Пенелопа Уильямсон "Сердце Запада"

Вроде, это французский муж Моники Беллуччи? Который Майк Блуберри?

Который Венсен Кассель - чертовски обаятельный мужчина! Как я его обожаю !
А Блуберри - это из фильма
_________________

Вообще вид, взгляд и эта сигарета... очень напоминают Зака - одного из героев
Но с этим у меня вообще туго... Буду благодарна, если кто-то с появлением описания главных героев предложит кого-нибудь на эту роль

Почитаем обязательно!!!!!!!!!

Аннотация заинтриговала
Девочки, легкого вам перевода... редактирования и выкладки))))))
А мне (и всем остальным читательницам) лёгкого и увлекательного чтения.

Вот это подарок! Девочки - УДАЧИ в переводе!
_________________

Rusena, LuSt, codeburger, поздравляю с открытием темы!,
Желаю легкости в переводе и свободного времени для него..
Со мной редко так бывает, чтобы названия помнила, даже обложки книг...а содержание вспоминается только какими-то эпизодами.... видимо это было так давно, в тот самый запойно-читабельный период. Но отчетливо помню, что легким чтивом они мне не показались.

 » Глава 1

Часы на белой прямоугольной башне церкви Парк-стрит показывали без пяти одиннадцать. Клементина потуже запахнула воротник плаща. Сегодня было холоднее, чем вчера. Большие вязы отбрасывали глубокие тени на тротуар, а с залива дул пронизывающий ветер.
Клементина ходила взад и вперед вдоль кованого забора, отделявшего улицу от надгробных камней кладбища Олд-Грэнери. Она снова посмотрела на башенные часы. Прошла еще одна долгая томительная минута.
Клементина решила сыграть в небольшую игру: не оглядываясь, пройтись вдоль забора до кладбищенских ворот в египетском стиле, а когда повернет назад, он, наверное, будет уже там...
– Мисс Кенникутт!
С протестующим скрипом колес возле нее остановилась черная потрепанная двуколка, и Клементина подняла глаза на загорелое лицо мужчины – улыбающееся лицо, которое от света закрывали широкие поля большой серой шляпы.
– Вы здесь! – выдохнул он. – Я до конца не был уверен, что вы придете.
– Я тоже не была уверена, придете ли вы.
Смеясь, он спрыгнул и помог ей сесть в двуколку.
– Приношу извинения за невзрачность экипажа, мэм, – сказал Гас Маккуин, когда забрался на сиденье рядом с пассажиркой. – У моего дяди пятеро сыновей, и семейные конюшни постоянно страдают от нехватки средств передвижения... Но! – крикнул он лошади, и двуколка выкатилась на улицу на такой скорости, что Клементина инстинктивно ухватилась за шляпку. От резкого движения девушка упала прямо на спутника. Он был твердым и на удивление теплым. Она напряглась, отсаживаясь от него насколько возможно, пока не прижалась боком к железным перилам, огибающим сиденья.
Гас улыбнулся ей глазами.
– Мне, вероятно, лучше бы этого не знать, но сколько вам лет, мисс Кенникутт?
Она посмотрела на руки в перчатках, которые крепко сжимала на коленях. Клементина подумала солгать, но ковбой назвался человеком слова, и ей хотелось быть достойной его уважения.
– Мне семнадцать.
– Семнадцать... О, Боже, помоги мне.
Она оглянулась на пустое пространство, где полагалось быть складному верху двуколки.
– Где ваш велосипед?
– Я поручил велосипед кузену, чтобы тот заарканил и оседлал эту бестию. Если уж парень хочет, чтобы я участвовал в гонке, то пусть сам и обеспечит меня выездом.
– Вы и правда заставляете меня улыбаться, сэр – тем, как говорите.
– Не-а, до сих пор мне удалось добиться вашей улыбки лишь дважды. Но я собираюсь продолжать в том же духе, пока... – Маккуин так пристально смотрел на рот Клементины, что ей пришлось прикусить нижнюю губу, лишь бы та перестала дрожать. – Пока не удастся снова заставить вас мне улыбнуться.
Клементина резко отвела взгляд в сторону, но мгновение спустя уже опять исподтишка косилась на Гаса.
Сегодня он оделся более подобающе для езды на велосипеде – в синие бриджи, желтые гетры и вельветовый жакет глубокого коричневого цвета. Тонкие бриджи плотно облегали мышцы бедер, которые выглядели сильными от укрощения мустангов и сгона скота. Клементина подумала, что езда на велосипеде, скорее всего, дается ковбою легко.
Ей так много хотелось ему сказать, столько вопросов задать. Но тот, который она решилась озвучить, тут же заставил Клементину покраснеть от своей глупости.
– А правду говорят о Монтане, что человек может проехать от одного конца штата до другого, по пути не перескочив ни через одно ограждение?
Маккуин рассмеялся, как Клементина и ожидала. Но она не возражала, ведь ей нравился его смех.
– Пожалуй, можно натолкнуться на парочку скотопрогонов то тут, то там, – сказал он. – А еще есть несколько громадных гор до небес, которые все же заставят остановиться.
Клементина читала о таких горах, но не могла представить, как они выглядят. Ей были знакомы лишь низкие утесы и друмлины, возвышающиеся над солончаками вокруг Бостона.
Они доехали до одной из самых оживленных улиц, и Гас Маккуин сосредоточился на дороге, поэтому у Клементины появилась возможность его рассмотреть. Он выглядел таким большим, что, казалось, занимал все сиденье двуколки. И радостно светился, словно совершенно новый медный пятак.
– Что заставило вас проделать путь до Бостона, мистер Маккуин?
Он повернул голову, и их взгляды встретились. Клементина уже забыла, насколько глубокого чисто-голубого цвета его глаза. Она подумала, что небо Монтаны будет таким же.
– Моя мать долго умирала, – ответил Гас. – Она хотела увидеть меня перед смертью, поэтому я и приехал. Однако в конце недели снова уеду.
– Сожалею, – вздохнула Клементина, а затем поспешно добавила, чтобы он не понял ее превратно. – Я имею в виду, что сожалею о кончине вашей матушки.
По лицу Гаса пробежала тень, подобно несущимся по небу облакам, закрывающим солнце.
– Я оставил ее и уехал из Бостона, когда мне было семнадцать, столько же, сколько вам сейчас, и не особо часто ей писал.
– Вы убежали из дома?
Маккуин отвернулся от нее и прищелкнул языком, заставляя лошадь объехать повозку со льдом, выкатившуюся на дорогу и преградившую им путь.
– Думаю, в некотором роде, да, убежал. Мне хотелось увидеть слона. – Заметив недоуменный взгляд спутницы, он рассмеялся. – Мне хотелось посмотреть на чудеса великого Дикого Запада. На индейцев, буйволов, медведей гризли и на реки золота.
Как же сама Клементина жаждала увидеть эти чудеса! Тем не менее для нее все это находилось далеко за пределами досягаемости и обречено навсегда оставаться таковым.
– И оказался ли он таким же восхитительным, как вы предполагали, – ваш слон?
Клементина наблюдала, как Маккуин секунду обдумывал вопрос; в нем ощущалось волнение, отраженное сияние, затронувшее что-то внутри нее.
– Монтана обладает величием, которое многих зачастую пугает. Но она не настолько большая, чтобы нельзя было найти то, что ищешь, если, конечно, знаешь, что именно тебе нужно. – Их глаза встретились, и вихрь чувств Клементины усилился... – Время от времени, мисс Кенникутт, каждому человеку необходимо место, куда можно было бы убежать.
Клементина не знала, что искала. Наверное, то самое, чего ей отчаянно не хватало в отчем доме, однако она не могла описать это словами. Лишь испытывала уверенность, что здесь и сейчас она по-настоящему живая. Сильный солоноватый ветер пощипывал кожу, запоздалый зимний солнечный свет покрывал пятнами навесы магазинов и поблескивал на оконных стеклах, а Клементина направлялась посмотреть гонку на велосипедах в компании мужчины, ковбоя.
Маккуин остановил лошадь прямо посреди улицы, не обращая внимания на крики из вставших позади карет и повозок. Он повернулся к Клементине, и хотя его глаза по-прежнему окружали смешливые морщинки, рот был серьезен.
– Вчера я рассказал вам одно из своих желаний. Как насчет того, чтобы поделиться своим? О чем мечтаете вы, мисс Кенникутт?
Клементина внезапно почувствовала, что задыхается, будто только что с разбега вскарабкалась на вершину одной из большущих гор Монтаны.
– Не знаю, – прошептала она, но, конечно же, солгала. Клементина мечтала о нем. Всю свою жизнь она мечтала о нем.
– Мне двадцать пять лет, – сказал Гас, пронизывая ее взглядом, трогая до глубины души, – и я изрядно набродился в своей жизни. Повидав в мире столько, сколько видел я, любой человек сразу же понимает, что ему нужно, стоит лишь на это наткнуться. – Гас провел большим пальцем вдоль линии ее подбородка, и от растянувшей его губы улыбки у Клементины еще сильнее перехватило дыхание. – Или наехать, в зависимости от ситуации. Ты и я, малышка, мы подходим друг к другу. Я мог бы потратить время на ухаживания за тобой, на то, чтобы постараться доказать, что нам предназначено быть вместе, но либо ты поймешь это сейчас – что нас свела сама судьба, – либо нет. И никакие букеты цветов или серенады не изменят того, что и так уже является истиной.
Клементина восхищалась своим спутником, тем, что на одном вдохе он мог говорить о мечтах, а на следующем – об уверенности. Она ни разу в жизни не ездила на лошади, но в настоящий момент ощущала, будто мчится верхом на одном из тех «совершенно диких кэйюзов, которые способны скакать весь день и разворачиваться на месте». Клементина отвернулась, и ее сердце забилось так сильно, что она удивилась, как Маккуин не услышал его стук.
– Я пока еще не могу об этом думать, – сказала она.
Его слова донеслись до нее с порывом солоноватого ветра:
– Вы уже об этом думаете, мисс Кенникутт. Да вы уже на полпути к Монтане!
Часть 1
1879 год
Глава 1

Перевод: Rusena
Редактирование: LuSt, codeburger

Молодая жена Гаса Маккуина стояла на травянистом берегу и смотрела на выстроившиеся неровной линией побитые непогодой здания и кое-как сколоченные хибары, составляющие городок Форт-Бентон в штате Монтана. Она не собиралась позволять себе раскисать.
Едва супруги сошли с парохода и их багаж снесли на берег, как Гас сообщил, что ему срочно нужно проверить, отправляется ли в сторону округа Танец Дождя повозка, поскольку этим маршрутом не шибко часто ездили.
– Жди меня прямо здесь, Клементина, – сказал он жене, указывая на землю, будто считал, что она слишком глупа, чтобы понять значение слова «здесь». – Не двигайся с места.
Клементина открыла рот, чтобы спросить, нельзя ли ей, по крайней мере, стоять не на солнцепеке, но муж уже шагал прочь. Ее взгляд следовал за Гасом, пока он не пересек дорогу и не исчез за приоткрытыми воротами извозчичьего двора.
На некоторое время внимание Клементины привлек отправляющийся пароход. Она наблюдала, как облака черного дыма клубами вырываются из его двух труб. Гигантские лопасти кормового гребного колеса взбивали воду цвета кофе, посылая на берег волну и усиливая запах тухлой рыбы и гниющих водорослей.

Судно вошло в русло реки, свистя и шипя паром, и девушка перевела взгляд обратно на пыльную дорогу. Они шесть недель ехали, чтобы добраться до этого ничтожного поселенья.
Несколько ветхих зданий носили признаки своего предназначения. Клементина смогла опознать торговую лавку, отель с просевшим крыльцом и мастерскую седел и конской упряжи. С этой стороны улицы тень отбрасывал лишь высокий фальшивый фасад торгового дома.
Клементина удивилась, заметив женщин, прогуливающихся по дощатой дорожке. Некоторые шагали поодиночке, но большинство – парами, под ручку, смеясь и беседуя. Многие были одеты на загляденье – в шляпы, отделанные страусиными перьями и шелковыми цветами, и платья с длинными складчатыми или плиссированными шлейфами разнообразных ярких цветов.

Клементина наблюдала за живописной сценкой с задумчивой тоской. Ее черный зонтик из подкладочного шелка, казалось, притягивал необычно теплое весеннее солнце к голове. Струйки пота скатывались по бокам и между грудей. Ей было душно в сорочке из батиста, длинных фланелевых панталонах, корсете со стальными пластинами, ворсистой нижней юбке с двумя оборками, жакете из нансука и дорожном костюме из саржи с отделанным бархатом жилетом.
Она взглянула в сторону извозчичьего двора, чтобы проверить, не появился ли Гас. Клементина не увидела ни его, ни индейцев, ни грабителей банков, ни других очевидных опасностей. Учитывая множество прохаживающихся поблизости женщин, вряд ли здесь ей что-нибудь угрожает. И наверняка нет никакого вреда в том, чтобы подойти к магазину и на некоторое время насладиться тенью. Конечно, это не помешает ей и дальше внимательно следить за их багажом.
Клементине пришлось высоко поднять юбки, чтобы перешагнуть конский навоз и коровьи лепешки, которые густо пятнали широкую покрытую колдобинами улицу. Как только она шагнула на дощатую дорожку, то, подняв глаза, обнаружила, что какой-то мужчина, развалившийся на крыльце отеля в кресле-качалке из ивовых прутьев, нагло глазеет на ее ноги. Клементина опустила юбку, пусть потрескавшиеся доски и были покрыты засохшей грязью и табачными плевками. Удачно, что у ее дорожного костюма был не очень длинный шлейф.
Она направилась к тени, отбрасываемой торговой лавкой, когда заметила, что соседняя дверь ведет в салун. Из любопытства Клементина заглянула поверх планчатых створок. Сквозь туман табачного дыма она увидела вульгарный, написанный маслом портрет женщины, пухлой, как откормленная курица, и полностью обнаженной. Мужчины выстроились в ряд вдоль стойки лицом к голой толстухе, слегка наклоняясь вперед, как лошади у коновязи. Солдаты в голубой форме, шахтеры в грубой одежде, профессиональные игроки в черных костюмах и мятых белых рубашках. Из помещения пахло виски и немытыми телами. За звоном стекла о стекло последовал взрыв смеха и поток ругательств. Внезапно Клементина поняла, что, вероятно, даже в Монтане для леди не совсем прилично позволять своим глазам задерживаться на таком зрелище.
Когда она попыталась продолжить путь, то ощутила, что юбка натянулась. Посмотрев вниз, Клементина обнаружила, что ее шлейф удерживало колёсико шпоры. Она оглядела наглеца снизу вверх от блестящего сапога до лица. Это был мужчина с крыльца отеля.
Клементина подумала, что он, скорее всего, является армейским разведчиком, судя по длинным светлым волосам, рубашке из оленьей шкуры с бахромой и чехлу для ножа, украшенному медными заклепками. Но на его белокурой эспаньолке засох табачный плевок, а руки, как она заметила, когда незнакомец приподнял свою шляпу в приветствии, были грязными.
– Привет, мэм! – сказал он.
– Здравствуйте! – ответила Клементина, вежливо кивнув. Конечно же, их не представили друг другу должным образом, но Гас уже объяснил ей, что жители Запада вели себя более свободно. Она слегка потянула за свой шлейф. – Боюсь, сэр, ваша шпора запуталась в моей юбке.
Он взглянул вниз, с преувеличенным удивлением широко распахнув глаза.
– Похоже на то. Приношу свои извинения.
Мужчина наклонился и отцепил колесико шпоры от шлейфа Клементины, при этом неприлично высоко приподняв её юбку. Когда он выпрямился, то усмехался.
– А вы, оказывается, горячая крошка, мэм, если не возражаете обойтись без экивоков. – Он подхватил ее под локоть. – Что, если я куплю вам что-нибудь прохладительное, чтобы зажечь огонь на этих прелестных щечках...
– Убери от неё руки!
Клементина повернула голову и увидела своего мужа, шагающего по дорожке так быстро, что подгнившие доски трещали под ногами.
– Я сказал, отпусти ее, черт тебя побери! – Гас остановился перед мужчиной. Хоть его руки и оставались опущенными по швам, он напряженно выпрямился, а глаза блестели холодом, чего она раньше никогда не замечала. И пистолет у мужа ей прежде не доводилось видеть – кобура тяжело свисала с ружейного ремня, закрепленного вокруг талии.
Клементина попыталась высвободить руку из хватки незнакомца, но тот только сильнее сжал ее. После чего харкнул и выстрелил табачным плевком на носок сапога Гаса.
– Ты шумишь на моей территории, ковбой, – голос, который чуть раньше был таким дружелюбным, теперь звучал угрожающе. – Я первым нашел леди.
– Эта леди – моя жена.
Мужчины уставились друг на друга, и момент затянулся, стал напряженным, и в воздухе почувствовался дух надвигающегося насилия, острый, как порох.
Незнакомец отвел от Гаса взгляд.
– Моя ошибка, – пробормотал он. После чего отпустил Клементину и отошел, разведя пустые ладони в стороны в знаке отступления.
Гас схватил Клементину за руку и так резко дернул, что ее зубы клацнули.
– Я же велел тебе оставаться на месте, малышка. Ты решила, что я говорил лишь для того, чтобы потрепать языком?
Она резко остановилась и выдернула руку из хватки Гаса, заставив его повернуться и посмотреть на нее. Мимо пронеслась скачущая повозка, обдав их облаком пыли.
– Вы озадачили меня, мистер Маккуин, и ушли. Если бы вы потрепали своим языком подольше и назвали бы причину…
Он наклонился и зарычал на нее.
– Тебе нужна причина? Сейчас как раз середина дня, когда местные потаскухи выходят на парад. Любая женщина, которая шагает по Фронт-стрит в это время, будет принята за одну из них. Ты этого добиваешься, Клементина, чтобы все думали, что ты потаскуха?
Его руки сжались в кулаки, и она глубоко вдохнула. Она не будет бояться мужа так же, как боялась своего отца.
– Вашего объяснения все еще не достаточно, сэр. Кто такая потаскуха?
Мгновение он просто смотрел на нее, тяжело дыша, а затем его гнев испарился. Гас прижал жену к груди, гладя большими ладонями ее спину.
– Ах, Клементина, ты такая милая и невинная. Потаскуха – это проститутка. Беспутная женщина, которая продает свое тело мужчинам для их удовольствия.
Она ощутила легкую дрожь, сотрясшую мужа, и внезапно осознала, что он больше напугался, чем разозлился.
– Я не знала об этом обычае Запада, что проститутки здесь разгуливают по улицам.
– Клементина, – он схватил ее за плечи и отстранил от себя, – не смей употреблять это слово, даже со мной.
– Тогда как мне называть их?
– Никак. Ты ничего не должна знать о них.
– Но я втянула нас в неприятности, поскольку не знала о них. Ты не можешь не признать, что неведение не ограждает от неловкого положения. Я же не ребенок. Я взрослая женщина.
Муж снова разозлился на нее. Сразу понятно по его покрасневшим щекам и жилке, быстро и сильно бьющейся на шее.
– Я не собираюсь стоять посреди улицы и обсуждать с тобой повадки непристойных женщин. Пойдем. – Гас повернулся и зашагал прочь. – Я снял для нас комнату в отеле.
Они внесли багаж в здание с просевшим крыльцом. Едва их проводили в комнату, Гас сообщил, что ему снова нужно уйти, чтобы отыскать погонщика мулов, который, по слухам, утром отправляется на запад. После чего плотно нахлобучил шляпу, взял ключ и двинулся к двери.
– Ты не можешь запереть меня здесь, – сказала Клементина. Слова прозвучали негромко, но были резки, как крик.
Гас развернулся. В нем ощущалась натянутость, не имевшая ничего общего с тем, что произошло на улице. Или объяснявшаяся не только этим происшествием. Клементина столь же отчетливо почувствовала эту напряжённость и в себе. Она была подобна шелковой нити, которую так туго натянули, что та готова вот-вот разорваться. Гас не являлся ковбоем, любящим дикую езду и сошедшим с сувенирной открытки. Он был мужчиной, теперь ее мужчиной, и Клементина внезапно обнаружила, что совсем не знает его.
Гас издал мягкий звук, похожий на вздох. Затем бросил обратно на стол ключ, который упал со стуком, разорвавшим тишину.
– Я собирался запереть дверь не для того, чтобы замкнуть тебя внутри, а только чтобы держать этих американцев снаружи. Здесь не так много достойных женщин, и некоторые мужчины забыли, как вести себя с леди.
Его взгляд вернулся к ее глазам, а затем переместился и задержался на губах.
– Почему бы тебе не умыться? – предложил муж, и спустя мгновение за ним закрылась дверь.
Комната была размером со стойло и являлась частью большого помещения, разделенного ситцевыми перегородками. Ближайшая делила пополам единственное окно, и между глубокопосаженными стеклами и тряпичной стеной была щель приблизительно в семь сантиметров. Клементина могла слышать мужчин, двигающихся и разговаривающих по другую сторону тонкой ткани, которая некогда была красной, но теперь выцвела до пыльно-розового цвета. Когда один из соседей подошел к окну, Клементина сквозь щель мельком заметила коричневый фланелевый рукав.
Сквозь пыльное стекло Клементина посмотрела вниз на потаскух, которых, как она должна была притворяться, не существует. Те подобно райским птичкам прогуливались по дощатой дорожке в своих одеяниях с яркими перьями и складчатыми шлейфами. Проститутки, как Гас назвал их, женщины, продающие себя для удовольствия мужчин вне священного брачного ложа. Брачное ложе.
Клементина уставилась на большую кровать в углу комнаты с траченным молью армейским одеялом и бугорчатым желтоватым тиковым покрывалом. Между мужем и женой полагается близость, выходящая за рамки объятий и поцелуев. Нужно делить с супругом постель, ложиться с ним и становиться единой плотью. «Я принадлежу другу моему, и ко мне обращено желание его». Слова – тайные, произнесенные шепотом слова, святые, торжественные слова Священного писания – являлись всем, что она знала об акте любви. Клементина была женой Гаса Маккуина, но пока они не разделяли брачного ложа.
Они долго ехали на поезде из Бостона в Сент-Луис на жестких деревянных скамьях, сидя бок о бок с семьей немецких переселенцев. Покачивание, чадящие керосиновые лампы и резкий неприятный запах колбасы и квашеной капусты привели к тому, что Клементина провела несколько часов с подкатывающей к горлу тошнотой. А ночью в отеле Сент-Луиса они спали в разных комнатах, поскольку тогда еще не стали мужем и женой. На следующее утро их поженил судья, и из здания суда новобрачные направились прямо на набережную и сели на пароход, который и повез их вверх по реке Миссури в Форт-Бентон.
Ночевали они в помещении какого-то дровяного склада вместе с пароходной командой.
Или в гамаках на второй палубе, укрываясь кусками брезента, что ни в коем разе не обеспечивало уединения…
– Вроде, ты собиралась умыться.
Клементина испуганно обернулась, поскольку не услышала, как открылась дверь. Гас закрыл ее носком сапога. Затем подошел почти вплотную к жене. Он никогда прежде не казался ей таким мужественным, со своим громадным ростом и могучей статью.
– Согласна сделать кое-что для меня, малышка?
Она молча кивнула, затаив дыхание. В соседней клетушке мужчина харкнул и сплюнул, а другой грязно выругался, после чего раздался глухой удар, будто о дальнюю стену стукнулся ботинок. Следом раздалось еще одно ругательство.
– Не могла бы ты распустить для меня свои волосы?
Ее ладони дрожали, когда она подняла руки, чтобы снять фетровую шляпку, простую, черную и безо всяких перьев. Не отрывая от жены взгляда, Гас забрал у нее головной убор и бросил на постель. Одну за другой Клементина вытащила шпильки из прически, и густые локоны упали ей на плечи. Она встряхнула головой, и пряди тяжелой волной пролились ей на спину, захлестнув талию.
Гас провел рукой по волосам, приподнял и позволил падать, наблюдая, как локоны скользят между его пальцев.
– Твои волосы блестят словно масло, Клем, и такие же мягкие. Ты вся мягкая. Мягкая и прекрасная.
Муж опустил голову, и она подумала: «Он собирается меня поцеловать». Гас и раньше целовал ее, но она знала, что этот поцелуй будет другим – он приведет к чему-то, что навсегда изменит ее, отметит подобно клейму.
– Клементина.
Она попыталась заставить себя улыбнуться, успокоить дрожь в ногах.
– Пожалуйста…
Но Клементина еще не знала правильных слов, чтобы выразить то, чего ей хотелось.
Гас крепче сжал захваченные пряди, ошибочно приняв дрожь жены и её мольбы за сопротивление.
– Ты моя законная жена, малышка. Я имею на это право.
– Знаю, знаю, – её веки дрогнули и опустились.
Один из мужчин за перегородкой принялся справлять нужду в жестяной ночной горшок, гремя и журча, а отлив, издал неприличный звук, подходящий только для уборной.
Клементина отпрянула, и краска залила ее лицо, а утробные звуки всё продолжались и продолжались, отзываясь эхом, как сирена Бостонской бухты.
– Вот черт, – произнёс Гас, когда в соседней комнате наконец наступила тишина. Его лицо озарила смущённая улыбка. Он снова опустил голову, но только потерся своим носом о ее. – Мужчина не может жениться на леди, а затем в первый раз заниматься с ней любовью в подобном месте, где можно плюнуть сквозь стену. Я хочу, чтобы тебе было хорошо, чтобы все прошло хорошо и правильно, как должно быть между мужем и женой.
Гас погрузил пальцы в ее волосы и поднес их тяжелый шёлк к своим губам, словно собирался отведать. У Клементины перехватило дыхание, и она задрожала.
– Вижу, что ты боишься, малышка, но ведь мужчина и не ожидает, что жена, которая была воспитана в такой строгости, как ты, не сробеет перед тем, что обычно происходит в супружеской спальне. Что ж, если я ждал тебя всю жизнь, то смогу обождать еще немного. Пожалуй, чуток поухаживать за тобой для начала будет для меня не смертельно.
Гас тяжело дышал, как и она. И его пробирала дрожь, как и ее. Клементина подумала, что муж с легкостью мог бы ухаживать за ней и в постели, а не только вне ее, но оставила эту мысль при себе. Она являлась леди строго воспитанной и невинной в отношении того, что происходит в супружеской спальне.
– Дьявольщина, Джеб! – проревел грубый голос за стенкой. – Ты навонял, как дристлявая корова!
Голова Гаса дернулась вперед, почти ударившись о лоб Клементины. Он хохотнул, и его теплое дыхание мягко защекотало ее шею.
– Я не возражаю, – прошептала Клементина. Мужское дыхание на ее горле заставляло девушку трепетать и напрягаться внутри все сильнее и сильнее, так что ей пришлось закусить губу, чтобы не застонать.
– Конечно же, возражаешь. Но тебе понравится, вот увидишь. Это намного лучше, чем то, к чему ты привыкла. – Его рука нежно, очень нежно, погладила тонкую шею и спустилась к плечам. – Первая ночь в нашем доме – именно тогда я и сделаю тебя моей.

* * *
– Положи-ка ему пятак между ушей, сынок, – скомандовала погонщица мулов. – И перестань лыбиться как осел, жующий кактус.
Гас Маккуин сжал губы в тонкую линию, но от смеха вокруг его глаз лучились морщинки, пока он пальцем извлекал монету из жилетного кармана. После чего не спеша подъехал на лошади к голове упряжки, наклонился и водрузил пятак между растопыренных ушей ведущего мула. Все шестнадцать мулов стояли серые и неподвижные как трупы, посреди степи Монтаны.
Молодая жена Гаса наблюдала за происходящим, устроившись на толстой доске в повозке рядом с погонщицей. Погонщица была женщиной, хотя определить это по её внешности было невозможно. Её лицо было таким же коричневым и обветренным, как кожа на седле. На ней красовались сапоги мужского размера и штаны, настолько затвердевшие, что трещали, когда она садилась. Остриженные волосы покрывала изношенная грубая шляпа, чей край спереди был заломлен и заколот гвоздем. Шляпы грязнее Клементина в жизни не видела.

Погонщица сняла непромокаемую пыльную накидку и засучила рукава домотканой рубашки. Ее руки походили на мужские: бугристые и толстые как сосновые бревна. Она стянула перчатки из оленьей кожи и поплевала на ладони размером с медвежьи лапы. После чего медленно вытащила тяжелый смотанный кнут из специального отверстия.
Энни-пятак утверждала, что подобных ей нет, поскольку она единственная женщина-погонщица мулов во всей Монтане. Ее повозка, сооруженная для тяжелых грузов и пересеченной местности, была доверху загромождена горным оборудованием, мебелью, связками буйволиных кож, издающих кислый запах, и пианино, следующим в единственный бордель Радужных Ключей – единственного города в округе Танец Дождя. Энни называла запряженных восьмерых мулов ребятками. Но гнала их по-мужски беспощадно, сыпля проклятиями и щелкая кнутом над головами животных.
Погонщица обеими руками сжала деревянную рукоять кнута, залитую свинцом. После чего переместила жевательный табак во рту с одной щеки в другую и усмехнулась Клементине.
– Ну, что, народ, готовы?
– Готов ли я? – фырнул Гас Маккуин. – Я так давно готов, что уже оброс мхом.
Внезапно рука погонщицы дернулась назад, а затем резко метнулась вперед. Двадцатипятифутовый кнут из сыромятной кожи развернулся и издал хлопок как фейерверк на «Четвертое июля»[1]. Монета закрутилась, все ускоряясь и ускоряясь, пока не замерцала словно капля дождя на солнце. Гас попытался схватить ее в воздухе, но промахнулся. Мулы стояли так же неподвижно. Ни один даже не шерохнулся.
– Вот поэтому-то, – произнесла погонщица, еще раз улыбнувшись и обнажив крупные коричневые зубы, – меня и прозвали Энни-пятак.
– Вот те на! А я-то думал, что это потому, что ты дешево берешь, – протянул Гас, а Клементина прикрыла рукой расплывающийся в улыбке рот.
– Дешевка – ха! – погонщица откинула голову назад и разразилась хохотом, похожим на ослиный рев. – Дешевка! – Она сплюнула табак и скрутила кнут. Телега накренилась, и Клементина схватилась за сиденье, чтобы не полететь головой вперед на камни, чертополох и жесткую степную траву. Гас направил свою лошадь трусить рядом с ними.
– Принеси мне мою монету, сынок, – потребовала Энни спустя несколько безмолвных минут.
– Это моя монета.
– Больше нет. Я по справедливости заслужила ее. К тому же, оставлять пятак там, где любая неискушенная душа может его найти, не шибко мудро. Заяц может проглотить его ненароком, приняв за чертополох, и будет мучиться коликами. Или какой индеец найдет монету да надерётся в стельку, а потом пойдет за скальпами охотиться. И помрем мы все как генерал Кастер[2]. Нет, по мне так ты в долгу перед людьми и животинами, и обязан вернуть мне мой пятак.
Клементина оглянулась на колдобины, усеивающие дорогу. Ветер развеивал облако пыли, поднимавшееся за ними. Ничто не выдавало место, куда приземлилась монетка.
Гас обиженно вздохнул и повернул лошадь. Он опустил шляпу почти на глаза, сунул ноги глубоко в стремена и укоротил поводья. Внезапно без всякой команды, как показалось Клементине, не заметившей понукания наездника, лошадь бросилась диким галопом назад по дороге.
Сидя в седле, Гас довольно сильно наклонился вбок. Его рука нырнула в высокую траву, задев пальцами землю. Выпрямившись, он тут же настолько сильно натянул повод для поворота, что лошадь встала на дыбы. Он, смеясь, поскакал обратно, догнал повозку и, не сбавляя хода, бросил погонщице монету. Энни поймала ее с лету, попробовала на зуб и засунула в карман своих кожаных штанов. Гас продолжил движение и вскоре исчез за пригорком, заросшим пыльной полынью.
Клементина, не отрываясь, наблюдала за мужем. Он скакал, полагаясь на зоркость, опыт и жалящие шпоры, и у нее дух захватывало от гордости за него. Ее мужчину. Ее ковбоя. Хотя ей не слишком понравилось, что он умчался, оставив ее в ужасной компании Энни. Клементина подозревала, что погонщица испытывает ее и, увы, на данный момент находила в ней кучу недостатков. «Нужно иметь выносливое сердце, чтобы приехать в эту страну и схлестнуться с ней на ее условиях», – как-то заявила Энни-пятак, явно подразумевая, что сердце Клементины не достаточно выносливо.
Обычно погонщица вела свою упряжку со спины левого мула. Но сегодня предпочла ехать рядом с Клементиной на сиденье, являющимся просто грубой доской, прибитой между высокими бортами повозки.
Клементина цеплялась за шершавый борт высотой в восемь футов[3] так отчаянно, что белели костяшки пальцев. Земля была усеяна рытвинами и изрезана колеями, поэтому телега переваливалась и кренилась вбок, как гребное судно при сильной качке. Теперь Клементина понимала, почему эти телеги называют костедробилками. И с каждой милей[4] ощущала, как в ее костях усиливаются неприятные ощущения.
Мили. Бессчетное количество миль за неделю, прошедшую с тех пор, как они сошли с парохода в Форт-Бентоне. Однообразные мили оливковой полыни и взъерошиваемой ветром травы. Но сегодня холмы, на расстоянии казавшиеся не более чем размытыми пятнами, внезапно приблизились к путникам. Это походило на океанские волны: степь вздымалась в горные хребты с желтыми соснами и обнажала овраги, топорщащиеся кустарниками и старыми неровными сугробами.
В нее ударил порыв ветра, хлестнув жгучей грязью по лицу. День был промозглым, солнце пряталось за плотными и пушистыми как попона облаками. А вчера то же самое солнце было обжигающе-горячим. Клементина никогда прежде не потела, но теперь чувствовала на коже остатки вчерашнего пота, песчаного и липкого. Наверное, от неё неприятно пахнет, но трудно ощутить свой запах в струе вони, исходящей от свежих буйволиных кож и от Энни, которая, скорее всего, не принимала ванну с тех самых пор, как генерал Ли сдался при Аппоматтоксе[5].
Ферма у дороги, где они провели прошлую ночь, не предоставила возможности как следует помыться. Примитивная, крытая дерном лачуга. Когда Клементина отправилась умыться перед обедом, состоявшим из отварного картофеля и консервированной кукурузы, то нашла только пару сантиметров влажной пены в корыте для воды и кусок мыла размером с ноготь в пустой банке из-под сардин. Висящее на валике полотенце было таким же черным, как дно ведра для угля. Их кровати оказались столь же ужасными: жесткие койки с грубыми тиковыми мешками, набитыми степной травой, которую Гас, смеясь, назвал перьями Монтаны. А стена рядом с койками была испятнана раздавленными клопами.
Клементина содрогнулась от воспоминаний. Порыв ветра пронесся по земле и послал заряд пыли ей в лицо. Она вытерла щеки и лоб грязным носовым платком и слизнула степной песок с зубов. Клементина уже определила, что прежде всего возненавидит на родине мужа – невозможность содержать себя в чистоте.
Ее муж. Она видела, как он скачет вдалеке между тополей, величественно и свободно сидя в седле на кобыле серовато-коричневого цвета, которую купил в Форт-Бентоне. Наблюдая за всадником, она почувствовала нежное тепло. Гас был на редкость ярким мужчиной со своей легкой улыбкой и раскатистым смехом. Его загорелое лицо, выгоревшие волосы и мелодичный голос словно лучились позолотой.
«Нескончаемая трава, Клементина», – вздыхал Гас с особенным светящимся взглядом, появляющимся на его лице всякий раз, когда он рассказывал о заветной мечте: превратить свой земельный участок «Рокинг Р» в ранчо, какого еще свет не видывал. – «Монтана – это нескончаемая трава, которую можно использовать считай даром». – Когда Гас говорил об округе Танец Дождя, о дикой нетронутой красоте и милях открытого пространства, Клементина чувствовала что-то наподобие музыки, звучащей у нее в крови.
Нескончаемая трава. Клементина никогда бы не поверила, если бы сама не увидела. Этот безбрежный простор желтых и зеленых волн, постоянно вздымаемых ветром и пахнущих полынью. Клементина подняла глаза на неясно вырисовывающиеся горы, черные и серые, с верхушками, покрытыми снегом. Бескрайнее раздолье. Гас называл этот край свободой для сердца. Но эта земля и небо таили холодную пустоту, которая иногда вселяла страх в душу Клементины.
Кнут из сыромятной кожи, щелкнув как выстрел, дважды рассек воздух над головой отстающего в упряжке мула и тем самым вывел Клементину из задумчивости.
– Пошла, Аннабель! – проревела погонщица. – Вперед, ты дважды проклятое отродье течной суки! – Энни вытащила из ботинка плитку табака и оторвала кусок своими лошадиными зубами. Немного поработала челюстями и отправила жвачку за щеку. Клементина напряглась, когда коричневый плевок пронесся мимо ее лица и со шлепком приземлился на дышло. Но впервые за эту неделю не вздрогнула.
– Ты вчера говорила, – начала Энни голосом достаточно мягким, чтобы убаюкать младенца, – что твой отец проповедует в каком-то храме Бостона?
Высохший шар перекати-поля ударился о камень и отскочил, всполохнув дикую куропатку. Птица с жужжанием взмыла в воздух, но Клементина не проследила за полетом. Она не могла расслабиться, зная, что погонщица посадила ее на возвышение, как деревянную утку на сельской ярмарке, чтобы время от времени стрельнуть каким-нибудь возмутительным словцом, вызывая краску смущения на щеках Клементины.
– В храме Темпорт, да. Возможно, вы там бывали? – произнесла она с улыбкой, достойной гостиной в Бикон-Хилле.
Клементина решила не поддаваться этой неприятной женщине.
Губы погонщицы поднялись над испачканными табаком зубами.
– Ну, отец Гаса тоже шибко религиозный, но ты, скорее всего, об этом уже знаешь. Его папаша – странствующий проповедник. Не как твой, который талдычит слово Божье в одной и той же церкви. Храме, даже… Да, за долгие годы я заметила забавную штуку в сыновьях проповедников, – добавила Энни, как будто новая мысль только что пришла ей в голову. – Они либо безрассудны до крайности, либо же крепко стреножены праведностью, навроде твоего Гаса. Третьего не дано.
Клементина смотрела, как лентами стелятся вперед по степи колеи от чьих-то колес. Гас не говорил ей, что его отец служитель Бога. Странно, что из общего у них нашлось именно это, но до сих пор муж не счел нужным сообщить об этом.
– Мистер Маккуин – хороший человек, – произнесла Клементина и тут же пожалела о сказанном, поскольку её слова прозвучали так, будто она пыталась убедить себя, что Гас ни капельки не похож на ее праведного отца.
Энни звучно рассмеялась.
– О, да твой муж настоящий святоша. А вот твой деверь – вылитый сорвиголова.
Погонщица бросила на секомое ветром лицо Клементины ухмыляющийся взгляд.
– Конечно же Гас должен был рассказать тебе о своем братце. Они же партнеры в «Рокинг Р». Каждому принадлежит половина, и каждый пытается управлять так, будто владеет всем куском. В Радужных Ключах делают ставки на то, как долго это протянется. Нет, не существует двух более разных снежинок, чем Гас Маккуин и Зак Рафферти.
Ни словечка. Муж ни слова не сказал ей об этом. Только вчера Гас обвинил Клементину в том, что она слишком крепко держит язык за зубами и отказывается делиться своими мыслями и чувствами. А сам секретничает. Сколько раз он описывал своё ранчо мечтательными словами – заросшие сладкой травой и дикими цветами луга, окруженные холмами с крутыми склонами и высокими лесистыми хребтами. Но ни разу не упомянул о том, что делит эти владения с братом.
Ось повозки заскрипела, железные ободья колес загремели на каменистой земле, а ветер взвыл.
Клементина прочистила горло.
– И чем же различаются братья?
Грубое лицо Энни-пятак от улыбки покрылось морщинами. Она послала еще один коричневый плевок, шлепнувшийся на дышло, и удобно устроилась для долгого повествования. – Начну с того, что Гас провел детство с матерью на восточном побережье, а Рафферти рос в глуши и стал таким же диким, как крыса из сарая с кукурузой. Пожалуй, тебе будет понятнее, если сказать, что Гаса приручили, а Рафферти нет. И грешки Рафферти Гас терпеть не может. Выпивка, азартные игры и шлюхи. Особенно шлюхи. Конечно, может Гасу просто завидно. Может, из-за этого он взял да и женился на тебе. Он ведь мужчина, хоть и ведущий безупречную жизнь, а у мужчин все мысли заканчиваются членом. А настоящие леди вроде тебя встречаются здесь так же редко, как подсолнухи в январе.
Клементина предположила, что ей сделали комплимент. Хотя, возможно, нет. Здешние обитатели, как она убедилась, гордились своей грубостью, выставляя её напоказ как медаль.
– Спасибо, – слегка натянуто произнесла она.
– Завсегда пожалуйста. В наших местах, видишь ли, женщины либо шлюхи, либо навроде меня думают, что все мужчины змеи, и не видят никакого толка ложиться в постель со змеей. Именно поэтому все погонщики и стригали овец, все охотники на волков и грязные корчевщики – черт, да все, кого не назови, – за здорово живешь проедут много миль, чтобы поглазеть на тебя, на невиданную редкость. Здесь любой отдал бы левое яичко, лишь бы получить повариху, хозяйку, прачку… да по правде, рабыню, которой тебе придется стать для своего мужчины. Да, рабыня, племенная кобыла и жена в накрахмаленных нарядах благочестивой леди. Такая диковина кого хошь проймет. – Погонщица расхохоталась. – Дорогуша, ты не только редкость, ты чертова роскошь!
Энни замолчала, и внезапно поднялся завывающий ветер, заполняющий паузу. Один из мулов запрядал ушами и фыркнул, но Клементина осталась неподвижной.
«Я не позволю ей вывести меня из себя», – поклялась она. У нее тоже сильный характер, и она это докажет.
– Нет, – продолжила погонщица, шумно вздохнув, – Рафферти точно не понравится, что его брат вернулся с женой и собирается везде навести свой порядок. Но именно Гасу придется сильно удивиться.
– Что вы имеете в виду? – невольно спросила Клементина.
Энни-пятак наклонилась так близко, что Клементине в лицо ударил запах табачного дыхания.
– Тебя, миссис Маккуин, ты и есть самое удивительное. Ведь под всем этим благочестием, под застенчивостью и изнеженностью скрывается горячая бабенка, только и ждущая повода, чтобы сорваться с цепи. Только Гас этого не видит. Пока что.
– Не могу понять, о чем это вы, – возмутилась Клементина, но ее губы свело из-за лжи. Каким-то образом погонщица разглядела в ней дикость, порочность. Так же как и отец. В то время как Гас не замечал изъяна, и никогда не заметит, если она постарается скрыть свою греховную сущность. – Я не такая. Не такая, как вы сказали. – Клементина разгладила на коленях свою шерстяную юбку из узелковой пряжи. Затем убедилась, что шпильки все еще на месте, в тяжелом римском узле волос, собранном на затылке. Она чувствовала себя растрепанной… разгоряченной. – А что касается мистера Рафферти, то ему придется смириться с тем, что его брат женат, и с этим ничего не поделать.
– Ничего не поделать, ха! – Энни-пятак разразилась лающим смехом. – Рафферти никогда не смиряется.

* * *
В ту ночь они разбили лагерь у дороги под расколотой молнией бузиной. Энни-пятак приготовила ужин из бобов с салом и консервированной кукурузы и показала Клементине, как печь печенье в сковороде.
Клементина съела свою порцию, сидя на дышле, подальше от Энни, Гаса, зловонного костра из полыни и сухого буйволиного навоза. Она болтала ногами туда-сюда, наблюдая, как носки ее высоких ботинок из козьей кожи проводят в высокой степной траве параллельные колеи, напоминающие коротенькие следы от колес повозки. Но эти отметки, как она знала, ненадолго.
Земля простиралась такой пустой, такой громадной, что могла поглотить сотни Клементин. Бесследно.
Одинокие мысли встревожили ее, даже напугали. Девушка отставила в сторону пустую тарелку, встала и потянулась, поднимая руки так, словно хотела схватить кусочек неба. Затем вздохнула, глубоко вдохнув вонь от горящего кизяка и потных мулов.
Клементина повернулась и заметила, что Гас наблюдает за ней. Он сидел на бревне, сжимая кружку с кофе. Из-за пара, застилающего его лицо, и шляпы, надвинутой на глаза, она не могла угадать его мысли. Клементина заметила, что ее муж изредка погружался в раздумья, когда не улыбался, не смеялся и не рассказывал о своих мечтах. За несколько последних часов он не произнес ни слова, и после утренней словоохотливости Энни-пятак тоже сделалась молчаливой.
Клементина пристроилась на бревне рядом с Гасом, что оказалось не просто в узкой юбке из узелковой пряжи и твердом корсаже с удлиненной талией, плотно охватывающем бедра. Хорошо бы иметь при себе фотокамеру, чтобы запечатлеть, как черные переплетенные ветви сломанного дерева рассекают пламенеющее небо. Но тогда понадобится установить темную палатку, чтобы проявить мокрую фотопластинку сразу после извлечения из аппарата. У Клементины в чемодане сложена такая палатка. Но она боялась возможной реакции Гаса. Лучше постепенно приучать его к мысли, что у жены имеется любимое занятие, которое большинство людей сочли бы необычным, даже непристойным для женщины.
Клементина вздохнула и потуже стянула на шее грубошёрстную накидку. Воздух потяжелел и наполнился странным металлическим запахом. Одна капля упала на ее запястье, другая скользнула по щеке. Блестящие цветные кругляшки с нежным шипением ныряли в пламя. Клементина запрокинула голову и посмотрела на небо, в котором кружились пушистые хлопья.
– О, поглядите! – воскликнула она. – Снег идёт!
Гас вытянул открытую ладонь и рассмеялся.
– Будь я проклят, если это не так. Крупный мокрый снег. Такой мы, фермеры, называем предвестником травы.
Снег падал тяжелыми большими пушинками, напоминающими сырые овсяные хлопья. Клементина подняла раскрасневшееся и разгоряченное от огня лицо к небу. Высунула язык и рассмеялась, когда снежинки попали ей в рот.
– Клементина… – Она повернулась и увидела, что Гас пристально смотрит на нее. Муж был напряжен, а его губы сжаты. Но это не походило на гнев – Клементина уже знала, что это. – Пойдем спать, – позвал он.
Вдали от огня при выдохах из ртов вырывался белый пар. Снег тихо устилал землю. Гас повесил фонарь на дышло и раскатал толстые плотнотканые одеяла, называемые «суганами», которые приобрел до отъезда из Форт-Бентона.
Гас опустился на колени, расстилая «суганы» под высоким днищем повозки. Клементина уставилась на его согнутую спину, такую сильную и широкую.
– То, что ты проделал сегодня, было восхитительно, – произнесла она. – Поднял ту монетку с земли, сидя в седле и на полном скаку.
Мгновение муж молчал, облокотясь на согнутое колено и смотря в землю. Затем потер рукой лицо и взглянул на нее.
– Это был не тот же самый пятак, а другой, который я тишком достал из кармана. – В слабом свете фонаря Клементина видела, что он улыбается. Гас поднялся и обнял ее за талию. – Сама подумай, разве можно отыскать крохотную монетку в траве и камнях?
Она откинулась назад в кольце сильных рук и посмотрела вверх на его лицо.
– Думаю, ты можешь сделать все, что пожелаешь.
Гас прижал голову жены к своей груди.
– Никогда… никогда не думай так.
Клементина вздрогнула. Ей не понравились эти слова и нотки беспокойства, прозвучавшие в его голосе. Он не должен чувствовать сомнения, только уверенность. Достаточно уверенности для них обоих.
Гас задул фонарь, супруги разулись и полностью одетые забрались в «суганы». Когда они зарылись между теплыми стегаными одеялами, он обхватил ее руками и привлек к себе, обволакивая своим твердым мужским телом. Его дыхание шевелило волосы Клементины, горячо обдувало ее шею. А затем в поисках рта муж потерся губами о ее щеку.
Сначала Гас касался ее губами мягко, а затем начал действовать с большей настойчивостью. Какое-то странное напряжение появилось у нее внутри, внизу живота. Клементина выгнулась, теснее прижавшись к мужчине.
Гас потянул волосы Клементины, разрывая поцелуй.
– Клементина, нет.
Он произнес это резко, но его руки все еще обнимали ее, прижимая к груди. Клементина потерлась щекой о грубую шерсть его пальто. Оно пахло степной пылью и дымом. И она чувствовала дрожь глубоко внутри мужа, в его твердом теле.
Тяжело дыша, Гас отпустил Клементину. Развернул ее в кольце своих объятий, устроив спиной к себе. А затем взял ее руки и провел пальцами по выпуклостям рубцов.
– Когда ты собираешься рассказать мне, как получила их?
Этот вопрос он задавал ей по крайней мере дюжину раз с тех пор, как впервые увидел ее шрамы. Но признание о наказаниях палкой казалось таким же сокровенным, как обнажение в присутствии мужчины, чего Клементина не делала ещё ни разу.
Девушка ощутила теплое дыхание на затылке, когда Гас вздохнул.
– Как я могу узнать тебя, малышка, если ты не желаешь со мной разговаривать?
Клементина не хотела, чтобы муж узнавал ее, поскольку ей казалось, что тем самым она привнесет в их совместную жизнь все свои недостатки. В отличие от нее, Гас Маккуин никогда не притворялся тем, кем не являлся. Он и вправду был хорошим порядочным человеком, готовым защитить ее и обеспечить всем необходимым. Он верил, что женился на истинной молодой леди. Той, которая станет ему добродетельной и послушной женой. Накрахмаленной женой. Настоящей леди. Гас даже не подозревал, какая она на самом деле.
– Клементина…
– Я бы хотела сейчас поспать, мистер Маккуин, – прошептала она, ожидая, что услышав ее слова, Гас отодвинется. Но он не шевельнулся.
Вдали от света затухающего костра темнота сгущалась. Завопил койот – одинокий пронзительный вой.
Всего несколько минут назад Клементина радовалась снегу. А сейчас ощущала ноющую грусть, которую не могла понять, глухую пустоту. В ней начал расти страх, становившийся таким же безграничным и бездонным, как небо Монтаны. Страх, что каким-то непостижимым образом она забрала с собой одиночество отчего дома.
__________________________________
[1]День независимости США (англ. Independence Day) — день подписания Декларации независимости США в 1776 году, которая провозглашает независимость США от Королевства Великобритании; празднуется в Соединенных Штатах Америки 4 июля. День независимости считается днём рождения Соединенных Штатов как свободной и независимой страны. Большинство американцев называют этот праздник просто по его дате — «Четвёртое июля». Праздник сопровождается фейерверками, парадами, барбекю, карнавалами, ярмарками, пикниками, концертами, бейсбольными матчами, семейными встречами, обращениями политиков к народу и церемониями, а также другими публичными и частными мероприятиями, традиционными для Соединённых Штатов.
[2]Джо́рдж А́рмстронг Ка́стер (англ. George Armstrong Custer; 5 декабря 1839 — 25 июня 1876) — американский кавалерийский офицер, прославившийся безрассудной храбростью, необдуманностью действий и безразличием к потерям.
[3]1 фут = 30.480 сантиметров
[4]1 миля = 1609.344 метра
[5]Аппоматокс (Appomattox), город в шт. Вирджиния, США, где 9 апр. 1865 г. были подписаны документы о капитуляции армии Конфедерации; этим событием закончилась Гражданская война в США. Вынужденный за неделю до этого оставить Питерсбург и Ричмонд, главнокомандующий южан генерал Ли попал в окружение значительно превосходящих его армию по численности сил северян и решил, что дальнейшее сопротивление бесполезно. Однако сдался он победившему генералу Гранту на почетных условиях.

Ира, Таня, Ластик спасибо за первую главу
___________________________________

Девочки, спасибо за перевод первой главы!
Заинтриговало прошлое Клементины, не терпится узнать, что же она скрывает от мужа.

Rusena , LuSt, codeburger, спасибо за первую главу.
Я перестала романы читать про Дикий запад, потому что устала от однообразия сюжетов...но....
Небо Монтаны, горы Монтаны, прерии Монтаны и Йеллоустонский заповедник....такой вот край романтичный, если судить по прочитанным книгам.

Мне очень понравился Гас Маккуин и после рассказа Энни я вернулась к аннотации, перечитала ее и мне стало как-то неуютно, потому что мне действительно очень понравился этот человек, со смеющимися глазами.
Понимаю, то первое впечатление может быть обманчивым...но не настолько же.
Два брата, одна кровь и одна женщина...
Я не люблю когда брат встаёт на брата, больше по душе, когда встаёт за брата брат...

Клементина...пока сложно даже представить сколько тайн в этой девушке...но то что мужества ей не занимать видно уже по первой главе.
Что же будем открывать тайны этого романа.

Спасибо за начало нового перевода!
Буду знакомиться с новым автором.
___________________________________

Rusena, LuSt, codeburger, спасибо огромное!!!

_________________

Галенька, спасибо за твой комментарий; очень понравился. Я сама такая, ужасно не люблю Дикий Запад, но не в этой книге!!! Здесь мне понравилось, как автор описывает природу, переплетая ее с чувствами героев. Мммм...

Мне Гас тоже очень понравился с самой первой главы, как защищал свою жену, как рассказывал о своих мечтах и стремлениях. А почему ты думаешь, что он может быть плохим? Он может и остаться мужчиной со смеющимися глазами...
Ты написала, что не любишь, когда брат против брата - и с уверенностью тебе скажу, что здесь однозначно не так. Запутанно - да, сложно - да, отношения между братьями тяжелые - да, но они друг за друга горой!
_________________

Русёна спасибо успокоила!!!!!!! Теперь можно читать!!!!
Начало очень понравилось!!!! Гас просто прелесть!!!!!
Раньше очень любила читать про дикий запад, про индейцев. Про их быт и трудности!!!!! Надеюсь после этой книги опять к ним вернусь!!!!!
___________________________________