Дуэль сердец или Еще одна история Сони Ростовой (ИЛР, 18+)

 » Глава 5 (февраль 1812 года)

Глава 5 (февраль 1812 года)

Софи всегда знала, что Долохов очень нравится многим женщинам, хотя себя не могла в прошлом причислить к числу этих женщин. Да и сейчас она не испытывала к нему никакой симпатии. Судя по его поведению в театре и выражению лица в доме князя Долгорукова, он усвоил себе манеру презрительного отношения к высшему свету. В этом сезоне он несомненно был в центре внимания высшего московского общества, был нарасхват в лучших московских домах, куда его приглашали как экзотического гостя из экзотической страны. И, конечно, он был кумиром светских молодых мужчин, завидовавших его приключениям и популярности, а также предметом воздыханий московских дам и барышень. Несмотря на это, а возможно, и благодаря такому вниманию к его особе, он вёл себя так, как будто с каких-то высот, недоступных простым смертным, снисходил до тех, кто приглашал его в свои дома и заискивал перед ним. Хотя эти люди, чаще всего, были гораздо выше его по знатности, богатству и положению в свете. Долохов словно издевался над обычаями, ритуалами и приличиями аристократии. Его холодные глаза постоянно светились насмешливым блеском, как будто он потешался над всеми и каждым.

Вот и в этот вечер он отличился, устроив небольшой скандальчик во время танцев.

Когда Софи заканчивала танцевать первый танец, она заметила, что среди тех, кто не танцевал, а разговаривал, была небольшая группа людей, в которую входил Долохов и Жюли Карагина. Жюли о чём-то спросила Долохова, а он ответил ей с презрительно-холодной усмешкой. Сказанное, очевидно, было весьма обидным для Жюли, потому что её некрасивое лицо покрылось красными пятнами, она явно смутилась и быстро вышла. Мужчины, окружавшие Долохова, видимо одобрительно отнеслись к его словам, потому что они либо открыто ухмылялись, либо прятали улыбки. Женщины, однако, казались возмущёнными. В перерыве между танцами Софи подошла к немолодой княжне Катишь Мамонтовой, одной из кузин Пьера Безухова, которая была ей знакома ещё до отъезда Софи за границу. Теперь они возобновили знакомство. Катишь тоже стояла в группе, где были Жюли и Долохов, слышала их разговор, поэтому Софи вполголоса задала ей вопрос:

– Что случилось с Жюли?

Княжна бросила сердитый взгляд в сторону Долохова и так же вполголоса ответила:

– Этот человек нагрубил ей прямо при всех. Жюли просто задала ему вопрос, отчего он не женится. А он, представляете, ответил ей, что девушка сначала должна доказать ему свою любовь. Жюли спросила: чем же девушка должна вам доказать свою любовь? И тут Долохов сказал с самым наглым видом: она должна отдаться мне ещё до свадьбы, тогда я на ней женюсь! А ещё спросил Жюли: может быть, вы желаете сделать это? Ужасный человек, не правда ли?

При этих словах Софи тоже почувствовала негодование. Похоже, Долохов остался прежним – наглым и бесцеремонным типом. Вот зачем ему потребовалось так обрывать и смущать Жюли? Его дерзкий ответ на её вполне невинный вопрос был просто вопиющим нарушением всех светских правил, которые диктовали мужчинам разговаривать с дамами и барышнями исключительно вежливо. Понятно, что Жюли смутилась от такого хамства. Ведь она и так уже слыла неудачницей на брачном рынке. Несмотря на всё её богатство и страстное желание выйти замуж, в её двадцать семь лет желающих жениться на ней так и не нашлось.

Софи стало жаль Жюли и она пошла за ней. Очевидно, Жюли спряталась от скандала в дамской уборной, предполагала Софи. Так и оказалось. Когда Софи вошла, Жюли сидела на диване, и комкала в руке платочек. По её лицу было видно, что она не сдержала несколько слезинок, хотя сейчас уже и не плакала. Софи вспомнила, что когда-то неприязненно относилась к Жюли, ревнуя её к Николаю. Но ревность давно прошла, как и любое чувство к Николаю, и теперь Софи не чувствовала ничего, кроме женской солидарности и жалости к несправедливо оскорблённой Жюли. Она подсела к Карагиной и успокаивающим жестом положила свою ладонь на её руку.

– Полно, Жюли, не расстраивайтесь! Этот человек не стоит ваших слёз.

– Я не понимаю, за что… я просто спросила… а он так нагло… при всех… – всхлипнув, ответила Жюли.

– Ну-ну, перестаньте, не подавайте виду, – успокоительно похлопала её по руке Софи. – Пойдёмте, вместе со мной вернёмся обратно, и вы сделаете вид, что всё произошедшее вас не касается. Если сплетники увидят, что вы ничуть не расстроены и сохранили самообладание, то все разговоры быстро прекратятся. Сплетники – они как стервятники. Эти падальщики реагируют только на раненых существ и слетаются на их вид и запах, а если вы покажете, что ничуть не ранены и не задеты, то им делать будет нечего и они разочарованно разойдутся в разные стороны.

– Хотелось бы мне уметь сохранять такое же самообладание, как вы сейчас умеете, – невесело усмехнулась Жюли.

– Практикуйтесь больше, – улыбнулась ответно Софи. – У меня была большая практика выступлений перед публикой и умения держать перед ней лицо даже в самых сложных обстоятельствах. Вы тоже научитесь, если будете практиковаться. Пойдёмте и попробуем прямо сейчас.

Жюли послушно кивнула головой, сделала самое холодно-равнодушное лицо и после этого вместе с Софи вернулась в зал. Предсказание Софи сбылось. Как только Жюли вошла в зал, все взгляды обратились к ней. Но, следуя наставлениям Софи, Жюли «держала лицо», и вскоре все желающие заметить в ней следы смущения и расстройства были разочарованы.

И вот теперь этот человек, откровенно оскорбивший Жюли, приглашает и её, Софи, на танец! Но Софи совершенно не собиралась танцевать с человеком, который так нагло ведет себя с женщинами, пусть даже это не она сама. Кроме того, даже не признаваясь в этом сама себе, Софи опасалась танцевать с Долоховым. И это было всегда, с первого их знакомства шесть лет назад. Тогда, ещё шестнадцатилетней девочкой, она испытывала пугающую её смесь чувств, когда Долохов приглашал её на танец. Ей не давало покоя какое-то инстинктивное осознание его физической силы, чисто мужской привлекательности и темперамента, которые казались ей чуждыми и опасными для её женской природы. Но тогда, будучи застенчивой девочкой, она не осмеливалась отказывать ему в приглашении на танец. Однако теперь она чувствовала себя гораздо более сильной и независимой. И потому в ответ на его слова с приглашением на танец Софи легко и небрежно бросила Долохову:

– Благодарю вас за приглашение, но нет.

– Почему? – поднял бровь Долохов.

– Очень устала от танцев, – так же легко ответила Софи и пошла в дамскую уборную.

По возвращению из уборной её тотчас же пригласили на следующий танец, и она согласилась. Когда танец закончился, и кавалер отвёл её на место, рядом с её стулом вновь возник Долохов. Бесцеремонно придвинув к ней соседний стул и сев рядом, он одним взглядом разогнал других кавалеров, которые было вновь устремились приглашать Софи танцевать. Софи невольно поразилась этому его умению одним взглядом повелевать людьми и безотчётно задалась вопросом: отчего некоторые люди обладают этим качеством… чем-то, не имеющим названия, но сообщающим значительность каждому слову и каждому жесту? Долохов явно был из таких. Из тех, кто умел подчинять себе людей и управлять ими. Даже одним взглядом. Но чувство невольного удивления, смешанное с несколько неприязненным восхищением, тотчас же растаяло, когда Долохов начал разговор с ней с небрежно-дерзким видом.

– Я смотрю, вы вполне избирательно устаёте, Софи. Для кого-то да, а для кого-то нет. Вы не удостоили меня чести потанцевать с вами прежний танец, отговорившись усталостью, однако это вам ничуть не помешало принять приглашение другого мужчины.

Софи поглядела на Долохова и вдруг почувствовала то же самое, что чувствовала в прошлом, когда Долохов ухаживал за ней. Было в нём что-то такое, посылавшее ей сигналы опасности. Её нервы всегда были взбудоражены рядом с этим человеком. Она не доверяла ему и видела, что несмотря на цивилизованную одежду и внешность, Долохов не выглядел слишком цивилизованным человеком. Поэтому она всегда старалась держаться от него подальше. Но он был раздражающе настойчив с ней, и её демонстративная холодность ничуть не влияла на него. Вот и сейчас её нервы натянулись как струны, словно она вернулась в прошлое. Однако Софи уже умела «держать лицо», как сама советовала это Жюли Карагиной, и поэтому не стала демонстрировать смущение и опускать глаза, как это делала прежде, а ответила Долохову взглядом, исполненным самого ледяного спокойствия.

– Ну и что? – ответила она на его замечание. – Я совершенно не обязана объяснять никому, в том числе и вам, мотивы своего отказа вам и своего согласия протанцевать с другим кавалером.

Продолжая оценивающе осматривать её своим наглым взглядом, Долохов сказал:

– Один танец со мной, я думаю, вы бы выдержали.

Софи почувствовала, как нервы её начинают натягиваться ещё сильнее. Казалось, сама атмосфера между ними была заряжена молниями, как воздух перед грозой. Близость Долохова всегда неприятно действовала на неё, но сейчас, когда он так откровенно осматривал её, это казалось девушке даже оскорбительным.

Тем не менее она «держала лицо» и, не моргнув глазом, выдержала его пристальный осмотр.

– Месье Долохов, вам никто не говорил, что невежливо навязываться даме на танец?

Едва заметно Долохов ухмыльнулся.

– Софи, если бы я когда-нибудь слушался чьих-то советов, то никогда и ничего не добился бы в этом мире. Наоборот, я давным-давно выяснил: только нарушая правила светской благопристойности, такому человеку, как я, можно завоевать хоть какое-то уважение среди напыщенных светских снобов.

– Среди нарушения светских правил вы числите и свой персидский костюм? – спросила Софи, принимая насмешливый тон и начиная так же откровенно озирать его с головы до ног. Пусть попробует сам, каково это, когда тебя так неприкрыто раздевают глазами, подумала она.

Как ни странно, но под этим взглядом Долохов ощутил что-то вроде неловкости. До сих пор все восхищались его вызывающим нарядом, а вот Софи смотрит на его одежду с нескрываемой насмешкой. Но он не подал виду.

– А что вам не нравится в моей одежде? – спросил он.

– Да всё нравится, – ответила Софи таким тоном, как будто хотела сказать «ничего не нравится». – Вполне сойдет, чтобы восхищать дурачков и обольщать дурочек. Впрочем, это избитый дешёвый приём – выделиться из толпы экстравагантной одеждой и тем самым обратить на себя внимание глупой светской публики, жаждущей развлечений.

Долохов почувствовал себя задетым. Тем более, что Софи действительно была права. Он носил персидский костюм именно для привлечения к себе внимания.

– Так вы отказали мне в танце из-за одежды? – спросил он.

– Нет, – с раздражающим спокойствием ответила Софи. – Я отказала вам просто потому, что не хотела танцевать с вами. А причины моего нежелания танцевать с вами мне объяснять необязательно.

– Что такого страшного в одном танце со мной? – усмехнулся Долохов. – Я совсем не такой уж плохой партнёр, и, возможно, вам даже понравилось бы танцевать со мной.

Софи негромко рассмеялась.
– Месье Долохов, вы не можете быть мне партнёром ни в чём. В том числе и в танцах. Оставьте меня в покое.

После такого категорического отказа любой кавалер давно бы отступился. Но Долохов лишь нагло усмехнулся.

– Ну что же, прекрасно. Но хочу пояснить вам кое-что, Софи. Вы уже не светская барышня, которую ограждает частокол из правил приличия, которые диктуют мужчинам вести себя с вами исключительно уважительно и вежливо. Вы сами спустили себя на уровень наёмной прислуги, которой платят деньги за работу. А положение прислуги всегда такое… такое шаткое. Прислуга не может позволить себе отказать и отклонить предложение людей, платящих ей деньги. Так что для вас могут наступить времена, когда и вы не сможете отказать мне в предложении потанцевать или сделать что-то ещё… более сомнительное или даже бесчестное.

Девушка почувствовала, как её охватил гнев. Намёк был слишком очевиден. Видимо, Долохов причислил её к тем представительницам артистического мира, которые частенько поступали на содержание к богатым покровителям. У неё просто руки зачесались дать ему пощёчину прямо по его нагло усмехающемуся лицу. Но она сдержала себя – ещё не хватало ей скандала – и ответила спокойно на это завуалированное оскорбление, отбросив всякое учтивое обращение типа «месье»:

– Долохов, вы ведь считаете всех женщин продажными? Николай как-то рассказывал нам о вашем разговоре, где вы впрямую назвали женщин продажными тварями. Но видите ли, в чём дело… даже самой продажной женщине на свете может быть мало одних денег. Нужна… как бы это выразиться… душевная совместимость. А какая может быть душевная совместимость с вами? Тем более у меня? За годы моих странствий я привыкла к обществу умнейших интеллектуалов Европы, к их метким фразам, вдохновенным словам, мудрым размышлениям, блестящим умозаключениям, увлекательному разговору и высшей образованности. И, общаясь с ними, я без лишней скромности могу признаться, что научилась беседовать с ними наравне, и вызывала их восторги своим искусством пианистки. А что за общение у меня может быть с вами? С человеком, у которого на уме лишь дуэли, кутежи, карты и прочие не слишком приличные развлечения. К тому же вы просто грубый солдафон. От вас за версту несёт казармой и кордегардией [1], – при этих словах Софи сделала гримасу, как будто действительно чувствовала дурной запах, исходящий от собеседника. А потом заговорила по-французски с безупречным произношением. – «Les femmes comme moi ne sont pas pour les hommes comme vous» [2]. Впрочем, вы всё равно не знаете, что за цитату я привела: ведь вы, ко всему прочему, ещё и неуч. Поэтому я скажу проще: я вам не по плечу. Да и не по карману. Посмотрите на меня, – и тут Софи демонстративно провела пальцем по своей шее и плечу, указывая на серьги и колье из редких голубых топазов и парижское платье из синего шёлка. – Всё это куплено мною, на заработанные мною деньги. Если вы предположили, что всё это подарили мне поклонники или покровители, то вы очень ошиблись, – закончила она с самой насмешливой улыбкой.

Долохов практически не изменился в лице, когда Софи произносила свою речь, но какая-то тень по его лицу пробежала. Девушка была уверена – многие её слова жестоко его задели. Особенно те, которые она сказала в его адрес.

– Желаете сказать мне, что сейчас вы разбогатели благодаря своей музыке? – спросил он с непроницаемым видом.

– Можете быть уверены, я не голодаю, – с той же улыбкой ответила ему Софи.

После этих слов она решительно встала и пошла к выходу из танцевального зала. Когда она отвернулась от Долохова, улыбка тотчас слетела с её лица. С меня хватит, сердито думала она по дороге. Больше ни минуты она не останется с этим наглым типом под одной крышей. К тому же глаза Долохова, сверкнувшие каким-то опасным блеском, когда она кидала ему в лицо обидные слова, внушили ей немалое беспокойство. Не стоило бы связываться с этим господином, пронеслась в ее голове мысль, когда она спешила к выходу.

Но уйти, не прощаясь, как она и собиралась сделать, у неё не получилось. Вслед за ней вышел хозяин дома.

– Мадемуазель Софи, куда же вы? – остановил он её уже в коридоре. – Я надеялся, что вы останетесь не только на танцы, но и на ужин. И мы бы ещё поговорили о музыке. Вы совершенно божественно сыграли мою любимую «Пассакалию» Генделя*.

Софи признательно посмотрела на него и сказала:

– Я очень благодарна вам за ваше любезное гостеприимство и внимание ко мне. Но я очень устала и хочу домой.

И она сделала движение, чтобы пойти дальше. Но князь Долгоруков снова остановил её.

– Не нанес ли вам кто-нибудь обиды в моём доме? – внимательно глядя на неё, спросил он. – У вас расстроенное лицо. Я видел, что перед уходом вы вели продолжительную беседу с господином Долоховым, и мне показалось, что она была не из приятных для вас. Мне не нравится этот человек и его поведение. Я принимал его лишь по усиленным просьбам племянника моей покойной жены Макарина. Если господин Долохов как-то оскорбил вас, то я не могу оставить это просто так. Обида, нанесённая моим гостям – это и моя личная обида.

Софи невесело усмехнулась.

– Просто господин Долохов соизволил намекнуть, что мой нынешний статус артистки, которой платят за выступления, ставит меня в такое положение, что мужчины вроде него получили полное право подходить ко мне с не самыми приличными предложениями.

Князь застыл на мгновение, а потом решительно сказал:

– Я не могу оставить это просто так. Пойдёмте со мной, и я немедленно разберусь с этим господином.

Софи отрицательно покачала головой.

– Я благодарна вам за заступничество, ваше сиятельство, но прошу вас – никакой скандал мне не нужен.

– Скандала не будет, – успокоил её князь. – Во всяком случае публичного. Мы поговорим с господином Долоховым с глазу на глаз.

Он отвёл девушку в небольшую диванную комнату и, вызвав лакея, что-то негромко приказал ему. Через пару минут в комнату вошёл Долохов, а следом за ним Макарин. Последний, правда, не стал проходить в комнату, а остался в коридоре у открытой двери. Из бального зала доносились звуки мазурки – там веселье было в разгаре.

– Господин Долохов, – начал старый вельможа с внушительными интонациями, – мадемуазель Софи Ростова – моя весьма уважаемая и почитаемая мною лично гостья. Я считаю огромной честью для себя, что она согласилась посетить мой дом и озарить его своим талантом. Тем не менее вы осмелились разговаривать с ней без должного почтения. Хочу вам сказать, что мои гости – это всё равно, что я. Пока кто-то находится под крышей моего дома, он находится под моим личным покровительством и защитой. Нанести обиду моему гостю означает нанести обиду и мне. Поэтому я предлагаю вам немедленно извиниться перед мадемуазель Ростовой и обещать не допускать подобного поведения впредь. В противном случае вы должны покинуть мой дом и не появляться здесь больше никогда.

При этих словах лицо Долохова становилось всё более и более каменным, на скулах заиграли желваки. Когда хозяин дома закончил, Долохов молча повернулся и вышел прочь, не произнеся ни слова. Извиняться он явно не желал. На Софи, стоящую рядом с князем, он даже не взглянул. Следом за ним засеменил его приятель Макарин.

– Ну вот видите, – с улыбкой сказал князь девушке, когда Долохов и Макарин вышли, – не случилось никакого публичного скандала, который мог бы повредить вам. А теперь я прошу вас остаться до конца танцев и оказать честь поужинать со мной и моими гостями.

Софи с признательностью взглянула на хозяина дома.

– Благодарю вас за помощь и поддержку. Конечно же, я принимаю ваше любезное приглашение.

Старый вельможа галантно предложил ей руку, и они вместе отправились в зал, где продолжались танцы.

***

Ещё с юности Долохов усвоил, что ему придётся вырывать удачу и успех в этом мире исключительно собственными усилиями. Небогатый офицер и дворянин без всякого титула, он, благодаря счастливому знакомству с князем Анатолем Курагиным, был волею судьбы занесен в общество самых состоятельных и знатных представителей «золотой молодежи» Петербурга, а потом и Москвы. Всё, что давалось богатым и зачастую глупым баловням судьбы без усилий, ему приходилось добывать по́том и кровью. Но это закалило его волю до твёрдости алмаза. Силу его твёрдого характера и умения подчинять себе людей давно ощутили многие из его приятелей по разгульной жизни. Несмотря на то, что по положению и состоятельности они были выше его, тем не менее он сумел поставить себя среди них так, что они признавали его первенство. Правда, поначалу кое-кто из них пытался унизить его, указывая ему на более низкий статус и состояние. Но постояв под дулом его пистолета или став свидетелем его холодного спокойствия при самых его безумных и опасных выходках, они начинали понимать, что по самообладанию и силе воли он превосходит их. Кое-кто даже боялся вставать на его пути и считал, что легче уступить или убраться с его дороги, чем идти против него. Долохов мог быть совершенно безжалостным к своим врагам и угрызения совести по отношению к ним его никогда не тревожили. Он знал, что по законам природы выживает сильнейший, а участь слабых – либо подчиняться, либо вовремя уносить ноги.

В настоящий момент он мог считать, что добился в жизни многого. Он был на хорошем счету в Экспедиции секретных дел при военном министерстве [3]. За свою шпионскую деятельность в Персии он получил вознаграждение в виде весьма крупной суммы денег. Только эта его миссия была тайной и о ней он никому не рассказывал. Все думали, что он побывал в Персии просто в поисках приключений, и он поддерживал это мнение. Также ему было пожаловано довольно большое имение неподалёку от Смоленска, которое он получил в аренду с правом выкупа. После многих лет риска и опасностей он получил почти всё, чего желал. Однако, если бы его спросили – счастлив ли он или хотя бы доволен, то Долохов не знал бы, что ответить на этот вопрос.

В самом скрытом и тайном от всех уголке его души с давних пор, как заноза, засело одно желание, одна мечта, от которой он не мог избавиться несмотря на все старания. И у этой мечты было имя – Софи Ростова.

Шесть лет назад она вошла в жизнь Долохова и стала чем-то вроде наваждения. Он никогда не пытался анализировать свои чувства к ней. Сила её привлекательности и власти над его душой была и ему самому не всегда понятной. Одной её красотой это нельзя было объяснить, хотя природа благословила её необыкновенно притягательной для него женской прелестью. Долохов сознавал лишь, что при любом взгляде на неё сердце его начинало стучать чаще и его охватывало ощущение, похожее на жажду. Иногда она казалась ему существом не от мира сего, эта грациозная и стройная, словно вся выточенная брюнетка с тонким профилем прелестного лица и большими тёмно-зелёными глазами, чем-то напоминающими таинственные глаза кошки. Долохов помнил, как даже в свои шестнадцать лет она мало интересовалась всем тем, чем обычно интересовались светские барышни: сплетнями, модами, танцами. Нередко среди пустой болтовни она задумывалась и выпадала из общей беседы. Ему всегда смертельно хотелось знать, о чём она думает в такие минуты. Но она никого не впускала в свой тайный внутренний мир. Этим она отличалась от обычных светских барышень, и именно это интриговало его и привлекало к ней не меньше, чем её красота. Он влюбился в неё без памяти, сделал предложение и получил отказ.

Тогда он уехал из Москвы, и у него были немалые надежды на то, что время и расстояние излечат его от несчастной страсти. И вскоре ему стало казаться, что эти надежды полностью оправдались. Вернувшись домой, он был уверен, что всё позабыто. До него доходили слухи, что Софи ушла из дома Ростовых и сделалась профессиональной пианисткой, добившейся немалого успеха в музыкальном мире Европы. Но этот мир был совершено чужд ему, и никаких особых эмоций эти слухи в нём не вызывали. Дальние страны и приключения в них, новые люди, новые женщины, как ему казалось, навсегда вытеснили из его сердца и души образ Софи.

Так было до роковой встречи с ней в театре два дня назад.

Тогда, увидев её в ложе вместе с кузиной и старым графом Ростовым, он ощутил что-то вроде резкого укола в сердце. Он немедленно отвёл глаза от этой ложи и усилием воли заставлял себя до самого конца представления не смотреть в сторону Софи. Но сердце его опять застучало чаще, чем прежде, и с острой горечью внутри себя он вынужден был признать, что он ничего не забыл, и чувства к этой девушке охватили его с прежней силой. А вот она, как и раньше, не обращала на него ни малейшего внимания.

Вспыхнувшая вновь тоска по Софи толкнула Долохова на поступок, который он и сам считал глупейшим. Услышав, что она будет выступать на вечере у князя Долгорукова, он напросился на этот вечер через родственника князя, своего приятеля Макарина. Ему хотелось вновь увидеть Софи ближе, возможно, даже возобновить знакомство, а там – кто знает… Кроме сплетен об уходе Софи от Ростовых, до него доходили слухи, что она решительно отказалась от возможности помолвки с Николаем Ростовым и даже написала ему письмо перед отъездом за границу о полном разрыве их отношений. Когда-то, шесть лет назад, она объяснила свой отказ от предложения Долохова любовью к Николаю. Но если к настоящему времени её любовь к молодому графчику прошла, то, возможно, у него, у Долохова, снова появится шанс. Так думал он.

Но эта встреча на вечере у князя не принесла ему ничего, кроме дополнительных мучений. Софи снова игнорировала его. Она села за фортепиано и начала играть. Долохов не слишком разбирался в музыке, но ещё шесть лет назад понял, что у этой девушки незаурядный талант пианистки. А теперь её мастерство стало ещё более совершенным. Так же, как и её красота. Освещённая сиянием хрустальных люстр, Софи казалась ангелом, спустившимся на грешную землю, чтобы одарить людей божественной музыкой. Она словно создавала музыку из воздуха, её пальцы порхали по клавишам, как крылья бабочки, а музыка как будто лилась из её сердца. Очарованный, как и все зрители, Долохов словно забыл обо всём на свете и погрузился в мир звуков и созерцания по прежнему неотразимой для него красоты Софи.

Но вот выступление закончилось, князь пригласил всех гостей в зал, начались танцы… а Софи даже не смотрела в его сторону, хотя он видел, что в начале вечера она заметила его среди зрителей – ведь он сидел в первом ряду. Было очевидно, что он по-прежнему остается для неё пустым местом, и его мечты на этот раз привлечь её внимание снова оказались глупыми и неосуществимыми. С горечью Долохов подумал, что пока он сходил с ума по ней, она и не думала о нём. Совсем как шесть лет назад. Ничего не изменилось за эти годы! При мысли об этом в нём вспыхнули убийственное раздражение и ярость.

И тут, как нарочно, подвернулась Жюли с её глупыми вопросами. Эта перезревшая девица пыталась с ним пококетничать. Долохов смотрел на неё и думал о жестокой несправедливости судьбы к нему. Сколько женщин были готовы на всё ради него, ради его внимания, а та, которая более всех была желанна ему, не хотела иметь с ним ничего общего. Взгляд Жюли не польстил ему, а вызвал дополнительное раздражение. Она смотрела на него как на вожделенный приз. Потеряв недавно двух кандидатов в женихи, она, очевидно, была не прочь завлечь в свои дырявые сети его, Долохова. Раздражённый невниманием Софи, он сказал Жюли грубость, сорвав на ней свой гнев.

Потом была неудачная попытка пригласить Софи на танец, ещё более неудачная попытка разговора с ней, вылившаяся в ссору между ними и обмен словесными уколами. И, наконец, сцена с хозяином дома, который практически вышвырнул Долохова вон. Подобного унижения он не прощал никому. Будь князь его ровесником или хоть сколько-нибудь близким по возрасту человеком, Долохов сразу же вызвал его на дуэль. Но дуэлировать с человеком в два с лишним раза старше его, стариком со слабым зрением и нетвёрдой рукой… нет, это было слишком даже для самого завзятого бретёра.

Вне себя от бешенства, в состоянии самой исступленной ярости Долохов вышел из дома князя. Мало того, что Софи снова оскорбила его: сначала своим невниманием, потом своей неприязнью, а под конец – откровенными оскорблениями в его адрес: солдафон, неуч, от тебя за версту несёт казармой… со злобой твердил про себя Долохов. Так его ещё и выгнали из дома князя по её наущению, словно он был негодным щенком, который по недосмотру хозяев опи́сал подол платья знатной дамы. Добавлял раздражения и злобы Макарин, который вышел вслед за ним и сейчас шёл рядом, что-то лопоча.

– Зря ты с Софи Ростовой так, – почти робко мямлил Макарин. – Мало того, мой дядя известный меценат, всегда покровительствовал музыкантам, так она и сама по себе непростая штучка. Ты только три месяца как вернулся, а был бы здесь полгода назад – все только о ней и говорили. Что у неё огромный успех в Европе, и наш государь пожаловал ей звание придворной пианистки. А это тебе не простая актёрка. Осенью в Петербурге из-за неё скандал огромный был. Какой-то офицер гвардейский втюрился в неё и начал преследовать. Ночами под окнами её квартиры стоял и орал признания в любви в пьяном виде. А потом, когда она его отшила, попытался даже во время её выступления доме князя Голицына поймать её в коридоре и сорвать поцелуй. Так она схватила какую-то вазу и здорово приложила его по башке. Разбила вдребезги – и башку, и вазу. Скандал был ужасный. Слухи дошли до государыни Елизаветы Алексеевны, та довела до сведения государя, и офицерика этого сразу за шкирку и выкинули вон из Петербурга. На Кавказ. Дескать, повоюй там, мо́лодец, охладись, коли ты такой горячий. Так что с ней надо осторожно себя держать. Мало ли, вернётся в Петербург и тоже наговорит что-нибудь или императрице, или даже самому императору…

Долохов слушал излияния Макарина молча, но внутренне продолжал кипеть. Когда он находился в таком состоянии, то готов был на самые отчаянные поступки. Ему хотелось так же уязвить Софи, как она сегодня уязвила его. Причинить ей такую же боль, какую она причиняет ему годами своего безразличия и неприязни к нему. Невольно он вспомнил её в театре. Она тогда сидела со своей кузиной в одной ложе, и было видно, что их прежняя дружба полностью возобновилась. Девушки весело улыбались друг другу, в какой-то момент Софи заботливо поправила растрепавшийся локон прически Наташи. Всё было как шесть лет назад, когда он впервые познакомился с семейством Ростовых и влюбился в Софи. Девушки и тогда были лучшими подругами, и были очень привязаны друг к другу. И тут Долохову пришла в голову мысль… Причинив боль одной, он одновременно сделает больно другой… Ударив по Наташе, он тем самым нанесет удар Софи… Что ж, это мысль! Хоть так отомстить за своё сегодняшнее унижение и за годы, когда он так и не смог выбросить Софи из головы, а она и не думала о нём. И способ мести уже готов, только надо переговорить с Курагиным… Вчера Долохов высмеял план, предложенный Анатолем, сказал, что это дело пахнет уголовным судом и вообще полная дурь, так что он, Долохов, участвовать в нём не будет. Но сегодня всё изменилось…

Войдя в свой дом, Долохов увидел Анатоля Курагина, который недавно поселился у него, и сейчас сидел, развалившись на диване в отведённой ему комнате, и пил вино.

– Курагин! – резко окликнул приятеля Долохов. – Ты по-прежнему хочешь увезти Ростову и устроить фальшивое венчание? Вчера я отказался в этом участвовать, но сегодня согласен. Давай обдумаем, как провернуть это дельце.

Курагин обрадованно встрепенулся. Он понимал, что без Долохова не получится задуманная им затея увезти Наташу и разыграть комедию фальшивого венчания. Курагин просто не знал, как взяться за дело. А требовалось очень и очень многое: найти расстриженного попа, который разыграет венчание, достать денег, заграничный паспорт и подорожную, найти свидетелей венчания. Долохов знал, что Курагин уже был женат, что два года назад бедный польский шляхтич заставил его жениться на совращённой Анатолем дочери. По этой причине открыто ухаживать и делать предложение Ростовой Анатоль не мог. Мог лишь уговаривать влюбившуюся в него легковерную девушку сбежать с ним. Но уговорить на побег Наташу – это было только полдела. Надо было еще и организовать побег с фальшивым венчанием. И тут Курагину мог помочь только Долохов. Только он в высшей степени обладал тем, чего начисто был лишён Курагин – умом и практической сметкой. Только с ним план похищения Ростовой мог быть выполнен. Вчера, когда Курагин рассказал о плане увезти Наташу, Долохов резко отказался участвовать в этом тёмном, и, как он выразился, глупом и опасном деле, которое могло кончиться уголовным судом. Но сегодня почему-то переменил мнение. Почему – Курагина не интересовало. Он просто был рад, что умный и практичный Долохов поможет ему.

Примечания к главе 5.

1. Кордегардия – помещение для караула, охраняющего крепостные ворота.

2. «Les femmes comme moi ne sont pas pour les hommes comme vous» – «Такие женщины, как я, не для таких мужчин, как вы» – цитата из пьесы Мольера «Мизантроп».

3. Экспедиция секретных дел при военном министерстве – одно из названий службы внешней разведки Российской империи в начале 19 века.
___________________________________

 » Бах Иоганн Себастьян «Сицилиана из Сонаты для флейты»

Приложение к Главе 6:

* Бах Иоганн Себастьян «Сицилиана из Сонаты для флейты»:


___________________________________

 » Глава 6 (февраль 1812 года)

Глава 6 (февраль 1812 года)

На следующий день Софи проснулась в самом скверном расположении духа. Воспоминания об отвратительной сцене с Долоховым не давали ей покоя ещё с вечера. Она уже много раз покаялась в том, что наговорила гадостей Долохову. Что он неуч, солдафон и прочее. Говоря ему обидные слова, Софи сама не верила в них – просто ей хотелось уязвить его побольнее после его намёка на то, что она когда-нибудь пойдёт к нему в содержанки. Она ведь прекрасно понимала: несмотря на разгульный образ жизни Долохов далеко не был дураком. А из её слов, сказанных ему на вечере, выходило, что он чуть ли не кретин. Он, конечно, тоже бросил ей оскорбительный намёк, но она могла просто прекратить после этого всякое общение с ним. И вот теперь про себя она думала, что не стоило ей доводить дело до скандала, хотя и не публичного, но всё же. Можно было проигнорировать слова Долохова и сразу прервать разговор с ним, отойдя куда-нибудь, а не отвечая оскорблениями на оскорбление. Или же настоять на том, что хочет уйти с вечера и не допустить разбирательства в диванной, когда князь Долгоруков заступился за неё и потребовал извинений у Долохова. Софи ещё тогда охватило тревожное чувство. Она знала, что Долохов не прощает даже малейший намёк на обиду, а тут его просто вышвыривают из дома. Это он наверняка воспринял как оглушительную оплеуху. Мстительность Долохова ей тоже была хорошо известна. Шесть лет назад в отместку за её отказ, который он, видимо, тоже воспринял как унижение, он обыграл Николая на огромную сумму. Софи помнила, каким ударом был этот проигрыш для семьи Ростовых, в которой денежные дела уже пошли неважно. И сейчас она боялась, что Долохов каким-то образом снова будет мстить за нанесённую из-за неё обиду. А ведь на сей раз обида была гораздо тяжелее. Значит, и месть он может выбрать более страшную, чем тогда, когда она ответила отказом на его предложение.

Но что он может сделать сейчас, думала про себя Софи. Обыграть снова Николая он не сможет. Их дружбе пришёл конец, да и Николай теперь далеко, в Польше. Нанести снова какой-нибудь удар по семье Ростовых? Но это тоже невозможно, теперь Долохов не вхож в дом её родственников и воспитателей. Как-то попытаться отомстить лично ей? Но что он может сделать ей? Она теперь будет гораздо осторожнее и постарается вообще больше нигде и никогда не пересекаться с этим типом. Такими мыслями Софи успокаивала себя, но получалось плохо. В её душе повисло тяжёлым грузом ощущение какого-то будущего несчастья, связанного с этим человеком.

Добавляло забот Софи и странное поведение Наташи. Уже несколько дней кузина была сама на себя не похожа. Постоянно задумывалась, невпопад отвечала на вопросы отца, или Марьи Дмитриевны, или самой Софи. Когда Софи однажды прямо задала ей вопрос: «Что с тобой творится, Наташа?», то Наташа отговорилась неважным самочувствием. Однако Софи чувствовала, что дело не в здоровье, кузину мучает что-то другое.

Тем не менее долго разбираться в настроении Наташи у Софи времени не было. Сегодня вечером она снова давала частный концерт в доме Архаровых. Три дня подряд концерты – это для Софи было достаточно тяжело. Хотя обычно она не затягивала выступления в частных домах, но любой концерт требовал максимальной нервной энергии. Редко после какого она не чувствовала себя уставшей и морально истощённой. Поэтому она не приняла ни одного приглашения на ближайшие дни и решила дать себе небольшую передышку. Впереди у неё был ещё один большой публичный концерт в Благородном собрании, который уж точно затянется на несколько часов, и Софи следовало поберечь силы.

Вечером Софи в сопровождении синьоры Лауры поехала к Архаровым. На сей раз, к счастью, никаких танцев не было. Софи просто после выступления пообщалась со старыми московскими знакомыми, осталась на ужин вместе с гостями, а потом они с синьорой Лаурой отправились домой к Марье Дмитриевне. Перед сном Софи захотела поговорить с Наташей, которая на сей раз к Архаровым на вечер не поехала из-за головной боли. Войдя в комнату кузины, она заметила, что Наташа, полностью одетая, дремлет на своей кровати. Софи хотела уже уйти к себе, но тут её взгляд упал на листок бумаги, лежащий открытым на столе. Она машинально скользнула по нему взглядом и вдруг заметила подпись: «Курагин». Софи знала, что читать чужие письма нельзя, и никогда этого не делала прежде. Но в данном случае не могла не нарушить свои же принципы – про Курагина ходили нехорошие слухи, он был человеком с изрядно подмоченной репутацией. Такой же гуляка и буян, как и Долохов, недаром они были в одной компании. О чём такой человек может писать Наташе? Ничем хорошим эта переписка для кузины не могла кончиться. Поэтому Софи решительно взяла письмо в руки и прочитала его.

Самые дурные её предчувствия оправдались. Это было любовное послание, в котором Курагин признавался Наташе в любви, заявлял, что какие-то тайные препятствия не позволяют ему прямо ездить в дом и искать её руки, но если она, Наташа, так же любит его, как и он её, то он её похитит и увезёт на край света. Софи пришла в ужас после прочтения этого письма. Теперь поведение Наташи в последние дни стало ей понятно.

Софи лихорадочно соображала. Очевидно, что Анатоль обратил внимание на Наташу и увлекся ею ещё при их встрече в театре. Недаром он потом подсаживал Наташу в карету после представления. Потом была вторая встреча на вечере у Элен Безуховой. Софи вспомнила, как Наташа танцевала с Курагиным, потом куда-то исчезла и вернулась с каким-то странным лицом. Курагина тоже в это время в танцевальном зале не было. Очевидно, тогда между ними что-то произошло. А какова роль Элен, сестры Курагина, в этом деле? Похоже, что она сыграла роль определённой сводни, недаром она настойчиво зазывала Наташу к себе. Скорее всего, она это делала по просьбе брата, думала Софи. Но как сама Наташа относится к увлечению Анатоля и к этому письму? Софи чувствовала потребность разобраться в этом и разбудила кузину.

Разговор с Наташей привёл Софи в ещё большее смятение. Наташа с самым восторженным видом сообщила кузине, что влюблена в Анатоля Курагина, что чувствует себя его рабой, и его – своим властелином. И что она никогда ничего подобного не испытывала ни к одному мужчине. И теперь она сделает всё, что Курагин ей прикажет. Напрасно Софи пыталась напомнить Наташе, что она, хоть и неофициально, но обручена с князем Андреем Болконским. Наташа смотрела на неё с таким видом, как будто уже и не помнила, кто это такой – Андрей Болконский. У Софи было ощущение, что Наташу будто околдовали или опоили каким-то дурманом.

– Наташа, подумай, – взывала она к кузине, пытаясь достучаться до её рассудка, – если Курагин влюблён в тебя, почему он отказывается ездить в дом и просить твоей руки у твоего отца? Почему намекает на то, что обязательно должен тебя похитить и увезти куда-то?

Но Наташа смотрела на Софи непонимающим взором и отказывалась отвечать на эти вполне разумные вопросы. Она только твердила о том, что безумно любит Анатоля и не позволяет себе сомневаться в нём. Что он для неё теперь самый лучший и самый благородный из людей.

Выведенная из себя упрямством подруги, Софи резко заявила:

– Благородные люди не действуют тайно в таких делах. Благородные люди открыто ищут руки девушки, в которую влюблены. А Курагин поступает подло, втягивая тебя в какие-то тайные сношения с ним и тайную переписку. Так как он, действуют только непорядочные люди. Я прошу тебя прекратить любые отношения с ним. Иначе… иначе я всё расскажу дяде или Марье Дмитриевне.

– Нет, нет, – с ужасом заговорила Наташа. – Ты не можешь… ты не должна… нас тогда разлучат! Пожалуйста, молчи обо всём, я тебя умоляю. Если ты расскажешь, то ты мой враг!

Наташа искательно заглядывала в лицо Софи, но видела там только твёрдую решимость остановить эту безумную историю. Тогда она практически впала в истерику и выгнала Софи из своей комнаты.

Придя к себе, Софи села на кровать и стала отчаянно думать, что ей делать. Рассказать или нет? Подумав немного, она решила пока повременить и понаблюдать за Наташей. Послезавтра дядя Илья Андреевич утром поедет продавать подмосковное имение, а ближе к вечеру Марья Дмитриевна повезет Наташу и Софи на обед в дом Безуховых – Элен пригласила их ещё в тот день, когда Софи выступала у неё. На обеде наверняка будет и брат Элен, Анатоль Курагин. Он обязательно попытается и там поговорить с Наташей. Софи решила подождать до этого дня и следить за кузиной, не спуская с неё глаз. Хорошо, что на ближайшие дни она отказалась от всех приглашений выступить с концертами. Будет время проследить за Наташей.

Прошёл день, в течение которого Наташа избегала Софи и избегала разговоров с ней. На следующее утро старый граф поехал с покупщиком осматривать подмосковное имение и уговариваться о цене. А ближе к вечеру Софи и Наташа в сопровождении Ахросимовой поехали на обед в дом Элен Безуховой. Как и предполагала Софи, Наташа улучила минутку поговорить с Курагиным после обеда и отошла от него с взволнованным лицом.

Когда девушки в сопровождении Марьи Дмитриевны вернулись домой, то Наташа сама вызвала Софи на разговор. Они сели в небольшой диванной комнате, и Наташа с восторженным видом начала превозносить необыкновенные, как ей казалось, достоинства Курагина. Она сказала, что верит в благородство его намерений, что он клялся в безумной любви к ней, что она тоже безумно влюблена в него и под конец своей восторженной речи огорошила Софи заявлением, что вчера написала и отослала сестре князя Андрея Болконского письмо с отказом выходить за него замуж. Софи пришлось снова прервать поток восторженных речей кузины и снова попытаться образумить её.

– Наташа, ты спрашивала Курагина, почему он не ездит к вам в дом и открыто не ухаживает за тобой? Почему не хочет открыто просить твоей руки, если ты уже разорвала помолвку с Болконским? Теперь никаких препятствий для ухаживаний Курагина нет. Подумай хорошенько, почему он продолжает поддерживать только тайные сношения с тобой?

Но Наташа как будто не слышала её. Все вопросы и сомнения Софи она отметала и вела разговор только о том, как любит Курагина, и как он благороден и очарователен.

Софи снова вышла из себя и воскликнула:

– Да ты видела его всего лишь три раза! И каждый раз не больше часа! Наташа, опомнись! Разве можно за это время узнать человека и убедиться в его благородстве? Ты совсем не знаешь Курагина и не знаешь его намерений. Вспомни его репутацию. Такие мужчины, как он, могут выглядеть вполне благородными и очаровательными, пока охотятся за женщиной и загоняют ее в ловушку. Но как только дичь поймана и ловушка захлопнулась, они показывают своё истинное лицо, довольно часто далёкое от благородства и очарования. Не позволяй дурачить себя! Я не верю Курагину и не верю в благородство его намерений. Он ведет себя подозрительно, и, если ты продолжишь и дальше отношения с ним в таком духе, ты погубишь себя!

Эти слова взорвали Наташу и она, со злостью глядя на Софи, закричала, что отношения с Курагиным касаются только её, Наташи, что она может даже погубить себя, но никому до этого дела быть не должно, что она ненавидит Софи за все её сомнения в благородстве намерений Курагина, и что теперь они враги навсегда. И выбежала из комнаты.

На следующий день после этой ужасной ссоры Софи, которая решила продолжить следить за кузиной, заметила, что Наташа постоянно сидела у окна в гостиной, которое выходило на дорогу, и как будто ждала чего-то. Софи подошла к окну в другой, соседней комнате, которое тоже выходило на дорогу, и начала наблюдать. Примерно через полчаса проехал экипаж, в котором сидел военный, издали похожий на Анатоля Курагина. Он сделал какой-то знак. Выйдя в коридор, Софи увидела, как Наташа с предельно взволнованным видом пошла к себе. Софи двинулась за ней, стараясь быть незаметной. У дверей комнаты Наташи кузину поджидала одна из горничных Марьи Дмитриевны. Воровато оглянувшись, она сунула Наташе письмо, и тотчас же убежала. Наташа с письмом пошла в свою комнату.

Софи как будто озарило. «Наша любовь победит всё: я смогу похитить вас и увезти на край света», вспомнила она слова из любовного послания Курагина, которое прочитала несколько дней назад. Софи поняла, что шутки кончились: Курагин и Наташа действительно собираются бежать, и, скорее всего, это произойдет сегодня ночью. Она поняла, что придётся действовать решительно и предотвратить побег.

Перед ужином, когда Наташа уже ушла в столовую, Софи тихонько проскользнула в её комнату и вытащила ключ, который торчал в замке с внутренней стороны комнаты. А после ужина, когда Наташа снова пошла в свою комнату, Софи последовала за ней, решительно вставила ключ в закрытую дверь со стороны коридора и заперла Наташу в её комнате. После этого пошла к Марье Дмитриевне и рассказала ей всё: о том, как узнала о романе между Курагиным и Наташей, о том, как развивались их отношения, и, наконец, о том, что она подозревает – сегодня ночью Наташа и Курагин договорились о её побеге.

Марья Дмитриевна сначала смотрела на Софи с гневом и недоверием: ей не хотелось верить, что её любимица Наташа оказалась способна на такое безрассудство. Она даже напустилась на Софи, обвиняя её в слишком пылком воображении. Но Софи резко прервала Ахросимову, попросила её поговорить с самой Наташей и вручила ей ключ от комнаты крестницы. Вместе они пошли в комнату Наташи. Отперев дверь ключом, Марья Дмитриевна учинила Наташе настоящий допрос. Та молчала, но пристыженное и униженное выражение её лица говорило за неё. Ахросимова бесцеремонно обыскала вещи Наташи и нашла ту записку, которую ей передали сегодня. В ней действительно Курагин писал о том, что Наташа должна выйти к нему на заднее крыльцо дома в десять часов вечера, что после отъезда из дома Марьи Дмитриевны они поедут в деревню Каменку и там обвенчаются. А после венчания они поедут за границу и будут там жить, пока родители не простят их за побег и тайное венчание и не примут обратно.

Ахросимовой пришлось признать очевидное: Софи права, и Наташа действительно собиралась сегодня ночью сбежать. Обругав крестницу и назвав её мерзавкой и бесстыдницей, Марья Дмитриевна снова заперла её и велела дюжим лакеям схватить людей, которые приедут за Наташей, и привести их к самой хозяйке дома.

Началось тревожное ожидание. Софи стояла в тёмном коридоре, который окнами выходил на заднее крыльцо, и наблюдала за дорогой. Действительно в десять часов к задней калитке подкатили две тройки, в каждой из которых сидели несколько человек. Лица разобрать было невозможно по причине темноты. Один из подъехавших вошёл в калитку, прошёл к заднему крыльцу… Дальше Софи ничего не видела, только слышала через стекло какие-то крики. Один из голосов ей показался знакомым… но было так плохо слышно, что толком она не разобрала, кто кричал… а может, почудилось… голоса лакеев Ахросимовой тоже были знакомы и она могла что-то перепутать… Потом мужчина, который входил во двор, побежал обратно, выбежал за калитку и через несколько мгновений обе тройки быстро поехали по улице и скоро скрылись из виду. Позднее Софи узнала, что лакеи хотели схватить Курагина (это очевидно был он), который уже взошёл на крыльцо, но он сумел выскользнуть и убежать. Похищение не состоялось.

Софи пошла в комнату Наташи, где Марья Дмитриевна, уже знавшая о неудаче с задержанием похитителя, вовсю отчитывала Наташу. Наташа лежала уже несколько часов на диване, не шевелясь и закрыв голову руками. Но упреки и ругань крёстной словно вывели её из оцепенения. Она впала в истерику и проклинала Марью Дмитриевну и Софи за то, что те помешали её побегу. На неё не действовали никакие разумные доводы, которые приводила ей Марья Дмитриевна, тоже твердившая, что поведение Курагина бессовестно и подозрительно. Что Наташу никто не запирал, и не было надобности её увозить, как какую-то цыганку или актёрку. Что Курагин вполне мог ездить в дом и открыто ухаживать за Наташей, а потом просить её руки… Всё было бесполезно, Наташа не слушала ничего, она только рыдала и кричала, упрекая всех за то, что ей не дали сбежать. Наконец, силы её истощились, и она упала на диван и впала в какую-то прострацию, глядя широко открытыми глазами в потолок. Крёстная оставила её лежать на диване, только подсунув подушку и укрыв двумя одеялами.

Софи решила на эту ночь остаться в комнате Наташи, проследить за ней. Она, не раздеваясь, прилегла на кровать Наташи, накинув на себя лёгкое одеяло. Несколько раз за ночь она вставала, подходила к кузине и пыталась поговорить с ней. Наташа молчала, как каменная, не спала и глядела остановившимися глазами в потолок. У Софи сердце разрывалось от жалости к ней. Она пыталась заснуть, но, как и Наташа, не сомкнула глаз до самого утра.

Утром, совсем разбитая, она вышла к завтраку одна. Наташа продолжала молчать и отказывалась отвечать на все вопросы, даже на приглашение чего-нибудь поесть. Лежала в той же позе, только глаза закрыла.

В столовой Софи повстречалась с осунувшейся за ночь Марьей Дмитриевной – видимо, и она не смогла заснуть. Марья Дмитриевна сразу же строго заговорила с Софи:

– Софья, нам необходимо скрыть эту историю от графа Ильи Андреевича. Он, скорее всего, к полудню приедет. Если будет спрашивать, что с Наташей, говори, что она захворала вчера вечером неожиданно. Поняла?

Софи кивнула:

– Да, я поняла. Не скажу ни словечка дяде. Только вот что… я по дороге в столовую слышала, как лакей с горничной вполголоса переговариваются между собой о том, что ночью Наташа бежать собиралась. От слуг ведь ничего не скроешь. Боюсь, они и дальше будут болтать, а слухи по Москве поползут. Тогда от репутации Наташи одни клочья останутся. А ещё хуже будет, если слухи эти дойдут до дяди или даже до Болконского, который вот-вот должен приехать. Они ведь могут Курагина на дуэль вызвать и тогда скандала не избежать.

– Это ты верно говоришь, – обеспокоенно сказала Марья Дмитриевна. – Я той горничной, что записки от мерзавца Курагина Наташе передавала, собственноручно все щёки исхлестала. Её сегодня же увезут в деревню, и я приказала, чтоб она там скотницей работала на самой грязной работе. Но другие мои охламоны… да, им всем рты не заткнешь. Что же делать нам, Сонюшка? Нельзя никакой дуэли допустить, никак нельзя!

Софи тревожно сказала:

– Марья Дмитриевна, а что, если обратиться к графу Петру Кирилловичу Безухову? Когда мы были на обеде у его жёнушки-сводни, она сказала, что он сегодня из Твери должен вернуться. Напишите ему записку, чтоб он приехал. Он благородный и порядочный человек, к тому же друг Болконского. Ему можно всё рассказать, он болтать про Наташу не станет. А вы его попросите, чтобы он поговорил с Курагиным – ведь этот негодяй ему шурин. Пусть заставит Курагина убраться куда-нибудь из Москвы.

На том и порешили. Ахросимова тотчас же написала Пьеру и отправила письмо с лакеем в дом Безуховых. А через пару часов действительно приехал граф Илья Андреевич. Его взволновало известие о болезни Наташи, о которой ему твердили и Марья Дмитриевна, и Софи, но ничего более дурного он не заподозрил. Наташа, которая кое-как поднялась и теперь тенью бродила по дому крёстной, тоже сказала ему, что заболела. Она действительно казалась больной и выглядела ужасно: глаза блестели неестественным сухим блеском, кожа на лице как будто стянулась, губы растрескались. Софи замечала, что Наташу как магнитом тянуло к окнам: в какой бы комнате она не была, она тотчас же подходила к окну и глядела на дорогу. Софи понимала, чего ждёт и кого выглядывает Наташа – кузина надеялась, что Анатоль либо приедет, либо напишет ей. Сама Софи не верила, что Курагин даст знать о себе. Она понимала, в отличие от ослеплённой Наташи, что Анатоль вёл какую-то подлую игру, вот только смысла этой игры Софи не могла разгадать.

Однако с приездом Пьера, который действительно уже вернулся в Москву и, получив записку Марьи Дмитриевны, поспешил в её дом, всё стало понятным. Крёстная Наташи, взяв с Пьера честное слово молчать, рассказала, что Наташа отказала своему жениху Болконскому, а причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила её жена Пьера Элен. Рассказала и то, что Наташа чуть не убежала с Курагиным, чтобы тайно с ним обвенчаться. Ошеломлённый этими известиями Пьер еле выдавил из себя:

– Курагин не мог с ней обвенчаться! Он женат, давно уже женат. Два года назад, когда он со своим полком находился в Польше, какой-то тамошний помещик заставил его жениться на своей дочери!

Марья Дмитриевна и Софи, присутствующая при этом разговори, были потрясены. Теперь они обе понимали смысл затеянной Курагиным грязной игры. Будучи уже женатым, он, конечно же, не мог открыто ухаживать и просить руки Наташи. Поэтому и затеял побег с тайным венчанием. Наверняка, венчание должен был провести какой-нибудь расстриженный поп, поэтому действительным оно бы не было. Закипая от гнева и ужаса, Софи понимала теперь, в какую ловушку чуть не попала Наташа. Будучи уверена, что она стала законной женой Курагина после венчания, Наташа позволяла бы ему всё, что жена позволяет мужу. А на самом деле она просто стала бы любовницей Курагина. Её жизнь была бы растоптана, репутация порвана в клочья, до конца дней своих она стала бы изгоем в обществе. Позор пал бы не только на неё, но и на всю семью Ростовых.

После слов Пьера Марья Дмитриевна, изругав Курагина последними словами, поспешила донести известие о женатом статусе Курагина до Наташи. Но Наташа не хотела верить. Она потребовала личной встречи с Пьером, чтобы тот прямо в лицо ей подтвердил свои слова. Когда Пьер, пришедший в её комнату, дал ей честное слово, что всё сказанное им про Курагина – это чистая правда, Наташа вся помертвела. После того, как Пьер вышел, она легла на кровать, свернулась там в клубок, и застыла, как смертельно раненый зверёк.

Пьер вскоре уехал из дома Ахросимовой, пообещав ей выполнить её просьбу – заставить Курагина любым способом убраться из Москвы. Наташа до конца дня снова пребывала в прострации: лежала, не шевелясь, и не реагировала ни на какие попытки разговорить её, которые предпринимали Марья Дмитриевна и Софи. Лишь ближе к полуночи она позволила горничной раздеть себя, надеть ночную сорочку и уложить в постель.

Эту ночь Софи снова решила провести в комнате кузины. Она попросила постелить ей на диване, улеглась, но долго не могла заснуть. Нервное напряжение дня не отпускало её. Наконец, сказались последствия и предыдущей бессонной ночи, и тяжёлого дня, и Софи заснула. И не слышала, как Наташа встала со своей кровати, тихо выскользнула в коридор, и вернулась с каким-то небольшим свёртком. Налила в стакан воды из графина, высыпала порошок из свёртка, размешала пальцем и выпила…

Наступал уже поздний зимний рассвет, когда Софи проснулась… нет, даже не проснулась, а вскинулась от прикосновения к её плечу. Рядом с диваном стояла Наташа и легонько трясла Софи за плечо. Когда Софи села на постели, Наташа каким-то сдавленным голосом сказала ей:

– Соня, я приняла яд… достала мышьяк в шкафу рядом с комнатой дворецкого… я знаю, он покупал мышьяк по поручению Марьи Дмитриевны, чтобы крыс в подвале травить… я его приняла часа два назад… или три… не помню… только сейчас мне очень плохо… больно… боюсь… не хочу теперь умирать… помоги мне… спасите меня…

И тотчас упала рядом с кроватью Софи, как подкошенная, с диким протяжным стоном, держась за живот. Её начало мучительно рвать, всё тело сводили страшные судороги. Объятая ужасом Софи попыталась поднять Наташу, но не смогла. Тогда она выскочила в коридор и с громкими криками побежала в спальню Марьи Дмитриевны…

Через десять минут весь дом был на ногах. Быстро послали за личным доктором Ахросимовой. Он приехал, выгнал из комнаты Наташи всех, оставив только пару горничных для помощи, и начал промывать Наташе желудок, а потом вливать ей в рот какие-то противоядия. Полуодетые и застывшие от ужаса Софи, старый граф, Марья Дмитриевна и присоединившаяся к ним синьора Лаура сидели в коридоре и слушали сначала мучительные звуки рвоты, а потом ужасные крики боли Наташи. Вышедший через час из комнаты доктор не смог их ничем утешить. Он сказал, что доза была достаточной большой, и яд уже сильно впитался в кровь. Справится ли с последствиями организм Наташи – этого прогноза он дать не мог.

К полудню никакого улучшения состояния Наташи не произошло. Рвота и крики от страшной боли, правда, прекратились, но только потому, что она впала в состояние, напоминающее глубокий обморок. Дыхание её становилось с каждым часом всё более медленным и поверхностным, доктор, постоянно щупавший её пульс, озабоченно говорил, что стук сердца опасно замедляется. Ближе к вечеру по лицу Наташи началась разливаться зловещая синева. Доктор не говорил ничего определённого, но по его озабоченному виду было заметно, что дела Наташи идут всё хуже и хуже. На вопросы о самочувствии пациентки, которые задавали ему через каждые полчаса, а то и чаще, он отвечал только одно: «Молитесь, Бог милостив, она справится».

Как будто о ней не молились!

На коленях перед иконами постоянно вставали в своих комнатах и Марья Дмитриевна, и Софи, и старый граф. Он к тому же послал одного из людей Марьи Дмитриевны в Отрадное с письмом, где просил старую графиню и Петю немедленно ехать в Москву. Даже синьора Лаура шептала по латыни молитвы своей католической веры. Софи была в таком ужасе, что могла только повторять одни и те же бессмысленные слова, стоя на коленях перед иконами и кладя земные поклоны: «Господи, прости! Господи, спаси! Спаси, сохрани и помилуй рабу Твою Наталью!» Все остальные молитвы словно вылетели у неё из головы – так велики были её страх и потрясение…

К обеду в дом Ахросимовой приехал Пьер Безухов. Он привёз известие о том, что вчера вечером крупно поговорил с Анатолем в своём доме и велел мерзавцу убираться из Москвы. Сегодня утром Анатоль с помощью слуг сложил свои вещи и уже уехал в Петербург. Известие о том, что Наташа ночью отравилась и её жизнь в опасности, и Пьера привело в состояние отчаяния и ужаса. Он сидел в комнате Марьи Дмитриевны, когда к ним с совершенно потерянным видом вошла Софи с просьбой.

– Марья Дмитриевна, дайте мне одного из ваших людей, чтоб я послала записку дирекции Благородного собрания, что сегодня вечером выступать я не буду. У меня же сегодня там назначен большой публичный концерт, сотни две зрителей должны собраться, но я не могу ехать, не могу оставить Наташу, когда она в таком состоянии. Пусть напишут объявление, что я заболела, и укажут, что деньги за отменённый концерт я всем верну в полном объеме.

Марья Дмитриевна хотела уже выполнить просьбу Софи, но тут вмешался Пьер.

– Софи, вам ни в коем случае нельзя отменять выступление. Я вчера искал Анатоля по всему городу, в том числе в клуб заезжал, и везде уже идут толки и сплетни о том, что Наташа собиралась бежать с этим мерзавцем. Если вы отмените концерт, то как будто подтвердите эти слухи – все знают, что вы живёте в одном доме с Наташей, что вы родня и близкие подруги. Вам надо ехать и поступать, как я вчера поступал – на все расспросы я улыбался и смеялся, и опровергал любые слухи о том, что Наташа хотела убежать с Курагиным.

– Я не смогу, Петр Кириллович, – с мольбой сказала Софи. – Посмотрите, у меня даже руки дрожат, как я буду играть?

Тут вмешалась Марья Дмитриевна.

– Софья, надо тебе ехать. Петр Кириллович прав. Если ты откажешься выступать, сплетники ещё больше распустят языки, будут говорить, что это неспроста. – И со слезами на глазах добавила. – Если, не дай Бог случится худшее… если уж мы не сможем спасти жизнь Наташи, то хоть её доброе имя должны спасти. Нельзя давать сплетникам московским ещё один повод для болтовни о ней, никак нельзя.

Скрепя сердце и собрав все силы, Софи послушалась уговоров и поехала с синьорой Лаурой на концерт в Благородное собрание, заранее решив, что импровизировать на заданные зрителями темы она не будет. Слишком большое напряжение для этого требуется, а она и так на пределе душевных сил. И вообще будет стараться играть более медленные пьесы, вроде «Сицилианы» Баха из его Cонаты для флейты*. Она с трудом потом вспоминала, как провела концерт, как старалась держаться и улыбаться, раскланиваясь восторженно аплодирующей публике, как к ней подходили знакомые люди из числа зрителей и некоторые из них как бы невзначай задавали вопросы о Наташе: где она, что с ней, говорят, что она уехала из Москвы, это правда? Ясно было, что сплетни о Наташе растут и набирают размах. Софи сама не понимала, как у неё нашлись силы с улыбкой отвечать на нескромные вопросы, что с Наташей всё в порядке, нет-нет, она никуда не уехала из Москвы, по-прежнему живёт в доме крёстной Ахросимовой, только в последние два дня простудилась и заболела, но ничего страшного. Разочарованные сплетники отходили, не найдя, чем поживиться в ответах и поведении Софи.

Когда Софи вернулась с концерта, то первым её вопросом к дворецкому, открывшему дверь, был: «Как Наташа?» Старый дворецкий, давний поверенный всех тайн этого дома, только горестно покачал головой.

– Барышне хуже и хуже. Барыня Марья Дмитриевна послала за другим доктором. Прослышала, что он хорошо лечит. Может, и поможет чем. Вот, ждём его с минуты на минуту.

Не снимая шубку и только стянув с головы на плечи кашемировую шаль, Софи быстрым шагом пошла к комнате Наташи. Не успела она подойти, как оттуда с рыданиями выскочила Дуняша, личная горничная Наташи, и запричитала:

– Отмучалась, отошла голубушка наша, барышня, раскрасавица наша!

Софи вместе с графом и Марьей Дмитриевной, которые сидели на стульях в коридоре, вбежали в комнату. На своей кровати лежала Наташа – и не дышала. Вне себя от горя, захлёбываясь от рыданий, старый граф упал на колени перед кроватью дочери и начал звать её: «Наташа, Наташа, доченька, доченька моя родная!» Марья Дмитриевна горестно зарыдала. Вслед за нею начали плакать и две присутствующие в комнате служанки.

Только Софи не смогла плакать. Она как будто окаменела, всё помертвело вокруг неё. Она почувствовала, что задыхается, что ни минуты не может больше оставаться в этом доме, куда пришла смерть и забрала самого дорогого и близкого для неё в этой жизни человека… Медленно, как сомнамбула, она снова пошла к выходу, отворила дверь и шагнула в тёмную зимнюю московскую ночь. Потом она вспоминала, как в коридоре недалеко от комнаты Наташи столкнулась с каким-то мужчиной средних лет, но не обратила на него внимание… А дальше… дальше она просто шла по пустынной заснеженной улице, не разбирая дороги. Перед её мысленным взором вставали картинки её детства и юности…

Вот маленькая Наташа утешает её, Софи, когда она, вскоре после приезда в дом Ростовых, по ночам плакала от тоски по умершим родителям… Наташа забирается в постель Софи, плачет вместе с ней, говорит: «Сонечка, милая, не плачь…» Вот Наташа прижигает себе руку раскалённой линейкой, чтобы доказать Софи свою любовь… Вот они вместе играют, смеются, шутят… Вот вместе открывают для себя волшебный мир Музыки – Наташа начинает чудесно петь, а Софи с каждым днём всё лучше и вдохновеннее играет на фортепиано… Одно воспоминание пронзило душу Софи особой болью… Однажды её за какой-то неважный проступок старая графиня наказала, заперев в комнате в сочельник накануне Рождества. Тогда Наташа, не сумев упросить мать выпустить Софи, тоже в знак солидарности с нею отказалась праздновать Рождество вместе со всей семьёй. А ночью, захватив из своей комнаты одеяло и утащив сладости из кухни, прибежала под дверь комнаты Софи. Они обе завернулись в одеяла, каждая в своё, и сидели перед запертой дверью – Наташа в коридоре, а Софи в комнате. И Наташа подсовывала под дверь Софи то конфетку, то печенье, и сама, конечно, угощалась тоже. А потом они начали вполголоса петь рождественские гимны и так увлеклись, что разбудили слуг. Их, конечно же, сразу разогнали, Наташу увели в её комнату. Но в воспоминаниях Софи именно то Рождество было самым лучшим и счастливым в её жизни…

Последнее воспоминание словно сломало что-то в душе Софи. Из её глаз, наконец-то, хлынули слёзы. Она шла, не разбирая дороги, рыдая на ходу и бессмысленно повторяя про себя: «Наташа, душенька, как же так, как же так…»
Вдруг над её головой раздался крик: «Берегись!» Софи обернулась… Перед ней торчало дышло саней и шёл пар от лошадиных морд. Она инстинктивно шагнула в сторону, но что-то сбило её с ног и откинуло на обочину мостовой. Софи упала в сугроб, но головой ударилась о торчащий из сугроба ствол дерева и потеряла сознание.
___________________________________

 » Глава 7 (февраль 1812 года)

Глава 7 (февраль 1812 года)

Последнюю неделю Долохов провёл паршивее некуда. После того, как его выгнали из дома князя Долгорукова из-за ссоры с Софи, он рьяно взялся за дело, предложенное Курагиным – увезти Наташу Ростову из дома её крёстной и разыграть перед ней комедию венчания. Холодная ярость и злоба на Софи, которая в очередной раз чувствительно щёлкнула его по носу, весьма помогали Долохову в организации этого дела. Ему казалась удачной мысль нанести удар этой холодной гордячке через удар по её любимой кузине. Хлопот было много – найти расстриженного попа, который согласится разыграть фальшивое венчание, найти церковь, где эта комедия должна быть разыграна, достать Анатолю заграничный паспорт и подорожную, наконец, обеспечить его деньгами хотя бы на первое время проживания за границей вместе с любовницей, которая наивно всё это время будет думать, что она – законная жена.

Разумеется, все практические хлопоты Долохову пришлось взять на себя: Анатоль был дурак-дураком, если дело касалось умения чего-то организовать. Даже первое письмецо Ростовой пришлось Долохову сочинить самому: он написал черновик, а Курагин переписал, поставил подпись и отправил своей зазнобе. Зато Анатолю не было равных в умении распускать павлиний хвост перед Ростовой, дурить ей голову и обещать с честными глазами вечную любовь и долгую счастливую семейную жизнь, тогда как на самом деле все его желания по отношению к ней заключались лишь в одном: потрахать её некоторое время без законного брака и любых обязательств, а потом бросить.

В заботах и хлопотах Долохову некогда было думать о моральной стороне этого дела. То, что оно скверно пахло и могло кончиться плохо для всех участников, особенно для Анатоля, это он понимал с самого начала. Курагин вполне мог попасть под уголовный суд за двоежёнство. Власти могли смотреть сквозь пальцы на дело с фальшивым венчанием, если бы оно касалось какой-нибудь мещаночки или даже бедной дворянки из какой-то глухой провинции или деревни. Но Ростова была аристократка с титулом, её семья была не на последнем месте в высшем свете Москвы и Петербурга, так что замять скандал не удалось бы. К тому же Ростовы за обиду дочери могли подать жалобу не только в суд, но и на имя государя. Поэтому Долохов и отказался участвовать в похищении Ростовой, когда Анатоль впервые предложил этот план. Но ссора с Софи подтолкнула его к решению помочь приятелю в этом грязном деле.

По дороге от дома князя Долгорукова к своему дому Долохов распалялся всё больше и больше. Мысли и воспоминания о своём первом знакомстве с Софи и об отношениях с ней то и дело пролетали в его голове. С самого начала он был для неё пустым местом, в то время как он был влюблён в неё с первой же встречи. Он вспоминал, что тогда его поразила не столько красота этой девушки, сколько выражение её лица. Её тёмные глубокие глаза смотрели словно внутрь себя, как будто она прислушивалась к своим тайным мыслям и удивлялась им. Всё это придавало ей загадочный вид. Долохов видел в ней не просто робевшую перед ним, взрослым мужчиной, юную барышню, но создание особенное, ему непонятное. Бог знает почему, но эта молодая, серьёзная, настороженно глядящая на него девушка производила на него впечатление существа, совершенно отличного от окружающих её светских барышень. Он часто приглашал её на танцы, особенно на вальс, так как заметил, что она больше всех танцев любит именно этот. Когда она танцевала вальс, слегка склонив к плечу свою красивую головку в короне тяжёлых тёмных волос, и слегка отклонившись назад, словно желая отдалиться и отгородиться от него, ничего более трогательно-чистого, юного и свежего нельзя было себе представить. Но никакие его попытки хоть как-то сблизиться с ней не помогали. Она старательно держала дистанцию, избегала его взгляда, никогда не улыбалась ему, старалась не вести с ним разговоров, краснела, если ему всё же удавалось затеять разговор, и отвечала коротко и односложно. А потом стремительно исчезала при первой же возможности. И всегда у неё в глазах было выражение такое, как будто они видели что-то другое, не его и вообще не людей, а чем-то другим были озабочены. Все его попытки увлечь, заинтересовать собой отскакивали от неё, как от каменной статуи. Но он ничего не мог с собой поделать: это странное юное существо при всей своей очевидной невинности возбуждало в нём страсть такой силы, которую он не испытывал ни прежде, ни потом ни к одной из самых искушенных его любовниц.

После её отказа от его предложения и его отъезда на Кавказ он надеялся, что время и расстояние изгладят из его души образ этой девушки с непроницаемой душой, в которую он так и не смог проникнуть… и вскоре он был уверен, что это ему удалось. Но вот они снова встретились через несколько лет в Москве, и первая же встреча в театре доказала ему всю тщетность его надежд забыть Софи.

Тогда, по дороге домой после позорного фиаско у князя Долгорукова, Долохов здорово накрутил в себе злобу и желание мести. На ум само собой пришло предложение Курагина увезти кузину Софи и организовать фальшивое венчание с ней, и Долохов понял: вот она, желанная месть! Долго думать и изобретать что-то своё не надо. Софи будет наказана несчастьем и позором любимой кузины. Зная их взаимную привязанность, Долохов не сомневался: душевные страдания Софи будут ничуть не меньше, чем у Наташи, когда она поймёт, что её кузину поймали в ловушку и грязно использовали.

Долохов сам не знал, когда постепенно к нему начало приходить отрезвление. Какой-то вредный голосок о том, что жестоко и подло губить жизнь наивной влюблённой и не слишком умной девушки ради того, чтобы отомстить другой – этот голосок начал звучать в нём ещё в разгар подготовки похищения Ростовой. Однако Долохов старался заглушать его, разъезжая по Москве и окрестностям в поисках попа, места фальшивого венчания, в организации получения документов, денег и прочего. Но окончательно, пожалуй, отрезвление охватило его, когда похищение кончилось ничем. Анатоля чуть не схватили лакеи Ахросимовой, лишь с трудом и с помощью Долохова ему удалось вырваться. Когда они после неудавшегося похищения ехали домой, Долохов даже поразился охватившему его чувству облегчения. С удивлением он понял, что безумно рад тому, что этот дурно пахнущий план провалился. С его души и сердца как будто упал давящий на них все эти дни тяжёлый камень. И когда на следующий день с искательным выражением в лице Анатоль начал расспрашивать Долохова, как бы поправить испорченное дело и разработать новый план увоза Ростовой, Долохов резко и категорично ответил приятелю:

– Ничего поправить нельзя. Я эту старую ведьму Ахросимову хорошо знаю. Она теперь весь свой дом на уши подняла и твою девицу стерегут сейчас наверняка не меньше, чем казну Российской империи. С неё теперь глаз не спустят, можешь быть уверен.

– Но, может быть, мне как-то удастся свидеться с ней и договориться о новом плане, а? – начал было нерешительно говорить Анатоль.

Долохов, который всегда был невысокого мнения об уме Курагина, в очередной раз поразился глупости приятеля.

– Да ты подумай сам («своей тупой башкой», последние слова он произнёс про себя). Тебя теперь на пушечный выстрел к ней не допустят, не говоря о прочем. Ведь наверняка и Ахросимова, и старый граф Ростов вызнали у доченьки, кто её должен был похитить. Скажи спасибо, если старый граф тебя на дуэль за это не вызовет, а уж встретиться со своей дочерью он тебе никогда не позволит больше.

– Но, может, как-нибудь… – попытался снова заикнуться Анатоль.

Долохов потерял терпение.

– «Как-нибудь» дальше будешь делать сам, если не хочешь остановиться. Я больше в этом деле не участвую! Всё. Точка. Я сказал!

«А без меня у тебя ума не хватит что-то новое придумать и организовать», – про себя добавил он.

Курагин и сам это понимал, поэтому сразу сник и прекратил разговор.

А на следующий день Анатоль вообще исчез из Москвы. Прислал в дом Долохова лакея за вещами и записку, в которой лишь писал, что должен срочно уехать, и был таков. По правде говоря, Долохов испытал облегчение при мысли о том, что теперь Анатоль перестанет приставать к нему с просьбами вновь организовать побег Ростовой, и эта неприглядная история закончится окончательно.

Мутный осадок от этого дела всё-таки на душе у Долохова оставался. Он старался не думать больше о неудавшейся попытке отомстить Софи, и чтобы окончательно выкинуть всю эту историю из головы и развеяться, поступил по привычке – организовал развесёлую пирушку для знакомых в своём доме вечером того дня, когда Анатоль уехал из Москвы. Через три часа после начала пирушки все были достаточно пьяны, чтобы по обыкновению отправиться кататься по ночной Москве. Приглашённый заранее ямщик Балага и ещё трое его молодцов-ямщиков на тройках покатили всю честну́ю компанию по пустынным улицам. Большинство потом развезли по домам, но Долохов со своей любовницей-цыганкой Матрёшей, а также с Макариным решили вернуться в дом Долохова. Балага гнал изо всех сил, как вдруг на совершенно пустынную дорогу скользнула какая-то тень… Балага крикнул «Берегись!», но было уже поздно: лошади, запряжённые в сани, наехали на человеческую фигуру, вышедшую на дорогу, и сбили её. Долохов лишь успел заметить, что это женщина. Она отлетела в сугроб на обочине и там замерла.

– Тормози! – закричал Долохов Балаге, и когда тот повиновался, выскочил из саней и кинулся на помощь сбитой женщине. Перевернув её и вглядевшись, он не поверил своим глазам. При свете тусклого ночного фонаря, находящегося неподалёку, он всё-таки сумел разглядеть её лицо: с закрытыми глазами и в глубоком обмороке перед ним лежала Софи Ростова. Как она оказалась одна после полуночи на улице? Что делала? Куда шла? Но времени отвечать на эти вопросы у Долохова не было. Он подхватил девушку на руки, быстро отнес в сани и велел Балаге гнать к себе домой. По дороге она на несколько секунд открыла глаза и смотрела в лицо Долохова, как будто не узнавая его, а потом снова впала в беспамятство.

Внеся бесчувственную Софи в дом, Долохов пронес её в свою спальню и положил на постель. Сняв с неё с помощью Матрёши зимнюю шубку и шаль, он быстро осмотрел девушку. Следов крови не было, следов каких-то повреждений тоже. Очевидно, её просто оглушило падение. Быстро выйдя в столовую, он увидел своего пожилого дядьку Гаврилыча, который заботился о нём ещё в детстве и сейчас продолжал служить ему.

– Гаврилыч, бери Балагу, и быстро езжай за доктором, – приказал Долохов ему.

– Дык, Фёдор Иванович, где же я в ночь-полночь доктора найду? – попытался спросить Гаврилыч.

– Всю Москву объезди, Балага адреса подскажет, но доктора найди! – жёстко приказал ему хозяин. – Да скажи ему, если будет отказываться ночью с вами ехать, что я ему заплачу и двойную, и тройную цену! Любые деньги отдам!

В ожидании доктора он сел в кресло, на котором сидел во время пирушки. Полупьяный Макарин тоже расположился за столом и наливал себе вино.

– Это кого же мы сбили? – бормотал он. – Как бы не было неприятностей от полиции!

– С полицией я разберусь, – отрезал Долохов. – Ну, как она? – этот вопрос он уже обратил к Матрёше, которая вышла из спальни, где лежала Софи.

– Да не пришла ещё в себя, – отвечала Матрёша. – Доктора надо ждать, пусть он смотрит, что с ней.

Подойдя к креслу Долохова, Матрёша села на подлокотник сбоку, слегка приобняла любовника и, желая отвлечь его внимание на себя, начала нежно накручивать его светлые кудри на свои пальцы. Долохов машинально обнял её за талию, но мысли его были далеки от Матрёши и её попыток вызвать его интерес к себе.

***

Когда Софи пришла в себя, она обнаружила, что лежит на чьей-то постели. Голова кружилась, затылок ломило. Но она всё же приподнялась и огляделась. Где это я, спросила она себя.

Она была в какой-то небольшой полутёмной комнате. Из-за двери доносились голоса, но в той комнате, где она лежала, не было никого, кроме неё. Кругом разбросанные вещи, на стенах висят шкуры животных и оружие… куда она попала?.. Тут память вернулась к ней, она вспомнила про смерть Наташи, про то как сама в приступе горя и отчаяния вне себя отправилась бродить по ночным улицам. Вспомнила сбивших её лошадей, а потом склонённое над ней лицо Долохова... Долохова?!! Господи, да она же скорее всего в его доме! И даже лежит на его постели! Софи резко вскочила, содрогнувшись от какого-то ужаса, смешанного с омерзением. Надо быстрее бежать из этого вертепа!

Рядом со столом на спинке стула висели её шубка и шаль. Софи потянулась было за ними, но тут у неё сильно закружилась голова – она схватилась за край стола, чтобы не упасть, и склонилась над ним. На столе лежала какая-то исписанная бумага. Кое-что было зачёркнуто, исправлено, переписано заново… Машинально она прочитала первое не зачёркнутое предложение, хотела было уже выпрямиться… но тут её как будто ударило… Да ведь она уже читала все это! Отличная память не подвела её. Первые фразы навсегда остались в её памяти: «Со вчерашнего вечера участь моя решена: быть любимым вами или умереть. Мне нет другого выхода».

Софи схватила бумагу трясущимися руками и быстро дочитала до конца. Это же письмо Курагина Наташе, которое она увидела и прочитала всего несколько дней назад! Слово в слово! Только почерк другой – чёткий и ровный… не то что криво-косо написанные каракули в письме Курагина. Значит, соображала Софи, кто-то другой сочинил письмо, а Курагин просто переписал! Понятно, кто сочинитель – это у него она сейчас находится в доме. Значит… значит и о похищении он тоже знал, и скорее всего, принимал в нём участие. Она помнила, как в окно дома Ахросимовой видела две тройки, где сидело несколько человек. Не один Курагин приехал за Наташей, с ним были еще люди… И голос! Голос, который что-то кричал, кажется: назад, Курагин! Да, теперь она точно поняла – она слышала голос Долохова! Это был он!

Софи быстро соображала. Долохов сочинил письмо, Долохов принимал участие в похищении… значит, он наверняка знал, что венчание будет ненастоящим. Не настолько он глуп, чтобы не понять, что у Курагина были причины тайно похитить Наташу, а не просто открыто ухаживать за ней и открыто просить руки. Значит, Долохов знал, что Курагин был женат и не мог честным образом добиваться того, чтобы Наташа стала его законной женой. Они вместе пытались провернуть это грязное дело и обмануть Наташу. Долохов такой же негодяй и мерзавец, как и Курагин! Они вместе убили Наташу, вместе толкнули её на отчаянный поступок…

Софи затрясло и на глаза навернулись слёзы. Но она тут же взяла себя в руки и приказала успокоиться. Не время теперь переживать и плакать. Надо убираться из этого мерзкого дома как можно скорее!

Надев шубку, но не застегивая её, и накинув на плечи шаль, Софи вышла в соседнюю комнату – и остановилась.

Посреди этой комнаты стоял длинный стол, уставленный полупустыми бутылками и тарелками с разной недоеденной снедью. Словом, видны были следы недавно закончившегося кутежа. На конце стола сидел сам хозяин – Долохов, в придвинутом к столу кресле. На ручке кресла, обнимая Долохова за шею, сидела какая-то молодая худая женщина с красивым бледным лицом и сизо-чёрными волосами… Судя по одежде и внешнему виду – цыганка. На боковой стороне стола сидел ещё один низенький и явно полупьяный по виду мужчина, в котором она узнала Макарина. Когда Софи вошла в комнату, все трое уставились на неё.

Долохов никак не ожидал, что девушка очнется так быстро. Не прошло и десяти минут, как он внес её в дом и положил на свою кровать. Доктор ещё не приехал. Долохов смотрел на вошедшую Софи и заметил, что она уставилась на него, и при этом на её лице всё больше проступает выражение ненависти. Общее молчание прервал полупьяный Макарин. Пошатываясь, он поднялся из-за стола и подошёл к Софи с бокалом вина.

– О, нас почтила своим присутствием прекрасная дама! – Макарин наконец-то узнал Софи и смотрел на красивую девушку с восхищением. Как-то криво поклонился и попытался сунуть ей бокал. – Вы разделите с нами наше уединение, мадемуазель? Позвольте предложить вам вина!

Софи посмотрела на него с отвращением. Почему-то ей подумалось, что и этот тип тоже мог участвовать в попытке похищения. Недаром он приятель Курагина и Долохова. Но Макарин – самое обычное ничтожество. Дурак-подручный, вроде мальчика на побегушках. Не он ей нужен, а тот, кто сейчас с непроницаемым выражением лица смотрит на неё, сидя на том конце стола. Девушка медленно протянула руку и взяла бокал из рук Макарина.

– Пейте сами, сударь! – презрительно сказала она и выплеснула в лицо ему вино – А теперь закусите! – схватив со стола вазочку с икрой, она таким же резким движением выбросила икру на лицо пьянчуги.

– Позвольте, но как это… что вы делаете, – жалко забормотал Макарин, опустившись на стул. Вынув из кармана несвежий платок, он начал вытирать себе лицо.

Но Софи не обращала на него никакого внимания. Она с ненавистью смотрела на Долохова.

– Наташа умерла сегодня, – не спуская взгляда с его лица, сказала она. – Прошлой ночью приняла яд, когда узнала, что ваш приятель обманывал её. Узнала, что он уже женат и не мог законным образом жениться на Наташе. После этого пришла в такое отчаяние, что приняла мышьяк. Почти сутки промучилась страшным образом, а сегодня умерла. Её крики от боли у меня и сейчас в ушах стоят…

Софи опять начало трясти, опять проклятые слёзы подступили… Но она резко помотала головой несколько раз, пытаясь успокоиться, и ей это удалось. Наклонилась над столом и, держась за его край обеими руками, продолжала, не отрывая взгляда от ненавистного лица Долохова.

– Ведь это вы сочинили письмо Наташе, которое ваш приятель Курагин отослал ей? Я только сейчас видела черновик, составленный вами, на вашем столе. Я читала письмо Курагина моей кузине и запомнила его дословно. В вашем черновике всё написано точь-в-точь. Наверняка, и вместе с ним на попытку похищения вы тоже ездили. Я слышала, как вы кричали что-то Курагину, и голос показался мне знакомым, но я тогда не сообразила, что этот голос – ваш. Только в ту ночь вам не повезло. Я ещё раньше догадалась, что затеян побег, и рассказала обо всём крёстной Наташи. Поэтому вместо Наташи на крыльцо вышли лакеи Марьи Дмитриевны и чуть не захватили вашего дружка. Ну, что молчите? Отвечайте – ездили вы с Курагиным похищать Наташу, или нет?

Долохов молчал и не говорил ни слова. Когда Софи сообщила ему о смерти Наташи, ей показалось, что в его лице что-то дрогнуло, но она тотчас же отбросила от себя эту мысль. Нет, в этом ледяном и жестоком сердце ничего не могло дрогнуть. Долохов не способен на жалость и сострадание, была уверена она. Не способен испытать чувство вины.

– Молчите? Отлично. Молчание – знак согласия, – продолжила Софи. – Значит, вы действительно были у дома Марьи Дмитриевны с Курагиным. Ну, и как вам понравилась ваша шуточка? Что вы приготовили для Наташи с вашим приятелем после похищения? Я ведь знаю, что Курагин женился два года назад в Польше. Пьер Безухов нам об этом рассказал ещё вчера. И вы наверняка это знали. Так какой спектакль вы приготовили для Наташи? Что-то вроде фальшивого венчания с подставным или расстриженным попом, ведь так? И вот результат вашего розыгрыша, хотя и не удавшегося до конца. Наташа в состоянии отчаяния приняла яд и теперь мертва. Ваш приятель Курагин, как ни в чём не бывало, уехал из Москвы. Спрятался, убежал, подлец. А вы… вы здесь сидите спокойненько, пьёте и развратничаете. Совесть никого из вас не мучает, да вы и слова такого не знаете – «совесть»! Вы все, вся ваша тёплая компания убили Наташу! А она… она всегда была мне как сестра, как самый близкий человек в мире! И нет на вас никакого суда, нет никаких законных способов заставить вас всех заплатить за вашу подлость!

С каждым произнесённым словом Софи всё больше и больше напрягала голос. Потом замолчала, словно опустошённая всем произнесённым, опустила голову и слегка склонила её в сторону. И тут… тут её взгляд упал на камин, который находился недалёко от стола. Там, на каминной полке, лежал ящик. Софи сразу же узнала его. Точно такой же она видела много раз. Это был комплект дуэльных пистолетов французской фирмы Le Page. Именно тех, из которых её учили стрелять. Софи сразу узнала характерный обитый бархатом футляр с вытесненным сверху золотыми буквами названием фирмы. Покойный маэстро Савиано ещё по дороге во Францию заставил её взять несколько уроков стрельбы, и потом ещё не раз тренировал её. Объяснял он это необходимостью защищать себя. Гастроли означали постоянные переезды, а в Европе Наполеон уже много лет вёл долгие войны. На дорогах было неспокойно, бродили шайки дезертиров из разных армий, всяких мародёров и бандитов. Поэтому благодаря маэстро Софи научилась неплохо владеть оружием и стрелять достаточно метко. И вот теперь она узнала ящик с пистолетами известной ей фирмы. Она уставилась на ящик. Вот то, что ей нужно, промелькнула мысль в её голове. Впервые в жизни она чувствовала, как её словно захлестнул, подхватил и понёс за собой какой-то вихрь отчаянной, гневной и безумной решимости. Она как будто переступила невидимую черту, за которой рассудок уже не имел над ней власти.

Тем временем Макарин, который уже вытер лицо и с выражением страха слушал слова Софи, казалось, немного протрезвел при известии о смерти Наташи. Каким бы недалёким человеком он не был, но до него дошло, что неприятности от этой истории могут быть немалые. Он поднялся из-за стола и бочком двинулся к выходу.

– Я, пожалуй, пойду, – несмело сказал он Долохову, проходя мимо него.

– Да, иди, – бросил ему Долохов, не сводя глаз с лица Софи. Макарин вышел и, захватив свою одежду в передней, быстро убрался из дома приятеля.

После его ухода Софи посмотрела на Матрёшу.

– Пошла и ты вон! – приказала она цыганке.

Матрёша было сделала движение, чтоб подняться с ручки кресла и убраться от греха подальше, но рука Долохова, обнимавшая её всё это время за талию, удержала её.

– Сиди, – велел он.

– А я сказала – убирайся! – не отводя взгляда от Долохова, негромко, но с силой повторила Софи. Лицо её было бледным и твёрдым, глаза сверкали.

Первый раз Матрёша столкнулась с волей, не менее сильной, чем воля её любовника. К тому же она прочитала какую-то страшную решимость в глазах Софи. Ловко вывернувшись, она выскользнула из удерживающей её руки Долохова – и её как ветром сдуло.

Софи стремительно сделала пару шагов к каминной полке и открыла ящик. Взяла один пистолет и быстро проверила: он оказался заряженным. Увидев, что девушка проверяет оружие, Долохов начал подниматься из-за стола с намерением отобрать у неё пистолет, но Софи быстро направила на него ствол.

– Не двигайтесь! – резко сказала она. – Пистолет заряжен, я вижу. Дёрнетесь – выстрелю в вас без предупреждения!

Долохов выпрямился окончательно, кресло с грохотом упало позади него, оно они оба не обратили на это ни малейшего внимания. Лицо Долохова стало напряжённым и настороженным.

– Что вы затеяли? – спросил он. В его светлых глазах появился опасный стальной блеск.

Софи медленно сделала несколько шагов назад, не спуская глаз с Долохова и не опуская пистолета. Она отступила к двери в спальню и остановилась там. Потом кивнула головой в сторону каминной полки и сказала:

– Берите второй пистолет. Я уверена, он заряжен тоже. Скорее всего, вы с ними не расстаетесь, и они всегда у вас наготове на всякий случай. Если он не заряжен, я дам вам время зарядить его. А что я затеяла, вы спрашиваете? – И тут Софи невесело рассмеялась, но затем лицо её снова заледенело. – Я затеяла дуэль с вами! Почему только мужчинам разрешено дуэлировать между собой и наказывать подлецов с помощью дуэлей? Вы вместе с вашим приятелем Курагиным виноваты в том, что обманывали Наташу. Он лгал, что женится на ней, тогда как на самом деле наверняка готовил фальшивое венчание, которое должен был бы провести расстрига-поп. А вы помогали ему в этом грязном деле. Так что вы оба подтолкнули её к тому, что она в состоянии отчаяния приняла смертельную дозу яда! Вы оба виноваты в том, что она теперь мертва! Поэтому в моих глазах вы подлец и мерзавец! Только, к сожалению, никакой суд не может вас наказать. Мужчины в тех случаях, когда суд бессилен, вызывают негодяев на дуэль. Считайте, что и я вызвала вас на дуэль, чтоб заставить ответить за смерть моей подруги и сестры!

Долохов расхохотался, хотя и несколько деланно. Под дулом пистолета, который Софи твёрдо держала в руке и направляла на него, искренне и заразительно смеяться что-то не хотелось.

– Вы хоть знаете, с какой стороны за пистолет-то держаться?

С холодной улыбкой Софи ответила:

– Знаю. Пока мы с моим наставником ездили по Европе и постоянно переезжали из города в город, и из страны в страну, он неплохо обучил меня стрелять, чтобы защищаться в случае нападения. Потому что из-за постоянных войн на дорогах Европы сейчас очень небезопасно. Он учил меня стрелять именно из пистолетов этой системы. И у меня получалось весьма неплохо и метко. Поэтому можете быть уверены: я буду достойным противником. Я буду стоять здесь, у этой двери, а вы отойдете к другой двери. Так что между нами расстояние будет около десяти шагов. Ведь именно такое расстояние назначают мужчины-дуэлянты, когда желают драться насмерть? Места нам в этой комнате вполне хватит.

Долохов начал терять терпение.

– Бросьте пистолет, Софи! Хватит дурацких шуток! Я не собираюсь устраивать дуэль с женщиной. Если уж вас так потрясла смерть вашей кузины, то ищите Курагина и стреляйте в него. Он первопричина в этой истории!

– Я знаю, – холодно ответила Софи. – Но до него мне сейчас не добраться. Пьер Безухов сообщил, что ваш приятель скрылся из Москвы в неизвестном направлении. Я не могу бегать по всей России и разыскивать его. Кроме того, я уверена, что с этим мерзавцем со временем рассчитаются. Во-первых, отец Наташи. Он не простит смерти дочери. Во-вторых, её брат Николай. Он боевой офицер, стреляет метко и холодным оружием владеет отменно. В-третьих, князь Андрей Болконский, бывший жених Наташи и тоже военный. Уверена, что и он будет искать Курагина, чтобы вызвать его на дуэль. Кроме того, есть ещё младший брат Наташи – Петя. Ему пока всего пятнадцать лет, но он храбрый парень. Подрастёт на год или два и тоже сможет вызвать вашего подлого приятеля. Так что все мною перечисленные будут преследовать этого мерзавца – вашего дружка, как бешеную собаку, сколько бы он не бегал от них. И когда-нибудь до него доберутся. Кто-нибудь из четверых да пристрелит его на дуэли. А вот про ваше подлое участие в этом грязном деле знаю пока лишь я одна из родных Наташи. Так что именно мне судьба вручила шанс рассчитаться с вами за её смерть!

– Мне надоело слушать вашу ерунду! – загремел Долохов. – Я сожалею о смерти вашей кузины и даже о том, что помогал Курагину. Но никто из нас не предвидел такого исхода. И в любом случае я вам повторяю – никакой дуэли с вами, с женщиной, у меня не будет!

Софи вскинула голову выше. Рука её всё так же твёрдо сжимала пистолет, направленный прямо на Долохова.

– Тогда я просто пристрелю вас! – резко сказала она. – Мне плевать на ваши запоздалые сожаления! Наташу этим не вернёшь к жизни и не воскресишь. Запомните, единственный шанс у вас не быть сейчас убитым мною – это взять пистолет и стрелять в меня. Сейчас я начну отсчёт, как это полагается на дуэлях – «раз, два, три». Как только я скажу «три», я сразу же выстрелю в вас. Берите пистолет и цельтесь в меня, пока я даю вам время!

Долохов был вне себя. Ситуация всё меньше напоминала фарс и всё больше внушала опасения. Похоже, у проклятой девчонки намерения самые серьёзные, и она действительно может пристрелить его. Он подумал, что ему стоило бы броситься на Софи и попытаться силой отнять у неё пистолет. Но мешал стол, который стоял между ними. Да и где гарантии, что она не выстрелит, если он пошевелится? Вон она как смотрит: ни малейших проявлений женской слабости, колебаний или страха в глазах, одна холодная решимость и ярость. Кроме того, очевидно, Софи почувствовала, что он готов кинуться на неё, поэтому резким движением руки с пистолетом поймала Долохова на мушку и покачала головой с самым твёрдым видом.

– Я сказала – не дёргайтесь! Любая ваша попытка броситься на меня и отнять пистолет – и я сразу же стреляю!

Долохов изо всей силы грохнул кулаком по столу. Его светлые стальные глаза с угрозой впились в лицо Софи, как будто он пытался взглядом остановить её. Но Софи ответила ему таким же угрожающим и пылающим яростью взором.

– Бросьте пистолет, я вам говорю, дура вы сумасшедшая, истеричка! – громовым голосом крикнул Долохов.

– Я начинаю считать. Раз, – вместо того, чтобы испугаться, произнесла Софи, продолжая целиться в него.

– Оставьте, Софи, это не выход. Свою кузину вы не вернёте к жизни, если убьете меня, – Долохов попытался достучаться до рассудка Софи, но она явно была в таком состоянии, что не воспринимала разумных доводов.

– Другого выхода у меня нет, – отрицательно покачала головой Софи. – Берите пистолет, я вам говорю. Это ваш единственный шанс!

– Софи, прекратите эту глупость сейчас же!

– Два.

– Я не буду в вас стрелять!

– Последний раз вам повторяю: берите пистолет, Долохов!

– Нет! – выкрикнул Долохов, снова ударив кулаком по столу. Один из бокалов от удара подпрыгнул, и свалился на пол. Софи глубоко вздохнула.

– Ну что же, я дала вам все шансы... ТРИ!

И она нажала на курок.

Раздался громкий звук выстрела, комнату заволокло дымом. Как во сне, Софи видела, что Долохов схватился за грудь, потом изогнулся, попытался схватиться за край стола, но тут же упал, цепляясь за скатерть. Скатерть поползла за ним, бокалы, рюмки, тарелки, столовые приборы с грохотом попадали на пол…

Софи медленно положила пистолет на стол, и пошла к выходу, не глядя на упавшего Долохова. Она вышла из его дома, на ходу машинально запахивая шубку и накидывая на голову шаль. Что бы с ней дальше не произошло, как бы ей не пришлось ответить за убийство этого человека, но она была спокойна. Она не смогла уберечь Наташу, но отомстила за её смерть. Её долг перед мёртвой подругой был выплачен. Хоть один из негодяев, виновных в её смерти, был уже мёртв…

Когда она медленно брела по заснеженной улице, в душе её почему-то звучал «Реквием» Моцарта, его знаменитая «Lacrimosa»*. Софи несколько раз играла эту величественную и гениальную заупокойную музыку…

«Lacrimosa dies illa, qua resurget ex favilla judicandus homo reus…»

«Слёзный день настанет, и восстанет из праха человек, и будет осуждён…»

Кого эта музыка отпевала сейчас в душе и сердце Софи: Наташу, Долохова или саму Софи?.. Ответа на этот вопрос у нее не было…
___________________________________

О, новый фанфик по Соне! Обязательно буду читать Тем более, что Соня стала более самостоятельной и независимой в вашем новом фафике по сравнению с каноном. Кое-что прочитала про пианистку Марию Шимановскую, материалы из биографии которой вы собираетесь использовать. Действительно, замечательная женщина! Как это ей удалось в начале 19 века не просто развестись с мужем, но и оставить при себе детей? Такое было просто неслыханно в те времена. Видно, сильная она была женщина. Надеюсь и ваша героиня будет не менее сильной Прочитанные главы меня очень обнадеживают в этом смысле

Рада вас приветствовать в моей новой теме Да, в этом фанфике я довольно сильно отошла от образа канонной Сони, недаром даже имя ее видоизменила на Софи (Соня - это соня, и действительно канонная Соня много чего "проспала" в своей романной жизни, а Софи - это София, от греческого "мудрость", гораздо более "говорящее" о характере моей героини имя ) Я помню, что вас интересовали вопросы женского движения в прошлые века (как и меня, впрочем), так вот, могу вам сообщить, что в этом фанфике героиня тоже будет пытаться как то повлиять на несправедливое положение женщин в ее время. Но об этом вы потом сами прочитаете, не буду забегать вперед. Это получилось у нее благодаря покровительству "сильных мира сего", в частности, императора Александра Первого, и его жены и матери. С такой помощью и поддержкой Шимановской удалось не только развестись в короткие сроки, но и детей при себе сохранить. Во все времена, а тогда особенно, поддержка людей, находящихся на высотах власти, много чего решала. Да, она действительно была сильной женщиной. Первая пошла против устоев своего времени, которые гласили, что женщине не место на артистической сцене в качестве профессиональной пианистки или какой-то другой музыкантше, которая сама зарабатывает себе на жизнь своим талантом. Могу сказать, что моя героиня действительно будет под стать ей
___________________________________

 » Моцарт Вольфганг Амадей «Реквием ре минор», Lacrimosa

Приложение к Главе 7:

* Моцарт Вольфганг Амадей «Реквием ре минор», Lacrimosa:


___________________________________

 » Глава 8 (февраль 1812 года)

___________________________________

Ура! Очень рада, что с Наташей все в порядке. Мне было бы жаль, если бы она умерла. И рада, что Соне ничего не угрожает. А Матреша всю правду сказала Долохову, молодец!

Если бы Долохов оказался виновным в смерти Наташи, моя героиня этого бы ему никогда не простила. Можно было бы ставить точку и заканчивать фанфик. А если Наташа осталась жива, то сохраняется вероятность в будущем между героями как-то сблизиться. Да, герой таким неожиданным способом проявил благородство и отвел ее от тюрьмы или ссылки. Досада разобрала на то, что Долохов к ней был равнодушен, хотя она сама была в него влюблена, вот и врезала она ему правду-матку напоследок. И правильно сделала, поступок Курагина и Долохова с Наташей действительно скверно пахнет
___________________________________

 » Бетховен Людвиг ван «Соната для фортепиано № 8«Патетическая»

Приложение к Главе 8:

* Бетховен Людвиг ван «Соната для фортепиано № 8 «Патетическая», часть первая:


___________________________________

 » Глава 9 (март-сентябрь 1812 года

___________________________________

 » Филд Джон «Ноктюрн Си-бемоль мажор №5»

Приложение к Главе 9:

* Филд Джон «Ноктюрн Си-бемоль мажор № 5»:


___________________________________

 » Глава 10 (сентябрь 1812 года)

___________________________________

 » Скарлатти Доменико «Соната № 159»

Комментарий к Главе 10:

* Скарлатти Доменико «Соната № 159»:


___________________________________