1 2
Bernard:
» Часть 2 Глава 7
Глава 7«Девять лет, девять дней, девять месяцев и девять детей»
10 июня 1829 года
Саут-Хилл-Парк, Беркшир, Англия
Аннабелла Пери, виконтесса Глентворт, тридцати восьми лет от роду, которую в Лондоне многие ошибочно принимали за вдову, не видела своего мужа девять лет и о том, что он жив, узнавала из его коротких писем. Огорчало ли ее это? Ничуть. Она обитала со всеми своими детьми то в Саут-Хилл-парке, то в съемном доме, в пригороде Лондона, Фулхэме, вела хозяйство, руководила слугами и гувернантками, совершала наезды в лондонский дом, поддерживала отношения с подругами и дворянством в Беркшире. С 1807 по 1820 годы она была беременна полных шесть лет и тринадцать лет нянчилась с малыми детьми, успевая при этом следить за домом, готовить и шить. Следующие девять блаженных лет в Саут-Хилл-Парке и Фулхэме, в сравнении с мытарствами в Ирландии и Шотландии, представлялись ей раем на земле и никакой супружеский долг, никакие клятвы у алтаря не могли побудить ее отказаться от комфорта и благополучия.
Библиотека Саут-Хилл-парка
Дети поочередно вступали в пору юности, она жила ради них и ради себя, читала и гуляла, расписывала посуду, слушала проповеди в церкви, помогала беднякам, посещала сельские праздники. Лорд Эдмунд выдал замуж и женил всех своих сыновей и дочерей, за исключением самой младшей, Каролайн Алисии, посему он посвящал много времени внукам и внучкам. Особой его любовью пользовался «дорогой мальчик», старший внук, наследник Глентворта, ответственный и серьезный Эдмунд. Он благоговел перед дедом, по всякому поводу с ним советовался, подражал старику в манерах, и даже записывал изречения графа в тетрадь. Лимерик, в свою очередь, баловал Эдмунда и частенько повторял, что во внуке, по милости Божьей, возродился его покойный сын, умерший ребенком первенец Эдмунд. Аннабелла не ревновала, так как Эдмунд, по ее мнению, был наивен, глуповат и слаб здоровьем, в отличие от резкого и горластого Уильяма, ее второго сына. Тот дерзил деду, был мастером безобразничать, но никогда не заходил слишком далеко, так как обожал бабку, графиню, а она с ним ладила, отговаривала от проказ и мирила мужа и внука при размолвках. Младшие сыновья, пятнадцатилетний Джон и девятилетний Генри во всем брали пример с Уильяма и выросли такими же сорванцами. Девочки, как и мальчики, были разными по характеру и темпераменту. Мэри Джорджиана – бойкая болтушка, некрасивая, но добрая. Аннабелла Эрина – высокая, стройная, миловидная гордячка. Эмили Каролайн – тихоня и книгочейка. Цецилия Аннабелла – неуклюжая, робкая, и тоже дурнушка, как Мэри Джорджиана. Какое-то время за Мэри Джорджианой ухаживал сын местного сквайра, но она его не поощряла, и молодой человек женился на другой девушке.
Дети, по одному, двое или трое, навещали отца и Эдвардсов в Ирландии с леди Феодосией, Эдмундом Секстоном Пери, Томасом Спринг Райсом и Баррингтонами. Они жили, иногда по несколько месяцев, в Лимерике и Олдкорте, но Аннабелла в Лимерик их не сопровождала, хотя ежегодно гостила в Брее у Эдвардсов, не пытаясь при этом связаться с Генри. Она полагала, что если семье суждено воссоединиться, первый шаг должен сделать супруг. Лорд Эдмунд, совершая визиты в Ирландию, останавливался в Лимерике не в Пери-хаусе, а в другом доме в Ньютауне и с сыном не общался. Но он, через знакомых, торговцев и прислугу выяснял, в каком состоянии его имущество и рассказывал затем снохе, что дом пребывает в «удручающем небрежении» и стал приютом «отъявленных мерзавцев». Образ жизни наследника граф считал заслуживающим порицания и «порочащим титул». В 1826 году, например, представитель Мэллоу, Уриксон Бечер, ушел в отставку, и были предприняты усилия по избранию Глентворта в парламент от этого города, чтобы потеснить политического соперника Лимерика, Чарльза Джефсона. Томас Спринг Райс, Обри Хант и Мэтью Баррингтон проделали серьезную работу, привлекли католическое духовенство, и были близки к победе, но Генри опоздал на встречу с избирателями, и Баррингтону пришлось выдвинуть его кандидатуру заочно. В итоге выборы виконт проиграл и петицию о пересчете голосов подал с задержкой, направив в суд не Баррингтона, а Генри Янга, человека ненадежного и туповатого. По этому поводу граф негодовал и возмущался. Как то за завтраком, при детях, жене и Аннабелле, он развернул газету и с сарказмом прочел семье статью следующего содержания:
«17 июня 1826 года, в четверг, выборы в Мэллоу начались с неожиданной суматохи, и зал заседаний был переполнен. Кандидатура Чарльза Дэнэма Орландо Джефсона, эсквайра, была выдвинута Джоном Крокером, эсквайром, и Ноблом Сьюардом, эсквайром. Кандидатура лорда Глентворта была выдвинута человеком по имени Бак и еще сорока фригольдерами, под неодобрительное шипение сторонников мистера Джефсона, которые преобладали числом. Мистер Джефсон изложил свои взгляды избирателям и объявил себя ревнителем либеральных принципов. Мистер Мэтью Баррингтон обратился к народу от имени лорда Глентворта, но его прервали и не дали выступить. Советник Фрэнкс счел необычным, что наемный агент лорда Глентворта осмелился обратиться к населению в качестве представителя лорда без его присутствия, при том, что виконт не землевладелец округи. Мистер Баррингтон попробовал ответить, но не смог из-за поднявшегося шума. Вскоре после этого началось выдвижение кандидатов, и лорд Глентворт получил большинство с перевесом в три голоса. Вечером того же дня мистер Томас Спринг Райс и его шурин, сэр Обри Хант, баронет, прибыли в Мэллоу, чтобы добиваться избрания лорда Глентворта, но сам лорд не изволил явиться. По результатам же состоявшегося опроса, за мистера Джефсона проголосовали двадцать пять человек, за лорда Глентворта восемнадцать. Вчера приспешники виконта Глентворта отказались от участия в конкурсе в отсутствии лорда, и мистер Джефсон был объявлен должным образом избранным».
Когда он закончил читать, гробовое молчание за столом было красноречивее тысячи слов, и Аннабелла в душе признала, что претензии лорда Эдмунда к сыну, как прошлые, там и нынешние, трудно счесть беспочвенными, не погрешив против истины. С тех пор виконтесса, до того высылавшая мужу значительную часть своих карманных денег и денег за роспись посуды, сократила эти суммы вдвое. Она могла бы всеми силами помогать человеку, который делил с ней ложе, кров и штукатурил стены, чтобы прокормиться, но отдавать каждый пенс лентяю и моту было глупо и тошно.
14 июня 1829 года, промчавшись по этажам с проверкой чистоты комнат и отдав распоряжения на кухне, леди Глентворт намеревалась уединиться в личном будуаре для чаепития и подготовки красок, но была перехвачена горничной в холле и изменила свои планы. Свекор хотел видеть ее в кабинете и Аннабелла, оплакивая чай с печеньем, пошла к лорду Пери. Тот полулежал в своем «любезном для спины» кресле, копошился в бумагах и что-то бурчал себе под нос.
- Милорд, - виконтесса, не церемонясь, села напротив свекра. - Вы меня звали?
- Звал, дорогая, - граф извлек из-под стопки документов картонную папку, открыл ее и пробежал глазами первый лист. - Совершеннолетие нашего драгоценного Эдмунда в грядущем марте, и это безмерно меня радует. Я буду вносить правки в завещание в его пользу, а это повлечет за собой необходимость пересмотра моего с Генри соглашения, также в интересах Эдмунда.
- Генри не потерпит ущемления своих прав, - Аннабелла сложила руки на коленях.
- Пожалуй, что так, - неодобрительно засопел лорд. - Однако, представь себе на минуту, дорогая, что сей ночью я умер и графом Лимериком стал твой супруг. Долго ли после этого Саут-Хилл-парк будет твоим домом, а мое состояние неприкосновенным для расхитителей и расточителей? Что прикажет тебе муж? Какое наследство и приданое обретут твои сыновья и дочери, если в него запустят свои лапы приятели и собутыльники Генри? Говорят, в августе того года, на закладке часовни в Браффе, Генри был смертельно пьян. Не окажешься ли ты снова на положении прислуги, и скольких еще детей тебе придется родить? Ведь ты молода, тебе нет и сорока. Моя Мэри родила Каролайн Алисию в сорок один.
- Не надо меня запугивать, милорд, - насупилась леди Пери. - Стращать родами мать восьмерых детей — бесплодное занятие. К нищете я тоже привычна. А дети взрослые, как-то устроят свою судьбу, со мной в юности никто не миндальничал. Лучше выкладывайте все, как есть. Что вы желаете, чтобы я сделала? Вы же вызвали меня с какой-то целью?
- А ты все та же ирландская заноза, что и двадцать лет назад, - усмехнулся граф. - Но это твое преимущество, а не недостаток, моя дорогая. Ты колючая, но не коварная. Что касается Генри, для тебя не тайна, что мне невозможно лично вести с ним переговоры, это завершится скандалом. Томас Спринг Райс его боится, Эдмунда Секстона Генри не послушает, так как старший брат всегда ставит себя выше младшего, Баррингтоны мне не друзья, Обри Хант — мямля. Да и кто позаботится о наследстве сына лучше, чем мать, и кому сподручнее улаживать денежные дела между отцом и сыном, чем жене и матери?
Письмо лорда Эдмунда Пери, графа Лимерика зятю, мистеру Томасу Спринг Райсу
- Если я поплыву в Ирландию и встречусь с Генри, он может потребовать от меня остаться с ним и вызвать к себе детей, - выложила последний козырь Аннабелла.
- Не потребует и не вызовет, - Лимерик покачал головой. - Он, знаешь ли, уже не тот, что был, да и нет у него средств на жену и стольких взрослых детей. Выпивка губительна для ума, а ловкие дружки опустошают карманы, как крысы амбары.
- Хорошо, - виконтесса обреченно вздохнула. - Но я не уверена, что Генри поддастся на мои уговоры.
- В этом уж ты будь усерднее, ради своего же блага, - посоветовал лорд Пери. - О том, как защитить Эдмунда и состояние семьи я тебе подскажу и напишу. И вот еще, о чем стоит потолковать. Мне тут донесла одна старая мегера, что Лорд Спенсер к тебе неравнодушен. Дескать, она понаблюдала за ним со стороны, и не ошибается. Я ту даму не жалую, но в светских каверзах она искушена и мужчину, у которой к женщине чувства, сразу примечает. Те тарелки, что ты для Элторпа расписывала, зачем они ему?
- Что? - Аннабелла была так обескуражена, что даже приоткрыла рот от удивления. - Я расписывала ему тарелки, потому что виконту понравилась моя работа, подаренная миссис Калверт! И он обещал сделать пожертвование церкви.
- Лорд Спенсер вдов больше десяти лет и повторно не женился, - граф откинулся на спинку кресла. – В минувшие годы он месяцами гостил у Спенсеров-Стэнхоупов, а также у Томаса Кока в Хокэм-Холле, который с ними породнился. Как рассказала дочь Кока, Элизабет Спенсер-Стэнхоуп, прошлой весной Элторп услышал у них за обедом, что ты привезла дочь на сезон в Лондон, и тем же днем уехал в город, хотя до этого думал пробыть у них месяц. Его даже дразнили за это, но он все отрицал. Редко к какой женщине виконт подходит первым, заводит с ней беседу, и говорит по полчаса наедине. А к тебе подходит и говорит. Как сказала моя осведомительница, на ассамблеях лорд Спенсер следит за тобой взглядом.
- Какая чушь, - виконтесса прищурилась. – Неужели вы подозреваете меня в связи с лордом Элторпом?
- Нет, у тебя не было с ним связи, - Лимерик погладил подбородок. – Но будь осторожна, сплетни способны погубить репутацию. Общество, не без моего вмешательства, забыло о вашем с Генри побеге, тебя приглашают в уважаемые семейства и дома. Это важно для твоих сыновей и дочерей.
- Я всегда осторожна, - Аннабелла была раздражена и смущена одновременно. – Мой чай остыл. Я пойду, выпью холодного чаю, и разрисую дюжину тарелок для пары любовников.
- Иди, моя дорогая, - на губах графа блуждала ироничная улыбка. – И поразмышляй о том, как убедить Генри не препятствовать правкам в договоре. Завтра мы обыграем это, как в суде, подберем доводы и возражения.
Виконтесса не ответила, она покинула кабинет и отправилась к себе.
* * *
19 июня 1829 года
Пери-хаус, Ньютаун Пери, Лимерик, Ирландия
День обещал быть жарким, небо очистилось от облаков, и жара разливалась в воздухе с самого утра. С набережной реки Шеннон доносился какой-то грохот. Там, видимо, шла разгрузка строительных материалов. По улицам сновали рабочие и торговцы, лоточники и лавочники зычно расхваливали свой товар.
Аннабелла вышла из экипажа за два дома до Пери-хауса, так как проезд к нему загородила повозка молочника, и зашагала к дверям пешком, сжимая в ладони заранее приготовленный ключ. Она опасалась, что Генри сменил замок, уехал из города, слуг нет, и ей придется разыскивать его по друзьям и знакомым, а то и в злачных местах. Но замок был тем же, леди Пери отперла его и переступила порог. В доме, судя по всему, не жили, в нем было тихо, пыльно и прохладно. Виконтесса прошествовала в кухню, никого там не обнаружила, но нашла запасы продуктов, в том числе свежее мясо, что указывало на то, что первое впечатление было ложным, и кто-то в Пери-хаусе обитал. После этого она поднялась по лестнице, распахнула дверь своей спальни и обомлела. На кровати было разбросано чужое женское белье, серебряная щетка для волос, дорогие черепаховые гребни, о которых виконтесса могла лишь мечтать, пудреницы и ленты. Кто-то перекинул через спинку стула шелковое платье с кружевом, в углу стояли коробки из-под шляпок, одежды и обуви, и все эти вещи принадлежали не ей и не ее дочерям.
Леди Пери почувствовала, что ее бьет мелкая дрожь, горло сдавило, а сердце молотом стучит в груди. Она резко метнулась по коридору и без предупреждения ворвалась в покои мужа. Лорд Глентворт лежал на их семейном ложе, под покрывалом, лицом вниз, а рядом с ним, поверх покрывала, расположилась спящая златокудрая незнакомка, лет двадцати, с пышными формами. На полу, у кровати, валялись пустые бутылки, миски с протухшей едой, полотенца и чулки. Подоконник был уставлен откупоренными, наполовину полными бутылками, и бумажными пакетами, над которыми кружили мухи.
- Ах ты, прелюбодей! - виконтесса схватила с подоконника две бутылки и метнула их в кровать, целясь как в супруга, так и женщину. - Открывай глаза, бесстыдник! И ты, блудница, тоже просыпайся!
Бутылка угодила виконту в спину, а незнакомке в бедро. Та вскрикнула и начала что-то бессвязно мычать. Генри чертыхнулся, оторвал от подушки голову и с изумлением поглядел на жену. - Белла?
- Скотина! - леди Пери широким движением руки смахнула с подоконника все, что на нем было, и швырнула в стену стул с женской одеждой. - Гнусный потаскун! «Будь хорошей женой, Белла!» «Твои клятвы, Белла!» Я ему деньги посылала, каждый шиллинг, во всем себе отказывала. Посуду расписывала и выручкой с ним делилась. Рожала и растила его детей. Да что там, я всю жизнь свою посвятила этому изменщику. Пропойца! Похотливый сатир! Будь ты проклят, и твоя шлюха вместе с тобой!
Генри, чье брюхо от пива походило на живот беременной в канун родов, барахтался в перине и покрывале, дико вращая глазами. Его любовница сползла с кровати и спряталась за ее изголовьем от града бутылок и гнева преданной мужем женщины, рыжие волосы которой намекали на бурный темперамент.
- Мой дом превращен в свинарник и вот две жирные свиньи! – неистовствовала Аннабелла – В моей комнате поселилась блудница! Они обирают меня и моих детей и смеются надо мной, дурой! Чтоб ты околел!
Виконтесса, тяжело дыша, осмотрелась, разглядела на полу женское платье с вышивкой, наступила на него ногой, резко дернула за рукав и вмиг оторвала его. Девушка за изголовьем кровати разрыдалась.
- Ты что творишь? – заорал Глентворт. – Прекрати!
- Прекратить? Да никогда! – леди Пери толкнула дверь между господскими спальнями, забежала в свою комнату и оттуда тотчас раздались звуки погрома, треск рвущейся ткани, звон стекла, удары о стену.
- Она меня без всего оставит, Генри! – завизжала блондинка.- Сделай что-нибудь!
- Не приближайся к ней! – рявкнул виконт, натягивая панталоны. – У нее сила быка и пальцы цепкие, как клещи, она тебе волосы выдерет и голову проломит! Ты не представляешь, на что она способна в ярости.
- Боже мой, - застонала любовница. – Вызови констебля.
- Умолкни, Мэгги, - приказал лорд Пери и прокричал. – Белла, я не шучу! Пойди в кухню и жди меня там.
Ответом ему был рев, весьма схожий с ревом раненой львицы, погром продолжился и бушевал еще минут пять. Затем виконтесса прогрохотала каблуками по лестнице, а золотоволосая Мэгги юркнула в соседнюю спальню, спасать свое имущество. Генри же стиснул зубы от адской головной боли, пошарил по полу, выудил из лужи вина и битого стекла уцелевшую бутылку, сделал из нее три глотка и надел рубашку. Когда он спустился в кухню, жена, как ни в чем не бывало, сидела на табурете, и только раскрасневшееся лицо свидетельствовало о том, какая буря разразилась в Пери-хаусе и ее душе.
- Почему ты тут? – он не поздоровался, не пытался замять скандал или объясниться.
- По этой причине, - Аннабелла взирала на картонную папку, лежащую на столе. – Твой отец перепишет завещание в пользу Эдмунда к его совершеннолетию и требует от тебя дать согласие на изменение договора о содержании. Не согласишься, будет суд, я встану на сторону графа и сына, твое содержание отменят, а неотчуждаемое наследство сократят. В суде все узнают о твоем прелюбодеянии, и я запрошу развод.
- Эта женщина наверху ничего для меня не значит, - Глентворт прикоснулся к папке, но передумал читать отцовскую писанину, и пригладил ладонью взъерошенные, седеющие пряди.
- Как бы то ни было, я отомщу тебе, - она смотрела исподлобья, и он вспомнил их первую, полную враждебности встречу у Гейджей в Фирл-Плейс. – Месть свершится и тебя о ней известят.
- Английский ублюдок, - ухмыльнулся Генри. – Ты забыла «английский ублюдок».
- Английский ублюдок, - повторила она за ним.
- Проваливай, Белла, - виконт поправил ворот рубашки. – Но папку оставь. Твоя ревность и злость нелепы. Я живу в Ирландии, а ты в Англии уже много лет. Мы муж и жена на бумаге, не более того. Я мужчина и не обхожусь без женщины. Так было, есть и будет.
- Любил ли ты меня когда-нибудь? – в ее глазах что-то потухло. – Можешь ли ты любить кого то, кроме себя? Он, видите ли, мужчина и живет в Ирландии. В нашей семье я была мужчиной, а ты использовал меня в борьбе с отцом. И какой Ирландии от тебя прок? Все, что в Ирландии от тебя останется, это дерьмо в выгребной яме.
Она решительно встала и сдвинула брови. – Будешь мне вредить, я тебя подкараулю и пристрелю, даже если меня за это повесят.
Виконтесса Глентворт кивнула на папку и пошла вдоль стены, к коридору. Муж посторонился, и через десять секунд в холле хлопнула дверь.
* * *
27 июня 1829 года
Джермин-стрит, дом 89, Лондон, Англия
Мистер Николсон Калверт, в отличие от своей жены Френсис, порхающей по жизни как бабочка, всегда осознавал, что место в парламенте, дружбу с сильными мира сего, положение в обществе обеспечивают людям не манеры, не воспитание, не приятная наружность или обаяние, а деньги. И когда они иссякают, все вышеперечисленное утрачивается, исчезает и рушится без остатка. Френсис была дочерью хоть и ирландского, но аристократа, а Николсон из семьи богатых пивоваров и сельских сквайров. Эта разница в происхождении вполне отражала роли мистера Калверта и миссис Калверт в их долгом, счастливом браке. Николсон любил жену всем сердцем, но его любовь была любовью хладнокровного, зрелого, умного мужчины, годами закрывавшего глаза на слабости супруги.
Их старший сын Феликс, которому надлежало пойти по стопам отца и умножать семейное достояние, сделался военным. Он дослужился до лейтенант-полковника в семьдесят втором полку, но какая польза была от его военной карьеры? Почти что никакой. Дочь же Изабелла вышла замуж за баронета, который отличался от титулованных аристократов лишь чуть меньшими запросами и аппетитами, но был столь же непрактичен, как аристократ. Остальные дети мистера и миссис Калверт преуспели не больше старших сына и дочери и для дела, заработка также не годились. В результате мистер Николсон Калверт десятилетиями разрывался между политикой, семейным делом и светской жизнью, а это не могло закончиться ничем хорошим. Доходы падали, траты членов семьи росли. Им пришлось съехать из дома на Албермал-стрит на Аппер-Уиллпол-стрит и Графтон-стрит, заложить Хансдон-хаус, одалживать деньги и к 1828 году столкнуться с насущной необходимостью жесткой экономии и отказа от лондонского дома на Графтон-стрит. Жизнь в столице была неимоверно дорога, на континенте можно было устроиться дешевле. Таким образом, 14 января 1829 года миссис Калверт с сыном Уильямом, дочерями Фанни, Гарриет и Мэри убыла во Францию, а мистер Николсон Калверт переселился в крошечную комнату, сдаваемую над лавкой Флориса, по адресу Джермин-стрит, дом восемьдесят девять, чтобы продолжить работу в парламенте.
К тому моменту Ноксы уже пять лет, как переехали жить на континент. По смерти в 1818 году старого виконта, лордом Нортлендом стал Томас Нокс, муж свояченицы Николсона, Дианы Нокс. Его наследник, Томас младший, был членом парламента от Данганнона и остался в Англии. Лорд же Нокс с женой обосновался во Франции, вместе с ними туда перебрался их второй сын, ушедший с флота капитан Эдмунд Нокс, сноха Джейн Нокс и их дети. Дом Ноксов на Аппер-Гросвернон-стрит тридцать один, больше им не принадлежал. Сын Эдмунда и Джейн был отличным мальчуганом, но их старшая дочь Софи, родившаяся в 1822 году, страдала от водянки головы и умственной неполноценности. Две младшие дочери Эдмунда и Джейн, Элизабет и Сьюзен, родились на континенте.
Меблированные комнаты у Флориса на Джермин-стрит были востребованы у представителей высшего общества и лондонской знати, попавших в полосу финансовых неурядиц. Слово «меблированные» льстило этим коморкам, поскольку из мебели в них были лишь кровати и прикроватные столики. Мистеру Калверту, однако, этого хватало, он на Джермин-стрит только ночевал и не засиживался.
Лавка Флориса на Джермин-стрит, 19 века
С некоторых порт, после отъезда жены, Николсон пристрастился к курению. Оно его отвлекало и успокаивало. Вечером 27 июня 1829 года, перед тем как лечь спать, он спустился на улицу к лавке Флориса, чтобы покурить и, если почувствует голод, перекусить в заведении напротив. У дверей лавки уже стоял какой-то курильщик и мистер Калверт, приглядевшись, сразу его узнал.
- Милорд! Элторп! – Николсон окликнул виконта.
- Добрый вечер, - обернувшись на зов, Честный Джек приветливо заулыбался. - Здравствуйте, мистер Калверт. Рад встрече.
- Взаимно, - мистер Калверт остановился рядом с ним и закурил.
Какое-то время они молчали, затем лорд Спенсер продолжил беседу. – Я слышал, ваша семья во Франции, а вы квартируете здесь. Мой друг – ваш сосед.
- Скорее ночую, чем квартирую, - кивнул Николсон. – Никак не вырвусь к семье.
- Тревожное время, король болеет, - Джон дважды затянулся. – У нас в оппозиции тоже бардак. В народе волнения. Люди ожесточаются. Даже знакомые порой заявляют немыслимое и ведут себя странно.
- Это точно, - согласился мистер Калверт. – Меня нынче одна знакомая крепко обругала без всякого повода.
- Правда? – спросил Честный Джек. – И кто же?
- Сноха графа Лимерика, леди Глентворт, - Николсон выпустил облачко дыма. – Она всегда была сдержанная, дружелюбная, а тут ее словно подменили.
- Леди Глентворт? – Элторп оживился. – А что стряслось?
- Понятия не имею, - пожал плечами Николсон. – Я наткнулся на нее у Мэнсфилд-стрит. Она, наверное, шла к себе, в дом Лимериков. Вид у нее был какой-то потерянный и бледность в лице. Я поклонился и полюбопытствовал, все ли в порядке, не нужна ли ей помощь. Так она меня отчитала, как мальчика, и высказалась в том духе, что мы, англичане, до смерти ей опостылели, и что нечего сплетни вынюхивать и по городу разносить. Я и ответить не успел, как она заплакала и убежала. Это меня, ей Богу, задело, я думал за ней побежать, но замешкался. Жена говорила, что леди Глентворт в жизни всякого натерпелась и никогда не плачет, но времена, как вы заметили, трудные.
- Трудные, - повторил лорд Спенсер. – Это сегодня было?
- Сегодня днем, - мистер Калверт сдержал зевок и потушил сигарету. – Не желаете поужинать, милорд? Я что-то проголодался.
- Нет, благодарю, - Элторп о чем-то напряженно думал. – В другой раз.
- Как угодно, - Николсон попрощался с виконтом и через минуту отправился к поздней трапезе. Честный Джек же дождался, пока он уйдет, постоял в нерешительности, и зашагал по улице в сторону Мэнсфилд-стрит.
* * *
27 июня 1829 года
Дом Лимериков, Мэнсфилд-стрит 20, Лондон, Англия
Аннабелла Пери никогда не напивалась допьяна и осуждала мужа за эту пагубную привычку, но спустя девять дней после того, что она пережила в Лимерике, виконтесса Глентворт выпила столько вина, что у нее кружилась голова, а язык заплетался. Ей нужно было успокоиться, прийти в себя, все обдумать и вернуться из Лондона в Саут-Хилл-парк. Но успокоиться и прийти в себя не получалось, что то в ней надломилось.
Раньше на осень и зиму лондонский дом запирали, семья зимовала в Саут-Хилл-парке, весну же и лето граф проводил в городе. В 1815 году он получил титул барона Фоксфорда из Стэкпол-Корта в Англии и постоянное место в Палате лордов. С 1822 года дом на Мэнсфилд-стрит с его крутыми лестницами и лондонским смрадом был у лорда Эдмунда не в чести. Посему, чтобы не ездить постоянно из Саут-Хилл-парк в столицу и обратно, поверенный графа снял вместительный коттедж, в пригороде Лондона, в Фулхэме, Мидлсексе. Лондонский же дом служил местом для ночлега в городе по потребности и складом старых вещей, которые было жалко выкинуть, но лень куда-то перевозить. Постоянных слуг в нем не держали.
27 июня 1829 года Аннабелла отчаялась восстановить душевное равновесие и утром следующего дня решила возвратиться в Саут-Хилл-Парк. Укрывшись в доме на Мэнсфилд-стрит, она за пять часов в одиночку прикончила бутылку вина и бродила по дому, как сомнамбула. Стук дверного молотка, раздавшийся с первого этажа, когда уже начало смеркаться, нагнал на нее страху. Она вооружилась кочергой, взяла свечу, и пошла, открыть дверь незваному гостю. Засов был отодвинут, дверь отперта и на пороге возник человек, которого она никак не ожидала лицезреть.
- Добрый вечер, леди Пери, - виконт Элторп отвесил ей поклон.
- Добрый вечер, милорд, - виконтесса не была уверена, спит она или бодрствует. – Это вы?
- Я, - он сообразил, что она пьяна и подумал, что ему стоит удалиться.
- Что-то не так с тарелками? – она опиралась рукой на дверной косяк. – Или вы к графу?
- Нет, не к графу, - Джон выдержал паузу. – И с тарелками все отлично, они украшают мой посудный шкаф.
- Вот как, - протянула Аннабелла. – Тогда заходите и снимайте цилиндр. Но предупреждаю, что я в доме одна и мне слегка грустно, что и побудило меня...
- Пригласить старого знакомого, лорда Спенсера, на чашку чая, - подсказал он, едва она запнулась.
- Именно так, - леди Пери попятилась и впустила его в дом.
- На засов? – виконт притворил дверь.
- На засов, - она покачивалась, ощущая неуверенность в ногах. – А цилиндр вон на тот столик.
- Спасибо, - Честный Джек снял цилиндр. – Гостиная, кажется, прямо?
- Да, где же ей еще быть, - виконтесса вдруг икнула. – Простите, милорд.
Они вошли в гостиную, Аннабелла практически плюхнулась на канапе и указала ему на кресло. Он посмотрел в ее хмельные голубые глаза и испытал неловкость.
- Лорд Спенсер, - леди Пери поправила прическу. – Извините меня за мое состояние. Обстоятельства таковы, что я не в ладах с собой, борюсь с этим неделикатным способом и вам бы не стоило видеть это мое состояние, но лорд Эдмунд наговорил такого, что надо все выяснить.
Джон ничего не понял и осторожно произнес. – Ваше состояние? У вас какая-то беда, миледи?
- Да, - она вздохнула. – Пожалуй, что беда. Могу я быть откровенная, милорд?
- Конечно, - Элторп подался вперед. – Вас кто-то обидел?
- Мой муж, - виконтесса приподняла подбородок. – Он мне изменил, милорд. Я застала его с молодой красоткой, и у нее вещи, одежда, купленные им, которых у меня отродясь не было. Один раз супруг подарил мне золотые серьги, но это произошло вечность назад. В браке с ним у меня были лишь дети, тяготы и многочисленные обязанности. Это обидно, а еще обиднее то, что моя молодость утекла, и ее не вернешь. Зачем я когда то покинула Ирландию и нанялась к этим Гейджам, таскать на себе их больную девочку?
По щекам леди Глентворт струились слезы, и виконт внезапно осознал, какой горькой может быть женская доля.
- Простите, - она достала платок и стала вытирать им лицо.
- Это вы меня простите, миледи, - он был до крайности смущен. – Если бы я мог чем-то вам помочь.
- Чем тут поможешь? – леди Пери теребила платок. – Что случилось, то случилось. Из яичницы яйца не сделаешь.
- Это так, - подтвердил Джон. – Вы упомянули лорда Эдмунда. Он вас тоже обидел?
- Нет, - виконтесса махнула рукой. – Это касается вас, а не меня. Он услышал где-то вселенскую глупость и поделился ей со мной.
- И что это за глупость? – улыбнулся Элторп.
- О том, что вы, якобы, ко мне неравнодушны, - Аннабелла глядела в сторону, полагая, что он начнет возражать, но возражений не последовало, и тогда она встретилась с ним взором. Лицо лорда Спенсера застыло, он красноречиво молчал.
- Милорд, - в глазах леди Пери вспыхнул какой-то дьявольский огонь. – Если вы действительно ко мне неравнодушны, в доме никого нет. Мы можем пойти в мою спальню. Вы не познаете моей любви, но страсть познаете сполна.
- Это месть вашему мужу, миледи? – Честный Джек засомневался.
- Я обещала отомстить, и я отомщу, - ее правая ладонь сжалась в кулак. – Так что?
- Я был бы дураком, если бы отказался от такого, - от предвкушения у Элторпа закружилась голова, как будто это не она, а он выпил бутылку вина.
- Прекрасно, - она поднялась с канапе. – Сделаем это, а то я, чего доброго, усну под вами.
На рассвете виконт лежал в ее постели без сил, прислушивался к шуму на улице и сонному дыханию Аннабеллы, перебирал пальцами рыжие пряди на подушке и размышлял о том, каким нужно быть болваном, чтобы променять на кого-то эту пылкую, любвеобильную женщину. Она не была красива лицом, но имела безупречную фигуру, выразительные глаза, страстную натуру и особую чувствительность к ласкам, которые заставляют мужчин жаждать таких женщин снова и снова.
К вечеру 28 июня, в воскресенье, после шести соитий и убогого завтрака, они расстались. Виконтесса Глентворт направилась в Саут-Хилл-парк, попросила его сохранить в тайне их связь и не искать встреч в будущем. Лорд Элторп, не без протестов, подчинился, и леди Пери запечатлела на губах Честного Джека горячий поцелуй. Месть свершилась.
* * *
1 апреля 1830 года
Апартаменты Стронгов на Сент-Джеймс-плейс, Лондон, Англия
Девятая беременность у сорокалетнего рубежа давалась Аннабелле так же, как и в тридцать лет. Ничего необычного, умеренная тошнота и отеки. Ребенок Элторпа изредка лягался в утробе, не был крупным, как Уильям, или подвижным, как Цецилия. До родов оставались считанные дни, и тревожилась о них исключительно золовка Каролайн Алисия, старая дева, для которой все это было в диковинку. Аннабелла отвергла предложение лорда Эдмунда рожать не в Фулхэме, а в Лондоне, на Мэнсфилд-стрит, под присмотром Мартина Таппера. Когда Лимерик, по привычке, стал нудить и давить, леди Глентворт рассердилась и напомнила графу, что доктор Таппер уже «присмотрел» за Эстер Спенсер и где она теперь? Договорились, что все произойдет в Фулхэме, чтобы, если грянут осложнения, привезти туда Таппера.
Король Георг, которого Аннабелла, к раздражению лорда Эдмунда, до сих пор называла регентом, был совсем плох. Его вес достиг двести девяносто фунтов, он ослеп на один глаз, задыхался и не мог опорожнять ни мочевой пузырь, ни кишечник без помощи врачей. Его кончину ждали со дня на день. Предвкушая смену власти, 25 марта 1830 года из Франции вернулись Калверты. Миссис Калверт не простила бы себе отсутствие в Лондоне в такое время. 29 марта Стронги и Калверты пригласили графа Лимерика с его домочадцами на обед, но у Френсис Калверт пошла носом кровь и открылся кашель, посему обед перенесли на первое апреля. Виконтессе Глентворт было тяжко сидеть за столом и болтать, но ей жутко хотелось выведать все о Джейн и Эдмунде Ноксах, и извиниться перед мистером Калвертом за то, что она ему нагрубила прошлым летом в Лондоне. Учитывая положение Аннабеллы, Николсон Калверт был просто обязан простить ее. В четверг, первого числа, после разлуки в полтора года, Пери, Калверты и Стронги сытно отобедали, а затем перешли в гостиную, уложили леди Глентворт на кэмелбэк с подушками, и продолжили застольную беседу.
- В тысячу восемьсот двадцать третьем, - миссис Калверт хвасталась перед Лимериком успехами сына. – Уильям получил место в посольстве, в Мюнхене, у сэра Брука Тейлора. Вот пример подлинного джентльмена, никаких «ты мне, я тебе» и намеков, все порядочно, по заслугам и с присущей ему вежливостью.
- Да, неоспоримо, - графу Лимерику, разместившемуся в кресле, в его семьдесят два года, хотелось расстегнуть фрак и ослабить галстук, но он не позволял себе такого даже в компании друзей. – А где в Париже живут Ноксы?
- Не скопом. Эдмунд и Дженни с детьми живут на рю дю Хелдер, у Гентского бульвара, а Томас с Дианой на рю Тейтбаут, но Томас скоро переселяется в Версаль, на авеню де Сен-Клу, перед дворцом, - ответила Френсис. – Там чистейший воздух, и такая благодать. Бедная леди Аннабелла, у нее измученный вид.
- Она у нас героиня, не хуже Жанны д’Арк. В том году, к совершеннолетию нашего драгоценного Эдмунда, - лорд Пери покосился на кудрявого красавца-внука, шепчущегося в углу с ровесницей, Гарриет Калверт. – Я менял завещание, и без правок в моем договоре с Генри, было не обойтись. Ни зять Томас Спринг Райс, ни Обри Хант не взялись за убеждение Глентворта, а сноха не спасовала, явилась в Лимерик и как то его уломала. Он все подписал, переслал через поверенных, а у нее, к всеобщему счастью, будет девятый ребенок.
- Такова наша участь, - миссис Калверт с сожалением взглянула на свою незамужнюю, тридцатилетнюю дочь Фанни. – Мужчины улаживают разногласия, а женщины за это расплачиваются «к всеобщему счастью». Но вы же, Эдмунд, не всерьез думали поручить это Обри Ханту? Этот розовощекий младенец-переросток никого ни в чем не способен убедить.
- Да, не всерьез. За Каролайн Алисией, к вашему сведению, ухаживает мистер Джордж Рассел, - сообщил Лимерик. – Сын Генри Рассела. У юноши превосходное образование, он подает надежды, но состояние семьи скромное. Впрочем, я никого из собственных детей ни к чему не принуждаю и ни от чего не отговариваю. Пусть устраивают свою судьбу, как пожелают, мое благословение им обеспечено, как и счет в банке.
Аннабелла, услышав эти слова свекра, чуть не поперхнулась водой, которую она пила из бокала. Истории с Генри, сбежавшим в армию и убитым под Сент-Себастьяном Уильямом, и погибшей от голода Мэри были известны присутствующим в подробностях, и надо было обладать недюжиннойым хладнокровием, чтобы сказать такое. Графиня Лимерик справа от снохи вздрогнула на стуле.
- Как вы с Глентвортом назовете младенца? – поинтересовалась Изабелла Стронг у виконтессы.
- Мой муж не дал указаний на сей счет, - Аннабелла поставила бокал на инкрустированный слоновой костью столик. – Лорд Эдмунд пожелал именовать мальчика Стэкпулом, в честь своего деда, а девочку Августой, в память об императоре Августе.
- Чудесные имена, - потупилась миссис Калверт. Стэкпул Пери был и ее дедом, но наречь этим именем ребенка она бы не решилась.
- Третьего марта во владениях мужа в Браффе устроили праздник к совершеннолетию Эдмунда. Столы, пиво, иллюминация, - графиня Лимерик кивнула Френсис. – Но что мы все о наших делах? Поведайте нам о Париже, Ноксах, их детях и здоровье дорогой Дианы.
- Об этом жена может говорить часами, - рассмеялся Николсон Калверт. – А что не расскажет она, расскажет Фанни.
- Начните с новостей о Джейн, - Аннабелла, извинения которой были благосклонно приняты мистером Калвертом четверть часа назад, повернулась к нему с улыбкой. – Она пишет так редко!
* * *
10 апреля 1830 года
Пери-Хаус, Ньютаун, Лимерик, Ирландия
- Поздравляю, Генри, - Обри Хант, кузен лорда Глентворта, женатый на сестре Томаса Спринг Райса, водил пальцем по строкам вчерашнего номера газеты «Limerick Evening Post and Clare Sentinel» и близоруко щурился. – Ты стал отцом в девятый раз.
- В девятый законный раз, - хохотнул Мэтью Баррингтон. – Истинное число его детей знает один Господь.
- Но Господь молчит, - пробормотал лорд Пери. – А ты нет, Мэтью. Прочти целиком, Обри.
- В Эрмитаже, Фулхэме, Англии, у супруги лорда, виконта Глентворта родилась дочь, - провозгласил сын Вира Ханта, который с минувшего года ходатайствовал перед королем о смене фамилии Хант на де Вир. Фамилию де Вир графы Оксфордские носили в правление Вильгельма Завоевателя, и тем самым Обри стремился подчеркнуть древность собственного рода.
- Леди Глентворт пробыла в Лимерике тем летом всего один день, но Генри не сплоховал, - Баррингтон колол орехи рукояткой ножа, портя и без того обшарпанный стол в библиотеке Пери-Хауса. Троица коротала время до вечернего загула.
- Учитесь, дети мои, - Глентворт выдернул газету из рук Обри и пробежал глазами объявление. Хант не возмущался, спорить с верзилой, который выше тебя на две головы, было рискованным занятием. Он потянулся к комоду, взял газету трехдневной давности и углубился в чтение. Мэтью продолжал колоть орехи. Он то и дело что-то жевал, или искал что пожевать, или рылся в пыльных томах по юриспруденции, готовясь к судебным заседаниям.
Генри бросил газету в камин и прижал пульсирующую жилку на виске мизинцем. Белла грозилась отомстить, и отомстила. Он не представлял, кто отец ребенка, но по сроку родов выходило, что она наставила ему рога вскоре после визита в Лимерик. Странно, но Генри не злился на жену, так как правило «око за око» было его любимым библейским правилом, да и рассчитывать на то, что буйная рыжая ирландка даст вытирать о себя ноги, было бы наивно. В сущности, он даже гордился ей, как она с ним поквиталась. «Мое воспитание», признал в душе Глентворт, и смирился. Да и что в подобном случае сделаешь? Учинить скандал с разоблачениями? Найти жену и поколотить? Белла потом может запросто перерезать ему горло во сне.
Виконт ежедневно глядел в зеркало и сетовал на свою обрюзгшую фигуру, дряблую кожу, нездоровый цвет лица, налитые кровью белки глаз. В какую чудовищную развалину он превратился, сколько времени убил и денег потерял, пьянствуя с разными забулдыгами и сомнительными друзьями, для которых подлинный ирландец – разухабистый неудачник, пьянчуга, охочий до баб лоботряс? Отношение к нему детей стало другим, восхищение высоким, статным, образованным отцом уступило место жалости, а то и брезгливости. Он оттолкнул и оскорбил свою стойкую Беллу, выкинул из жизни мать. На Страшном суде будет ли произнесено хоть слово в защиту такого ничтожества? Да, в Ирландии у него репутация заступника католиков, сторонника независимости, любителя правды. Имя виконта Глентворта, врага «отсутствующих» лордов, на устах. В народе с ним связывают надежды на послабления и принуждение властей к борьбе с голодом. Ирландия на грани голодных бунтов, картофель не уродился и в Лимерике ропот вот-вот дойдет до беспорядков. Но как людям полагаться на аристократа, пропившего ум и задыхающегося при подъеме в лестницу? Можно ли ему избавиться от дурных привычек, зажить иначе, вернуть жену? Хватит ли на это воли? Генри знал, что не хватит ни воли, ни упорства. Парни будут соблазнять его «одной кружечкой», сбивать с пути, льстить, а Мэгги, алчная интриганка, тянуть из него деньги. А если уплыть в Англию, явиться в Саут-Хилл-парк, и поклясться супруге, не пить и не гулять? Грезы, сладкие грезы. В реальности же ему нужно больше денег, а для этого требуется сдать Пери-хаус и дом на набережной, поселиться в недорогой гостинице и продать часть мебели.
КОНЕЦ 7 ГЛАВЫ 2 ЧАСТИ
Bernard:
» Часть 2 Глава 8
Глава 8
«Расплата»
6 августа 1834 года
Гостиница Лейксайд, Киллало, Клэр, Ирландия
Гостиница Лейксайд, Киллало
Генри Пери, виконт Глентворт подхватил лихорадку три недели назад во время рыбалки на озере и хождения по болотцам у реки в Киллало, на землях Клэр, в двадцати милях от Лимерика. Они рыбачили и жили в гостинице Лейксайд вчетвером, и Мэгги непрерывно ныла, что ее увезли в эту глушь, от городских развлечений и магазинов. Рыбалка не задалась, было прохладно и сыро, Генри оступился в болоте, провалился по грудь в грязную жижу, нахлебался болотной воды и когда у него, спустя восемь дней, появились озноб, жар, боли в мышцах ног и животе, он решил, что простудился. Но это была не простуда, голова раскалывалась от боли, болело за глазами, смотреть на солнце стало невыносимо, склеры пожелтели, жар не спадал. Он кашлял, его рвало, есть не хотелось. Затем ему как будто, полегчало, но это оказалось затишьем перед бурей. Вторая волна болезни вызвала желтуху, усиление кашля, сонливость и замедление мышления, в рвоте была кровь. Но что самое паршивое, Генри не мог облегчить мочевой пузырь, и ему даже не хотелось это сделать. Куда пропадала вода, которую виконт пил, оставалось загадкой. Дальше он кашлял кровью, лежал недвижимо, и от изнурительного жара уже не страдал. Лорда Глентворта посещал местный доктор, который связал желтуху с «излишествами», головную боль с похмельем, кашель с простудой, а отсутствие мочи обильным потоотделением, дыханием и рвотой. Но однажды врач замер у кровати больного и изрек фразы «водная лихорадка» и «болезнь свинопасов». Впрочем, он сразу оговорился, что вряд ли это она, так как эта зараза случается от купания в водоемах. Генри предпочел умолчать про свой конфуз в болоте, поскольку простуда вкупе с излишествами звучала лучше, чем водная или свиная лихорадка, а лечения не существовало ни от простуды, ни от этой лихорадки. Выкарабкиваться нужно было самому, а доктор только слушал его грудь, мял живот, ощупывал мышцы, оттягивал веки, что-то бурчал на латыни и опустошал кошелек больного.
Английские и ирландские колонисты угощают индейцев на день Благодарения в 17 веке. В 1617-1919 годах колонисты завезли в Америку лептоспироз, называемый «лихорадкой свиноводов» и «водной лихорадкой», который уничтожил несколько индейских племен.
Шестого августа, с утра, парни ушли на трое суток рыбачить в лодке, а Мэгги наняла ему сиделку и сбежала в Лимерик, предусмотрительно забрав все свои вещи. Генри черкнул записку доктору с просьбой посетить его седьмого числа, закутался в одеяла и принялся читать старые письма Беллы, детей, сестер и брата. Он почему-то сунул их в сумку в Лимерике, вместе с томиком стихов.
В сентябре 1832 года его дочь, любимица, красавица и шалунья Аннабелла Эрина, вышла замуж за Роберта Гана Канингема, вдовца с шестью детьми, который был старше ее на восемнадцать лет. Они жили в Маунт-Кеннеди, в Уиклоу, и Аннабелла Эрина за два года брака родила двух сыновей. Посему, обремененная домашними заботами, она писала отцу не часто. Ее письма Генри хранил, как реликвии, а вот длинные, подробные письма незамужней Мэри Джорджианы, которая его обожала, в основном сжигал. С Эдмундом, старшим сыном, занудой и моралистом, Генри почти не переписывался, а второй сын, Уильям, уплыл в Новый Южный Уэльс в 1831 году, по протекции Тома Спринг Райса и отца, на какую-то должность в почтовом отделении в Сиднее, с возможностью быстрого продвижения в должностях. Третий сын, Джон, поступил на военную службу и отправился в Канаду. В ту самую Канаду, в которую Генри мечтал когда-то попасть с Беллой. Третья дочь, девятнадцатилетняя набожная ханжа, Эмили Каролайн, кропала родителю проникновенные вирши о покаянии, праведности и Боге. За ней ухаживал викарий из Глостершира, Генри Грей, сын бристольского епископа. Младшие дети, семнадцатилетняя Цецилия и четырнадцатилетний Генри, вкладывали отцу записки в письма Мэри Джорджианы. Из них и из писем Мэри Джорджианы, сестры Феодосии и брата Эдмунда Секстона Глентворт знал, что Аннабелла с дочерями Мэри Джорджианой, Эмили, Цецилией, маленькой Августой и сыновьями Эдмундом и Генри большую часть года живет в Фулхэме, в окрестностях Лондона, время от времени гостит в Саут-Хилл-Парке и на сезон наезжает в дом на Мэнсфилд-стрит. Эдмунд познакомился с дочерью Генри Виллебуа из Норфолка, богатым джентльменом, совладельцем пивоварни Трумэна. Этот Генри Виллебуа был родом из Мидлсекса, рядом с Фулхэмом. Он владел Мархэм-холлом, тысячами акров земли, держал десятки лошадей, своры гончих для охоты и намеревался выдать дочь Еву за аристократа. Наследник графа Лимерика был одним из вероятных женихов.
Полистав письма, Генри попробовал встать, чтобы наполнить кружку водой из кувшина на столе, но ноги его не слушались, да и жажды он не испытывал. Лорд Пери положил письма на пол, возле кровати, и достал из-под подушки томик стихов Александра Бальфура, изданный в Дублине в 1830 году. На последней странице он, в который уже раз, отыскал стихотворение «Смерть» и перечитал его, шепча слова сухими, потрескавшимися губами:
«When sorrowing friends surround my deathful bed,
While floating shadows to my eyes appear,
And dimly seen those long and fondly dear;
When I, though darkness o’er my sight is spread,
From her whose arm supports my sinking head.
Warm on my cheek, feel soft the tender tear —
The parting drop by fond affection shed;
When stagnant pulse, cold limbs, and panting breath,
As harbingers, announce approaching death; —
In that dread moment, Lord, in mercy, send
The hope that plucks from Death the dreadful sting;
The faith that says, “Tho' dust with dust must blend,
The spirit shall ascend on viewless wing,
Where sorrow has no place, and life shall never end!”
- Конец, - пробормотал Генри, и кинул книгу на пол, поверх писем.
Лист из сборника стихов Александра Бальфура 1830 года со стихотворением «Смерть»
Ему было страшно, тоскливо, холодно, одиноко. Глентворт мысленно возвращался в Фирл-Плейс на двадцать семь лет назад, открывал дверь садового домика и видел рыжую девушку с книгой в руках, россыпь ее веснушек, голубые глаза и стройную фигуру. «Английский ублюдок», вымолвила она, и это направило его жизнь через бушующее море судьбы, к плохому и хорошему, счастью и несчастью, удачам и ошибкам. А берег забвения, к которому он причалит, близко, но та единственная, на кого Генри всегда полагался, которую любил, как умел, не поддержит, как у Бальфура, своей сильной рукой голову умирающего, не прижмется к его щеке теплой щекой, не оросит ему слезами грудь.
«Прости, Белла, моя дорогая, и прощай», лорд Пери чувствовал, как его дыхание учащается, но при этом угасает, как угли в потухшем очаге. «Я умираю. Ты доволен, батюшка?» Он проваливался в забытье, в котором сон и явь переплетаются, создавая видения, неподвластные ни времени, ни осмыслению. Чьи-то голоса у кровати обсуждали его болезнь, предлагали кровопускание и обертывания, боль прекратилась. Ночью виконт Глентворт умер во сне, исполнив обещание, данное жене много лет назад, в котором он поклялся не допустить того, чтобы она сделалась графиней Лимерик и несла на себе бремя ненависти ирландского народа.
Объявление о смерти Генри Хартстонга Пери, виконта Глентворта в газете «Лимерик кроникл» за девятое августа 1834 года.
Текст объявления: «Достопочтенный Генри Хартстонг Пери, лорд Глентворт, старший сын и наследник графа Лимерика, умер довольно неожиданно в гостинице Киллало, в поздний час в прошлую среду, от водянки в груди, начальная стадия которой была заметна в течение недели, хотя никаких опасений за жизнь покойного дворянина тогда не было. Лорд Глентворт родился 26 мая 1789 года, и, следовательно, достиг 45-летнего возраста, когда смерть отозвала его из этой жизни. Он женился в возрасте девятнадцати лет, 11 мая 1808 года, на Аннабелле, дочери Теннисона Эдвардса, эсквайра из Олдкорта, Уиклоу, от которой у него осталось восемь детей, четыре сына и столько же дочерей: Эдмунд Генри, названный в честь своего деда по отцовской линии, Уильям Генри Теннисон, Джон Хартстонг и Генри Фредерик; Аннабелла Эрина, Мэри Джорджиана, Эмили Каролина и Цецилия Аннабелла. Лорд Глентворт ранее был кандидатом в представители города Лимерик, участвуя в выборах в 1812 году вместе с нынешним виконтом Гортом, в то время достопочтенным Чарльзом Верекером, который победил с большим перевесом. После смерти своего отца достопочтенный Эдмунд Генри Пери, в прошлом капитан 7-го Королевского отряда фузилеров, а ныне барон Глентворт, стал наследником титула и владений графа Лимерика. Покойный дворянин обладал многими благородными качествами и щедростью, открытым и доверительным характером, что вовлекало его в серьезные денежные затруднения и озлобляло последние годы его жизни, сделав его частично чужим для его многочисленной семьи, никто из которой еще не слышал о судьбе своего несчастного родственника. Останки его сиятельства будут погребены в Кафедральном соборе. В городе по поводу кончины лорда Глентворта преобладает чувство всеобщего и нескрываемого сожаления. В связи со смертью лорда Глентворта освободилось место пожизненного комиссара прихода Святого Михаила».
* * *
24 августа 1834 года
Собор святой Марии, Лимерик, Ирландия
Собор святой Марии, Лимерик, Ирландия
Лимерикский Собор Богородицы был построен ирландским королем Домналлом Мор Уа О’Брайеном в 1168 году и этот король, вероятно, был предком Аннабеллы по материнской линии, через ее бабку Сибеллу, дочь Питера Френча. Колокольню собора, высотой сто двадцать футов, с восемью колоколами, пристроили позднее. В 1651 году, в нашествие армии Кромвеля на Ирландию, англичане устроили в соборе конюшню и украли из него алтарь, а во время войны вильямитов и якобитов здание серьезно повредили. Живя в Лимерике в течение пяти лет, виконтесса Глентворт ходила на церковную службу в этот собор и пару раз наведывалась в часовню святого Георгия, где покоилась Элизабет Хартстонг, прабабка свекрови, и где теперь похоронили ее мужа, Генри Хартстонга Пери.
Девочка, два юноши, три девушки и две женщины. Они вошли в собор перед литургией, не привлекая внимания, и по завершению службы отправились к могиле. Для одной женщины это была могила супруга, для другой – брата, де юношей и девушек – отца, для девочки – чужого, не родного ей человека, которого она ни разу не видела, но считала своим отцом. Эдмунд встал в углу часовни и шепотом читал молитву за молитвой, Генри попытался повторять молитвы за Эдмундом, но сбился, и вернулся в главный неф, посмотреть на знаменитые резные мизерикордии. Леди Феодосия Райс, Мэри Джорджиана и Эмили Каролайн смиренно стояли у входа в часовню и молились, как и Эдмунд. Цецилия и Августа посидели на лавке и присоединились к сестрам и тете. Аннабелла же, во всем черном, бледная и подавленная, преклонила колени на полу часовни, положила ладони на холодный камень и заплакала навзрыд, как не плакала до этого никогда в жизни. Она убивалась, терзала себя, выла, проклинала судьбу. Это был плач по человеку, с которым ее связывали узы брака и материнства, годы любви, блаженства и нежности. Аннабеллу мучало горе, которое нельзя унять слезами, преодолеть и исторгнуть из сердца, наносящее глубокие душевные раны.
Часовня святого Георгия (Глентворта) в соборе святой Марии в Лимерике
Памятная табличка виконта Глентворта в соборе святой Марии в Лимерике
Спустя час они пересекли мост, добрались до Ньютауна и отворили дверь Пери-хауса. Дом, который лишь накануне освободили жильцы, был запущенным и мрачным. Мебель и запахи, которые Аннабелла помнила, исчезли. Все здесь было не так, как раньше. Мэри и Эмили взялись готовить холодные закуски, которые принесли в корзинах из соседней лавки до их визита в собор. Эдмунд сел писать что-то в дневник, Генри и Цецилия кинулись исследовать комнаты. Августа – тихий и послушный ребенок, разместилась на табурете и следила за сестрами у стола.
- Как ты, Белла? – Феодосия наблюдала за невесткой, ссутулившейся у окна.
- Я должна была предотвратить это, - виконтесса Глентворт говорила приглушенным голосом. – Сражаться за него, не отступать, не сбегать.
- Это было бы бесполезно, и пострадали бы дети, - мудро рассудила золовка. – Все это знают, и ты это знаешь.
- Ты даже не представляешь, как я виновата перед ним, - руки леди Пери дрожали. – Он обидел меня не со зла, а я мстила ему со злобой.
- О чем ты? – спросила Феодосия.
- Не важно, - уклонилась от ответа Аннабелла. – Как я жалею, что выбрала этот способ и путь. Мне не искупить вины.
- Это прозвучит жестоко, но ты всего лишь жена, - отрезала Феодосия. – У вас с Генри нет общей крови. Мы с ним одной крови, и я скорблю, но к этому концу все шло уже давно, Бог свидетель. Разве мой отец безутешен в этой потере? Нет, он горевал недолго. Мать, которая его родила, плакала меньше твоего. Пойми, ты – женщина, он – мужчина, глава семьи. Кому было все исправлять? Разве ты не увещевала, не умоляла его не пить, не водить дружбу с мерзавцами, не тратить деньги на всякие авантюры? Его никто не выгонял из Саут-Хилл-парка, он сам уплыл в Ирландию и поселился в Лимерике. Когда отец в 1810 году приехал в Бангор мириться, он спрятал свою гордость, извинился и признал тебя и детей. Что мешало Генри сделать так же? Ему и извиняться бы не пришлось. Он мог возвратиться в Англию в любой момент.
- Генри хотел быть ирландским лордом, а не «отсутствующим», - возразила виконтесса. – Ирландцем в Ирландии.
- И он им был, у него получилось, - Феодосия дотронулась до плеча Аннабеллы. – Его убила лихорадка. Лихорадка губительна. Сегодня я здорова, а что завтра? Это и к тебе относится.
- Но умер то Генри, а не я, - всхлипнула леди Глентворт.
- На тебе дети, дорогая, - сказала золовка. – Ты не имеешь права умереть.
- Да, не имею, - Аннабелла прижалась лбом к стеклу. – Но сейчас я умерла бы, чтобы ему не лежать там одному, в сырой могиле.
* * *
8 августа 1835 года
Парсонс-Грин, Фулхэм, Англия
Крикет в Фулхэме
Лорд Джон Чарльз Спенсер отлично знал, кем он был. Он был опытным политиком, канцлером казначейства в правительствах лорда Грея и лорда Мельбурна. Еще он был одним из вождей вигов, главой партии в палате общин. Также он был членом парламента от южного Нортгемптоншира. Кроме того Честный Джек был виконтом Элторпом и наследником графа Спенсера, его любящим старшим сыном. И помимо этого, Джон был богатым и здоровым человеком, владельцем огромного состояния.
Беда состояла в том, что в отношении всего вышеперечисленного годилось только слово «был» в прошедшем, а не настоящем времени. Точно таким же образом следовало сказать, что когда то лорд Спенсер был мужем и отцом.
Пять лет ему казалось, что в его жизни есть смысл, дорога проторена, а цели важны. Он посвятил себя политике, на благо общества и государства. Но 10 ноября 1834 года в Элторпе скончался граф Спенсер, Джон перестал быть виконтом Элторпом и сделался графом Спенсером, пэром Англии. Граф Спенсер – член палаты лордов, а не палаты общин, и по смерти батюшки Честный Джек вынужденно сменил одну палату парламента на другую. Утрата же места в палате общин, куда он с триумфом избрался от южного Нортгемптоншира в 1832 году, повлекла за собой потерю должности лидера партии в палате общин. Это, в свою очередь, привело к неустойчивости партии и отставке шаткого правительства, в котором он играл одну из ведущих ролей. От коллег на него посыпались обвинения в продвижении безнадежных законов, расколе и упадке вигов. Из-за этого Джон отошел от партийных дел и, после похорон отца, поехал в имение, приводить в порядок его дела. Дела же оказались крайне запущенными, и лорд Спенсер вспомнил, как несколько лет назад отец настаивал на экономии, сокращении расходов и внедрении полезных новшеств. Будучи погруженным в политику, Честный Джек посоветовал тогда отцу пощадить мать, ничего не менять, и жить, как они привыкли. Отец последовал этому совету буквально, заложив, все, что можно было заложить, и набрав непомерных долгов. Теперь и мать, и отец были мертвы, а новоявленный граф Спенсер столкнулся с необходимостью спасать семейные поместья и финансы. Он сдал в аренду охотничьи угодья, закрыл дом в Элторпе и Спенсер-Хаус в Лондоне, уволил большую часть слуг, продал отцовских собак, лошадей и оленей. От этих волнений и хлопот у него разыгрались подагра, несварение желудка и бессонница. И как, спросите вы, Джон себя чувствовал? Джон чувствовал себя вываленным в грязи, больным, опустошенным, обездоленным, уставшим человеком, из-за которого рухнуло правительство Англии.
Джон Чарльз Спенсер, виконт Элторп в мантии лорда-казначея
Именно в таком состоянии души и тела Честный Джек принял приглашение Джона Спенсера-Стэнхоупа и его жены Элизабет провести день на природе, в Фулхэме, где 8 августа 1835 года намечался пикник, визит на образцовую ферму и игра в крикет детских команд. Однако, послав ему приглашение, Спенсеры-Стэнхоупы отменили поездку в последний момент из-за насморка у сына, восьмилетнего Уолтера, не успев уведомить об этом лорда Спенсера. Посему, совершив в одиночестве прогулку по ферме, посмотрев на игру в крикет, побродив по заброшенному парку бывшего поместья Питерборо, граф Спенсер вышел к пруду и намеревался уже возвратиться в Уайстон-холл, когда увидел ее.
Она сидела на покрывале у пруда, без шляпки и зонтика, а ее рыжие волосы блестели на солнце, словно медь древних античных статуй. Леди Пери выглядела моложе своих лет, а фигура ее была все так же стройна, как на балу у баронессы Монталамбер в 1813 году. В сотне футах от нее мальчики играли в крикет, а девочки собирали в букеты цветы и танцевали с лентами. На ней было черное траурное платье, и Джон вспомнил, что муж виконтессы Глентворт, наследник графа Лимерика, умер в Ирландии в том году. Запрет леди Аннабеллы встречаться оставался в силе, но не обменяться приветствиями было бы совсем уж дико.
Честный Джек приблизился и поклонился. - Добрый день, леди Пери.
- Добрый день, лорд Спенсер, - она улыбнулась, и в ее улыбке была такая грусть, что у него защемило сердце.
- Я вам не мешаю? – он решил выяснить, по-прежнему ли действует запрет.
- Нет, милорд, присаживайтесь, если не боитесь испачкаться и нацепить травинок на одежду, - ответила Аннабелла. – Мой младший сын играет в крикет, дочери развлекаются с подругами, а я – сторожевой пес.
- Ясно, - граф сел на покрывало.
- Вид у вас удрученный, - хмыкнула она. – Рассказывайте, что случилось с несгибаемым министром, прославленным лордом казначейства, пламенным оратором и лидером вигов в парламенте.
- Вы следили за моей карьерой? - Джон был польщен.
- У меня осведомитель в правительстве вигов, - виконтесса убрала его цилиндр с травы, в которой ползали муравьи, на покрывало.
- Неужели? – Честный Джек не поверил ей. – И кто же?
- Ваше преемник на должности канцлера казначейства в новом правительстве и государственный секретарь по делам войны и колоний в том правительстве, которое вы покинули, - сказала леди Пери. – Муж моей золовки, леди Феодосии, Томас Спринг Райс.
- Том! – изумился Спенсер.
- Он самый, - она погрозила пальцем малышке у края крикетного поля, которая пыталась опутать лентой высокую девушку. – Так что случилось с несгибаемым, прославленным, пламенным лидером?
- Несгибаемый согнулся, его слава померкла, пламя в груди потухло, лидерство завершилось, - развел руками Джон. – Время никого не щадит.
- Но Честный Джек, как обычный человек, не сгинул в пучине суеты сует? – полюбопытствовала леди Пери.
- Надеюсь, что не сгинул, - печально усмехнулся он. – У меня был адский год, а перед ним четыре суматошных года. В 1831 году умерла мать, я попал в правительство и разгребал Авгиевы конюшни финансов государства, участвовал в реформах, настраивал пошлины, тарифы и налоги, помогал сочинять законы, вел обширную переписку. Спал по четыре часа в сутки. В ноябре умер отец, мне пришлось перебраться в палату лордов и это закончилось крахом кабинета Мельбурна. Так что пред вами невезучий олух, уничтоживший правительство вигов.
- Не все правительства в мире надо спасать, - откликнулась виконтесса. – И как вам палата лордов, титул графа?
- Кошмарно, - голова Спенсера поникла. – Я не вылезаю из бывшего имения жены, Уайстон-холла, скучаю по отцу, его посланиям, жалею себя. Поместье Элторп было убыточным, расходы на городской дом гигантскими, мне предстоит устранить эти перекосы, а братья ничем не помогают. И знаете, что самое мерзкое?
- Что? – пошутила Аннабелла. – Кошки вашей покойной матушки и собаки отца?
- Нет, - рассмеялся Честный Джек. – Кошки разбрелись по округе, а охотничьих собак я продал. Самое мерзкое то, что я делал одну бессмысленную работу, а сейчас делаю следующую. Четыре года моей жизни, посвященных политике, кому они будут интересны через сто лет? Нудным «книжным червям?» С точки зрения природы, я – бесплодная ветвь на дереве. Как наставлял нас батюшка, не взрастив потомство, человек трудится напрасно.
- Вам стоило снова жениться и обеспечить себе потомство, - леди Пери задумчиво взирала на него. – Это личный вопрос, но что вы желаете передать потомкам? Громкое имя? Поместье? Имущество? Почему вы не женились еще раз?
- Потому что я трус, - пробормотал Джон. – То, как умирала Эстер, отвратило меня он второй попытки. Я вообразил, что кого-то, из-за моей одержимости детьми, ждет та же незавидная участь. Мне хотелось ребенка не ради имени, поместья или самоутверждения, а просто ребенка, родную кровь. Вам это не понять, миледи, у вас есть дети, а у меня их нет.
Да уж, - Аннабелла тяжело вздохнула. – Столько жертв и усилий, и никто вас не наградил. Милорд, если я сейчас сообщу вам что-то важное для вас, вы дадите слово джентльмена, что никому не разгласите это и не будете ничего предпринимать без моего разрешения?
- Важное? Для меня? - граф вздернул брови. - Не знаю, о чем речь, но даю слово джентльмена.
- Хорошо, - виконтесса повернулась к нему. - Мне стыдно, что я не призналась вам раньше, но от этих признаний многие могли пострадать, включая моих детей. Однако, продолжать скрывать правду, после ваших откровений, было бы подло. Вы не правы.
- В чем? – удивился он.
- В том, что у вас нет детей, - выдавила она из себя и посмотрела на маленькую темноволосую девочку, бегающую с голубой лентой вокруг юной, худой девушки. – Видите ее, милорд?
- Девчушку? – он уставился на ребенка. – В розовом платье?
- В розовом платье, - произнесла виконтесса. – Это моя дочь, ее зовут Августа и ей пять лет. Она родилась 3 апреля 1830 года, ровно через девять месяцев после того, как я отдалась вам в Лондоне. С мужем же я не была близка с 1820 года, и никакой другой мужчина, кроме вас, меня не касался.
- Господи, - Честный Джек был поражен. – Это моя дочь?
- Да, - подтвердила леди Пери.
- Это моя дочь! - потрясенно повторил граф. – Моей дочери пять лет, ее зовут Августа, а я узнаю это сегодня по чистой случайности.
- Лорд Спенсер, вы дали слово. Не вздумайте нарушить его и напугать ребенка, - Аннабелла с тревогой наблюдала за его реакцией.
- Упаси Бог, - Джон тряхнул головой. - Мое слово незыблемо. Просто я обескуражен вашим признанием.
- Это очевидно, - виконтесса виновато поджала губы. - Если вам угодно, я могу позвать Августу.
- Да, - закивал он. - Позовите ее, пожалуйста.
Леди Пери окликнула дочерей, Августа оглянулась, шепнула что-то Цецилии, и сестры подошли к матери. Приблизившись, Августа сделала забавный, неуклюжий поклон. Цецилия тоже поклонилась. Граф встал на ноги и поклонился в ответ, за ним поднялась Аннабелла.
- Августа, Цецилия, познакомьтесь, это мой друг, лорд Спенсер. Лорд Спенсер, это мисс Цецилия Пери и мисс Августа Пери, мои дочери, - представила детей и гостя леди Пери.
- Здравствуйте, лорд Спенсер, - Цецилия с интересом смотрела на графа.
- Здравствуйте, лорд Спенсер, - Августа слегка запыхалась от подвижных игр. - У меня голубая лента, а у Цецилии красная.
- Красивые цвета, - Джон с осторожностью изучал ее лицо. Глаза Августы были точь-в-точь как у его матери, и по форме, и по оттенку. - Вы танцевали очень изящно.
- Спасибо, сэр, - поблагодарили сестры хором.
- Милорд, - поправила их мать. - Или лорд Спенсер.
- Нет, подобная официальность на прогулке с детьми мне не по душе. Прошу, называйте меня лорд Джон, - Честный Джек покосился на Аннабеллу. - Или просто Джон, если ваша матушка одобрит такое обращение. Мне было бы приятно называть вас по именам, мисс. Вы, кажется, устали? Не хотите ли присесть?
Леди Пери кивнула, и сестры сели на покрывало.
- Мы счастливы встрече с вами, лорд Джон, - робко сказала Августа.
- А как я счастлив, и не передать, - улыбнулся Спенсер, подождал, пока сядет виконтесса и опустился на покрывало.
- Дядя Том упоминал вас в самых восторженных выражениях, - вдруг заявила Цецилия. – По его словам, необходимые реформы и законы в стране не были бы приняты, не будь в правительстве виконта Элторпа. А еще дядя божился, что никто в Англии не складывает числа в уме так быстро и точно, как вы.
Карикатура на правительство лорда Грея
Образ этой политической сатиры взят из речи лорда Стэнли, произнесённой в парламенте с осуждением планов правительства во главе с лордом Греем по переводу средств ирландской церкви на нерелигиозные цели. На карикатуре группа вигов из правительства, включая Томаса Спринг Райса, лорда-казначея, виконта Элторпа и премьера, лорда Грея, ведёт азартную игру «Напёрсток». Джон Булл стоит слева, а Стэнли предупреждает его, чтобы он не поддавался на уловки мошенников. Крайний слева Дэниел О’Коннелл уводит ирландца, который хотел бы участвовать в игре, но не может этого сделать из-за нехватки средств.
- Лорд Спенсер теперь граф, а не виконт, - заметила виконтесса.
- Почему же, - засмеялся Честный Джек. – У меня нет сына, посему я и граф Спенсер, и виконт Элторп в одном лице.
- Господи, - смутилась Аннабелла. – Извините.
- Мы живем в глуши и не всех знаем, - Августа, кого-то явно копируя, чопорно оправдалась, за мать. –Но наш дедушка – граф Имерик, а брат Эдмунд виконт… Забыла какой.
- Лимерик, - хихикнула Цецилия. – Он нас ругает за то, что мы не едем в Саут-Хилл-парк к нему и живем в глуши. А эта обезьянка ему подражает. Наш старший брат Эдмунд - виконт Глентворт.
- Я не обезьянка, - Августа стрельнула в сестру строгим взглядом. – Обезьянки не умеют читать, а я выучила буквы.
- В пять лет выучить буквы – это бесподобно, - похвалил девочку Джон. – У моей матушки была обезьянка, мисс Августа на нее совсем не похожа.
- Сисси любит выдумывать, - поделилась со Спенсером Августа. – Она выдумала девушку, которую похитил пират с черной повязкой на глазу, и написала об это стихи. Я на нее не злюсь. Глупо злиться на дождь, снег или Сисси.
Через час граф отвез в своей роскошной карете леди Аннабеллу Пери, мистера Генри Пери, мисс Цецилию Пери и мисс Августу Пери в их дом, Эрмитаж, в Фулхэме. Лорд Спенсер был приглашен на чай, представлен жизнерадостной хохотушке, двадцатисемилетней мисс Мэри Джорджиане Пери, удостоился чести увидеть рисунки мисс Августы и впервые за много месяцев, а то и лет, получил истинное удовольствие от общения с шумной, дружной семьей. Дети наперебой поведали ему о майской свадьбе сестры, Эмили Каролайн, которая вышла замуж за Генри Грея, викария в Алмондсбери в Глостершире, сына покойного епископа Бристольского. Также он узнал от юного Генри Пери, по секрету, что его старший брат, Эдмунд Пери, виконт Глентворт, прескучная личность и ухлестывает за мисс Евой Виллебуа, с ее двадцатью тысячами приданого, которая на шесть лет его старше, и это, несомненно, позор. Потом Честный Джек рассказывал о работе правительства, и о том, как он ушел в отставку, и был поощрен мисс Августой обещанием похлопотать за него перед братом Вилли, начальником почты в Австралии, если лорду Джону захочется наняться на почту в Сиднее. Мэри Джорджианой графу была показана миниатюра с портретом брата, Джона Пери, офицера его величества в Канаде, и даны советы по сбору и хранению яблок в Уайстоне. Визит и чаепитие безбожно затянулись. Прощаясь с семьей Пери у кареты, лорд Спенсер испытал воодушевление и взял с леди Пери слово встретиться с ним в Лондоне в самое ближайшее время. Она, без особой радости, согласилась быть на Мэнсфилд-стрит в среду, одиннадцатого числа.
Возвращаясь в Уайстон-холл, Честный Джек был полон надежд. Он достал из кармашка жилета медальон с локоном волос Эстер, сжал его в ладони, откинулся на мягкое сиденье и тихо промолвил. - Я не один, Эстер, у меня есть дочь, Августа.
* * *
11 августа 1835 года
Дом Лимериков, Мэнсфилд-стрит 20, Лондон, Англия
Беседа до боли напоминала парламентские дебаты, была мучительно долгой, и изматывающей, но в то же время увлекательной. Они спорили, меняли тему спора, ходили по кругу, и это было необычно для Аннабеллы, так как Генри споры не любил и делал все, как сам решил, а спорить со свекром было бесполезно, поскольку он потом все равно поступал по-своему. Спенсер же ее не просто слушал, а мог признать слабость своих и силу ее аргументов, и она не чувствовала себя наивной дурой, лезущей в мужские дела.
Честный Джек стоял у окна в гостиной городского дома Лимериков, заложив руки за спину, и пытался втолковать виконтессе Глентворт преимущества своего плана. - Аннабелла, после трагедии в моей жизни, смерти Эстер, я не могу, не имею права обманывать и сулить вам восторженную любовь, присущую молодости. Но я давно был очарован вами, желал вас и постараюсь полюбить, насколько это возможно в моем возрасте и положении вдовца. Вы привлекаете меня как женщина, как человек, я уважаю ваш ум, и характер, мечтаю о близости с вами и хочу участвовать в вашей жизни и жизни дочери со всей полнотой и ответственностью. Мы должны, обязаны пожениться.
- Милорд, - начала Аннабелла со вздохом.
- Джон, - перебил ее Честный Джек.
- Джон, - сказала она. – Я ценю это предложение, но моим единственным мужем был и останется Генри Пери. Это не каприз, и не блажь, а осознанный выбор. Да и вам не стоит замещать вашу любимую Эстер другой женщиной в качестве жены. Что касается вашей дочери, Августы, вы исковеркаете ей жизнь, публично признав своим ребенком. Ее положение не улучшится, а ухудшится. Сейчас, по бумагам, она рождена в законе, ее признает общество, граф Лимерик, моя родня и родня Пери. Кем она будет, открой вы ее происхождение? Незаконнорожденной, зачатой в грехе? Что будет в этом случае со мной и всеми моими детьми? Меня пригвоздят к позорному столбу, отвергнут, протащат под килем в самых скверных сплетнях.
- Я не настаиваю на публичном признании, - возразил Спенсер. – И открою ей свое отцовство в тот год и день, когда вы позволите это. Пусть она не наследует мое имя, имение и состояние, я обеспечу ей приданое и достойный доход. Двадцать или двадцать пять тысяч фунтов, тайный счет в банке, никаких имен, только деньги и та, кому они предназначены.
- Джон, - застонала виконтесса в отчаянии. – Ей пять лет! До ее замужества больше десяти лет.
- Конечно, это солидный срок, - махнул рукой граф. – Но вам какая разница, когда я это улажу? Кто об этом узнает? Надежный поверенный, банк на континенте. Это что, неприемлемо?
- В будущем, вероятно, приемлемо, - леди Пери устало зажмурилась. – В будущем, не сию минуту. И не требуйте от меня клятв у алтаря. Мне сорок четыре года, мои девять детей и родня будут огорчены моим повторным браком.
- Скажите, я вам противен? – Честный Джек подошел к столу, за которым она сидела. – Близость со мной была удручающей, неприятной?
- Не сердитесь и не обижайтесь, Джон, - Аннабелла смотрела ему прямо в глаза. – В тот день в этом доме вы не ударили в грязь лицом, доставили мне удовольствие. Я не монашка и близость с вами меня совершенно не отвращает. Если вам угодно, мы можем сойтись, быть вместе, но без брака.
- Многие полагают, что я обитаю в Элторпе. В действительности же я круглый год живу в Уайстоне, бывшем поместье Эстер, - лорд Спенсер присел на стул. – Там огромное хозяйство, в котором я развожу породистых коров и овец, короткошерстных, с применением шкалы Драммонда. Увеличение же поголовья и выпас стад ведется в Элторпе и других владениях. Урожай садов и огородов продается. Такое хозяйство не бросишь на управляющего. Лефевр, друг моего отца, провел аудит для уменьшения издержек. Я закрыл Спенсер-Хаус и дом в Элторпе, лишь несколько комнат в нем приспособлены для моих приездов. До недавнего времени мы терпели убытки, но начали выправляться и надеемся на существенные прибыли через два-три года. Кроме того, мое председательство в фермерском клубе Смитсфилда не прекратишь в одночасье. Если я попрошу вас поселиться в Уайстон-Холле с детьми, это будет чересчур? Мы могли бы представить вас как распорядительницу в имении или арендаторшу.
- Сплетни неизбежны и там, и в Лондоне, - пожала плечами виконтесса. – Чтобы переехать в ваше поместье, мне придется убедить родню. Труднее всего будет со свекром. Это он когда-то предупредил меня, что вы ко мне неравнодушны, так что графа Лимерика обвести вокруг пальца не выйдет.
- Что могло бы помочь в его убеждении воздержаться от осуждения? – задумчиво произнес граф. – Участие в каком-либо деле? Политическое влияние? Синекура? Должность в правительстве? Помнится мне, во время голодных бунтов в Лимерике из-за цен на овсянку и неурожая картофеля в 1830 году лорд Пери неудачно выступил в палате лордов, обвинив голодающих в пьяных беспорядках, лжи о том, что они бедствуют и в подстрекательстве Дэниела О’Коннелла. Это возымело обратный эффект, граф Уинчелси попенял Лимерику, что тот очерняет бедняков перед палатой, а сам наживается на них. О’Коннелл воспользовался оплошностью лорда Пери и призвал отменить унию Англии и Ирландии. При дворе и в правительстве разгневались на графа за его неуклюжие маневры. История до сих пор не предана забвению, и он стремится замять это дело.
- Пожалуй, это ключ к моему свекру, - улыбнулся виконтесса. – Я могла бы на время предложить Эрмитаж в Фулхэме кому-то из родни и переехать к вам. Трое моих сыновей повзрослели. Женитьба старшего, Эдмунда, на мисс Виллебуа согласована. Уильям в Австралии, Джон в Канаде. Лорд Эдмунд намерен до конца года купить офицерский патент для Генри, и я останусь с тремя дочерями, Мэри, Цецилией и Августой. У вас в Уайстоне найдется коттедж для четырех женщин?
- Да, разумеется, - кивнул Честный Джек. – Но что по поводу наших отношений?
- Мой траур завершился вчера. Мне бы хотелось не бежать, а делать шаг за шагом без спешки, - смущенно пробормотала леди Пери.
- Могу я рассчитывать на какой-нибудь аванс? – спросил лорд Спенсер.
- Вы желаете подняться наверх? – покраснела Аннабелла.
- Если это не причинит вам неудобств и душевных страданий, - ответил граф.
- Не причинит, - виконтесса покраснела еще больше. – Я пойду в спальню, а вы приходите через четверть часа. И курите здесь, а не на улице.
- Эта привилегия для меня делает вас почти святой женщиной, Аннабелла, - усмехнулся Джон.
- «Почти?» - леди Пери сняла перчатки. – В Ирландии говорят, что всякая женщина, родившая семерых детей, должна быть канонизирована без проволочек. А я родила девять.
- Подкиньте эту идею Тому Спринг Райсу, - лорд Спенсер вытащил сигарету и закурил. – Правительство ее узаконит.
КОНЕЦ 8 ГЛАВЫ 2 ЧАСТИ
Bernard:
» Часть 2 Глава 9, последняя и Эпилог
Глава 9
«Потери»
21 ноября 1838 года
Элторп, Нортгемптоншир, Англия
Лорд Джон Чарльз Спенсер сидел в библиотеке, в массивном кресле у горящего камина, вытянув к огню босые ноги без чулок и башмаков, и читал письмо лорда Мельбурна.
«По моему личному чувству долга и единодушному мнению коллег, я вынужден сделать вам еще одно представление о состояния общественных дел и необходимости вашей помощи стране в той или иной форме. Дела идут неплохо, но большие вопросы возникают как внутри правительства, так и вне его, что не означает недовольства или недоверия, но требует внимания. Мы испытываем величайшие трудности при подборе талантливых, умных и неравнодушных людей, чтобы заполнить вакантные должности в провинциях. Мы сочли разумным оставить управление Верхней Канадой, по крайней мере, в данный момент, сэру Джону Колборну, так как существует угроза безопасности провинции. Однако, мы обязаны без промедления назначить чиновника, который будет иметь те же или большие полномочия, чем у Дарема, с той целью, чтобы власть в провинции отражала чаяния ее жителей и сохраняла связи с Великобританией. Когда я говорил с вами по этому вопросу в Виндзоре вы, похоже, колебались в этом отношении. Я признаю справедливость ваших суждений и обоснованность отказа от поста в Канаде, и если вы не изменили решение, что вы думаете, к примеру, о должности лорда-лейтенанта Ирландии? Ваше согласие взяться за это облегчило бы нам утверждение в парламенте. Ирландия не так далека, как Канада. Ваша кандидатура не встретила бы возражений, и хотя бы потому сделайте мне одолжение, поставьте интересы страны выше собственных интересов. Надеюсь на вас, мой дорогой Спенсер, искренне ваш, Мельбурн. 3 ноября 1838 года».
Библиотека в поместье Элторп
Граф отложил письмо премьер-министра и взялся читать свой ответ, чтобы ничего не упустить.
«Элторп, 21 ноября 1838 года. Мой дорогой Мельбурн! В отношении должности лорда-лейтенанта Ирландии, мне легко принять решение, потому что я знаю свой характер, достоинства и недостатки. Если я хоть что-то понимаю в ирландских делах, ожиданиях правительства и ирландцев, вам следует признать, что мои либеральные принципы и убеждения таковы, что нет на свете человека, менее годного для должности лорда-лейтенанта Ирландии, чем ваш покорный слуга. Благодарение Богу, у меня нет обязательств перед ирландским народом и личной заинтересованности в том, чтобы поддаться искушению и опрометчиво принять должность лорда-лейтенанта Ирландии, иначе мне можно было бы вменить грубое попрание общественного благополучия и пренебрежение выгодой многих ради своей выгоды. Что касается Канады, существует мнение Виндзора и мое мнение. Я со всей серьезностью обдумал, в чем заключается мой долг, и отклоняю ваше предложение. С моей стороны было бы неправильно идти на эту должность, не рассчитывая на успех. Проживание в Канаде пять или семь лет в моем возрасте означало бы пожизненный отъезд. Не уповая на успех там, и имея возможность достичь успеха здесь, я не готов отринуть семейный долг в пользу общественного долга, следование которому не сулит плодотворных результатов. Знаю, вы возразите мне, что человеку свойственно переоценивать важность личного и недооценивать важность общественного, но тут, в моих имениях, я нужнее для домочадцев и соседей, сельских джентльменов. Посему я обязан отказаться от вашего официального предложения, как до этого, при встрече в Виндзоре, отказался от должности неофициально. У вас, в силу моей рассеянности, могло тогда сложиться впечатление, что я не уверен и не твердо решил, и если теперь вы и все министры рассердитесь на меня, я буду сам в этом виноват. Простите за задержку, мне пришлось отлучиться в Вудфорт, письмо ждало меня в поместье, а вчера я прибыл поздно и отвечаю сегодня. С уважением. Спенсер».
- Ты написал очень длинное письмо, чтобы не плыть в эту Канаду, - восьмилетняя мисс Августа Пери, сидящая на стульчике рядом с графом в точно такой же позе, что и он, с вытянутыми к огню пятками, сморщила нос. - Ты любишь писать длинные письма, Джон. А надо было написать коротко, «не хочу в Канаду, мы уже послали туда другого нашего Джона, хватит с вас одного, прощайте», и все.
- Так невежливо, - Честный Джек запечатал письмо. – А невежливость и грубость в посланиях главе правительства наказываются поджариванием пяток в камине всем, кто на это осмелился, включая маленьких девочек.
- Не болтай чепухи, Джон, - шутливо укорила его Августа. – Пятки поджаривают при пытках, а не в наказание. Правда, мамину подругу за шалости хлестали хворостиной по пяткам, но это было в Ирландии и с тех пор минуло сто лет.
- Боже мой, какая у тебя старая мама, - скривился граф. – А мне всего пятьдесят шесть, я молодой.
- Молодой! – Августа прикрыла рот ладошкой. – Молодой подагрик. У коров в Уайстоне пропало молоко от смеха, когда Фидель Джек назвался молодым.
- Только французские шпионы коверкают мое прозвище на французский манер, - зловеще пробасил лорд Спенсер. – Так мы их в Англии разоблачаем и ловим, юная мисс.
- Значит твои друзья – французские шпионы, - торжествующе воскликнула Августа. – Летом на коронации королевы Виктории они так тебя называли.
- А у тебя ушки на макушке, да? – поддел он ее. – Все-то ты слышишь. И давай-ка выясним, кто помогает маме взвешивать мои порции и морит меня голодом?
- Ты нам велел их взвешивать, - возмутила Августа. – Чтобы не объедаться и не болеть подагрой. Разве нет?
- А вы и рады держать меня впроголодь и съедать все сами, - с наигранной обидой промолвил граф. – Одна Сисси меня жалеет и приносит мне покушать тайком от вас.
- Тоже мне, нашел подругу, Сисси! – фыркнула девочка. – Ты бы еще с Эмили и ее мужем подружился, от их унылых лиц цветы вянут. Или подружись с Эдмундом и его женой, леди Евой, эти двое так с дедушкой сюсюкаются, противно смотреть.
- А ты знаешь, что муж Эмили, викарий Грей, сочетал браком твоего брата Эдмунда и леди Еву? – спросил лорд Спенсер.
- Еще бы мне не знать, они мои сестры, и я была в церкви, - Августа накручивала свои волосы на палец. – Ты думаешь, что ребенок в восемь лет не помнит, что было в шесть?
- Думаю, что да, - поддразнил ее Джон. – Я себя не помню ни в восемь, ни в шесть.
- Господи! – закатила глаза девочка – И это бывший казначей, который распоряжался всеми деньгами Англии.
- Августа, - Честный Джек зачерпнул совком уголь в бронзовом ведерке, раздул пламя мехами, и досыпал угля в камин. – Маме понравилось ее новое пальто и платье? Как она отнеслась к твоим обновкам?
- Маме все равно, что на ней надето, - огонь в камине разгорелся, и девочка отодвинула ноги к стулу. – А про мои платья она сказала «миленькие», и добавила «забавно, что они достались такой дурочке».
- У твоей мамы особый юмор, - граф потянулся и зевнул. – Она – суровая ирландка, и даже если бы я сделался лордом-лейтенантом всей Ирландии, она не стала бы мне подчиняться.
- В Ирландии никто никому не подчиняется, - Августа обхватила плечи руками. – Ты бы не смог там никем руководить, Джон. Дедушка Эдмунд ненавидит ирландцев, потому что из-за их ирландской лени у него мало денег. Они живут в нищете, но не трудятся, сидят в своих домах в Лимерике и плачут, что у них дети умирают.
- Чтобы трудиться, Августа, нужно наняться на работу, - лорд Спенсер поворошил угли в камине кочергой. - А если работы нет, как на нее наняться? Твой дедушка требует арендную плату с жителей, но ему безразлично, откуда бедняки в Лимерике раздобудут деньги. Он не предлагает им работы, подает на них в суд по всякому поводу и выгоняет с земли и домов. Спроси маму, она расскажет тебе о Лимерике. Помнишь остров за мостом, куда тебе запретили ходить? Это Инглиштаун, старый город. Раньше там селились зажиточные люди. Твои же предки владели землей в Ньютауне, где строили дорогие дома. Из-за этого богачи Инглиштауна начали переезжать в Ньютаун, покупать те дорогие дома, а в Инглиштауне остались только бедные. Места в городе, где живет беднота, именуют трущобами. Нищета плодит нищету, нищий нищего не наймет и не поможет ему заработать. Поэтому то они и сидят в своих домах в Лимерике, плачут и голодают. Если же их дети умирают от голода, они бунтуют, громят лавки, расхищают склады с зерном, мукой и картофелем. Это надо исправлять, а не сажать бедняков в тюрьму за кражи и погромы. Понимаешь?
- Понимаю, - девочка вглядывалась в его лицо. – Дедушка любит себя и тех, кто его любит. Он не делает добра тем, кто не делает добра ему.
- Верно, - кивнул Джон - А в Евангелие что написано? «Если вы делаете добро делающим вам добро, какая вам благодарность? И грешники то же самое делают».
- Ты добрый, Джон, делаешь добро всем, - произнесла Августа. - Не зря тебя называют Честный Джек. И мы с тобой похожи, знаешь?
- Знаю, моя дорогая, - улыбнулся лорд Спенсер и почувствовал себя невероятно счастливым. Гораздо счастливее, чем он был бы на посту наместника Канады или лорда-лейтенанта Ирландии.
Голодные бунты в Лимерике в 1830-х годах
* * *
6 декабря 1844 года
Саут-Хилл-парк, Беркшир, Англия
Бесконечный траур. Смерть за смертью, потеря за потерей. Леди Аннабелла Пери держала на коленях Библию, открытую на книге Иова, и читала строки из нее больному графу Лимерику, лежащему в своей постели в жарко натопленной спальне.
- Был человек в земле Уц, имя его Иов, и был человек этот непорочен, справедлив и богобоязнен и удалялся от зла. И родились у него семь сыновей и три дочери. Имения у него было: семь тысяч мелкого скота, три тысячи верблюдов, пятьсот пар волов и пятьсот ослиц и весьма много прислуги, - голос виконтессы бесстрастно излагал историю человека, имевшего все по воле Божьей, веру которого Бог испытал, поочередно отнимая у Иова то, что ему даровали. - И был день, когда пришли сыны Божии предстать пред Господом, между ними пришел и сатана. И сказал Господь сатане, «обратил ли ты внимание на раба Моего Иова? Ибо нет такого, как он, на земле. Человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла». И отвечал сатана Господу, «даром ли богобоязнен Иов? Не Ты ли оградил его и дом его и все, что у него? Дело рук его Ты благословил, и стада его распространяются по земле. Но простри руку Твою и забери все, что у него, благословит ли он Тебя? »
Граф Лимерик, смежив веки, беспокойно ворочался в кровати. Он не спал и слушал сноху, иногда просил ее повторить прочитанное.
- И вот, приходит вестник к Иову и говорит, «волы орали, и ослицы паслись подле них, как напали савеяне и взяли их, а отроков поразили острием меча, и спасся только я один, чтобы возвестить тебе». Еще он говорил, как приходит другой и сказывает, «халдеи расположились тремя отрядами и бросились на верблюдов и взяли их, а отроков поразили острием меча, и спасся только я один, чтобы возвестить тебе», - Аннабелла так устала, что у нее еле ворочался язык, но она продолжала чтение. - Еще этот говорил, приходит другой и сказывает, «сыновья твои и дочери твои ели и вино пили в доме первородного брата своего, и вот, большой ветер пришел от пустыни и охватил четыре угла дома, и дом упал на отроков, и они умерли». Тогда Иов встал и разодрал верхнюю одежду свою, остриг голову свою, пал на землю, поклонился и сказал, «наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Бог дал, Бог взял. Да будет имя Господне благословенно!»
- Бог дал, Бог взял, - повторил за ней граф. – Как тяжело нам, грешным, уподобиться святому Иову, дочка. Будь добра, читай дальше.
- И поразил сатана Иова проказою лютой от подошв ног его по самое темя его, - леди Глентворт бросила взор на окно. На улице смеркалось. - И взял Иов черепицу, чтобы скоблить ею с себя струпья, и сел в прах на краю селения. И сказала ему жена его, «ты все еще тверд в непорочности твоей. Доколе будешь терпеть? Похули Бога, ибо погибла с земли память твоя, сыновья и дочери, болезни чрева моего и труды, которыми я напрасно трудилась, а сам ты сидишь в смраде червей, проводя ночь без покрова». Но Иов сказал ей, «ты говоришь как одна из безумных. Неужели добро будем принимать от Бога, а зло не будем принимать?» Во всем этом не согрешил Иов устами своими.
- Истинно так, - Лимерик теребил иссохшими, бледными пальцами покрывало. Его посиневшие стопы с кривыми, грубыми ногтями, торчали из-под одеяла. – Отдохни, дочка.
Но Аннабелле требовалось нечто большее, чем отдых. Она была бы рада лишиться рассудка, чтобы не помнить о своих потерях.
Первой умерла золовка Феодосия Райс, верная подруга, старшая дочь лорда Эдмунда, жена Томаса Спринг Райса. Это было в 1839 году. Второй скончалась дочь Аннабеллы, названная в честь матери, тридцатилетняя Аннабелла Эрина. За восемь лет брака она родила мужу, Роберту Гану Канингему, семь детей, двое из которых скончались в младенчестве, и погибла от тифа в апреле 1841 года. Когда пришло письмо с острова Уайт о смерти дочери, леди Глентворт не могла поверить, что это случилось на самом деле, а поверив, впала в отчаяние. Траур по Аннабелле Эрине еще не истек, а в ноябре 1842 года поступило извести из Канады, что за месяц до этого не стало третьего сына Аннабеллы, капитана Джона Хартстонга Пери. Ему было двадцать девять лет, он не женился и не завел детей. Аннабелла погрузилась в пучину горя и преодолевала его всеми силами души. Однако, это был не конец несчастьям. В феврале 1843 года смерть настигла ее старшего сына, Эдмунда, виконта Глентворта и наследника графа Лимерика. Эта утрата подкосила вдовствующую виконтессу, она лишилась сна и аппетита. Свекор же, потрясенный новостью о кончине любимого внука, перенес апоплексический удар, слег и едва не умер вслед за своим «драгоценным мальчиком». Эдмунду было тридцать четыре, он был женат семь лет на Еве Виллебуа и не оставил потомства.
Надгробный памятник Эдмунда Пери, виконта Глентворта в соборе Святой Марии в Лимерике
Помимо детей Аннабелла теряла родственников, знакомых и друзей. Дядя, сэр Джона Баррингтон, преставился во Франции. Там же в 1839 году не стало леди Дианы Нокс, матери братьев Нокс, а за ней в 1840 году упокоился ее муж, лорд Томас Нокс, получивший в Англии титул графа Рэнферли. В 1841 году от размягчения мозга скончался мистер Николсон Калверт, это сделало безутешной миссис Френсис Калверт, для которой в муже и детях заключался смысл жизни.
Аннабелла не обладала верой Иова, для нее потери были не карой, не испытанием веры, а просто потерями, которые отравляют жизнь, как горькая полынь, удаляют из нее смех, заставляют осознать бренность бытия.
- И услышали трое друзей Иова о несчастьях, постигших его, и пошли каждый из своего места. Елифаз феманитянин, Вилдад фавхеянин и Софар наамитянин, и собрались, чтобы идти вместе сетовать с ним и утешать его, - Аннабелла не знала, зачем она упорно продолжает читать, в то время как свекор предложил ей отдохнуть. Леди Пери водила перстом по строкам, и говорила. - И подняв глаза свои издали, они не узнали Иова. И возвысили голос свой и зарыдали. И разодрал каждый верхнюю одежду свою, и бросали пыль над головами своими к небу. И сидели с Иовом на земле семь дней и семь ночей. И никто не сказал ему ни слова, ибо видели, что страдание его велико. После этого открыл Иов уста свои и проклял день свой. И начал Иов речь свою такими словами. «Погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано - зачался человек! День тот да будет тьмой, да не взыщет его Бог, и да не воссияет над ним свет!»
- Дочка, где доктор Таппер? – лорд Эдмунд открыл глаза и уставился на сноху.
- Доктор Таппер? – Аннабелла захлопнула книгу. – Вы забыли, что случилось с доктором Таппером?
- Забыл, - признался Лимерик. – Где он?
- У него сердечный приступ, мы вызвали к нему врача. Мистер Таппер лечил вас здесь, неделя за неделей, и сам приболел. Он на втором этаже, в гостевой спальне. Вы все это забыли?
- Забыл, - застонал граф. – Боже мой. За что нам все это, дочка?
- Дочка? – удивилась Аннабелла. – Я ваша сноха, милорд. Ваши дочки в своих покоях, наверху, либо умерли.
- Да, Феодосия, - лорд Эдмунд проглотил ком. – А Мэри умерла в соседней комнате. Как давно это было.
- В тысяча восемьсот семнадцатом году, - уточнила виконтесса. – Графиня не встает с постели, ее ослабило кровопускание. С вами осталась лишь я, ваша ирландская сноха.
- Тебе тоже досталось, - Лимерик безучастно взирал на пламя свечей в канделябре. – Но ты не роптала и не сказала мне «доколе будешь терпеть? Похули Бога».
- А это поможет? - ответила Аннабелла и неожиданно для себя воспользовалась жизненным принципом Иова. - Бог дал, Бог взял.
- Да, он дает, а затем забирает то, что дал, - граф вздохнул. – А скольких я обездолил, чтобы вы не бедствовали. Их не счесть, они бесчисленны, как песок морской. Пятнадцать тысяч на приданое одной, десять тысяч другой, и так далее, детям, внукам, раз за разом. Это поместье, дом, лошади, кареты. Скоро я предстану перед Богом, и с меня взыщут по всей строгости за то, что жил не как христианин, а как язычник и стяжатель. Знаешь, что будет после моей смерти и оглашения завещания?
- Не знаю, и не хочу знать, - произнесла Аннабелла.
- Твой сын, Уильям, получит титул и мало что сверх того, - старик закашлялся. – И не потому, что я его не люблю или обделил. Это имение перестанет быть вашим домом, его не на что будет содержать. Времена изменились, золотой ручей иссяк, я брал в долг, подписывал закладные. Иначе бы мы разорились. Последняя наша удача – приданое жены моего любимого Эдмунда. Двадцать тысяч. А сколько было неудач. Мы пока не бедняки, но уже и не богачи.
- Если бы мне было до этого дело, - усмехнулась виконтесса.
- Как Спенсер? – спросил Лимерик.
- Он надрывается от кашля с кровью и тает, как лед на солнце, - леди Глентворт положила книгу на прикроватный столик. – Должно быть, это проклятые сигареты подорвали его здоровье. Боюсь, ваша смерть не завершит череду смертей.
- Помнишь Бангор и ту хижину с земляным полом, где вы жили с Генри? - граф улыбнулся беззубой улыбкой. – Клянусь, курица, которую ты приготовила на обед, была вкуснее, чем у поваров в Карлтон-хаусе.
- Приятно это слышать, - Аннабелла пригладила волосы. – Вам стыдно за то, как вы обходились с Генри?
- Стыдно, ведь Генри был моим ребенком, - лорд Эдмунд закрыл глаза. – Но я в нем не ошибался, и он пустил бы все по ветру, вверг семью в нищету. В молодости я видел таких гордецов, детей богатых родителей, мнящих себя умными без всяких на то причин, неосторожных в выборе друзей, удручающе ленивых. Если бы я мог отдать титул и поместья Феодосии, я не колебался бы ни минуты. Почему в этой стране женщина может наследовать королю и стать королевой, но не может наследовать графу и стать графиней?
- Генри не был ленив во всем, - возразила леди Глентворт. – Он штукатурил стены часы напролет и не ленился в этом. Я любила его таким, каким он был.
- Ему нужно было родиться сыном штукатура, - Лимерик, кряхтя, перевернулся на живот и зарылся лицом в подушку. – Но на свое горе он стал моим наследником. Наследник обязан подчиняться отцу, а Генри не подчинялся, и его требования всегда были непомерными. Я не мог дать ему все, а остальным не дать ничего. У тебя достаточно детей, чтобы уразуметь это. Господи, внутри все холодеет, ног не чую. Ты иди, дочка, поспи и я усну.
- Воля ваша, лорд Эдмунд, - Аннабелла, держась за поясницу, встала на ноги. – Я приду утром.
- Если умру до утра, скажи Мэри, что лучшей жены, чем она, не было, нет, и не будет на свете, и что я прошу у нее прощения за все, чем мог ее обидеть, - шепот графа был практически неразличим.
- Скажу, - виконтесса погасила свечи и шагнула к двери. – Доброй ночи, милорд.
* * *
23 декабря 1844 года
Собор святой Марии, Лимерик, Ирландия
Мост Торнтон в Инглиштаун через реку Шеннон в Лимерике
Похороны графа Лимерика, почившего в Англии 7 декабря 1844 года, невзирая на будничный понедельник, привлекли великое множество жителей Лимерика и далеко не все эти жители были настроены миролюбиво. Ненависть горожан к покойному пэру Англии и Ирландии была такова, что похоронная процессия, в сущности, превратилась в шумное празднование с бурным ликованием, улюлюканьем и оскорбительными выкриками в адрес усопшего. Родственники умершего, городская корпорация, дворянство трех графств, констебли и священнослужители ничего не могли с этим поделать. Скорбящие, боясь навлечь на себя гнев толпы, скорбели тайком. Знать попряталась по экипажам, духовенство в соборе, представители корпорации в переулках. Слугам закона приходилось обуздывать буянов, направлять лошадей на зачинщиков, использовать дубинки и угрожать особо ретивым тюрьмой.
Пять дочерей графа с зятьями и единственный его живой сын, Эдмунд Секстон Пери, были ошеломлены этими «почестями». Они с ужасом смотрели на беспорядки из-за стекол карет и недоумевали, почему народ выказывает их семейству такую черную неблагодарность. Среди присутствующих гуляла новость о том, что граф Лимерик был столь несносен, что лечивший его доктор Мартин Таппер скоропостижно умер в Саут-Хилл-парке от сердечного приступа на другой день после смерти своего титулованного пациента. «Старый черт и доктора прибрал», орали пьяные горлопаны, и по улицам разносился безудержный хохот.
Новоиспеченный второй граф Лимерик, тридцатитрехлетний лорд Уильям Пери, еще весной вызванный письмом к постели деда, прибыл из Австралии с женой, Маргарет Джейн, урожденной Хорсли, дочерью капитана Николаса Хорсли. Он не шел за гробом, а сидел в карете с супругой, вдовствующей графиней, леди Мэри, и матерью, виконтессой Глентворт. Жена Уильяма, новая графиня Лимерик, наблюдала за бесчинствами толпы со страхом и изумлением. Леди Мэри, леди Аннабеллу и лорда Уильяма, однако, «народная любовь» к покойнику не удивляла, они сохраняли спокойствие.
- Что там, на мосту, Белла? – свекровь рылась в сумочке в поисках свежих перчаток.
- Человек тридцать прорвались к гробу, пытаются стащить его с катафалка и швырнуть в реку, - в голосе снохи не было и тени волнения. – Констебли и нанятые вашим зятем мордовороты охаживают их по бокам и головам.
- Господи, только бы не швырнули, - взмолилась старуха.
- Мне пойти, навести порядок, бабушка? – спросил граф.
- Сиди на месте, - одернула его Аннабелла. – Твоему старшему сыну нет и шести, ты хочешь расстаться с жизнью и взвалить эту ношу на своего ребенка? У половины этой пьяни ножи в сапогах и карманах. Том Спринг Райс не позволит случиться чему то дурному. Констебли освободят мост, и мы двинемся.
- Мне бы твою уверенность, мама, - проворчал Уильям. – У нас на острове Норфолк ко всякому умершему относятся с уважением. Во всем, что касается законов и управления имуществом, я полагаюсь на дядю Тома. Но честь семьи положено отстаивать самому. Сколько лет дядя представлял этот город и защищал права католиков? Эти тупицы могли бы вести себя прилично хотя бы ради него. Что толку, что в Ньютауне ему установили памятник? Где их признательность?
- Лимерик кишит сторонниками отмены унии с Англией и О’Конелла, а не твоего дяди Тома, - леди Глентворт следила за событиями на мосту через окошко экипажа. - Это их проба сил и своего рода послание тебе, мой дорогой. Не горячись, толпу оттесняют от катафалка. Сейчас мы тронемся.
- Слава Богу, - граф поглядел на бабку. – Как вы, бабушка?
- Превосходно, мой милый, - в лице леди Мэри не было и тени печали. – В Беркшире мы в это время пьем чай. Я бы выпила чаю.
- С малиновым вареньем, - мечтательно добавила Аннабелла.
- А что с английской собственностью дедушки? – поинтересовался Уильям. – Я так и не понял, о каких двух раздельных завещаниях говорил дядя Том.
- Твой дедушка четыре года назад составил отдельное английское и отдельное ирландское завещание, - пояснила мать. – Первое для оплаты похорон и долгов, за счет продажи английской собственности, с дополнением от февраля сего года о содержании вдове твоего брата Эдмунда. По этому завещанию попечителями назначены твой дядя Эдмунд Секстон, Том Спринг Райс, муж леди Каролайн Алисии, Джордж Рассел, и Мэтью Баррингтон. Второе, ирландское завещание, затрагивает твое наследство в Ирландии, душеприказчиками по нему записаны Дэниел Баррингтон и Генри Арчер Рэймонд.
- А Саут-Хилл-парк? Что с ним? – граф нахмурился.
- Забудь о нем, - посоветовала Аннабелла. – Мы сохраним дом в Лондоне и аренду Эрмитажа в Фулхэме. Твоя бабушка будет жить на Мэнсфилд-стрит, Мэри Джорджиана в Фулхэме с моей матерью, которая почти ослепла и стала тяготить Эдвардсов, а я продолжу управлять Уайстон-холлом по просьбе лорда Спенсера. Августа живет со мной.
- А как дела у Сисси? – Уильям, не успевший вникнуть в семейные обстоятельства, наверстывал упущенное.
- Я же писала тебе, - напомнила мать. – Год назад она вышла замуж за каноника Джорджа Герберта Рептона. Он друг мужа Эмили, преподобного Грея, викария Алмондсбери в Глостершире.
- Генри пока служит в Индии? – граф схватился за ремень, карета покачнулась и поехала вперед. – Он, вроде бы, женился на дочери адмирала?
- Да, - подтвердила виконтесса. – На Амелии Мани, второй дочери адмирала Роланда Мани. Они сочетались браком в Калькутте.
- Хитрый щенок, - усмехнулся Уильям. – Никогда не мешкает и всегда отлично устраивается.
Аннабелла предпочла не комментировать нападки на младшего сына и откинулась на спинку кареты. – Колокол звонит. Что ж, «ныне отпускаешь раба твоего, Господи».
- Уже отпустил, - вздохнула леди Мэри. – Восемьдесят шесть лет, Белла. И шестьдесят один из них я была его женой. Куда утекли это годы? Ума не приложу. Одно могу сказать. Если бы мой дядя, Генри Хартстонг, не свел меня с ним в розовом саду, никто бы из вас не сидел в этом экипаже.
Газета «Лимерик кроникл» 18 декабря 1845 года со статьей о похоронах графа Лимерика
* * *
1 марта 1845 года
Помпеи, Неаполь, Италия
Весеннее солнце южной Италии то выглядывало из-за облаков, то пряталось за ними. В ветвях деревьев щебетали птицы, с моря налетал легкий бриз. Кареты с дамами и кавалькада всадников-мужчин преодолели расстояние от Неаполя до руин Помпеи, женщины покинули экипажи, джентльмены спешились. Гости французского посла, сына маршала Ланна, Луи Огюста Наполеона Ланна, герцога Монтебелло, разбились на группы и изучали руины древнего города, погибшего в извержении вулкана, под присмотром проводников и гидов.
Миссис Калверт, вдова, в свои семьдесят семь лет, бодро шагала от одного раскопанного дома к другому. Дочь Фанни с трудом поспевала за матерью. Вторая ее дочь, леди Изабелла Стронг, со своим мужем, сэром Джеймсом, и семейством: сыном Эдмундом, зятем Томом Ньюджентом и дочерями Френсис и Кейт, задержались у развалин величественной виллы. Стронги и Ньюдженты спорили о том, где был главный вход относительно триклиния. Миссис Калверт решила не участвовать в споре, для нее все было понятно, но упражняться в красноречии она не желала.
Дом Кастора и Поллукса в Помпеях, посещенных миссис Калверт и ее семьей в 1845 году
Фреска «Медея с сыновьями» из дома Кастора и Поллукса в Помпеях
Путешествие по Италии утомило Френсис. Они покинули Англию в 1844 году и в сентябре достигли Флоренции, где их принимала дочь тогда еще живого графа Лимерика, Люси Снэндиш, урожденная Пери, муж которой, мистер Роуленд Стивенсон сменил фамилию на родовую, Стэндиш, и поселился во Флоренции в собственном палаццо с садом и домашним театром. Люси была смертельно больна и со слезами расспрашивала миссис Калверт об Англии, родственниках и друзьях. Она переписывалась с леди Аннабеллой Пери, но истосковалась по настоящему общению с близкими людьми. Зимовали Калверты в Риме, и там их застало письмо о том, что Люси скончалась. Френсис проплакала о ней целый день, вспоминая прошлое, как еще ребенком Люси дергала головой и страдала от этого недуга до самой смерти.
Этот дом в Помпеях, о котором спорили Стронги и Ньюдженты, безусловно, принадлежал людям состоятельным, так как находился вблизи центра города и был велик в сравнении с соседними домами. Два его атриума связывал изысканный перистиль, во дворе был устроен бассейн и фонтан, вид на которые открывался из гостиной дома. Первый атриум имел двенадцать колонн, в него выходили двери множества спален, кладовок и иных помещений. Стены этого атриума и смежных комнат украшали чудные фрески с изображениями Юпитера, Кастора и Поллукса, Аполлона, Диониса, сцены театральных представлений и греческой мифологии. Френсис бродила по дому, шепотом разъясняла Фанни сюжеты картин и мысленно возвращалась в свою молодость, которая теперь воспринималась ею не менее далекой, чем жизнь тех, кто владел этим римским домом.
- Мама, это Медея и ее сыновья от Язона, которых она отравила в отместку за его измену? – Фанни близоруко щурилась, взирая на стену в тени усадьбы.
- Да, дорогая, - миссис Калверт прикоснулась ладонью к холодной кирпичной кладке с осыпавшейся штукатуркой и фрагментами фресок. Вот также когда то штукатурили стены в их родном Хансдоне во время приснопамятного ремонта 1810 года. Кто нынче хозяйничает в Хандстон-Хаусе? Френсис не знала. После смерти Николсона дом был закрыт, а затем последовал крах семейных финансов и продажа поместья. Многие годы пивоварни Калвертов, основа их богатства, держались на муже, но он ослаб умом, перенес паралич, и благополучие семьи улетучилось вместе с роскошью. Они избавились от всего, что подразумевало расходы, перестали тратить средства на приемы, балы и ассамблеи, уволили большую часть слуг.
Месть за измену. Воображение Френсис тут же нарисовало образ леди Аннабеллы Пери, родившей свою дочь в 1830 году, при том, что она уехала от Глентворта из Ирландии в 1820 году и тогда же родила ему последнего, четвертого сына. Сплетни в Лондоне в 1835 году, что виконтесса то ли арендует коттедж у графа Спенсера, то ли работает экономкой в поместье покойной Эстер Эклом, были сплетнями для общества, миссис Калверт знала об этом точно от покойного графа Лимерика. Лорд Эдмунд, известный блюститель нравов, тем не менее, смотрел на скандальное поведение снохи свозь пальцы, и этому была какая то причина. Политика? Конечно же, политика. Одно дело, когда вдова сына состоит в связи с каким-нибудь сэром или мистером, и совсем другое дело, когда она живет с бывшим министром, лордом-казначеем, влиятельным вигом, владельцем тысяч акров земли и поместий. Глентворт не был ангелом, он слыл бабником, и Аннабелла Пери, видимо, отплатила ему той же монетой. Если у Френсис и были сомнения на сей счет, они развеялись в тот день, когда она встретила в цирке Эстли лорда Спенсера, леди Глентворт, мисс Цецилию Пери, мистера Генри Пери и мисс Августу Пери. Достаточно было увидеть мисс Августу и заглянуть в ее глаза, копию глаз леди Лавинии Спенсер, что никаких сомнений в том, кто ее отец, не осталось.
Да, порой судьба преподносит людям забавные сюрпризы. В 1807 году виконт Глентворт сделал предложение Эстер Эклом, был отвергнут ею, и в отчаянии женился на мисс Аннабелле Эдвардс, которая родила ему восемь детей. А Эстер Эклом вышла замуж за виконта Элторпа, но не смогла осчастливить того наследником, умерла в родах. Спустя годы «утешительный приз» Глентворта, рыжая ирландка, чтобы отомстить мужу за измену, исправила неудачу усопшей соперницы и подарила ее безутешному вдовцу ребенка, которого он так желал. Нынче же она распоряжается в имении мисс Эклом, пользуется ее вещами и, возможно, спит в кровати покойной. А Глентворт мертв, как и Эстер. Вот уж судьба так судьба. Кого то смерть забирает молодым, а кого-то щадит.
- Мама, а это Персей и Андромеда? – Фанни, как призрак римской матроны, блуждала по дому, историю которого похоронил вулкан.
- Слева? – Френсис поскребла ногтем колонну из туфа. - Слева, полагаю, изображены они. У героя голова Медузы под плащом.
Дом Диоскуров в Помпеях
Фреска Персей и Андромеда из дома Диоскуров
- Мама, ты намерена подняться на Везувий, или это была шутка? – Фанни появилась из дверного проема и испуганно взглянула на мать.
- Думаешь, для меня это опасно? – хмыкнула сухая, энергичная старушка. – Как по мне, это опасно для тебя, Фанни.
- А что хорошего на этой горе? – засомневалась дочь.
- Вид на город, море, и возможность ощутить себя богом Вулканом, из кузни которого пролились огненный дождь, сера и расплавленная порода на праздных и беспечных жителей Помпеи, - ответила миссис Калверт. – Если я помру по пути, вы можете похоронить меня под этими камнями.
- Не болтай чепуху, мама, - рассердилась Фанни. – Мы идем или нет?
- Идем, - Френсис подхватила дочь по руку. – На ужине у герцога Монтебелло я буду хвастаться своими достижениями, а он затем раструбит по всему Неаполю, что старая дура из Англии влезла на вершину Везувия и посылала оттуда проклятия на род людской.
- Мама, ты как девочка, - Фанни подставила лицо весеннему солнцу. – На Везувий, так на Везувий. Живем один раз.
* * *
20 сентября 1845 года
Уайстон-Холл, Ноттингемпшир, Англия
Уайстон-Холл
Джон умирал, и Аннабелла изнемогала от осознания этого. Она изнуряла себя уходом за больным и работой по дому, чтобы как-то заглушить мысли о надвигающемся, неизбежном конце их десятилетней совместной жизни и зрелой любви, но это не помогало.
В начале 1842 года Спенсер был здоров, но к зиме его стал беспокоить кашель и ночная потливость. В 1843 году у графа временами возникали боли в груди, и он обратился к докторам. Вердикт врачей был прискорбным – опухоль, которая растет в легком и неотвратимо убьет Джона. Однако, его волновало в этот вердикте исключительно то, что он будет оторван от Аннабеллы и не завершит воспитание Августы, смерть как таковая графа не страшила. К исходу 1843 года Спенсер оповестил брата, сестру, родных и друзей, что ему осталось жить год или два. В 1844 году он жутко похудел, но старался не унывать и не менять привычный уклад жизни.
Осень 1845 года не баловала хорошей погодой. Джона пригласили на скачки, кубок Донкастера, в качестве стюарда в пару с лордом Джорджем Бентинком, сыном герцога Портленда. На второй день кубка, за ужином, у Спенсера открылось кровотечение из горла, но оно вскоре прекратилось. Графу немного полегчало, и он вернулся в Уайстон. Болезнь, по всем признакам, шла к неминуемой развязке, Джон написал наследнику, брату Фредерику, и сказал Аннабелле, что хочет продать ей ее коттедж по фиктивному договору покупки. Леди Глентворт, утирая слезы, сообщила ему, что не задержится в имении ни дня после его смерти и переедет в Фулхэм к Мэри Джорджиане и матери. Все вопросы с приданым Августы были решены уже давно, Аннабелла также была обеспечена, хоть и отказывалась от этого. Графу не раз пришлось с ней ругаться, но в результате она согласилась с тем, что ее время и труд были вложены в Уайстон. Посему, не принять вознаграждение значило бы, что виконтесса свой труд не ценит, и «задирает нос» из-за глупой гордости.
Появление в Уайстон-Холле Фредерика Спенсера ожидалось со дня на день. Аннабелла вполне ладила с братом Джона, но если бы к ним пожаловала их сестра Сара, баронесса Литтелтон, случился бы скандал. Баронесса считала любовницу брата ловкой приживалкой, она десятилетиями распространяла в обществе мнение о том, что граф Спенсер – верный умершей жене, идеальный вдовец. То, что в 1835 году Джон сошелся с вдовой виконта Глентворта, ирландского лорда, стало для нее разочарованием и неприятным сюрпризом. Впрочем, леди Сара была гувернанткой детей королевы Виктории и вряд ли смогла бы отлучиться от них к смертному одру брата.
20 сентября 1845 года, после бессонной ночи и завтрака, Аннабелла изучала у зеркала в салоне свое лицо, бледное и осунувшееся. Она обдумывала предстоящий разговор с Августой и не находила нужных слов. В итоге леди Глентворт решила импровизировать и промаршировала в музыкальную комнату, где Августа часто пряталась от свалившейся на них беды. Девушка была там и перебирала акварели для подарков сестрам на Рождество.
- Ты тут, - мать подвинула стул к столу и села возле дочери. – Была у Джона?
Нет, - лаконично ответила Августа.
- Почему? – виконтесса в общении с детьми не деликатничала и выражалась прямо. – Ты разбиваешь ему сердце своим отчуждением. В чем дело? Мне тащить тебя к Джону на веревке?
- Я не в силах видеть его таким, - девушка закрыло лицо ладонями. – Не принуждай меня сидеть у его постели. Это несправедливо.
Леди Аннабелла Пери в 1843 году
- Что несправедливо? – резкий тон Аннабеллы свидетельствовал о ее крайнем раздражении.
- Ты твердишь, что я разбиваю сердце Джона, - всхлипывала дочь. – А о моем сердце ты заботишься? Меня убивают его страдания и этот проклятый кашель, стоны. Моя душа выворачивается наизнанку. Кроме того, я не знала своего батюшку, не проводила часы у его кровати в болезни, не оплакивала, и если сделаю это для Джона, предам память об отце.
- Предашь память об отце, - зло процедила виконтесса. – О виконте Глентворте. Хорошо, давай об этом побеседуем, пусть Джон и запретил мне это делать.
Фото леди Августы Кеннеди, урожденной Августы Пери, жены баронета Чарльза Эдварда Кеннеди, в 1860-х годах
- О чем ты, мама? – Августа покосилась на мать.
- Не о чем, а о ком. О виконте Глентворте, лорде Генри Пери, моем покойном муже, - леди Пери обернулась, убедилась, что ее не подслушивают, и тихо молвила. – Он отец восьмерых моих детей, но не твой отец.
- Что ты сказала? – девушка прекратила плакать.
- Правду, - Аннабелла накрыла ее хрупкие, тонкие пальцы своей сильной рукой. – Лорд Глентворт тебе не отец. Твой настоящий отец лежит в этом доме и умирает, а ты сидишь и копаешься в старых рисунках, теряешь драгоценное время, последние часы и минуты его жизни.
- Это не правда, - Августа побледнела. – Не может быть правдой.
- Неужели? – виконтесса выпрямилась и наклонилась к дочери. – Я лгунья? Часто лгу? Или я безумна? Как, по-твоему, по какой причине мы с Джоном живем вместе десять лет в имении его умершей жены, которую он боготворил? Причина нашей с ним совместной жизни прямо передо мной, неразумный ты ребенок.
- Мама, - девушка узрела в глазах матери честность, непреклонность и упрек, ее дыхание сбилось, по щекам потекли слезы. - Боже мой, Джон! Мама, и ты все эти годы молчала! Как ты смела скрывать, что Джон мой отец?
- А кем ты его считала, девочка моя? – произнесла мать. – Кто он для тебя?
- Он мой отец, - Августа зарыдала в голос, вскочила на ноги и опрокинула стул. – Быстрее идем к нему, мама! Быстрее идем к моему Джону!
* * *
20 сентября 1845 года
Уайстон-Холл, Ноттингемпшир, Англия
Честный Джек лежал под двумя одеялами в протопленной спальне, и впервые за два дня его не мучали боли в груди, костях и кашель. Аннабелла, в белом домашнем платье, стояла у окна к нему спиной. Ее стройная, высокая фигура мало изменилась с годами, и Спенсер вспомнил бал у баронессы Монталамбер в 1813 году, на котором он познакомился с ней. На леди Глентворт тогда тоже было белое платье, его привлекли высокий рост, стать и рыжие волосы неизвестной девушки, как потом оказалось, матери пятерых детей. Затем количество детей почти удвоилось, трое из них умерли молодыми, она постарела на тридцать лет, но все еще представлялась ему великолепной амазонкой.
Августа провела у постели отца пять замечательных часов, полных смешных девичьих хлопот, неуклюжих ласк и уверений в любви. Услышав слово «папа», Джон воспарил на небеса и готов был танцевать от радости, если бы ноги его держали. Четверть часа назад дочь ушла перекусить и прогуляться в парке, а Аннабелла сменила ее у постели больного и занялась разбором графской корреспонденции. Эстер тоже когда-то читала и разбирала его письма, и этот факт позабавил Спенсера. «Она моя жена, такая же жена, как Эстер, с той лишь разницей, что мы не стояли у алтаря и не расписывались в приходской книге», подумал Честный Джек. «Есть я, есть она, наша любовь, наш ребенок и десять лет жизни». Она не хотела узаконить брак, хотя однажды, после пары бокалов вина, ему удалось убедить ее съездить в Гретна-Грин, пожениться и тем самым показать язык высшему обществу. Утром Аннабелла протрезвела, отказалась выходить замуж и попеняла Спенсеру, что он пользуется слабостями женщин в подпитии.
Леди Глентворт сортировала бумаги быстрее Эстер, не вникая в их содержание. Письма направо, черновики его ответов налево, наброски речей в палате лордов на середину подоконника. Однако, взяв из кипы документов текст с июньским выступлением Джона на дебатах о билле колледжа Мейнут, Аннабелла увидела часто встречающееся слово «Ирландия» и начала внимательно читать заготовку речи Спенсера.
«Господа, чтобы объяснить себе причины недовольства католиков Ирландии, вам не требуется слушать выступления коллег по палате или изучать сопроводительные документы к биллю о колледже Мейнут, достаточно побеседовать на улице с ирландцами, которые берутся в Лондоне за самую черную работу. Я надеюсь и верю, что вы готовы проводить другую, либеральную политику в отношении Ирландии, и если вы это сделаете, вы укрепите союз Англии и Ирландии, наполните его равноправием, терпимостью друг к другу и свободами, выказав, тем самым, силу, а не слабость Империи. Благородный граф, внесший поправку, написал в сопровождении к ней, что протестантская церковь в Ирландии была предвзята к католикам. Я был удивлен, прочтя это сопровождение, и поддерживаю его целиком и полностью. Мы веками ставили ирландских католиков в подчиненное положение, оскорбляли и унижали их, преследовали с помощью особых уголовных законов, направленных против ирландцев, как народа. Поступая так, что мы предложили им взамен и в качестве компенсации? Мы предложили им наше вероисповедание. Как можно было всерьез полагать, что они его примут? Это лишь отвращало их от нас. Милорды, как протестант, я понимаю, что бесполезно, с багажом нашей истории за плечами, обращать католиков Ирландии в нашу веру. Большая часть населения Ирландии будет сопротивляться этому, что вызовет анархию и бунт. Господа, пресвитерианская Шотландия тоже находилась в состоянии анархии и смятения. Вы дали Шотландии иную форму церковного правления, и за этим последовали умиротворение и процветание. Посему, вы обязаны сделать что-то подобное в Ирландии, если хотите добиться удовлетворительных результатов. Я рассматриваю эту меру как первый шаг в правильном направлении и оказываю ей свою самую сердечную поддержку».
Плечи Аннабеллы напряглись, она отложила бумагу, повернулась и нежно улыбнулась Джону. В этот миг он испытал необыкновенное, безграничное счастье от одной улыбки близкого человека.
- Спасибо, милый, - ее голос дрожал от переживаний и невыплаканных слез. – Ты так добр к моему народу.
Она снова стала сортировать письма, пока не наткнулась на свежую депешу от пятнадцатого сентября сего года. В ней сообщалось, что по воле и решению королевы Виктории, четырем дочерям покойного лорда Генри Пери, виконта Глентворта, и его жены, леди Аннабеллы Пери, виконтессы Глентворт, присвоено звание дочерей графа, со всеми полноправными привилегиями этого звания. Решение распространялось на ставших отныне леди Мэри Джорджиану, Эмили Каролайн, Цецилию Аннабеллу и Августу Мэри Пери.
- Господи, Джон, - она показала ему документ, приблизилась к кровати, села, обхватила его исхудавшее тело руками, и прижала к себе, будто он был ее ребенком, а не возлюбленным. – Мой дорогой, мой бедный, как я буду без тебя? Почему, почему ты? Это так жестоко, моя душа истекает кровью.
- Жизнь продолжается, Белла, люди умирают и рождаются, как все в природе. Таков закон жизни, и какой срок кому отмерян, не нам решать, - он уткнулся лбом в ее шею. – Вспомни, как ты читала книгу Иова свекру, Белла. Не ропщи, не возводи хулу на Бога. «Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Бог дал, Бог взял. Да будет имя Господне благословенно!»
- Я знаю, знаю, - шептала она. – Но это тяжело принять.
- Ты приняла благодать Божью, частицу Его, свою душу, сделала первый вздох, и не желаешь вернуть этот дар? – спросил он. – Если мы станем упрямиться, и Бог нам уступит, продлит наши жизни, земля переполнится дряхлыми стариками и старухами, кому от этого будет хорошо?
- Тебе шестьдесят три. Ты не старик, Джон, - запротестовала она.
- Шестьдесят три, семьдесят три, - тихо засмеялся он. – Какая разница? Не мы это решаем, и что толку роптать? Обещай, что не обратишь хулу на Бога.
- Не обращу, дорогой, - успокоила его Аннабелла. – Сказано еще святым Павлом к галатам, «не обманывайтесь, Бог поругаем не бывает. Что посеет человек, то и пожнет».
Лорд Джон Черльз Спенсер, и письмо с его автографом
Лорд Джон Чарльз Спенсер, граф Спенсер и виконт Элторп, скончался 1 октября 1845 года, в пять часов утра, во сне. Его брат и наследник, Фредерик Спенсер, прибыл в Уайстон-холл за несколько дней до смерти Джона и успел обсудить с ним все тонкости исполнения завещания умирающего. Для Фредерика, который давно заметил черты матери и брата в лице живущей в Уайстоне дочери леди Глентворт, Августы, не стало неожиданностью, что приличная сумма из состояния Джона и некоторые ценные бумаги не были включены в завещание и стали недоступны для судебных претензий. Наследник воспринял это спокойно, так как леди Пери всегда вела себя разумно, способствовала улучшению финансового положения имений, мало тратила и не стремилась получить титул графини. Накануне кончины Джона Аннабелла Пери разыскала в его вещах старый золотой амулет с прядью волос Эстер Эклом, подобрала для него цепочку и велела камердинеру графа надеть памятное украшение на лорда Спенсера, объясняя это тем, что он в прошлом клялся умереть с этим амулетом на груди. Верный слуга так и поступил. Похоронили Честного Джека рядом с леди Эстер, урожденной Эклом, в церкви святой Марии в Бригдонегде веками обретали последнее пристанище члены семьи Спенсеров.
Церковь святой Марии в Бригдоне
ЭПИЛОГ
1859 год, четырнадцать лет спустя
3 января 1859 года
Дом 30 на Кавендиш-сквер, Лондон, Англия
В девяносто два года, когда зрение человека испортилось так, что он видит мир, будто через мутное стекло, трудно хранить бодрость духа и подвижность, особенно с закостеневшими суставами, скрюченной спиной, слабым сердцем и сбивчивым дыханием. Если ангел смерти, посланный в некий день восхитить души по точному списку, какую то душу случайно пропустил, могут миновать годы, а то и десятилетия, пока ему не укажут на оплошность и не пошлют эту оплошность исправлять. А несчастная старуха или старик, чье-то имя было в списке, ждут и недоумевают, куда запропастилась их смерть.
Миссис Френсис Калверт, пережившая сестру на двадцать лет, мужа на восемнадцать, старшего сына на два года и много кого еще, полагала, что ангел о ней забыл, так как ни для каких дел или промысла Божьего она уже давно не была нужна на этом свете. Но не накладывать же на себя руки? Поэтому, отходя ко сну, Френсис каждый вечер повторяла, «сегодня уж наверняка помру», а на рассвете просыпалась, как ни в чем не бывало, и добавляла, «вот же напасть, опять не умерла».
Будучи по характеру жизнелюбивой, порывистой и деятельной, миссис Калверт в старости не превратилась в одну из тех ворчливых, вечно брюзжащих особ неясного пола и возраста, которых не терпела в юности. Она старалась многое делать сама, не засиживалась, не залеживалась и чувствовала себя лучше, чем ее дочери Изабелла и Фанни, про которых она в шутку спрашивала, когда тех поднимали к ней в комнату, «что это за болезненных старух вы притащили ко мне, любезные? Тащите-ка их обратно». Внучкам, развалившимся в креслах с книгами, она заявляла, «эта ваша поза о чем-то говорит?» а правнучкам, жалующимся на подруг, советовала не быть слезливой мямлей и той, с кем водят дружбу из сострадания.
Она обитала в доме номер тридцать на Кавендиш-сквер, куда переехала по соображениям экономии. Здесь, в этом доме, в 1857 году, навещая мать, скоропостижно скончался ее любимый сын Феликс. Здесь миссис Калверт принимала гостей, пила чай, улаживала семейные разногласия как справедливый, непререкаемый судья. Здесь 3 января 1859 года она ответила на стук в дверь словом «войдите», и была поражена когда, ее порог перешагнула виконтесса Глентворт.
- Миссис Калверт, это я, Аннабелла Пери, - голос из прошлого заставил Френсис встрепенуться.
- Леди Глентворт! - удивилась старушка. – Господи, сколько лет минуло с нашей встречи в Бате.
- Сколько-то минуло, миссис Калверт, - засмеялась гостья. – Я их не считаю.
- Конечно! Присаживайтесь. Рассказывайте, как вы поживаете, чем заняты, - кивнула Френсис, вглядываясь в совершенно седую, высокую женщину, походка которой была твердой, а осанка безупречной для ее лет.
- Хозяйством, глупой суетой, - отчиталась Аннабелла. – Живу со старшей дочерью Мэри в Клифтон-плейс, Гайд-парке. А как ваши дела и здоровье?
- Как и полагается в девяносто два, - вздохнула миссис Калверт. – Дел никаких нет, здоровья тоже, но я не унываю. Кто-то говорил мне, что вы потеряли сына в Индии.
- Так и есть, - печально ответила леди Глентворт. – Мой младший, Генри, он погиб шесть лет назад. Мы редко писали друг другу и еще реже виделись, но смерть ребенка ужасна сама по себе.
- Как вы правы, - голова Френсис поникла. – Мой дорогой Феликс умер тут, в этом доме, в 1857 году. Приехал ко мне погостить и умер, представляете? Он был лейтенант-генералом, никогда ничем не болел. Сердце. Таково мнение докторов.
- Сочувствую, - промолвила Аннабелла. – Я знаю, как вы любили его. Мой покойный супруг обожал Феликса и без лести превозносил его достоинства до небес.
- Глентворт, - задумчиво пробормотала старушка. – Такой был великан. Мой кузен Эдмунд исковеркал ему жизнь придирками, требуя от мальчика гораздо больше того, на что он был способен и того, к чему у него не лежала душа. Ваш муж защищался от отца заносчивостью и враждебностью, из-за этого многие его недолюбливали, но Феликс был ему надежным другом.
- Это все чистая правда, миссис Калверт, - прошептала виконтесса. – Вся суть в нескольких словах.
- Но вас он любил, - Френсис протянула руку и прикоснулась к ладони собеседницы. – Любил так, как способен любить человек сложной натуры, души, характера. И поэтому отпустил в Англию из Ирландии, чтобы вы позаботились о детях. Эта любовь, я думаю, возникла с первой вашей встречи в поместье у Гейджей, когда мы там гостили. Он ее не осознавал, но я женщина и почувствовала это.
- Фирл-Плейс, - сказала Аннабелла. – Там, той осенью, я вынужденно стала его любовницей, а зимой мы сочетались браком в Лондоне по лицензии, купленной графом Лимериком для Эстер Эклом. В лицензии стояли инициалы невесты, Е и А, они совпадали с моими.
- Этого я не знала, - хмыкнула старушка. – Прихоть судьбы. Встаньте-ка, дорогая, и принесите мне кое-что из верхнего ящика комода, который справа от окна.
- Сейчас, - леди Пери понялась на ноги, приблизилась к комоду, выдвинула ящик и спросила. – Что вам подать?
- Маленькую картонную коробочку, на ней написана буква G, - произнесла миссис Калверт.
Виконтесса нашла предмет, и положила в ладонь Френсис. Та, дрожащими пальцами, сняла крышку с коробочки и протянула ее леди Глентворт. – Это ваше, милая моя. То, что подарил вам муж в знак любви. Берите.
- Боже мой, - Аннабелла, затаив дыхание, смотрела на золотые серьги с сапфирами, подарок Генри, которые она полвека назад продала миссис Калверт в Фирл-Плейс. – Это действительно они. С тех пор, как я уступила их вам, муж ни разу не дарил мне драгоценности.
Свидетельство Аннабеллы Тенинсон Пери, леди Глентворт о том, что она являлась матерью умершего в 1844 году Эдмунда Пери, виконта Глентворта с автографом
- Я была бы злой, гадкой женщиной, если бы избавилась от них, - пробормотала Френсис. – Раз двадцать я намеревалась вернуть их вам, и раз десять клала в ретикюль для этого, но если меня кто-то или что-то отвлечет, я забываю все на свете.
- Благодарю, миссис Калверт, – виконтесса бережно убрала коробочку в свою вышитую сумочку, извлекла из нее кошелек, отсчитала сорок фунтов банкнотами и сунула их под блюдце на столе.
- Это что, деньги? – поинтересовалась старушка.
- Да, ваши деньги, которые я выручила за серьги, - Аннабелла снова села на стул. – А теперь я поделюсь с вами сплетнями, миссис Калверт, иначе к следующей нашей встрече я забуду половину из них.
- Это мои слова, дорогая, - погрозила ей перстом Френсис. – Не надо меня передразнивать. Но от сплетен я не откажусь.
КОНЕЦ
Сведения о героях после 1859 года:
- Аннабелла Пери, виконтесса Глентворт. Умерла в доме 79 по Честер-сквер в Лондоне 18 сентября 1868 года, была похоронена на кладбище Кенсал-грин в Фулхеме.
- Френсис Калверт, умерла в 92 года, в 1859 году в Лондоне на Кавендиш-сквер дом 30.
- Мэри Пери, графиня Лимерик, умерла в 1850 году в 88 лет. Похоронена в соборе святой Марии в Лимерике рядом с мужем, лордом Эдмундом Пери.
- Томас Нокс, граф Рэнферли, умер в 1858 году в возрасте 71 года.
- Эдмунд Нокс, вице-адмирал, умер 24 марта 1867 года в возрасте 79 лет.
- Джейн Нокс (в девичестве Хоуп-Вир). Умерла в 1875 году в возрасте 90 лет.
- Джон Нокс. Умер в 1872 году в возрасте 84 лет.
- Изабелла Стронг, в девичестве Калверт, умерла в 1862 году в возрасте 69 лет.
- Уильям Пери, граф Лимерик, второй сын виконта и виконтессы Глентворт, умер в 1866 году.
- Мэри Джорджиана Пери, старшая дочь Аннабеллы Пери, умерла в 1869 году в 70 лет.
- Эмили Каролайн Грей (Пери), третья дочь Аннабеллы Пери, умерла в 1888 г. в 72 года.
- Цецилия Рептон (Пери), четвертая дочь Аннабеллы Пери, умерла в 1902 г. в 84 года.
- Августа Кеннеди (Пери), пятая дочь Аннабеллы, умерла в 1865 году в 35 лет.
- Томас Спринг Райс, барон Монтигл, умер в 1866 году в 77 лет.
1 2