miroslava:
» Дуэль сердец или Еще одна история Сони Ростовой (ИЛР, 18+) [ 
Завершено ]
Д У Э Л Ь
С Е Р Д Е Ц
или
Ещё одна история Сони Ростовой
Автор: Miroslava
Жанр: ИЛР
Фэндом: Толстой Лев «Война и Мир»
Пэйринг: Софья Александровна Ростова/Федор Иванович Долохов
Персонажи: Софья Александровна Ростова, Федор Иванович Долохов, Наталья Ильинична Ростова, Илья Андреевич Ростов, Наталья Николаевна Ростова (Шиншина), Марья Дмитриевна Ахросимова, Жюли Карагина, Катерина Семёновна Мамонтова, Макарин, Анатолий Васильевич Курагин, Пётр Кириллович Безухов, Матрёна Матвеевна (цыганка Матрёша), Хвостиков, Марья Ивановна Долохова, ОЖП (Лиза Долохова), Несвицкий, Борис Друбецкой, Николай Ильич Ростов, Андрей Николаевич Болконский, Анна Павловна Шерер, Марья Николаевна Болконская, Билибин, Бицкий, Вилларский
Рейтинг: 18+
Метки: Отклонения от канона, AU (Alternative Universe - фанфик, в котором каноничная вселенная существенно изменена, при этом основные черты характера и внешности героев могут оставаться теми же), Романтика, Драма, Сложные отношения, Частичный ООС (Out of Character - описываемые в работе персонажи ведут себя не совсем так, как можно было бы ожидать, исходя из их представления в каноне), Обоснованный ООС (Персонажи ведут себя не совсем так, как можно ожидать, исходя из канона, но это обоснованно происходящими в фанфике событиями)
Описание:
Всегда считала, что проблемы Сони Ростовой из романа Толстого «Война и мир» были от того, что она не смогла вовремя оторваться от семьи Ростовых и застыла в вечном служении им. Конечно, в те времена уйти из семьи женщине было очень трудно. Но что, если у Сони нашлись особые способности и талант, которые позволили бы ей уйти от своих «благодетелей» и найти свою дорогу в жизни? А встреча с Долоховым через много лет изменила бы её отношение к отвергнутому когда-то поклоннику?
Посвящение:
Посвящается известной виртуозной пианистке и женщине-композитору начала 19 века Марии Шимановской, которая первой из женщин рискнула выйти на профессиональную сцену и стала своим талантом зарабатывать себе на жизнь. Некоторые обстоятельства её жизни и артистической карьеры были использованы в повествовании.
Публикация на других ресурсах: Уточнять у автора
miroslava:
» Пролог (февраль 1812 года)
Пролог (февраль 1812 года)Февраль 1812 года, Москва
...Софи стремительно сделала пару шагов к каминной полке и открыла ящик. Взяла один пистолет и быстро проверила: он оказался заряженным. Увидев, что девушка проверяет оружие, Долохов начал подниматься из-за стола с намерением отобрать у неё пистолет, но Софи быстро направила на него ствол.
– Не двигайтесь! – резко сказала она. – Пистолет заряжен, я вижу. Дёрнетесь – выстрелю в вас без предупреждения!
Долохов выпрямился окончательно, кресло с грохотом упало позади него, оно они оба не обратили на это ни малейшего внимания. Лицо Долохова стало напряжённым и настороженным.
– Что вы затеяли? – спросил он. В его светлых глазах появился опасный стальной блеск.
Софи медленно сделала несколько шагов назад, не спуская глаз с Долохова и не опуская пистолета. Она отступила к двери в спальню и остановилась там. Потом кивнула головой в сторону каминной полки и сказала:
– Берите второй пистолет. Я уверена, он заряжен тоже. Скорее всего, вы с ними не расстаетесь, и они всегда у вас наготове на всякий случай. Если он не заряжен, я дам вам время зарядить его. А что я затеяла, вы спрашиваете? – И тут Софи невесело рассмеялась, но затем лицо её снова заледенело. – Я затеяла дуэль с вами! Почему только мужчинам разрешено дуэлировать между собой и наказывать подлецов с помощью дуэлей? Вы вместе с вашим приятелем Курагиным виноваты в том, что обманывали Наташу. Он лгал, что женится на ней, тогда как на самом деле наверняка готовил фальшивое венчание, которое должен был бы провести расстрига-поп. А вы помогали ему в этом грязном деле. Так что вы оба подтолкнули её к тому, что она в состоянии отчаяния приняла смертельную дозу яда! Вы оба виноваты в том, что она теперь мертва! Поэтому в моих глазах вы подлец и мерзавец! Только, к сожалению, никакой суд не может вас наказать. Мужчины в тех случаях, когда суд бессилен, вызывают негодяев на дуэль. Считайте, что и я вызвала вас на дуэль, чтоб заставить ответить за смерть моей подруги и сестры!
Долохов расхохотался, хотя и несколько деланно. Под дулом пистолета, который Софи твёрдо держала в руке и направляла на него, искренне и заразительно смеяться что-то не хотелось.
– Вы хоть знаете, с какой стороны за пистолет-то держаться?
С холодной улыбкой Софи ответила:
– Знаю. Пока мы с моим наставником ездили по Европе и постоянно переезжали из города в город, и из страны в страну, он неплохо обучил меня стрелять, чтобы защищаться в случае нападения. Потому что из-за постоянных войн на дорогах Европы сейчас очень небезопасно. Он учил меня стрелять именно из пистолетов этой системы. И у меня получалось весьма неплохо и метко. Поэтому можете быть уверены: я буду достойным противником. Я буду стоять здесь, у этой двери, а вы отойдете к другой двери. Так что между нами расстояние будет около десяти шагов. Ведь именно такое расстояние назначают мужчины-дуэлянты, когда желают драться насмерть? Места нам в этой комнате вполне хватит.
Долохов начал терять терпение.
– Бросьте пистолет, Софи! Хватит дурацких шуток! Я не собираюсь устраивать дуэль с женщиной. Если уж вас так потрясла смерть вашей кузины, то ищите Курагина и стреляйте в него. Он первопричина в этой истории!
– Я знаю, – холодно ответила Софи. – Но до него мне сейчас не добраться. Пьер Безухов сообщил, что ваш приятель скрылся из Москвы в неизвестном направлении. Я не могу бегать по всей России и разыскивать его. Кроме того, я уверена, что с этим мерзавцем со временем рассчитаются. Во-первых, отец Наташи. Он не простит смерти дочери. Во-вторых, её брат Николай. Он боевой офицер, стреляет метко и холодным оружием владеет отменно. В-третьих, князь Андрей Болконский, бывший жених Наташи и тоже военный. Уверена, что и он будет искать Курагина, чтобы вызвать его на дуэль. Кроме того, есть ещё младший брат Наташи – Петя. Ему пока всего пятнадцать лет, но он храбрый парень. Подрастёт на год или два и тоже сможет вызвать вашего подлого приятеля. Так что все мною перечисленные будут преследовать этого мерзавца – вашего дружка, как бешеную собаку, сколько бы он не бегал от них. И когда-нибудь до него доберутся. Кто-нибудь из четверых да пристрелит его на дуэли. А вот про ваше подлое участие в этом грязном деле знаю пока лишь я одна из родных Наташи. Так что именно мне судьба вручила шанс рассчитаться с вами за её смерть!
– Мне надоело слушать вашу ерунду! – загремел Долохов. – Я сожалею о смерти вашей кузины и даже о том, что помогал Курагину. Но никто из нас не предвидел такого исхода. И в любом случае я вам повторяю – никакой дуэли с вами, с женщиной, у меня не будет!
Софи вскинула голову выше. Рука её всё так же твёрдо сжимала пистолет, направленный прямо на Долохова.
– Тогда я просто пристрелю вас! – резко сказала она. – Мне плевать на ваши запоздалые сожаления! Наташу этим не вернёшь к жизни и не воскресишь. Запомните, единственный шанс у вас не быть сейчас убитым мною – это взять пистолет и стрелять в меня. Сейчас я начну отсчёт, как это полагается на дуэлях – «раз, два, три». Как только я скажу «три», я сразу же выстрелю в вас. Берите пистолет и цельтесь в меня, пока я даю вам время!
Долохов был вне себя. Ситуация всё меньше напоминала фарс и всё больше внушала опасения. Похоже, у проклятой девчонки намерения самые серьёзные, и она действительно может пристрелить его. Он подумал, что ему стоило бы броситься на Софи и попытаться силой отнять у неё пистолет. Но мешал стол, который стоял между ними. Да и где гарантии, что она не выстрелит, если он пошевелится? Вон она как смотрит: ни малейших проявлений женской слабости, колебаний или страха в глазах, одна холодная решимость и ярость. Кроме того, очевидно, Софи почувствовала, что он готов кинуться на неё, поэтому резким движением руки с пистолетом поймала Долохова на мушку и покачала головой с самым твёрдым видом.
– Я сказала – не дёргайтесь! Любая ваша попытка броситься на меня и отнять пистолет – и я сразу же стреляю!
Долохов изо всей силы грохнул кулаком по столу. Его светлые стальные глаза с угрозой впились в лицо Софи, как будто он пытался взглядом остановить её. Но Софи ответила ему таким же угрожающим и пылающим яростью взором.
– Бросьте пистолет, я вам говорю, дура вы сумасшедшая, истеричка! – громовым голосом крикнул Долохов.
– Я начинаю считать. Раз, – вместо того, чтобы испугаться, произнесла Софи, продолжая целиться в него.
– Оставьте, Софи, это не выход. Свою кузину вы не вернёте к жизни, если убьете меня, – Долохов попытался достучаться до рассудка Софи, но она явно была в таком состоянии, что не воспринимала разумных доводов.
– Другого выхода у меня нет, – отрицательно покачала головой Софи. – Берите пистолет, я вам говорю. Это ваш единственный шанс!
– Софи, прекратите эту глупость сейчас же!
– Два.
– Я не буду в вас стрелять!
– Последний раз вам повторяю: берите пистолет, Долохов!
– Нет! – выкрикнул Долохов, снова ударив кулаком по столу. Один из бокалов от удара подпрыгнул, и свалился на пол. Софи глубоко вздохнула.
– Ну что же, я дала вам все шансы... ТРИ!
И она нажала на курок.
Раздался громкий звук выстрела, комнату заволокло дымом. Как во сне, Софи видела, что Долохов схватился за грудь, потом изогнулся, попытался схватиться за край стола, но тут же упал, цепляясь за скатерть. Скатерть поползла за ним, бокалы, рюмки, тарелки, столовые приборы с грохотом попадали на пол…
Софи медленно положила пистолет на стол, и пошла к выходу, не глядя на упавшего Долохова. Она вышла из его дома, на ходу машинально запахивая шубку и накидывая на голову шаль. Что бы с ней дальше не произошло, как бы ей не пришлось ответить за убийство этого человека, но она была спокойна. Она не смогла уберечь Наташу, но отомстила за её смерть. Её долг перед мёртвой подругой был выплачен. Хоть один из негодяев, виновных в её смерти, был уже мёртв…
miroslava:
» Глава 1 (апрель-май 1808 года)
Глава 1 (апрель-май 1808 года)Апрель – май 1808 года, Москва
– Нет, маэстро, вы должны услышать сами эту девушку! Клянусь вам, что ничего подобного вы в жизни не видели и не слышали! Она воистину виртуозна, и самое главное – такого уровня исполнительского мастерства достигла сама! У неё были учителя музыки, но это были просто самые обычные унылые барабанщики по клавишам! Тем не менее она каким-то чудом выработала собственную, совершенно уникальную технику игры на фортепиано. Её пальцы просто порхают по клавишам с такой скоростью, что и глаз не успевает, если она играет быстрые пьесы! Ни одной ошибки! Иногда играет свои фантазии с весьма талантливой изобретательностью, только ничего не записывает на ноты. И вообще, кажется, что ноты ей совсем не нужны! Она играет либо вообще без них, либо не глядя в них даже краем глаза! Феноменальный музыкальный слух и память! Ей достаточно один раз прослушать пьесу – и она уже воспроизводит её без ошибок!
Известный на всю Европу пианист Джакомо Савиано слушал восторженную речь своего племянника Франческо с некоторой скептической усмешкой. Они ехали в удобном экипаже по улицам весенней Москвы и всю дорогу племянник не переставал трещать о необыкновенных музыкальных достоинствах двух девушек из семьи графа Ростова, одной из которых он давал уроки пения. Зная хорошо неумеренную восторженность Франческо, маэстро сомневался, что способности девушек так уж велики. Франческо был влюбчив и готов осыпать комплиментами любую даму, если у неё было хорошенькое личико, независимо от того, насколько велики были её музыкальные таланты. Но что поделать, племянник всегда был такой. Молодость провёл беспутно, плохо распорядившись умениями, данными ему Богом. Ни певца из него не вышло, ни пианиста, хотя его родители, да и сам маэстро Савиано немало сил и денег вложили в его музыкальное обучение. Пожалуй, даже хорошо, что, спасаясь от кредиторов, племянник перебрался в Россию, когда прослышал, что тамошние аристократы и просто богатые люди хорошо платят иностранным музыкантам. И вот теперь он служит учителем в семействе графа Ростова и учит пению младшую дочь графа с труднопроизносимым для итальянского уха именем Наташа.
Сам маэстро Савиано в этом году тоже приехал на гастроли в Россию. Насчёт щедрости местных покровителей искусства ни он, ни племянник не ошиблись. Действительно, музыкантов из-за границы, имевших уже европейскую известность, принимали здесь в высшей степени почтительно и деньги платили хорошие. Два месяца маэстро провёл в Петербурге, а неделю назад приехал концертировать в Москву. И с ходу он получил несколько приглашений играть в домах самых знаменитых аристократов этого своеобразного русского города. А деньги за эти частные концерты предлагались очень хорошие.
И вот сейчас они с племянником ехали на частный концерт в дом графа Ростова. Племянник в Москве радостно встретил дядюшку, с которым давно не виделся, и выхлопотал ему приглашение в дом своего работодателя. Впрочем, по словам племянника, музыку в семье Ростовых все любили. Поэтому столь известный по всей Европе пианист как маэстро Джакомо Савиано так или иначе получил бы приглашение выступить в этом доме.
Пропуская мимо ушей восторженную трескотню племянника, Джакомо нежно улыбнулся своей возлюбленной супруге Лауре, которая сидела в экипаже рядом с ним. Вот уже тридцать лет как она была самой верной и преданной его подругой, помогала ему в первые, самые трудные годы, когда он только делал первые шаги в своей музыкальной карьере. И теперь с полным правом разделяла его успех и известность. Лучшей жены и соратницы он бы не мог себе представить, их взаимная любовь за тридцать лет брака не угасла. Жаль только, что Господь так и не послал им детей.
– Постой, Франческо, остановись ненадолго, у меня уже уши трещат от твоей болтовни, – добродушно прервал маэстро Джакомо непрекращающийся поток восторженных излияний племянника. – Лучше скажи мне вот что. Твоя ученица синьорина Наташа, та, которая поёт, это дочь графа Ростова, как я понял. А кто такая эта синьорина София, чьи якобы несравненные таланты пианистки-виртуозки ты так превозносишь?
Франческо с готовностью ответил:
– Синьорина София – это воспитанница графа. Она приходится ему двоюродной племянницей. Её родители давно умерли и не оставили ей ничего. Синьор граф взял её в свой дом и воспитал вместе со своей младшей дочерью. Они почти ровесницы, только синьорина София старше на год или полтора. Обе исключительно музыкальны и талантливы. Синьорина Наташа поёт как ангел, а синьорина София играет на фортепиано тоже как ангел, который учился на небесах райским мелодиям. Вы услышите сегодня обоих и поймёте, как я прав.
– Посмотрим, посмотрим, – снисходительно улыбнулся маэстро Джакомо.
***
Этот день был преисполнен для Сони и Наташи самых радостных ожиданий. В доме Ростовых давали большой вечер. Общество собиралось немалое: граф Илья Андреевич пригласил всех заметных людей светского общества Москвы. Главным украшением вечера должно было стать выступление известного на всю Европу итальянского пианиста маэстро Джакомо Савиано. Он совершал большое концертное турне по европейскому континенту и этой весной приехал в Россию. Отыграв два месяца в Петербурге, он, наконец, приехал и в Москву. Девушки семейства Ростовых тем более нетерпеливо ожидали его появления, потому что много слышали о нём от его племянника синьора Франческо Савиано, который два года назад приехал в Россию в качестве учителя пения и был тотчас же нанят семейством Ростовых для того, чтобы учить пению Наташу, обнаружившую отличный голос.
Незадолго до того, как приехал сам маэстро, Соня и Наташа вышли в большую гостиную, где уже было установлено фортепиано и стулья для зрителей. Маэстро сопровождали его супруга и племянник, который специально поехал за ним в гостиницу, где его дядя остановился. Когда Джакомо Савиано вошёл в зал, его радушно приветствовал сам граф Илья Андреевич и его супруга графиня Наталья Николаевна. По очереди он был представлен другим членам семейства Ростовых: дочерям Вере и Наташе, племяннице Соне и младшему сыну Пете. Старший сын графа и графини Николай Ростов в это время был на военной службе и находился со своим полком в Польше.
И Соня, и Наташа обе были в восторге от того, что услышат игру знаменитого маэстро и сами смогут блеснуть перед ним своими талантами: после выступления маэстро Наташа должна была петь для гостей, а Соня аккомпанировать ей на фортепиано. Но особенно радостное оживление испытывала Соня. Последние два месяца были неимоверно тяжелы для неё, она пребывала в угнетённом состоянии духа и желала хоть чем-то развеяться.
Причиной стали отношения с Николаем, который в конце зимы этого года приехал в месячный отпуск к родителям в Москву. За этот месяц Соня снова сблизилась с Николаем, в которого она была влюблена ещё с пятнадцати лет. Николай вначале отвечал ей взаимностью, но в 1805 году он поступил на военную службу, воевал с наполеоновскими войсками в Австрии, и когда возвратился в 1806 году, то Соня почувствовала, что теперь у него в жизни другие интересы, которые для него важнее, чем её преданная любовь. Соня скоро догадалась, что у него появилась постоянная любовница, какая-то дама полусвета, к которой он ездил вечерами, он жил своей мужской жизнью – пирушки, встречи с приятелями, игра в карты, конские бега. Они отдалились друг от друга, хотя Соня по-прежнему продолжала любить Николая.
Ещё один клин в их отношениях был вбит в 1806 году из-за одного весьма неприятного для Сони типа по фамилии Долохов, который тогда познакомился с Николаем, стал его другом, и которого Николай ввёл в дом Ростовых. Долохов влюбился в Соню с первого взгляда и, несмотря на то, что она ничем не поощряла его, сделал ей предложение. Влюблённая в Николая Соня отказала наотрез. Но даже если бы любви к Николаю не было, Соня всё равно не приняла предложение Долохова. Он был молод и красив, но репутация его была самая скверная – он был буяном, картёжником, дуэлянтом и гулякой, вечно замешанным в какие-то скандалы. А также в неприличные любовные интрижки, вроде любовной связи с женой давнего знакомца Ростовых – графа Пьера Безухова. Из-за этой связи с женой Пьера – красавицей Элен, урожденной княжной Курагиной, у Пьера Безухова была даже дуэль с Долоховым. В ходе этой дуэли Пьер, не умевший держать в руках пистолета, к удивлению многих подстрелил Долохова, который был боевым офицером и отлично умел стрелять. Нет, такой человек в мужья Соне совершенно не годился. Она твёрдо отказала ему, и Долохов отомстил за отказ – через несколько дней обыграл Николая на огромную сумму. После этого мать Николая, старая графиня Ростова, обрушила всё своё негодование на Соню. Она не раз намекала и даже говорила прямо, что из-за упрямства и несговорчивости бесприданницы Сони их семья понесла такой огромный денежный ущерб. Николай тоже чувствовал себя виноватым и недостойным Сони, поэтому вскоре уехал в свой полк, отдалившись от неё.
Но всё изменилось, когда через год, в феврале 1808 года он приехал в кратковременный отпуск. Соня очень расцвела и похорошела за этот год, превратившись из угловатого худенького подростка в полностью сформировавшуюся девушку с роскошной фигурой и прекрасным лицом. У Николая вспыхнули прежние чувства к ней, и он снова признался Соне в любви. Но на сей раз в их отношения вмешалась старая графиня, мать Николая. Дела семейства Ростовых год от года шли всё хуже и хуже. Слишком расточительный образ жизни семьи и неумение вести дела, которое демонстрировал отец семейства, граф Илья Андреевич, постепенно приводили к тому, что долги семьи росли, как снежный ком. Графиня с беспокойством видела это и единственным способом поправки пошатнувшихся дел считала женитьбу старшего сына Николая на богатой невесте. Поэтому она с огромным озлоблением наблюдала за всё бо́льшим и бо́льшим сближением Николая и Сони во время очередного отпуска. Своё озлобление она выливала на Соню: разговаривала с ней сухим тоном, часто обрывала в разговоре, придиралась по пустякам и говорила ей «вы» вместо прежнего «ты». Даже морщилась, когда Соня по заведенной прежде привычке называла графиню «маменькой» или maman [1].
Ещё хуже стало, когда Николай объявил матери, что влюблён в кузину и желает жениться на ней. Не сейчас, конечно, пока они ещё достаточно молоды, сказал он, но через несколько лет он обязательно женится на Соне. Однако он желает, чтобы состоялась официальная помолвка, и Соня в глазах всего высшего московского света стала его официальной невестой. Это пожелание сына взорвало старую графиню. Состоялась ужасная сцена между сыном и матерью. Графиня призвала мужа, отца Николая, и при нём сказала сыну, что благословения на этот брак они никогда не дадут. Старый граф, в семейных делах во всём подчиняющийся своей жене, молчал, но в душе очевидно был согласен с ней. Ему тоже представлялся катастрофой брак сына с нищей бесприданницей. В своих упреках и отговорках от женитьбы на Соне графиня дошла до того, что стала при Николае оскорблять Соню, называя её подлой интриганкой, которая заманивает богатого жениха. Николай тоже вспыхнул и стал защищать Соню. Дело кончилось тем, что графиня разрыдалась на груди мужа, а Николай, чтобы не наговорить лишних слов матери, просто выбежал из комнаты.
В тот же день старая графиня устроила ещё одну сцену Соне. Она снова прямо в лицо бросила ей обвинения в интриганстве, в том, что Соня – неблагодарная девчонка, которая пользовалась благодеяниями семьи Ростовых, но не оценила их. Что она стала причиной проигрыша Николая Долохову на огромную сумму, а теперь хочет с помощью своих интриг втереться в жёны Николаю и окончательно погубить семейство Ростовых. Соня молчала, но несправедливость обвинений жгла её душу огнём: ведь она искренне любила Николая и никаких корыстных расчётов в её чувствах не было.
В конце концов старая графиня, что называется, «додавила» сына. Она уговорила его не объявлять никакой официальной помолвки, а Николай, в свою очередь, уговорил мать не обижать и не притеснять Соню в его отсутствие. И с этим снова уехал в свой полк на военную службу. При расставании с Соней он говорил ей, что их свадьбу надо отложить, но это дело решённое, он обязательно женится на ней когда-нибудь, что он любит только её и никакую другую девушку не видит в роли своей жены… Соня слушала молча, но думала про себя, что если бы Николай действительно был настолько влюблён в неё, насколько она сама влюблена в него, то обязательно бы женился даже без благословения родителей. Или хотя бы официально назвал Соню своей невестой. Очевидно, его чувства к ней не настолько сильны, насколько сильны её чувства к нему. И рано или поздно, поняла она, он сдастся на требования семейства и, главным образом, матери, и женится на какой-нибудь богатой невесте. Соня вспоминала также, как её кузина Наташа несколько раз говорила, что у неё есть предчувствие – Николай никогда не женится на Соне. И теперь Соня отчётливо поняла – Наташа права, так и будет. Она, Соня, потеряет лучшие годы, ожидая предложения от Николая и свадьбы с ним, но так ничего и не дождётся.
От понимания этого в душе Сони и в её чувстве к Николаю что-то надорвалось. Надорвалось, и покорчившись в предсмертных муках, начало умирать. Её первая, и, как она думала прежде, вечная и единственная любовь умирала, кончившись ничем.
Графиня не сдержала слова, данного сыну. После отъезда Николая её обращение с Соней стало невыносимым и абсолютно жестоким. Она окончательно перешла в обращении с Соней на официальное «вы» и не упускала случая намекнуть девушке, что считает её подлой и интригующей особой, неблагодарной и злобной. Она не упускала ни одной возможности, чтобы не кинуть Соне оскорбительных и жестоких слов по любому поводу. И поэтому эти два месяца стали для Сони невыносимо тяжёлыми. Потому она и надеялась сегодня развеяться, послушав игру знаменитого пианиста, который посетит их дом. Музыка всегда была отрадой и утешением в жизни Сони.
***
Маэстро Савиано оказался представительным немолодым мужчиной лет за пятьдесят. Когда он сел за фортепиано и взял первый аккорд, Соня сразу же почувствовала, что играет большой мастер. Он сыграл несколько пьес, его жена, очевидно, помогала ему и переворачивала ноты на пюпитре. После окончания выступления и громких аплодисментов зрителей граф от лица всех присутствующих поблагодарил маэстро и объявил, что под конец концерта выступят его дочь и племянница. Самого пианиста граф учтиво посадил рядом с собой в первых рядах.
Маэстро сел и приготовился слушать. Ещё тогда, когда ему представили дочь и племянницу графа Ростова, он подумал, что его мысли насчёт того, что племянник преувеличивает таланты этих юных созданий, окажутся, скорее всего, верными. Обе девушки были исключительно хороши собой. Особенно заинтересовала его племянница, которую Франческо аттестовал как пианистку с уникальными данными. Чуть выше среднего роста, она, однако, была так стройна, что казалась довольно высокой. Пышные тёмные волосы, огромные и блестящие тёмно-зелёные глаза, изысканное нежное лицо, великолепная точёная фигура и кошачья грация в движениях, прелестные ямочки на щеках, когда она улыбалась… она по внешности была самим совершенством. Но маэстро знал по опыту долгого преподавания в богатых домах, что такие красавицы крайне редко имеют исключительные музыкальные таланты. Обычно подобные девушки довольно заносчивы, гордятся своей красотой и заняты исключительно собой и поиском женихов. Заставить их часами совершенствовать своё мастерство, если они его и обнаруживали, было совершенно невозможно даже самому талантливому учителю. А без этого великим музыкантом не стать никогда.
Когда Соня заиграла, а Наташа запела, то маэстро чуть одобрительно качнул головой. У дочери графа действительно был прекрасный голос, но пение не особо интересовало маэстро. Он вслушивался в игру Сони и с каждой минутой чувствовал себя всё более и более зачарованным.
Этой девушкой двигали поистине божественные силы. У маэстро, видевшего в жизни немало блестящих пианистов, даже мурашки побежали по телу. Она действительно играла без нот, но не сбивалась даже в мелочах, хотя выбранная девушками мелодия романса, который пела Наташа, была достаточно быстрой и сложной. Кроме этого, у Сони было удивительно мягкое, нежное и какое-то потрясающе одушевленное туше [2]. Маэстро знал, что туше – это главное в исполнительском мастерстве пианиста. Как бы чисто, технично и даже музыкально не сыграл исполнитель, если туше негодное, все усилия напрасны, игра только мучит и корёжит ухо слушателя. Но туше этой девушки было безупречным, мягко-бархатным и её игра ласкала слух.
Однако настоящее потрясение ждало маэстро впереди. После того, как Наташа спела пару романсов и села на своё место после вполне заслуженных аплодисментов, Соня стала играть одна. И она сыграла не какую-то пустяковую пьеску, а не больше не меньше, чем отрывок из концерта Вивальди «Лето» из его великолепного и великого цикла концертов «Времена года». Соня играла третью часть, знаменитую «Летнюю грозу»*. Играла так, как будто у неё под руками было не фортепиано, а целый оркестр, для которого и писал свои концерты великий Вивальди. И у неё перед глазами на пюпитре не было нот! Она играла наизусть! Играла так чисто и вдохновенно, что у маэстро перехватило дыхание. Это действительно было уникальное дарование! Маэстро вспомнил, как племянник ещё в карете рассказал ему, что синьорина Соня только один раз слышала цикл Вивальди «Времена года» в прошлом году, когда в Москве выступал с гастролями какой-то итальянский оркестр, исполнявший этот цикл. И после этого она запомнила все мелодии, сама, без нот, подобрала их на фортепиано и играла так, как будто знала их с рождения! Это было чудо… её исполнение казалось невыносимым волшебством, звуком сказочного лесного ручья в таинственной глубине заколдованного леса.
После того, как Соня закончила и получила свою долю восторженных аплодисментов, концерт в доме Ростовых закончился. После него граф радушно пригласил на ужин гостей, а также маэстро Савиано и его супругу. Маэстро любезно согласился и попросил графа лишь об одном одолжении – посадить его рядом с племянницей. Ему хотелось поближе познакомиться и поговорить с этой девушкой.
Соня с радостью согласилась сидеть за ужином рядом со знаменитым пианистом. Она смотрела на маэстро с обожанием и, вместе с тем, застенчиво. Маэстро сразу понял, что чем-чем, но уж заносчивостью красавицы эта девушка не страдает. Очевидно, положение бедной воспитанницы приучило её к скромности. Это сразу расположило его к юной особе. Он улыбнулся ей с самым ободряющим видом. Так как Савиано не знал ни слова по-русски, а София не владела итальянским, то разговор с ней, как и со всеми присутствующими в доме Ростовых, вёлся на французском языке. Этот язык оба знали в совершенстве.
– Скажите, мадемуазель Софи, – начал разговор маэстро, – почему вы не используете нот, когда играете?
Соня немного смутилась, но попыталась объяснить.
– Мне трудно сказать вам, – несколько запинаясь, ответила она. – Ноты мне… как бы это выразиться… мешают, что ли. Если глядеть на них, хотя бы время от времени, то приходится отрывать глаза от клавиш. И тогда я иногда сбиваюсь с мелодии. Я знаю, что так не принято играть, но у меня не получается глядеть на ноты. Я… вернее, мои руки… они сами знают, как играть и на какие клавиши нажимать. Я никогда так уверенно не играю, как наизусть. Вот это мне легко: я очень быстро запоминаю музыку.
Маэстро покачал головой.
– Я давно играю на фортепиано и других клавишных, но признаюсь, до сих пор не могу обойтись без нот. Вы понимаете, что у вас абсолютный слух, если вы так легко запоминаете музыку? И вообще ваши способности мне кажутся необыкновенными и редчайшими.
Девушка немного покраснела.
– Что вы, маэстро, это вы играете великолепно! Мне до вас далеко.
– Не думаю, – ответил с улыбкой Савиано. – Вам, конечно, стоит ещё брать уроки мастерства, но в целом вы уже очень способны и умелы. Я проведу в Москве два месяца, по вечерам буду давать публичные концерты в Доме Благородного собрания и в Большом театре, а также частные концерты в домах московской знати. Но что касается дня… вы позволите приезжать к вам в дом и давать вам некоторые уроки мастерства игры на фортепиано? Уверяю вас, у меня вы сможете многому научиться.
Соня обрадованно взглянула на него, но потом смутилась.
– Я бы с радостью, маэстро… Почла бы за великую честь брать у вас уроки… но понимаете… я не знаю, согласится ли мой дядя оплачивать их. Я понимаю, что ваши уроки стоят недёшево, а у меня самой денег нет…
Маэстро прервал поток её слов.
– Мадемуазель, я беру дорого только в тех случаях, когда ученик или ученица богаты, и их родители в состоянии оплатить мои услуги. Но у меня принцип – если я встречаю талантливого ученика из семьи с недостаточными средствами, я всегда даю свои уроки бесплатно. До сих пор мне встречались лишь юноши с большими способностями к музыке. Вы первая девушка, чьи способности поразили меня. И я готов давать вам уроки без всякой оплаты. Поэтому от вас требуется лишь одно – поговорить с вашим опекуном, чтобы он разрешил мне посещать вас и преподать некоторые тонкости, которые известны лишь профессиональным пианистам.
– В таком случае, маэстро, я безумно благодарна, – радостно улыбнулась Соня. – Обязательно после ужина поговорю с дядей. Уверена, что он позволит мне брать у вас уроки.
В этом Соня не ошиблась. Граф Илья Андреевич немного принахмурился, когда Соня сообщила ему о предложении маэстро: он понимал, что столь знаменитый музыкант берёт за свои уроки недёшево. Но когда Соня сказала ему, что уроки ей будут давать бесплатно, то хмурость исчезла с лица графа, и он согласился.
С тех пор каждый день, исключая воскресные дни, маэстро Джакомо Савиано приезжал в дом Ростовых около полудня и в течение пары часов занимался с Соней. И чем больше уроков он ей давал, тем больше понимал, что у девушки поистине потрясающие способности. Она схватывала его уроки на лету, выполняла с лёгкостью самые сложные упражнения, которые он ей задавал, демонстрировала блестящую технику. Руки её были уже руками профессионального пианиста, она задействовала все свои удивительно длинные чуткие пальцы и демонстрировала удивительную растяжку и гибкость кисти. Очевидно долгие годы тренировок давали свой результат. От племянника маэстро знал, что синьорина София по нескольку часов в день проводила за фортепиано, и её невозможно было оторвать от клавиш. Используя его уроки и подсказки, она совершенствовала свою необычную технику и добилась колоссальной выразительности игры благодаря собственной напряжённой работе и советам опытного музыканта, каким был маэстро. Она легко импровизировала на фортепиано, могла на слух исполнить любую услышанную мелодию и придумать ей сложную аранжировку, легко запоминала пьесы. Чем больше Савиано слушал и видел, как эта девушка играет на фортепиано, тем больше понимал, что перед ним потрясающее, единственное в своём роде дарование.
И потому во время одного из уроков у него возникла мысль, которую он потом обдумывал несколько дней, пока, наконец, не решился на разговор со своей ученицей.
Однажды после урока он спросил девушку:
– Мадемуазель Софи, а каким вы видите своё будущее?
Соня испуганно глянула на него, потом задумалась и тихо ответила, опустив глаза:
– Я не знаю. Я стараюсь не думать о будущем.
При этом её прекрасное лицо омрачилось: очевидно, размышления на эту тему уже приходили ей в голову, но все мысли на этот счёт были совершенно нерадостные.
– Простите, что вмешиваюсь в вашу жизнь, – мягко продолжил Джакомо, – но я кое-что знаю о ней из разговоров с моим племянником Франческо. Он ведь живёт в вашем доме и знает всё об его обитателях. Насколько я понимаю, вас воспитывали как обычную девушку из дворянской семьи с единственной целью в жизни – выгодно выйти замуж. Но ваши шансы на брачном рынке невелики: ведь у вас нет приданного.
На лице Сони появилось мучительное выражение, но она молчала, легко проводя пальцами по клавишам. Возразить ей было нечего. Очевидно, что племянник рассказал дяде не только о том, что подавляющее большинство женихов обходит нищую бесприданницу стороной, но и о том, что её любовь к сыну хозяев дома признана нежелательной и запретной. Учитель Наташи всё знал о жестоких сценах, которые зимой разыгрались между родителями Николая и им самим, стоило Николаю только намекнуть, что он хотел бы признать Соню своей официальной невестой. Знал он и том, что положение Сони после этого в доме Ростовых стало ужасным. Очевидно, всё это он и рассказал своему дяде.
– Ещё раз прошу вас простить меня, если мои слова показались вам бесцеремонными или обидными, – продолжал маэстро, - только у меня есть к вам предложение, которое покажется вам необычным. Но я прошу вас не отвергать его с порога и хорошенько обдумать. Через пару недель я покидаю Россию и отправляюсь дальше в турне по некоторым европейским странам. Предлагаю вам поехать со мной и за границей начать карьеру профессиональной пианистки. Уверяю вас, что ваши способности позволят вам достичь поистине необычных высот в музыкальном мире Европы.
Соня была потрясена настолько, что молчала почти целую минуту, с изумлением глядя в глаза маэстро. Ничего подобного она не ожидала, да и в мыслях не держала никогда.
– Я… я не знаю, – запинаясь, наконец, произнесла она. – Но, маэстро… я никогда не слышала о женщинах-профессиональных пианистках и вообще музыкантшах, которые профессионально и за плату занимались бы музыкой. Слышала о мужчинах. Вы, например, или господин Филд [3], или господин Гуммель [4]… другие мужчины-музыканты: пианисты, или скрипачи, или композиторы. Но среди женщин… не слышала ни об одной такой…
– Вы правы, – усмехнулся маэстро, – среди женщин профессиональных музыкантш нет ни одной. Но я достаточно долго преподавал музыку в разных странах Европы, в том числе и женщинам, и девушкам из разных семей, чтобы ответственно заявить вам: женщины по исполнительскому мастерству ничуть не уступают мужчинам. К сожалению, в нашем обществе царит мнение, что музыкальные способности даны женщине лишь для домашнего музицирования, исключительно для того, чтобы развлекать свою семью и близких друзей. Именно поэтому женщины и не рискуют начать карьеру профессиональных музыкантов. Это считается скандальным. Однако, времена и мнения могут меняться. Почему бы именно вам не стать той, кто сломает преграды на пути женщин к профессиональной карьере музыканта? Кто-то же из женщин должен стать первой. Почему не вы? Уверяю вас, ваших незаурядных способностей и таланта хватит на то, чтобы первой из женщин пройти по этой дороге, какой бы непривычной и необычной она вам не казалась.
Соня после долгого молчания снова сказала:
– Мне трудно так решиться. Это самое необычное предложение, которое я слышала в своей жизни.
– Понимаю вас, – доброжелательно ответил маэстро. – Действительно, нужна недюжинная смелость, чтобы стать первой хоть в чём-то. Но решитесь, и вы не пожалеете, уверяю вас. Профессиональные музыканты с европейским именем и известностью, такие как я или упомянутые вами Филд и Гуммель, да и другие тоже, зарабатывают своим искусством и талантом неплохие деньги. Я, например, за последние тридцать лет из нищего музыканта превратился в очень и очень состоятельного человека. А я ведь тоже начинал с нуля, у меня не было ни гроша в кармане, когда я начинал выступать. Но я смог достичь очень многого, повидал многие страны, познакомился с музыкальным миром Европы. У меня обширные знакомства в этом мире, и, если я представлю вас как многообещающую пианистку моим европейским друзьям и покровителям, они примут вас. А уж когда услышат ваше исполнение… я уверен, все будут в полнейшем восторге, и вы сможете добиться многого. Вы тоже повидаете много стран и городов, сможете сами зарабатывать и очень недурно обеспечивать себя. Франция, Италия, Германия, другие европейские страны – неужели вам не хотелось бы посетить их и стать знаменитостью в музыкальном мире Европы?
Соня глубоко вздохнула.
– Это звучит прекрасно, но я не уверена, справлюсь ли я…
– Справитесь, уверяю вас, – улыбнулся маэстро. – Наберитесь только смелости. Что касается практической организации вашей поездки в Европу, то все приличия будут соблюдены. Моя дорогая и любимая супруга всегда путешествует со мной. К сожалению, у нас с нею нет детей. Вы можете занять при ней место компаньонки или даже приёмной дочери. Никто не подумает о вас плохо, ничьи чувства и правила приличия не будут задеты. Что вас держит здесь?
Соня подумала и помрачнела. Действительно, что её держит в семье Ростовых? Она практически стала чужой здесь всем, за исключением, возможно, Наташи. Надежды на будущее с Николаем у неё уже не было. Она понимала, что старая графиня ляжет костьми, но не допустит брака Сони с Николаем. Но решиться так внезапно перевернуть свою судьбу… нет, она не чувствовала себя готовой.
– Маэстро, я ошеломлена вашим предложением и была бы рада принять его… но мне трудно решиться. Это так необычно. Покинуть семью моих благодетелей… Видите ли, мне с детства привили чувство ответственности и долга. Возможно, я до конца дней проживу в этой семье. И я не знаю, отпустят ли они меня.
– Если вы не выберетесь из этой семьи, то вы навсегда загубите свою жизнь, – убеждённо и резко сказал маэстро. – София, я знаю, вас учили послушанию и покорности, учили не задавать вопросов. У вас сильно развито чувство долга, и это достойно восхищения. Но мне кажется, я подметил в вас беспокойство, жажду иной жизни и потребность освободиться от условностей того убогого существования, которое вы здесь ведёте. Вы могли хотя бы попробовать. Если вы сочтёте, что ваших сил и таланта недостаточно для той жизни, которую я вам предлагаю, то даю вам честное слово, что отвезу вас обратно. Поговорите с вашим дядей, графом Ростовым. Без его разрешения, к сожалению, я не смогу увезти вас из России в Европу. Вам понадобится заграничный паспорт, а только он может дать согласие на то, чтобы вам выдали его.
Соня молчала, но сердце её стучало в два раза сильнее, чем обычно.
– Решайтесь, София. Будьте отважны. Возьмите свою жизнь в свои руки. Всё, что вам нужно – это смелость. Кураж, как говорят французы. Решайтесь, дитя моё!
И маэстро мягко положил свою руку на судорожно стиснутые руки Сони, лежащие у неё на коленях.
Примечания к главе 1.
1. Maman – мама, маменька (фр.)
2. Туше – характер, способ прикосновения (также нажима, удара) к клавишам фортепиано, влияющий на силу и окраску звука (от франц. toucher — трогать, касаться)
3. Филд Джон (1782-1837) - известный в начале 19 века пианист-виртуоз и композитор, ирландец по происхождению. С 1803 года и до конца жизни жил и творил в России.
4. Гуммель (Хуммель) Иоганн (1778-1837) – известный в начале 19 века австрийский и немецкий пианист-виртуоз и композитор.
miroslava:
» Вивальди Антонио «Летняя гроза» (из цикла «Времена года»)
Приложение к Главе 1:* Вивальди Антонио «Концерт № 2 из цикла «Времена года» - «Лето». Часть 3. «Летняя гроза»:
Elena R:
Какое захватывающее начало у нового вашего фанфика по Соне! я потрясена и обязательно буду читать дальше. Прочитала в теме "Помнить тебя" о блокировке Фикбука, я даже не знала об этом и вообще на этом сайте никогда не бывала, и слышала про него краем уха разве что
Поэтому очень рада, что вы выкладываете еще один фанфик на нашем форуме 
Я так поняла, что у Сони обнаружились способности пианистки и теперь она может послать Ростовых подальше с помощью маэстро? В фанфике "Помнить тебя" у Сони тоже были способности пианистки, но она их использовала только для домашнего музицирования. А вот если она сможет зарабатывать своим талантом... да, тут у нее много возможностей появится. Заинтригована и с нетерпением жду продолжения вашего нового фанфика! 
miroslava:
Elena R писал(а):
Приветствую Вас в теме нового фанфика по Соне Ростовой Какое захватывающее начало у нового вашего фанфика по Соне! я потрясена и обязательно буду читать дальше.
Надеюсь, что этот фанфик Вам понравится тоже.Elena R писал(а):
Да, вот случилось такоЭ. Поэтому я сейчас все свои фанфики с этого сайта переношу на новые, жаль будет, если они затеряются при отсутствии разблокировки Фикбука, да еще если и заходить на этот сайт будет совсем невозможно. Мало ли что.Прочитала в теме "Помнить тебя" о блокировке Фикбука, я даже не знала об этом и вообще на этом сайте никогда не бывала, и слышала про него краем уха разве что Поэтому очень рада, что вы выкладываете еще один фанфик на нашем форуме
Elena R писал(а):
Да, я решила дать Соне такой мощный ресурс для самостоятельной жизни, как талант виртуозной пианистки. За образец взяла жизнь пианистки начала 19 века Марии Шимановской. Впрочем, я об этом писала в презентации фанфика в шапке на этой странице. Я упоминала ее еще в "Помнить тебя", а теперь вообще решила некоторые факты ее биографии использовать для моего фанфика.Я так поняла, что у Сони обнаружились способности пианистки и теперь она может послать Ростовых подальше с помощью маэстро? В фанфике "Помнить тебя" у Сони тоже были способности пианистки, но она их использовала только для домашнего музицирования. А вот если она сможет зарабатывать своим талантом... да, тут у нее много возможностей появится.
Elena R писал(а):
Скоро будет продлжение. Фанфик уже написан и даже выкладывался на заблокированном ресурсе, поэтому я буду выкладывать здесь по главе в день.
Заинтригована и с нетерпением жду продолжения вашего нового фанфика!
miroslava:
» Моцарт Амадей Вольфганг «Турецкий марш»
Приложение к Главе 2:* Моцарт Амадей Вольфганг «Турецкий марш»:
miroslava:
» Глава 2 (июнь 1808 года)
Глава 2 (июнь 1808 года)Июнь 1808 года, Москва
«Если вы не выберетесь из этой семьи, то вы навсегда загубите свою жизнь».
Эти слова маэстро Савиано безостановочно звучали в ушах Сони в ночь, последующую после его необычного предложения. И самое главное – она понимала, что он прав. Понимала, что её уже никогда не признают своей в семье Ростовых и не дадут согласия на брак с Николаем. Да и она сама уже сомневалась, что хочет этого брака. Нерешительность Николая, его быстрая капитуляция перед требованиями семьи и матери ясно показали ей, что упрямо бороться за свою любовь так, как готова была бороться сама Соня, Николай никогда не будет. Да и есть ли у него любовь к ней? Когда любишь, хочешь каждую минуту быть рядом с любимым человеком, а Николай всегда легко уезжал от неё и жил своей жизнью, вряд ли особо тоскуя или вспоминая о ней.
И что ей тогда остается? Попытаться словить другого жениха, выйти замуж и стать хозяйкой своего дома, освободившись таким образом от власти Ростовых? При мысли об этом Соню охватывало отвращение. Любой другой, лишь бы был муж – этого она совершенно не хотела. Если она когда-нибудь и выйдет замуж, то только по любви, а не потому что «так полагается» каждой женщине. Первейшую необходимость замужества для женщины ей внушали с детства в семье Ростовых, но теперь она сомневалась в правильности этих внушений.
При таких складывающихся обстоятельствах её будущее в семье Ростовых виделось Соне совершенно безрадостным. Пройдут годы, она постареет, и всё, что останется ей – это жить в семье либо женившегося на богатой невесте Николая, либо в семье вышедшей замуж Наташи. Скорее всего, Наташе тоже подберут богатого жениха. Или она сама найдет его себе, но вряд ли он будет из бедняков. Что касается Сони, то она станет чудаковатой и для всех чужой «тётушкой Соней», а по сути – приживалкой, которая просто коптит небо, сама не зная зачем. Ну, разве что её используют для ухода за престарелыми родственниками или для присмотра за детьми.
От подобных представлений о своём будущем Соне хотелось тут же лечь и умереть. Раньше она гнала подобные мысли от себя, потому что они были слишком страшны, но сегодня ночью дала себе волю и во всех подробностях начала представлять себе свою будущую жизнь приживалки, которая неизбежна, если она останется с Ростовыми. Прежде она не видела никакого выхода из этой ситуации, но появился маэстро Савиано и, как добрый волшебник, дал ей надежду. Дал ей мечту, настолько ослепительную, что Соня не могла не зажмуриться и не испугаться, когда он впервые озвучил своё предложение. Но испугалась она только вначале.
А теперь ей хотелось принять его предложение. Просто безумно хотелось.
Соня давно уже не чувствовала себя своей не только в семье Ростовых, но и во всём высшем обществе Москвы, в котором она по воле судьбы вращалась. Из развлечений этого общества ей нравились лишь посещения театра. Ещё нравились посещения оперы, когда там ставились оперные или балетные спектакли. Нравились концерты, музыкальные вечера. Что касается остальных светских удовольствий, то все эти вечеринки, чаепития, приёмы, балы с каждым разом радовали всё меньше и меньше, становились всё скучнее и скучнее. Разговоры подруг казались глупыми. Ведь изо дня в день одно и то же – наряды, моды, прически, новый танец, привезённый из Франции, новый фасон платья, отделки, рукавчиков, длины подола, новый парикмахер, который умеет удивительно искусно завивать волосы горячими щипцами, не иссушая их при этом… А ещё сплетни, сплетни, сплетни, бесконечные сплетни: сплетни московские, сплетни петербургские, сплетни заграничные – на любой вкус! Как ей всё это наскучило, как надоело!
Теперь у неё появилась возможность уйти из этой жизни, где она с каждым днём чувствовала себя всё более чужой. Заняться тем, что она любила больше всего в жизни – музыкой, игрой на фортепиано. И не просто заняться, но и зарабатывать себе этим на жизнь, освободившись таким образом от своей зависимости от семьи Ростовых. Но… сможет ли она? Хватит ли сил и способностей? Соня чувствовала: хватит, только надо набраться смелости. Не трусить, не прятать голову пугливо за отговорки типа «ни одна женщина такого ещё не делала». В конце концов недаром она, прочитав однажды сочинение Мэри Уолстонкрафт «О правах женщины» [1], ещё тогда начала мечтать о возможности самостоятельной жизни. Только не знала, каким образом добиться самостоятельности, какой путь для этого выбрать. Ведь всё, для чего её готовили, для чего воспитывали её саму и её подруг – это была одна цель: девушка должна выйти замуж, иметь мужа и детей. Других возможностей женщинам её сословия, да и женщинам вообще даже не предлагали. Но вот теперь ей дали шанс идти по дороге самостоятельной жизни, и она не должна упускать его.
Ведь она действительно прекрасно играет на фортепиано, все знатоки, которые слышали её, всегда хвалили. А уж похвала такого мастера как маэстро Савиано вообще дорогого стоит. Соня вспомнила, как он, прикрыв глаза в восторженном изумлении, слушал её игру во время одного из уроков, и вполголоса произносил: «Geniale... geniale...» [2] Если он прав и её способности действительно велики, то она сможет добиться очень многого.
Проведя бессонную ночь за такими размышлениями, к утру Соня решила: она примет предложение маэстро. Нужно только поговорить с дядей, графом Ильёй Андреевичем, и упросить его отпустить её.
На следующее утро, словно боясь потерять решимость, она заговорила об этом со своим дядей. Но, как и ожидала, нарвалась на категорический отказ. Старый граф был потрясён и возмущён: путь, который выбирала для себя племянница, казался скандальным ему и всему высшему свету.
– Ты только подумай, что будут говорить о тебе, да и о нашей семье, если я соглашусь на твоё безумное предложение? – отчаянно восклицал граф. – Ведь это будет скандал, про тебя будут говорить, что ты сбежала из дома! А нас, пожалуй, обвинят в том, что мы выгнали тебя. Нет, категорически нет, даже не проси! Что ты надумала? Поехать неизвестно куда и… впрочем, это неважно. Я говорю тебе «нет»!
Соня отчаянно спросила:
– Дядюшка, что вы хотели сказать, когда не закончили фразу: «поехать неизвестно куда и…»? Вы хотели сказать «и неизвестно с кем»? Но маэстро Савиано не «неизвестно кто». Он европейская знаменитость, пианист-музыкант с европейским именем и известностью, его знают по всей Европе и у нас в России. В Петербурге он даже пару раз выступал перед государем императором и его семьёй. И кроме того, я поеду с ним не одна. Его всегда сопровождает его супруга синьора Лаура. По возрасту она мне в матери годится. Все приличия будут соблюдены, а вы можете говорить, что я поехала в качестве её компаньонки. Ведь многие бедные девушки, такие как я, без приданого и возможностей удачно выйти замуж, становятся компаньонками или гувернантками. Никто не видит в этом ничего скандального!
Но старый граф не желал ничего слушать. Не помог даже визит, который через несколько дней совершил в дом Ростовых сам маэстро вместе со своей женой. И он, и синьора Лаура напрасно убеждали графа, что будут относиться к Софии как к родной дочери, а если карьера профессиональной пианистки у неё не сложится по каким-то причинам, то немедленно привезут её обратно в Россию, в семью Ростовых. Граф только вежливо выслушал их, но отказал наотрез. То, что предлагали они, совершенно не вписывалось в систему его убеждений. Он знал, что прежде ничего подобного не случалось, ни одна женщина профессиональным музыкантом не была, не зарабатывала себе этим на жизнь. И потому он не желал отпускать племянницу на такую опасную и чреватую многими неожиданностями дорогу.
Тогда Соня решилась действовать через старую графиню, которая имела немалое влияние на супруга. Соня даже знала, чем можно сломить сопротивление графини и привлечь её на свою сторону. Она написала письмо и однажды утром вошла с этим письмом в комнату графини.
– Графиня, – начала она, – у меня к вам серьёзный разговор и предложение.
Графиня неприязненно и недоумённо подняла брови.
– Теперь я для тебя «графиня»? Прежде ты меня называла матерью и никогда не говорила мне «вы».
Соня вздохнула.
– Не надо нам с вами притворяться. Вам уже давно не нравится, когда я называю вас так, и вы не раз мне это показывали. Ещё со времен последнего отпуска Николая. И вы первая начали с того времени говорить мне «вы» и «моя милая», а не «ты» и просто «Соня», как было прежде. Мы с вами обе знаем, что вы теперь считаете меня досадной помехой в вашей семье. Я предлагаю вам выход. Вот письмо, которое я написала, но пока не подписала. Оно для Николая. В нём я возвращаю ему данное им слово жениться на мне. Более того, я пишу, что сама разлюбила его и никакого брака с ним не желаю. Это письмо я подпишу и отдам вам для отсылки вашему сыну в день моего отъезда из вашей семьи. Только уговорите дядю, чтобы он отпустил меня с маэстро Савиано и его супругой за границу. Если вы этого добьетесь, то я не только отдам вам письмо с моей подписью, но даю вам торжественную клятву: даже если сам Николай будет искать меня, чтобы жениться на мне немедленно, я отвечу ему категорическим отказом. Даю вам в этом моё честное слово. Вы знаете меня и знаете, что я никогда вам не лгала. Не лгу и сейчас.
Графиня внимательно и даже с изумлением смотрела на стоящую перед ней девушку. В ней и следа не оставалось от той тихой, скромной и даже кроткой племянницы, которой она видела Соню все последние годы пребывания той в семье Ростовых. Теперь перед ней стояла девушка с решительным и твёрдым взглядом, одушевленным мечтой. Глаза её не были полуопущены, как прежде, и не скрывались за завесой длинных ресниц, а глядели прямо и в них была какая-то отчаянная решимость. Щёки пылали, а рот был сжат в твёрдую и решительную линию.
– Ты стала какой-то другой, – заметила графиня.
– Нет… пока ещё нет, – ответила Соня. – Но я буду стараться изо всех сил стать другой. Все последние годы, когда я с десяти лет после смерти родителей жила в вашем доме, я притворялась. Вы хотели видеть во мне скромное, послушное, смиренное, удобное и застенчивое существо – и я старалась казаться такой, чтобы угодить вам. Но я помню, что в доме родителей я была совсем другой, такой, какая я сейчас стою перед вами. Попав к вам, я просто ломала себя, чтобы вам понравиться. Это только Наташе вы и дядя разрешали бегать, шуметь, шалить, быть самой собой. Меня, когда я делала то же самое, вы ругали за похожие поступки и наказывали. И я научилась притворяться, чтобы вы были довольны, и чтобы не навлекать на свою голову наказание. Я очень хотела, чтобы вы любили меня и считали своей дочерью. Но все мои старания были напрасны. Мне не стать никогда любимой вами дочерью. И поэтому я хочу вернуть себя прежнюю, хочу стать той раскованной и свободной девочкой, которой я была в доме родителей. И я смогу это сделать, если уеду из вашей семьи искать свою судьбу. А я чувствую: быть профессиональной пианисткой – это моя судьба. Когда маэстро Савиано озвучил своё предложение, я только в первый миг растерялась, а потом поняла – это моё. Моя дорога, моя жизнь. У меня нет ни малейших сомнений и колебаний теперь. И я предлагаю вам сделку – вы поможете мне вступить на путь, о котором я мечтаю, а я навсегда отказываюсь от притязаний на вашего сына.
Графиня долго молчала, а потом сказала:
– Хорошо, я согласна помочь тебе. Сейчас же переговорю с Ильёй Андреевичем.
Но даже разговор графини не помог. Граф, который обычно во всём подчинялся своей супруге в семейной жизни, на сей раз был непреклонен. Он категорически отвергал скандальную, как ему казалось, идею отъезда племянницы из его дома куда-то за границу.
У отчаявшейся Сони осталась последняя надежда – Наташа. Наташа могла уговорить и умаслить родителей на что угодно. Любимица семьи, она порою буквально верёвки вила из графа и графини. Но разговор с Наташей начался ещё более неудачно, чем разговор с графом. Она также была категорически против ухода Сони из семьи и отъезда за границу.
– Ну куда ты поедешь, зачем? – с отчаянием и слезами на глазах говорила Наташа, когда Соня попросила её поговорить с отцом. – Я всегда мечтала, что вот мы обе когда-нибудь выйдем замуж и будем жить рядом со своими семьями, ходить друг к другу в гости, дарить подарки детям.
Соня с таким же отчаянием пыталась объяснить подруге, почему это невозможно.
– Наташа, душенька, это твоя судьба, не моя. Не равняй меня с собою. Ты из богатой семьи, ты аристократка с титулом, ты графиня, а я… я просто нищая дворянка, каких полным полно в нашей матушке России. Ты легко выйдешь замуж и заведешь семью с твоим титулом, с твоим приданым. К тому же ты хороша собой, нравишься мужчинам…
– Ты тоже хороша собой, тоже нравишься мужчинам, – прервала её Наташа. – Только ты держишься с ними холодно и это их отпугивает от тебя.
Соня вздохнула.
– Во-первых, я держалась с ними холодно, потому что мечтала о Николае, ты это знаешь. Другие были мне не нужны. Поэтому я и старалась держать их на расстоянии. Просто из-за моей глупой влюблённости в твоего брата…
– Подожди, – перебила её Наташа. – Ты говоришь «глупой влюблённости»… Как о чём-то несерьёзном. А что, ты больше не собираешься выходить замуж за Николеньку? Помнишь, как ты признавалась мне, что очень сильно любишь его и хочешь стать только его женой? Теперь ты этого уже не хочешь?
Соня пристально посмотрела на кузину.
– Наташа, – тихо сказала она. – Сколько раз ты сама говорила и мне, и Николаю, что у тебя предчувствие – он никогда не женится на мне?
Наташа молчала, перебирая в руках платок, которым она вытирала слезы.
– Вот видишь, – так же тихо продолжала Соня. – Тебе нечего ответить. А теперь и я могу сказать, что и у меня появилось предчувствие, что Николай никогда не женится на мне. Так что эта страница моей жизни перевёрнута и закрыта. Не будем об этом больше говорить. Я продолжу. Итак, ты сказала, что я отпугиваю мужчин своей холодностью. Я назвала тебе первую причину – во-первых, это было из-за Николая. А теперь, во-вторых: не только моя холодность отпугивает их. Я бесприданница, а никто не хочет жениться на бесприданнице. Ты – совсем другое дело. У тебя будет приданое, и желающих жениться на тебе будет немало. У тебя и сейчас, когда тебе шестнадцать лет, целая куча поклонников, а через год или два, когда ты вовсю будешь выезжать на взрослые балы, их будет ещё больше.
Наташа подумала и снова возразила:
– Но, Соня, если ты даже и не веришь теперь в то, что Николенька женится на тебе, то ты могла бы выбрать другого мужчину в женихи и будущие мужья.
Соня горько рассмеялась.
– Наташа, да весь мой выбор – это полтора инвалида! На мне могут жениться либо такие же нищие, как и я, которым просто нужна жена, чтобы вести хозяйство и кое-как сводить концы с концами. Либо те, кто хочет получить послушную и покорную жёнушку, которая слова пикнуть против мужа не смеет, и которой можно распоряжаться как вещью. Я ведь долгие годы успешно играла роль смиренной и скромной племянницы-воспитанницы. И кое-кто из мужчин, склонных к деспотизму в семейной жизни, вполне мог присматриваться ко мне как к образчику покорности и послушания. Так что хищников для меня нашлось бы немало в надежде, что я смогу сыграть роль жертвы в несчастной семейной жизни с мужем-деспотом. Только я этого не хочу. Таковы правила брака в нашем обществе, и ты зря не хочешь этого понять.
– Даже если так, то из каждого правила есть исключение, – возразила Наташа. – Помнишь князя Несвицкого, Ивана Александровича? Или Жана, как мы его тогда все называли? Его года два назад Николенька ввёл в наш дом. Он приятный молодой человек, хотя на мой вкус и толстоват. Мне всегда казалось, что ты ему очень нравишься. Я уж думала, что он скоро сделает тебе предложение. Правда, потом он почему-то перестал ездить к нам.
Соня кивнула и с улыбкой сказала:
– Я хорошо помню Жана Несвицкого и тоже нахожу его приятным молодым человеком. А что касается его полноты… то он не толще Пьера Безухова, с которым ты танцевала и кокетничала в тринадцать лет, помнишь?
Наташа рассмеялась.
– Да это была просто детская забава, я уж давно про всё забыла. Жан Несвицкий с Пьером действительно достаточно полные, только Несвицкий красивее. Но он смотрел лишь на тебя, пока ездил к нам в дом.
– Наташа, душенька, я знаю причины, по которым он перестал ездить к нам, – сказала Соня. – Меня просветила его сестрица-язва, просто я не передавала тебе наш разговор. Она рассказала мне на одном из балов у Иогеля, что её брат хотел сделать мне предложение, но, когда предварительно пытался переговорить с родителями, они наотрез отказались даже слышать о бесприданнице, как о невесте для своего сына. И запретили ему даже думать обо мне. Поэтому он и перестал ездить в наш дом.
– Вот так раз, – растерянно ответила Наташа, – а я и не знала.
– Наташа, – продолжала Соня, – это только в глупых романах богатые графы и князья женится на бедных девушках, в реальности же даже богатые семьи обременены огромной денежной ответственностью по содержанию своих домов, своих поместий, всевозможных бедных родственников. Я как-то раз заглянула в бумаги, когда дядя разбирался со счета́ми... И там такие огромные расходы на все ваши поместья и дома – я просто глазам своим не поверила. Неудивительно, что дядюшка вынужден занимать деньги и весь в долгах. У других богатых людей, я уверена, то же самое. Поэтому богатые аристократы так же нуждаются в состоятельной невесте с хорошим приданым, как и бедные дворяне. Вот почему Жану Несвицкому его родители запретили даже думать обо мне в качестве невесты. Да и я не пошла бы за него, даже если он сделал мне предложение. Он милый и хороший, но я не люблю его. А без любви замуж я не хочу ни за кого, даже за самого богатого и знатного человека на свете!
У Наташи снова выступили слёзы на глазах, и она начала отчаянно вытирать их платком.
– Я всё равно не хочу отпускать тебя, – жалобно начала она. – Что я без тебя буду делать?
Соня улыбнулась и обняла подругу за плечи.
– Да тоже самое, что и со мной, душенька. Ты скоро выйдешь замуж, у тебя будет семья, муж, дети. Ты ведь об этом мечтаешь, правда? Некогда будет грустить обо мне. А я же не насовсем уеду. Я буду приезжать, как только смогу. Мы с тобой ещё не раз увидимся. Но если я останусь здесь… я, кажется, понятно объяснила тебе, какая судьба меня ждёт. Николенька на мне не женится, мы обе уже это поняли. За других я сама не пойду, потому что не люблю никого. И что мне останется? Пройдут годы, я постарею и превращусь просто в приживалку в вашей семье. А это участь незавидная. Помнишь Ольгу Сергеевну, приживалку в доме Архаровых? Она тоже была в этой семье в юности какой-то бедной кузиной-воспитанницей, и на ней тоже никто не женился из-за её бесприданности. И превратилась она с годами в чудаковатую, никому не интересную старую приживалку. Никто на неё не обращает внимание, а кое-кто и подсмеивается втихомолку. Даже мы с тобой в детстве над ней смеялись. Ты и сейчас забавляешься при виде её, когда мы в гостях у Архаровых, а я уже давно перестала. Потому что года два-три назад посмотрела на неё, и тогда меня как озарило: а ведь меня ждёт такая же судьба, ведь и мне топать по этой дорожке. Представь себе лет через пятнадцать-двадцать: сижу я уныло за самоваром, как сидит порой Ольга Сергеевна, молча разливаю чай, раздаю его желающим, никто на меня внимания не обращает, все заняты разговорами о своём – о детях, о семьях. А я лишняя, ненужная, разве что присматриваю за престарелыми родственниками или помогаю следить за детьми. И никто этого не ценит, никто не благодарит, даже подсмеиваются и язвят за моей спиной. И даже ты можешь в этом моём будущем тоже подсмеиваться и говорить обидные слова обо мне, когда я не слышу…
– Никогда я не буду смеяться над тобой или сплетничать за твоей спиной, никогда, – горячо стала опровергать Наташа, но Соня перебила её.
– Не зарекайся, Наташа. Над приживалками все смеются, даже самые добрые люди, – покачала головой Соня. – Я не хочу себе такой судьбы, а мне её не миновать, если я останусь в вашей семье. Поэтому я умоляю тебя – поговори с дядюшкой, чтобы он меня отпустил. Я… я не знаю, как сказать… когда маэстро Савиано сказал мне, что я смогу стать профессиональной пианисткой и сама зарабатывать себе на жизнь, я только в первые минуты испугалась и засомневалась. А потом всё больше и больше стала понимать – это мой путь, это моя дорога в жизни. Я почувствовала, как будто у меня крылья начали отрастать. Не мешайте мне расправить их и полететь. Прошу тебя, Наташа, если ты любишь меня, если ты мне друг – уговори дядю отпустить меня! – умоляла Соня.
– Хорошо, – после долгого молчания сказала Наташа с невесёлым видом. – Если ты так уверена в себе, я тебе помогу. Поговорю с papa [3].
Наташа сдержала своё слово и добилась того, чего не смогли добиться ни сама Соня, ни старая графиня, ни маэстро Савиано со своей супругой. Старый граф, скрепя сердце, дал согласие на отъезд Сони и помог выправить ей подорожную и заграничный паспорт. Соня была счастлива и не уставала благодарить кузину. Даже сыграла ей вечером её любимый «Турецкий марш»* Моцарта и несколько других пьес.
В день отъезда радостно-взволнованная Соня собирала оставшиеся вещи и складывала их в два больших саквояжа. Наташа, пришедшая в её комнату в последний момент, с расстроенным видом следила за подругой.
– Ну вот, кажется, всё собрала, – с весёлой улыбкой сказала Соня и подмигнула Наташе. – Выше нос, не грусти, я же обещала, что приеду когда-нибудь! И письма буду тебе писать часто-часто. А ты пиши мне!
– Хорошо, буду писать, – уныло ответила Наташа. – Но мне всё равно грустно тебя провожать. Бог знает, когда мы увидимся… Ах, Соня, – вдруг энергически она воскликнула, – лучше бы ты вышла замуж за Долохова, когда он к тебе сватался, хоть и не нравился он мне! По крайней мере, сейчас ты была бы здесь, в Москве, и никуда бы не уезжала.
Соня досадливо наморщилась.
– Ох, Наташа, не напоминай мне про этого человека. Он не только тебе, но и мне не нравился. Никогда бы я не пошла за него замуж. Кроме того, с чего ты взяла, что я, став его женой, осталась бы в Москве? Он вон исчез неизвестно куда, даже его мать понятия не имеет, где её сыночек мотается. Ходят слухи, что был на Кавказе, а оттуда сбежал в Персию, да никто толком не знает. А если бы он и меня потащил за собой? И пропала бы я, как и он пропал.
Наташа пожала плечами.
– Да может быть, если бы он на тебе женился, то никуда бы не пропадал. Жил бы здесь с тобой в Москве, и мы могли бы видеться хоть каждый день.
Соня покачала головой.
– Даже если бы он остался в Москве, то я не представляю себе его в роли моего мужа. Ты же помнишь, какой он был. Скандалы, дуэли, пьянки, женщины всякие… Я с ужасом воображаю, какая жизнь была бы у меня с ним. Он наверняка бы мне изменял, убегал из дома на кутежи со своими дружками, или ещё лучше – прямо в нашем доме устраивал бы попойки с ними. А потом, вусмерть пьяный по стенке приползал бы в нашу спальню, или вообще на карачках… бр-р-р… даже думать не хочу о таком ужасе. – Соня поморщилась, но тут же улыбнулась. – Предпочитаю просыпаться от щебетания птичек и первых лучей солнца, а не от запаха перегара, исходящего от опухшей пьяной физиономии рядом!
Наташа расхохоталась.
– Да, пожалуй, ты права. Из Долохова вышел бы ещё тот муж… одно горе, а не муж! Я помню, как Николай рассказывал, что любимым «подвигом» Долохова было выпить бутылку рома в один присест, сидя на подоконнике и не держась руками. Он заключал пари на большие суммы с теми, кто был ещё с ним незнаком, и не знал, что Долохов давно практикует этот трюк. Спорящий думал, что у Долохова ничего не выйдет и соглашался. А Долохов спокойненько садился на подоконник и выпивал целую бутылку, даже не поморщившись. Представляешь себе такое?
Соня сморщила носик, как от дурного запаха.
– Выдуть целую бутылку рома за раз? Какая гадость! И ни разу не свалился? Ну, тут только одно можно сказать: либо Долохов совсем ненормальный, либо дуракам везёт!
Обе девушки снова расхохотались. После смеха Соня сказала:
– Ну вот ты и развеселилась. Не грусти, всё, что не делается – всё к лучшему. Я никогда не жалела и не пожалею о том, что отказала этому человеку. Не будем о нём больше говорить.
Соне действительно не хотелось говорить о Долохове. Какой-то непрошенный червячок вины перед ним всё-таки продолжал точить её душу, когда она вспоминала, какое застывшее отчаянное выражение было на лице Долохова в тот миг, когда она ответила отказом на его предложение. У неё тогда появилось какое-то странное ощущение… как будто она почувствовала: что-то такое она не рассмотрела в этом человеке… Или не захотела рассмотреть?.. Впрочем, не стоит об этом думать. Не хочет она вспоминать Долохова и не будет!
Когда вещи были собраны и отнесены слугами в гостиную, Соня в дорожном платье, накидке и шляпке вышла с Наташей туда же. Там уже собралось всё семейство Ростовых. Вскоре подъехали на своём дорожном экипаже маэстро Савиано и его супруга Лаура. Граф объяснил маэстро и его жене, что по русскому обычаю нужно присесть на дорожку. Все присели и замолчали.
Соня молча оглядывала людей, которые долгие восемь лет были её семьёй. Вот дядя, граф Илья Андреевич, сидит с удручённым видом. Он отпустил Соню, но неохотно, и сегодня утром, несмотря на её возражения, вручил ей довольно крупную сумму денег, «на первые расходы», как он сказал. Соня знала, насколько расстроены его дела, и хотела было решительно отказаться, но он настоял на своём. Всё-таки по-своему он был привязан к племяннице и всегда был добр к ней, хотя и не желал видеть её женой своего старшего сына.
Вот графиня с непроницаемым выражением лица. Сегодня Соня перед отъездом отдала ей подписанное письмо к Николаю и ещё раз дала ей честное слово навсегда забыть свои чувства к нему. Пусть графиня сама отошлёт это письмо, а что касается данного слова… Соня уже чувствовала, что сможет сдержать его. Её манила новая жизнь, а чувства к Николаю становились всё более блеклыми и скоро могут вообще исчезнуть, верила и думала она.
Вот Вера со злорадными огоньками в глазах. Она всегда не любила Соню, и определённо сейчас рада её отъезду. Вот Наташа с грустным выражением лица сдерживает слёзы. Вот милый двенадцатилетний Петя – тоже глядит на уезжающую Соню с сожалением. Наташа и Петя, да ещё немного дядя Илья Андреевич… это были единственные люди из семьи Ростовых, с которыми Соне было грустно расставаться, но отступать она не собиралась.
Минута прошла, все встали, Соня попрощалась с каждым членом семьи и вышла в сопровождении маэстро и его супруги. Они сели в экипаж, и он тронулся с места. Соня глубоко вздохнула – ей всё-таки немного жаль было расставаться с Москвой и домом, где она жила долгие годы. Неопределённое будущее тоже рождало опасения. Синьора Лаура с доброй понимающей улыбкой смотрела на девушку.
– Не переживайте, дитя моё. Всё будет хорошо, – сказала она, желая приободрить загрустившую Соню.
– Да, – поддержал её маэстро. – Не надо грустить. Вы сделали правильный выбор, и я восхищаюсь вашей смелостью. Кстати, – внезапно озабоченно спросил он, – я всё забываю спросить вас, а сколько вам лет?
– Почти восемнадцать, – замедленно ответила Соня. – Мне скоро будет восемнадцать лет…
– Прекрасный возраст для вступления во взрослую самостоятельную жизнь, – сказал маэстро. – Я начинал почти в таком же возрасте. Только у меня не было ни знакомств в музыкальном мире, ни покровителей. Мне пришлось труднее. Но вам, с вашими способностями, с моим покровительством и знакомствами, которые я вам обеспечу… уверяю вас, вы гораздо быстрее пройдете тот путь, которым в своё время пришлось пройти мне. Так что смотрите веселей, сеньорита Соня!
– Хорошо, буду смотреть веселей, – наконец, несмело улыбнулась девушка. – Только прошу вас, маэстро, и вы, синьора Лаура, пожалуйста, больше не называйте меня Соней. Ту Соню, которая жила в доме Ростовых на положении бесприданницы-воспитанницы, обязанной всем и вся, я хочу оставить позади и навсегда. Хочу забыть её. Хочу стать другой. Поэтому прошу вас – зовите меня Софи или Софией. Я хочу начать новую жизнь и даже имя хочу иметь хоть и похожее, но другое.
***
Долохов проснулся от резкого крика муэдзина, сзывающего правоверных на ночной намаз [4]. Как это всегда бывает после внезапного пробуждения, он не сразу сообразил, где он и что с ним. Ах да, он сейчас в Персии, вспомнил он.
В открытое окно вливались сладкие запахи южной жаркой ночи. Долохов привстал на постели и резко помотал головой. Проклятье, опять тот же сон! Опять это мучительное сновидение, в котором он всегда занимался любовью с одной-единственной женщиной… Да какой там женщиной! С девчонкой, с Ростовой Софи. С той, которая дала ему от ворот поворот в ответ на его предложение о браке два с лишним года назад. Давненько этот сон не приходил к нему, Долохов уже надеялся, что он никогда больше не повторится. И вот опять. Будет ли этому конец? Единственная надежда была на время. Время, которое всё лечит. И никаким любовным голодом эти сновидения не объяснить. Только пару часов назад он закончил заниматься любовью с женщиной, которая сейчас мирно спала с ним на одной постели и полностью удовлетворила его. Вот только ничего интересного в ней для себя, кроме её чисто постельных услуг он не видел. Послушная, покорная как корова. Заметно, что прежняя жизнь гаремной наложницы вымуштровала её и приучила к мысли, что кроме как угождать желаниям мужчин другой цели в жизни любой женщины вообще нет. Её прислал ему в качестве наложницы его нынешний хозяин, персидский вельможа, которому Долохов служил. В гареме этого вельможи она научилась многим интересным штучкам и охотно демонстрировала их новому господину. Любой мужчина на его месте был бы доволен. А ему всё снится та, далёкая, недосягаемая и недоступная. Будет ли конец этой глупости, этим мечтам о несбыточном, снова и снова думал он.
Долохов опять лёг и постарался заснуть. Время, думал он, всё, что ему нужно – это только время. Оно лечит любую рану, залечит и эту.
***
Все последующие годы Наташа бережно собирала русские газеты и журналы, в которых рассказывалось об успехах юной русской пианистки Софи Ростовой за границей. Франция, Голландия, Италия, Германия и Австрия по очереди аплодировали юной виртуозке. Её талант отметили признанные авторитеты в музыкальном мире Европы. В этом мире она становилась знаменитостью и восходящей звездой. Особое восхищение вызывала способность юной пианистки играть без нот, по памяти, что было довольно новой практикой. В постоянных гастролях у неё прошло три года.
Но однажды для Софи настало время возвратиться.
Примечания к главе 2.
1. Уолстонкрафт Мэри (1759-1797) – британская писательница, философ XVIII века. Стала известна своим эссе «В защиту прав женщин» (1792), в котором она утверждала, что женщины не являются существами, стоящими на более низкой ступени развития по отношению к мужчинам, но кажутся такими из-за недостаточного образования.
2. Geniale... geniale... – Гениально… гениально…» (итал.)
3. Papa – папа, отец (фр.)
4. Муэдзин – в исламе мужчина-служитель мечети, в чьи обязанности входит помимо прочего созывать пять раз в день мусульман на намаз (так называется молитва в исламе).
Кейт Уолкер:
Приветствую. Поздравляю с новой интересной темой по вселенной романа "Война и мир" Льва Николаевича Толстого!
Начало и правда интригующее: гибель Наташи Ростовой, выстрел Сони в Долохова. Сайт фанфиков действительно жаль, я когда-то тоже там читала несколько историй. В основном по вселенной Киры Касс "Отбор". Меня привлекла возможность общаться с авторами, можно сказать, в режиме реального времени.
miroslava:
Кейт Уолкер писал(а):
Я, в свою очередь, тоже рада приветствовать в своей новой теме Приветствую.
Кейт Уолкер писал(а):
Спасибо Поздравляю с новой интересной темой по вселенной романа "Война и мир" Льва Николаевича Толстого!
Кейт Уолкер писал(а):
Как не смешно это звучит, но идею мне подсказал... сон! Начало и правда интригующее: гибель Наташи Ростовой, выстрел Сони в Долохова.
Когда я пару лет назад перечитывала "Войну и мир" (впервые после школы), то была так раздосадована неблаговидным поведением Курагина и Долохова, которые заманивали Наташу (при всей моей не особой любви к этому персонажу) в ловушку, такими негодяями они мне казались в те моменты в конце второго тома, что вот приснился сон, где Соня убивает обоих 
И я решила около года назад этот сон реализовать в очередном фанфике, после того, как дописала "Помнить тебя". Получилась "Дуэль сердец" - второй и уже последний фанфик по любимой моей героине из романа. После этого тему Сони я считаю законченной и исчерпанной для меня. Правда, недавно еще один фанфик по ней выложила на заблокированном ресурсе, но он небольшой и на нем я уж точно поставлю точку в теме Сони и вообще "Войны и мира". И так в ходе написания всех фанфиков разобрала этот роман, можно сказать, на молекулы Ну и в ходе обдумывания сюжета решила, что убивать сразу двоих - слишком уж кровожадно для моей героини, даже в гневе от гибели Наташи 
, поэтому решила ограничиться одним Долоховым.Кейт Уолкер писал(а):
Да, он очень удобный. Я зарегистрировалась там и вообще начала писать там года полтора назад, и мне очень нравилось и оформление, и удобство выкладки и действительно отличная возможность поддерживать связь как с авторами полюбившихся фанфиков, так и с читателями моих. Но... новые веяния, новые времена... ничего тут не поделаешь. Слежу за сообщениями в телеграмме, вроде админы сайта дней десять назад пообещали разблокировку, договорившись о "закрытии" запрещенного контента для читателей из России, но после этого сообщения наступила тишина и какова дальше будет судьба этого сайта - не совсем понятно. То ли Роскомнадзор не внял обещаниям, ведь предупреждение, судя по всему, выкатили достаточно давно и слухи о закрытии сайта давно гуляли. То ли админы не спешат спрятать запрещенку, а обещаниям не верят... неизвестность, короче, полная пока. Я, правда, как и многие, продолжаю заходить на сайт с помощью vpn, но недаром ходят слухи, что и лавочку vpn в нашей стране могут прикрыть, как это сумели сделать в Китае. Так что я решила еще один самый большой свой фанфик от греха подальше перенести на наш форум, хотя раньше собиралась четко ограничиться только фанфиком "Помнить тебя". Не пропадать же добру Сайт фанфиков действительно жаль, я когда-то тоже там читала несколько историй. В основном по вселенной Киры Касс "Отбор". Меня привлекла возможность общаться с авторами, можно сказать, в режиме реального времени.
Все ж писала, старалась, стерла пальцы у компа 
Сейчас многие авторы этого сайта пристраивают свои фанфики на другие ресурсы, не я одна, так что я, как говорится, " в струе" 
Будем надеяться на лучшее, но готовимся, на всякий случай, к любому развитию событий.
miroslava:
» Русская народная песня «Вьюн»
Приложение к Главе 3:* Русская народная песня «Вьюн»:
miroslava:
» Глава 3 (февраль 1812 года)
Глава 3 (февраль 1812 года)Февраль 1812 года, Москва
– Соня!.. Наташа!.. Наташа!.. Соня!.. Как я рада!.. Как я счастлива увидеть тебя снова… Как ты?.. А ты-то как?..
Софи и Наташа бросились обнимать друг друга уже на пороге дома Марьи Дмитриевны Ахросимовой, крёстной Наташи. Обе девушки превратились словно в вихрь из объятий, радостных восклицаний, улыбок и несвязных вопросов друг к другу, которые они выпаливали, даже не дожидаясь ответа. Две немолодых женщины смотрели на них: одна – с улыбкой, другая – сурово. Суровым взглядом пронзала их, конечно, Марья Дмитриевна, которой не очень нравилась эта встреча. Переждав некоторое время, она обратилась к обоим девушкам:
– Ну, хватит обниматься! Успеете ещё. Здравствуй, Софья. Наконец-то вернулась. Наталья твоё письмо получила, что ты в Москве будешь на этих твоих… как их там… гастролях… слово-то новомодное, и не выговоришь сразу. Упросила меня, чтоб ты со своей спутницей в моём доме пожила в это время, а не по гостиницам да постоялым дворам шастала. Я не против. Комната для тебя и твоей мадам заграничной уже приготовлена, сейчас лакей отведет тебя туда.
Софи с улыбкой оторвалась от Наташи и сказала:
– Здравствуйте, Марья Дмитриевна! Рада вас видеть и очень благодарна за приют. Мы с сеньорой Лаурой хотели остановиться в Английской гостинице, да вот Наташа написала из Отрадного, что будет зимой жить у вас и попросит, чтобы и нас вы тоже пустили на постой.
– Вот ещё, Английская гостиница, – ворчливо отозвалась Марья Дмитриевна. – Там такие деньги за постой дерут, что хоть святых выноси. Живи лучше у меня. Заодно и с Натальей наболтаетесь вдосталь. Давно ведь не виделись. Иди, иди в свою комнату, а ты, Наталья, иди к себе. Да, Софья, познакомь меня со своей мадам.
Софи представила Марье Дмитриевне приехавшую вместе с ней немолодую особу в тёмной одежде. Это была синьора Лаура Савиано, вдова маэстро Джакомо Савиано. Теперь она всегда сопровождала Софи в её поездках, так же, как когда-то сопровождала недавно умершего мужа. Женщины сказали друг другу несколько вежливых фраз на французском – это был единственный язык, на котором могли общаться русская Марья Дмитриевна и итальянка синьора Лаура.
После приветствий и знакомства Софи и синьора Лаура в сопровождении слуг Марьи Дмитриевны, которые несли их багаж, вслед за дворецким отправились в отведённую им комнату. Не успели Софи и синьора Лаура с помощью горничных начать распаковывать вещи, как в комнату вихрем ворвалась Наташа и потащила Софи в свою комнату. Софи еле успела дать указания приехавшей с ней своей горничной приготовить и разгладить для ужина парижское платье, а остальные разобрать и развесить. Синьора Лаура проводила уходящих девушек своей обычной доброй улыбкой. Она понимала, что давним подругам о многом надо переговорить после такой долгой разлуки.
В своей комнате Наташа усадила Софи на диван и, с удивлением глядя на Софи, тихо произнесла:
– Ты стала такой… я даже не знаю, как сказать… Какой-то уверенной в себе, смелой, а ещё… ещё такой… такой стильной, лощёной, какой-то заграничной…
Софи рассмеялась.
– Станешь тут уверенной в себе, когда приходится держать внимание публики на собственной особе в течение пары часов, пока длится концерт. Тут ни усталости, ни неуверенности показывать нельзя. Всегда надо быть на высоте, всегда хоть чуть-чуть, да стоять над публикой, а не вровень с ней, – Софи интонацией выделила слова «над публикой». – Ох, Наташа, если бы ты знала, как мне поначалу было страшно выходить на сцену! Всё-таки для меня не прошли даром годы пребывания в вашей семье, когда я старалась быть самим воплощением скоромности и кротости. Перед первыми концертами у меня холодели руки, ноги, меня трясло, мне казалось, что я сейчас в обморок грохнусь… Но ничего, я научилась справляться с собой, научилась преодолевать страх, научилась быть сильнее. А что касается лоска, так это мой новый гардероб. Мы с синьорой Лаурой перед тем, как возвращаться в Россию, заехали в Париж, и уж там я у месье Леруа, личного модельера императрицы Жозефины, заказала себе всё по последней моде.
– Знаешь, а я собирала все наши газеты и журналы, где встречала статьи о тебе, – Наташа бросилась к письменному столу, открыла один из ящиков, и вытащила кипу газет и журналов. – Вот, смотри, тут и «Московские ведомости», и «Русский вестник», и «Санкт-Петербургские ведомости», и «Аглая», а это «Journal du Nord» и «Troubadour du Nord» [1].
Софи с улыбкой начала перебирать вырезки и закладки. Наташа выхватила их из рук кузины и начала восторженно читать отзывы.
– «Искусная пианистка, обладающая экспрессивной техникой, ясностью и пониманием композиции наряду с вдохновенным стилем исполнения… выразительный мелодический орнамент, удачно имитирующий стиль пения оперных певцов… юная исполнительница демонстрирует законченную технику, свойственную лишь самым опытным и зрелым мастерам…». Или вот: «Игра мадемуазель Ростовой представляла из себя верх утончённости и напевности, когда пианистка словно заставляла петь свой инструмент. Зрителям казалось, что она даже не нажимала на клавиши, её пальцы просто падали на них подобно каплям дождя, скользили как жемчужины по бархату». А вот тут ещё написали: «Трудно объяснить, что такое её игра, надобно слышать её, чтобы убедиться в том, что никакой фортепьянист не может приблизиться к чистоте, нежности, удивительной выразительности её игры. Никто другой не в состоянии сделать, подобно ей, даже простой гаммы в две или три октавы, в которой она усиливает и ослабляет звуки с постепенностью, ровностью непостижимой. Малейшая безделка становится величайшей трудностью для того, кто хочет выполнить её так, как делает она. У неё какой-то дивный способ прикосновения к клавишам. Под её перстами инструмент перестает быть безжизненным. Это уже не фортепьяно, жалкое по короткости своих звуков, кажется, будто слышишь пение со всеми его оттенками… Утончённая, лёгкая, жемчужная техника, фантастическое мастерство звуковых оттенков, варьирующихся от впечатляющего fortissimo до тающего в дымке, призрачного pianissimo».
Софи рассмеялась.
– Пощади, Наташа, я всё это читала во множестве вариантов. Если хочешь, могу дополнить твою коллекцию.
Она быстро сходила в свою комнату и принесла оттуда саквояж, откуда вытащила свою стопку вырезок и подборок из газет и журналов.
– Вот тебе иностранные газеты и журналы – немецкие «Allgemeine Zeitung» и «Allgemeine musicalische Zeitung», французские «Journal des Débats», «Gazette de France», «Moniteur universel».
Наташа жадно схватила эту стопку.
– Немецкого я не знаю, а вот на французском прочту!
И начала перебирать вырезки на французском языке, читая то, что ей казалось самым интересным.
– «Исполнительская манера юной пианистки из северной страны отличается певучестью и выразительностью звучания, лиризмом и романтической чувственностью, импровизационностью и изысканностью... её игра – верх совершенства… Этот неподражаемый проникновенный лиризм и поэтичность, певучесть, новаторское использование педалей фортепиано, блестяще развитая пальцевая техника… Игра мадемуазель Ростовой удивительно чистая и нежная, точная и законченная, чувственная и воздушная, с самым дивным способом прикосновения к клавишам… У неё удивительное импровизационное мелодическое оформление, ослепительный исполнительский стиль…» Тут ещё называют тебя виртуозом, что это за слово?
– «Виртуоз» – это от итальянского «virtuoso», – с улыбкой объяснила Софи. – Значит «искусный, артистический». Хватит, Наташа, я всё знаю наизусть, да и ты уже почти всё прочитала. Лучше давай поговорим, как тебе жилось всё это время.
– Да что я, – сказала тоже улыбающаяся Наташа. – Я хочу знать, как ты провела эти почти четыре года. У тебя жизнь была куда интереснее.
Софи махнула рукой.
– О себе я потом расскажу, когда все соберутся, чтоб два раза не повторять. Лучше ты сейчас мне расскажи, как твои дела. Как помолвка с князем Болконским, о которой ты мне писала? Он ещё не вернулся?
Наташа погрустнела и тяжело вздохнула.
– Нет, не вернулся. Хотя ждём со дня на день. Он обещал приехать через год, а прошло одиннадцать месяцев. Соня, если бы ты знала, как мне надоело ждать, как я устала от этого ожидания. А самое главное – мы приехали в Москву, чтоб сшить мне приданное у мадам Шальме и заодно познакомиться с семьёй князя Андрея. Они как раз сейчас в Москве. Вчера я ходила к ним с папа́, так отец князя Андрея принял меня словно какую-то девчонку с улицы. А его сестрица, княжна Марья, толком пары слов не сказала. Понимаешь, они оба недовольны, что Андрей сделал предложение мне, а не более богатой и знатной невесте.
Софи удивлённо смотрела на подругу.
– Куда уж им знатнее? Ты графиня, ваша семья известна всей Москве. А что касается богатства… Наташа, а как дела дядюшки? Неужели так плохо? Я слышала в Петербурге слухи, но они все такие неопределённые.
Наташа отчаянно покачала головой.
– Соня, я толком не знаю, никогда не интересовалась делами. Но, по-моему, дела всё хуже и хуже. В Москву мы приехали не только ради знакомства с семьёй князя Андрея и не только ради моего приданного, но и потому, что папа хочет продать наше подмосковное имение, а потом ещё и московский дом. Чтоб оплатить долги.
– Понимаю, – тихо произнесла Софи. И тут же ободряюще улыбнулась. – Но ты не переживай, всё наладится. Князь Андрей взрослый человек, если уж он решил жениться на тебе, то женится обязательно. И вы любите друг друга, а это главное. А что касается его семьи… так тебе с ним жить, а не с его семьёй. Вы можете совершенно отдельно от них устроиться. К тому же князь Андрей богат, ты сама об этом писала, так что всё будет хорошо у тебя.
– Да, я надеюсь, – уныло вздохнула Наташа. – Но ждать всё равно тяжело, у меня уже терпение кончается.
Софи рассмеялась.
– Ну, ты всегда была такой нетерпеливой. Ничего, осталось ждать немного. Месяц или два, а там твой жених приедет, и вы сыграете свадьбу.
В это время в комнату вошла горничная, которая позвала обоих барышень к ужину. Софи в своей комнате быстро переоделась с помощью своей горничной. Для ужина та приготовила и разгладила шикарное парижское платье из тончайшего светло-зелёного шёлка с кружевами и затейливой вышивкой. К нему Софи одела серьги и колье из небольших, но очень чистой воды изумрудов. Наташа, встретившая её в коридоре, смотрела на неё с удивлением.
– Соня, ты так потрясающе выглядишь! Как будто в гости собралась, а не просто на ужин в доме крёстной.
Софи усмехнулась и подмигнула Наташе.
– Да я специально так расфуфырилась! Марья Дмитриевна слишком уж неодобрительно смотрела на меня, когда я приехала. Да и до моего отъезда, помнишь, она тоже с дядей отговаривала меня ехать за границу и предсказывала, что я там умру с голоду под каким-нибудь забором. Вот теперь пусть посмотрит, чего я добилась за четыре года!
Наташа понимающе улыбнулась, и они вместе пошли в столовую к ужину. Там Софи сразу же попала в объятия дядюшки, который только что вернулся из клуба.
– Ну, здравствуй, здравствуй, беглянка! – сердечно приветствовал её старый граф, целуя в обе щёки. – Наслышан о твоих успехах, Наташа вон все уши нам прожужжала!
Софи в ответ тоже поцеловала его в щёку и сказала с радостной улыбкой:
– Здравствуйте, дядюшка! Я тоже очень рада вернуться и увидеть вас!
– Жаль, что графинюшка моя тебя сейчас не видит, – с доброй улыбкой продолжал старый граф. – Да вот прихворнула она, осталась в Отрадном вместе с Петей.
– Ну, что поделать, увидимся ещё как-нибудь, – улыбнулась в ответ Софи и посмотрела на присутствующих. – А где синьора Лаура? Её позвали к ужину?
– Позвали, позвали, – ворчливо ответила Марья Дмитриевна. – Да только она сказала, что неважно чувствует себя после дороги, устала очень. Поэтому я ей послала ужин с горничной в её комнату.
Софи погрустнела.
– Сеньора Лаура всё прихварывает в последнее время, – объяснила она. – С тех пор как год назад умер маэстро Савиано, её здоровье тоже оставляет желать лучшего. Всё-таки они тридцать лет были вместе и очень любили друг друга. Она горевала страшно, когда с ним случился удар, а потом он скончался через три дня. Мы тогда были в Германии, в Лейпциге. Там его и похоронили на католическом кладбище.
– А она осталась с тобой? – спросила Наташа. – Не поехала к себе в Италию?
– Нет, она решила остаться со мной и сопровождать меня в гастролях, как сопровождала мужа, – ответила Софи. – Мы с ней очень сблизились за эти годы, почти как дочь с матерью стали. У неё, кроме меня, никого нет. Детей у них с маэстро не было, а что касается её семьи в Италии, так они давно отреклись от неё и прокляли. Дело в том, что она в своё время сбежала из своей богатой семьи, чтобы стать женой нищего музыканта, который тогда был её учителем музыки. Семья её так и не простила, так что ей возвращаться не к кому. Надо мне после ужина зайти к ней и спросить, как она себя чувствует.
Марья Дмитриевна решительно прервала все разговоры.
– Ну, хватит попусту разговаривать, садитесь за стол. Вот после ужина обо всём наговоритесь, и ты, Софья, свою мадам Лауру навестишь.
Действительно, после ужина Софи сходила в комнату синьоры Лауры и убедилась, что ей лучше. Синьора Лаура сказала ей, что просто устала от долгой дороги и ей надо отдохнуть. Успокоенная Софи вернулась в гостиную, где все уже нетерпеливо ждали её, чтобы расспросить, как она жила эти почти четыре года. Софи уселась в покойное кресло напротив Наташи, графа и Марьи Дмитриевны и начала свой рассказ.
– Первым делом маэстро повез меня в Париж. Он говорил, что это музыкальная столица Европы, и если я завоюю себе имя там, то дальше будет проще. И действительно, у него там были хорошие знакомства, прежде всего с маэстро Керубини [2], который помог мне организовать серию публичных концертов в Парижской консерватории, а потом ещё в Булони и Аббевиле. Газеты дали положительные отзывы о моей игре и это было моим первым успехом. Очень помог также месье Байо [3] – он известный скрипач, и вместе с ним мы выступали в Париже. Мы там играли произведения для фортепиано и скрипки, вроде знаменитой сонаты господина Бетховена, посвящённой господину Крейцеру. Месье Байо дал мне и маэстро рекомендательные письма для короля и королевы Голландии [4], и после Парижа мы поехали выступать в Антверпен. Там я выступала при королевском дворе и дала несколько публичных концертов. Потом ненадолго вернулись в Париж, и я тоже там давала частные концерты в домах известных людей, например, господина Талейрана, министра и обер-камергера Наполеона…
– Ну, а самого-то Бонапарта ты видела? – перебил Софи старый граф.
– Только издали, – отвечала Софи. – Он и его близкие особо музыкой не интересуются. Мы прибыли в Париж в начале лета 1808 года, а в сентябре он отправлялся на встречу в Эрфурте с нашим государем. Был торжественный выезд из Парижа, вот и мы вышли с народом на улицу, где проезжал его кортеж, чтобы увидеть его. Он ехал в открытой коляске и довольно близко проехал от нас. Вот и всё. А потом он отправился воевать в Испанию, вернулся в Париж только в январе 1809 года, но мы тогда уже уехали в Голландию.
– Ну, дальше-дальше, – поторопила её Наташа.
– А дальше мы получили рекомендательные письма от парижских музыкантов, в основном от маэстро Керубини, и поехали в Швейцарию и Италию, – продолжила Софи. – В Швейцарии я концертировала в Женеве, Цюрихе, Базеле и Лозанне, а в Италии выступала в Милане, Венеции, Парме, Флоренции, в Риме, и, наконец, в Неаполе. В Швейцарии и Италии я выступала почти весь 1809 год, а в конце этого года мы поехали в Германию. Ну, а уж Германию мы изъездили вдоль и поперек. Я уже была достаточно известной, и приглашения выступать сыпались на меня со всех сторон. Побывала я в Ганновере, Касселе, Лейпциге, Франкфурте, Дрездене, Пильнице, Познани, Карлсбаде, Мариенбаде, Веймаре, Карлштдате… всё и не перечислишь. Когда приехала в Берлин и дала там несколько концертов, то получила приглашение выступить при дворе Его Величества короля Прусского. Я давала концерт для королевской семьи и придворных в Потсдаме, в знаменитом дворце Сан-Суси, который построен был королем Фридрихом Великим. А после Германии я решила возвращаться в Россию, тем более, что у меня было приглашение от нашего государя с предложением занять должность придворной пианистки. По дороге дала ещё несколько концертов в Польше, в Национальном театре Варшавы, а также у князя Радзивилла в его дворце в Неборове. И летом прошлого 1811 года вернулась в Россию, в Санкт-Петербург, где я сейчас обосновалась и буду жить постоянно. Вот такая моя одиссея, если говорить коротко, – с улыбкой закончила Софи.
– А откуда ты добыла приглашение от государя? – как-то подозрительно спросила Марья Дмитриевна.
Софи ответила с готовностью:
– Это благодаря любезности сестры нашего государя, великой герцогини Марии Павловны [5]. Она и её супруг, герцог Саксен-Веймар-Эйзенахский, пригласили меня выступить при их дворе в Веймаре. Меня приняли прекрасно, и герцогиня сказала мне после моего выступления, что напишет своему брату, нашему государю Александру Павловичу, что я весьма искусная пианистка и достойна звания придворной пианистки в России. А через пару месяцев я действительно получила письмо с подобным приглашением от государя.
– Это там, в Веймаре, ты познакомилась с господином Гёте? – оживлённо спросила Наташа.
– Нет, мы познакомились немного раньше, – ответила Софи. – Я выступала в Мариенбаде, это же знаменитый европейский курорт, и там как раз отдыхал господин Гёте. Я давала публичный концерт в монастырской церкви, потом господин бургомистр устроил приём в своём доме в мою честь, где я тоже выступила. На обоих концертах был господин Гёте, который потом подошёл ко мне и познакомился. Я была в таком восторге, что вижу великого писателя и поэта, что даже запиналась в разговоре с ним, – тут Софи мечтательно улыбнулась воспоминаниям. – А он сказал на приёме у бургомистра целую речь с самыми тёплыми словами в мой адрес и в адрес моего искусства. Я ответила ему, что безумно благодарна словам поддержки от такого великого человека, как он. Сказала: «Вы поддержали мою веру в себя. Я стала лучше, получив ваше одобрение, выросла в собственных глазах». Это были самые чудесные минуты в моей жизни! А потом через пару месяцев я снова навестила его, когда играла в Веймаре, где он постоянно живёт. Мы стали почти друзьями.
– А правда, что он посвятил тебе стихотворение? – с горящими глазами спросила Наташа.
– Истинная правда, – по-прежнему мечтательно улыбаясь, ответила Софи. – Перед моим отъездом из Веймара он дал мне листок с этим стихотворением, а потом я видела его напечатанным с посвящением мне. Это элегия «Умиротворение». Я тебе сегодня вечером его прочитаю, переведу с немецкого. Я неплохо освоила этот язык во время моих разъездов по Германии.
– А ты получила звание пианистки при дворе? – спросил её старый граф.
– Да, – кивнула Софи. – Сразу как я приехала летом прошлого года, я была приглашена выступать в Царском Селе. Меня слушали государыня императрица Елизавета Алексеевна, супруга государя, и его матушка, вдовствующая императрица Мария Фёдоровна. А пару раз на моих выступлениях присутствовал сам государь. И через месяц я получила милостивый рескрипт от него, что я назначаюсь первой придворной пианисткой Их Величеств Императриц с назначением мне ежегодного жалования. По этому поводу даже был небольшой приём во дворце и теперь я принимаю участие во всех придворных концертах.
– Ты что же, и государя видишь, и государынь императриц? – как-то подозрительно спросила Марья Дмитриевна.
– Да. Вот как вас сейчас вижу, – с невинным видом ответила Софи. – Они очень милостивы ко мне, обе очень любят музыку. К тому же Елизавета Алексеевна сама очень хорошо играет на фортепиано, а государь неплохо играет на скрипке.
Марья Дмитриевна смотрела на девушку, как будто видела её в первый раз. Мысль о том, что прежняя бедная бесприданница Соня теперь запросто может видеть императорскую семью и разговаривать с её членами, очевидно, никак не укладывалась в её голове. Она и сама была знакома царской семье благодаря своему богатству и положению, но всё же возможностей достаточно часто видеть их у неё не было. Они встречались разве что на балах и официальных приёмах. А тут, пожалуйте… прежняя нищая воспитанница теперь запросто может видеть царскую семью в самой приватной обстановке, на придворных концертах. Это удивляло и поражало Ахросимову.
– Так это ты сейчас на жалованье первой придворной пианистки живёшь? – снова спросила она.
С прежним невинно-простодушным видом, но в душе забавляясь, Софи ответила:
– Нет, это только небольшая часть моих доходов. Я от двора имею в год три тысячи, а больше зарабатываю концертами, как публичными, так и частными, в частных домах.
– И сколько же ты зарабатываешь? – так же подозрительно спросила крёстная Наташи.
– Помимо трёх тысяч от двора, я около пятнадцати тысяч получаю от концертов. Вход на мои публичные концерты стоит десять рублей, обычно набирается от пятидесяти до ста зрителей. Вот и считайте. Правда, при этом много приходится отдавать за аренду зала, рекламу и прочее. За частный концерт в каком-нибудь доме беру сто рублей. Короче, от концертов набегает около пятнадцати тысяч. Тысячу мне платит фирма Клементи, производитель фортепиано, за рекламу их инструментов. В их магазине в Петербурге я два раза в месяц играю пару часов, привлекая покупателей. Ещё около тысячи – отчисления от публикаций моих музыкальных переложений. Музыкальное издание Breitkopf & Härtel [6] издаёт мои переложения в Лейпциге, а месье Дельмас [7] – в Петербурге.
– Так это что, выходит ты получаешь около двадцати тысяч в год? – с изумлением спросила Ахросимова.
– Да, за последний год я заработала приблизительно столько, – нарочито скромно заметила Софи [8].
На лице Марьи Дмитриевны было ясно написано недоумение. Когда Софи уезжала за границу, Ахросимова прямо в лицо ей говорила, что она считает Софи просто ненормальной за то, что та бросает спокойную и обеспеченную жизнь в доме Ростовых и отправляется неизвестно куда и неизвестно зачем. А теперь ей было совершенно непонятно, как это Софи удаётся зарабатывать такие деньги.
– Соня, так ты ещё и музыку сочиняешь? Ты композитор? – с удивлением спросила Наташа.
Софи рассмеялась.
– Нет, это для меня слишком громко. Я просто делаю переложения различных музыкальных произведений для фортепиано, особенно для детей, которые только учатся музыке. Сделала несколько переложений для фортепиано с оркестровых сочинений разных композиторов, а также с наших русских песен, например, «Вьюн»*. Они очень хорошо расходятся и как учебные пьесы и как сольные концертные произведения. За их продажу я и получаю свои авторские отчисления от музыкальных издательств.
Старый граф почти робко заметил:
– Так получается, ты теперь сама на свои деньги так шикарно одеваешься, да и драгоценности на тебе… я думал, это поклонники тебе подарили.
Софи отрицательно покачала головой и твёрдо сказала:
– Нет, дядюшка, это всё куплено и оплачено моими деньгами. Я не позволяю поклонникам, особенно мужчинам, дарить мне дорогие подарки. Самое большее, что я могу принять от них – это букет цветов.
Ее твёрдый тон ясно показывал, что обсуждение темы поклонников-мужчин ей неприятно, и продолжения она не желает. Наташа это поняла и сменила тему.
– Соня, так ты собираешься и дальше гастролировать? – спросила она.
– Да, – кивнула Софи. – Пока так. А надоест или устану – осяду в Петербурге и буду давать концерты только там, а ещё заниматься преподаванием. Музыканты с европейским именем имеют хорошую клиентуру там среди желающих учиться. Вот месье Филд берёт за один свой часовой урок до 70 рублей. Я могу зарабатывать столько же, возможно, на первых порах немного меньше. Но пока буду гастролировать. Понимаешь, просто гастроли – это нелёгкая жизнь, несмотря на весь внешний блеск. Устаёшь переезжать, да и жить иногда приходится в таких клоповниках. В больших городах, конечно, я останавливаюсь в хороших гостиницах или в домах покровителей искусства, но в маленьких не всегда условия подходящие.
– Да уж, – ворчливо заметила Марья Дмитриевна. – Цены ты заламываешь за свои концерты немалые.
– Не больше, чем другие знаменитые музыканты, – пожала плечами Софи. – «Бесплатно только ангелы в раю на арфах играют» – это теперь мой девиз.
Вскоре вечер закончился, наступило время сна, и все разошлись по своим комнатам. Перед сном Софи зашла в комнату кузины ещё немного поболтать. В начале разговора Наташа весело рассмеялась:
– Боже, у Марьи Дмитриевны было такое лицо! Она никак не могла вникнуть, как это ты своим стучаньем по клавишам, которое она всегда ни за что почитала, такие огромные деньжищи зарабатываешь!
– Что поделать, она – старого леса деревце, – беззлобно сказала Софи Наташе. – Ещё живёт эпохой, когда даже великий композитор Гайдн носил лакейскую ливрею на службе у своего хозяина князя Эстерхази и за какие-то несчастные триста флоринов в год выполнял все его прихоти. Эти времена давно уж прошли. Сейчас музыканты европейского уровня и известности получают много. Месье Филд одним преподаванием запросто двадцать тысяч в год зарабатывает. А наш господин Бортнянский [9] получает столько лишь за руководство Придворной певческой капеллой.
Внезапно Наташа спросила Софи:
– Соня, а почему ты не спрашиваешь про Николая? Он теперь со своим полком в Польше.
– Какого-такого Николая? – невинным голоском, но со лукавинкой в глазах отозвалась Софи.
– Как какого? – удивлённо вскинулась Наташа. – Моего брата! Ты что, забыла его?
Софи тихонько рассмеялась.
– Я просто пошутила, Наташа. Конечно, я помню твоего брата. Но если ты хочешь спросить меня, влюблена ли я в него до сих пор, то мой ответ – нет.
– Значит, всё забыто и кончено? – так же удивлённо спросила Наташа.
– С моей стороны – да, всё забыто и кончено, – спокойно ответила Софи. – Я живу совсем другой жизнью, она меня захватила полностью. После отъезда про Николая я с каждым днём вспоминала всё реже и реже. А теперь и вообще не вспоминаю про моё девчоночье увлечение. У меня теперь другие заботы и некогда тратить время на пустые воздыхания. В Москву я приехала на гастроли на два месяца, и у меня всё уже расписано по дням. Несколько публичных концертов в зале Благородного собрания, да ещё куча приглашений выступить с частными концертами.
– А почему ты так резко ответила папа́, когда он спросил тебя о поклонниках? – с любопытством спросила Наташа.
– Потому что они мне надоели до смерти, – вздохнула Софи. – Поклонники-мужчины могут быть навязчивы, это я хорошо знаю по своему опыту. Кое-кто из мужчин считает меня кем-то вроде дешёвой актрисы, которая рада пойти на содержание богатому покровителю. Один офицер в Петербурге этой осенью просто замучил меня. Вообразил себя влюблённым и преследовал везде, хотя я сколько раз просила его прекратить, потому что никаких ответных чувств к нему не имею. Так он выбрал момент и на одном вечере, когда я возвращалась из дамской комнаты, налетел на меня в коридоре и пытался облапать. Хорошо, на полке камина стояла большая ваза для цветов. Я её схватила и ударила ему по голове. Он свалился без чувств, набежали люди, слуги... короче, скандал был ужасный, но что поделать, надо же от таких мерзавцев как-то защищаться. Я даже придумала вкалывать в прическу длинную острую булавку, вроде маленького кинжала. И представь себе, пригодилась. Ещё одного слишком резвого кавалера пришлось кольнуть ею до крови, когда он стал тоже слишком навязчив. Но этот понял всё сразу и быстро отстал, в отличие от первого дурака. Поэтому я была очень рада, когда мне государь пожаловал звание придворной пианистки. При этом известии и при том, что я теперь могу встречаться с императорской семьёй, все нахалы сразу отступились. Официальный придворный статус дал мне хорошую защиту от них. Ну да хватит об этом, пора спать. Я пойду к себе. Спокойной ночи, Наташа, – с этими словами Софи встала и пошла к двери.
– Спокойной ночи и тебе, – отозвалась Наташа, задумчиво глядя вслед кузине.
Примечания к главе 3.
1. «Московские ведомости», «Русский вестник», «Санкт-Петербургские ведомости», «Аглая», «Journal du Nord» («Северный журнал») и «Troubadour du Nord» («Северный трубадур») – газеты и журналы, издаваемые в России в начале XIX века; два последних издания выходили на французском языке, причём «Troubadour du Nord» был чисто музыкальным изданием.
2. Керубини Луиджи (1760-1842) – итальянский композитор; бо́льшую часть своей жизни провёл во Франции.
3. Байо Пьер (1771-1842) – французский скрипач и композитор.
4. Королем и королевой Голландии в то время были Луи Бонапарт, брат Наполеона, и его жена Гортензия Богарнэ, падчерица Наполеона.
5. Мария Павловна (1786-1859) – сестра императора Александра I, в замужестве великая герцогиня Саксен-Веймар-Эйзенахская, супруга великого герцога Карла Фридриха Саксен-Веймар-Эйзенахского.
6. Breitkopf & Härtel – старейшее музыкальное издание в Европе, до сих пор находится в Лейпциге.
7. Дельмас Оноре – музыкант и издатель музыкальных произведений. Последние годы жизни жил в России, и основал музыкальное издательство.
8. Много или мало 20 тысяч в год, можно судить по ценам тех лет: лучшая квартира в Петербурге на лучшей улице – до 20 руб. в месяц; среднее жилье – до 1,3 руб. в месяц; фунт (0,45 кг) лучшего мяса – до 6 коп.; фунт хлеба – 1 коп.; фунт осетрины – 13 коп.; фунт паюсной икры – 25 коп.; фунт меда – 15 коп.; десяток яиц – 2 коп.; десяток апельсинов – 25 коп. Наконец, знатоки цен тех времен высчитали, что 43 тысячи, которые Долохов выиграл у Николая, сейчас потянули на 25-30 млн. современных рублей.
9. Бортнянский Дмитрий (1751-1825) – известный в России музыкант и композитор; особенно известен своими сочинениями на духовные темы. Имел звание придворного музыканта и руководил Придворной певческой капеллой.
miroslava:
» Моцарт Вольфганг Амадей «Соната № 16 для фортепиано»
Приложение к Главе 4 :* Моцарт Вольфганг Амадей «Соната № 16 для фортепиано», Allegro:
miroslava:
» Глава 4 (февраль 1812 года)
Глава 4 (февраль 1812 года)Через два дня после приезда в Москву Софи давала первый публичный концерт в зале Благородного собрания. Наташа со старым графом тоже поехали. Самый большой зал, который использовался и для концертов, и для балов, был забит публикой. Светской публике Москвы, даже не интересующейся музыкой, было очень любопытно взглянуть на бывшую воспитанницу семьи Ростовых, которая была и до отъезда довольно известна всем знакомцам графа Ильи Андреевича (а это была почти вся знать Москвы). А теперь она вернулась как европейская музыкальная знаменитость, да ещё со званием придворной пианистки Их Величеств Императриц.
Наташа с отцом заняли первые места, специально отведённые им по распоряжению Софи и приготовились слушать. Через некоторое время на небольшой помост в центре зала, где было установлено фортепиано, вышла Софи вся в белом: белое шёлковое платье, белые перчатки, белые туфли. В ушах и на шее сверкали бриллианты. Гладко зачесанные назад и собранные на затылке в простую прическу волосы подчеркивали прелесть и утончённость черт лица. Она вежливо поклонилась публике, в ответ раздались приветственные аплодисменты. Когда они стихли, Софи как-то замедленно, палец за пальцем, стянула длинные перчатки и положила их на край фортепиано. Словно выполняла какой-то волшебный ритуал. Наконец она села за инструмент, сложила ладони перед собой, как будто в молитве, а потом глубоко вздохнула и взяла первый аккорд.
Музыка полилась, затопляя весь зал и словно переливаясь через край. Продуманная, прочувствованная, с каким-то воздушным, даже можно сказать – кружевным изяществом извлечения звука и обработки мелодии. Она завораживала, как тихое колебание волн, как воздушные полувздохи, как пляска языков пламени в камине… Каждую минуту новые звуки чудесно разливались в мелодии, каждый раз они были поразительно разнообразны и, между тем, под этими новыми украшениями не исчезала первобытная прелесть звука и восхитительность переходов… Сама Софи была предельно сосредоточена и отрешена от внешнего мира. С мурашками, пробежавшими по телу, Наташа подумала, что сейчас Софи чем-то напоминает сказочную фею, повелительницу звуков. Как и прежде, нотами Софи не пользовалась, играла всё наизусть, и её игра была подобна волшебству. Она словно создавала музыку из воздуха, играя на своём фортепиано с такой лёгкостью и изяществом, что казалось, будто она сама являлась источником этой музыки. Её пальцы порхали по клавишам словно птицы, а музыка лилась из-под её рук, наполняя зал своей красотой и глубиной. Она играла так, будто каждая нота была частью её души, и она передавала её слушателям через свои руки и сердце. Зрители слушали её, словно заворожённые, а когда она закончила – зал взорвался громом аплодисментов.
Успех Софи был абсолютным и потрясающим. Два часа её выступления пролетели как одно мгновение, а когда концерт закончился, весь помост, на котором стояло фортепиано, был завален цветами. Особый успех выпал на заключительную часть концерта, когда Софи предложила зрителям давать ей музыкальные темы, чтоб она сыграла их в своей обработке. Ей передали из зала несколько листов с нотами, она выбрала несколько тем и виртуозно сыграла их в своей оригинальной аранжировке.
Когда Ростовы возвращались домой поздно ночью после концерта в карете, заваленной цветами, Наташа восторженно воскликнула:
– Соня, ты играла божественно! Мне хотелось и смеяться, и плакать одновременно! Я всегда знала, что ты талантлива, даже до твоего отъезда, но сейчас твоё мастерство выше всяких похвал!
Софи устало улыбнулась. Любой долгий концерт отнимал у неё много нервной энергии, и она всегда после многочасовых выступлений чувствовала себя изнурённой.
– Спасибо, Наташа! Я рада, что тебе понравилось. За границей я брала уроки мастерства у лучших пианистов, и надеюсь, эти уроки пошли мне впрок.
– Соня, а почему ты всегда выступаешь в белом? – полюбопытствовала Наташа. – Я читала, что ты все твои концертные платья белого цвета.
Софи покачала головой.
– Я не всегда играю в белом. На частные концерты в разных домах я одеваю платья разных цветов. Но на публичных концертах, где много зрителей, действительно одеваю только белое. А почему – сама не знаю. Считай, что это моя причуда. Скорее всего потому, что для первых концертов ещё в Париже я заказала себе белое платье, потому что белый цвет мне идёт. Так и повелось с той поры.
Наташа закусила губу и спросила ещё:
– Соня, там после выступления к тебе подходили наши старые знакомые – похвалить и поприветствовать. Они называли тебя, как и я – Соня. Но ты всех поправляла и говорила, что теперь твоё имя – Софи, и ты просишь называть тебя так. Почему тебе разонравилось имя «Соня»? И ещё – мне тоже называть тебя по-новому?
Софи улыбнулась и ответила:
– Ты можешь называть меня как хочешь. Но всё дело в том, что мне никогда не нравилось имя Соня. Что-то в нём есть сонное. И, кстати, впервые меня так назвали в вашем доме, когда привезли после смерти родителей. Сделала это твоя матушка. Дело в том, что ей хотелось сделать из меня тихую, послушную и скромную воспитанницу. Такой очень подходило имя Соня. Надо сказать, частично ей это удалось, хотя полностью переломить мой изначальный характер она всё же не смогла. Я просто притворялась тихой, послушной и скромной, чтобы не раздражать твою матушку и не нарываться на наказание. Но после моего отъезда из вашего дома я решила изо всех сил постараться и вернуться к себе прежней. И к своему прежнему имени. Мои родители называли меня Софи. Или Софией. Эти два имени мне нравятся гораздо больше. Мне кажется, они как-то лучше выражают мой изначальный характер.
Наташа внимательно посмотрела на неё и сказала:
– Тогда я тоже буду называть тебя Софи. Ты права – в тебе мало что осталось из того, что когда-то было тихой и скромной Соней. Но такой ты мне нравишься гораздо больше, – с улыбкой завершила Наташа.
Софи рассмеялась и сказала:
– Я сама себе такой нравлюсь гораздо больше! И если ты будешь называть меня Софи, я буду очень рада.
Следующий день у Софи был свободен от выступлений, и они целый день провели с Наташей, разговаривая на разные темы. Софи говорила о своей жизни в Петербурге, о выступлениях в этом городе и при дворе, делилась планами на будущее, рассказывала какие ещё страны она хотела посетить, где гастролировать по самой России. Во время этих разговоров Наташа внезапно задала Софи вопрос:
– Соня… ой, то есть, Софи, а какие твои планы насчёт замужества? Ты собираешься выходить замуж? У тебя среди поклонников есть кто-то, за кого бы ты хотела выйти замуж?
Софи внимательно посмотрела на Наташу и тихо ответила:
– У меня есть и были поклонники и здесь, и в Европе, которые делали мне предложение выйти замуж. Но я решила, что замуж не пойду и всем отказала.
– Почему? – изумлённо воскликнула Наташа. Сама она высшим женским счастьем всегда почитала удачное замужество с любимым человеком, и слова Софи её ошеломили.
– Да потому что все, кто делал мне предложение о замужестве, выдвигали одно-единственное, но непреложное условие: я должна бросить карьеру, прекратить публичные выступления и перестать зарабатывать деньги на сцене, – ответила с невесёлой улыбкой Софи. – Все хотели, чтобы я стала просто женой и матерью семейства, а что касается музыки, то она должна остаться мне лишь для того, чтобы развлекать игрой гостей и знакомых дома. Собственно, в нашем кругу именно для этого и учат барышень игре на разных инструментах или вот пению, как тебя. Чтобы потом быть украшением светской гостиной и развлекать гостей. И меня для этого учили. Но я так больше не хочу. Я хочу заниматься музыкой профессионально и своей игрой зарабатывать себе на жизнь. Быть полностью самостоятельной. Поэтому я всем и отказывала. Кроме того, никто из моих кавалеров мне не нравился настолько, чтобы захотеть кого-то из них в мужья, а я ещё в юности решила, что без любви замуж не пойду. Теперь эта уверенность во мне укрепилась ещё больше. Вот так я и пришла к выводу, что замужество не для меня, – с прежней невесёлой улыбкой завершила Софи.
– Но как же так, всю жизнь без мужа, без детей, – растерянно сказала Наташа. – Ты же всегда хотела детей, я помню, как мы смеялись и спорили с тобой, кто лучше – дочери или сыновья.
Софи пожала плечами.
– Эту проблему с детьми можно как-то решить. Нет, нет, ты не думай, что я хочу родить ребёнка без брака, как это делают некоторые женщины. Для меня это неприемлемо. Я никогда не обреку своё дитя на участь незаконнорожденного. Ты же знаешь, как жестоко общество к таким детям. Я решила, что буду любящей тётушкой для твоих детей. – И тут ее невесёлая улыбка преобразилась на весёлую, на щеках заиграли ямочки. – Вот ты выйдешь замуж за князя Андрея, у вас будут дети, а я буду время от времени к ним приезжать. Буду для них эксцентричной богатой тётушкой, которая будет осыпать подарками любимых племянников или племянниц и потчевать их рассказами о дальних странствиях. Ты ведь позволишь навещать своих детей?
– Конечно, позволю, – рассмеялась Наташа. – Но всё же… неужели тебе не хочется иметь своих детей?
– Ты знаешь, я решила, что возможно в будущем возьму на воспитание ребёнка, – задумчиво сказала Софи. – Я по просьбе государыни Марии Фёдоровны несколько раз посещала Екатерининский институт и Александровское училище [1], которые находятся под её покровительством. Давала там бесплатные уроки игры на фортепиано для одарённых девочек. В этих заведениях достаточно девочек-круглых сирот, вот как я. И я решила, что когда-нибудь возьму из этих учениц себе в воспитанницы или одну, или даже две девочки. Выращу их, как своих дочерей. Но это ещё не скоро будет. Вот стукнет мне лет тридцать пять-сорок, тогда и выполню это своё намерение.
– А почему ты не хочешь взять на воспитание мальчиков? – полюбопытствовала Наташа.
– Просто потому что мальчикам и вообще мужчинам легче пробиться в этой жизни, – пояснила Софи. – Перед ними любая дорога и любая карьера открыта, были бы старание и способности. А вот девочкам всегда приходится труднее. Нас готовят только для замужества и прямо запрещают нам как государственную, так и частную службу. Поэтому я решила облегчить жизнь хотя бы нескольким девочкам, а мальчики пусть пробивают себе дорогу сами. Оставлю все свои деньги моим приёмным дочкам.
Наташа осторожно спросила:
– Софи, извини, что я спрашиваю… но ведь у тебя и сейчас достаточно денег? Я слышала, что твой учитель что-то оставил тебе.
Софи вздохнула и сказала:
– Твоё любопытство простительно. Маэстро Савиано действительно завещал мне крупную сумму денег. Он ведь был очень богат. Но я никак не ожидала, что всё своё состояние он разделит пополам: половину оставит жене синьоре Лауре, а половину мне. Когда в Лейпциге, где он умер, прочитали его завещание, я чуть в обморок не упала. Он оставил мне на наши деньги больше ста тысяч, представляешь? А оставшиеся сто тысяч завещал своей жене. Я сначала хотела отказаться, но синьора Лаура сказала, что это было их совместным решением. Маэстро ещё за год до смерти переделал своё завещание и половину денег записал на меня, а синьора Лаура поддержала его в этом. Так что видишь – у меня действительно достаточно денег помимо заработков. Я их перевела в Россию и сейчас они лежат в Петербургской Сохранной казне [2].
– Так ты у нас богачка, можно сказать? – с восторгом воскликнула Наташа.
– Можно сказать и так, – улыбнулась Софи. – Хотя я скорее назвала бы себя не богатой, но вполне состоятельной. Так что, видишь, в муже я особо не нуждаюсь. Тем более что ты знаешь законы: после свадьбы власть мужа над женой абсолютна. Он может делать с ней всё, что ему угодно, кроме разве что убийства, и никакой защиты она не получит при любом, даже при самом скверном поведении мужа. А уж запретить жене профессионально заниматься музыкой муж может запросто. Поэтому я и решила не выходить замуж. Больше всего на свете боюсь повторить судьбу Наннерль Моцарт.
– Это сестра Моцарта, композитора? – спросила Наташа.
– Да, – кивнула Софи. – Настоящее её имя Мария-Анна, но в семье её прозвали Наннерль. Она не была гениальным композитором, как ее брат, но исполнительницей она была гениальной и виртуозной. Сложнейшие сонаты и концерты на клавесине исполняла наизусть. Как и брат, могла воспроизводить любую, даже самую сложную музыку, которую услышала лишь мимолетно. Вместе с братом концертировала по всей Европе, и имела огромный успех. Но только до восемнадцати лет. А когда ей исполнилось восемнадцать, её отец и всё общество решили, что взрослой девице на выданье неприлично быть профессиональным музыкантом и зарабатывать себе на жизнь. Её заперли дома и заставили ловить женихов. В конце концов выдали замуж за какого-то старого вдовца с кучей детей от двух предыдущих браков. Так и пропал её талант. Её брат двинулся вперёд, и стал европейской знаменитостью, а она закисла в провинции. Ни за что не хочу закончить жизнь, как она! – энергично под конец произнесла Софи.
На следующий день Софи давала частный концерт в доме Карагиных. Мать и дочь Карагины приветствовали Софи после её дебютного концерта в Благородном собрании и сразу же пригласили её выступить в доме Карагиных на музыкальном вечере через два дня. Софи согласилась, спокойно назвала свою обычную цену и, внутренне забавляясь, следила за некоторым недоумением на лицах маменьки и дочки. Они привыкли, что в прежние годы, когда Софи была всего лишь бесприданной воспитанницей Ростовых, она всегда играла на их музыкальных вечерах как любитель-музыкант, то есть бесплатно. Но теперь Софи твёрдо давала понять, что за её выступления надо платить. Матушка Жюли торопливо согласилась на предложенную цену, тем более, что заплатить сто рублей для этой исключительно богатой семьи не было проблемой.
Вечером Софи с Наташей и старым графом поехали к Карагиным. Наташа всю дорогу рассказывала о тех переменах, которые произошли в этой семье за годы отсутствия Софи.
– Знаешь, оба брата Жюли погибли на войне, и состояние Карагиных теперь полностью перешло к ней. Она стала самой богатой невестой Москвы, вот только с женихами ей по-прежнему не везёт. Ей уже двадцать семь лет, но она никак не исполнит своего страстного желания выйти замуж. Пару месяцев назад в Москву в отпуск приехал Борис Друбецкой и не на шутку принялся ухаживать за Жюли, но почему-то медлил сделать предложение. Скорее всего его отпугивала некрасивая наружность постаревшей Жюли. Пока он медлил, Жюли по слухам свела знакомство с Анатолем Курагиным, который тоже приехал в Москву. Я как-то видела этого человека один раз на балу, он очень красив, но я совсем не знаю его. У него репутация не из лучших. Прямо говоря, скверная. Однако, судя по московским сплетням, Курагин произвел большое впечатление на Жюли, она перестала обращать внимание на Бориса и переключилась на Курагина. Тогда Борис в досаде уехал из Москвы, потому что отпуск его закончился. Жюли, видимо, надеялась, что ей сделает предложение Анатоль Курагин, но вот прошёл уже месяц с отъезда Бориса, а ни о какой помолвке с Курагиным и речи нет. Более того, опять-таки по слухам, Курагин тоже перестал ездить в дом Жюли. Вот так она, погнавшись сразу за двумя женихами, осталась ни с чем, – с улыбкой закончила Наташа.
– Жюли богатая невеста, думаю, она всё-таки когда-нибудь да выйдет замуж, тем более, что это её заветное желание, – с ответной улыбкой сказала Софи. – А как Николай? Ты писала мне из Отрадного, что твоя матушка лелеет планы женить Николая на Жюли. Эти планы по-прежнему в силе?
Наташа сделала неопределённый жест.
– Николай был этой осенью у нас в отпуске, но всё время прожил в Отрадном. Мама пыталась заставить его поехать в Москву и ухаживать за Жюли, но он наотрез отказался. Она ему совсем не нравится. Так что мама практически отчаялась исполнить свою давнюю заветную мечту – уговорить Николая жениться на Жюли.
«Когда-нибудь, да уговорит. Не на той, так на другой, лишь бы была богатой невестой», – с изрядной долей цинизма подумала про себя Софи, но озвучивать свою мысль не стала. Матримониальные затеи старой графини и её планы насчёт женитьбы Николая давно перестали её волновать.
Музыкальный вечер у Жюли прошёл неплохо. Софи сыграла несколько пьес на фортепиано, а потом после неё выступили желающие из числа любителей. Сначала сыграла на арфе какую-то пьесу сама Жюли, и сыграла весьма посредственно. Потом ещё какая-то барышня терзала уши зрителей своим безголосым пением. И, наконец, спела пару романсов Наташа. Пела она под аккомпанемент Софи, и пела, как всегда, прекрасно. Голос её за последние годы стал богаче и выразительнее. Искренние аплодисменты присутствующие на вечере зрители подарили только ей и Софии.
На вечере у Жюли была ещё одна заметная гостья – блестящая красавица графиня Элен Безухова. Она держала свой салон в Москве и также собирала артистических знаменитостей на свои вечера. Под конец вечера у Карагиных она подошла к Софи и очень любезно пригласила её выступить через три дня на большом вечере, который она будет устраивать в своём доме. Софи согласилась. Причин отказывать у неё не было, к тому же ей хотелось повидать мужа Элен, Пьера Безухова, к которому она вместе с Наташей давно питала самые добрые чувства.
А ещё через день Марья Дмитриевна достала билеты на балетный спектакль, где должен был танцевать знаменитый французский танцовщик Дюпор. На спектакль поехали старый граф, кузен старой графини Шиншин и Наташа с Софи, у которой опять был свободный от концертов вечер. Они все вместе заняли отдельную ложу.
Когда они вошли в ложу, взгляды почти всех присутствующих в театре обратились к ним. И Софи, и Наташа были особо хороши и красивы в этот вечер. К тому же всеобщее любопытство вызывала как Софи, ставшая знаменитостью в музыкальном мире Европы и придворной пианисткой, так и Наташа, про которую шептались, как про невесту одного из самых завидных женихов России. Слухи о помолвке были широко распространены, несмотря на то, что официальной помолвки с князем Андреем Болконским не было (на этом настоял отец князя Андрея – отложить официальное объявление на год).
Обе девушки с любопытством оглядывали знакомые и незнакомые лица в театре, пока играли увертюру. И внезапно их взгляды устремились на группу мужчин в партере, рядом с рампой. Эта группа обращала на себя внимание всего зала. И первенствовал в ней человек, которого Софи меньше всего хотела бы видеть – Долохов. Тот самый бретёр, буян и картёжник Долохов, который шесть лет назад был отчаянно влюблён в Софи и сделал ей предложение. Она отказала ему, объяснив свой отказ любовью к Николаю. Но про себя Софи и тогда знала: даже если бы не было этой влюблённости в кузена, она всё равно ответила бы отказом на предложение Долохова. Он слишком пугал её своими откровенными взглядами, под которыми краснела не только она, но и Наташа, и даже старая графиня. Да и его репутация тоже отталкивала Софи: меньше всего ей хотелось стать женой такого беспокойного человека, вокруг которого постоянно витала атмосфера скандала.
Сейчас он стоял в окружении самой блестящей московской молодежи, которая очевидно заискивала перед ним, и был одет в какой-то странный наряд, похожий на восточный. Старый граф с улыбкой подтолкнул Софи и спросил, помнит ли она бывшего ухажёра. Софи ничего не ответила, только пожала плечами и с досадой подумала про себя: «Век бы его не видеть». Она старательно отводила глаза в сторону от Долохова и окружавших его молодых людей, делала вид, что не замечает этой группы и старалась вслушиваться в музыку увертюры.
Тем временем Шиншин и старый граф разговаривали между собой о Долохове. Софи невольно слышала их разговор. Шиншин рассказывал графу, что Долохов на несколько лет исчез из Москвы, где был и что делал – никому толком не было известно. Ходили слухи, что он жил где-то в Персии, служил там у какого-то вельможи, убил какого-то родственника персидского шаха и даже имел свой гарем. Вернувшись в Москву пару месяцев назад, он везде ходил в персидской одежде, и благодаря своему экзотическому облику и слухам о нём стал кем-то вроде знаменитости в высшем обществе Москвы. Он снова свёл знакомство со старым приятелем Анатолем Курагиным и вместе они кружили головы великосветским московским барыням. А также были предметом зависти для всей светской молодежи.
Софи мысленно усмехнулась. Теперь она понимала для чего Долохову потребовался его странный костюм. Он желал выделиться из толпы и быть замеченным. Став артисткой, она быстро поняла значение внешнего облика для привлечения внимания. Она и сама своим исключительным пристрастием к белому цвету концертных туалетов заставляла говорить о себе, строить догадки – чем вызвано такое предпочтение одного-единственного цвета. Софи знала, что приём этот довольно дешёвый и не имеет никакого отношения к её искусству и мастерству, но она не гнушалась никакими способами привлечения внимания к своим выступлениям. Она давно решила, что будет использовать всё, что хоть как-то пойдет во благо её успеха.
И сейчас, невольно взглядывая на Долохова в персидском одеянии, она не могла не признать, что он выглядит весьма эффектно и цели своей добивается – его замечают и отличают от общей толпы.
Когда занавес поднялся и балет начался, в соседнюю ложу вошла Элен Безухова. Она заговорила со старым графом, который приветствовал её из своей ложи, и выразила желание познакомиться поближе с Наташей, на которую почему-то практически не обратила внимания на вечере у Карагиных. Наташа, очевидно, была польщена вниманием блестящей светской львицы. Софи тоже приветствовала великолепную графиню, и та напомнила ей, что послезавтра Софи должна выступить у Безуховой на большом вечере в её доме. Софи кивнула – она помнила приглашение.
Первое действие балета уже давно шло, когда в зале появился очень красивый молодой господин в мундире адъютанта. «Это Курагин Анатоль, брат графини Безуховой», вполголоса произнёс Шиншин, который знал всех и вся. Курагин подошёл к ложе сестры и о чём-то говорил с ней, время от времени поглядывая на ложу Ростовых. Софи несколько мгновений оглядывала Курагина, стараясь, чтобы её взгляды не были слишком заметными. Красота этого человека была несомненна, но Софи он не понравился. В нём было что-то настолько самодовольно-самолюбивое, что это даже производило впечатление некоторой глуповатости. «Павлин», насмешливо подумала про себя Софи. Курагин действительно чем-то напоминал эту очень красивую, но глупую и бездарно-безголосую птицу.
После разговора с сестрой Курагин пошёл в первый ряд партера и сел рядом с Долоховым, небрежно подтолкнув того локтем. Неудивительно, они же давние приятели, вспомнила Софи, одного поля ягода, разве что у Долохова взгляд намного умнее. И чего этот Долохов лезет ей в голову, с внезапным раздражением подумала она. Посмотрела на него пару раз – и хватит. Приняв это решение, она сосредоточилась на балете, тем более что танцующий Дюпор был действительно великолепен в своей технике.
В перерыве Наташа с разрешения отца и по просьбе Элен перешла в её ложу. «Чтобы познакомиться поближе», как выразилась Элен. Софи вскоре заметила, что в ложу сестры переместился и Анатоль Курагин, но не придала этому обстоятельству особого значения. Она наконец-то смогла сосредоточиться на самом представлении и искренне наслаждалась искусством Дюпора и окружающих его танцовщиц. Наконец, представление закончилось, и они отправились домой. Наташу проводил до кареты Ростовых и подсадил в неё всё тот же Курагин. Это была обычная любезность, которой часто одаривали красавицу Наташу многие светские кавалеры, так что никто на этот жест Курагина не обратил особого внимания. Софи тоже. По дороге Софи начала было расспрашивать Наташу об её впечатлениях по поводу балета и Дюпора, но Наташа отвечала рассеянно и как-то невпопад. Видимо, устала, подумала Софи, и тоже почувствовала себя уставшей.
В воскресенье все встали рано и отправились в церковь. Марья Дмитриевна повезла Ростовых в церковь своего прихода, а синьора Лаура, которая уже оправилась после дороги и чувствовала себя лучше, с горничной в качестве сопровождения поехала на мессу в католический храм на Немецкой улице. После возвращения Наташа занялась примеркой своего приданого – к ней ради этого приехали модистки от мадам Шальме. А Софи села в гостиной за фортепиано и стала репетировать один из ноктюрнов Филда. Внезапно вошла взволнованная Наташа, которая сказала Софи, что только что в дом Марьи Дмитриевны с визитом приезжала Элен Безухова. Она пригласила и Наташу с отцом на большой вечер в свой дом, где в самом начале должна была выступить Софи. Софи обрадовалась, что она сможет поехать в дом Безуховых с Наташей и старым графом – ей не хотелось лишний раз беспокоить синьору Лауру, которая очевидно неважно себя чувствовала, хотя и твердила, что всё у неё хорошо.
Но обстановка в доме Безуховых, в отличие от дома Карагиных, Софи не понравилась. Она видела, что старый граф тоже был не слишком доволен. Народу было много, но все приглашенные так или иначе отличались какой-то общей чертой: излишней развязностью и вольностью поведения. Главная надежда Софи повидать Пьера Безухова тоже не сбылась: Элен объяснила Ростовым, что её муж уехал куда-то в Тверь. Софи сыграла несколько пьес, получила свою долю аплодисментов и уже надеялась уехать вместе с Наташей и дядей: он перед выступлением Софи шепнул ей, что хочет увезти обеих девушек домой сразу после того, как Софи закончит концерт. Но этим планам помешала Наташа, которая вообще вела себя последние дни как-то неестественно напряжённо и странно. Она упросила отца остаться на танцы, которые Элен Безухова организовала в большом зале, и тот неохотно согласился. Пришлось, скрепя сердце, оставаться и Софи. Впрочем, вскоре танцы её увлекли: и её, и Наташу беспрерывно приглашали, и обе девушки ни одного танца не пропустили. Софи заметила, что два танца, вальс и экозес, Наташа танцевала с Анатолем Курагиным. Наконец, наступило время ужина, Наташа вновь попросила остаться, но на сей раз граф при полной поддержке Софи проявил твёрдость и увёз их обоих домой. В дороге Софи мрачно подумала, что больше никогда не примет приглашение ни на какой вечер в доме Безуховых, разве что там будет присутствовать Пьер. У Элен, видимо, был талант создавать какую-то фривольную атмосферу без него, и Софи это очень не понравилось.
А на следующий день вечером Софи отправилась давать частный концерт в богатый дом знаменитого мецената и покровителя искусства князя Юрия Владимировича Долгорукова. Сеньору Лауру она решила не беспокоить и ехать одна, тем более, что князь прислал за ней свою карету к дому Марьи Дмитриевны. Князь был вельможей ещё екатерининского времени, ему было уже за семьдесят, он вдовел и несколько лет назад похоронил единственного сына и наследника. В доме старого князя была гораздо более степенная обстановка, чем накануне, на вечере Элен. Присутствовали многие знакомые Софи, которые приветствовали её и с которыми она вежливо здоровалась. Были и Карагины – мать с дочерью. Подойдя к фортепиано, усаживаясь за него и оглядывая гостей, перед которыми она должна была выступать, Софи с удовольствием отмечала, что это была гораздо более респектабельная публика, чем вчера у Безуховой. Но тут одна неприятная неожиданность заставила её замереть на несколько секунд.
Среди гостей на вечере она заметила Долохова.
Он сидел немного сбоку от хозяина рядом с его племянником по покойной жене Макариным. О Макарине Софи только слышала, что тот надеется что-то получить из наследства богатого бездетного дядюшки, хотя у князя есть более близкие по родству наследники. И потому Макарин с нетерпением ожидает время, когда дядя скончается и, возможно, соизволит ему что-то оставить. Сам по себе Макарин был слабым и ничтожным человеком, но при этом заядлым картёжником, который уже почти проиграл оставшееся ему от умерших родителей небольшое состояние. Очевидно, он входил в сообщество игроков в Москве, которое возглавлял Долохов, подумала Софи. И хотя новая встреча с Долоховым была ей неприятна, но она успокаивала себя тем, что он не обратил на неё ни малейшего внимания в театре, не обратит и сейчас. Всё, что он чувствовал к ней, давным-давно в прошлом, была уверена она. И потому спокойно начала своё выступление.
Как обычно на частных концертах Софи сыграла для зрителей несколько небольших пьес. По опыту она знала, что затягивать выступление перед гостями таких вечеров не стоит – на них редко появлялись настоящие ценители музыки, которые готовы были слушать её часами. Поэтому всё её выступления на таких концертах продолжались не более тридцати-сорока минут. Софи уже знала, что это тот предел, который могут выдержать люди, к музыке безразличные. Под самый конец она сыграла одну из самых любимых сонат Моцарта номер шестнадцать* и «Пассакалию» Генделя.
Когда Софи закончила играть и получила свою долю аплодисментов и комплиментов, князь пригласил всех присутствующих в танцевальный зал. Там уже был подготовлен квартет музыкантов, который начал играть танцевальные мелодии. Софи не собиралась танцевать и уже хотела распрощаться с хозяином, но старый князь так мило и галантно уговаривал её остаться, что она вместе со всеми гостями прошла в зал, и тут на неё со всех сторон посыпались приглашения на танцы. Попытки отговориться «я не танцую» не подействовали, кавалеры подлетали один за другим, и в конце концов Софи сдалась. Она протанцевала три танца, почувствовала, что волосы её растрепались от быстрых движений, и захотела выйти в дамскую комнату, чтоб поправить причёску и платье.
И тут при выходе из танцевального зала внезапно дорогу ей преградил Долохов.
– Софи, могу я пригласить вас на танец в память о прошлом знакомстве? – спросил он. Его красивые голубые глаза так же бесцеремонно, как и в прошлом, озирали её лицо и фигуру тем самым откровенным взором, который шесть лет назад так пугал и раздражал Софи. Теперь испуга у неё не было, но раздражение было ещё сильнее. Только в отличие от прошлых времен, Софи чувствовала себя достаточно сильной и закалившейся в жизненных испытаниях последних лет, чтобы уже не смущаться и не краснеть перед этим мужчиной. Она внимательно глянула на него, впервые увидев близко его лицо за много лет.
Долохов мало изменился. По-прежнему красив, по-прежнему его светлые глаза беззастенчиво и дерзко оглядывают её. Этот взгляд снова словно увел девушку в прошлое. Тогда ей казалось, что Долохов этим взглядом раздевает её и овладевает её телом, даже не прикоснувшись к ней и пальцем. Помимо своего желания Софи несколько секунд оставалась беспомощной пленницей его дерзких глаз. Лишь мощным усилием воли она удержала румянец, который уже был готов вспыхнуть на её щеках. Как будто она под его взглядом снова превратилась из уверенной в себе женщины в застенчивую, краснеющую и опускающую перед ним глаза девочку…
Примечания к главе 4.
1. Екатерининский институт и Александровское училище – женские учебные заведения, существовавшие в XIX веке; в Екатерининский институт принимали девочек из семей малоимущих дворян, а в Александровском училище учили девочек из мещанских, купеческих, солдатских семей.
2. Сохранная казна – кредитное учреждение в Российской империи с 1772 до конца XIX века; принимала вклады и выдавала ссуды.
miroslava:
» Гендель Георг Фридрих «Пассакалия»
Приложение к Главе 5:* Гендель Георг Фридрих «Пассакалия»: