общественном мнении наметился резкий поворот против радикалов и их революционных устремлений. Многие общественные деятели, прежде стоявшие на демократических или либеральных позициях, перешли в лагерь консерваторов (М. Н. Катков и др.). Во второй половине 60-х годов вновь возникли тайные кружки. Их члены сохранили идейное наследие Н. Г. Чернышевского, но, разуверившись в возможности народной революции в России, перешли к узко заговорщической и террористической тактике. Свои высокие нравственные идеалы они пытались воплотить безнравственными средствами. В 1866 г. член кружка Н. А. Ишутина Д. В. Каракозова совершил неудачное покушение на царя Александра II. В 1869 г. учитель С. Г. Нечаев и журналист П. Н. Ткачев создали в Петербурге организацию, призывавшую студенческую молодежь готовить восстание и использовать любые средства в борьбе с правительством. После разгрома кружка С. Г. Нечаев на время уехал зет границу, но уже осенью 1869 г. вернулся и основал в Москве организацию «Народная расправа». Он отличался крайним политическим авантюризмом, требовал от участников беспрекословного подчинения. За несогласие с методами С. Г. Нечаева студент И. И. Иванов был ложно обвинен в предательстве и убит. Полиция разгромила организацию. С. Г. Нечаев скрылся в Швейцарию, он был выдан как уголовный преступник. Правительство использовало судебный процесс против него для дискредитации революционеров. «Нечаевщина» на некоторое время стала серьезным уроком для следующих поколений революционеров, предостерегая их от неограниченного централизма. На рубеже 60—70-х годов, во многом на основе идей А. И. Герцена и Н. Г. Чернышевского, оформилась народническая идеология. Она стала весьма популярной у демократически настроенных интеллигентов последней трети XIX в., считавших своим долгом служение народу. Среди народников сложилось два направления: революционное и либеральное. Революционные народники Основные идеи революционных народников: капитализм в России насаждается «сверху» и на русском почве не имеет социальных корней; будущее страны — в общинном социализме, так как крестьяне могут воспринять социалистические идеи; преобразования должны осуществляться революционным методом, силами крестьянства, руководимого организацией революционеров. Их идеологами — М. А. Бакуниным, П. Л. Лавровым и П. Н. Ткачевым — были разработаны теоретические основы трех течений революционного народничества—бунтарского (анархического), пропагандистского и заговорщического. М. А. Бакунин считал, что русский крестьянин по своей природе бунтарь и готов к революции. Поэтому задача интеллигенции — идти в народ и разжигать всероссийский бунт. Рассматривая государство как инструмент несправедливости и угнетения, он призывал к его уничтожению и созданию федерации самоуправляемых свободных общин. Эта идея стала основой теории анархизма. П. Л. Лавров не считал народ готовым к революции. Поэтому основное внимание он придавал пропаганде с целью подготовки крестьянства. «Разбудить» крестьян должны были «критически мыслящие личности» — передовая часть интеллигенции. П. Н. Ткачев, так же как и П. Л. Лавров, не считал крестьянина готовым к революции. В то же время он называл русский народ «коммунистом но инстинкту», которого не надо учить социализму. По его мнению, узкая группа заговорщиков (профессиональные революционеры), захватив государственную власть, быстро вовлечет народ в социалистическое переустройство. В 1874 г., опираясь на идеи М. А. Бакунина, более 1000 молодых революционеров предприняли массовое «хождение в народ», надеясь поднять крестьян на восстание. Результаты были ничтожны. Народники столкнулись с царистскими иллюзиями и собственнической психологией крестьян. Движение было разгромлено, агитаторы арестованы. «Земля и воля» (1876—1879) В 1876 г. уцелевшие участники «хождения в народ» образовали новую тайную организацию, с 1878 г. принявшую название «Земля и воля». Ее программа предусматривала осуществление социалистической революции путем свержения самодержавия, передачу всей земли крестьянам и введение «мирского самоуправления» в деревне и городах. Во главе организации стояли Г. В. Плеханов, А. Д. Михайлов, С. М. Кравчинский, Н. А. Морозов, В. Н. Фигнер и др. Было осуществлено второе «хождение в народ» — с целью длительной агитации среди крестьян. Землевольцы также занимались агитацией рабочих и солдат, помогли организовать несколько стачек. К 1876 г. при участии «Земли и воли» в Петербурге на площади перед Казанским собором была проведена первая в России политическая демонстрация. Перед собравшимися выступил Г. В. Плеханов, призвавший бороться за землю и волю для крестьян и рабочих. Полиция разогнала демонстрацию, многие се участники были ранены. Арестованных приговорили к каторге или ссылке. Г. В. Плеханову удалось скрыться от полиции. В 1878 г. В. И. Засулич совершила покушение на петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова и ранила его. Однако настроение общества и обстоятельства дела были таковы, что суд присяжных оправдал ее, а Ф. Ф. Трепов был вынужден уйти в отставку. Часть народников вновь вернулась к идее необходимости террористической борьбы. К этому их побуждали и правительственные репрессии, и жажда активной деятельности. Споры по тактическим и программным вопросам привели к расколу «Земли и воли». «Черный передел» В 1879 г. часть землевольцев (Г. В. Плеханов, В. И. Засулич, Л. Г. Дейч, П. Б. Аксельрод) образовали организацию «Черный передел» (1879—1881). Они сохранили верность основным программным принципам «Земли и золи» и агитационно-пропагандистским методам деятельности. «Народная воля» В том же году другая часть землевольцев создала организацию «Народная воля» (1879—1881). Ее возглавили A. И. Желябов, А. Д. Михайлов, С. Л. Перовская, Н. А. Морозов, B. Н. Фигнер и др. Они входили в Исполнительный комитет — центр и главный штаб организации. Программа народовольцев отражала их разочарование в революционном потенциале крестьянских масс. Они считали, что народ задавлен и доведен до рабского состояния царским правительством. Поэтому своей главной задачей они полагали борьбу с государством. Программные требования народовольцев включали: подготовку политического переворота и свержение самодержавия; созыв Учредительного собрания и установление в стране демократического строя; уничтожение частной собственности, передачу земли крестьянам, фабрик — рабочим. (Многие программные положения народовольцев восприняли на рубеже XIX—XX вв. их последователи — партия социалистов-революционеров.) Народовольцы провели ряд террористических акций против представителей царской администрации, но главной своей целью считали убийство царя. Они предполагали, что это вызовет политический кризис в стране и всенародное восстание. Однако в ответ на террор правительство усилило репрессии. Большинство народовольцев было арестовано. Оставшаяся на свободе С. Л. Перовская организовала покушение на царя. 1 марта 1881 г. Александр II был смертельно ранен и через несколько часов скончался. Этот акт не оправдал ожиданий народников. Он еще раз подтвердил неэффективность террористических методов борьбы, привел к усилению реакции и полицейского произвола в стране. В целом деятельность народовольцев в значительной степени затормозила возможность эволюционного преобразования России. Либеральные народники Это направление, разделяя идею революционных народников об особом, некапиталистическом пути развития России, отличалось от них неприятием насильственных методов борьбы. Народники-либералы не играли заметной роли в общественном движении 70-х годов. В 80—90-е годы их влияние возросло. Это было связано с потерей авторитета революционных народников в радикальных кругах из-за разочарования в террористических методах борьбы. Либеральные народники выражали интересы крестьян, требовали уничтожения остатков крепостничества, ликвидации помещичьего землевладения и недопущения в Россию «язв» капитализма. Они призывали к проведению реформ для постепенного улучшения жизни народа. Основным направлением своей деятельности они избрали культурно-просветительскую работу среди населения (теория «малых дел»), С этой целью они использовали печатные органы (журнал «Русское богатство»), земства и различные общественные организации. Идеологами либеральных народников были Н. К. Михайловский, Н. Ф. Даниельсон, В. П. Воронцов. Радикалы в 80—90-х годах XIX в. В этот период в радикальном движении произошли коренные изменения. Революционные народники потеряли свою роль главной антиправительственной силы. На них обрушились мощные репрессии, от которых они не смогли оправиться. Многие активные участники движения 70-х годов разочаровались в революционном потенциале крестьянства. В связи с этим радикальное движение раскололось на два противостоящих и даже враждебных друг другу лагеря. Первый сохранил приверженность идее крестьянского социализма, второй увидел в пролетариате главную силу общественного прогресса. Группа «Освобождение труда» Бывшие активные участники «Черного передела» Г. В. Плеханов, В. И. Засулич, Л. Г. Дейч и В. Н. Игнатов обратились к марксизму. В этой западно-европейской теории, созданной К. Марксом и Ф. Энгельсом в середине XIX в., их привлекла идея достижения социализма путем пролетарской революции. В 1883 г. в Женеве была образована группа «Освобождение труда». Ее программа: полный разрыв с народничеством и народнической идеологией; пропаганда марксизма; борьба с самодержавием; создание рабочей партии. Важнейшим условием социального прогресса в России они считали буржуазно-демократическую революцию, движущей силой которой будут городская буржуазия и пролетариат. Крестьянство они рассматривали как реакционную силу общества, как политический антипод пролетариату. Пропагандируя марксизм в русской революционной среде, они развернули резкую критику народнической теории об особом некапиталистическом пути развития России. Группа «Освобождение труда» действовала за границей и не была связана с возникавшим в России рабочим движением. В самой России в 1883—1892 гг. образовалось несколько марксистских кружков (Д. И. Благоева, Н, Е. Федосеева, М. И. Бруснева и др.). Свою задачу они видели в изучении марксизма и пропаганде его среди рабочих, студентов и мелких служащих. Однако и они были оторваны от рабочего движения. Идейно-теоретическая деятельность группы «Освобождение труда» за рубежом и марксистских кружков в России подготавливали почву для возникновения российской политической партии рабочего класса. Организации рабочих Рабочее движение в 70—80-х годах развивалось стихийно и неорганизованно. Рабочие выдвигали лишь экономические требования — повышение заработной платы, сокращение рабочего дня, отмена штрафов. В отличие от Западной Европы русские рабочие не имели ни собственных политических организаций, ни профессиональных союзов. «Южно-российский рабочий союз» (1875) и «Северный союз русских рабочих» (1878—1880) не сумели возглавить борьбу пролетариата и придать ей политический характер. Наиболее крупным событием стала забастовка на Никольской мануфактуре фабриканта Т. С. Морозова в Орехово-Зуеве в 1885 г. (Морозовская стачка). Рабочие впервые потребовали государственного вмешательства в их отношения с фабрикантами. В результате был издан закон 1886 г. о порядке найма и увольнения, упорядочении штрафов и выплаты заработной платы. Был введен институт фабричных инспекторов, обязанных следить за выполнением закона. В то же время закон усилил уголовную ответственность рабочих за участие в стачках. Отныне правительство не могло не считаться с так называемым рабочим вопросом, который постепенно приобретал такую же остроту, как и аграрно-крестьянский. «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» В 90-е годы XIX в. в России наметился промышленный подъем. Это способствовало увеличению численности рабочего класса и созданию более благоприятных условий для его борьбы. Начались забастовки рабочих, занятых в разных отраслях: текстильщиков, горняков, литейщиков, железнодорожников. Стачки в Петербурге, Москве, на Урале, в других районах страны сохраняли экономический и стихийный характер, но становились более массовыми по количеству участников. В 1895 г. в Петербурге разрозненные марксистские кружки объединились в новую организацию — «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Его создателями были В. И. Ульянов (Ленин), Ю. О. Цедербаум (Л. Мартов) и др. Аналогичные организации были созданы в Москве, Екатеринославе, Иваново-Вознесенске и Киеве. Они попытались встать во главе стачечного движения, издавали листовки и направляли пропагандистов в рабочие кружки для распространения марксизма среди пролетариата. Под влиянием «Союза борьбы» в Петербурге начались стачки текстильщиков, металлистов, работников писчебумажной фабрики, сахарного и других заводов. Забастовщики требовали сократить продолжительность рабочего дня до 10,5 ч, повысить расценки, своевременно выплачивать заработную плату. Упорная борьба рабочих летом 1896 и зимой 1897 г., с одной стороны, заставила правительство пойти на уступки: был издан закон о сокращении рабочего дня до 11,5 ч. С другой — оно обрушило репрессии на марксистские и рабочие организации, часть членов которых сослали в Сибирь. Среди оставшихся на свободе социал-демократов во второй половине 90-х годов начал распространяться «легальный марксизм». П. Б. Струве, М. И. Туган-Барановский и др., признавая некоторые положения марксизма, отстаивали тезис об исторической неизбежности к незыблемости капитализма, критиковали либеральных народников, доказывали закономерность и прогрессивность развития капитализма в России. Они выступали за реформистский путь преобразования страны в демократическом направлении.

Как в имперской России чиновники становились миллионерами
Война, строительство железных дорог и других инфраструктурных проектов — на этих темах чиновники становились миллионерами еще в имперской России. Попытка Николая I покончить с мздоимством полностью провалилась — император и сам не смог наказать коррупционеров, а при его наследниках воровство расцвело еще больше

Олег Шама

Чиновничье воровство, “кормление” государственных людей — одна из основных традиций Российской империи. Ее масштаб в полной мере показывает история, произошедшая с императором Николаем I. В 1854 году он поручил генерал-адъютанту Илье Фролову с помощью Третьего отделения, тайной полиции того времени, узнать, кто из губернаторов не берет взяток. Оказалось, что из 56 имеющихся на тот момент чиновников этого уровня лишь двое не были замечены во мздоимстве — губернаторы киевский Иван Фундуклей и ковенский Афанасий Радищев. По этому поводу царь заметил: “Что не берет взяток Фундуклей — это понятно, потому что он очень богат. Ну, а если не берет их Радищев, значит, он чересчур честен”.

Больше всего гражданские чиновники империи наживались на государственных строительных проектах. А российский генералитет сколачивал свое состояние на войнах. И все попытки изменить подобное положение дел заканчивались ничем: борьба с коррупцией в империи начиналась и заканчивалась на мелких служащих. Высокопоставленные же чиновники всегда выходили сухими из воды. А все потому, что прежде чем поступить на денежную должность, они обзаводились связями в Петербурге. Случалось, что коррупционеров поддерживали даже люди, входившие в близкое окружение императора.

ВЕКОВОЙ ОБЫЧАЙ
В 1836 году состоялась премьера комедия Николая Гоголя Ревизор, которая ярко демонстрировала нравы, царившие в среде госслужащих того времени. Для России эта премьера стала большим событием: прежде тема взяточничества в империи была под запретом. Но в тот момент император Николай I впервые в российской истории всерьез взялся за искоренение мздоимства. Он даже изволил явиться на первую петербургскую постановку пьесы, а по завершении спектакля похвалил Гоголя: “Всем досталось. А мне больше всех”. Спустя же несколько недель велел переписать комедию анонимному автору так, чтобы она заканчивалась судом над взяточниками.

Император с помощью тайной полиции серьезно взялся за коррупционеров. Однако его усилия не превратились в системную борьбу с коррупцией, а приносили лишь периодические успехи. Сенатор Константин Фишер писал о Николае I: “Канцелярская наглость составляла исстари хроническую язву России. При Николае эта наглость стала принимать правильные формы, несмотря на строгость императора. Прежде наглость действовала посредством нарушения законов, теперь она стала чертить законы, способствующие воровству. Николай Павлович служил России добросовестно, но ошибался в системе и был обманываем с отвратительным цинизмом”.

Император учредил регулярные ревизии в губернских и уездных городах. Оказалось, например, что в столице ни одна касса в госучреждениях никогда не проверялась. Тогда же в судах насчитали 2 млн дел, связанных со злоупотреблениями, а в тюрьмах за подобные преступления сидел ничтожно малый процент казнокрадов. Срок в исправительных арестантских заведениях присуждался не выше 5–6 лет. В 1847 году число чиновников государственной службы, судимых в палатах Уголовного суда за мздоимство, составляло 220 человек, в 1883‑м эта цифра увеличилась до 303, а к 1913‑му достигла 1.071.

Чиновники высшего эшелона отделывались увольнением с должности. Александр Политковский, руководивший инвалидным фондом, умудрился присвоить 1,2 млн руб., выделяемых на пенсии и лечение ветеранов войны с Наполеоном. Узнав об этом, Николай I пришел в ярость и велел отдать под суд злоумышленника, но тот скоропостижно скончался.

Казнокрадство процветало и после смерти самого Николая I в 1855 году. Однако лишь самые вопиющие случаи воровства имели последствия для нечистых на руку чиновников, да и то, как правило, ограничивались отставкой. Так, в конце XIX века министр финансов Иван Вышнеградский уволил сотрудника своего министерства Илью Циона за то, что тот получил комиссию в 200 тыс. руб. от иностранных банкиров при размещении очередного государственного займа. А в 1892 году император Александр III уволил Александра Абазу, председателя комитета финансов,— последний, располагая инсайдерской информацией о намерении государства понизить курс рубля, пустился в массированные спекуляции, на которых нажил 900 тыс. руб. Еще через два года уже новый царь Николай II отправил в отставку министра путей сообщения Аполлона Кривошеина, которого государственный контролер уличил в целом букете преступлений: попытках брать взятки при заключении государственных контрактов, проведении одной из веток дороги через земли самого министра (с их выкупом за госсчет) и в продаже леса из своих имений государству по завышенным ценам.

МАТЬ РОДНА
Настоящим клондайком для казнокрадов являлась армия, особенно во время войны. Генерал Иван Вдовиченко в Записках о Крымской войне указывал: “Полковые и батарейные командиры в прошлую кампанию в 1853 году в княжествах придунайских так набили себе карманы и [оторвали] порядочные куши, о чем, когда узнал князь Александр Горчаков [канцлер], хотел назначить следствие. Насилу его отговорили приближенные, что так водилось всегда”.

Куда большие хищения случались во время Русско-турецкой войны 1877–78 годов. Тогда основные сражения проходили на территории Румынии и Болгарии, где дела с железнодорожным транспортом обстояли неважно. Подряд на поставки продовольствия войскам отдали одесской фирме Грегер, Горовиц, Коган и Ко. Торговцы, получив громадные деньги из госбюджета России, открыли контору по снабжению армии в Бухаресте. Но уже к августу 1877 года прекратили платежи — румынские власти признали одесситов банкротами с долгом в 26 млн франков. Оказалось, что коммерсанты, покрываемые генералитетом, поставляли в армию либо испорченные, либо фальсифицированные продукты, вызывая массовые заболевания среди бойцов. Сумма украденного превысила 12 млн золотых рублей.

Насилу канцлера отговорили приближенные, что так водилось всегда
Генерал Вдовиченко —
о кражах в армии во время Крымской войны
В тот период отметился также бизнесмен из Николаева Маркус Варшавский. Ему удалось выбить подряд на снабжение лазаретов действующей армии медикаментами. Через две недели госпитали получили все необходимые препараты. Но антисептические мази не могли остановить воспалительные процессы, жаропонижающие микстуры не сбивали температуру, сернокислый хинин был не темно-коричневого, а розового цвета. Смертность раненых в полевых лазаретах превысила допустимый порог — около 7 тыс. человек.

Созданная по этому поводу аудиторская комиссия обнаружила: компания Варшавского поставляла в армию исключительно фальсифицированные медикаменты. Сумма украденных средств превысила 2 млн золотых рублей из 3,5 млн, выданных подрядчику.

Варшавского арестовали и до суда поместили в одесскую тюрьму, где он провел всего три недели. Оказалось, что за заключением контрактов стояло окружение Николая Николаевича, брата тогдашнего императора Александра II. В итоге коммерсанта не только выпустили на волю, но также компенсировали ему убытки за два потопленных корабля, заплатили страховку в 800 тыс. руб. и даже наградили именной медалью За радение к победе русских войск.

ЖЕМЧУЖИНА У МОРЯ
Во второй половине XIX века начала застраиваться Одесса. В ту пору ко многим проектам по развитию инфраструктуры города приложился успешный предприниматель Николай Новосельский. В 1861 году он получил из казны 500 тыс. руб. для углубления и расширения акватории местного порта. Этих денег ему не хватило, и за несколько следующих лет бизнесмен потребовал еще 4,5 млн руб. Это притом что годовой бюджет Российской империи на тот момент колебался в пределах 50 млн руб.

Одесситы сейчас вспоминают о Новосельском с почитанием. Когда в 1868 году он стал городским головой, то взялся за проведение водопровода и канализации, что вскоре привело к международному скандалу. Подрядчиком строительства водопровода муниципальные власти определили петербургского купца Вильгельма Швабена, а инвестором — англичанина Джона Моора. В декабре 1870 года те заключили с одесской думой контракт на сооружение Одесско-Днестровского водопровода и снабжении жителей города водой в течение 49 лет. Контрактом предусматривалось создание Швабеном и Моором в Лондоне Акционерного общества одесских водопроводов, которое брало на себя строительство и финансирование проекта. А построенная ими система водоснабжения переходила в управление их компании, которая получала хороший доход от продажи воды для нужд одесситов. По истечении же вышеуказанного срока она должна была передать водопровод в собственность города.

Через три года британская газета Hour опубликовала расследование о том, что Новосельский получил крупную взятку от Моора с тем, чтобы проект достался именно ему. Гласный (депутат) думы Пашков, прибыв 7 апреля 1878 года в контору водопроводного агентства в Одессе, прилюдно заявил: “Дела водопроводного общества будут плохи до тех пор, покуда агентство будет давать Новосельскому взятки”.

Одесские историки Сергей Решетов и Лариса Ижик пишут, что концессия водопровода была вскоре перепродана за баснословно высокую сумму. На этой сделке поживились сперва одесские аферисты, выманив у предпринимателей в виде комиссионных сотни тысяч. Гласный городской думы Гурович заработал, например, 180 тыс. руб. “Затем сами концессионеры передали свои права английской компании, показав последней липовую доходность водопровода, и продали концессию по такой цене, что водопроводное общество и поныне еще не получает с водопровода 5% на свои паи”,— писал в 1894 году одесский издатель Николай Федоров.

Однако у мэра был серьезный поручитель — одесский генерал-губернатор Павел Коцебу. Герой Крымской войны, он получил в награду от царя золотую саблю с бриллиантами. Его слово весило куда больше, чем статья британских журналистов. Да и сам император был благосклонен к Новосельскому.

А водопровод пришлось выкупать в собственность города за огромные деньги следующему мэру Одессы — Григорию Маразли

"Бизнес" княгини Екатерины Михайловны Юрьевской

18 дек, 2011 at 3:41 PM
Ретро
Я давно хотела написать этот пост. Как только прочла это в книге Игорь Зимин. Царские деньги. Доходы и расходы Дома Романовых.

До отмены крепостного права высшее сановное и дворянское общество бизнесом занималось редко. Да и зачем, когда богатства прирастали имениями и хозяйствами. Не многие имели заводики и производства.
К XIX в. сложился порядок, по которому для дворян, активно занимавшихся частнопредпринимательской деятельностью, доступ в придворный штат был полностью закрыт. В свою очередь, потомственные дворяне, занимавшие крупные придворные должности, считали занятие коммерцией для себя делом если не постыдным, то мало достойным. Такая ситуация в целом сохранялась вплоть до отмены крепостного права.

После отмены крепостного права в 1861 г. ситуация начала быстро меняться. Стремительная капитализация страны, со всеми ее моральными и материальными издержками, не могла не пошатнуть привычные стереотипы. Люди становились свидетелями того, как миллионы делались буквально «из воздуха», а многие придворные аристократ все больше отягощались многочисленными долгами.

Активно «продавалось», например, влияние на императора Александра II. Так, по устойчивым слухам, морганатическая жена Александра II Е.М. Долгорукова (кн. Юрьевская) беззастенчиво пробивала, за солидные комиссионные, выгодные для предпринимателей коммерческие проекты.




Вот пример ее бизнеса №1:

Очень красочное и достоверное в деталях описание придворных «гешефтов» содержится в воспоминаниях А. Богданович. Она там ссылается на рассказ князя А. Барятинского.

"Поскольку решения о распределении концессий принималось «на самом верху», то предпринимателям были жизненно необходимы люди со связями при Императорском дворе для лоббирования их интересов. Таким лоббистом известного предпринимателя К.Ф. фон Мекка и стал князь А.И. Барятинский. В это время велась борьба за концессии на строительство Севастопольской и Конотопской железных дорог. В борьбе за концессии схватились не только предпринимали, но и их высокие покровители, рассчитывавшие на соответствующие «откаты». Соперником фон Мекка был предприниматель Н.И. Ефимович, которого поддерживали «либо принц Гессенский, либо Долгорукова». Располагая этими сведениями, фон Мекк отправил кн. Барятинского в Германию на курорт Эмс, где находилась кн. Долгорукова, поскольку там же проходил курс лечения водами Александр II. В силу ряда причин «выйти» на Долгорукову князю не удалось, но случайно в поезде он встретил проигравшуюся в казино графиню Гендрикову, подругу девицы Шебеко, которая «представляла» финансовые интересы княжны Е.М. Долгоруковой. Князь Барятинский прямо предложил проигравшейся графине деньги за устройство свидания с Долгоруковой: «Говорю вам прямо, мне нужно побеседовать с нею об одном предприятии, в котором я принимаю живейшее участие». Графиня немедленно сориентировалась и заявила, что «Долгорукова ничего не смыслит, всеми делами такого рода – к чему таиться – орудует моя belle-souer… Шебеко», и обещала Барятинскому устроить свидание.

Когда свидание состоялось, то князь Барятинский был поражен деловой хваткой девицы Шебеко: «Много я видал на своем веку отчаянных баб, но такой еще не случалось мне встречать». Объяснив ей суть дела и узнав, что близкие к Долгоруковой лица действительно поддерживают Ефимовича, князь приступил к переговорам: «Можете ходатайствовать о дороге Севастопольской, – сказала m-me Шебеко, – но Конотопскую мы вам не уступим». Барятинский предложил Шебеко деньги, и та немедленно оценила свои услуги в полтора миллиона рублей. Эта цифра, приводимая мемуаристом, показывает уровень взяток, бытовавших при Императорском дворе во времена Александра II. Князь Барятинский был весьма озадачен названной суммой, поскольку у него были полномочия не превышать сумму в 700 000 руб., но «Шебеко не хотела об этом и слышать». На том «переговорщики» и расстались. Однако через несколько дней Шебеко сама вышла на Барятинского и согласилась взять предложенные 700 тыс. рублей, но с тем условием, чтобы фон Мекк немедленно, прежде чем состоится решение по Конотопской дороге, выдал ей вексель на всю эту сумму на имя брата княжны Долгоруковой. Барятинский проконсультировался с сопровождавшими его агентами фон Мекка, и те не согласились с предложенным вариантом, поскольку, по их мнению, «партия княжны Долгоруковой только хотела усыпить нас, а в сущности не думала нарушить свою сделку с Ефимовичем». В 1990-х гг. это называлось «кинуть», и за такое «кидалово» людей убивали. Люди фон Мекка посчитали и, видимо, не без оснований, что гражданская жена российского императора Александра II княжна Е.М. Долгорукова, точнее ее окружение, может их банально «кинуть» на 700 000 руб., и на предложенную сделку не пошли.




Тем не менее переговоры с Шебеко продолжились в Петербурге. В них участвовали кн. Барятинский, фон Мекк, двое его агентов и «девица Шебеко». Весьма характерное «соотношение сил», наглядно демонстрирующее бизнес-потенциал «девицы Шебеко». В ходе переговоров Шебеко получила телеграмму и показала ее Барятинскому: «X. нам сказал, что Мекк человек ненадежный; гарантии необходимы». Эту телеграмму показали фон Мекку. Он вспылил и потребовал назвать имя этого «X.». На это требование Шебеко «отвечала весьма спокойно… Государь». Барятинский не поверил: «Я заметил Шебеко, что как генерал-адъютант не позволю кому бы то ни было вмешивать его имя в наши дрязги и глубоко возмущен её выходкой». Совещание было немедленно прервано. Следует заметить, что по законам Российской империи, прямое упоминание имени Александра II в данном контексте было делом подсудным.

Вскоре состоялось совещание Комитета министров, на котором было принято решение в пользу фон Мекка. На министров давили, однако они провели более выгодный для страны вариант и твердо стояли на своем. Только поэтому не прошла интрига «долгоруковской» партии. Но самым поразительным в этой истории то, что после получения фон Мекком концессии на строительство железной дороги к нему тотчас же явилась бой-баба Шебеко – за деньгами! Мекк денег не дал. Судя по тому, что инженер путей сообщения и предприниматель Карл Федорович фон Мекк умер в 1875 г., описанные «деловые» нравы сложились при Императорском дворе уже в первой половине 1870-х гг.

Из этого эпизода следует, что император Александр II был «в курсе» многомиллионных взяток среди своего ближайшего окружения. Коррупция при Императорском дворе «позднего» Александра II стала самым обычным делом. Мемуарист упоминает, что ему «не раз случалось… слышать, что сам император Александр Николаевич находил вполне естественным, что люди к нему близкие на его глазах обогащались с помощью разных концессий и т. п., – если не одни, так другие, почему же не те, кому он благоволил?»803 и добавляет, что всесильный шеф жандармов, имевший серьезное влияние на царя, П.А. Шувалов, которого называли «Петром IV», лишился своей должности и был отправлен послом в Лондон именно потому, что пытался бороться с коррупцией при Императорском дворе, символом которой стала княжна Е.М. Долгорукова."




Вот тут еще подробно описан этот эпизод с фон Мекком и т.д.

И второй вариант ее "бизнеса", которым она успешно занималась до Революции:

"Николаю II приходилось платить и «по старым счетам». Причем счетам своего деда – императора Александра II. Дело в том, что морганатическая жена Александра II, светлейшая княгиня Е.М. Юрьевская, все царствование Александра III тихо «просидела» в Ницце, потихоньку проматывая в различных денежных аферах 3 000 000 руб., полученные по завещанию Александра II. Когда в октябре 1894 г. императором стал Николай II, светлейшая вдова немедленно развернула широкомасштабные боевые действия против Кабинета, выбивая для себя дополнительные бонусы. При этом она постоянно апеллировала к благородству внука «своего царственного Деда». В результате Николай II пошел на пересмотр сумм негласных выплат княгине Е.М. Юрьевской.

Это действительно старая история, корнями уходившая в 1880-е гг.
Весной 1881 г., после трагической гибели от рук террористов Александра II, когда на Александра III обрушилось множество проблем, ему приходилось еще и решать «проблему Долгоруковой».




Судя по всему, скандальная княгиня Юрьевская, отъехавшая из России в Ниццу в начале 1882 г., поставила ценой своего отъезда ряд условий. Состоялись буквально «высочайшие торги». Конечно, император сам этим не занимался, для решения подобных ситуаций привлекались министр Императорского двора граф И.И. Воронцов-Дашков (с августа 1881 г.) и управляющий Кабинетом Е.И.В. В результате переговоров княгиня Юрьевская кроме 3 млн руб., полученных по завещанию от Александра II, получила еще и ежегодную ренту в 100 000 руб. на себя и 100 000 руб. на своих детей. Содержание княгине отпускалось «по третям года вперед» и переводилось в «Банкирский дом Лампе и К0».649 На что последовало негласное высочайшее повеление 30 апреля 1881 г. ...

Далее, в обмен на право проживания в Зимнем дворце, дарованное княгине Юрьевской по завещанию Александра II (Александр III согласиться с этим категорически не мог), ей был подарен дом в Петербурге, оцениваемый в 1900-х гг. в 1,5–2 млн руб. Кроме этого, по условиям соглашения, детям княгини Юрьевской по достижении совершеннолетия из средств Кабинета следовали ежегодные секретные «выдачи». Так, сын Александра II от второго брака светлейший князь Георгий Александрович Юрьевский ежегодно получал по 40 000 руб., они отпускалось помесячно, по 3333 руб. 33 коп., и также переводилось в «Банкирский дом Лампе и К°». Не забыли и о его сестрах.651 Совершенно очевидно, что Александр III предпочел откупиться, лишь бы удалить из страны свою молодую и скандальную «маму».

Только по завершении этих «торгов» княгиня Юрьевская согласилась уехать из России. Она поселилась на собственной даче в Ницце, где всегда бывало много русских. Негласные выплаты из средств Кабинета регулярно поступали на счет княгини и, судя по тому, что княгиня Юрьевская некоторое время вела себя достаточно «тихо», она соблюдала свою часть соглашения.




Прожила она «тихо» во Франции до 1900 г. После этого начала буквально терроризировать императора Николая II и министра Императорского двора В.Б. Фредерикса бесконечными просьбами о денежной помощи. Любопытно то, что «девица Шебеко», выбивавшая «откаты» из предпринимателей для Е.М. Долгоруковой в 1870-х гг., продолжала оставаться главным мозгом финансовых махинаций, в которые она втягивала светлейшую княгиню Юрьевскую.

Весной 1900 г. Е.М. Юрьевская написала письмо на имя Николая II, с просьбой вновь оказать ей материальную поддержку. Это письмо было вызвано тем, что дети у княгини выросли и расходы их соответственно тоже возросли. Кроме этого, сын княгини Георгий Александрович, сын Александра II и, следовательно, дядя Николая II, жил, как водится, не по средствам и просил своего «племянника-императора» оплатить его долги. Юрьевская просила выделить и себе единовременную крупную сумму. Николая II это совершенно не устраивало, поскольку за просьбой могла последовать следующая, а ему хотелось «закрыть проблему». Закрыть совсем. Император прекрасно знал, что Юрьевская получила по завещанию Александра III более 3 млн руб. и имела в России солидную собственность.

На протяжении лета 1900 г. Министерство двора решало этот вопрос и, наконец, в августе 1900 г. министр Императорского двора В.Б. Фредерике отправил Е.М. Юрьевской письмо с перечислением жестких условий, на которых Николай II соглашался увеличить ежегодную секретную пенсию морганатической жене своего деда.




Главные требования императора сводились к следующему: во-первых, княгиня должна положить в Государственный банк неприкосновенный капитал в 1 000 000 руб. Также высказывалось настоятельное пожелание, чтобы княгиня «в самое непродолжительное время» довела этот неприкосновенный капитал до 2 000 000 руб. Зная, что у княгини нет такой суммы, ей предлагалось продать свой дом в Петербурге «на Гагаринской ул., 3» и вырученные деньги внести в банк.

Во-вторых, император, увеличивая ежегодную пенсию Юрьевской со 100 000 до 200 000 руб. и считая, что семья княгини обеспечена достаточно, предупреждал, что впредь любые обращения князя Г.А. Юрьевского «об уплате его долгов, таковые, безусловно, и при каких бы то ни было условиях Государем Императором будут оставлены без удовлетворения».



В-третьих, император выражал надежду, что сама княгиня и ее дети будут жить «соответственно получаемым им средствам».652 А выделяемая субсидия в 200 000 руб. должна быть поделена следующим образом: треть получала Е.М. Юрьевская, треть Г.А. Юрьевский и последнюю треть делили между собой две дочери княгини. Говоря о сумме в 200 000 руб., подразумевалось, что Юрьевская уже ежегодно получает 100 000 руб., кроме этого, после женитьбы Георгия Александровича ему выплачивалась ежегодная пенсия в 30 000 руб. Следовательно, Кабинет должен доплатить Юрьевской «чистыми» только 70 000 руб. в год. Приведя эти расчеты, княгине Юрьевской напоминали, что обещанные 200 000 руб. – это ежегодные проценты с капитала в 5 000 000 руб., княгине предлагалось положить в банк только 1 000 000 руб. и еще некоторую сумму, которую она выручит от продажи дома на Гагаринской.

В заключение Николай II заявлял: «Отпуск этот повелеваю начать со дня внесения в Кабинет Е.М. Юрьевской одного миллиона рублей в Государственный банк бессрочным вкладом, с правом получать лишь проценты с оного». Далее в письме указывалось, что «подобное устройство Ваших капиталов вполне ответило бы воле в Бозе почивающего Императора Александра II, ясно выразившего желание, чтобы дарованная Вам собственность оставалась бы неприкосновенной и избавленной от случайностей». Однако Николаю II, несмотря на столь жесткие формулировки, так и не удалось отделаться от этого семейства, тем более что рядом с княгиней Юрьевской оставался ее финансовый гений – «девица Шабеко».

Вскоре начался новый скандал. В июле 1904 г. начальник Канцелярии Министерства Императорского двора генерал А.А. Мосолов получил письмо от Петебургского градоначальника И. А. Фуллона. Суть письма сводилась к тому, что с кн. Юрьевской следует к взысканию Казенной палатой гербового сбора и штрафов на сумму 12 500 руб. По закону «взыскание это должно быть обращено на дом княгини, который подлежит продаже».653 Руководство Кабинета, связавшись с княгиней, рекомендовало ей уплатить долги «из причитающихся Ея Светлости из Кабинета денег», что она и сделала.

Но это было еще не все. В 1908 г. начался новый «наезд» княгини на Кабинет Е.И.В. Встретившись за границей с великим князем Алексеем Александровичем, Юрьевская заявила ему, что, буквально за несколько дней до смерти, Александр II пообещал своей жене еще 3 000 000 руб. и об этом решении императора есть запись в его ежедневнике, либо в конце 1880 г., либо в начале 1881 г. Великий князь Алексей Александрович ей поверил.

Вернувшись в Россию, великий князь Алексей Александрович попросил разрешения у царствующего племянника пересмотреть портфель с бумагами Александра II, в котором хранилось его завещание. Николай II и вдовствующая императрица Мария Федоровна разрешили. Разрешили, наверное, не без колебаний. Пересмотрев бумаги в портфеле, великий князь искомых записных книжек не обнаружил. Однако речь шла об очень крупной сумме, поэтому великий князь решил продолжить поиски среди «не разобранных бумаг Гатчинского дворца», то есть фактического дома вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Вряд ли эти поиски вызывали удовольствие у Николая II и у Марии Федоровны. Тем не менее они дали разрешение. В свою очередь, кн. Юрьевская писала бесконечные письма барону В.Б. Фредериксу с той же просьбой о продолжении поисков записных книжек Александра II. Попутно она просила новую ссуду в 200 000 руб. из средств Кабинета.

Как ни удивительно, руководство Кабинета не могло отказать в просьбе морганатической супруге Александра II. Кабинет предложил беспроцентную ссуду в 200 000 руб. на 10 лет под залог ее дома в Петербурге «на Гагаринской ул., 3». Долг на протяжении 10 лет предполагалось взыскивать из ежегодных выплат княгине из средств Кабинета. Княгиня Юрьевская согласилась, правда, срок выплаты долга уменьшила до двух лет, заявив, что вскоре будет иметь «возможность погасить заем по истечении двух лет».654 Одновременно Юрьевская настойчиво просила продолжить поиски календарей за 1880 и 1881 гг., в которых содержалась «отметка о даровании им мне капитала в три миллиона рублей».655 Тогда еще руководство Кабинета не знало, что история с ссудой и домом была началом сложной многоходовой операции «девицы Шебеко».

Николай II и Мария Федоровна внимательно следили за поисками записных книжек Александра II, поскольку перспектива выплаты очередных 3 000 000 руб. их совершенно не радовала. К лету 1909 г. искомые «памятные книжки» императора Александра II за 1880 и 1881 гг. были найдены. Их обнаружили в Готической библиотеке Николая II в Зимнем дворце. Книжки нашел и внимательно прочел заведующий Императорскими библиотеками Щеглов. Никаких отметок «о трех миллионах» он не обнаружил: «Прочитав памятную книжку 1881 г., так же как и в книжке 1880 г. ничего существенного, в известном смысле не нашел».656 Видимо, для гарантии Щеглов переслал записные книжки ген. А.А. Мосолову. Этот факт вызвал страшное раздражение Николая II и пространную его резолюцию (12 августа 1909 г.), что было, в общем-то, редкостью: «Зачем Щеглов послал оба дневника моего Деда – Мосолову? Немедленно вернуть их в мою библиотеку Зимнего Дворца»658. Так закончилась история «о трех миллионах». Но это не означало, что светлейшая княгиня Юрьевская оставила Кабинет в покое.




Осенью 1909 г. Юрьевская стала буквально засыпать В.Б. Фредерикса отчаянными просьбами о материальной помощи: «Мое положение безвыходное; дни сосчитаны до краха. Верьте искренности этих слов и тоже моей к Вам глубокой благодарности. Княгиня Юрьевская». Ничего, кроме раздражения, эти телеграммы (о них регулярно докладывалось Николаю II) не вызывали. Поэтому Фредерике сообщал княгине, что «телеграмма Ваша доложена Его Величеству, благоприятного ответа дать не можем». А в октябре 1909 г. Фредерике прямо приказал «оставить эти телеграммы княгини Юрьевской без ответа»659.

Тогда же, осенью 1909 г., выяснилось, что светлейший князь Григорий Александрович Юрьевский, сын Александра II от второго брака, задолжал лучшему военному портному Петербурга Норденштрему 90 469 руб. Портной подал в суд, и суд мог арестовать жалованье князя в 40 000 руб. в год, получаемое из сумм Кабинета. Это – очередной скандал, допустить его Кабинет не мог. Скандалов в императорском семействе и без этого хватало. Поэтому Кабинет распорядился удерживать из «зарплаты» князя по 16 000 руб. в год до погашения долга. Судя по тону переписки, сама фамилия Юрьевских, вызывала у чиновников Кабинета чувство идиосинкразии. Вот только некоторые фразы из сугубо деловой переписки между Кабинетом Е.И.В. и Канцелярией Министерства Императорского двора: «Я ожидаю теперь новых нападений на Барона (то есть В.Б. Фредерикса. – И. 3.) помимо меня»; «Хитрости Юрьевских не особенно тонки»; «Юрьевский хотел успеть выхватить свое содержание до наложения запрещения кредиторами на законную часть» и т. д.

В ноябре 1909 г. «команда» княгини Юрьевской перевела операцию «Дом на Гагаринской, 3», в активную фазу. Дом был уже заложен дважды: Кабинету под беспроцентную ссуду в 200 000 руб. и одновременно частному лицу, уже под проценты. Княгиня Юрьевская заявила, что выставляет дом «на Гагаринской» на публичные торги со всеми находящимися в нем вещами. Дом и все в нем находящееся она оценила в 2 000 000 руб. Изюминка этого хода заключалась в том, что на торги выставлялись и все личные вещи Александра II, хранившиеся в этом доме.

Надо заметить, что княгиня уже давно позаботилась, чтобы превратить свой дом в музей Александра II. Ко всем вещам, к которым притрагивался император, были прикреплены бронзовые таблички с соответствующими надписями. На продажу выставлялся даже ночной горшок из спальни императора, правда, без бронзовой таблички. Тексты готовящегося аукционного каталога были следующие: «Кровать двуспальная под черное дерево. В изголовье кровати бронзовая дощечка: «Проведена последняя ночь жизни до 1 марта 1881 г. государем Императором Александром II»; Матрац пружинный, матрац волосяной, шкафчик ночной под черное дерево, столик десертный под черное дерево. На столике надпись «Государь император Александр II у зеркала, где причесывался до 1 марта 1881 г.»»660. Примерно так же «оформлены» многочисленные портсигары и портреты императора, включая знаменитый портрет кисти Маковского с почившим императором в форме Преображенского полка.

После этого известия в Министерстве двора началась тихая паника, поскольку допустить аукционные торги по «царским» лотам они не могли в принципе. Однако, поразмыслив, успокоились, решив, что «если это почтенное семейство пустит все в продажу то, конечно, мы этих вещей не выпустим и купим своевременно. Но имейте в виду, что на этом хотят сыграть, выхватив приказание купить все за двойную цену, и при том за немногими исключениями… вещи никакого касательства к Императору не имеющие.

…Из дальнейших переговоров стало понятно, что план был задуман большой, а именно: разыграть на истории с вещами большую драму о несчастном понуждении, благодаря ненайденным миллионам, о которых вы, вероятно, слыхали, продать весь дом со всеми вещами, которые так дороги их сердцу, а потому, мол помогите, устраните скандал продажи вещей и купите просто весь дом с вещами за миллион 200 тыс. Вот суть плана… нет смысла идти на этот шантаж».661

Таким образом, осенью 1909 г. светлейшая княгиня Юрьевская желала либо получить из Кабинета 1 200 000 руб., за дважды заложенный дом, со списанием с нее всех долгов Кабинету и другим кредиторам, либо получить 3 000 000 руб. по сомнительной устной реплике Александра II, произнесенной то ли в 1880 г., то ли в начале 1881 г. и о которой княгиня внезапно «вспомнила» в 1908 г.

Автор не может отказать себе в удовольствии привести обширную цитату из письма (от 11 ноября 1909 г.) светлейшей княгини Юрьевской, адресованного министру Императорского двора барону В.Б. Фредериксу: «Я очень огорчена тем, что в календаре 1881 г., или в дневнике, как называл его Император, найденном, по моему настоянию, после стольких поисков, Его Императорское Величество не усмотрел записи, существование которой я имела основание предполагать. Думаю, что если бы при строгих розысках ведомости о капиталах Императора, которая была ему предъявлена в феврале 1881 г., таковая была найдена, так же как нашли календарь, то в этой ведомости могла найтись отметка о том даре, который Император в то время сделал и объявил об этом в присутствии постороннего лица.

Может быть, конечно, и то, что для оформления дара особым Высочайшим указом нужно было еще письменное распоряжение Императора, которое он до 1 марта не успел сделать, но, во всяком случае, факт остается фактом, и я обращалась и обращаюсь к Его Императорскому Величеству по этому поводу не на основании каких-либо юридических доказательств, а взываю к чувствам нравственного долга.

Я не имела никогда права сомневаться в словах Императора, моего Супруга и Отца наших детей, и было бы ниже моего достоинства и оскорбительно для Императора требовать от него немедленного письменного подтверждения сделанного им мне и детям нашим дара… Царское слово, в дни моей молодости, я считаю столь же непоколебимым и священным, как считаю его таким же и теперь.

Если я не возбуждала вопроса о даре сейчас же после смерти Императора, то потому, что я не сомневалась в исполнении воли Императора, даже помимо моего обращения о выдаче мне дара, а отчасти и потому, что я не имела в то время достаточного понятия о всех случайностях, какие могли бы постигнуть меня в материальном отношении… довести до сведения Его Императорского Величества, что я свое желание о получении дара, мне сделанного, основываю не на юридических доказательствах или письменных актах, а на том нравственном долге, который обязывает исполнить волю Императора, моего Супруга, выраженную Им не только мне лично, но и повторенную в присутствии находящегося еще в живых лица.

Те подробности, при которых совершился этот дар, я имела случай лично передать в Бозе почивающему великому князю Алексею Александровичу, великой княгине Марии Александровне и великой княгине Марии Павловне….Подробности, которые я им сообщала по поводу дара, исключают всякую возможность сомневаться в справедливости моего заявления, не говоря уже о том, что я вообще не допускаю возможности сомнений в правдивости моих слов, обращаемых к Его Величеству Государю Императору, Внуку Александра II.

Если после всего выраженного мною Его Императорское Величество все-таки не найдет возможным признать волю Своего Царственного Деда, то я прошу Вас довести до сведения Его Императорского Величества о том затруднительном материальном положении, в котором я нахожусь теперь и в котором я и дети мои не должны бы оставаться».662

Надо отдать должное Николаю II – держался он стойко. В результате этой «атаки» дело с домом было спущено «на тормозах», и осенью 1909 г. к ренте светлейшей княгини Юрьевской добавили еще 50 000 руб. Деньги также негласно переводились княгине Кабинетом Е.И.В. через банк «Лампе и К0» во Францию. Но для княгини это все было только промежуточным результатом перед новой атакой на Кабинет.

В начале 1910 г. для давления на министра двора В.Б. Фредерикса светлейшая княгиня использовала и личные письма Александра II, обращенные к ней. Юрьевская через своего адвоката сообщила министру, что желает выставить на публичные торги свою интимную переписку с Александром II. Министр двора принял адвоката княгини в январе 1910 г. и тот действительно продемонстрировал образчики выписок из писем императора к княгине за 1877–1878 гг. До сведения министра было мимоходом доведено, что оригиналы писем хранятся в «Bank of England».

Как сегодня известно (письма сейчас находятся в Государственном архиве Российской Федерации и частично опубликованы), это – откровенные письма двух любящих людей. С обычными нежностями и разными словами. Но проблема заключалась в том, что один из пары любящих людей был императором великой державы и на момент написания им писем женат на императрице Марии Александровне. Понятно, что публикация даже небольших отрывков из этих писем привела бы тогда к колоссальному скандалу.

В результате принятие решений в некрасивой и скандальной истории перешло на «самый верх». 22 апреля 1910 г. светлейшая княгиня Е.М. Юрьевская «была принята Его Величеством Государем Императором и Ея Величеством Государыней Императрицей Александрой Федоровной»663. После чего над имуществом княгини (в 1881 г. она имела более 3 000 000 руб., приличную недвижимость и огромную ежегодную выплату из средств Кабинета) учреждается опека Кабинета. В документах указывалось, что регулярные денежные выплаты княгине в руки передавать не следует, поскольку «она не в состоянии их удержать… Полагаю, что пенсию следует выдавать помесячно, а не по третям, как выдается теперь 150 000 руб., что составит 12 500 руб. в месяц, чем чаще и дробнее выдачи, тем лучше для людей бесхарактерных». Шталмейстер сенатор В.Н. Охотников664, занимавшийся летом 1910 г. этим делом, намекнул Николаю II, что деньги княгине надо все же дать, поскольку распоряжение Александра II «о трех миллионах» вполне могло быть.

Сенатор Охотников писал В.Б. Фредериксу 27 мая 1910 г.: «Позволяю себе добавить, что в письме Государя Императора Александра II к Сыну выражена просьба быть покровителем его жены и детей, а на третьей странице сказано буквально: «Жене Моей принадлежит капитал, который внесен, пока брак наш не будет объявлен официально, на Мое имя в Государственный банк, причем Я дал ей свидетельство, что капитал этот принадлежит ей. При ее жизни она может располагать им по ее усмотрению, а в случае ее смерти он должен быть разделен поровну между всеми Нашими детьми, оставаясь в Госбанке и приращиваясь процентами и теми взносами, которыми мне можно будет его увеличить "» (курсив мой. – И. 3.).

Поскольку дело было серьезным, то 5 июня 1910 г. Николай II счел нужным лично ознакомиться с текстом завещания Александра II. Видимо, после этого принято решение – деньги Юрьевской дать. По крайней мере в архивном деле имеется расписка Юрьевской о получении ею очередных 200 000 руб.

Но княгине оказалось и этого мало. За многие годы (по крайней мере с начала правления Николая II) она смотрела на Кабинет как на дойную корову и не стеснялась в своих просьбах, густо замешанных на шантаже и угрозах скандалом. Уже в конце августа 1910 г. управляющий Кабинетом генерал С.В. Волков пишет В.Б. Фредериксу, что очень огорчен тем, что «должен вновь Вам писать о княгине Юрьевской, которая на другой день по уплате 200 000 руб. за нее Кабинетом (второй раз в том же году) и 300 000 руб. уделами через Смельского, просит Вас выдать ей 50 000 руб. и 200 000 франков для выкупа ее дачи в Ницце. Кроме того, получена телеграмма о выдаче ей содержания за сентябрь вперед…»665.

В 1912 г. светлейшую княгиню Юрьевскую видел в Ницце, где она жила на собственной вилле, князь Гавриил Константинович: «Это была старушка небольшого роста, с тонким, острым носом и, как мне показалось, мало симпатичная. У нее был неприятный, крикливый голос и вообще она мне не понравилась». Судя по всему, светлейшая княгиня так и «доила» Кабинет, вплоть до 1913 г., пока она окончательно не свернула свои дела в России, продав заложенный-перезаложенный, многострадальный дом на Гагаринский ул., 3."

Я понимаю что тут очень много текста.
Но это очень интересные и малоизвестные факты. Очень хорошо характеризующие ту женщину в чьи сети попался в 1866 году император Александр II.

А я то думаю почему меня тошнит все время от ее Дневников. Ведь я очень люблю читать такие вещи, но от ее дневников и воспоминаний просто тошнит.

И я поняла Александра III и Марию Федоровну, когда они так болезненно воспринимали необходимость общения с ней.

В общем читайте и размышляйте. Кто она была на самом деле эта любовь стареющего мужчины на троне Российской империи.

НАУКА ОБРАЗОВАНИЕ ЛЮДИ
Денис Приходько 3 19919
Охота на царя. Пять известных покушений на императора Александра II

1 марта 1881 года «народоволец» Игнатий Гриневецкий метнул бомбу под ноги императору Александру II. Травмы, полученные царем, оказались смертельными. В день гибели императора SPB.AIF.RU вспомнил, как террористы вели охоту на монарха.



134 года назад в Зимнем дворце скончался император Александр II, удостоившийся в истории эпитета «Освободитель». Царь был известен проведением широкомасштабных реформ: он смог снять внешнеэкономическую блокаду, установленную после Крымской войны, и отменить крепостное право.

Последний дом последнего царя. От медового месяца до ссылки
Впрочем, преобразования Александра II пришлись по душе далеко не всем. В стране росла коррупция, наблюдался полицейский произвол, а экономика считалась расточительной. К концу правления царя протестные настроения распространились среди разных слоев общества, включая интеллигенцию, часть дворянства и армию. Террористы и народовольцы начали охоту на Александра II. 15 лет ему удавалось спастись, пока 1 марта 1881 года удача не изменила ему. Революционер Игнатий Гриневецкий бросил царю под ноги бомбу. Прогремел взрыв. От полученных травм император скончался.

В день гибели монарха SPB.AIF.RU вспомнил, как террористы вели охоту на Александра.

Отведенная рука

Первое покушение на жизнь императора случилось 4 апреля 1866 года. Его совершил член возглавляемого Николаем Ишутиным революционного общества «Организация» Дмитрий Каракозов. Он был убежден, что убийство Александра II сможет стать толчком для пробуждения народа к социальной революции в стране.

Преследуя свою цель, Каракозов прибыл в Петербург весной 1866 года. Он поселился в Знаменской гостинице и стал выжидать удобного момента для совершения преступления. 4 апреля император после прогулки со своим племянником герцогом Лейхтенбергским и племянницей принцессой Баденской садились в коляску у Летнего сада. Каракозов, затесавшийся в толпе, выстрелил в Александра II, но промахнулся. По руке террориста в момент выстрела ударил крестьянин Осип Комиссаров. За это он был впоследствии возведен потомственное дворянство и удостоен большого количества наград. Каракозова же поймали и заключили в Петропавловскую крепость.

Накануне своего покушения на царя террорист распространил прокламацию «Друзьям-рабочим!». В ней революционер объяснил причины своего поступка так: «Грустно, тяжко мне стало, что… погибает мой любимый народ, и вот я решил уничтожить царя-злодея и самому умереть за свой любезный народ. Удастся мне мой замысел — я умру с мыслью, что смертью своею принес пользу дорогому моему другу — русскому мужику. А не удастся, так всё же я верую, что найдутся люди, которые пойдут по моему пути. Мне не удалось — им удастся. Для них смерть моя будет примером и вдохновит их…»

По делу о покушении на царя осудили 35 человек, большинство из которых отправились на каторгу. Каракозова повесили в сентябре 1866 года на Смоленском поле на Васильевском острове в Петербурге. К повешению приговорили и главу «Организации» Николая Ишутина. Ему забросили петлю на шею и в этот момент объявили о помиловании. Ишутин не смог выдержать этого и впоследствии сошел с ума.


Убитая лошадь

Значимое покушение на жизнь российского императора произошло в Париже в июне 1867 года. Александру II хотели отомстить за подавление польского восстания 1863 года, после которого казнили 128 человек, еще 800 отправили на каторгу.

6 июня царь возвращался в открытой карете с детьми и Наполеоном III после военного смотра на ипподроме. В районе Булонского леса из толпы вышел деятель польского национально-освободительного движения Антон Березовский и сделал несколько выстрелов в Александра II. Пули от российского царя отвел офицер из охраны французского императора, вовремя ударивший преступника по руке. В итоге нападавший убил своими выстрелами только лошадь.

Березовский не ожидал, что пистолет, из которого он собирался расстрелять Александра II, разорвется у него в руке. Отчасти благодаря этому толпа задержала преступника. Сам деятель польского национально-освобительного движения объяснил свой поступок так: «Я сознаюсь, что выстрелил сегодня в императора во время его возвращения со смотра, две недели тому назад у меня родилась мысль цареубийства, впрочем, вернее, я питал эту мысль с тех пор, как начал себя сознавать, имея в виду освобождение родины».

В июле Березовского сослали в Новую Каледонию, где он прожил до самой смерти.

Пять неточных выстрелов

Следующее громкое покушение на жизнь царя случилось спустя 12 лет после парижского нападения. Учитель и член общества «Земля и воля» Александр Соловьев 2 апреля 1878 года подстерег Александра II во время его утренней прогулки в окрестностях Зимнего дворца. Нападавший сумел произвести пять выстрелов, притом, что перед двумя последними залпами он получил серьезный удар оголенной шашкой по спине. Ни одна пуля в Александра II не попала.

Соловьев был задержан. По его делу провели очень тщательное расследование. На нем нападавший заявил: «Идея покушения на жизнь Его Величества возникла у меня после знакомства с учением социалистов-революционеров. Я принадлежу к российской секции этой партии, которая считает, что большинство страдает ради того, чтобы меньшинство пользовалось плодами народного труда и всеми благами цивилизации, недоступными большинству».

Соловьева повесили 28 мая 1879 года на том же месте, что и Каракозова, после чего похоронили на острове Голодай.

Проклятие Ропшинского дворца. Как разрушалась усадьба императоров
Взорванный поезд

Осенью этого же года члены новообразованной организации «Народная воля» решили подорвать поезд, на котором Александр II возвращался из Крыма. Для этого первая группа народовольцев отправилась в Одессу. Один из участников заговора - Михаил Фроленко – устроился железнодорожным сторожем в 14 км от города. Его новая должность позволила незаметно заложить мину. Но в последний момент стало царский поезд изменил маршрут.

Народовольцы были готовы к такому развитию событий. В начале ноября 1879 года в Александровск отправили революционера Александра Желябова, который представился там Черемисовым. Он купил участок рядом с железной дорогой под предлогом строительства кожевенного завода. Желябов, который работал под покровом темноты, сумел просверлить дыру под путями и заложить туда бомбу. 18 ноября, когда поезд поравнялся с народовольцем, он попытался привести мину в действие, но взрыва не случилось, поскольку электрическая цепь имела неисправность.

«Народная воля» сформировала для совершения убийства царя и третью группу, которой руководила Софья Перовская. Она должна была заложить бомбу на путях рядом с Москвой. Эта группа потерпела неудачу из-за случайности. Царский поезд следовал двумя составами: в первом везли багаж, а во втором императора и его семью. В Харькове из-за неисправности багажного поезда первым пустили состав Александра II. Террористы в итоге подорвали только грузовой поезд. Никто из монаршей семьи не пострадал.

Динамит под столовой

Уже к 5 февраля 1880 года представители «Народной воли» подготовили новое покушение на Александра II, которого презирали за репрессивные меры, плохие реформы и глушение демократической оппозиции.

Софья Перовская, отвечавшая за подрыв царского поезда под Москвой, через своих знакомых узнала, что в Зимнем дворце ремонтируют подвалы. В число помещений, которые подлежат работам, входил и винный погреб, находящийся точно под царской столовой. Сюда и было решено заложить бомбу.

«Столяр» Степан Халтурин устроился на работу во дворец и ночами перетаскивал в нужное место мешки с динамитом. Он даже остался однажды с царем один на один, когда ремонтировал его кабинет, но не сумел убить его, поскольку император был вежлив и обходителен с рабочими.

Перовская узнала, что на 5 февраля у царя назначен торжественный ужин. В 18.20 было принято подорвать динамит, но и в этот раз Александр II не был убит. Прием сместился на полчаса из-за задержки принца Гессенского, который также являлся членом императорской семьи. Взрыв же застал царя неподалеку от комнаты охраны. В итоге никто из высокопоставленных особ не пострадал, но были убиты 10 и ранены 80 солдат.

Бомба под ноги

Перед покушением в марте 1881 года, в ходе которого был убит Александр II, царя предупреждали о серьезных намерениях народовольцев, но император ответил, что находится под божественной защитой, которая помогла пережить ему уже несколько нападений.

Представители «Народной воли» задумали заложить бомбу под проезжей частью на Малой Садовой улице. Если бы мина не сработала, то четверо народовольцев, находящихся на улице, должны были бросить в карету императора бомбы. В случае если Александр II будет еще жив, Желябов должен будет зарезать царя.


Покушение на жизнь царя. Фото: Commons.wikimedia.org
Многих заговорщиков удалось разоблачить в преддверии покушения. После задержания Желябова, народовольцы решили перейти к решительным действиям.

1 марта 1881 года Александр II отправился из Зимнего дворца в Манеж в сопровождении небольшой охраны. После встречи царь отправился обратно через Екатерининский канал. Это не входило в планы заговорщиков, поэтому в спешном порядке было решено, что четыре народовольца встанут вдоль канала, а после сигнала Софьи Перовской будут бросать бомбы в карету.

Первый взрыв не затронул царя, но карета остановилась. Александр II не был предусмотрителен и захотел увидеть схваченного преступника. Когда царь подошел к бросившему первую бомбу Рысакову, незамеченный охранниками народоволец Игнатий Гриневецкий кинул в ноги царю вторую бомбу. Прогремел взрыв. Из раздробленных ног императора шла кровь. Он пожелал умереть в Зимнем дворце, куда его и отвезли.

Смертельные травмы также получил и Гриневецкий. Позже задержали основным участников заговора, включая Софью Перовскую. Участники «Народной Воли» были повешены 3 апреля 1881 года.

Насколько адекватно результаты голосования отражали сознательный выбор избирателей? Количество депутатских мест, полученных левыми эсерами, явно занижено, поскольку формальный раскол в партии эсеров произошёл уже после составления избирательных списков, тогда как в большинстве местностей эсеровские списки были выставлены общие. «Крестьяне, стоящие на платформе левых эсеров, с недоумением запрашивали, как же поступить и неужели голосовать за “своих врагов”, правых эсеров, высказывающихся против безвозмездного перехода к крестьянам помещичьих земель. Бывали случаи, что голосовавшие за общие эсеровские списки, вычёркивали фамилии нежелательных им правых эсеров (Царицын), что влекло, конечно, лишь признание недействительными таких бюллетеней» [8, с.1].

Следует отметить низкий уровень грамотности населения. Так, в 1912 г. из нижних чинов русской армии 604 737 человек (48%) было грамотными, 301 878 (24%) – малограмотными (умели только читать, но не умели писать) и 353 544 (28%) – неграмотными [4, с.372]. Уровень грамотности крестьянского населения, особенно женщин, был существенно ниже. Стоит ли удивляться, что «широкие крестьянские массы совершенно не были подготовлены к выборам: плохо разбирались в программах политических партий, да и о технике выборов имели очень смутное представление» [8, с.1].

Зачастую сельские жители относились к выборам как к непонятной и обременительной повинности. Вот свидетельство крестьянина Бабичева из села Вишнево Курской губернии:

«Наступило время выборов в Учредиловку. На нашу деревню прислали пуда два избирательных карточек, на каждого избирателя штук [по сто]. С утра начали баб и мужиков [собирать] к школе с этими листочками. И вот подходят к писарю, к кому попало: “Пожалуйста, напиши, а то мне некогда, дома дети кричат”. Сперва спрашивали: “За кого будешь голосовать, тётка”, – потом и спрашивать перестали. Пиши, как знаешь» [5, с.196].

Подобное положение дел создавало благоприятнейшую почву для разнообразных злоупотреблений и махинаций. «Искушение было слишком сильно, а контроль слишком мал» [8, с.2]. Пресса того времени приводит многочисленные свидетельства нарушений в ходе избирательной кампании. Рассмотрим наиболее типичные примеры.

Нарушения в предвыборной агитации.

В целом ряде губерний избирательные списки были опубликованы слишком поздно или не выставлены для всеобщего обозрения. Так было в Ранненбургском и Касимовском уездах Рязанской губернии, Юрьевском уезде Костромской губернии, Зуевской волости Псковской губернии и других местах [8, с.1].

В Славковской волости Псковского уезда «при выборах в Учредительное Собрание... большевистские плакаты срывались кем-то с одобрения распорядителя волости» [3, с.2].

А вот что сообщили в газету «Деревенская беднота» крестьяне двенадцати деревень Верхне-Богаевской волости Кромского уезда Орловской губернии:

«Накануне выборов нам прислал Орловский Земельный Комитет программу со списком №3 (партии социалистов-революционеров), за который и было предложено нам, крестьянам, всем без исключения, женщинам и мужчинам, голосовать; что же касается остальных программ и списков, то их Орловский Земельный Комитет не прислал совсем, крестьяне совершенно не были с ними знакомы» [1, с.2].

Агитация в день выборов.

Как сказано в том же письме крестьян Верхне-Богаевской волости:

«12 ноября мы были призваны в волостное правление, где и было избирательное бюро; здесь мы получили по 8 избирательных карточек. Появляется офицер поручик Комаков и начинает вести агитацию:
– Граждане и гражданки! Голосуйте за список №3, партии социалистов-революционеров, которая нам обещала землю и волю. Другой партии, которая бы защищала интересы крестьянства, нет» [1, с.2].

В Симбирском округе выборы происходили с 26 по 28 ноября. При этом в Языковской волости Курмышского уезда в помещении избирательной комиссии во время выборов была допущена агитация в пользу эсеров, в которой участвовали и сами члены комиссии [7].

Распространённым явлением было невключение в избирательные списки тех или иных групп населения. Так, не были занесены в списки многие жители села Оленье Царицынского уезда Саратовской губернии [7]. Не принимали участия в голосовании крестьяне деревни Борки Медведевской волости Псковской губернии (не были занесены ни в один избирательный округ), рабочие Киевского арсенала (500 человек), половина населения Печорского района, крестьяне Люцинского уезда Витебской губернии, солдаты 68-го Сибирского стрелкового полка и многие другие [8, с.1].

Зачастую подобные нарушения были вызваны не просто разгильдяйством, а сознательным желанием не допустить к выборам избирателей с неугодной политической ориентацией:

«Сахарный завод в Таволжанке. Преобладают оборонцы, лишили права голоса поденных дворовых рабочих, настроенных в пользу большевиков» [3, с.3].

За рабочих 52-го участка 3-го округа Северной железной дороги проголосовало их начальство на станциях Мга и Званка [8, с.1].

В Пружской волости Зубковского уезда Тверской губернии при голосовании не хватило конвертов, в результате из 3714 избирателей смогли проголосовать лишь 2200 человек [7].

Махинации при выдаче избирательных бюллетеней.

Как это ни дико выглядит с позиций сегодняшнего дня, чтобы исказить результаты выборов, голосующим могли просто-напросто не выдать избирательные бюллетени неугодных партий.

«В 1-й Донской казачий полк при выборах в Учредительное Собрание не был допущен список №5 большевиков. Представители казаков-избирателей обращались к комитету с требованием этого списка, и им ответили, что Союз казачьих войск большевистские списки уничтожил» [7].

В местечках Шепетовка и Судиловка Волынской губернии избирательные комиссии скрывали от крестьян список большевиков, поэтому многие из жителей голосовали за другие партии. В селе Каменшницкое Вятской губернии во время голосования не выдавалось ни одного кандидатского списка, кроме социалистов-революционеров [10].

Из письма в газету «Солдатская правда»:

«Как известно, у нас в Лифляндской губ[ернии] много богатых помещиков. Они всеми силами стараются возбудить народ и заставить его голосовать за списки №7 и 6 (партии народной свободы). Остальные номера они велели сжечь» [12].

На станции Белоостров Финляндской железной дороги «списки выдавались только тем, в ком были уверены, что они будут голосовать за к[онституционных] д[емократов]». В Сенненском уезде Могилёвской губернии, Бердянском уезде Таврической губернии, Ухтомской волости Кадниковского уезда Вологодской губернии раздавались только списки эсеров, в Алексеевском уезде Тульской губернии были розданы только списки кадетов [8, с.1].

Как свидетельствует газета «Правда»:

«Во многих уездах Смоленской, Могилёвской, Вологодской, Рязанской, Витебской, Виленской, Тверской, Новгородской губ. и т.д. списков большевиков не было вовсе, или их выдавали в недостаточном количестве. В Уфимской губ. на целом ряде заводов тысячам рабочих было отказано выдать списки большевиков; в Любани Минской губ. списки большевиков уничтожались, в некоторых волостях Моршанского уезда Тамбовской губ. агитация большевиков была запрещена под угрозой ареста» [8, с.1].

В Щетинской волости Вологодской губернии при выборах в Учредительное собрание были вывешены лишь эсеровские и кадетские списки, остальных не было [5, с.192].

В Медвежьей волости крестьянам выдавался на руки кадетский список №1. На просьбы выдать список большевиков (№6) председатель избирательного комитета заявил, что этот список изорвали дети [5, с.193].

Поскольку значительная часть избирателей была неграмотной, недобросовестные члены избирательных комиссий не гнушались прибегать к прямому обману. Так, согласно письму в «Солдатскую правду», в Гатчинской волости Царскосельского уезда Петроградской губернии «комитет волости состоит из меньшевиков и с.-р., которые пользуясь неграмотностью людей, заставили их голосовать за их списки» [6].

В селе Гурабе Щигровского уезда Курской губернии грамотным выдавались все списки, а неграмотным – только список кадетов. В Песковатской волости Лихвинского уезда Калужской губернии неграмотным, просившим список №7 (большевиков) выдавали список №2 (эсеров) [8, с.1–2].

«Товарищи Окружной комиссии, – жаловались жители деревни Иванцово Авдотьинской волости Иваново-Вознесенской губернии, – обратите внимание на недобросовестное поведение местной избирательной комиссии деревни Иванцово. Когда неграмотные избиратели шли к урне и просили выбирать список №6, то В.В. Роншин и др. члены комиссии подменивали голоса выборщиков, вкладывали в конверт список №3, т.к. им ближе партия соц[иалистов]-революционеров. Пробовали некоторые крестьяне протестовать, но их изгоняли» [5, с.196].

Подкуп.

В Сиверстской волости Торопецкого уезда Псковской губернии председатель комитета Союза земельных собственников помещик А.Морго организовал скупку избирательных бюллетеней с тем, чтобы сфальсифицировать результаты голосования в пользу партии кадетов. «Женщины уверяли, что собственники скупают бюллетени по две и по три копейки». Однако записка с соответствующими инструкциями, адресованная члену союза Ивану Андрееву, попала в руки агитатора от партии большевиков Фёдора Степановича Тимошенко. После разоблачения «крестьяне хотели побить Андреева, но он скрылся, как скрылся и Морго, когда 12-го ноября возмущённые крестьяне выгнали его из волостного комитета, где происходили выборы» [11].

В Красногорской волости Опочковского уезда Псковской губернии во время выборов практиковалась покупка у крестьян списков левых эсеров и большевиков и выдача вместо этих списков кадетских [5, с.193].

В 237-м городском госпитале персоналу предлагали увеличить жалованье при условии голосования за кадетский список [8, с.2].

Давление на избирателей.

В Посадниковской волости Новоржевского уезда Псковской губернии силой заставляли голосовать за эсеров [8, с.2; 9]. Такие же случаи имели место в некоторых деревнях Викулихинской и Козловской волостей Тверской губернии [8, с.2], Казанской волости Елисаветградского уезда Херсонской губернии [7].

«Во время выборов в Учредительное собрание в селе Сокуре Саратовской губернии общество устроило сход и поставило урны. Начальник станции вместе с кулаками настаивал на том, чтобы все голосовали за список №12 (эсеров). Брали карточки и против воли крестьян бросали их в урну. Крестьяне возмущались, кричали, что надо голосовать за список №10 (большевиков), так как это самая правильная партия, но кулаки кричали, что кто пойдёт (за большевиками), того побьют нагайками, как в 1905 г.» [5, с.192].

Подлог.

«Виленская губ. В Горяни (при станции Зябки) кулаки и богатеи руководили выборами. При спускании в ящик бюллетеней они просматривали списки и неугодные им рвали» [7]. «В Псковской губ. в погосте Дуняны дьякон был уличён в том, что вынимал из урны списки большевиков и заменял их кадетскими. Точно так же в Витебской губ. Могилянской волости волостной секретарь уничтожил около 500 конвертов» [8, с.2]. В целом ряде мест, например, в Дроздовской волости Псковской губернии, урн не было и бюллетени «охапками бросались на стол» [8, с.2].

Многочисленные факты нарушений были использованы пропагандой большевиков в целях дискредитации Учредительного Собрания. Стоит отметить, что с формальной точки зрения разгон «Учредилки» был вполне правомерен – после того, как фракции большевиков и левых эсеров покинули зал заседаний, Собрание окончательно и бесповоротно утратило кворум. Другое дело, что, следуя демократической процедуре, Советское правительство должно было после этого организовать новые выборы. Однако в условиях раскола и поляризации общества это пожелание явно относилось к разряду утопий.

В результате полномасштабной гражданской войны победа осталась за красными. Активная часть населения с винтовками в руках сделала непростой выбор в пользу большевиков, хотя ценой такого выбора зачастую была собственная жизнь, цена же избирательного бюллетеня в «Учредилку», как мы видели выше, составляла 2–3 копейки.

Список литературы:
[1] Ал. А-в. Барское благодеяние (окончание) // Деревенская беднота и трудовое казачество. – 1917, 6(19) декабря. – №46.
[2] Великая Октябрьская социалистическая революция: энциклопедия. – 3-е изд., доп. – М., 1987.
[3] Вести из провинции // Деревенская беднота и трудовое казачество. – 1917, 3(16) декабря. – №44. – С.2–3.
[4] Военно-статистический ежегодник армии за 1912 год. Издание Главного штаба. – СПб.: Военная Типография Императрицы Екатерины Великой, 1914.
[5] «Зато теперь свобода...». Письма крестьян и городских обывателей в Учредительное Собрание и обзор хода избирательной кампании 1917 г. Публ. С.Вакунова // Неизвестная Россия. XX век. Книга вторая. – М., 1992. – С.176–199.
[6] Крестьянск[ая] жизнь // Солдатская правда. – 1918, 4 января. – №1(117). – С.4.
[7] Крымов М. Неправильности и злоупотребления при выборах в Учредительное Собрание // Деревенская беднота и трудовое казачество. – 1917, 6(19) декабря. – №46. – С.3.
[8] М. И-на. Неправильности и злоупотребления при выборах в Учред. Собр. // Правда. – 1918, 5(18) января. – №3(230). – С.1–2.
[9] Неправильности и злоупотребления при выборах в Учредительное Собрание // Деревенская беднота и трудовое казачество. – 1917, 5(18) декабря. – No45. – С.3.
[10] Неправильности и злоупотребления при выборах в Учр[едительное] Собрание // Деревенская беднота. – 1917, 12(25) декабря. – №51. – С.3.
[11] Подкуп при выборах в Учредительное Собрание // Деревенская беднота и трудовое казачество. – 1917, 7(20) декабря. – №47. – С.3.
[12] Солдатские письма об Учредительном Собрании // Солдатская правда. – 1918, 9 января. – №5(121). – С.1.

Декрет II Всероссийского съезда Советов о мире
26 октября (8 ноября) 1917 г.

ДЕКРЕТ О МИРЕ,
принятый единогласно на заседании Всероссийского съезда
Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов 26 октября
1917 г.

Рабочее и Крестьянское правительство, созданное революцией
24-25 октября и опирающееся на Советы рабочих, солдатских и
крестьянских депутатов, предлагает всем воюющим народам и их
правительствам начать немедленно переговоры о справедливом
демократическом мире.
Справедливым или демократическим миром, которого жаждет
подавляющее большинство истощенных, измученных и истерзанных
войной рабочих и трудящихся классов всех воюющих стран, – миром,
которого самым определенным и настойчивым образом требовали
русские рабочие и крестьяне после свержения царской монархии, –
таким миром Правительство считает немедленный мир без аннексий
(т.е. без захвата чужих земель, без насильственного присоединения
чужих народностей) и без контрибуций.
Такой мир предлагает Правительство России заключить всем
воюющим народам немедленно, выражая готовность сделать без
малейшей оттяжки тотчас же все решительные шаги впредь до
окончательного утверждения всех условий такого мира полномочными
собраниями народных представителей всех стран и всех наций.
Под аннексией или захватом чужих земель Правительство
понимает сообразно правовому сознанию демократии вообще и
трудящихся классов в особенности всякое присоединение к большому
или сильному государству малой или слабой народности без точно,
ясно и добровольно выраженного согласия и желания этой
народности, независимо от того, когда это насильственное
присоединение совершено, независимо также от того, насколько
развитой или отсталой является насильственно присоединяемая или
насильственно удерживаемая в границах данного государства нация.
Независимо, наконец, от того, в Европе или в далеких заокеанских
странах эта нация живет.
Если какая бы то ни было нация удерживается в границах
данного государства насилием, если ей, вопреки выраженному с ее
стороны желанию – все равно, выражено ли это желание в печати, в
народных собраниях, в решениях партий или возмущениях и
восстаниях против национального гнета – не предоставляется права
свободным голосованием, при полном выводе войска присоединяющей
или вообще более сильной нации, решить без малейшего принуждения 15
вопрос о формах государственного существования этой нации, то
присоединение ее является аннексией, т.е. захватом и насилием.
Продолжать эту войну из-за того, как разделить между
сильными и богатыми нациями захваченные ими слабые народности,
Правительство считает величайшим преступлением против
человечества и торжественно заявляет свою решимость немедленно
подписать условия мира, прекращающего эту войну на указанных,
равно справедливых для всех без изъятия народностей условиях.
Вместе с тем Правительство заявляет, что оно отнюдь не
считает вышеуказанных условий мира ультимативными, т.е.
соглашается рассмотреть и всякие другие условия мира, настаивая
лишь на возможно более быстром предложении их какой бы то ни было
воюющей страной и на полнейшей ясности, на безусловном исключении
всякой двусмысленности и всякой тайны при предложении условий
мира.
Тайную дипломатию Правительство отменяет, со своей стороны
выражая твердое намерение вести все переговоры совершенно открыто
перед всем народом, приступая немедленно к полному опубликованию
тайных договоров, подтвержденных или заключенных правительством
помещиков и капиталистов с февраля по 25 октября 1917 г. Все
содержание этих тайных договоров, поскольку оно направлено, как
это в большинстве случаев бывало, к доставлению выгод и
привилегий русским помещикам и капиталистам, к удержанию или
увеличению аннексий великороссов, Правительство объявляет
безусловно и немедленно отмененным.
Обращаясь с предложением к правительствам и народам всех
стран начать немедленно открытые переговоры о заключении мира,
Правительство выражает с своей стороны готовность вести эти
переговоры как посредством письменных сношений, по телеграфу, так
и путем переговоров между представителями разных стран или на
конференции таковых представителей. Для облегчения таких
переговоров Правительство назначает своего полномочного
представителя в нейтральные страны.
Правительство предлагает всем правительствам и народам всех
воюющих стран немедленно заключить перемирие, причем со своей
стороны считает желательным, чтобы это перемирие было заключено
не меньше как на три месяца, т.е. на такой срок, в течение
которого вполне возможно как завершение переговоров о мире с
участием представителей всех без изъятия народностей или наций,
втянутых в войну или вынужденных к участию в ней, так равно и
созыв полномочных собраний народных представителей всех стран для
окончательного утверждения условий мира.
Обращаясь с этим предложением мира к правительствам и
народам всех воюющих стран, Временное рабочее и крестьянское
правительство России обращается также в особенности к
сознательным рабочим трех самых передовых наций человечества и 16
самых крупных участвующих в настоящей войне государств, Англии,
Франции и Германии. Рабочие этих стран оказали наибольшие услуги
делу прогресса и социализма, и великие образцы чартистского
движения в Англии, ряд революций, имевших всемирно-историческое
значение, совершенных французским пролетариатом, наконец, в
геройской борьбе против исключительного закона в Германии и
образцовой для рабочих всего мира длительной, упорной
дисциплинированной работе создания массовых пролетарских
организаций Германии – все эти образцы пролетарского героизма и
исторического творчества служат нам порукой за то, что рабочие
названных стран поймут лежащие на них теперь задачи освобождения
человечества от ужасов войны и ее последствий, что эти рабочие
всесторонней решительной и беззаветно энергичной деятельностью
своей помогут нам успешно довести до конца дело мира и вместе с
тем дело освобождения трудящихся и эксплуатируемых масс населения
от всякого рабства и всякой эксплуатации.

Председатель Совета Народных Комиссаров
Владимир Ульянов-Ленин.

Выверено по изданию: Декреты Советской власти. Т.I.
М., Гос.изд-во полит.литературы, 1957.

Олег Поливанов


Тучи над городом встали.
В воздухе пахнет грозой…

Суверенитет народа выше суверенитета созданного им государства. Народ имеет право на восстание против нарушивших общественный договор правителей, писал всего несколько десятилетий спустя после английской революции, в своём «Учении о государстве и праве» великий английский философ Джон Локк. Современник восстания народа против своих правителей знал, о чём говорил, и не мог не отметить объективный характер событий. Власть имущие во все времена пытаются представить выступления против себя исключительно происками иностранных держав, отщепенцев, или даже иррациональных тёмных сил. Одно они до самого последнего момента отказываются признавать, - восстания собственного народа. Тем ни менее есть народные восстания, революционных масштабов, есть и предшествующие им события, указывающие на сгущающиеся тучи. И сколько бы не пытались, как в случае с февральской буржуазной революцией, современные лжеисторики, представить требование об отречении царя армией, государственными институтами Российской Империи, Государственной Думой, всем восставшим Петроградом сбродом пьяных солдат, сколько бы не отворачивались от обращения Священного Синода РПЦ, благословившего отречение, а царя, подписавшего его, факт остаётся фактом. Были объективные причины революции, были и предшествующие события. Не сразу удалось опрокинуть монстра феодализма; прежде чем собрать урожай, поле надо вспахать, и засеять. Для освежения в памяти истории, ещё двадцать лет назад известной любому школьнику, а ныне старательно замалчиваемой, дадим справку, тем более что это поможет нам сориентироваться в дне сегодняшнем, и попытаться предсказать будущее.

Революционный террор в Российской империи

Террор осуществлялся в Российской империи во второй половине XIX века — начале XX века с целью революционного преобразования общества на принципах социальной справедливости, говорит нам Энциклопедия «Кирилла и Мефодия». Как массовое явление революционный террор впервые проявился накануне крестьянской реформы 1861 года. Имел два выраженных пика: на рубеже 1870—1880-х гг. и в начале XX века. Среди причин, обусловивших переход к методам террора, историки выделяют желание революционеров мстить властям за репрессии; чрезмерную персонификацию власти революционерами. Террор своими идеологами рассматривался, с одной стороны, как способ дезорганизовать правительство и побудить его к реформам; с другой стороны — как способ подтолкнуть народ к восстанию, ускорить ход истории. Весной 1862 года Пётр Зайчневский, сидя в камере Тверской полицейской части, составил прокламацию «Молодая Россия», в которой террор впервые в России открыто признавался в качестве средства для достижения социальных и политических преобразований. Она послужила поводом для репрессий со стороны властей, а в широкой революционной среде идеи, сходные с озвученными в «Молодой России», стали популярными. 4 апреля 1866 года выстрел Каракозова положил начало почти полувековой эпохе революционного террора в России, и произвёл сильное впечатление на революционную молодёжь. Б. П. Козьмин, исследователь эпохи 60-х годов XIX века, писал: «Каракозов и его покушение — обычная тема для разговоров в среде революционной молодежи того времени...».
Новый подъём терроризма в революционном движении произошёл в 1878 году, начавшись с выстрела 24 января Веры Засулич в петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова. Засулич выстрелила в отместку за порку по приказу Трепова заключённого Петропавловской крепости Боголюбова, который не пожелал снять перед Треповым головной убор. Суд присяжных, к неожиданности для правительства, оправдал Засулич. Это послужило, с одной стороны, распространению террористических идей среди части революционной молодёжи, а с другой — ужесточению репрессивных мер царским правительством. С этих пор аналогичные дела по политическим убийствам и насильственным действиям должны были рассматривать военные суды, а не суды присяжных. За выстрелом Засулич последовал ряд других террористических актов: покушения на главу жандармерии Одессы барона Г. Э. Гейкинга, на прокурора Киева М. М. Котляревского, на агента сыскной полиции А. Г. Никонова. 4 августа 1878 года землеволец С. М. Кравчинский заколол в центре Петербурга шефа жандармов генерал-адъютанта Н. В. Мезенцева. Продолжался революционный террор и в следующем, 1879 году.
В июне 1879 года была создана партия «Народная воля», выделившаяся из расколовшейся «Земли и воли», которая вошла в историю как террористическая организация благодаря серии покушений на царя. Из 500 активных членов, террором занимались в ней лишь члены и ближайшие агенты Исполнительного комитета партии, а также несколько метальщиков, техников и наблюдателей. Из рядовых членов «Народной воли» в подготовке и осуществлении всех восьми покушений на императора принимали участие 12 человек. Целью террора организация поставила дезорганизацию правительства и возбуждение народных масс. Необходимость террора народовольцы обосновывали преследованиями народников со стороны властей, личной ответственностью Александра II за репрессии, которую зафиксировал Исполнительный комитет «Народной воли» в смертном приговоре царю. За Александром II была устроена настоящая «охота». Три попытки устроить крушение царского поезда предприняты осенью 1879 года. 5 февраля 1880 года С. Н. Халтурин произвёл взрыв в Зимнем дворце, в результате которого император не пострадал, хотя было убито и ранено несколько десятков человек. Наконец, 1 марта 1881 года группой народовольцев осуществлено покушение на Александра II путём бомбометания, в ходе которого император был смертельно ранен вместе с И. И. Гриневицким, одним из бомбометателей.
В течение почти 20 лет после разгрома «Народной воли» попытки русских революционеров возобновить террористическую борьбу неизменно заканчивались неудачей. Однако противостояние самодержавия, не желавшего поступиться хотя бы частью власти, с одной стороны, и крайне радикальные настроения левого крыла общества, с другой, привели к новой, гораздо более мощной террористической атаке на власть.
14 февраля 1901 бывший студент П. В. Карпович смертельно ранил министра народного просвещения Н. П. Боголепова в ответ на расправу с участниками студенческих волнений — массовые исключения и сдачу в солдаты. Выстрел Карповича, действовавшего по собственной инициативе, послужил сигналом к активизации террористической борьбы, неслыханной по своим масштабам в истории 20 в. В 1902 была образована Боевая организация эсеров, считавшая себя преемницей «Народной воли». Основателем и главой этой организации в 1902-03 г. являлся Г. А. Гершуни. 2 апреля 1902 эсер С. В. Балмашев застрелил министра внутренних дел Д. С. Сипягина. Это был первый теракт Боевой организации. Под руководством Гершуни совершились также в 1903 убийство уфимского губернатора Н. М. Богдановича и покушение на харьковского губернатора И. М. Оболенского. После ареста Гершуни организацию возглавил Е. Ф. Азеф, являвшийся в течение 10 лет платным осведомителем полиции, а его заместителем стал Б. В. Савинков. Самые громкие террористические акты Боевой организации были осуществлены, когда у ее руля находились именно эти фигуры. 15 июля 1904 эсер Е. С. Созонов убил министра внутренних дел В. К. Плеве 4 февраля 1905 великий князь Сергей Александрович погиб от бомбы, брошенной И. П. Каляевым. Убийство Плеве повлекло за собой изменение политики самодержавия, пошедшего на некоторые уступки либеральному обществу.
Особый размах эсеровский террор приобрел в период революции 1905-07. Кроме Боевой организации, в стране действовали летучие боевые отряды, подчинявшиеся областным партийным комитетам, а также местные боевые дружины. Всего за 1901-11 эсеровскими боевиками совершено 263 террористических акта. Их жертвами стали 2 министра, 33 генерал-губернатора, губернатора и вице-губернатора, 16 градоначальников, начальников окружных отделений, полицмейстеров, прокуроров, их помощников, начальников сыскных отделений, 7 генералов и адмиралов, 15 полковников, 8 присяжных поверенных, 26 агентов полиции и провокаторов.
Среди террористов было немало женщин. Огромной популярностью в народе пользовалась М. А. Спиридонова, которая смертельно ранила губернского советника Г. Н. Луженовского, руководившего подавлением крестьянских выступлений в Тамбовской губернии. Подвергшись насилию со стороны арестовавших ее офицеров, Спиридонова стала символом народной заступницы и одновременно мученицы. Второй женщиной, после С. Л. Перовской, казненной за политическое преступление, стала З. В. Коноплянникова, застрелившая командира Семеновского полка генерала Г. А. Мина. Также были казнены террористки Е. П. Рогозинникова, Ф. М. Фрумкина, А. А. Севастьянова, М. Федорова, без суда была расстреляна Е. А. Измайлович, стрелявшая в адмирала Г. П. Чухнина.
Универсальным методом борьбы против самодержавия и «эксплуататоров», а также средством агитации, отколовшиеся от партии эсеров эсеры-максималисты, считали террор. На их счету наиболее жестокие и кровавые террористические акты в ходе первой русской революции, в т. ч. взрыв дачи премьер-министра П. А. Столыпина, когда в день приема, 12 августа 1906 трое террористов, вызвавшие подозрение охраны, взорвали себя вместе с посетителями. В результате число жертв достигло 30 человек, а всего пострадало около 100. В1906-07 на счету максималистов насчитывалось около 50 терактов. Значительная часть жертв террористических актов начала века приходится и на долю различных анархистских групп, которые выступали против «непосредственных эксплуататоров», используя терроризм в качестве «пропаганды действием». Так, группы «безмотивных террористов» считали основной целью своей деятельности организацию антибуржуазного террора; принадлежность к классу «паразитов-эксплуататоров» считалась достаточным основанием для смертного приговора. «Безмотивники» ответственны за взрывы в ресторане «Бристоль» в Варшаве в ноябре 1905 и у кофейни Либмана в Одессе в декабре 1905. В годы первой русской революции действовали и правые террористы, которые организовали убийства депутатов Государственной думы М. Я. Герценштейна, Г. Б. Йоллоса и покушение на бывшего премьер-министра С. Ю. Витте. Всего за время революции террористами было убито и ранено около 4,5 тыс. государственных служащих различного уровня. «Попутно» было лишено жизни 2180 и ранено 2530 частных лиц. В общей сложности в 1901-11 жертвами террористических актов стали около 17 тыс. человек. В 1909 разразился скандал — эсер А. А. Петров согласился работать на охранку при условии его освобождения из заключения, затем покаялся и с санкции ЦК взорвал у себя на квартире начальника петербургского охранного отделения полковника В. Карпова. Одним из последних, потрясших всю Россию террористических актов в то десятилетие, было убийство премьер-министра П. А. Столыпина в Киеве 1 сентября 1911. Анархист Д. Г. Богров, будучи одновременно сотрудником охранки, получил именной пропуск в строго охраняемый оперный театр. Во время антракта выстрелами в упор ранил Столыпина. После недолгого следствия Богров был повешен.
Как видим, революционные террористы не только не были наркоманами, тунеядцами-алкоголиками, каковыми их представляет современная, с позволения сказать, историография, но выходили из среды самых образованных и порядочных людей, и действовали, как правило, в ответ на репрессии режима. Их методы принесли свои плоды при относительно небольших жертвах. Пусть они не совершили революции, но, по крайней мере, вспахали поле народного сознания, привлекли внимание к идеям социальной справедливости, политической экономии, самоуправления.

Терроризм (от лат. слова terror — страх, ужас) является политичес­кой идеологией и методом политической борьбы с применением насилия вплоть до физического уничтожения противника, синони­мом кампании нелегитимного насилия, осуществляемого никем не избранными и не уполномоченными группами. Проблема террориз­ма, имеющая глубокие корни и историю, вновь актуализировалась в 1960-1970 гг. в связи с деятельностью «новых левых», интерна­ционализацией террористического движения, активизацией нео­фашизма. Для решения проблемы терроризма потребовались меж­правительственные органы и специальные соглашения типа Же­невской, Токийской, Гаагской, Монреальской и других конвенций (1963-1976). Антисистемный террор имеет плохую репутацию в со­временных демократиях и осуждается официальными кругами. Ес­тественно, никто не намерен поощрять насилие и кровопролитие и солидаризироваться с террористическими движениями. Против терроризма нацелена вся артиллерия негодования и морализиро­вания, вся либеральная и гуманистическая риторика. Проблема тер­роризма искажается средствами массовой информации. Правитель­ства решают ее полицейскими мерами и техническими средствами, стремятся «вычислить» потенциальных террористов и предотвра­тить террористические акты. Между тем природа терроризма по-настоящему не изучена.

Как правило, терроризм включают в традицию насилия, которая выглядит сегодня как варварство и анахронизм. При этом необхо­димо отличать терроризм от исторической традиции революцион­ного насилия, которое ассоциируется с борьбой против прогнившего репрессивного режима деспотического, милитаристского и фашистского типа. Ведь, например, французское движение Сопро­тивления вполне укладывается в определения терроризма. Борьба с авторитарным режимом признается в демократиях законной и оправданной. Историей борьбы с тиранами западный мир всегда гордился. Террористическая идеология считается во многом эклек­тичной, восходящей к социал-анархизму, мессианским идеям, ис­торическому волюнтаризму. Подчеркивается, что идеология тер­роризма может быть использована разными политическими сила­ми, так как она камуфлирует, а не раскрывает подлинные интересы, что нельзя полагаться на идеологические высказывания самих тер­рористов, принимать на веру их самооценку. Вместе с тем нельзя и отбрасывать идейные предпосылки современного терроризма, может быть, и слабые, и ошибочные, и устаревшие, и недостаточно разработанные. Их можно интерпретировать по-разному: и как ро­мантический след революционной антитиранической борьбы, и как приложение учения о катарсисе и ритуальном кровопускании, и как просто дурной вкус в политике, и как самосознание полити­ческих маргиналов, или даже как притязания бедных в обществе изобилия («террористы, как и бедняки, всегда тут, с нами»), и как проводников религиозной идеологии, например в Ирландии, в Иране. Некоторые террористические организации, например в ФРГ, выступают против фашизма, под лозунгом, что фашизм не преодолен и замаскирован властями. Террористы обвиняют запад­ное «общество потребления» в том, что оно подменило существен­ные цели людей предложением товаров. Себя они изображают «от­казниками от изобилия» и «испорченными детьми экономического чуда». Безусловно, терроризм является созданием идеологического стиля в политике, который возник в конце XVIII в. и приобрел практическое значение во Французской революции, стиля, кото­рый включает в программу разрушения общества и идею «пробуж­дения народа» от долгого исторического сна, призывает сбросить угнетателей и отождествляет зло и некоторые мертвые социальные структуры, выдвигает требование действовать во имя людей. Тер­рористы фактически апеллируют к нереализованному «праву на­рода» сопротивляться всем установлениям, с которыми он не со­гласен. Поэтому о терроризме вряд ли можно рассуждать вне идео­логии, определенных убеждений и образа жизни, даже не востор­гаясь качеством его идейного фундамента. Большей частью терро­ризм является морально неприемлемым, политически ошибочным и нежелательным образом действий, этически спорным, требую­щим уточнения позиций и оценок, более внимательного и взвешен­ного отношения. Современный терроризм бросает вызов институтам и нормам либерально-демократического общества, берет под прицел существующую мораль.

Террористические движения, как в прошлом, так и в настоящем, как правило, не имели широкой общественной базы, опоры в массах, да и не искали ее. Отсюда, они и не делали ставку на пропаганду идей в обществе, а рассчитывали на «пропаганду делом» или личным примером. Вследствие этого укоренилось представление о терро­ристах как о более или менее романтических, утопически мысля­щих, по-своему достойных личностях либо как о более или менее эгоистических индивидах, преследующих свои собственные или групповые цели, что и вызывает понятную озабоченность общества. Всякий респектабельный политик просто обязан гневно обрушиться на террористов. Терроризм стал фактически объектом демонстра­тивной и ритуальной нравственной риторики, создающей «образ врага», пирата и партизана, который возбуждает темные, почти мис­тические страхи, предрассудки, глубоко спрятанные и хранящиеся под сводами либеральной культуры. Это как бы живое доказатель­ство опасений и экзистенциального страха, коренящихся в повсе­дневности. Так, Ф. Серни называет терроризм «эсхатологическим мифом капиталистического общества» и указывает, что «терроризм сам становится мифом, который можно использовать в целях соци­ального контроля»1 (1 Сеrnу Ph. France: Non-Terrorism and the Politics of Repressive Tolerance In: Ter­rorism: A Challenge to the State. Ed. By J. Lodge. Oxford, 1981. P. 92). Этот миф выражает страх коллапса всего со­циального строя. Терроризм не ответствен за те социальные фо­бии — или, как иногда говорят, за параноидальный эффект, — к ко­торым общество предрасположено и которые фокусируются на по­ртрете террориста.

Для того чтобы дискредитировать политический терроризм, его отождествляют с политическим авантюризмом, который не имеет социально-политической программы и лишь манипулирует лозунга­ми. Поэтому предлагают рассматривать терроризм как преступную деятельность, противоречащую праву и конституционной практике, как девиацию, обусловленную низменными и антиобщественными мотивами. Так, Конвенция по предотвращению и наказанию за тер­роризм 1937 г. (так и не вступившая в силу) игнорировала причины террористических актов и определяла акт терроризма как «преступ­ные действия, направленные против государства с намерением и расчетом создать обстановку страха в сознании отдельных личнос­тей, или групп, или общества в целом». Европейская Конвенция по предотвращению терроризма 1975-1976 гг. также отказывалась рассматривать терроризм в поле политики, несмотря на его очевидное политическое содержание и мотивацию. Его отождествляют с раз­боем, шантажом, похищением людей, порчей государственной или частной собственности, массовыми убийствами, другими неправо­мочными действиями. Такой взгляд полностью исключает полити­ческие цели и идейный смысл террористической деятельности, представляет всех террористов как неисправимых преступников, причем с искалеченной психикой. Терроризм не отвечает той док­трине законности, которая является трюизмом в европейских стра­нах и восходит к идее «общественного договора», предполагает за­конными только такие изменения в обществе, которые проголосо­ваны. Экстремизм объясняют антиобщественной агрессией злоб­ных, мстительных, завистливых групп (движением рессентимента), которые таким образом добиваются признания и известности, бро­сают вызов истеблишменту и гражданскому обществу. Притязания этих групп рассматриваются как проявление группового эгоизма, который из-за их нравственно-психологических особенностей имеет деструктивный и варварский характер. Считается, что в сознании таких групп огромную роль играет фанатизм и элементарная зависть к преуспевающим классам. Преувеличенное внимание уделяется пси­хологическим аспектам терроризма.

Наиболее серьезным выпадом против терроризма является мо­рально-этическое обвинение в убийстве невинных людей, в неиз­бирательном и в этом смысле несправедливом насилии. Эти слу­чайные смерти, загубленные жизни, ненужные жертвы, действи­тельно, бросают кровавую тень на идеалы террористов: «Терро­ризм — специфическое явление, в основе которого лежит полное отрицание моральных установок традиционного общества, основ­ным из которых является принцип ценности человеческой жиз­ни»1 (1 Интерпол-Москва. 1993 № 5. С 214). Террористы посягают на этику, основанную на святости че­ловеческой жизни, порывают с традиционными гуманистическими идеалами, вынуждены идти со спокойной совестью таким путем, который мораль не может одобрить. Они совершают преднамерен­ные убийства, которые могут быть оправданы с точки зрения идео­логического стиля в политике.

По мнению Н. О'Салливана, идеологический стиль в политике продиктовала Великая французская революция XVIII в. В XIX в. идеологическая политика получила выражение в националистичес­ких, республиканских и социалистических доктринах. Именно в ре­волюционной ситуации возникло убеждение и уверенность в том, что люди могут осуществить радикальные изменения в обществе, исполнить свои великие идеалы (и утопии). Руссо предложил такой взгляд на человека, согласно которому человек от природы добр, следовательно, зло не имманентно его природе, не вечно, а коренится в условиях и обстоятельствах жизни, которые можно и нужно изменить. Социальная группа, представленная королями, аристокра­тами, священниками, стала объектом насилия, оправданного идео­логическими целями. Идею свободы, которая первоначально ут­верждала главенство закона, затем стали понимать как автономию личности и ее самоопределение: «В результате идеологические по­литики широко открывают двери терроризму, поскольку всякий те­перь может делать, что пожелает, неважно, что это будут ужасные действия, во имя свободы»1 (1 O'Sullivan N. Terrorism, Ideology and Democracy. In: Terrorism, Ideology and Revolution. Ed. By O'Sullivan N. Brighton, 1986. P. 9). Н. О'Салливан пишет: «История совре­менного терроризма — это история о том, как этот новый полити­ческий стиль постепенно разрушал все старые условности, сложив­шиеся в западной политической жизни по поводу применения на­силия, и создал мир, в котором любое политическое действие теперь можно совершить с легкой совестью, поскольку нет ни одного дей­ствия, которое современные идеологии не сумели бы представить как морально оправданное»2 (2 Ibid. P. 10).

В либеральном обществе этический гуманизм сосуществует с тра­дицией насилия и авторитаризма. Терроризм не локализован в левом спектре. Бывает не только революционный терроризм левых сил, но и терроризм реакционных правых сил. Правый терроризм встречается в 20-х гг. XX столетия (группа «Кагуль», ОАС, или Сек­ретная военная организация). С 1933 г. начинается нацистский террор против идеологических и политических противников, со­здавший систему концентрационных лагерей и новый демократи­ческий порядок в мантии патриотизма. Возрождалась средневеко­вая юридическая практика, создавался культ насилия, поощрялось презрительное отношение к ценностям гуманизма и гражданским добродетелям, не могло быть и речи об уважении к правам чело­века, были разрушены политические и экономические организации рабочего класса, буржуазно-демократическая модель государства. Репрессивный аппарат исповедовал этос террора и равнодушно, рассудочно, технократически исполнял иррациональные идеологи­ческие догмы. Функционеры вообразили себя политическими сол­датами. Нацисты объявили врагами левых и коммунистов, консер­ваторов, либеральную интеллигенцию, священников, преступников, гомосексуалистов, евреев и цыган. Обыватель приветствовал обстановку насилия и террора.

М. Уолцер иронизирует над упрощенным толкованием террориз­ма представителями режима. Слово «терроризм» чаще всего упот­ребляется для описания революционного насилия. Это маленькая победа сторонников режима, среди которых уж никоим образом нельзя обнаружить тех, кто пользуется террором. Систематическое терроризирование целых народов есть стратегия как обычных, так и партизанских войн, как существующих правительств, так и ради­кальных движений. Цель заключается в том, чтобы разрушить мо­раль нации или класса, подорвать его сплоченность; методом тер­рора является случайное убийство невинных людей. Случайность является существенной чертой террористической деятельности. Если хотите, чтобы страх распространился и усилился через какое-то время, нежелательно убивать конкретных людей, которые ото­ждествляются или особенно тесно связаны с режимом, партией или политикой. Смерть должна прийти случайно к французам, немцам, ирландским протестантам или евреям просто потому, что они фран­цузы, немцы, протестанты или евреи, пока они не почувствуют себя фатально подвергающимися опасности и не потребуют, чтобы пра­вительства позаботились об их безопасности1 (1 Walzer M. Just and Unjust War. 1977. Ch. 12. Terrorism. P. 197). Профессор Гарвард­ского университета видит в терроризме, с одной стороны, тотали­тарную форму, в которой государство ведет и войну, и политику, граничащую с геноцидом или предвещающую геноцид; с другой сто­роны, терроризм является гражданской стратегией, и как стратегия революционной борьбы, использующая случайное убийство неви­новных людей, он возник после Второй мировой войны по примеру террора, к которому в войне прибегали правительства. Действитель­но, уже Первая мировая война существенно обесценила человечес­кие жизни и создала предпосылки для того, чтобы терроризм при­нял еще более варварские и грубые формы. Вторая мировая война стерла грани между мирным населением и воюющими армиями и создала прецеденты запланированного избиения гражданского на­селения в ужасающих масштабах.

Итак, понятие политического террора включает государственную политику легитимного насилия и контроля (1), представляющую инте­ресы данной социальной системы и поддерживающую авторитет го­сударства. Власть, осуществляющая контроль над социальной сис­темой, ее нормативным выражением, перманентно использует на­силие и устрашение против групп, слабо интегрированных в эту систему либо не согласных с ней. Террор предполагает решение острых социально-политических конфликтов путем прямого применения: насилия. Антисистемное насилие — это эхо государственной политики силы и традиционной идеологии, санкционирующей примене­ние силы. Методами террора пользуются также и все диктаторские режимы (2), в частности, Макиавелли восторгался правлением с по­мощью страха и рекомендовал этот стиль раннебуржуазному дикта­тору, а Древний Рим приветствовал диктатуру, избавляющую от про­должения гражданской войны. И только с XVI в. тирания препод­носится как преступление против религии, морали и закона. Социальные и политические революции сопровождаются эскалацией тер­рора. Здесь возможен революционный террор и контрреволюционный террор (3). Наиболее известным примером революционного террора является якобинский террор 1793-1794 гг. во Франции. В ходе французского террора 500 тысяч человек были посажены в тюрьму по политическим соображениям, 15 тысяч — приговорены к смерт­ной казни, 12 тысяч — казнены без суда. В эти периоды общество поляризуется и возникает благоприятная среда для страха, подозри­тельности, мести, ожесточенности, способствующих разрастанию насилия. Якобинцы подчеркивали временный характер террора и выдвигали лозунг: «Пусть террор будет порядком этого дня!» Другим примером может служить так называемый красный террор в России, который был санкционирован рабоче-крестьянским государством после серии злодейских покушений на лидеров социалистической революции как средство защиты и развития революции. По мнению М.А. Бакунина, одного из известных теоретиков анархизма, именно революция, развивающаяся по сценарию политического переворога и выражающая интересы в основном верхушки общества, а не ко­ренные интересы народа, скорее может перерасти в «политическую резню» и превратиться в «кровавую революцию», чем социальная революция, отвечающая интересам масс, большинства общества.

Контрреволюционный террор проявился в России как «белый террор», а во Франции его кульминацией был расстрел коммунаров в Париже в 1871 г. 30 тысяч коммунаров были убиты в сражениях или расстреляны, многие впоследствии были казнены, отправлены на каторгу, преданы суду.

В XIX в. возникает так называемый классический терроризм (4), вобравший романтические фантазии, анархистские, нигилистичес­кие, религиозные и героические идеи и ставший формой борьбы с царизмом. Это энергия буржуазных революций, перенесенная на русскую почву, тогда как на Западе революционная полоса пресек­лась 1848 г. Народовольцы и эсеры занимались террористической деятельностью профессионально. По общему признанию, именно русское революционное движение явилось прообразом современ­ного терроризма. Считается, что именно произведение С. Нечаева «Катехизис революционера» (1869) является манифестом террориз­ма и нигилизма. Революционер, по мысли Нечаева, не должен ис­пытывать жалости ни к кому на свете, не должен иметь семью, друзей и любимых в этом мире. Им не ставился вопрос о том, вправе ли один человек уничтожить другого. Напротив, убийство помогает ре­волюции, и профессиональный террорист невиновен.

Как реплика на идею революционного насилия, которая отяго­щена, конечно же, представлением о том, что убийство является инструментом исторического прогресса, возникает антимиф: «Все дозволено!» Однако сочетание пророческого стиля, донкихот­ской активности, романтики «робин гудов», рыцарской готовности к борьбе неизменно производило и производит огромное впечатле­ние на интеллектуалов из рядов мелкой буржуазии, особенно склон­ной к фразам об абсолютной свободе личности, к категориям про­теста и нигилистической этики, трагическому восприятию чело­веческого существования, заключенного, на самом деле, в обыден­ные формы. Тема гуманизма, трагизма истории, героического под­вига восставшей личности, протестующей против мира отчужде­ния и стандартизации, сочетается с ненавидящим взглядом из «под­полья» и взлелеянными действительными и мнимыми обидами. В литературных интерпретациях революционности (Ф. Достоев­ский, А. Камю, Ж.П. Сартр) на первый план выходит не сущест­во дела революционеров, а их способность «преступить», выйти за рамки дозволенного. А. Камю в сочинении «Справедливые убийцы» стремится понять парадоксальную ситуацию, когда моральность че­ловека состоит в том, чтобы отойти от нее.

Ф.М. Достоевский в романе «Бесы» демонизирует образ восстав­шего «петербургского нигилиста». Он рассматривает причины ин­дивидуального бунта в традициях сатанинской мифологии, согласно которой восставшим владеет гордость и зависть, ложное чувство собственного величия и он стремится отменить существующий по­рядок из чувства обиды и соперничества. Экспериментальный аль­тернативный порядок разрушителен и греховен. Он предполагает чудовищное саморазвращение личности.

В грезах и фикциях мелкой буржуазии террорист-анархист явля­ется ее героем. Он удовлетворяет ее потребности в приключениях, борьбе, независимости, безнаказанных преступлениях. Вместе с тем это персонаж кошмаров и триллеров. В документальном мире он остается не узнанным и чуждым ей сатанистом, присвоившим себе исключительные права. В конце 1960-х и начале 1970-х гг. в 63 ев­ропейских странах зарегистрированы террористические инциденты. Явление терроризма здесь стало полной неожиданностью. Это новый политический феномен, который находится в поле совре­менной западной социальной системы, отнюдь не объяснимый толь­ко предшествующей историей терроризма, порождение современной де­мократической традиции (5), или, можно сказать, продукт либераль­но-демократических конституционных обществ «закона и порядка», прав и свобод человека. Самыми известными являются «Красные бригады» в Италии, группа Баадер-Майнхоф в ФРГ, Алжирский на­ционально-освободительный фронт, ЕТА, ИРА и некоторые др. «Красные бригады» начали свою деятельность в 1970 г., когда они назывались еще «Пролетарские левые», кульминационной точкой их политической активности называют похищение и убийство в 1978 г. премьер-министра Италии Альдо Моро.

Терроризм, заметный в ряде благополучных западных стран, ас­симилировал в своей идеологии упрощенный марксизм, идеи анти­империалистической и классовой борьбы. Он сильнее выражен в странах с фашистским прошлым. Его обозначают нередко термином «партизанская война в городе» и проводят параллель с «католико-коммунизмом». Террористические группы угрожают так называемо­му социальному контракту, т.е. философски аргументированному предрассудку, согласно которому общество зиждется на согласии граждан и уже выбрано ими как справедливая и нравственная форма сосуществования. Они стремятся демистифицировать «демократи­ческий» капитализм, ставят вопрос об авторитарной традиции, за­маскированной под демократические институты. Известным спосо­бом принуждают власти открыть свою подлинную сущность (авто­ритаризм) и тем самым нарушить контракт с гражданским общест­вом. Террористы дают понять, что демократические преобразова­ния в обществе не завершены, не состоялись, что права человека не могут быть реализованы в данной социально-политической сис­теме. И наконец, вследствие интернационализации террористичес­кого движения возникает международный терроризм (6), метод и идео­логия крайне левых и ультранационалистов с выраженным акцентом на антиамериканизме и борьбе с силами мирового империализма. Очагом международного терроризма считаются некоторые азиат­ские, арабские страны и страны Латинской Америки. США называ­ют международный терроризм второй по значению опасностью после российского атомного оружия. Под предлогом борьбы с меж­дународным терроризмом западные страны придают своей внешней политике жандармскую и карательную направленность, ужесточают дискриминационный подход к национальным меньшинствам и об­щинам внутри страны. Они отказываются от всякого диалога с по­литическими кругами, подозреваемыми в симпатиях к терроризму, на том основании, что требования преступников не могут прини­маться во внимание ни при каких обстоятельствах. Западные страны резервируют для себя позицию морального превосходства и изобра­жают брезгливость по отношению к уличенным и заподозренным в терроризме, ни на миг не сомневаются в собственной правоте. Они никак не связывают эти эксцессы с собственной несправедли­вой экономической политикой, с углубляющимся неравенством в мире, с «гроздьями гнева», взрывом негодования, которые прово­цирует их собственная политика диктата и экономического принуж­дения. Военная интервенция группы стран и угрозы применения силы под предлогом миротворчества также могут рассматриваться в качестве международного терроризма. Международный терро­ризм — это тлеющая война, предвестие большой войны, война между государствами-гегемонами и сырьевыми странами. Не случай­но войну в Персидском заливе американцы сами называют «нефтя­ной войной». Международный терроризм выступает и как часть на­ционально-освободительного движения, например в Северной Ир­ландии, и как движение сепаратизма, в основе которого лежит так­же неравномерное экономическое развитие, нерешенные пробле­мы массы населения. Международный терроризм свидетельствует о большом количестве взрывного материала, о революционном и псевдореволюционном потенциале, который нельзя сдерживать и игнорировать бесконечно долго. Именно потому, что эта борьба ве­дется заведомо неравными силами, она и ведется не по правилам честного поединка. Некоторые виды насилия порождаются угнете­нием и несправедливостью, отрицанием основных человеческих прав, в частности тем, что целые нации лишены родины, граждан­ства, имущества. Вряд ли можно ожидать, что «подавленная коллек­тивность» будет отстаивать беспристрастно ту же самую этику, ко­торая имеет абсолютное значение для преуспевающих, располагаю­щих куда большими средствами для удовлетворения своего интереса. Рабы всегда будут требовать свободы, голодные — хлеба, а полити­чески бесправные — своих гражданских прав.

Либеральная мораль, а ее можно характеризовать и как этичес­кий позитивизм, не признает никаких иных юридических норм и моральных стандартов, кроме ныне существующих. С этой точки зрения их отрицание и разрушение аморальны, а единственными допустимыми средствами выражения протеста и несогласия, собст­венных убеждений являются организованные дискуссии и исполь­зование права голоса. Следовательно, терроризм как нигилистичес­кая утопия и анархо-индивидуализм угрожает базовым ценностям общества. Террористов обвиняют в нелояльности, нигилизме и анархизме, жестокости, в фанатической приверженности ложным идеям, которые их опьяняют, в циничном отношении к морали граж­данского общества и его институтам.

Терроризм является ответом на государственное насилие, при­знанное нормой и культивируемое именно как насилие. Так назы­ваемые всеобщие блага в действительности распределены неспра­ведливо. Сохраняются и такие социальные слои, которых эти блага не касаются, они не могут повлиять на распределение благ и поэтому не заинтересованы в их сохранении. Эти слои могут стать источни­ком вандализма. Общество устраивает их апатия. Нет спроса на их общественную энергию и поведение. Либеральная мораль для них не является догмой. В действительности она оправдывает их неза­видное положение и создает видимость общественного согласия при существующем огромном конфликтном потенциале. Несмотря на обилие моральной риторики и ее священных терминов, сфера мо­рали сокращается (в частности, из нее выпадают экономические и юридические отношения). Гражданское поведение введено в очень узкие рамки. В большинстве случаев оно слабо связано с убеждения­ми личности, а скорее — с какими-то временными симпатиями, слу­чайным выбором, оказанным на личность воздействием. Оно кажет­ся альтернативой «дела» и занятости в производстве, т е. непроиз­водительной и пустой деятельностью, которую следует передове­рить профессионалам или оставить людям с особым темпераментом в качестве их хобби и призвания. Пробуждения гражданской мора­ли, как правило, режиссированы. Можно сказать, что мораль в значительной своей части исключена из общественной жизни Поли­тика рассматривается как процесс принятия решений под давлением сторон, с позиций силы, с использованием угрозы насилия. Такой этос царит и в международных отношениях. Не принимается во вни­мание нравственное поведение всех человеческих существ, сокра­щается пространство и время, к которым применимы моральные принципы (только ныне живущие, только члены данного общества). Всякий раз, когда требуется поступиться индивидуальными интере­сами, применение моральных принципов ограничивается различ­ными условиями и формулировками. Всякая попытка выдвинуть ра­дикальные моральные требования (справедливого общества, свобо­ды и равенства, развития для всех) рассматривается как выражение политического экстремизма. Наблюдается отторжение от полити­ческой системы более или менее значительных групп из-за того, что они привержены неправильным убеждениям или не соблюдают дис­циплину. Государственный репрессивный аппарат не имеет тенден­ции к сокращению. При том уровне бюрократизации общества, ко­торый существует, практически сведены к минимуму легальные и эффективные средства воздействия на власть. Терроризм является видимой частью и признаком скрыто идущей гражданской войны. Как всякая война, эта «внутренняя война» программирует и разру­шения, и жертвы с обеих сторон, и гибель мирного населения, и героизм, и поражения. Цель такой войны — либо уничтожить врага, либо подчинить его своей воле. Это также и «алхимия революции», неверная и опрометчивая тактика, продиктованная, впрочем, по­нятными причинами — отчаянием, длительными страданиями, не­навистью, сознанием несправедливости существующих порядков, протестом против систематических унижений, нетерпением и сла­бостью. В известном смысле, это народное выступление, которое сравнительно хорошо организовано, в целом искреннее, способное завоевать большое число сторонников и массовое одобрение в об­ществе, как это было, например, с партией социал-революционеров в России, в программу которой была вписана идеология террора. В 1917г. она победила на выборах в Конституционное собрание за счет голосов своих сторонников. В партизанской войне, т.е. народ­ной войне, также обычно применяются террористические методы против врага. Надо отметить, что в народной войне получает свое выражение и становится всеобщим товарищество, сочувствие, вза­имная ответственность. И терроризм можно рассматривать как иную, спорную и более сложную, ошибочную, даже племенную форму обретения товарищества, общих целей, братства, разруше­ния барьеров между людьми на интернациональном уровне. Тем не менее терроризм надо понимать как эмоциональное восстание не­привилегированной подавленной коллективности, когда справедли­вый гнев выступает в комбинации с чувством мести, озлобленнос­тью, ожесточенностью и, приходится признать, — с низкой общей культурой и ограниченным политическим опытом.

Террористы стремятся вызвать системный кризис, а также кри­зис власти, когда под их давлением правительство вынуждено идти на соглашения, уступки, признавая тем самым не столько их идейную правоту и справедливость их требований, сколько свою собственную слабость. Таким образом, террористические операции унижают пра­вительство нравственно в глазах населения, заставляют его метаться в поисках спасительного решения и в спешке принимать непопу­лярные меры с непредсказуемыми последствиями. В любом случае — проявляют ли власти несговорчивость и упорство, уступают ли перед шантажом, прибегают ли к хитрости, маневрам и даже ковар­ству, они не владеют инициативой, не могут скрыть своей расте­рянности, стоят перед выбором — гуманность и нравственный авто­ритет либо эффективная ликвидация возникшей проблемы имею­щимися средствами и в кратчайший срок. В этой ситуации разобла­чается так называемая мелкая политика, политическое притворство, негибкое тираническое правление, раскрывается реальный нравст­венный масштаб власти. В обстановке систематических спровоци­рованных общественных коллапсов, в атмосфере неконтролируемо­го страха, страдания, шока и сенсации классовое государство и его институты оказываются крайне неэффективными и слабыми, а по­тому — презираемыми, а руководители — неумелыми и случайными людьми, которые боятся ответственности. В результате усиливается уже имеющееся отчуждение населения от правительства, увеличи­вается пропасть между гражданским обществом и государством. Таким образом, террористы пробуют изменить политику режима, создавая панику в правительстве. И этой цели служит «демонстра­тивный террор», который должен напоминать о продолжающейся деятельности террористических организаций, а также «профилак­тический террор», который дезорганизует планы правительства. К этому добавляется «инструментальный террор», предпринятый с конкретным заданием, с определенной целью, и «случайный тер­рор», вызванный незначительными причинами.

В древности террористическую направленность имели выступ­ления сикариев и зелотов в Иудее. Массовое восстание против Рима в 66-70 гг. н.э. было разгромлено и завершилось эффектным кол­лективным самоубийством в Массаде. Зелоты, или «гневные», вы­ражали позицию деревенской бедноты, нищих священников и ста­вили своей целью освобождение рабов. Сикарии, или «вооруженные ножами», провозглашали идеи равенства, стремились к свободе, признавали господином одного только Бога, выступали против соб­ственности и государства — сжигали государственные списки домов и собственности, долговые расписки. И те, и другие верили в то, что отдавший жизнь в борьбе и сохранивший до конца эти убежде­ния получит от Бога в награду бессмертие. Поэтому они не боялись смерти, искали смерти в бою и решались на самоубийство. Даже под изощренными пытками огнем накануне казни они не отрекались от своих убеждений. Современникам казалось, что тела этих смель­чаков совсем не испытывают боли. Даже дети не соглашались на­звать Цезаря господином, т.е. Богом, не признавали римской идео­логии, обожествляющей императора. Вся семья, включая и детей, совершала самоубийство, чтобы подчеркнуть свою непримири­мость.

Сикарии преследовали свою намеченную жертву повсюду и уби­вали с помощью ножа или наконечника копья, которые они прятали в складках одежды. Они нападали днем, в людных местах, при сви­детелях, внезапно, когда их жертва чувствовала себя в относитель­ной безопасности. Этим они хотели продемонстрировать, что для их врагов нет спасения. Ни охрана, ни свидетели не служат им защитой. Тактика сикариев была продиктована отчасти ритуальными соображениями и рассчитана на то, чтобы сеять панику и парали­зующий страх. На восстания местного населения и тактику избира­тельного террора римские власти ответили во II в. политикой ге­ноцида, т.е. смогли ликвидировать опасную для них идеологию толь­ко вместе с ее физическими носителями.

Страх антигедонистичен. Он мешает наслаждаться, использовать преимущества своего общественного положения, как это было с ти­раном Дамоклом. Проекции страха ведут к неуверенности и непос­ледовательности в поведении. Фобии имеют нечто общее с чувством вины, угрызениями совести, с ожиданием непреодолимого внешне­го отрицания. Страх является деморализующим психологическим состоянием. В паникующем обществе крепнут нигилистические на­строения, скептицизм, разрушаются коммунальные связи, нарастает дезорганизация во всех сферах. «Война всех против всех» с ее без­отчетными страхами и подозрительностью, утратой самоидентифи­кации личности является синонимом гражданской войны, которая идет и в нравственно-психологическом измерении. Страх можно вы­звать бесправием и зависимостью. И наоборот, внушить страх оз­начает унизить и поставить под сомнение право господствовать, уничтожить наслаждение властью, направить ее же оружие страха против нее самой.

Ошибочно представление о том, будто бы террористическое дви­жение привлекательно в основном для имморалистов, циников, нравственно невменяемых и недисциплинированных людей. В рус­ском революционном движении XIX в. (народовольцы) принимала активное участие интеллектуальная молодежь, волевые, энергич­ные, образованные и опытные молодые люди 24-30 лет, которые были и совестливыми, и справедливыми. Возможно, лучшие сыно­вья России стали убийцами по идейным политическим мотивам. Свое право на насилие они оплачивали самой дорогой ценой — своей собственной жизнью Они честно платили за совершенное преступление, считали благородным и справедливым «убить и уме­реть». Они отличались бескорыстием, мужеством, презирали тру­сов, паразитов, предателей и боролись со своими человеческими слабостями и недостатками. Они ощущали себя «рыцарями револю­ции» В их поступках и непоколебимой вере было что-то средневе­ковое, миссионерское, монашеское, христианское самоотречение во имя идеала и стремление к подвигу самозаклания. Неизбежный суд и близкую смерть (в тюрьме, на эшафоте, на каторге) они вос­принимали как нравственную победу над злом, тупостью, деспотиз­мом. Пока это было возможно, революционеры использовали судебные заседания, переписку, последнее слово перед казнью для обви­нения режима, для пропаганды своих взглядов, как урок высокой сознательной нравственности. Поведение на суде и в заключении они считали очень важным с нравственной точки зрения. В письмах к товарищам и родным арестованные революционеры-террористы никогда не жалуются и не просят об утешении, не кажутся сломлен­ными и потерявшими самообладание. Напротив, они обращаются к своим адресатам со словами ободрения и напутствиями. Один из террористов (Сазонов) писал: «Привет вам, дорогие товарищи! Бод­рости и удач! Будем верить, что скоро прекратится печальная не­обходимость бороться путем террора и мы завоюем возможность работать на пользу наших социалистических идеалов при условиях, более соответствующих силам человека». Б. Савинков отзывается о нем так: «Сазонов был социал-революционер, человек, прошедший школу Михайлова и Лаврова, истый сын народовольцев, фанатик революции, ничего не видевший и не признававший, кроме нее. В этой страстной вере в народ и в глубокой к нему любви и была его сила»1 (1 Савинков Б. Воспоминания террориста. М., 1991. С. 32). Им жизнь не кажется бессмысленной, ненужной и неже­ланной. Тогда как деятели Французской революции, образно говоря, выступали в «римской тоге», в манере классицизма, русское рево­люционное движение XIX столетия сплелось с религиозным хрис­тианским мироощущением и даже с образом самого Христа. Так, в картинах И. Репина «Арест пропагандиста» и «Сходка» использова­ны евангельские сюжеты и композиции «Тайной вечери» и ареста Христа в Гефсиманском саду. Религиозные аллюзии сохранились в русском терроризме и в XX в. Террор для социал-революционеров — это жертва, подвиг, долг. Тот же Савинков пишет о террористе Ка­ляеве, который убил великого князя Сергея Александровича, сле­дующее: «Каляев любил революцию так глубоко и нежно, как любят ее только те, кто отдает за нее жизнь... Для людей, знавших его очень близко, его любовь к искусству и революции освещалась одним и тем же огнем — несознательным, робким, но глубоким и сильным религиозным чувством... видел в нем (терроре) не только лучшую форму политической борьбы, но и моральную, быть может, рели­гиозную жертву»2 (2 Там же). О себе Каляев говорил: «Вся жизнь мне лишь чу­дится сказкой, как будто все то, что случилось со мной, жило с ран­них лет в моем предчувствии и зрело в тайниках сердца для того, чтобы вдруг излиться пламенем ненависти и мести за всех». Он счи­тал, что выполнил свой долг и совесть его чиста. В его представлении революция дала ему счастье, которое выше жизни. Совершен­ный им террористический акт и собственную смерть он восприни­мал как протест против насилия, против мира крови и слез, как борьбу за свободу. Он приступил к делу и оценивал его с совершен­ной искренностью чувств и твердостью убеждений, относился к смерти как стоик, фаталист, культурный герой — «смерть венчает дело», «умереть за убеждения». Смерть оценивали как награду и жили с радостным сознанием большой и светлой жертвы. Идеоло­гическое убийство воспринималось ими как святой, героический подвиг любви и самопожертвования, высоконравственное деяние. Террористы живо ощущали связующее их товарищество, братские отношения, любовь, доверие. Они боялись предать товарища и стре­мились взять на себя самую тяжелую ношу. Революционная идеоло­гия XIX в соединена с идеологией мученичества. Одинокие личнос­ти, готовые жертвовать всем во имя прогресса, принимают на себя тяжелую ответственность, поскольку мирным способом не удается устранить препятствия, мешающие развитию общества. Императив истории состоит в том, чтобы разрушить эти препятствия и опла­тить прогресс ценою человеческих жизней. Насилие и кровь неиз­бежны. Исторический императив сталкивается с нравственным за­претом убийства и насилия, неизбежное и необходимое, с одной стороны, и нравственное — с другой. Сторонники революционной идеи, конечно, не сумели изобрести какой-то магической формулы, точно определяющей границы необходимого насилия. Они задава­лись вопросом: где пределы дозволенного и на что преступно ре­шаться? Нравственно ли действуют борцы за великую идею? В сущ­ности, речь шла о том, как сочетать борьбу за общественные идеалы в крайне враждебных условиях, при отсутствии компромиссов с тре­бованиями нравственности, или какая нравственность возможна в борьбе за условия развития всех и отдельно взятого человека. Многое зависит, как они считали, от личной нравственности. Мо­раль революционера, ее нормы утверждает в своей работе «Соци­альная революция и задачи нравственности» П. Лавров, где он го­ворит именно о социально-революционной нравственности. Эта нравственность не может примириться с хищничеством, несправед­ливостью, паразитизмом. Он связывает представление о нравствен­ности с нравственными идеалами, справедливостью, достоинством и развитием личности. В этом смысле императив истории указывает в том же направлении, что и императив нравственности: лишь тот, кто поддерживает и осуществляет идеал, живет нравственно.

Ядром личной нравственности, согласно Лаврову, является нрав­ственное мировоззрение, или сознательные, выработанные, проверенные опытом убеждения. Он считает абсолютно необходимым критическое мышление, которое заставляет пересматривать догма­тические, мертвые, бессознательно усвоенные представления: «Всегда и всюду человек без убеждений был человеком без нравст­венности... не развившим в себе человеческого достоинства. Всегда и всюду человек ... окаменевший в догмате... был человеком с извра­щенной, уродливой нравственностью. Всегда и всюду человек, дей­ствующий несогласно со своим собственным убеждением, неспособ­ный принести жертвы своему убеждению, был жалким и позорным преступником против нравственности»1 (1 Лавров П.Л. Философия и социология. Избр. произв.: В 2 т. М., 1965. Т. 2. Социальная революция и задачи нравстгвенности. С. 410). Таким образом, критичес­кое мышление есть предпосылка морали. Поступающий против со­вести (личного убеждения) является грешником против морали, не имеет нравственности Нравственная личность имеет идеалы (спра­ведливость, свобода, достоинство, человеческое развитие) и стре­мится их осуществить. Действовать как личность в историческом процессе означает не думать о своей единичности, приносить жер­твы, отрекаться от узко понимаемого индивидуального блага ради общественного и нравственного идеала.

Революционер обязан отдать все силы и жизнь своему делу, может брать от общества лишь самое необходимое «Позорно празд­ное наслаждение» и присвоение чужого труда. Жизнь товарища, дру­гих людей для него ценнее его собственной. Он не ведет борьбу против людей за обладание собственностью или за власть над ними. Требования справедливости совпадают для него с требованиями любви. Он борется против принципа, узаконивающего несправед­ливость, и вступает в единоборство с врагами справедливости. Лав­ров считает нравственно возмутительными такие явления в среде революционеров, как предательство, разложение, деморализация, недоверие, раздоры, нравственные сделки и уступки, сношения с врагами. Опасность для революционного движения представляют скептики, безобразники и паразиты, честолюбивые соперничающие лидеры. Обращаясь к сознательному революционеру, Лавров писал:

«Держи крепко знамя своего убеждения борьбы за труд, справедли­вость, братство человечества. Это знамя должно быть чисто и не­запятнано ни одной лишней каплей крови, ни одним лишним пятном хищнической собственности. Ты не имеешь права пачкать свое дело ни одним поступком, который мог бы бросить тень на это дело. Ты не имеешь права без крайней необходимости рисковать нравствен­ной чистотой социалистической борьбы»2 (2 Лавров П.Л. Указ. соч. С. 478). Таким образом, создается определенный «революционный кодекс чести». Справедливость, по мнению Лаврова, и есть «единственная святыня» социалистичес­кой нравственности.

Отличительной чертой революционного терроризма XIX в. яв­ляется своеобразный моральный кодекс чести, в котором причи­ненное зло (убийство другого человека) уравновешивается готовностью пожертвовать собственной жизнью. Отсюда и выбор соб­ственной гибели в ходе террористической акции, когда можно по­дорвать одной бомбой и себя, и противника (террористы-смерт­ники). Отсрочки террора и неудачи нередко были связаны с тем, что заговорщики не хотели лишних жертв. Хрестоматийный слу­чай произошел с Каляевым, который сорвал покушение на Вели­кого князя Сергея потому, что в карете вместе с тем были дети. Савинков, не задумываясь, направил бы оружие против офице­ров, но скорее бы покончил с собой, чем застрелил солдата. Мо­ральный кодекс террориста не имеет уже такого большого значе­ния в XX в.

Революционная борьба включает, таким образом, и необходи­мость насилия. Прогресс общества в заданных враждебных усло­виях не осуществим без насильственных действий. Понятие «не­обходимое насилие» отграничивает оправданное насилие от «лиш­него насилия», бессмысленного кровопролития. При этом Лавров называет насилие «гадким оружием», говорит, что «продукты не­обходимой борьбы» могут быть гадки для самого революционера, а идея «крайней необходимости» может повести далеко и ею можно оправдать всякое насилие. Революционер должен уметь различать «необходимое» и «лишнее» в конкретных обстоятельствах. Есть примеры, когда террористы вызывали к себе уважение именно тем, что ограничивали свои действия так, чтобы не пострадали неви­новные, дети или случайные прохожие. Нравственную проблему представляет не насилие как таковое, а «лишняя капля крови». Га­рантия ненасилия заключается в личной нравственности револю­ционера, а не в теории и абстрактном гуманизме. Этика абстракт­ных принципов не должна отрицать нужды миллионов людей. Может быть, именно моральная, справедливая, гуманизированная политика и должна, как это ни странно, применять насилие. Цен­ность человеческой жизни — это не только нравственное понятие, но политическое и экономическое. Думается, что реальная альтер­натива терроризму и способ борьбы с этим явлением состоят в ос­вобождении угнетенных, в немедленной реакции на институцио­нальное попрание основных человеческих ценностей, в ликвида­ции остатков деспотизма и привычки управлять методами диктата, насилия, шантажа. Именно тирания дейсгвует так, чтобы подавить дух сопротивления, дух нации и гражданскую мораль. Вольно или невольно террористические организации перенимают этот метод и также избирают своей мишенью общественную мораль. Они не используют стратегию «лобового удара» против превосходящей силы врага. Им удается выявить фактическую незащищенность ин­дивида в современных демократиях, расколоть общество, частично завоевать на свою сторону симпатии людей и даже заслужить их уважение. О террористах нередко судят по характеру их жертвы, которая бывает ненавистна многим и в общественном мнении за­служивает возмездия.

Итак, террористам инкриминируют умышленные, подготовлен­ные, идеологически обоснованные политические убийства, т е. со­знательное нарушение фундаментальной моральной нормы «не убий», являющейся принципом христианской этики, гуманизма и светской концепции прав человека. Террористы являются наследниками идеологии насилия и убийства, традиции, которая не умерла и имманентна либеральному сообществу. Между тем правительства «национализируют» человеческие жизни и заставляют людей уби­вать друг друга, когда погибших насчитывается много тысяч, к ко­торым надо прибавить раненых и беженцев. В среднем жертвами террористов являются 500 человек в год.

Терроризм показывает, что индивидуальность в либеральном об­ществе не защищена и частное лицо ответственно за государствен­ную политику уже потому, что пользуется плодами национальной системы распределения благ, преимуществами гражданства, качест­ва жизни, инфраструктурой общества, в отличие от групп, отверг­нутых этой системой. В идеологии либеральное общество характе­ризуется как «партиципационная культура», которой причастны все добровольно, сознательно и по нравственному убеждению. Если это правда, в таком обществе нет посторонних и абсолютно невинов­ных, тех, кто хотел бы получать только блага от общества и не знает цены этих благ.