1 2
Bernard:
» Книга судеб 5 (ИЛР, 18+) [ 
Завершено ]
Пятая книга из серии "Книга судеб", "Ирландская повесть" повествует о событиях в Ирландии и Англии в 1807-1845 годах. Жанр произведения: историческая повесть, приключения, любовный роман. Действие происходит в Англии, Ирландии, Испании, Италии. Большинство персонажей существовали на самом деле. Информация о них получена из открытых источников и родословных.
Разумная критика и замечания приветствуются.
Месье Бернард.
Bernard:
» Часть 1 Глава 1
КНИГА СУДЕБ 5ИРЛАНДСКАЯ ПОВЕСТЬ
ЧАСТЬ 1 1807-1810 годы
Глава 1
«Дурнушка»
2 января 1807 года
Олдкорт, Ленстер, Ирландия
Скоро она покинет Ирландию, в которой родилась, выросла, провела детство. Покинет, возможно, навсегда.
В воздухе пахло прелыми листьями и сыростью. На юге, у Уиклоу, возле Черного замка и злополучной английской тюрьмы, похоже, шел дождь, но это в пяти часах ходьбы от дома ее дяди в Олдкорте. Погода в Ленстере не слишком переменчива, но иногда с востока вдруг налетит ветер, принесет тепло или холод.
Аннабелле Эдвардс, впервые с начала недели, было совершенно нечем заняться, поэтому она стояла в восьмидесяти футах от огромной печи для обжига извести и наблюдала, как из ее четырех дымоходов валит густой, едкий дым.
В Уиклоу один подвыпивший викарий из Лондона как то сказал, что для того, чтобы англичане чувствовали себя успешными, богатыми, умными и счастливыми, Бог придумал ирландцев. Дескать, не будь ирландцев, с чьей бы жизнью англичанин сравнивал свою жизнь? И потом этот викарий добавил, что как Бог дал Адаму и Еве власть над животными и местами их обитания, так он дал англичанам власть над ирландцами, их землями и имуществом. И это была истинная правда.
В Ирландии все, кто владеет поместьями и замками, либо англичане по происхождению, либо ввели в свои семьи англичан и присягнули Англии на верность. Как узнать настоящего ирландца, католика по вероисповеданию? Это проще простого. Он нищий и платит англичанину за право копаться в земле своих предков. Да и внешность, зачастую, выдает ирландца с головой. Настоящий ирландец рыжий или блондин, веснушчатый, скуластый, голубоглазый или зеленоглазый, широкогрудый. Разве есть такие люди в семьях ирландских пэров, продавшихся королю Англии? Нет, конечно, даже среди мелких помещиков это редкость, потому что большинство из них – потомки английских переселенцев прошлых веков, а не коренных ирландцев.
Но бывают и курьезы, забавные шутки наследственности. Взять хотя бы ее, Аннабеллу Эдвардс, предками которой были и англичане, и ирландцы. Вся ближняя родня Аннабеллы похожа на англичан, а вот у нее рыжие локоны, светло-голубые глаза, усыпанная веснушками кожа, вытянутое лицо и крупный, с горбинкой, как у мужчины, нос. Фигура неплохая, можно сказать, соблазнительная, но вот лицо... На лицо она обычная ирландская дурнушка.
Аннабелла Тенинсон Эдвардс
Предком Аннабеллы по отцовской линии был Ричард Эдвардс, выходец из Уэльса, якобы прямой потомок Родри ап Мерфина, короля Гвинеда в Уэльсе, правившего тысячу лет назад. То есть валлиец, галл, как и ирландцы. Он перебрался в Ирландию в середине позапрошлого века, женился на дочери полковника Джона Кинастона, Элизабет Кинастон, и в качестве приданого получил имение Олдкорт в Уиклоу, вкупе с Рэтдауном и Раханаколигге. Главное поместье, Олдкорт, было конфисковано у Уолшей в 1641 году, во время ирландского восстания. Права Эдвардсов на Олдкорт были подтверждены королем Карлом Вторым в 1666 году, в счёт военной пенсии полковника Кинастона, отца Элизабет. Другими имениями, Ратдаун-Аппер и Ратдаун-Лоуэр, Эдвардсы владели почти столетие. Дедушка Аннабеллы, Джеймс Эдвардс, продал их семье Ла Туш по причине разных денежных неурядиц. Олдкорт же остался в собственности старшего сына Джеймса Эдвардса, Джона, дяди Аннабеллы. Батюшка Аннабеллы, Тенинсон Эдвардс, был младшим сыном, женился в восемнадцать лет, и умер молодым, в возрасте двадцати одного года. В браке с Черити Баррингтон у него родились две дочери, старшая Аннабелла и младшая Черити.
Олдкорт в Уиклоу, Ирландии в 19 веке
Предками Аннабеллы по материнской линии были и англичане, и ирландцы. Мать Аннабеллы, Черити Френч Баррингтон, родилась в семье обедневшего помещика Джона Баррингтона и Сибеллы Френч. Их семья, помимо родителей, насчитывала пятнадцать детей. Два брата Джона Баррингтона, Джон и Генри, в свою очередь, женились на двух сестрах Эдвардс, дочерях Джеймса Эдвардса. Посему, связи между Баррингтонами и Эдвардсами были очень крепкими. Бабушка Сибелла, дочь Патрика Френча из Питервелла, вела свою родословную от ирландского клана О’Брайенов. Кроме ирландской бабушки Сибеллы у матушки Черити была еще одна ирландская бабушка, Маргарет Бирн. Она приходилась дочерью сэру Джону Бирну и Мериал Лег из Лайма, а также внучкой сэру Дэниелу Бирну, баронету из Тимога, и его жене Доротее, англичанке, папистке и якобитке. Что примечательно, первый из Бирнов, тоже Дэниел Бирн, родившийся в 1614 году, состоял в Дублинской гильдии портных. Он хорошо нажился на снабжении вторгшейся в Ирландию армии Оливера Кромвеля и приобрёл поместья Тимог, Шейн и Моретт у правительства, а затем купил титул баронета Тимог для своего старшего сына Грегори.
Что касается Баррингтонов, прямых предков матери, они поселились в Ирландии, в заброшенном аббатстве Каллена, у подножия горы, двести пятьдесят лет назад, в 1556 году, во времена правления королевы Елизаветы. В ту пору Ирландия в который раз восстала против англичан и их местных прихвостней. Ирландские лорды-католики пытались дать отпор англичанам, но их дело было обречено, а поместья отняты. Таким образом, капитану Джону Баррингтону был пожалован обнесенный стеной замок Калленагмор, ферма, земли в Каллинаге, Баллехеллене, Коркаппе и Райандаффе. Несколько поколений Баррингтонов вели хозяйство в Каллене, добывали руду на горе, возделывали поля, пряли шерсть. В 1764 году, после смерти старого сэра Джоны Баррингтона, поместья были проданы местным богачам Парнеллам, выходцам из Англии.
Эдвардсы, Френчи, Бирны, Баррингтоны. Наполовину англичане, наполовину ирландцы. Хотя нет, в Ирландии нельзя быть наполовину англичанином, наполовину ирландцем. Если ты знатный английский ирландец, то живешь в Англии, получаешь доход от своих ирландских владений и не бедствуешь. В Ирландии таких называют «отсутствующими». Если же ты ирландский англичанин, то живешь в Ирландии, и Ирландия проникает в твою сущность, выдавливает из тебя все английское, делает ирландцем. И тогда ты становишься нищим, как все жители Ирландии.
Матушка Аннабеллы, Черити Эдвардс, недолго была вдовой и через три с половиной года по смерти супруга, Тенинсона Эдвардса, снова вышла замуж за Уильяма Боумена. Отчим, человек праздный и глуповатый, не считал падчериц своей заботой, тем более что у них было четырнадцать дядь и теть, способных помочь племянницам. Но кто в Ирландии, при повальной нищете, действительно помогает племянникам и племянницам чем-то большим, чем доброе слово? Кроме того, сестра Аннабеллы, Черити-младшая, слыла в округе красавицей, умницей и рукодельницей. Именно на нее в семье возлагали надежды в плане удачного замужества. Аннабелла же была невзрачной молчуньей, тугодумкой, и своим упрямым поведением ставила родню в тупик, посему на старшую мисс Тенинсон Эдвардс надежд не возлагали. Черити-младшей прививали манеры, учили ее читать и писать, Аннабелла же перенимала манеры у сестры и у нее же училась грамоте.
Известно, что той, кто красива, обаятельна и умна, благоволят, с нее меньше требуют. А на ту, которая некрасива, перекладывают всю работу. К примеру, кому положено ухаживать за садом и огородом? Старшей сестре. На ком скотина и птица? На старшей сестре. Кому мать учиняет нагоняй, если в доме грязь? Старшей сестре. Кто готовит еду и накрывает на стол? Старшая сестра. Кто застилает кровати и стирает? Старшая сестра. А младшая сестра? А младшая сестра – сущий ребенок, она вышивает салфеточки. И никому нет дела, что между ними год разницы, поскольку старшая сестра – рослая рыжая дурнушка, а младшая сестра – изящная куколка, на которую глядеть одно удовольствие. В итоге Аннабелла, в свои шестнадцать лет, безмерно устала от жизни, мыслила как взрослая и ощущала себя взрослой, а Черити младшая, в свои четырнадцать, не имела представления, как растопить камин и сварить яйцо.
- Белла! – кузина Элизабет пробиралась через грязь и лужи, подтянув вверх подол коричневого платья. Она была обута в старые отцовские сапоги и тепло, по погоде, одета. – Куда ты подевалась?
- Я стала невидимкой, Лиз? – спросила Аннабелла ехидно. – Ты меня не видишь?
- Вижу, - призналась кузина. – Но зачем ты здесь?
- Сама не знаю, - девушка ткнула пальцем в печь для обжига извести. – Прощаюсь с этой подругой.
- Нашла подругу, - улыбнулась Элизабет. – Думаешь, в Англии такие подруги не водятся?
- Я же буду в Лондоне, - пожала плечами Аннабелла. – Вряд ли в городе есть печь для извести. Их за городом мастерят.
- Сказала бы я тебе про этот Лондон, да уж не буду, - загадочно произнесла кузина. – Пришло же твоей матери в голову сделать из тебя прислугу для старухи-англичанки.
- Она не англичанка, а американка. И эта старуха лишь на четверть американка, на две четверти голландка, и на четверть гречанка, - возразила Аннабелла. - Маргарет Кембл Гейдж. Мать виконта Гейджа, нашего ирландского пэра, которого в Ирландии никто в глаза не видел. Ей за семьдесят и она решила одарить своими щедротами какую-нибудь ирландку, раз уж ее сын – ирландский лорд.
- Сдуреть можно, - хлопнула в ладоши Элизабет. – И ей, небось, невдомек, что ты из достойной, дворянской семьи.
- Матери нужны деньги, у нас с ними туго. Она божится, что эта леди Маргарет не будет меня сильно утруждать и станет выделять, - грустно усмехнулась Аннабелла. – Выделять, надо полагать, из слуг. И мне будут платить больше, чем простой служанке. Да и что с того, Лиз? Кто я сейчас, не служанка?
- С этим не поспоришь, служанка, - согласилась кузина. – Но это унизительно, Белла. Почему Черити тебе ни в чем не помогает?
- Потому что Черити выдадут замуж за богатого и знатного жениха из Дублина. Потому что у Черити милое личико, ангельский голос и манеры светской дамы. А что у меня? – задала риторический вопрос Аннабелла. – Лицо безобразное, все в веснушках, рост верзилы, рыжие волосы.
- Зато ты надежная, - возмутилась Элизабет. – И я ничего дурного в твоем лице, росте и волосах не нахожу.
- Надежная? Пожалуй, что надежная. Как вол или лошадь, - махнула рукой Аннабелла. – Ты ко мне привыкла, Лиз. Красавицей меня не назовешь даже в подпитии. Я каждое утро смотрюсь в зеркало. К чему себя обманывать? И коль скоро эта леди в Лондоне хочет облагодетельствовать ирландку, она честь по чести получит тот товар, за который платит. Или не так?
- Так, - засмеялась кузина. – Если уж местные крестьяне-коттеры тебя считают своей, вылитой ирландкой, лондонские обыватели точно не усомнятся. Но много ли хлопот со старухой? Ты ведь не одна ей прислуживать будешь.
- Надеюсь на это, - Аннабелла прищурилась, вглядываясь в пасмурное небо. – С юга тучи идут, Лиз. Знаешь, что меня в Лондоне привлекает?
- Что? – поинтересовалась кузина.
- Книги, - ответила девушка. – Я страсть как читать люблю. В доме виконта, наверное, библиотека имеется?
- Разумеется, - закивала Элизабет. – Англичане читают от безделья, а бездельничают они постоянно. Особенно лорды и леди.
- Тогда уж я отведу душу за книгами, - мечтательно проговорила Аннабелла. – И познакомлюсь с новыми людьми. Они, понятно, там сплошь англичане, но и среди них, быть может, есть приличные мужчины и женщины.
- Есть, безусловно, - кузина ухватила подругу под руку и потянула к дороге. – Ирландцы. В Лондоне полно ирландцев, так что приличные мужчины и женщины среди англичан попадаются.
Башня Олдкорт в Уиклоу, Ирландия
Аннабелла и Элизабет побрели к главному дому мимо старой башни, коттеджей под соломенными крышами, покосившихся сараев, в шутку толкаясь и хохоча на все поместье, как две крестьянки. Поравнявшись же с Олдкортом, они взялись за руки и громко запели древнюю ирландскую песню:
«Парнишка, мой былой дружок, с кудрями завитыми,
Ты мимо шел, но пренебрег, воротами моими.
Ну что бы стоило тебе позвать меня, мой милый?
Целительный твой поцелуй, мне, хворой, дал бы силы.
Когда бы у меня добра и денег было много,
Короче стала бы тогда ко мне твоя дорога.
Я с Божьей помощью твой шаг тогда бы услыхала,
Ждать поцелуев целый день твоих бы не устала.
Мне кажется, любовь моя, ты был луной и солнцем,
А также снегом на холме перед моим оконцем.
Мне также кажется, что ты мне был сияньем Божьим,
И путеводною звездой во тьме над бездорожьем.
Ты мне сулил атлас, щелка, сапожки, пелерину,
Ты обещал мне переплыть широкую стремнину.
Но видно нет удачи мне, кустарник вижу хилый,
С утра весь день передо мной отцовский дом постылый».
* * *
2 февраля 1807 года
Королевский театр «Хеймаркет», Лондон, Англия
Ни для кого не секрет, что все богатые наследницы Англии обладают замечательным характером, безупречными манерами, обворожительной внешностью и могут составить счастье любого холостяка, особенно если этот холостяк ищет невесту со средствами. У богатых наследниц практически нет недостатков, они заставляют трепетать сердца и соперничать мужчин за место возле избранницы. Все сказанное ими в шутку смешно до колик, а произнесенное всерьез – перл мудрости. Их взоры сражают наповал, походка грациозна, вкус в одежде совершенен, убеждения оригинальны, а кроме того у каждой богатой наследницы есть изюминка, делающая ее неповторимой. У девушек с менее тугим или пустым кошельком таких изюминок нет.
Мисс Эстер Эклом была единственной дочерью мистера Ричарда Эклома и внучкой, а также наследницей всего состояния мистера Джонатана Эклома из Уайстон-Холла. Ее дедушка владел поместьями Уайстон-Холл, Маттерси, Эвертон, Миссон и Скруби на севере Ноттингемшира и Линкольншира, тысячами акров плодородной, ухоженной земли, домом на Гросвенор-стрит в Лондоне и десятью тысячами фунтов годового дохода. Матерью мисс Эстер была миссис Элизабет Эклом, урожденная Бернард из Бернард-Касл, в графстве Корк в Ирландии.
В конце 1806 года, поселившись в доме семьи на Гросвернон-Стрит под опекой тетушки, Мэри Эклом, восемнадцатилетняя мисс Эстер, не мешкая, принялась покорять высшее общество. Она знала себе цену и тщательно выбирала суженого. Дебютантка будоражила умы впечатляющими десятью тысячами годового дохода, о ней судачили во всех салонах. Матери неженатых сыновей, знатные дамы, особенно из числа «отсутствующих» ирландцев, брали ее под крыло, выводили в свет, стремились свести со своими отпрысками. Одной из таких доброхоток была миссис Френсис Калверт, дочь виконта Эдмунда Секстона Пери, жена мистера Николсона Калверта, члена парламента, потомка знаменитого пивовара. У миссис Калверт был сын, мистер Феликс Калверт, подающий надежды молодой человек, и еще с десяток родственников мужского пола, которые, были не прочь выгодно жениться.
2 февраля 1807 года мисс Эстер Эклом, миссис Френсис Калверт, ее сестра, миссис Диана Нокс, жена Томаса Нокса, сына виконта Нортленда из Данганнона, а также мистер Чарльз Калверт, деверь миссис Калверт, и лорд Томас Хэй-Драммонд, граф Киннолл изволили слушать оперу в ложе семьи Калверт в Королевском театре Хаймаркета.
Это была компания англичан с ирландскими и шотландскими корнями, которые в Лондоне часто поддерживали друг друга и создавали семейные союзы. Душа этой компании – миссис Френсис Калверт, пользовалась расположением королевской семьи, самого принца Джорджа, и могла добыть приглашения куда угодно. Высокая, осанистая, голубоглазая блондинка тридцати восьми лет, с приятным лицом, она дружила с Мэри Фицгерберт, католичкой, фавориткой и бывшей неофициальной женой Георга Уэльского. Сорокадвухлетняя Диана Нокс, урожденная Пери, уступала младшей сестре в обаянии, но не страдала от этого и, на пару с Френсис, блюла интересы семей, как своей, так и Калвертов.
Мистер Калверт, эсквайр, человек внешне заурядный, который был братом мужа миссис Калверт и приближался к сорокалетнему рубежу, не мог похвастаться титулом, как граф Киннолл, и сравниться с ним в мужской красоте. Его родители – пивовары из Суррея, обеспечили сына значительным капиталом и дали ему образование. До сих пор попытки Чарльза Калверта жениться были робкими и неуверенными, но время поджимало, требовало завести детей, обосноваться в личном поместье. Мисс Эклом, как он думал, прекрасно подходила на роль его жены.
Эстер была темноволосой, кареглазой девушкой, немного пухленькой, с милым личиком и своеобразной притягательностью, заключающейся не только в десяти тысячах годового дохода и обширных имениях деда. Ее кокетливость была почти скандальной, улыбки - чарующими, а суждения весьма откровенными. Лорд Томас Хэй-Драммонд, в свою очередь, был атлетически сложенным, жгучим брюнетом, с аристократическим носом, тяжелой нижней челюстью, крупными глазами и раздвоенным подбородком. Он носил титулы графа Киннолла, виконта Дапплина, лорда Хэя из Кинфаунса в Шотландии и барона Хэя из Педвардина в Англии. Единственными недостатками лорда Томаса были денежные затруднения и насмешливость, доходящая до язвительности.
На театральных подмостках Королевского театра в этот вечер блистала Анжелика Каталани, двадцатишестилетняя оперная дива, чей сильный, пронзительный голос завоевывал Лондон в свой первый, триумфальный сезон, стоивший владельцам театра две тысячи сто фунтов. Марко Портогалло специально написал для амбициозной итальянки оперу «Семирамида», и с декабря 1806 года она была в репертуаре. В ложе миссис Калверт, однако, талант Каталани не вызвал восторгов. Миссис Нокс и миссис Калверт сочли ее пение надрывным и подавляющим. Мисс Эклом оно тоже не тронуло, так как она изучала холостых джентльменов в ложах с помощью лорнета, прячась за веером, а Чарльз Калверт и граф Киннолл были увлечены наследницей гораздо больше, чем происходящим на сцене. В перерыве, едва опустился занавес, они атаковали мисс Эстер своим шармом, надеясь продвинуться в ухаживаниях.
Анжелика Каталани
Анжелика Каталани в опере «Семирамида»
- Мисс Эклом, вы не находите главную героиню и ее исполнение чересчур навязчивыми? – лорд Хэй-Драммонд забавлялся вниманием наследницы к мужской части публики.
- Если миссис Калверт полагает, что Элизабет Биллингтон исполнила бы партию Семирамиды лучше, значит, так оно и есть, - Эстер положила лорнет на колени. – Что вы на это скажете, милорд?
- Я поклонник женской красоты и темперамента, а не пения, - граф бросил на девушку пылкий взор. – Элизабет Биллингтон, при всем уважении к ней, старовата для театра.
- И для роли Семирамиды? – Чарльз Калверт решил подловить Хэй-Драммонда и, что называется, «щелкнуть его по носу».
- Семирамида, кажется, правила около сорока лет? - пожал плечами граф, не позволив выставить себя невеждой. – Для роли и достоверности старушка Биллингтон, вероятно, подошла бы идеально. А вы знаете, мисс Эклом, что Семирамида была первой, кто додумался лишать молодых юношей некоторых мужских органов, превращать их в евнухов?
- Лорд Томас! – в ужасе воскликнула миссис Калверт. – Вы невозможный человек! Как ваш язык повернулся заявить такое?
- Как то повернулся, - рассмеялся граф, с удовольствием разглядывая покрасневшую, смущенную наследницу. – В Лондоне, кстати, многие дамы проделывают это со своими мужьями. Не по-настоящему, но результат очень близок к тому, какой получала Семирамида.
- Милорд, - Диана Нокс ударила Хэй-Драммонда веером по запястью. – Уймитесь немедленно!
- Право же, - Чарльз Калверт заметил в глазах графа опасный огонек. – Оставим эту тему. Что касается возраста Биллингтон, я не разделяю того мнения, что в сорок лет люди неспособны увлечь других людей своими дарованиями, темпераментом или внешностью.
- Смотря, на каком поприще, - лорд Хэй-Драммонд никак не отреагировал на возмущение сестер Пери. – В амурных делах, к примеру, может выйти двояко. Сорокалетний джентльмен, если угодно, способен увлечь юную девушку и склонить ее к браку, а вот способна ли сорокалетняя женщина провернуть такое с юношей до двадцати, большой вопрос.
- Милорд, - посетовала Френсис Калверт. – Не заставляйте меня жалеть, о моем приглашении вам сопровождать нас.
- Умолкаю, миссис Калверт, - граф прикоснулся ладонью к груди.
- А я с вами не соглашусь, лорд Хэй-Драммонд, - внезапно сказала мисс Эклом. – Это спорно и предвзято. Я бы никогда не вышла замуж за тридцатилетнего мужчину.
Миссис Калверт и миссис Нокс, при этих словах наследницы, переглянулись, а мистер Чарльз Калверт поспешно отвернулся.
- Вы давно были у Гейджей и Пери, миссис Нокс? – лорд Томас сменил направление беседы.
- С Гейджами мы с сестрой виделись пару месяцев назад, а с Пери накануне, - ответила миссис Нокс. - Мой племянник Феликс дружен со старшим сыном Пери.
- Я был у Гейджей на прошлой неделе, - граф откинулся на спинку кресла. – К вашему сведению, у них поселилась причудливая особа из Ирландии.
- Неужели? – миссис Калверт вступила в разговор. – И что же в ней причудливого?
- Ее надо лицезреть самому, а не слышать о ней. Но я вам объясню, как сумею, - поморщился граф. – Это молодая ирландка, с которой можно писать аллегорию Ирландии.
- Это шутка или какая-то насмешка над нашей родиной? – миссис Нокс немного оскорбилась. – Во мне и сестре хватает ирландской крови, но вы не горите желанием написать с нас аллегорию Ирландии.
- Миссис Нокс, - примирительно молвил лорд Томас. – У меня и в мыслях не было обидеть вас, миссис Калверт или Ирландию. Но вы же не будете отрицать, что представляете собой идеальную английскую леди, а не ирландскую колоритную провинциальную девицу.
- Этого я отрицать не буду, - улыбнулась миссис Нокс. – А у Гейджей, значит, живет колоритная ирландская девица?
- Именно так, - подтвердил граф. – Рыжая гэлка с сотнями веснушек, широкоплечая, твердолобая, эдакая амазонка, ростом выше меня, угрюмая и подозрительная. Она в услужении у миссис Маргарет Гейдж, выполняет ее поручения. Вам знакома больная родственница Гейджей, мисс Эмма Огл?
- Та бедняжка, у которой лет пять назад ослабли ноги, и испортилось зрение? – уточнила миссис Калверт.
- Да, - кивнул лорд Хэй-Драммонд. – Вообразите, эта ирландка легко взяла мисс Эмму на руки и пронесла на руках через весь дом, со второго этажа, по лестнице, до кареты, как пушинку. Лакей собирался ей помочь, но она что-то пробормотала на своем наречии и отпихнула его без всяких церемоний.
- Господи, - миссис Калверт удивленно охнула. – Девушка несла на руках девушку?
- Клянусь Богом, что так и было, - произнес граф. – И эта ирландка не дочь кузнеца или трактирщика. Она из дворянской семьи.
- Правда? – нахмурилась миссис Нокс. – Из какой же?
- Эдвардс, - уверено проговорил лорд Томас.
- Эдвардс, - повторила за ним миссис Калверт. – Моя кузина Элинор, дочь покойного дяди Уильяма, замужем за сэром Вир Хантом, баронетом из Карры, который в хороших отношениях с мистером Джоной Баррингтоном. Баррингтоны же в родстве с Эдвардсами из Уиклоу.
- Вы угадали, миссис Калверт, Уиклоу упоминался. Семья девушки, видимо, живет в нужде, и миссис Гейдж наняла ее в компаньонки. Не буду скрывать, я пытался познакомиться с мисс Эдвардс поближе, из чистого любопытства, но она дала мне решительный отпор. Впрочем, все было невинно, - граф обернулся к сцене. – Антракт заканчивается.
Чарльз Калверт, тем временем, оправился от откровений наследницы по поводу возраста ее будущего жениха, наклонился к мисс Эклом и что-то ей шептал. Эстер внимала ему со всей серьезностью, слушая краем уха беседу лорда Хэй-Драммонда, миссис Нокс и миссис Калверт. Оркестр наигрывал вступление следующего действия, шум в зале постепенно затихал.
- Спасибо, что поделились с нами этой новостью, милорд, - задумалась миссис Калверт. – Я надеюсь, миссис Гейдж пригласит нас к себе, дабы мы могли оценить ваши впечатления от мисс Эдвардс.
лорд Томас Хэй-Драммонд
Либретто оперы Портогалло «Семирамида» 1807 г.
* * *
3 февраля 1807 года
Дом Экломов, Лоуэр-Гросвернон-Стрит, Лондон, Англия
Гросвернон-сквер и Лоуэр-Гросвернон-стрит
Как известно, дома на Лоуэр-Гросвернон-Стрит не продаются и не сдаются, кому попало, потому что есть обычные соседи, а есть соседи по Лоуэр-Гросвернон-Стрит. Престиж, как бы банально это не звучало, это не только деньги, но и репутация, положение в обществе, связи. Наличие у человека дома на Лоуэр-Гросвернон-Стрит означает, что он имеет нечто большее, чем просто состояние. И не важно, какова длина фасада этого дома, пятнадцать или пятьдесят футов. Важно, владелец ты или временный жилец, кто тебя рекомендовал при покупке собственности, а также то, кто твой сосед.
Мисс Эстер Эклом знала, что она – вожделенный приз и билет в мир богатства. Знала, что ради того, чтобы пойти с ней к алтарю, мужчины готовы пожертвовать многим. Знала, что ей безбожно льстят. Но знала она также и то, что после свадьбы перестанет быть призом, счастливым билетом, мечтой, и превратится в чью-то вещь. Такую же вещь, как карета или изумрудное колье, как ее дом на Лоуэр-Гросвернон-Стрит, с той лишь разницей, что дом, карету или колье можно продать, а ее придется терпеть до конца жизни. Делало ли это понимание Эстер осторожнее или мудрее? Да, без сомнения, но потребность в комплиментах, восхищении, флирте притупляла осторожность, а преклонение мужчин порой лишало мудрости. Она увлекалась, включалась в игру слов, принимала ухаживания. И при этом чувствовала себя балансирующей на краю пропасти, двигалась по пути, который не собиралась завершать, поощряла кавалеров, заведомо зная, что не отдаст им свою руку и сердце. Существовал ли при этом человек, за которого она могла бы выйти замуж? Такой человек существовал, и Эстер определила для себя, что будет отличать его от остальных. Во-первых, богатство. Богатство жениха должно быть не меньше, чем ее богатство. Во вторых, он должен быть знатнее, чем она. И в третьих, хоть это и не обязательно, у него должен быть свой дом на Лоуэр-Гросвернон-Стрит.
Мисс Эстер Эклом
«Дорогая миссис Калверт», мисс Эклом пробегала глазами написанные ею строки письма. «Высокая честь и подлинное удовольствие, пир души, но я согласна с вами относительно голоса этой Каталани».
Эстер сидела в мягком кресле, в ожидании утренних визитов, положив ножки на низкий, с бархатной подушкой, табурет, и водила мизинцем по узорам инкрустированного слоновой костью столика. Девушку так и подмывало сообщить Френсис Карверт, что Джеймс Линдси, наследник графа Балкарреса и барона Балниела, влюблен в нее, как безумный, заваливает цветами и подарками их дом, жаждет просить ее руки у отца и деда. К этому можно было бы добавить, что Горацио Уолпол, старший сын графа Орфорда, увивается за ней на каждом светском рауте с воистину неистовым пылом. При этом, чтобы миссис Калверт не посчитала свою протеже кокеткой, необходимо было построить фразу деликатно и благоразумно, сетуя на надоедливость графских сыновей и противопоставляя им мистера Чарльза Калверта с его достоинствами. Хотела ли мисс Эклом подать тем самым надежду мистеру Калверту? Ни в коем случае. Мистер Чарльз Калверт ей совершенно не нравился, но она не могла позволить ему соскочить с крючка. Почему? Эстер сама не знала, почему.
Раздался стук в дверь, она разрешила войти, и на пороге возник дворецкий. - Мисс, к вам посетители. Ваша тетя велела проводить их в гостиную.
- Кто это? – Эстер капризно вздохнула.
- Мистер Феликс Калверт и лорд Глентворт, - доложил дворецкий.
- Иду, - мисс Эклом сунула недописанное письмо в стол, жестом приказала дворецкому убрать письменные принадлежности и томно поднялась из кресла. Через минуту, поправив прическу у зеркала, она спустилась по лестнице и предстала перед гостями.
Мистер Феликс Калверт, старший сын мистера Николсона Калверта, члена парламента и миссис Френсис Калверт, урожденной Пери, был бойким, стройным, невысоким юношей шестнадцати лет. С вьющимися, как у матери, медового цвета волосами и голубыми глазами. Его живое, подвижное лицо, выдавало в нем человека энергичного и общительного.
Спутник Феликса, Генри Пери, виконт Глентворт, сын графа Лимерика, лорда Эдмунда Пери, был не похож на мистера Калверта. Ему шел девятнадцатый год, но выглядел виконт старше. Ростом в шесть с половиной футов, настоящий великан, достаточно мускулистый, но не полный, с резкими чертами красивого лица, длинными руками и ногами, темными волосами, наследник графа Лимерика держался надменно и отстраненно.
Тем не менее, мистер Феликс и лорд Глентворт были добрыми приятелями, дружили с пеленок и имели схожие убеждения, вкусы, пристрастия. Единственно, чем они никак не сходились, так это взглядами на войну и службу в армии. Феликс Калверт почитал себя патриотом Англии и думал избрать армейскую стезю, хотя он был внуком ирландского аристократа. Виконт же патриотом Англии не был, тяготел к Ирландии, воевать с французами не желал, и к воинской службе относился отрицательно, равно как и к любой иной службе. Со своим отцом, графом Лимериком, тщеславным придворным вельможей, который был ниже сына почти на две головы, лорд Генри не ладил и часто ссорился. Будучи зависимым от него финансово, виконт при этом не терпел нравоучений, менторского тона и какого-либо принуждения. Он был умнее отца и не выносил его лицемерия.
С первого же дня знакомства с мисс Эклом, Генри Пери наметил ее себе в жены. Девушка была, по его мнению, красива, разумна, неплохо сложена и откровенна в беседах. Мировоззрение и чувство юмора Эстер были ему близки, а богатое приданое искушало. Избавиться от диктата отца, зажить своим домом? Из-за одного этого стоило завоевать сердце мисс Эклом. Трудность же состояла в том, что Эстер, если так можно выразиться, охотилась на мужчин не ради добычи, а ради самой охоты, и так как она появилась в Лондоне недавно, общество не успело этого понять. По крайне мере, виконт Глентворт этого пока не понял.
Предки семьи Пери триста лет назад были обыкновенными купцами из Девона, Эксетера. Они торговали испанским вином, участвовали в разных авантюрах, копили деньги и женились на деньгах. На закате правления королевы Елизаветы Пери обосновались в Лимерике, в Ирландии и породнились с местными землевладельцами, ирландцами Секстонами. В дальнейшем семья преуспела на духовном поприще и, в конце концов, приобщилась к дворянству. Так как Англии нужны были в Ирландии лояльные пэры, Уильяма Сесила Пери, епископа Лимерика, произвели в бароны Глентворты в 1790 году, а в 1803 году его сын, отец виконта Глентворта, получил титул виконта Лимерика, а затем и графа Лимерика. Старший же брат епископа Уильяма Пери, Эдмунд Пери, спикер палаты общин Ирландии, стал виконтом Пери. В промежутке между этими событиями случилось ирландское восстание 1798 года и окончательное упразднение остатков независимости Ирландии от Англии по Унии 1800 года. Необходимые голоса для объединения в одно государство были найдены как раз за счет новых ирландских пэров, получивших титулы от английского короля, подобно новоиспеченным графу Лимерику и виконту Пери.
Дочери виконта Пери, сестры Френсис и Диана, в замужестве Калверт и Нокс, приходились епископу Уильяму Сесилу Пери племянницами, а графу Лимерику кузинами. Поскольку их отец, виконт Пери, не оставил мужского потомства, его владения перешли графу Лимерику, а титул был упразднен. Таким образом, мистер Феликс Калверт, сын миссис Френсис Калверт, был дальним родственником, кузеном своему другу, виконту Глентворту, и сыновьям миссис Дианы Нокс, Томасу, Эдмунду, Генри и Джону Ноксам.
- Добрый день, мисс Эклом, мисс Эстер, - Феликс поклонился наследнице и ее вялой, толстой тетушке, восседающей на честерфилде из бежевой кожи у горящего камина. – Мы с Генри – ранние пташки. Вы не будете нас ругать за безвременный визит?
- Упаси Бог, мистер Феликс, милорд, - мисс Мэри Эклом еле-еле шевелила губами. – Как можно? Я вверяю мою дорогую племянницу вашим матушкам, что они скажут, возьмись я вас ругать?
- Мисс Эстер, - виконт Глентворт отвесил почтительный поклон. – Очень рад встрече с вами. Вчера в театре мы видели вас в ложе, но не осмелились подойти.
- Отчего же не осмелились? – мисс Эклом ответила на приветствие кивком и улыбкой. – Я все второе действие места себе не находила, гадала, почему попала к вам в немилость.
- Феликс избегает своей матушки, - лорд Генри развел руками. – Такой ребенок.
- Не избегаю, а сторонюсь, - рассмеялся мистер Калверт. – Моя матушка привыкла отчитывать меня на людях. А это, прошу заметить, не на пользу ни ей, ни мне.
- Присаживайтесь, - Эстер предложила юношам сесть и села сама. - Как я понимаю ваши обстоятельства, мистер Калверт! Мой батюшка ведет себя точно также.
- Родители, - протянул Феликс. – Я намерен в этом же году сбежать от них в армию, и убеждаю Генри составить мне компанию.
- Это столь грустно, лишиться вашего общества, - покачала головой мисс Эклом. – Скажите, милорд, неужели такой блестящий кавалер, как вы, покинет Лондон и ввергнет в печаль молодых девушек, которые по вам сохнут?
- Мне в Лондоне дорога только одна девушка, - отрезал лорд Глентворт. – И Феликс меня ни в чем не убедил.
- Тетушка, в гостиной перетоплено и душно, - Эстер раскрыла веер. – Как вам вчерашняя опера, господа? Миссис Каталани вас пленила и очаровала?
- Вовсе нет, - весело произнес мистер Калверт. – Больно смуглая и крикливая. И опера скучная. Вот в позапрошлом году мы были в опере и развлеклись на славу.
- И что же за оперу вы слушали? – спросила мисс Эклом.
- Название вылетело из головы, - Феликс усмехнулся. – Но дело не в названии. Просто какой-то болван, ни с того, ни с сего, опустил занавес прямо на певца во время арии, случилась суматоха, задержка, и зрители из простолюдинов начали громить кресла, прыгать в оркестр, ломать инструменты, сдирать обивку. Как потом написали, ущерб составил полторы тысячи фунтов.
- Мистер Калверт, - укоризненно промолвила Эстер. – Поразительно, какие глупости вас развлекают. А вы, милорд, там были?
- Нет, я тогда гостил в Ирландии у родни, - сказал Генри Пери. – Но Феликс мне так все описал, что я могу изложить вам эту историю в подробностях.
- Нет уж, увольте, - мисс Эклом обмахивалась веером. – Намедни в театре лорд Хэй-Драммонд и без того шокировал меня историями не для дамских ушей.
- Лорду Хэй-Драммонду, похоже, пора надрать его уши, - ревниво проворчал виконт. – Он старается расположить вас к себе, мисс Эстер, но недостоин вашего расположения.
- Ваша матушка, мистер Калверт, чуть не выгнала графа из ложи, - девушка, услышав в голосе лорда Глентворта ревнивые нотки, расцвела от удовлетворения. – Если бы ваш дядя не сменил тему, так бы и было.
- Мой дядя! – застонал Феликс. – Он еще скучнее оперы!
- Неправда, - возразила мисс Эклом. – Мистер Чарльз Калверт – учтивый, образованный и вовсе не скучный джентльмен. Я нынче пишу вашей матушке, мистер Калверт, и превозношу в своем письме вашего дядю до небес.
- Не слишком усердствуйте в этом, если не хотите умереть от занудства и тоски, - посоветовал Феликс. – Матушка передаст дяде ваши дифирамбы, и он примчится сюда, чтобы заболтать вас до смерти.
- Ваш дядя мне просто друг, хороший друг, - Эстер покосилась на виконта, тот снова хмурился от ревности. – И все-таки, тут весьма душно. Вы не собирались на прогулку? Я бы была счастлива подышать свежим воздухом.
- Мой экипаж в вашем полном распоряжении, мисс Эклом, - немедленно встрепенулся лорд Глентворт. - Собственно говоря, мы и приехали, дабы позвать вас на прогулку.
Лорд Генри Пери, виконт Глентворт
Феликс Калверт в зрелом возрасте
КОНЕЦ 1 ГЛАВЫ
Bernard:
» Часть 1 Глава 2
Глава 2
«Фирл Плейс»»
1 сентября 1807 года
Фирл Плейс, Восточный Сассекс, Англия
Фирл-Плейс, родовая усадьба баронетов Гейджей, была имением этой семьи на протяжении трехсот тридцати лет, с тех пор, как некий Уильям Гейдж женился на Агнес Болни, дочери предыдущих владельцев Фирла. Шестьдесят лет назад, после смерти седьмого баронета, хозяином поместья стал его кузен, барон Гейдж из Каслбара в Мейо и виконт Гейдж из Касл-Айленда в Керри в Ирландии. Этот удачливый ирландский кузен, бывший католик, член палаты Общин Англии и палаты лордов Ирландии, завершил перестройку тюдоровского дома, начатую седьмым баронетом, и поселился в нем с семьей на многие десятилетия. Нынешний владелец, виконт и барон, лорд Генри Гейдж, приходился ему внучатым племянником и являлся типичным «отсутствующим» ирландским аристократом, для которого Ирландия была также далека, как Африка. Он был полковником и майор-генералом армии его величества, сыном знаменитого главнокомандующего в Северной Америке, Томаса Гейджа, и его не менее известной матери, Маргарет Кембл Гейдж, одним из богатейших людей в Англии. Но при этом, чрезвычайно больным человеком в свои неполные сорок семь лет.
Фирл Плейс
В Фирл Плейс, помимо виконта Гейджа, жили его жена, леди Сьюзен Гейдж, урожденная Скиннер, матушка лорда Генри - Маргарет Кембл Гейдж, двое наследников лорда, шестнадцатилетний Генри и одиннадцатилетний Томас, а также опекаемые виконтом дети покойного Уиллоуби Берти, графа Абингдона - леди Каролайн Берти и мистер Перегрин Берти, восемнадцати и семнадцати лет. Гостями в имении, по окончании лондонского сезона, были сестра лорда Гейджа, жена баронета, сэра Чарльза Огла, леди Шарлотта Огл, семья Калвертов, лорд Генри Пери, виконт Глентворт, мисс Эмма Огл, лорд Томас и леди Мэри Пелхэм, граф и графиня Чичестер, лорд Сидней Осборн, полковник Фуллер и Артур Ванситтарт с супругой.
Мужчины намеревались охотиться, упражняться в стрельбе, остроумии и биллиарде четыре дня подряд, были запланированы торжественные обеды и ужины, карточные и другие игры, прогулки верхом. Вечером первого сентября, до сумерек, после застолья, хозяева и гости собрались на веранде перед домом, чтобы выпить чаю, сыграть в вист и посплетничать.
- Что касается выскочек, леди Шарлотта, - миссис Калверт была в ударе, светские новости и слухи были ее страстью. – Возьмите Луизу Брандон. Да, она превосходная актриса, я так и сказала миссис Фицгерберт неделю назад в театре, когда давали «Спровоцированного мужа» Сиббера. У нее такие черные, роковые глаза, но зачем же закатывать их каждые пять минут? Миссис Фицгерберт утверждает, что граф Крейвен лишился рассудка из-за мисс Брандон и свадьба будет не позднее декабря. Актриса станет сидеть с нами за одним столом, каково? Если она не выскочка, то кто тогда выскочка? А мисс Ваннек ее защищает. Мол, выскочки вульгарны, а мисс Брандон не вульгарна. Несчастные лорд и леди Ваннек, у них старший сын мот и игрок, у младшего падучая болезнь, старшая дочь такая слабенькая, а мисс Каролайн, как вы уже поняли, неспособна уяснить слово «выскочка».
- А ваша мисс Эклом не выскочка, дорогая Френсис? – съязвила леди Сьюзен Гейдж. – Не вы ли рекомендовали ее нам весной? Но она же несносная кокетка, да и кто такие эти Экломы?
- Признаюсь, это была моя ошибка, - потупилась миссис Калверт. – Я ведь почти ирландка. Слышали, как говорят про англичан и ирландцев? Англичанин всегда подозревает в новом знакомом мошенника, пока не убедится, что перед ним честный человек. А ирландец всегда видит в новом знакомом честного человека, пока не убедится, что перед ним мошенник.
- Но вы добрая подруга, миссис Калверт, - утешила собеседницу Маргарет Кембл Гейдж. – За это одно надлежит простить вам ошибку с мисс Эклом.
- Ох уж эта Эстер, - вздохнула Френсис. – Она жестоко огорчила нас с мужем. Правда, Николсон? Мисс Эклом внушила моему деверю, мистеру Чарльзу Калверту, что она к нему неравнодушна, а затем отвергла, как и наследников графа Балкарреса и лорда Уолпола. Джеймс Линдси сделал ей предложение по всей форме. И что же? Она кинулась в слезы, словно он ее оскорбил. Мы, как я уже говорила, провели лето в Брайтоне на Марин Парад семнадцать, и не могли ни на что влиять в Лондоне. Чарльз Калверт был абсолютно уничтожен холодностью мисс Эклом. Сестра писала мне неоднократно. Помните день рождения принца тринадцатого августа, леди Гейдж? Стояла такая духота и нас с вами так толкали. А тут еще письмо Дианы, оно меня чуть не убило. Я чувствовала себя хуже только год назад, когда скончался мой батюшка, и пятнадцать лет назад, когда похоронила дочку Лавинию. Мою первую Лавинию, бедную малютку, а не вторую, живую, которую назвала в честь первой.
- Да, Френсис, - едва успел вставить мистер Николсон Калверт, прежде чем его супруга защебетала вновь.
Тем временем, расположившаяся на трех длинных кэмелбэках молодежь потешалась над ручной обезьянкой, сидевшей на поводке в их шумной компании. Мистер Генри Гейдж-младший, на правах сына хозяина, вел беседу и перечислял проделки обезьянки под хохот гостей, ему вторил брат Том. Каролайн Берти, довольно глупая девица, непрерывно охала и ахала, а мистер Перегрин Берти и Феликс Калверт ее успокаивали. Мисс Эмма Огл, чьи ноги были парализованы неизвестной болезнью вот уже несколько лет, удостоилась привилегии держать обезьянку на руках и была неимоверно счастлива. Лорд Сидней Осборн, сводный брат графини Чичестер, подавал мисс Эмме кусочки фруктов для обезьянки. Лорд Генри Пери, виконт Глентворт, скучал, прислушиваясь к старшему поколению. Откровения миссис Калверт о его обожаемой мисс Эклом виконта, с одной стороны порадовали, а с другой стороны расстроили. Порадовало лорда Генри то, что мистер Чарльз Калверт, Джеймс Линдси и Горацио Уолпол получили от Эстер отворот-поворот, а расстроило то, что имя мисс Эклом трепали с порицанием. Наконец, устав от болтовни миссис Калверт и воплей молодежи, Генри Пери поднялся с кэмелбэка, извинился и высказал пожелание побродить по саду, обдумать письмо отцу.
Мистер Николсон Калверт
миссис Френсис Калверт
- Милорд, - узнав о его планах, мисс Эмма грустно улыбнулась. – Вы не пойдете к домику в саду?
- Могу сходить, если требуется, - ответил больной девушке виконт. – У вас есть какая-то просьба, мисс Огл?
- Да, - слегка смутилась Эмма. – В домике сейчас мисс Эдвардс. Миссис Маргарет поручила ей важную работу. Будьте любезны, сообщите мисс Эдвардс, что через полчаса мне понадобится ее помощь, чтобы подняться в мою комнату.
- Мисс Эдвардс? – удивился лорд Пери. – Кто она? Неужели кроме нее некому помочь вам добраться до комнаты, мисс Эмма? Я могу отнести вас.
- Не стоит, - девушка покраснела. – Мисс Эдвардс – компаньонка миссис Гейдж, ее наняли в Ирландии прошлой зимой. Она меня перенесет. Я стесняюсь, когда это делают мужчины.
- Простите, - поклонился виконт. – Я без промедления отыщу мисс Эдвардс и передам ей ваши слова.
Генри Пери направился вдоль фасада Фирл-Плейс к тропинке, ведущей к садовому домику.
Фирл-Плейс
Портреты Томаса Гейджа и Маргарет Кембл Гейдж в Фирл-Плейс
Поиски домика, однако, изрядно затянулись и лорд Генри, обнаружив его, после бесплодных блужданий по саду, спустя десять минут, волновался и сердился на себя за невнимательность. Крошечное одноэтажное здание под черепичной крышей затерялось в зелени деревьев, дверь была не заперта. Виконт толкнул ее и вошел без стука.
Миссис Эдвардс, как и ожидалось, находилась внутри, но она вовсе не работала, а лежала на потертом канапе, скинув туфли и обложившись подушками. Это была отвратительно рыжая ирландка, конопатая, с горбатым носом и она что-то бурчала себе под нос, не заметив, что ее застукали на «месте преступления». Лентяйка зажгла четыре свечи, при том, что на улице еще не стемнело. Рядом с канапе, прямо на пыльном полу, валялись редкие, древние книги из библиотеки Гейджей, одну из них компаньонка читала.
- Мисс Эдвардс, полагаю, - Генри Пери нарочно кашлянул. – Могу я отвлечь вас от вашей важной работы?
- Что? – ирландка подпрыгнула от испуга, мгновенно вскочила на ноги и насилу не упала, споткнувшись о книги. – Господи! Вы кто такой?
- Гость, - мрачно произнес виконт. – Лорд Пери. Хотел бы сказать «к вашим услугам», но вы этого не заслужили.
- Лорд Пери, - раздраженно повторила за ним Аннабелла. – Гость. Что вам здесь нужно, лорд Пери?
- Как вы со мной разговариваете? – негодующе стиснул губы Генри. – Что за тон? Где поклон? Какого дьявола вы лежите и читаете, когда миссис Гейдж поручила вам работу? За что вам платят? За лень, перевод свечей и скотское обращение с книгами хозяев?
- Прошу прощения, милорд, - опустила голову рыжая дурнушка, пытаясь надеть туфлю на свою огромную ступню. Оценив взглядом размер этой ступни, виконт тут же оценил и рост ирландки. К изумлению Генри, она была ниже его, имеющего шесть с половиной футов роста, всего на пять дюймов.
- Мисс Огл необходима ваша помощь, а вы бездельничаете, - он был слишком зол, чтобы принять ее извинения. – Мне придется доложить о вашей небрежности и праздности.
- Кто бы сомневался, - пробормотала Аннабелла. – Доложите, коль вам угодно.
- Мне угодно и я обязательно доложу, - подтвердил виконт и приказал. – Поднимите книги, потушите свечи, закройте дом и живо идите к мисс Огл. Я лично проверю, как быстро вы это сделаете.
- Слушаюсь, - промямлила ирландка, и лорд Пери направился к двери. Он уже взялся за ручку, когда внезапно услышал тихий шепот за спиной, «проваливай, английский ублюдок».
- Что? – Генри резко повернулся. – Что вы сказали? Как вы смеете? Что за дерзость?
- Я ничего не сказала, - Аннабелла побледнела.
- Нет, сказали, - виконта обуял гнев. – Вы назвали меня английским ублюдком. Если бы вы были мужчиной, я пересчитал бы вам все зубы, или случилась бы дуэль. Мой отец - граф Лимерик, пэр Ирландии. Да и будь я трижды английским ублюдком, кто дал вам право оскорблять лорда, ирландская деревенщина?
- Вам почудилось, - насупилась ирландка.
- Нет, не почудилось, - он вернулся к канапе, схватил наглую девицу за воротник платья и яростно встряхнул. – Молчать! Смотреть мне в глаза, мерзавка!
- Английский ублюдок, - промолвила она уже в полный голос.
- Что? – он взревел. – Вы обезумели?
- Отпустите мое платье, - прошипела она. - Я вам не служанка!
- Это немыслимо, - Генри Пери был обескуражен. – Какая непочтительность. Да что там непочтительность, мятеж! Но я вас научу уму-разуму.
- Бегите, жалуйтесь, - выпалила она. – Проваливайте, якобы ирландский лорд. Я буду к услугам мисс Огл через пять минут.
- Вы пожалеете о содеянном вами, - пообещал виконт. – Клянусь Богом, пожалеете!
Он отдернул от нее руку, как от прокаженной, и стремглав выбежал из домика.
* * *
1 сентября 1807 года
Дом Лимериков, Мэнсфилд-стрит 20, Лондон, Англия
Эдмунд Пери, граф Лимерик
Лорд Эдмунд Пери, граф Лимерик и барон Глентворт никогда не блистал выдающимися талантами. Невзирая на это, при английском дворе он был востребован, так как умел приспособиться, угодить, выразить настроения общества, обеспечить протекцию и связи. Он родился в семье ирландского епископа Лимерика, Уильяма Сесила Пери, обучался в Дублинском Тринити-колледже, но не закончил его, выгодно женился на Мэри Ормсби, племяннице баронета Генри Хартстонга из Бруффа и до тридцати пяти лет находился в тени отца. Обширные владения сэра Генри отец лорда Эдмунда прибрал к рукам, выдав за него свою болезненную сестру, старую деву, в результате чего тот умер бездетным и завещал все свои земли и деньги шурину. В 1783 году Эдмунд Пери вступил в добровольческое движение, но оно к тому моменту находилось в упадке. Во время же ирландского восстания против англичан 1798 года лорд Эдмунд был на стороне короля, а после активно продвигал унию с Англией, за что и получил титул графа, а вместе с ним место пэра в палате лордов. Ирландию он посещал редко, его там люто ненавидели за двуличие, подхалимство и службу англичанам.
По заключению унии Британии и Ирландии в 1800 году влияние графа Лимерика при дворе снизилось, но не исчезло полностью. В Лондоне он купил четырехэтажный дом Адамов, номер двадцать по Мэнсфилд-стрит, где проживал со своим многочисленным семейством, стараясь быть полезным принцу Джорджу, министрам, военным, церкви, всем, кто мог хоть как то отплатить ему сторицей.
Потеряв любимого, старшего, шестилетнего сына Эдмунда, унесенного лихорадкой в 1793 году, лорд Пери был вынужден признать наследником, виконтом Глентвортом, следующего по старшинству сына, Генри, которого никогда не жаловал и постоянно бранил за вспыльчивость и нежелание подчиняться. В 1807 году, подойдя к пятидесятилетнему рубежу, граф Лимерик испытывал беспокойство из-за утраты позиций при дворе и выплескивал свое раздражение на безропотную жену Мэри и младших детей. Первого сентября, учинив им разнос за неряшливость, расточительность и неспособность понять его тонкую душу, он сидел в кабинете, на втором этаже, и изливал супруге свое недовольство.
- Твоя подруга Френсис Калверт, Мэри, нередко высказывается опрометчиво о достойных людях и может поставить нас в трудное положение, - лорд Эдмунд пересчитывал листы бумаги в пачке, только вчера початой. Домочадцы, по его мнению, расходовали чересчур много бумаги. – Недавно, на обеде с Хоумом Риггсом Пофамом она задавала капитану неудобные вопросы о его решении следовать к Буэнос-Айресу без приказа, услугах Ост-Индийской компании и контрабанде, по поводу чего ему грозит суд. Кто она такая, чтобы лезть в мужские и государственные дела, допрашивать прославленного флотоводца? Когда же миссис Калверт принялась насмехаться над графом Эдвардом Дигби, его умственными способностями и манерами, мне стало за нее стыдно. У графа Дигби прекрасное имение, он неоднократно был нашим ходатаем и гостеприимцем. Это ли не признак того, что лорд Эдвард благороден и заслуживает нашего снисхождения в случае маленьких оплошностей? Я не стал ей ничего говорить, а ты обязательно намекни, сделай внушение, но не переусердствуй, ее связи и дружба с миссис Фицгерберт неоценимы.
- Да, Эдмунд, - Мэри Пери стояла у стола в позе просительницы, сутулясь и переминаясь с ноги на ногу.
- От Генри нет письма? - спросил граф.
- Нет, - супруга покачала головой.
Он так меня тревожит, - посетовал лорд Пери. - Эта его заносчивость и гордыня! Общается с отцом через губу. Вменяет мне в вину что попало. Как это он заявил давеча? Унизительная гибкость? Кто ему привил эти идеи? Откуда в нем эта брезгливость и чопорность?
- Да, откуда? - безучастно осведомилась жена. Ее беседы с мужем зачастую были похожи на монологи.
- То, что Генри обхаживает эту мисс Эклом, моя заслуга, - постучал пальцем по столешнице граф. - Не задень я его самоуверенность сомнениями в том, что ему под силу добиться этой наследницы, обратил бы он внимание на девушку, которую возвели на пьедестал из-за одних лишь ее денег? Десять тысяч фунтов в год от снохи, хотя бы и взбалмошной, нам не повредят.
- Тебе уж непременно не повредят, дорогой, - отметила леди Мэри.
- Не иронизируй. Он обязан принести состояние в семью женитьбой на мисс Эклом, - твердо проговорил лорд Пери. - Или на любой иной невесте с богатым приданым и связями. Ты же не будешь отрицать, что в твоем сыне есть мужская красота, порода и шарм? Будь Генри чуть любезнее с дамами, его импозантность, внушительность и вальяжность доставили бы нам и двадцать тысяч годовых. Вот что я сделаю, подыщу ему колледж или армейский чин. И выдвину условие. Женитьба или армия.
- Генри не желает идти в армию, - подала голос супруга. - Они с Феликсом Калвертом едва не разругались из-за этого.
- И хорошо, что не желает. Свадьба на мисс Эклом избавит его от армии, - коварно улыбнулся граф. - Он все взвесит, что ему предпочтительнее, и устроит этой девушке осаду. Крепость падет, и мы пожнем плоды. А в армию или на флот за него пойдет Уильям. Испокон века младшие сыновья добывают победы Англии в бою. Купим Уильяму чин. Протолкнем на штабную должность. Война обогащает людей не хуже торговли.
- Ради Бога, не дави на Генри, Эдмунд, - посоветовала жена. - Он заупрямится и натворит бед.
- Заупрямится? Без денег? - пренебрежительно отмахнулся лорд Пери. - Генри у меня в кулаке, Мэри. Надежно стиснут в кулаке.
Та устало вздохнула, прикрыла глаза и мысленно окрестила супруга старым дураком.
* * *
1 сентября 1807 года
Фирл Плейс, Восточный Сассекс, Англия
Аннабелла металась по своей тесной комнатке, как раненая волчица. Три часа назад, подняв мисс Эмму на руки и неся ее к дому под перешептывания и хихиканье англичан на веранде, она еще не осознавала грядущей катастрофы, но потом поужинала, задумалась и испугалась. Вот напасть! Утром этот подлый лорд Пери наябедничает на нее Гейджам, вывернет все наизнанку, обвинит в трате свечей, дурном обращении с хозяйскими книгами, лености, несдержанности и оскорблении. Или уже наябедничал. Гейджи поверят ему и что дальше? Дальше, чтобы умилостивить этого напыщенного аристократа, ее вышвырнут без расчета и как тогда ей быть? У нее пять фунтов, этого не хватит для путешествия в Ирландию, а если бы и хватило, как показаться дома и объявить, что ее выгнали? Мать рассвирепеет. Аннабелла должна будет наняться в горничные, опять же к англичанам, в родных краях, где ее все знают, но за меньшую плату.
И кто во всем виноват? Сын графа Лимерика, лакея английского короля, продажной шкуры! Это ведь в поместьях лордов Пери мальчики из «Белых досок» ломали ограды, били стекла в окнах, поджигали амбары и резали вымя у коров тех, кто собирал церковную десятину для алчных английских епископов, притеснял хлеборобов, огораживал землю под пастбища пэров, навязанных королем Георгом Ирландии. Лорд Пери, виконт Глентворт! Наследник того самого лорда Лимерика, который призывал топить в крови восстание десятилетней давности, узаконивал унию, вбивал клин между ирландцами разной веры. Этот молодой бездельник гостит в Фирл Плейс, сытно ест и пьет вино, в то время как крестьяне в имениях его отца голодают и изнывают от неподъемных налогов.
Битва повстанцев и англичан у Оуларт-Хилл
Эмблема восстания – ирландская арфа
Аннабелле было семь лет, когда Ирландия закипела и забурлила, будучи не в силах больше терпеть английский гнет. Уиклоу стал одним из оплотов восставших. Семья пряталась в подвале от королевских солдат и с содроганием слушала новости о том, как в Уэксфорде армия и йомены убивали без суда тех, кто посмел дать им отпор, как людей казнили на Уэксфордском мосту, как обезглавили Багенала Харви, Джона Мерфи, Келли из Килланна, как англичане играли головой Келли словно мячом на глазах у его сестры. Аннабеллу воодушевляли победы республиканцев в сражениях у Трех Скал, Оуларт-Хилл и Просперисе, легенды о храброй Бетси Грей со знаменем и пистолетом, скачущей на своем пони в битве при Баллинахинче. Все надеялись на содействие французов, вдохновивших ирландцев на революцию, но французы не оказали существенной помощи.
В 1799 году, когда Аннабелле исполнилось восемь, она присутствовала на казни главарей восстания, Билли Бёрна и Патрика Гранта, их вздернули на Висельной улице Уиклоу под ропот горожан. В семье было не принято рассуждать о том, почему случилась революция, но отчим то и дело сообщал, что в горах за Олдкортом, спустя годы после разгрома повстанцев, орудуют партизаны. Аннабелла же тайком хранила в шкатулке вырезанную из дерева фигурку ирландского пикинера с прической кроппи, портрет Теобальда Вулф Тона и эмблему восстания – зеленую ирландскую арфу.
Тюрьма Уиклоу с виселицей
И что теперь? Теперь ей придется выкручиваться, объясняться с Гейджами и пресмыкаться перед этим гнусным виконтом, фальшивым ирландским лордом. Впрочем, до того как обитатели Фирл Плейс разбрелись по спальням, ее никто из хозяев не позвал для разбирательства, и слуги не передавали Аннабелле, что лорд Пери был чем то рассержен. Может ли так быть, что виконт Глентворт еще не донес на нее Гейджам? Это предстояло узнать. Если же он не донес, она могла бы попробовать разжалобить его, убедить никому не разглашать о том, что случилось. Но этот лорд такой надутый и злой, черта с два его убедишь!
Аннабелла прекратила мерить шагами комнату и плюхнулась на кровать. У нее было пять фунтов, вознаграждение от миссис Гейдж за три последних месяца. В Уиклоу пять фунтов – хорошие деньги, но достаточно ли этого, чтобы умаслить сына лорда? Навряд ли, но попытаться стоило.
* * *
1 сентября 1807 года
Фирл Плейс, Восточный Сассекс, Англия
Генри Пери не спалось. Стычка с нахальной ирландкой взбудоражила его не на шутку. Он прокручивал в голове все сказанное ею, свои слова, насколько он их запомнил, и не находил в своем поведение ничего обидного. Возможно, говорил резко, но мисс Огл нуждалась в этой особе, а она прохлаждалась самым возмутительным образом. Весь вечер, до ужина и во время ужина, виконт порывался заявить о том, что его самым беспардонным образом оскорбили, но почему то не сделал этого. Скорее всего, опасался, что над ним будут смеяться, потешаться.
До полуночи он ворочался с боку на бок, но все без толку. Когда в его спальне скрипнула дверь, а за ней половица пола, Генри решил, что эти звуки ему померещились. Но дверь скрипнула вновь и закрылась, заскрежетал засов, и в изножье кровати встала рыжая ирландка, в простом, застиранном, бумазейном платье, со свечой в подсвечнике.
- Мисс Эдвардс, - виконт сел на постели. – Какой неожиданный визит. Собираетесь продолжить нашу ссору? Или пришли придушить меня во сне?
- Нет, милорд, - тихо сказала девушка. – Я пришла просить вас, умолять, не жаловаться на меня лорду и леди Гейдж. Клянусь впредь быть вежливой и почтительной. Понимаете, мне нельзя вернуться в Ирландию. Никак нельзя.
- Об этом надо было подумать раньше, до того как вы затронули честь моей матери, обозвав меня ублюдком. Мой долг, перед хозяевами этого дома - уберечь приличных людей от ваших оскорблений и дремучей ненависти ко всему английскому, – он пригляделся к ней. Она что-то сжимала в левой кисти. - Что там у вас?
- Пять фунтов, милорд, - мисс Эдвардс положила на столик стопку монет.
- Маловато, чтобы купить мое молчание, - нахмурился Генри. - Что то еще?
Она не шевелилась, несколько мгновений размышляла, и он посчитал, что она не расслышала вопроса. Но затем раздался ее голос, смущенный и сдавленный. - Я девственница. Вместо денег могу предложить свою девственность. Это все, что у меня есть.
- Как мило, - он поднялся с кровати и посмотрел на нее с недоумением. – Вы опять меня поразили. Девственность в обмен на забвение?
- Да, - свеча в ее руке дрожала.
- Что ж, - виконт взял из ее пальцев подсвечник и поставил его на стол, рядом с трехмесячным жалованьем компаньонки. – Преклоняюсь перед вашей смелостью. Вижу, вы заперли дверь, мисс Эдвардс. Я согласен, раздевайтесь.
- Сейчас? - она проглотила ком. - Тут?
- Да, - ответил Генри. - К чему тянуть?
- Хорошо, - девушка была ужасно бледна, она стала неловко освобождаться от платья.
- И сорочку тоже, - потребовал лорд Пери. Когда Аннабелла сняла сорочку, он уставился на нее. Несмотря на некрасивое лицо и обильную россыпь веснушек на коже, сложена мисс Эдвардс была безукоризненно. Длинные ноги и шея, тонкая талия, отличная осанка, высокая, совершенная грудь. Плечи немного широки для женщины, но это ее не портило.
- Неплохо, мисс Эдвардс, - хмыкнул Генри. – Ложитесь.
Она безмолвно легла и подвинулась вправо. Виконт опустился возле нее и сразу, без церемоний и лишних слов, принялся гладить ей грудь и живот. Она лежала недвижимо и взирала на него без страха. Многократно наблюдая соитие животных на ферме, Аннабелла приблизительно знала, что за этим последует. Лорд Пери, наклонился к ней, поцеловал ее грудь, потом добрался рукой до лобка и ниже. Через пару минут его ласк она была готова.
- Раздвиньте ноги, - шепнул он, и девушка подчинилась.
Однако, когда он устроился между ее бедер и попробовал проникнуть в лоно, она заерзала и застонала. – Я не хочу, не могу, прекратите.
- Это уже невозможно прекратить, - заворчал Генри. – Расслабьтесь, все свершится быстро.
- Боже мой, - приподнявшись на миг, Аннабелла снова упала на подушку. – Ладно, но не мешкайте.
Он вошел в нее стремительно, ирландка при этом даже не вздрогнула, и спустя три-четыре минуты все действительно было кончено. Полежав на ней недолго, отдышавшись, виконт откатился в сторону и удовлетворенно сказал. – Благодарю, мисс Эдвардс, вы доставили мне блаженство и были восхитительно мужественны.
- Будьте вы прокляты, - бесстрастно произнесла Аннабелла.
- Судя по тому, как вы управляетесь с мисс Огл, - лорд Пери проигнорировал ее проклятие и вытер вспотевший лоб краем простыни. – Вас не назовешь слабой женщиной. Вы, пожалуй, идеальны для мужчины моего роста. Более хрупкую девушку я бы, наверное, раздавил.
- Может и так, - согласилась ирландка. – Приятным это не было.
- А я всем доволен, - улыбнулся Генри. – Но вам виднее.
- Пойду-ка я к себе в мансарду, - ирландка села, завязала рассыпавшиеся волосы в узел и уложила их в пучок. – Вы исполните то, что обещали мне, лорд Пери? Не станете жаловаться?
- Да, - кивнул виконт. – Но я жду вас завтра в это же время. До моего отъезда в пятницу мы встречаемся в моей спальне каждую ночь.
- Это нечестно и несправедливо, - она взглянула на него с упреком. – Об этом речь не шла.
- Жизнь несправедлива, мисс Эдвардс, - Генри похлопал ее по стройной ляжке. – Поэтому я, английский ублюдок, ношу титул ирландского лорда, а вы, честная ирландская девица, прислуживаете двум англичанкам. Но завтра я постараюсь доставить вам удовольствие, как бы странно это не звучало.
- Я бы обошлась без этих удовольствий, милорд, - Аннабелла пошарила рукой по полу в поисках своей сорочки. – От подобных удовольствий родятся дети, а без мужа мне дети ни к чему.
- Какое здравомыслие, - лорд Пери помог ей найти сорочку, походил по спальне, передал девушке платье и чепчик. – Даже не скажешь, что вы вздорная и бранчливая. Между прочим, мне нравится Ирландия. При других обстоятельствах я был бы рад свести с вами знакомство, поболтать об Ирландии.
- И какая мне польза от знакомства с вами? - перебила его ирландка, одеваясь. – Я вам не ровня, не подруга и не любовница. Вы меня принудили отдаться вам.
- Не совсем, я взял то, что вы сами мне предложили, - засмеялся Генри, не ощущая ни раскаяния, ни досады. - Заберите свои деньги. Зажечь свечу? Ваша потухла.
- Да, зажгите, - Аннабелла взирала на его силуэт в лунном свете, льющемся в окно, и удивлялась. Как ее угораздило связаться с этим спесивым, здоровенным англичанином?
Он высек огонь, осветил комнату и подошел к ней, без всякого стеснения, в чем мать родила. - Извините, мисс Эдвардс. Люди, обычно, занимаются этим по любви, а вы меня не любите, как и я вас.
- Могу я больше не приходить сюда? - с надеждой спросила ирландка.
- Увы, - он вздохнул. - Я не властен над своей плотью. У меня до вас была всего одна женщина, вдвое старше моих лет, с очень нескладной фигурой. У вас, в сравнении с ней, фигура Афродиты. Разве от такого отказываются добровольно?
- Ясно, - она сгребла гинеи со стола и спрятала их в карман платья, - Буду молиться Богу, чтобы вы завтра вывихнули ногу или слегли с коликами.
КОНЕЦ 2 ГЛАВЫ
Bernard:
» Часть 1 Глава 3
Глава 3
«Кокетка»
3 сентября 1807 года
Хертфорд-Хаус, Лондон, Англия
Братьев Нокс называли в обществе "братья-ирландцы", что было не вполне справедливо, так как их кровь являлась смешанной: шотландской, английской и ирландской. Ноксы перебрались из Шотландии в Ирландию, в Белфаст, сто пятьдесят лет назад и, как и многие современные дворяне, имели предков из купечества. В семье о нажитом торговлей состоянии не распространялись и никаких купеческих портретов или договоров не хранили. Однако, в городских архивах Глазго, если в них покопаться, легко можно было обнаружить документы об Уильяме Ноксе, портном, и о казначее, члене городского совета, Маркусе Ноксе. Правда, был в роду также Утред Нокс, получивший в 1474 году от короля Шотландии Якова Третьего земли в Рэнферли и построивший там замок. Так или иначе, но начав как торговцы, Ноксы последовательно доросли до судовладельцев, землевладельцев, заместителей губернатора, членов парламента и в январе 1781 года, дед «братьев-ирландцев», Томас Нокс, удостоился титула пэра Ирландии как барон Уэллс. Он же 5 июля 1791 года стал виконтом Нортлендом из Данганнона. Этот Томас Нокс, виконт, и его старший сын Томас были членами первой Оранжевой ложи, участниками движения йоменов, подавлявших ирландское восстание 1798 года, и поддержали акт об унии с Англией.
Мать и отец братьев Нокс, достопочтенный Томас Нокс и миссис Диана Нокс, дочь виконта Пери, приходились друг другу двоюродными братом и сестрой. Их брак был результатом договоренностей родственников, но оказался удачным. Миссис Нокс, сестра миссис Калверт, подарила мужу пять сыновей и дочь. Она была покладистой супругой и снисходительной матушкой, гораздо менее вовлеченной в светскую жизнь, чем ее энергичная сестра. Дела у семьи Ноксов шли чудесно, но пять сыновей – это пять жизненных планов, каждому из которых требовалось серьезное денежное вливание. Посему, когда Чарльз Калверт потерпел поражение в битве за руку и сердце мисс Эстер Эклом, а кузен Генри Пери, виконт Глентворт, удалился в Фирл Плейс, чтобы испытать привязанность избранницы самым надежным способом – разлукой, в сражение вступили братья Нокс – старший Томас, Эдмунд, Джон Генри и Джон Джеймс.
Хертфорд Хаус
леди Изабелла Сеймур-Конвей, маркиза Хертфорд
Приемы у леди Изабеллы Сеймур-Конвей, маркизы Хертфорд, ставшей любовницей принца Джорджа в 1807 году, уже несколько месяцев отличались толчеей, шумом и разнообразными скандалами. Звезда прежней фаворитки, тайной жены принца Джорджа, Мэри Фицгерберт, неуклонно угасала, звезда леди Хертфорд, напротив, сияла все ярче. 3 сентября в салоне Хертфорд Хауса тон задавали герцог Кларенс, леди Изабелла, мисс Сеймур и леди Амелия Спенсер. Среди приглашенных были мисс Эстер Эклом и семейство Ноксов. Через два часа после начала приема «братья-ирландцы» вдоволь надурачились, наигрались в карты, утолили жажду и голод, и нагрянули в бальную залу.
Старшему брату, Томасу Ноксу, щеголю и поклоннику Бо Брамелла, в 1807 году исполнился двадцать один год. Он был очаровательным молодым юношей с рыжеватыми, завитыми и напомаженными волосами, округлым лицом, пухлыми губами и серыми циничными глазами. Второй по старшинству брат, Эдмунд Нокс, лейтенант флота его величества на фрегате «Нарцисс» под командованием капитана Чарльза Малкольма, в свои двадцать лет выглядел взрослее Томаса. Его лицо было жестче, а кожа, за время службы, с 1799 года, близко познакомилась с морским ветром. Между бровями сэра Эдмунда пролегла строгая складка, а упрямый подбородок выдавал в нем человека решительного. Братья Джон Генри и Джон Джеймс, девятнадцати и семнадцати лет, напоминали восторженных наивных щенков, забавных и безобидных.
Все четверо «братьев-ирландцев» стояли в углу бальной залы и наблюдали, как мисс Эклом, в платье из алого бархата, отделанного лебяжьим пухом и украшенного мелким жемчугом, скользит по полу в фигурах контрданса.
- Если она тебе нравится, Эд, иди и приручи ее, – Томас Нокс обнял Эдмунда за плечи. – Знойная малышка. По мнению матушки, мисс нацелена на титул, и я мог бы воспользоваться этим, но ради брата не воспользуюсь. Знай мою щедрость, как я наступаю на горло собственной песне.
- Ты наступаешь на горло собственной песне, а мне потом наступил на горло сапогом кузен Генри, - усомнился в щедрости брата лейтенант Нокс. – У Глентворта кулаки, как у грузчика. Он однажды подсадил меня в седло на глазах у батюшки, так отец трясся от смеха. Мол, живая картина, «циклоп схватил Одиссея».
- Кузен Пери один, у него братья – малолетки, а нас четверо, - запротестовал Томас. – И Генри такой педант, сухарь и увалень, он не полезет в драку из-за переменчивой кокетки. А она – кокетка, это также верно как то, что солнце заходит на западе.
- Да я не возражаю, она мне и в самом деле нравится, - Эдмунд облизал губы. – Но каковы мои шансы?
- Малы, но не безнадежны, Эд - Томас покосился на третьего брата, Джона Генри. – Иди, или ей займется этот оболтус. Отец Глентворта унаследовал имение нашего деда, а мы уведем у него десять тысяч годовых. Либо ты, либо Джон, либо я сам этим займусь.
- Я записался на котильон с мисс Эстер, - Эдмунд постукивал мыском туфли по паркету в такт музыке. – Это через три танца. Бог даст, не оплошаю. А пока прогуляюсь по залу.
Эдмунд Нокс
Томас Нокс
Джон Генри Нокс
Лейтенант освободился из объятий брата и двинулся вдоль стены, по периметру залы, к крытому балкону. Когда он почти добрался до дверей на балкон, чье-то робкое прикосновение к его плечу остановило Эдмунда. Он обернулся и встретился взглядом с воспитанницей дальних родственников, Гамильтонов, Джейн Хоуп-Вир.
- Мисс Джейн, - Эдмунд Нокс поклонился. – Добрый вечер.
- Точнее, добрая ночь, - умные, непроницаемые глаза мисс Хоуп-Вир смотрели отрешенно, как будто сквозь собеседника.
Для Эдмунда Джейн Хоуп-Вир была загадкой, разгадать которую он раньше не стремился. Она происходила из древнего шотландского рода. Ее прадеду, Чарльзу Хоупу, первому графу Хоуптауну, пожаловала титул королева Анна. У мисс Джейн был отец, дряхлый пьяница, мистер Уильям Хоуп-Вир, владелец поместий Крейгихолл и Блэкхолл, тысяч акров земли и значительного состояния, и младший брат Джеймс. С дочерью и сестрой они не общались. Ее отец женился поздно, завел детей еще позднее и составил завещание таким образом, что сыну доставалось практически все, а дочери лишь пятнадцать тысяч фунтов приданого в ценных бумагах, и то после его смерти. Много лет назад опекунами Джейн стали полковник Гамильтон и его жена, урожденная Эварт, двоюродная сестра покойной матери Джейн, миссис Хоуп-Вир. Полковник Гамильтон был занудным, болтливым, но безвредным стариком, а вот его супруга, миссис Гамильтон слыла женщиной властной, скаредной и лицемерной. Она держала опекаемую ею воспитанницу в черном теле и беззастенчиво присваивала ее содержание и доход с приданого, разных акций. Годами миссис Гамильтон всячески препятствовала замужеству мисс Хоуп-Вир. Впрочем, строить эти козни не составляло труда, так как Джейн была девушкой невзрачной, меланхоличной, с самым обыкновенным лицом, волосами и фигурой, и в свои двадцать четыре года не имела ни кавалеров, ни брачных предложений. Так в чем заключалась загадочность мисс Хоуп-Вир, спросите вы? Эдмунд считал загадочным ее ледяное спокойствие, непоколебимость и несгибаемость. В любых ситуациях, при самых яростных придирках, притеснениях и насмешках опекунши, Джейн была невозмутима, как античный стоик.
- Простите, сэр, - будучи старше его на два с половиной года, мисс Хоуп-Вир обращалась к Эдмунду почтительно, как юнга к офицеру. – Вы не видели здесь полковника Гамильтона?
- Нет, но могу его отыскать, если вам угодно, - ответил лейтенант Нокс.
- Это не будет вам в тягость? – холодный взор Джейн переместился с Эдмунда на мисс Эклом, словно она умела читать мысли и знала, что ему скоро танцевать с богатой наследницей котильон.
- Даже если бы эта ноша была хуже ноши Атланта, я никогда не признался бы вам в этом, мисс Джейн, - улыбнулся лейтенант Нокс, пытаясь пошатнуть ее невозмутимость, и нечаянно преуспел. Она растерялась и умолкла.
- Это шутка, - ему стало жаль девушку. – Первый раз вижу вас на таком рауте. Что вы тут потеряли?
Джейн Хоуп-Вир
Кадриль и котильон
- Полковника и миссис Гамильтон, - к мисс Хоуп-Вир вернулась ее невозмутимость. – В нашем доме от свечи загорелись шторы, обои и мебель. Слуга и горничная тушат пожар, то есть уже потушили, и устраняют последствия. А я у них за посыльного.
- Боже мой, какая беда! Сядьте вон в то кресло. Я побегу искать ваших старичков, - нахмурился Эдмунд и уже хотел броситься на поиски, но вдруг застыл как вкопанный, нагнулся к Джейн и осведомился загробным голосом. – Зачем вы подожгли шторы и мебель, мисс?
И награда не заставила себя ждать. Ледяное спокойствие рухнуло, в глазах девушки вспыхнул то ли страх, то ли злость, рот приоткрылся в изумлении. Она закричала впервые на памяти Эдмунда. – Я не делала этого, сэр!
- Попались, - щелкнул пальцами лейтенант и стыдливо прикрыл лицо рукой. – Извините, ради Бога. Поддался искушению. Это опять шутка. Дурацкая шутка.
- Шутка? – она быстро оправилась от «удара», вздернула подбородок и прошептала. – Даже если бы признание в поджоге дома опекунов было спасительнее признаний грешника на Страшном суде, я никогда не призналась бы в нем, сэр. А теперь, будьте добры, найдите полковника.
- Садитесь и ждите меня, - Эдмунд подвел ее к креслу и спустя мгновение скрылся в толпе.
Через четверть часа мисс Хоуп Вир все еще сидела на своем посту у чахлой пальмы в кадке и ожидала указаний опекуна, полковника Гамильтона, который воспринял новость о пожаре в доме без паники и, прежде чем уехать, счел необходимым попрощаться с хозяйкой Хертфорд Хауса, леди Изабеллой Сеймур-Конвей. На этом настояла его дотошная супруга.
Оркестр Иоганна Эрхардта Вайперта исполнял сложную, размеренную мелодию, в которой преобладала арфа. Из-за этого котильон звучал как менуэт, а танцующие в квадрате сходились и расходились, совершали перемены плавным, грациозным шагом. Сет близился к концу, и Джейн в течение всего танца могла убедиться, что Эдмунд Нокс более чем увлечен мисс Эклом. Понять настроение наследницы тоже было немудрено, она открыто поощряла лейтенанта, смеялась над его репликами, выделяла ирландца из остальных мужчин, участвующих в танце. Как только музыка стихла, Эдмунд предложил мисс Эклом руку, и она повисла на ней, стала кокетничать, закатывать глаза, глупо хихикать.
Джейн была знакома с лейтенантом Ноксом с мая 1805 года, и вот уже два года он являлся ее тайным эталоном мужчины. Мисс Хоуп Вир осознавала свою непривлекательность, скромное приданое и то, что маневры опекунши и служба лейтенанта, его частые отлучки в море, делают ее перспективы на этом направлении ничтожными. Чтобы вырваться из когтей миссис Гамильтон, ей бы следовало присмотреться к другим кандидатам в мужья, но Джейн упорно откладывала это, питая даже не надежды, а что-то еще более иллюзорное. Она не могла, просто не могла представить себя женой кого-то, кроме Эдмунда Нокса. «Я ей не соперница. Она обаятельная и живая, а я замкнутая и безвольная», в голове Джейн роились черные мысли. «Надеяться или смириться? Умереть старой девой, или обрести семью с кем то, но не с ним?»
Модная и чопорная
Одинокая и замужняя
- Мисс Эстер, - лейтенант, тем временем, покорял наследницу, поворачиваясь к ней, как сказал бы капитан Малкольм, то правым бортом, то левым, и делая залпы из всех орудий. – Ваше алое платье неподражаемо, но если бы вы заказали его не в цвете армии, а в цвете флота, я был бы вашим вечным рабом.
- Вечным? – мисс Эклом скептически вздернула брови. – Вы способны на вечную преданность?
- Все зависит от того, на кого эта преданность распространяется, - Эдмунд чувствовал, что его ставки повышаются. – Быть вашим вечным рабом для меня не обременительно.
- Так твердят все моряки, - Эстер охватил привычный азарт, настигающий ее всякий раз, когда видный мужчина вплотную подходил к признаниям в любви. – А завтра вас позовет море, и вы исчезнете на месяцы.
- Если бы вы вселили в меня толику надежды, - вздохнул лейтенант. – Я готов был бы выбрать между морем и сушей. И выбор был бы очевиден.
- Вам очевиден, а мне нет, - уклонилась от завуалированного предложения мисс Эклом. – Так что оставим все как есть на год или два. Мы слишком молоды, чтобы беседовать о вечности, не находите?
- Если таково ваше желание, мне придется подчиниться ему, - Эдмунд смиренно кивнул. – Я же ваш раб.
- Кто та девушка, с которой вы беседовали перед танцем? – сменила тему разговора Эстер. – Она не сводит с нас глаз. Слева, в кресле за пальмой.
- Мисс Джейн Хоуп-Вир, дочь Уильяма Хоуп-Вира из Крейгихолла и Блэкхолла в Шотландии и воспитанница полковника Гамильтона и миссис Гамильтон, - лейтенант сообразил, о ком идет речь. – Ее мать была кузиной жены полковника, в девичестве мисс Эварт. Я знаю мисс Джейн весьма хорошо, мы с ней нередко встречаемся в обществе моих батюшки и матушки, семьи миссис Калверт и Гамильтонов. Нынче вечером в доме Гамильтонов что-то загорелось, пожар потушили, а мисс Хоуп-Вир послали сюда за полковником. Я сообщил Гамильтонам о возгорании. Мисс Джейн, должно быть, дожидается опекунов, они пошли прощаться с маркизой.
- Ужасно, - передернула плечами мисс Эклом. – Пожары – это бедствие для Лондона.
- Слава Богу, никто не пострадал, - пробормотал Эдмунд. – Мисс Джейн – очень дружелюбная, умная и начитанная девушка. Вы могли бы подружиться с ней.
- Мне кажется, - усмехнулась Эстер. – Мисс Хоуп-Вир не будет рада дружбе со мной.
- Да? – удивился лейтенант. – Она старше вас и слегка чопорная, но это не препятствие для дружбы.
- Эдмунд Нокс, - мисс Эклом остановилась и посмотрела молодому человеку прямо в глаза. – Как вы выходите в море, будучи совершенно слепым?
* * *
4 сентября 1807 года
Фирл Плейс, Восточный Сассекс, Англия
Генри Пери покидал Фирл Плейс в дурном настроении. Утро склонялось к полудню, он плотно позавтракал, тщательно собрался и оделся, и давно уже должен был приказать подавать карету, но все оттягивал отъезд, стоял у окна и взирал на улицу с тоской.
- Что с тобой, Генри? – Феликс Калверт сидел на зеленом готическом табурете у холодного камина, под семейным портретом Гейджей, тасовал колоду и развлекался, угадывая масть случайно выбранных карт. – Ты нынче мрачен. Новые известия от отца?
- Нет, - виконт встрепенулся, заметив на лужайке перед домом мисс Эдвардс, усаживающую в кресло под зонтиком Эмму Огл. Ирландка двигалась резво, как солдат, без всякой грации и изящества, но это почему то не раздражало Генри. – Отец изложил мне свои претензии во вчерашнем письме, и мы с тобой его прочли. Он ставит меня на распутье. Женитьба на мисс Эклом, колледж в Шотландии или армия.
- Армия, Генри! Армия! – воскликнул Феликс. – Выбери армию. В пекло Лондон. В пекло капризных дамочек. В пекло учебу. Запишемся в один полк, будет весело.
- Тебе-то будет весело, - хохотнул лорд Пери. – А мне нет. Так что либо мисс Эклом, либо Шотландия. Но ты не унывай, надейся, я буду тренироваться, маршировать по улицам, а не ходить шагом. И зимой, чем черт не шутит, предпочту женитьбе и учебе казарму, мой друг.
- Тогда женись. Учеба для детей и слабаков. Мисс Эклом бесподобна, ты не находишь? – спросил мистер Калверт. – У нее острый язычок, очи искусительницы и аппетитное тело.
- Аппетитное тело? – фыркнул Генри. – Для кого то, но не для меня. Мисс Эклом низковатая для моего роста. Есть женщины, Феликс, тело у которых не такое мягкое и пухленькое, как у мисс Эклом, но намного более притягательное, как будто по тебе скроенное. Посуди сам, дамы в свете носят пышные платья с оборками, слои юбок, корсеты, и порой тяжело понять, что за ними скрыто. Мужчины смотрят на платье, на лицо, и теряют разум. Но к лицу привыкаешь, видя его изо дня в день. И красивое, и некрасивое лицо становится привычным, а затем начинаешь в красивом лице находить изъяны, отражающие непривлекательные черты характера, а в некрасивое лицо влюбляться. Но все это не значит, что я равнодушен к мисс Эклом, что мои чувства к ней остыли.
- Вот ты загнул сентенцию! - мистер Калверт от души рассмеялся. – Переложить все это в рифму, и ты затмишь Саути, Генри.
- Упаси Бог, - лорд Пери нащупал в кармане бархатную коробочку с парой золотых сережек с голубыми сапфирами. На прошлой неделе, на свое содержание, тридцать фунтов, он купил их в Лондоне для матери, к ее сорокапятилетнему дню рождения. Но сегодняшним утром решил найти что-то другое в подарок матушке. А серьги теперь предназначались той, у кого глаза были такие же небесно-голубые, как сапфиры в этих серьгах.
Столовая Фирл Плейс
- Я хочу прогуляться по саду и поспрашивать компаньонку миссис Гейдж об Ирландии, - Генри отошел от окна и присел рядом с Феликсом. – Ты со мной?
- Компаньонку? – удивился мистер Калверт. – Мисс Эдвардс? О чем ее спрашивать? Она живет в Ирландии в какой-то глуши, в Ленстере, в обедневшей семье вдовы младшего сына сквайра. И эта семья связана со смутьянами Баррингтонами, а может быть и в восстании участвовала и спаслась по амнистии. Так, по крайней мере, говорит моя мать. Что мисс Эдвардс смыслит в политике или мужских делах? Твой отец не одобрит подобных знакомств.
- Я все-таки ирландский лорд, - ответил виконт. – Полюбопытствую об обычаях, традициях, кухне Ирландии. Но тебе все это не интересно, так что пойду отвлекать мисс Эдвардс от работы в одиночку.
- Иди-иди, - хитро улыбнулся Феликс.
- К чему эта лукавая улыбка? – насторожился Генри.- Ты что-то знаешь?
- Только то, что в твоей спальне, за стенкой моей спальни, кошмарно скрипит кровать. И то, что у тебя по ночам жутко болят зубы, поэтому ты часами стонешь, а какая-то женщина, должно быть, сердобольная служанка, стонет вместе с тобой.
- Феликс! – сдвинул брови лорд Пери.
- Я ничего не знаю и никому нечего не скажу, - клятвенно заверил мистер Калверт. – Ступай в сад, Генри. Ты – ирландский лорд, тебе пора заняться делами Ирландии.
- Ни слова матушке, - предупредил друга виконт и вышел в сад через портфенетр.
Он прошествовал мимо мисс Сары Огл, отвесив ей шутовской поклон, чем заслужил смех девушки, и углубился в сад, по направлению к садовому домику. Там виконт и обнаружил рыжую ирландку. Она вытряхивала скатерть в открытое окно и сразу увидела Генри.
- Мисс Эдвардс, - лорд Пери облокотился на дерево у двери. – Плохая примета, вытряхивать скатерть в окно. Так можно вытряхнуть все свое счастье.
- Трудно вытряхнуть то, чего нет, - возразила Аннабелла. – Разве вам не пора в Лондон, милорд? Ваша карета готова.
- Я не мог уехать, не попрощавшись со всеми домочадцами, включая вас, - Генри чувствовал ее враждебность, но не обиделся. – Я войду, мисс Эдвардс?
- Не стоит, - покачала головой ирландка.
- Это был не вопрос, а дань вежливости, - виконт шагнул к двери. – Не бойтесь, это не займет много времени.
Она промолчала, и он вошел в домик. Комната была убрана, пол вымыт, книги и подушки исчезли. Аннабелла стояла у стола, с сердитой миной на лице.
- Мисс Эдвардс, - он пересек комнату и замер в четырех футах от нее. – Мы, вероятно, никогда уже не встретимся снова. Если я причинил вам боль и страдание, сожалею. В три минувших ночи мне иногда казалось, что вы смягчаетесь ко мне, но я не питаю иллюзий и понимаю, как сильно вы меня ненавидите. С моей стороны было бы наглостью навязываться вам или оказывать знаки внимания, но все же, осмелюсь спросить. Могли бы вы принять подарок от меня?
- Какой? – Аннабелла глядела на него, не мигая.
Генри вытащил из кармана коробочку, откинул крышку и поставил драгоценность на стол. – Золотые серьги с сапфирами. Я купил их для матери, но хочу подарить вам. Мою мать ждет другой подарок.
- Ладно, - она взяла коробочку и, даже не рассмотрев серьги, сунула ее в карман фартука.
- Можно задать вам два вопроса, мисс Эдвардс? – виконт скупо улыбнулся.
- Задавайте, - лицо ирландки было напряжено, плечи воинственно расправлены.
- Как ваше имя? – Генри опустил глаза.
- Аннабелла, - ее голос прозвучал тихо, как легкий шелест ветра.
- Аннабелла, - повторил он. – А меня зовут Генри, хотя вам, скорее всего, это безразлично. Подозреваю, что вас это разозлит, но все-таки спрошу. Если бы я предложил поехать со мной в Лондон, поселиться в собственном доме и сделать попытку наладить отношения, вы бы поехали?
- Нет, - отрезала она.
- Печально, - пробурчал лорд Пери. Ирландка же, видя его разочарование, достала коробочку с серьгами, вернула ее на стол и, не проронив ни слова, подвинула к виконту.
- Не надо, - Генри побледнел. – Возьмите их, пожалуйста.
- Меня не обвинят в воровстве и не потребуют ехать в Лондон в обмен на отмену наказания? – она прищурилась. – Не хотелось бы угодить в тюрьму. То есть, в собственный дом в Лондоне.
- Мне написать расписку, что вы получили эти серьги от меня? – оскорбился виконт.
- Обойдемся без расписки, - коробочка опять перекочевала в карман Аннабеллы. – Сколько стоят эти серьги, милорд?
- Вы их продадите? – уточнил Генри.
- А вы как думаете? – ирландка взирала на него, как на глупца и недотепу.
- Тридцать фунтов, - лорд Пери сжал губы.
- Я бы взяла двадцать фунтов, а не серьги, - девушка покраснела. – Собираюсь в Америку. Место на корабле в Нью-Йорк стоит не меньше десяти фунтов. Но это самое паршивое место, придется голодать.
- У меня нет с собой двадцати фунтов, так что берите серьги, - Генри ощутил какую-то щемящую пустоту в душе. У него были при себе полсотни фунтов, но он не желал, чтобы она сбежала за океан. – Советую вам не торопиться. Вдруг у нашей близости возникнут последствия? В таком случае я бы позаботился о вас.
- Забота лорда Пери, - насмешливо сказала Аннабелла. - Собственный дом в Лондоне и благословенные визиты лорда Пери к любовнице и малютке. Мечта любой женщины.
- Это карточка с моим лондонским адресом, - виконт протянул ей картонный квадрат. – Я не буду ссориться с вами напоследок, мисс Эдвардс. Знаю, будь у вас пистолет, вы бы пристрелили меня без размышлений. Мне действительно пора.
- Ладно, пока поживу здесь, - она прочитала адрес и убрала карточку в фартук. – Зря вы согласились на мое предложение, милорд.
- Это уж мне судить, Аннабелла, - лорд Пери поклонился, надел шляпу и вышел в сад.
* * *
6 сентября 1807 года
Дом Ноксов, Аппер-Гросвенор-стрит, 31, Лондон, Англия
Аппер-Гросвернон-стрит (дом №31 – дом Ноксов)
«Диана, моя дорогая сестра! Пишу тебе от Гейджей четвертого сентября. Мы увидимся, по моим соображениям, в октябре, и у меня столько новостей, что я поделюсь ими с тобой сейчас, дабы в суете поездок не забыть половину из них до нашей встречи. Сегодня мы отправляемся в Брайтон, а завтра Николсон и Феликс убудут в Плимут. В Фирл Плейс Феликс избегал меня, отмалчивался и целыми днями стрелял с Гейджем-младшим и Глентвортом. Он то ли обижен на что-то, то ли стесняется родной матери, считая себя чересчур взрослым для материнских замечаний. Если он не вымолит мое прощение и не покается до субботы, это изранит мне сердце как тысяча кинжалов, но я все снесу, ты знаешь. Слава Богу, Глентворт уехал днем, а Гейдж-младший простудился, и Феликсу не с кем шататься по округе с мушкетом, это вынудит его объясниться со мной. Николсон заладил, «все утрясется, Френсис», словно я маленькая девочка и меня может утешить такая чепуха.
Гейджи – приятнейшие люди, я тебе об этом уже писала, как и о некоторых гостях. Кого забыла? Томас Пэлхэм, лорд Чичестер – сама обходительность и забавный остряк. Но ему под пятьдесят, посему его остроты и анекдоты такой же свежести. Леди Мэри Чичестер, дочь герцога Лидского, в противовес мужу, неулыбчивая и строгая, вся приглаженная и накрахмаленная, выглядит старше своих лет. Но не отталкивающая, располагает к себе. Полковник Артур Ванситтарт из Шоттесбрука – счастливый молодожен, умница, его супруга Каролайн помешана на вышивании. Про Сару Огл ничего не добавлю.
Что касается этой ирландской девицы, племянницы сквайра Эдвардса из Олдкорта, сообщу тебе нечто непостижимое уму. Сядь и покрепче держись за стул. Нынче, после отъезда Генри Пери, я наведалась к ней в комнату, чтобы поболтать об Ирландии и узнать какие-нибудь местные сплетни. Каково же было мое удивление, когда я застала ее у зеркала, примеряющую к ушам золотые серьги с сапфирами. Самое же потрясающее то, что эти серьги третьего дня мне показывал Глентворт и утверждал, что купил их для матери в Лондоне. Я с порога, подозревая плохие дела, спросила мисс Эдвардс, где она нашла коробочку с украшениями. И представь, милая Диана, этот капрал в юбке, не дрогнув лицом, заявила мне, что серьги ей подарил лорд Глентворт! Ты не упала со стула? Как думаешь, что должно было случиться, раз старший сын Лимерика отдал серьги, купленные для матушки, какой то бедной ирландской девице, с которой познакомился во вторник и расстался в пятницу? Вообрази, у нее хватило наглости соврать, что Генри Пери таким способом отблагодарил ее за хлопоты с мисс Огл. Я притворилась, что поверила, но каков Глентворт? Ухаживает за мисс Эклом, не скрывает намерений и при этом не брезгует деревенской дурнушкой. Поистине, мужское коварство бездонно.
Я не описывала тебе Аннабеллу Эдвардс в прошлом письме? Если нет, опишу сию минуту. Эта мисс ростом в шесть футов, с разворотом плеч, как у мужчины, и длинными, как римские столпы, ногами. У нее широкие ладони, впечатляющая грудь, размер обуви как у Николсона, и то, что поведал нам о ней в театре лорд Хэй-Драммонд, чистая правда. На веранде или на улице она берет Сару Огл на руки и идет с этой больной девушкой на руках в дом, по лестнице, и обратно. При этом дыхание ее не сбивается, спина не гнется, она ни на ноготь не устает. Мисс Эдвардс не полная, я бы даже назвала эту ирландку стройной. Лицо у нее удручающе конопатое. Она, пожалуй, собрала на своем лице все веснушки Ирландии. Про нос мисс Эдвардс писать не буду, коль скоро у женщины такой нос, это просто кара Божья родителям несчастной. Что самое странное, этот нос как будто ее и не портит, хотя на девушке меньшего роста и хрупкого телосложения он смотрелся бы чудовищно. Она дурнушка, второго мнения быть не может, но не омерзительная дурнушка, и не противная дурнушка, а своего рода симпатичная дурнушка. Но нам и нашим дочерям не чета. Гейджи используют мисс Эдвардс, в первую очередь, для услуг мисс Сары Огл, и во вторую очередь для помощи матери виконта, миссис Маргарет Кембл Гейдж. Помимо этого она убирается и штопает белье. Мне кажется, лорд Гейдж нанял эту девушку именно из-за ее силы и мать мисс Эдвардс ловко на этом наживается.
Итак, ты все это прочла? А теперь скажи мне, что общего, кроме исполинского роста, у этой девицы и высокомерного лорда Генри Пери, виконта Глентворта, наследника графа Лимерика? Настолько общего, что он подарил ей золотые серьги с сапфирами, предназначенные для матери? В том, что он их ей подарил, я не сомневаюсь. И не смей предполагать, что дело в Саре Огл, что Глентворт проникся ее бедностью, пожалел и наградил мисс Эдвардс серьгами. Мужчины не дарят женщинам серьги с сапфирами по причине бедности и жалости, и речь даже не о похоти, которую они утоляют за деньги. Мисс Эдвардс, чем то зацепила сына Лимерика, это бесспорно. Но как они сблизились? За три дня? Я не видела их вместе ни минуты.
Лист кончается, буду завершать письмо. Следующие мои строки тебя добьют и поразят. Мой разговор с мисс Эдвардс был добрым и душевным, но она утаила от меня то, что я больше всего хотела выведать. Теперь держись за стул сильнее! С этого дня золотые серьги с сапфирами, подарок Глентворта, стали моими. Мисс Эдвардс, прямо, без церемоний, предложила мне купить их у нее и я не смогла ей отказать. Девушке, якобы, надлежит послать деньги матери, чем больше, тем лучше. Допустим, это так. В результате я рассталась с двадцатью фунтами, при том, что стоят такие серьги дороже, и завладела украшением, которое можно надеть на ужин у Лимериков, чтобы позлить Глентворта, или вручить на Новый год миссис Фицгерберт, как утешение в ее невзгодах. На этом все. Помалкивай о том, что узнала от меня, и сожги письмо. Твоя любящая сестра, Френсис».
Миссис Диана Нокс, урожденная Пери, поднялась из-за туалетного столика, поднесла листы к зажженной свече и положила их гореть на серебряный поднос. Она не обладала склонностью сестры к интригам, но умела, что называется, отделить зерна от плевел. Полученные сведения не удивили миссис Нокс, в отличие от миссис Калверт. Такой гигант как виконт Глентворт вполне мог обратить внимание на ту женщину, которая была ему подстать. Что из этого следовало? В сущности, ничего, но в одном сестра была права. Серьги с сапфирами являлись подарком от сердца, а не платой за блуд. А это значило, что Генри Пери не сходит с ума по мисс Эстер Эклом, не хранит ей верность и сможет безболезненно пережить разрыв с наследницей, если она предпочтет ему ее сына, Томаса или Эдмунда. Лучше Эдмунда, тому деньги нужнее.
Из зеркала на Диану смотрела изможденная женщина сорока трех лет, растерявшая красоту и свежесть молодости в болезнях, беременностях и родах. «Где моя юность, пышные локоны и задорный блеск глаз?» спросила незнакомку в зеркале Диана и вышла из будуара.
Свекор, виконт Нортленд, сухой как пень, жилистый как старый мерин, и отощалый, как голодный ирландский батрак, развалился в качающемся кресле из гнутого дерева и вертел в узловатых пальцах медную табакерку. На коленях у лорда Томаса лежали какие-то листы. Ему было семьдесят восемь лет и люди, не знающие этого хитреца, могли бы решить, что он уже одной ногой в могиле. Но виконт Нортленд выглядел так и десять, и двадцать лет назад, и умирать не собирался.
Диана Пери (миссис Томас Нокс) в молодости
- Получили весточку от друзей, батюшка? – Диана прошествовала к окну и одернула гардину, которую старик неудачно отодвинул и смял.
- Нет, весточки с того света не доходят, а на этом у меня почти не осталось друзей, - старый лорд потряс пачкой листов. – Этим, дочь моя, я разжился в комнате у вашего сына, Джона Генри. Произведение искусства, смею заметить. Желаете лицезреть?
- Отчего же не лицезреть? – протянула руку миссис Нокс и взяла у свекра стопку рисунков. Она рассмотрела первые два из них, сделалась пунцовой, и едва не начала задыхаться. – Что сие, Боже?
- Творения Томаса Роулендсона, выпускника Королевской академии, - захихикал старик. – Ознакомьтесь со всей коллекцией, будьте любезны.
- Какая гадость! – воскликнула Диана. – Ваш сын, мой муж, это видел, батюшка? Я потребую порки для Джона Генри!
- Милостивый Господь, - виконт почесал пятерней жидкие волосы на затылке. – И это говорит мать шестерых детей, зачатых традиционным способом, без участия архангела Гавриила.
- Я не поддамся на ваши попытки втянуть меня в неприличную беседу, батюшка, - Диана швырнула непристойные картинки на подоконник и уставилась на старшего сына, сидящего в углу гостиной, на канапе. – Томас, а ты что молчишь, словно в рот воды набрал?
- Джону девятнадцать лет, матушка, - смутился Томас. – Боюсь, учинить ему порку затруднительно.
- Тебе затруднительно, но не отцу, - заупрямилась миссис Нокс. – Удели мне несколько минут в библиотеке, сын мой.
Эротические картинки художника Томаса Роулендсона
Она смерила свекра презрительным взором и с достоинством покинула гостиную. Мистер Томас Нокс встал, одел сюртук и отправился за матерью.
В библиотеке, как только сын закрыл за собой дверь, миссис Нокс, без прелюдий, приступила к допросу. – Как продвигаются дела у Эдмунда с мисс Эклом?
- Я бы оценил его шансы как пятьдесят на пятьдесят, - Томас опустился на стул, чтобы не нависать над родительницей, расположившейся за столом мужа. – Недурные шансы, учитывая, как позорно провалились брат дяди, Линдси, Уолпол и еще дюжина воздыхателей этой кокетки.
- Когда Эдмунду в море? – слова сына приободрили Диану.
- В январе или феврале, как я понял, - Томас аккуратно разглаживал манжеты. – Он успеет пасть к ее пухленьким ножкам и она, Бог даст, будет благосклонна.
- Пухленькие ножки?! – вспылила миссис Нокс. – Не у тебя ли позаимствовал эти похабные рисунки Джон Генри?
- Помилосердствуйте, матушка, - негодующе выдохнул сын. – Мне по нраву настоящие ножки, а не нарисованные.
- Иисусе Христе, - всплеснула руками Диана. – «Настоящие ножки!» Это великовозрастное дитя до сих пор не женато, но уже наметило себе место в парламенте и должности деда. За что Создатель меня невзлюбил? Орава легкомысленных, незрелых сыновей, и каждый из них стремится загнать меня в гроб.
- Если Эдмунд оконфузится с мисс Эклом, я сам женюсь на ней, - Томас не обратил внимания на обвинения матери. – Она кокетничает со мной не меньше, чем с ним. Но ей, как шепчутся, грезится титул. Я – старший сын, мой дед - виконт.
- Мисс Эклом отказала двум наследникам титула, - Диана постучала перстом по расходной книге. – А Глентворт уже виконт, и будет графом. Она его не отвергла, но он и не просил ее руки. Вам давалась неделя, чтобы увлечь мисс Эклом. Как вы ей распорядились? Карты? Скачки? Где Эдмунд?
- Эдмунд намедни подвизался в плотники, и сей день продолжил строгать и пилить, - Томас с огорчением взирал на жабо матери, немодное и безвкусное. Указать ей на отвратительный предмет ее гардероба он не мог.
- О чем ты? – опешила миссис Нокс.
- О пожаре в доме Гамильтонов, матушка, - пояснил сын. – На корабле Эдмунду случалось плотничать. Вчера утром он пригласил на прогулку мисс Хоуп-Вир и обещал ей помочь с ремонтом панелей и мебели. Ему вздумалось произвести впечатление на мисс Джейн.
- В то время как он должен производить впечатление на мисс Эклом, - грозно произнесла Диана. – Джейн Хоуп-Вир! Эта серая мышка, заурядная, неоригинальная и небогатая. Твой брат повредился умом?
- Скажу вам по секрету, - Томас откинулся на спинку стула. – У Хертфордов мисс Эклом фамильярно, как она любит, открыла Эдмунду глаза на мисс Джейн. Дескать, эта девушка неравнодушна к нему. Я бы так не сказал, но что еще надо моряку, чтобы воодушевиться? Лишь намек на нежные чувства, и он, засучив рукава, спешит к Гамильтонам с молотком, гвоздями и лаком.
- Какой растяпа! – взвилась миссис Нокс. – Ныне же уединись с ним и убеди на неделе сделать предложение мисс Эклом. Глентворт возвращается от Гейджей, более удобного момента не будет.
- Слушаюсь, матушка, - с безнадежностью в голосе ответил сын.
КОНЕЦ 3 ГЛАВЫ
Bernard:
» Часть 1 ГЛава 4
Глава 4
«Поворот судьбы»
13 января 1808 года
Албермал-стрит, дом 5, Лондон, Англия
Англия всегда с кем-нибудь воевала, но в 1807 году количество ее врагов так умножилось, что возникла угроза самому существованию государства. Врагами английского короля были Франция, Испания, подчиненные Франции страны, в том числе Италия и Пруссия, а к концу декабря список врагов пополнили Португалия, Дания и Россия. На разных театрах военных действий требовались массы войск, посему восполнялись дивизии и полки, формировались новые подразделения и дополнительные батальоны. Седьмого сентября англичане захватили Копенгаген, а седьмого ноября против Англии выступил русский царь и был заключен Франко-датский союз.
Неудачи преследовали Британию, апофеозом этих неудач стала трагедия у берегов Ирландии 19 ноября 1807 года, когда два судна, бриг «Рочдейл» и пакетбот «Принц Уэльский», попали в штормовой ветер и затонули недалеко от Дублина. На борту обоих кораблей было четыре сотни человек, спешащих на войну на континенте. Триста восемьдесят пять из них погибли, так как не смогли выбраться из запертых трюмов. Тела, груз и снаряжение выкидывало на берег, началось мародерство. Но Ирландия, по большей части, не горевала, а ликовала, так как утонувшие принадлежали к йоменам, ополчению Северного Корка и «отличились» грабежами и убийствами при подавлении ирландского восстания 1798 года. В самой же Англии произошел патриотический подъем, молодежь записывалась в армию и на флот, все хотели сражаться с Наполеоном. Газеты и журналы пестрели карикатурами на Бонапарта и его союзников. В декабре усилилась напряженность на море и континентальная блокада.
В октябре 1807 года, вернувшись в имение Калвертов, Хансдон-Хаус, из длительной поездки в Фирл Плейс, Брайтон и Пейн-Хилл с дочерью Изабеллой, миссис Калверт к своему ужасу узнала, что ее возлюбленный сын Феликс твердо решил идти в армию и не встретил в этом намерении никакого сопротивления отца. Более того, с содействия мистера Николсона Калверта сын был определен в пятьдесят второй полк под командованием опытного генерала, сэра Джона Мура. Местом назначения полка должен был быть датский Копенгаген. Миссис Калверт пришлось, скрепя сердце, благословить сына на подвиги, после чего она уехала в Брайтон, чтобы поддержать миссис Фицгерберт, которую окончательно бросил принц Джордж.
В ноябре 1807 года, к неудовольствию виконта Глентворта, ухаживающего за мисс Эклом, лейтенант флота его величества, Эдмунд Нокс, сделал официальное предложение о браке мисс Эстер, но был отвергнут. Это побудило миссис Калверт посетить Лондон и устроить кокетке жестокий разнос, в котором прозвучали внушения, поучения, и упреки. Но мисс Эклом была непреклонна. После этого Диана Нокс и Френсис Калверт, посредством доверенных лиц, добились охлаждения в обществе к Эстер, ее поведение осуждали.
Английская карикатура на Наполеона
Двенадцатого декабря отец лорда Генри Пери, граф Лимерик, узрел в сложившемся отчуждении мисс Эклом от света повод для рискованного шага. Он купил патент прапорщика в девятый полк и выправил особое разрешение жениться на имя виконта Глентворта. Имя невесты в этом разрешении не было указано, чтобы избежать досрочной огласки и сплетен, его предстояло указать в день свадьбы. Вместо имени стояли только инициалы «Е.А.» По замыслу лорда Эдмунда Пери, мисс Эклом, увидев, что самый настойчивый и титулованный ее поклонник вот-вот оденет красный мундир и уйдет служить, уступит и согласится выйти замуж за его сына. Таким образом, заветный приз, десять тысяч годовых, достанется семье Пери, Ноксы и Калверты будут посрамлены, а в полк поедет не виконт Глентворт, а младший сын лорда Эдмунда, Уильям Пери. Но отцовские хитрости вызвали резкое неприятие лорда Генри. Он был готов объясниться с Эстер, но участвовать в маскараде не пожелал. В армию его по-прежнему не тянуло, становиться шутом виконт отказался. Граф Лимерик был в бешенстве и грозился сократить содержание наследника. Офицерский патент стоил не дешево. В способность сына уговорить мисс Эклом без уловок лорд Эдмунд не верил.
Миссис Калверт, однако, не были известны эти планы графа Лимерика, которого она считала другом, и седьмого января, проводив сына Феликса в армию до предместий Лондона из дома на Албермал-стрит, она нанесла визит семейству Пери на Мэнсфилд-стрит. Там ее ждал радушный прием графини, настороженные взгляды лорда Эдмунда, надменно задранный нос их гордого чада, виконта Глентворта и восторги остальных детей. Впрочем, очень скоро, надменность Генри Пери сменилась изумлением, когда он заметил в ушах Френсис Калверт хорошо знакомые ему золотые серьги с сапфирами. Погостив у Лимериков полчаса, довольная своей каверзой с серьгами, миссис Калверт удалилась домой, предаваться печали по поводу расставания с дорогим Феликсом. Через шесть дней, как она и надеялась, виконт Глентворт явился к Калвертам, на Албермал-стрит, и попросил миссис Калверт уделить ему четверть часа.
- Ваше решение последовать примеру моего Феликса, Глентворт, похвально, но мы с сестрой не этого ожидали, - Френсис изучала профиль гордеца, стоящего у окна гостиной.
- Это решение батюшки, а не мое, - ничто в лице и фигуре лорда Генри Пери не говорило о его волнении.
- Я полагала, вы испытываете чувства к милой Эстер и рассчитываете на взаимность, - осторожно сказала миссис Калверт.
- Так и есть, - хмыкнул виконт. – Чувства без взаимности нелепы и бесплодны. Батюшка, очевидно, подводит мисс Эклом и меня к соглашению, угрожая мне армией, которая разлучит нас с Эстер на неизвестный срок. Но знаете, что будет, миссис Калверт?
- Что? – Френсис даже подалась вперед, чтобы лучше слышать его слова.
- Патент у меня, - Генри расправил плечи. – Я могу взбунтоваться и пойти служить.
- Можете или пойдете? – засмеялась миссис Калверт.
- Пока думаю, - пробормотал виконт. – После месяцев ухаживаний я обязан предложить мисс Эклом брак, это дело чести. В ином случае меня назовут повесой.
- А вы не повеса, - Френсис поражалась этому напыщенному исполину, его спокойствию и самообладанию.
- Это была ирония? – лорд Пери впился в нее взглядом. – Зачем вы дразнили меня серьгами, которые я подарил мисс Эдвардс в Фирл Плейс?
- Что ж, мы дошли до этой темы, - улыбнулась миссис Калверт.
- Да, - подтвердил он и повторил вопрос. – Так зачем?
- Из любопытства, - Френсис откупорила бутылочку с духами и вдохнула аромат роз. – Что вас связывает с мисс Эдвардс? Это не помешает вашим чувствам к мисс Эклом?
- Ничто не помешает моим чувствам к мисс Эклом, разве что отсутствие взаимности, как я уже упомянул, - Глентворт скрестил руки на груди. – Мы с мисс Эдвардс никак не связаны. Иногда подарок – это просто подарок за услугу.
- Услугу? – уточнила миссис Калверт.
- Услугу, - кивнул лорд Пери. – Вы жаждете подробностей?
- Любопытство подталкивает меня к ответу «да», а здравый смысл к ответу «нет», - рассудила Френсис.
- Разумнее выбрать здравый смысл, - посоветовал ей виконт.
- Тогда я выбираю здравый смысл, - отступилась миссис Калверт.
- Мисс Эдвардс продала вам эти серьги? – Глентворт явно нервничал.
- За двадцать фунтов, - призналась Френсис. – Хотите их выкупить обратно?
- И отнять у вас вашу добычу? – черты Генри исказила гримаса сомнения. – Я не настолько глуп.
- Эти серьги подчеркивают голубизну моих глаз, - голос миссис Калверт звучал вполне уверенно. – Я оставлю их себе или отдам миссис Фицгерберт. – А вам придется побеседовать с мисс Эклом, как вы и собирались, Глентворт.
- Да, - виконт поскреб ногтем заиндевевшее стекло на окне. – Мисс Эдвардс, должно быть, уже в Америке.
- Мисс Эдвардс находилась в Фирл Плейс неделю назад, - покачала головой Френсис. – Лорд Гейдж совсем плох. Доктора считают, что он умирает. Миссис Маргарет Кембл Гейдж безутешна. Терять сына так ужасно.
- Какое несчастье, - с сочувствием произнес Генри. – Лорд Гейдж – достойный человек, мне будет его не хватать.
- Нам всем будет его не хватать, - с грустью молвила миссис Калверт. – Четвертого февраля мне исполнится сорок лет. Женщинам нельзя открывать свой возраст, но вы мне почти племянник, Глентворт, так что это простительно. Ваш батюшка и матушка пожалуют сюда с поздравлениями. Вы к ним присоединитесь? Будет ужин и самые близкие люди.
- Обязательно, - лорд Пери подошел к ней, поклонился и поцеловал Френсис руку. - Вашим новым серьгам не помешала бы подвеска с сапфиром. Я сообщу родителям, где можно приобрести подобное украшение.
* * *
15 января 1808 года
Дом Лимериков, Мэнсфилд-стрит 20, Лондон, Англия
Дом номер двадцать по Мэнсфилд-стрит, как и другие дома в округе, был построен в 1774 году из темного кирпича по проекту архитектора Роберта Адама для виконта Хинчингбрука, будущего графа Сэндвича. В 1794 году, после революции во Франции, разъяренная толпа разгромила этот дом, потому что квартировавший в нем граф Стэнхоуп, как считали погромщики, симпатизировал революционерам и не украсил окна в честь победы адмирала Хоу над французским флотом в «славное первое июня». Семья Пери сняла творение Роберта Адама в 1802 году. Графа Лимерика прельстили чудесный лепной потолок, копия потолка в доме пятнадцать по Мэнсфилд-стрит, заказанного архитектору лордом Скарсдейлом, удобные лестницы работы Джозефа Роуза и мраморные камины.
Леди Мэри Пери была плодовита, она произвела на свет одиннадцать детей, в том числе четырех мальчиков – Эдмунда Сесила, Генри Хартстонга, Уильяма и Эдмунда Секстона. Девочек звали Феодосия, Люси, Мэри, Френсис Селина, Луиза, Сесиль и Каролайн Алисия. Дом, с учетом прислуги, гувернантки и учителя, был перенаселен, дети и слуги теснились в маленьких комнатках, лишь у хозяина были личные апартаменты и кабинет.
Граф Лимерик вел обширную переписку и старался напоминать о себе сильным мира сего при всяком важном случае, будь то праздники, прибавление в семье, дни рождения, похороны, бракосочетания. Да что там, он писал влиятельным людям и при менее значительных событиях, неизменно выражая свою преданность, сочувствие, понимание и преклонение. Ему отвечали не столь часто, как хотелось бы лорду Эдмунду, но достаточно часто, чтобы имя графа было на слуху в Лондоне, и поток приглашений для его семьи на различные мероприятия не иссякал. Горы корреспонденции на столе, подоконнике, полках и в шкафах вселяли в Эдмунда Пери убеждение, что он востребованный политик и вельможа. Не обладая гибким умом, но воспитав в себе усидчивость, терпение и такт, граф часами читал и десятками часов писал письма. У него была особая тетрадь, в которую он заносил хлесткие эпитеты, изящные словосочетания, авторитетные мнения и прочие речевые обороты, делающие его послания настоящими перлами красноречия. По крайней мере, так он считал.
Это ежедневное времяпрепровождение за бумагами, вкупе с больной поясницей и ревматизмом, заставило лорда Пери приспосабливаться. Так в кабинете сначала появилось мягкое кресло и столик для закусок, а за ними и широкий кэмелбэк, на котором граф дремал в дневные часы, когда его голова буквально пухла от чтения и письма.
Утром 15 января 1807 года Лимерик пригласил в кабинет старшего сына для беседы о насущном, но беседа не клеилась. Виконт Глентворт, усевшись в отцовское кресло всей своей мощной фигурой, подъедал за батюшкой печенье с тарелки и вызывал тем самым опасения родителя за судьбу кресла и печенья. К тому же лорд Генри был рассеян и угрюм. Отец именовал подобное настроение черной меланхолией, хотя и не вкладывал в этот термин какого-либо знания или смысла, а почерпнул его из придворной болтовни.
- Генри, - граф по третьему разу втолковывал виконту детали плана по покорению мисс Эклом. - Мундир на тебе смотрится великолепно. Я порядочно потратился на него, и он произведет на эту девушку тот эффект, который необходим.
- Я буду выглядеть как паяц, - упрямо морщился Глентворт. - И весь ваш замысел ясен, как Божий день, только круглая идиотка не раскусит его и не поднимет меня на смех.
- Господь всемогущий, - лорд Эдмунд возвел очи к небу. - Ты лепечешь о маскараде, но на тебе будет не маскарадный костюм, а мундир девятого полка его величества. Я купил чин не для театрального актера, и не для развлечения, а для родного сына и службы стране.
- Если вам угодно затащить меня на ассамблею в мундире, я должен буду сказать присутствующим, что утром следующего дня еду в полк, - Генри ухмыльнулся. - Вы это позволите?
- Не позволю, - насупился граф. - Я распоряжаюсь в этой семье, и в полк поедет тот мой сын, которого я для этого выберу.
- Тогда пусть носит мундир тот, кого вы выберете, - Глентворт закинул ногу на ногу и кресло жалобно заскрипело.
- Не будем ссориться, - примирительно проговорил отец. - Знаю, по твоим представлениям, мои планы — стариковский бред и мисс Эклом на это не клюнет. Но этой мой план, его суть в простоте, тебя никто ни в чем не упрекнет. Девушки обожают красный мундир, они от него млеют и теряют рассудок. Ты же человек чести и намерен сделать ей предложение, которое она примет? Сегодня предложение не сделано, и я прочу тебе военную службу в девятом полку. А к четвергу ты можешь быть помолвлен, и обстоятельства вынудят меня передать патент Уильяму. Общество не найдет в этом ничего скандального. Не привередничай, сделай ей предложение в красном мундире. Ты уступишь мне, а я тебе.
Мэнсфилд-стрит 20, Лондон, Англия
Мундиры 9 пехотного полка
- В чем уступлю я, мне понятно, - кусал губы Генри. - А в чем уступите вы?
- Лошадь, о которой ты мне все уши прожужжал, будет твоей, - граф Лимерик выдвинул ящик стола, извлек оттуда пачку банкнот и разрешение на брак от архиепископа. - Как и эти пятьдесят фунтов сверх обычного содержания.
- Вы выкручиваете мне руки, батюшка, - виконт не мог устоять перед пегой лошадью, о которой мечтал, и сдался. - Но если мисс Эклом откажет, я иду в армию и попробую перевестись в полк Феликса Калверта.
- Это мы обсудим в среду или четверг, - улыбнулся лорд Эдмунд и положил пятьдесят фунтов и разрешение на стол. Сын встал с многострадального кресла и убрал деньги и документ в карман. Граф задрал голову и ощутил привычное беспокойство при виде этого спесивого верзилы, который по какой-то Божьей прихоти был его ребенком и наследником. Чего греха таить, Лимерик и сам отличался чванством, но Генри, как и в росте, превзошел отца в этой неприятной черте характера. Он подавлял его физически и порой откровенно раздражал.
- Я напишу письмо отцу мисс Эклом и, если ты с ней все уладишь, пошлю к нему поверенного. Сделай предложение в среду, или в четверг утром, - лорд Эдмунд тоскливо посмотрел на пустую тарелку с печеньем. – Она будет дурой, если отвергнет будущего графа, такого красавца как ты, да еще в красном мундире. И прикажи кухарке насыпать мне еще печенья и налить портвейна.
- Исполню неукоснительно, - поклонился Глентворт и вышел из кабинета.
* * *
19 января 1808 года
Ассамблея в комнатах Аргайла, Литтл-Аргайл-стрит, Лондон
Комнаты Аргайла
Комнаты Аргайла в Лондоне на Литтл-Аргайл-стрит носили имя герцога Аргайла по той причине, что давным-давно, шестьдесят лет назад, их помещения были северным крылом особняка, снесенного при расширении улиц, принадлежащего этому аристократу. После сноса главного здания, северное крыло дворца сдавалось внаем, десятилетиями не ремонтировалось, ветшало, и в итоге было продано полковнику Генри Фрэнсису Гревиллу за семьдесят фунтов. Предприимчивый полковник провел ремонт и перепланировку, богато украсил комнаты и 2 июня 1806 устроил два бала, на которых присутствовали принц Уэльский, герцог Кембриджский и герцогиня Йоркская. Благодаря их протекции в 1807 году лорд-камергер выдал Гревиллу ежегодную лицензию на проведение платных балов, ассамблей, музыкальных, бурлескных и драматических представлений.
Здание - образчик палладиевой архитектуры, отличалось оригинальностью и массивными ордерами окон. Со стороны фасада длинный балкон второго этажа комнат Аргайла опирался на ряд коринфских колонн. У входа, на первом этаже находились роскошные столовые, театральные и литературные студии, а за ними высокая бальная зала с галереей второго этажа, разбитая на сорок уютных лож, из которых можно было обозревать бальную залу. Сама бальная зала была овальной, с двумя полукруглыми апсидами по сторонам, четырьмя дверями и местом для оркестра на верхнем ярусе одной из апсид. Вдоль балкона оркестра, на фризе, был написан девиз на латыни, «sollicitae jucunda oblivia vitae», что значит «сладостное забвение житейских забот». По всему периметру залы, под галереей, барельефы чередовались с декоративными колоннами и пилястрами, капители и основания которых были позолоченными, а стволы оштукатуренными под мрамор. Мягкие, обитые бархатом честерфилды и скамьи обеспечивали отдых и удобство. С галереи второго этажа можно было попасть на длинный балкон.
Интерьер бальной залы комнат Аргайла
Годовая подписка комнат Аргайла стоила десять гиней для леди, шестнадцать для леди с дочерью и двенадцать для джентльмена. Разовый билет на театральное выступление, литературный вечер или бал стоил от двух шиллингов до двух гиней.
13 января 1808 года ассамблея с танцами в комнатах Аргайла была шумной и авантажной, ожидалось прибытие на нее особ королевской крови, пары герцогов и неизвестного числа титулованных гостей.
Генри Пери, лорд Глентворт с утра страдал от недомогания, вызванного нехваткой сна накануне. Он обещал Джеймсу Ноксу посидеть с ним на лекции о вреде газовых светильников, которую читал в Чипсайде, в доме тридцать восемь на Олд-Ченч какой-то шарлатан. Отказываться было поздно, всю лекцию Генри проспал, и Джемс попенял ему на это в выражениях, не предназначенных для ушей леди. Вечером, приняв ванну и побрившись, виконт облачился в мундир девятого полка и, с гримасой обреченного на смерть висельника, поехал на ассамблею, в комнаты Аргайла, в обществе матери и сестры Феодосии, делать предложение руки мисс Эклом.
Объявление о лекции в Чипсайде «Ужасные последствия использования газовых ламп наглядно продемонстрированные экспериментами 13 января 1808 года
Эстер наблюдала за Генри Пери и охотничий азарт, который подстегивал ее все эти месяцы, давал о себе знать. Пальцы ног покалывало, по спине бежали мурашки, все чувства были взбудоражены предстоящим предложением. В том, что предложение будет сделано, она не сомневалась ни минуты. Как же смазлив и прекрасно сложен этот мужчина, в нем есть что-то от викинга и демона! Если бы можно было выйти за него замуж на неделю, а затем обратить время вспять и вновь стать богатой девушкой на выданье, она не раздумывала бы ни секунды. Но красный мундир, конечно, был излишеством. Этим мундиром папенька Глентворта, лукавый граф Лимерик, пробовал играть на всех струнах ее души, не разбираясь в женщинах. Он действовал как бык в посудной лавке, а сын испытывал неловкость, но плясал под дудку отца, что не говорило в его пользу.
Миссис Каверт и миссис Нокс кружили рядом, шушукались с другими «увядающими розами», весь их облик выражал холодное порицание. Мисс Эклом танцевала с виконтом уже дважды, сперва сельский танец, а потом контрданс. Значит, для объяснений, он либо позовет ее на балкон, либо выведет на улицу, либо нагрянет к ней домой завтра утром. Ждать до завтра было томительно, в сад и на улицу Эстер с джентльменами не ходила, чтобы не попасть впросак. Балкон? Почему бы и нет?
Музыка стихла, Глентворт завершил беседу с матерью, и едва партнер мисс Эклом по менуэту удалился, направился к ней через всю залу. Он уже кланялся Эстер этим вечером, поэтому, подойдя к девушке, не поклонился, а комично ссутулился, словно стремился стать ниже, приблизить свой рост к ее росту.
- Мисс Эклом, - лорд Пери был бледен. - В зале так людно и жарко натоплено. Не хотите прогуляться со мной на балкон второго этажа? Там свежо и дышится легче.
- Мне не душно, но я рада составить вам компанию, милорд, - глаза наследницы искрились весельем.
- Прошу, - Глентворт подал мисс Эклом руку, и они пошли к лестнице на балкон. Январским вечером он был свободен от гостей.
- Не закрывайте двери, лорд Генри, - попросила мисс Эклом и повернулась к нему лицом.
- Разумеется, - виконт насторожился, но приступил к делу без проволочек. - Эстер, эта наша аудиенция, неслучайна. Мое сердце у ваших ног. Я далее не в силах скрывать от вас свою любовь, она сжигает меня изнутри. Эта душевная мука невыносима. Молю, скажите, что моя персона тоже вам небезразлична.
- Вы мне не безразличны, милорд, - избежала прямого ответа Эстер. - Но любовь? Я не готова признать и заявить, что люблю. Никто из джентльменов пока не пробудил мою душу к любви. Мне нет и двадцати, я не вкусила всех удовольствий света, у меня за плечами всего один сезон.
- Будьте моей женой, - он попробовал прикоснуться к ее кисти, но она не допустила этого и спрятала руки за спину. - Я пробужу в вас любовь, положу жизнь ради нее.
- В армии? - брови мисс Эклом иронично приподнялись.
- В армии? – смутился Генри.
- Вы в мундире, - Эстер заметила, как он напрягся. – Ваша матушка сказала, что ваш батюшка купил офицерский патент для сына.
- Родители еще думают, кто из сыновей пойдет на войну. Я намереваюсь служить, но отец не позволил мне отбыть в полк, не сделав вам предложения после всех моих ухаживаний, авансов и уверений. И в этом я с ним солидарен. Джентльмену зазорно ухаживать за девушкой, а потом уехать, куда бы то ни было, бросив ее в неведении, - оправдывался Глентворт.
- Это так благородно, - согласилась мисс Эклом. – Но я должна вам отказать. Мои чувства к вам слабее, чем ваши ко мне. Все что меня сейчас заботит – здоровье моего дорогого деда и сохранение дружеских отношений между нами. Мы ведь друзья, Генри?
- Безусловно, - он с досадой нахмурился, но не стал спорить.
- Спасибо, милорд, - улыбнулась Эстер. – Давайте вернемся вместе, чтобы не было кривотолков.
- Ваш слуга, - виконт сухо поклонился, и они возвратились на галерею, а с нее в зал.
* * *
19 января 1808 года
Дом Лимериков, Мэнсфилд-стрит 20, Лондон, Англия
«Она меня отвергла!» Лорд Генри Пери шагал к Мэнсфилд-стрит и в гневе до боли сжимал кулаки. «При этом издевалась надо мной, олухом в мундире. Отец впал в скудоумие, а я отдуваюсь за его причуды и выставляю себя дурнем. Одно утешение, пегая кобыла оплачена и приведена в наши конюшни».
Виконта душила ярость. Месяцы ухаживаний за женщиной, которую в обществе окрестили тщеславной кокеткой, и вот результат. Френсис Калверт предупреждала его, чтобы не питал иллюзий, и оказалась гораздо прозорливей батюшки. Старик наплодил детей, которых нужно обеспечить. Из-за этого он помешался на деньгах, втягивает родных в свои затеи, а в них здравым смыслом и не пахнет.
Генри ругал себя за наивность и самомнение. Он рассчитывал обрести независимость от отца, завоевать Эстер без усилий, переделать ее характер, избавить от кокетства, духа соперничества с другими женщинами, суетного честолюбия. Ей надлежало превратиться в идеальную супругу графа, величественную даму, унять свою несдержанность.
И куда теперь ему деваться? Седлать лошадь и ехать в полк? Как это все унизительно и бесполезно. Какого дьявола Англия лезет на континент, провоцируя Бонапарта везде, где возможно? Подобные ему диктаторы сами губят себя, а их империи рассыпаются, как карточный домик. Сознательно становиться у них на пути – верх недальновидности. Жертвовать людьми, ресурсами, процветанием, как задиристые петухи? И чем тогда англичане будут лучше французов? На войне, бесспорно, кто-то нагреет руки, но не прапорщики в пехотных полках.
Генри достиг Мэнсфилд-стрит, сбавил темп ходьбы перед своим домом и вдруг увидел ее. Увидел и узнал. Она стояла, прижавшись к темной стене двадцатого дома, опустив голову, недвижимая, как статуя. Мисс Аннабелла Эдвардс. Виконт понял, что ирландка тут ради него и подошел к ней.
- Здравствуйте, мисс Эдвардс, - он натянуто улыбнулся. – Поздновато вы гуляете по Лондону.
- Здравствуйте, милорд, - девушка взглянула на него своими бесхитростными голубыми глазами. – Я пришла к вам по вашей карточке. Дворецкий сообщил, что вы на ассамблее, и предложил подождать около дома или навестить вас завтра.
- Почему он вас не впустил? – спросил Глентворт, хотя ответ был очевиден. Одежда и внешность девушки производили впечатление, что она прислуга, и это соответствовало действительности.
- Не знаю, милорд, - потупилась Аннабелла. – Я приехала в Лондон к миссис Калверт, занять у нее денег. Мне не хватало некоторой суммы для путешествия в Америку, и я надеялась, что миссис Калверт меня выручит, а мой отчим потом вернет ей долг из тех средств, что я послала матери осенью.
- Но? – продолжил за нее лорд Пери.
- Но на постоялом дворе у меня украли сумочку и мое жалованье за четыре месяца, - она чуть не плакала. – Точнее, пригрозили ножом, и я сама отдала им все до последнего пенса. Дом миссис Калверт на Албермал-стрит заперт, в окнах нет света.
- И вы пожаловали ко мне, - подытожил Генри.
- Да, - Аннабелла шмыгнула носом. – Больше идти некуда. До Америки в этом году не добраться, вернусь в Ирландию. Стыдно попрошайничать, но вы не ссудите мне три фунта?
Виконт пригляделся к ней. Она была одета явно не по погоде, замерзла и странно прижимала правую руку к животу.
- Вы не ранены? – он кивнул на ее руку.
- Нет, - пробормотала девушка, и внезапно Генри догадался, почему она прикрывает живот рукой. Эта догадка сверкнула в его голове как молния и оглушила.
- Вы беременны, мисс Эдвардс? – строго произнес Глентворт. – Гейджи выгнали вас из дома?
- Беременна, - выдохнула Аннабелла. – Но меня не выгоняли, я уволилась сама. Опасалась, что мое положение их разочарует.
- Боже мой, - Генри расстегнул плащ, снял его и протянул ирландке. – Наденьте это, живо.
- Милорд, мне необходимы деньги, а не плащ, - запротестовала она. – Я уже сутки ничего не ела и не спала. На постоялый двор не пускают без денег. Утром я отправлюсь в Ирландию, но три фунта…
- Забудьте об этом, мисс Эдвардс, - виконт сам закутал ее в плащ. – Вы никуда не отправитесь до тех пор, пока мы все не уладим.
- Мы уже обсуждали это, - Аннабелла стучала зубами от холода. – Я не останусь в Лондоне в каком-нибудь доме на вашу милость. У меня есть семья, мать.
- Хорошо, - он смертельно устал, злился на отца и мисс Эклом, но почему то был рад встрече с мисс Эдвардс и его совершено не огорчал тот факт, что она беременна. – Это мой ребенок, Аннабелла? Когда роды?
- Я ни с кем больше не была, - просто ответила девушка. – Полагаю, роды будут в мае. Девять месяцев с первых чисел сентября.
- Послушайте, и не перебивайте меня, - Глентворт сунул руку в карман и вытащил оттуда длинный ключ. - Это ключ от моей комнаты с отдельным входом в лондонском доме моих дяди и тети, сэра Вира Ханта и леди Элинор Хант. Я ночую в этой комнате время от времени, возвращаясь за полночь, чтобы не будить домочадцев здесь, в доме родителей. До дома Хантов меньше мили, мы пойдем туда и по дороге перекусим в одном приличном заведении, где отменно кормят. Еда и ночлег, ничего иного, слово джентльмена. Вы согласны?
- Согласна, - Аннабелла жутко проголодалась и валилась с ног от переутомления. - Ваш дядя и тетя не против незваных гостей?
- Тетя в Ирландии, - лорд Пери сунул ключ обратно в карман. - А дядю мои визиты и гости не заботят.
- Ладно, - она пошатнулась и, чтобы не упасть, уцепилась за его руку. — Ведите, а то я пальцы ног не чувствую от мороза.
- Холод и голод делают вас сговорчивой, мисс Эдвардс, я учту это в будущем, - пошутил Генри и сразу извинился. - Простите, это было гадко. Не бойтесь.
Они покинули Мэнсфилд-стрит и направились на юг, по пути миновав комнаты Аргайла на Литтл-Аргайл-стрит. Аннабелла всю дорогу до постоялого двора молчала, и Глентворт неожиданно поймал себя на мысли, что отказ мисс Эклом, недовольство отца и перспектива угодить в армию уже не тревожат его так, как полчаса назад. Кроме того, Генри нравилось, что с мисс Эдвардс ему не нужно сгибаться под ее рост и укорачивать шаг, она не висла на мужском плече и не отставала.
Позже, сидя бок о бок с Аннабеллой за столом постоялого двора «Карета и лошади» и уплетая сытный ужин, Глентворт удивлялся вполне достойным манерам мисс Эдвардс, ее хладнокровию и умению поддержать светскую беседу. Похоже, кто-то дал ей неплохое воспитание в Ирландии. Она согрелась, ожила, на щеки девушки вернулся здоровый румянец. Между переменами он попытался ее разговорить.
- Вы упомянули об отчиме, - осторожно начал Генри. - Как его имя, мисс Эдвардс?
- Уильям Боумен, - ирландка ловко орудовала вилкой.
- Он джентльмен? - полюбопытствовал виконт.
- Как английские джентльмены? - уточнила Аннабелла. - Нет, ему приходится работать.
- Ваш род — дворянский? - лорд Пери пригубил вино.
- У Эдвардсов есть герб, земля и разные пожалования, - голос девушки звучал равнодушно. - Но земля принадлежит дяде и он, как все ирландцы, беден. А моя мать, сестра и отчим еще беднее. Те йомены, что нанимаются в английскую армию за шиллинг в неделю и кормежку, в сравнении с нами богачи.
- Так ваша семья из йоменов? - Генри погладил подбородок. - Она была за Англию десять лет назад?
- Некоторые мужчины из моей родни двенадцать лет назад вступили в ополчение йоменов. Так можно было получить оружие и продукты, - мисс Эдвардс невозмутимо резала цыпленка на маленькие кусочки. - Но когда дошло до клятвы о том, что у них не было связей с «объединенными ирландцами» и папистами, они не поклялись и их изгнали. Это называлось «чистка». Уиклоу было рассадником бунта, милорд.
- Кто-то из вашей семьи был казнен, осужден или наказан? - помрачнел виконт.
- Я была ребенком и могу ошибаться, - она перекладывала рагу из миски себе на тарелку. - Из ближайших родственников никого не повесили, не обезглавили и не сожгли в бочке с дегтем. Но это из Эдвардсов. Что касается родни моей матери и дальней родни, Баррингтонов, Френчей, Бирнов, О’Брайенов, Легов, не уверена. Йомены и англичане поубивали в тысяча семьсот девяносто восьмом году четверть жителей Ирландии.
- И вы, мисс Эдвардс, ненавидите за это всех англичан скопом, - отметил Глентворт.
- Не так сильно как ирландцев, помогавших англичанам уничтожать своих соотечественников, - призналась Аннабелла. - Или мнимых ирландских лордов, которых король Англии притащил в Ирландию, чтобы они подписали унию, и посадил нам на шею.
- Например, графа Лимерика, - подсказал лорд Пери.
- Да, - дерзко сказала мисс Эдвардс.
- Графу Лимерику вряд ли пришлось бы по вкусу знакомство с вами, - задумчиво промолвил виконт. - Мой отец — нетерпимый сторонник короны. Он не любит, когда ему перечат, прекословят, не подчиняются.
- Милейший человек, судя по всему, - ирландка робко улыбнулась. - Ясно, в кого вы уродились.
- Не в бровь, а в глаз, - Генри допил свое вино. – У батюшки серьезные планы в отношении меня. Армия, учеба в колледже или женитьба. Женитьба на наследнице огромного состояния. Но наследница сегодня мне отказала. Наверное, из-за моей заносчивости.
- И вы облачились в мундир, - Аннабелла покосилась на его кивер, лежащий на стуле.
- Не совсем так, - он усмехнулся. – Мундир должен был убедить девушку и подтолкнуть ее в мои объятья.
- Но не убедил и не подтолкнул, - мисс Эдвардс доела рагу и отодвинула тарелку.
- А чин прапорщика уже куплен, и армия ждет либо меня, либо брата Уильяма, - продолжил лорд Пери. – Если я не женюсь или не выберу колледж.
- Несчастный мальчик, его тиранит отец, - уста Аннабеллы источали сарказм. – Ступайте в колледж, милорд. На войне вас убьют, а учение всегда на пользу.
- Мисс Эдвардс, - виконт наклонился к ней и прошептал. - Не старайтесь меня уязвить. Если вы будете шалить, я не заплачу за ужин, брошу вас тут и уйду отсюда с ключом от дома дяди и тремя фунтами в кармане, насвистывая.
- Вы этого не сделаете, - ирландка побледнела.
- Не советую выяснять, так это или нет, - он забрал ее наполовину выпитый бокал с вином, налил в чистую глиняную кружку воду из кувшина и поставил кружку перед девушкой. - Вино превращает вас в злоязычную занозу.
- В моем злоязычии виновато не вино, - пробурчала Аннабелла. - Вы узнали обо мне все, что хотели, милорд?
Герб Эдвардсов-Кинастонов
Серебряный чайник полковника Эдвардса из Олдкорта
- Нет, - Глентворта забавляла ее враждебность. - Мисс Эдвардс, есть ли у вас в Ирландии какое-либо приданое и собственное жилье?
- Все мое приданое — серебряный чайник моего деда, - девушка завершала трапезу, с опаской поглядывая на него. - А мое собственное жилье — ветхий коттедж бабки с прохудившейся крышей и заросшим сорняками огородом на окраине Олдкорта. Только вам какое дело до моего приданого и жилья? Я все равно не стану любовницей англичанина. И родные от меня не отрекутся, какими бы бедными они не были. Я сыта, милорд. Может быть, закончим ужин?
- Да, как вам угодно, - Генри окликнул хозяина. - Пора в путь. Я устрою вас в комнате и пойду к себе домой, на Мэнсфилд-стрит. Утром мне предстоит много хлопот.
* * *
20 января 1808 года
Дом Лимериков, Мэнсфилд-стрит 20, Лондон, Англия
Граф Лимерик относился к тем семейным деспотам, которые, подавляя домочадцев год за годом, пребывают в убеждении что пользуются при этом уважением и любовью близких. Лорд Эдмунд Пери полагал, что «разумные» притеснения ведут к смирению, придирки к исполнительности, запугивания к покорности. Он доходил до того, что устроив головомойку жене, сыну или дочери, угрожая лишить карманных денег, одежды или посадить на хлеб и воду, мог через полчаса спокойно позвать провинившегося члена семьи на чаепитие, попросить об услуге или дружески обнять. Супруга графа, леди Мэри, за глаза называла такое поведение мужа «выкрутасами», но чем взрослее становились дети лорда Эдмунда, тем труднее им было терпеть эти самые «выкрутасы».
Для достижения своих целей лорд Пери не гнушался ничем, он был мастером манипуляций. К примеру, умерший ребенком старший сын Эдмунд, служил отцу семейства таким же инструментом воспитания, как розги или чулан. Восклицания графа «ты не годишься в подметки Эдмунду», «Эдмунд понимал это, в отличие от тебя», «видел бы Эдмунд твое упрямство и тупость» звучали в доме Лимериков по десять раз на дню.
Первой «сломалась» дочь Феодосия. Старшая из выживших детей лорда Пери, она в 1804 году, в возрасте семнадцати лет, влюбилась «не в того юношу» и подверглась столь изощренному натиску со стороны отца, что день и ночь рыдала, слегла, на глазах хирела и чуть не умерла. Доктора подозревали у девушки чахотку, пускали ей кровь и довели до того, что миссис Калверт в письмах к подругам уверяла, что похороны бедной девушки не за горами. Однако, стоило летом 1805 года увезти Феодосию подальше от батюшки, в загородное имение материнской родни, она чудесным образом исцелилась.
Второй пострадала Люси, следующая дочь лорда Эдмунда. Тетя, леди Элинор Хант, подарила ей комнатную собачку. В итоге привилегия владения домашним питомцем вылилась в такие упреки, поучения и требования отца, что у Люси начался тик. Она безудержно моргала глазами и дергала головой, что было расценено лордом Эдмундом как пагубное влияние прыткой, шумной и часто тявкающей собаки. Животное отдали соседям, но тик у Люси продлился до 1806 года.
Третьей жертвой был «случайный» наследник, гигант Генри, рост которого служил постоянным источником раздражения родителя. Виконт Глентворт много ел, а это могло, с точки зрения батюшки, привести к несварению и полнокровию. Медлительность и педантичность Генри вызывали у графа злость, посему к нему, как к Феодосии и Люси, приглашали лекарей, у которых взволнованный отец всякий раз спрашивал, не спазматик ли его сын и не кретин ли он. Аргументы докторов, что спазматики — выдумка обывателей, а у кретинов рост три-четыре фута, а не шесть с половиной, лорд Пери отметал, так как кто-то сообщил ему при дворе, что все кретины медлительны и тугодумы.
Кретины (гравюра начала 19 века)
К 1808 году обстановка в доме Лимериков накалилась, мятеж детей против самодурства отца мог вспыхнуть в любую минуту. Вероятные зачинщики мятежа – Феодосия, Люси, Генри и Уильям, подбивали младших Пери – Мэри, Эдмунда Секстона, Френсис Селину, Луизу, Сесиль и Каролайн Алисию к неповиновению. Лорд Эдмунд считал, что женитьба Генри, замужество Феодосии и военная служба Уильяма разрядили бы атмосферу назревающего восстания и делал все, чтобы удалить из дома главных бунтовщиков. После завтрака 20 января 1808 года граф и графиня выгнали из-за стола всех детей, за исключением Генри, заперли дверь, и учинили наследнику допрос.
- Ты помолвлен с мисс Э? – отец суетливо ерзал на стуле, тогда как сын флегматично жевал хлеб и яичницу.
- С мисс Э? – хмыкнул виконт. – Пока не помолвлен, но приближаюсь к помолвке.
- Что значит «приближаюсь?» - изумился лорд Эдмунд.
- Отец и дед должны дать свое разрешение мисс Эклом на помолвку, - пояснил Глентворт. – Ей же девятнадцать лет, батюшка. Мне придется посетить Уайстон-Холл.
- Да, - кивнул граф. - Я поеду с тобой.
- Это неуместно, - возразил наследник. - Дед Эстер болен. Это ее очень заботит, как и наши дружеские отношения. Она вчера ратовала за дружеские отношения, чтобы дружба между нами сохранилась и укреплялась. Для этого я хочу подружиться с ее отцом, как мужчина с мужчиной, погостить в Уайстон-Холл пару недель, а то и месяц, поохотиться с сэром Ричардом.
- А я вам не помешаю, - вскочил со стула лорд Пери. - Мне по душе охота и застолья с сельскими джентльменами.
- Эдмунд, - леди Мэри с тоской взирала на мужа. - Ты можешь помешать. Они подумают, что ты приехал, чтобы повлиять на них, подписать соглашение.
- И что скверного в соглашении? - не унимался граф. - Если все согласовано, дружба укрепляется.
- Я могу сходить к мисс Эклом, обсудить с ней ваш визит в Уайстон-Холл, батюшка, - виконт опустил глаза. - Но она, пожалуй, сочтет это поспешным, своего рода давлением, и отменит все. Эстер весьма своенравна.
- Правда? - сурово произнес лорд Пери. - Ничего, в нашей семье своенравия у нее поубавится. В невестах ей дозволено капризничать, а в женах будет иначе.
- Мисс Эклом еще не невеста, батюшка, - вздохнул Генри. - Так мне идти к Эстер?
- Не надо, - проворчал отец. - Не будем торопиться. Поезжай в Уайстон-Холл, отвези ее письмо отцу и деду, но не наломай дров, будь вежлив со стариками, не задирай нос, прикинься простаком.
- Для визита мне потребуются деньги, фунтов двадцать, - Глентворт отхлебнул из кружки кофе.
- Я же дал тебе пятьдесят! - возмутился граф.
- Вы дали мне их за то, что я надену мундир на ассамблею и сделаю предложение мисс Эклом, - ответил сын. - Этих денег нет, у меня были долги. Но я исполнил вашу волю, надел мундир и сделал предложение.
- Вы с Уильямом, и ваши сестры меня разорите, - лорд Эдмунд затряс руками. - Это неслыханно! Никаких владений в Ирландии, доходов с торговли, бумаг и ренты не хватит на подобное расточительство!
- Эдмунд, не кипятись, - графиня усадила мужа на стул. - У тебя грудь защемит. Ты же сам настоял на мундире и предложении этой девице.
- Настоял, - лорд Пери сел и ослабил галстук. - А он мог бы не упираться и поступить по-моему без пятидесяти фунтов и покупки кобылы. Я плачу за дом триста восемьдесят фунтов в год, добавь к этому аренду конюшни и каретного сарая. Был бы жив мой дорогой Эдмунд, он умолял бы отца об офицерском патенте, мундире и союзе с богатой девушкой. В ногах бы у меня ползал, выпрашивая мундир.
- Я займу деньги, батюшка, - виконт прочистил горло. - У Ноксов или полковника Гамильтона.
- А кто вернет этот долг? - осведомился граф. - Не я ли?
- Разве я получаю доход, как лорд Глентворт? - Генри вытер губы салфеткой. - Вы управляете имениями покойного Хартстонга.
- Управляю, потому что ты несуразное, глупое дитя, - одернул сына лорд Пери. - Я мог положиться на бедного Эдмунда и выделил бы ему имение. Но как положиться на тебя?
- Эдмунд умер ребенком, - Генри устало смотрел на отца. - Так мне занять двадцать фунтов?
- Нет, - отмахнулся лорд Пери. - Мать принесет их тебе в комнату. А сейчас скройся с глаз моих, ты отца в могилу сведешь.
* * *
20 января 1808 года
Дом сэра Вира Ханта, Ковент-Гарден, Лондон, Англия
Аннабелла, впервые за год, выспалась. Камин, растопленный лордом Пери ночью, остыл. В комнате было прохладно, но не зябко, откуда-то поступало тепло. Видимо, дымоход был объединен с дымоходом в соседнем помещении и в нем топили, так как нагревалась смежная стена.
Район Лондона, в котором виконт квартировал в наемном доме дяди, славился борделями и притонами. Даже в Ирландии знали о Ковент-Гардене. Аннабелле было неприятно ночевать в таком районе в ее положении, но нищие не выбирают, где им спать и что им кушать, так что она помылась в медном тазу, выстирала сорочку, повесила ее сушиться у огня, помолилась и завалилась в кровать Глентворта без сил. От подушки пахло этим кичливым индюком. За три ночи в сентябре девушка усвоила мужской запах лорда Пери и мигом его почуяла. Запах был не отвратительным, но даже если бы виконт пах розами, с учетом того, как он с ней обошелся, Аннабелле бы было тошно.
Девушку разбудили вопли старьевщика на улице, призывающего сбывать ему ненужные вещи и приобретать у него другие ненужные вещи. Она укуталась в одеяло, полежала четверть часа, пялясь в потолок и зевая, затем испугалась, что виконт откроет дверь и застанет ее в кровати голую, сбегала к камину за сорочкой, надела ее, не до конца высохшую, и снова забралась в постель. Аннабелла не имела ни малейшего представления, который час, но бездельничать она не привыкла и вскоре занялась делами. Ополоснула лицо, причесалась гребнем, найденным на комоде, почистила подол платья и туфли губкой из прихожей. Завтракать было нечем и девушка села у окна, гадая, как долго ей ждать лорда Пери.
Он явился в первом часу пополудни, отпер дверь ключом, снял плащ и высокую бобровую черную шляпу, поздоровался. Аннабелла ответила на вежливость вежливостью, после чего Глентворт уселся на стул в комнате, извлек из кармана четыре золотых гинеи и какой-то сложенный пополам документ, положил деньги и бумагу на стол, проверил чернила в чернильнице.
- Мисс Эдвардс, - виконт говорил бесстрастно, ровным тихим голосом. – У нас с вами возникло общее дело, и я не уклоняюсь от ответственности. Вы просили у меня три фунта и вот, на столе, с запасом, четыре гинеи. Вы вольны взять их и отправиться в Ирландию, или прочесть этот документ и написать в нем свое имя.
- Что это за документ? – Аннабелла была заинтриговала.
- Особое разрешение, лицензия, - Генри почесал переносицу. – Как я упоминал, мой отец питал надежду женить меня на богатой наследнице, мисс Эстер Эклом. Она мне вчера отказала, но ему это неизвестно. Перед этим, дабы невеста не успела передумать за месяцы помолвки, батюшка, человек дотошный и предусмотрительный, выправил лицензию на брак с моим полным именем и первыми буквами имени и фамилии невесты, мисс «Е» и «А», Esther Acklom. Выправляя разрешение у епископа, он обозначил инициалы, чтобы не было сплетен, способных навредить новобрачной до свадьбы. По странному стечению обстоятельств ваши инициалы тоже «Е» и «А». Это открывает нам возможность пожениться без оглашения, с действительного благословения моих родителей, оплативших лицензию. Я делаю вам предложение, мисс Эдвардс, и выбрать нужно сейчас. Четыре гинеи или брак со мной, отцом вашего ребенка.
Аннабелла была застигнута врасплох и сидела с открытым ртом, немая, как рыба.
- Мисс Эдвардс? – Глентворт вертел в пальцах перо.
- Вы глумитесь надо мной? – она охрипла от неожиданности. – Или рехнулись?
- Как вам не стыдно говорить такое, после той близости, что была между нами и наступивших последствий? - виконт усмехнулся. – Это не я подарил вам свою девственность, а вы мне ее подарили. Осенью я обещал позаботиться о вас и забочусь.
- Лорд Пери, - Аннабелла тряхнула головой. – Я что, сплю? Вы женитесь на мне?
- Да, - он развернул лицензию. – Церковь Сент-Джайлс в Полях готова нас принять. Но нужно поторопиться.
- В Полях? - девушка была обескуражена.
- В Полях, - подтвердил Глентворт. – Поля вокруг церкви были века назад. Это недалеко, но квартал злачный, бродить по нему в темноте опасно.
- Милорд, это несусветная чушь, - протестующе сказала Аннабелла. – Вы не можете жениться на мне.
- Почему? – спросил Генри. – Вы уже замужем? Или вы католичка?
- Нет, но вы же лорд, сын графа, - она запиналась. – А кто я?
- Дочь порядочного ирландского джентльмена, - он встал и положил лицензию ей на колени. – И женщина не робкого десятка, которая соразмерна мне по росту, устраивает меня на семейном ложе и обладает жизненной стойкостью, столь редкой в наше трудное время. Мой отец допекал меня годами и допек. У него планы на мой счет, которым я противлюсь. Но чтобы противиться лучше, мне нужен союзник, враждебный графу Лимерику. Вы ведь к нему враждебны? Так каково ваше решение? Церковь? Четыре гинеи?
- Четыре гинеи? – Аннабелла растерянно переводила взор с лицензии на виконта, и с виконта на стол. – Я не слабоумная, чтобы променять титул виконтессы и будущей графини Лимерик на четыре гинеи. Если вы, в самом деле, женитесь на мне, лорд Пери, я буду вам хорошей женой.
Она поднялась со стула, подошла к столу, обмакнула перо в чернильницу и вписала в разрешение свое имя справа от инициалов «Е» и «А».
КОНЕЦ 4 ГЛАВЫ
Bernard:
» Часть 1 Глава 5
Глава 5«Мужчина с грузом озорства»
20 февраля 1808 года
Албермал-стрит, дом 5, Лондон, Англия
В феврале 1808 года в Англии ожидали нового столкновения с Россией на севере континента в длящейся уже много месяцев войне, сторонами которой были Россия, Дания и Франция против Швеции и Британии. Разозленный захватом англичанами Копенгагена в 1807 году и обязанный следовать курсом Франции по Тильзитскому мирному договору, русский царь Александр требовал от Швеции соблюдения морской блокады Англии. Шведский король, Густав Адольф, полагал, что Бонапарт – дьявол во плоти, и всячески саботировал удушение Британии. 30 декабря 1807 года Россия выдвинула Швеции ультиматум, уже зная, что шведы и англичане его отвергнут. Война была неизбежна. Царь нацелился на Финляндию и наводнил ее шпионами. Он стянул к границе десятки тысяч солдат под командованием генерала Фридриха Вильгельма фон Буксгевдена, немца, женатого на Наталии Александровне Алексеевой, внебрачной дочери графа Григория Орлова, фаворита императрицы Екатерины. 20 февраля русские гренадеры укладывали в ранцы сухари и чистили ружья, чтобы днем позже перейти в наступление и захватить Финляндию.
Тем временем, в доме на Албермал-стрит в Лондоне мистер Николсон Калверт и миссис Френсис Калверт принимали гостей, полковника Эдварда Гамильтона и его воспитанницу, мисс Джейн Хоуп-Вир. Жена полковника, миссис Джейн Гамильтон, захворала и лежала дома, на Парк-стрит, вся в пуховых подушках, пиявках и грелках.
Полковник Гамильтон был родственником графов Аберкорнов и баронетов Гамильтонов, младшим сыном младшего сына, вынужденным самостоятельно добывать хлеб свой насущный на армейском поприще. Он отличался добрым нравом, громким басовитым голосом, заразительным смехом и неуемной болтливостью. Этот приземистый, лысый, веселый вояка женился на дочери викария Джона Эварта из Троквира, Джейн Эварт. Однако, собственных детей у супругов не было, поэтому они взяли на воспитание дочь покойной сестры полковницы, мисс Джейн Хоуп-Вир, чей отец безбожно пил и пьяным становился абсолютно бешеным. Гамильтонов и Калвертов связывала давняя дружба. Брат миссис Гамильтон, капитан Джон Фредерик Эварт, служил в 52 пехотном полку, к которому был приписан Феликс Калверт, он опекал молодого человека по просьбе миссис Калверт.
- Дорогой полковник, - Френсис разливала чай по тонким фарфоровым чашкам из сервиза Дерби. – Представляете, ваш шурин, капитан Эварт, прислал мне проникновенное письмо, и в нем он утверждает, что во всем его полку нет новобранца такого же смышленого, ловкого и отважного, как мой милый Феликс. Я заливалась слезами, когда читала эти строки. Сколько в полку новобранцев и Феликс их всех превзошел! Наш мальчик, впрочем, огорчил меня до этого. Он написал нам с Николсоном в январе, что в казарме у него стянули из кармана двадцать фунтов. Видано ли, чтобы в армии водились воры?
- Они там водятся, миссис Калверт, - авторитетно заявил Эдвард Гамильтон, поудобнее разваливаясь в кресле. – Более того, в армии вор на воре и вы оплошали, дав сыну в казарму такую сумму. Ее просто не могли не украсть. Деньги следовало хранить у казначея.
- Какая пошлость, правда, Николсон? – Френсис обратилась к мужу. – Лезть в карман к сослуживцу, чтобы нажиться.
- У меня много лет назад вытащили две гинеи из кармана в этом доме, - парировал мистер Калверт. – Я не проводил дознание и никого не обвинил, хотя подозрения были.
- Какие подозрения? – выпучила глаза миссис Калверт. – Ты утаил кражу от меня? И кто был под подозрением?
- Я унесу этот секрет в могилу, - рассмеялся Николсон Калверт. – Вы слышали, полковник, что лорд Гейдж скончался?
- Слышал, - вздохнул Эдвард Гамильтон. – Преотличный был парень и образцовый майор-генерал.
- Он держал рабов на Монтсеррате, - сообщила миссис Калверт. – И жаловался, что на него наседают в вопросе рабства. Его сын унаследовал титул и поместье, жена Сьюзен десять тысяч фунтов, а братья, Джон и Уильям Холл, все имущество на Монтсеррате, включая рабов. Когда матушка бедного Гейджа покинет сей мир, братья либо примут это наследство без оговорок, либо лишатся его.
- Я бы не принял в наследство рабов, - поежился полковник. – Это мерзко. Хотя моя дражайшая половина уверена, что во владении рабами нет ничего позорного.
«Несомненно», подумала Френсис, «Эта мегера превратила в рабыню родную племянницу».
Племянница, мисс Джейн Хоуп-Вир, в этот момент смаковала душистый чай и нерешительно брала с блюда мармелад из айвы.
- Вы что-то молчаливы, Джейн, - Николсон Калверт улыбнулся девушке, которую уважал за начитанность, благоразумие, хладнокровие и скромность.
- Простите, - мисс Хоуп-Вир поставила чашку на блюдце. – У меня нет новостей, которыми можно было бы поделиться. Лейтенант Нокс попрощался с вами перед уходом в море?
- Да, - ответила за мужа миссис Калверт. – Он забегал двадцать первого января и уехал почтовыми в Плимут. Его назначили на фрегат «Принцесса Шарлотта» под командование капитана Джорджа Тобина.
- Это надежный фрегат? – поинтересовалась Джейн спокойно, почти безразлично. – Что за капитан Джордж Тобин?
- Джорджу Тобину около сорока лет, - Николсон Калверт кивнул жене на пустую чашку полковника. – Бывалый капитан. Он служил лейтенантом на «Фетиде» и «Нортумберленде», ходил в Вест-Индию на «Провиденсе». А фрегат «Принцесса Шарлотта» - трофейный французский. У французов он был «Юноной». Тобин командует им года три или четыре. Корабль пятого ранга, тридцать восемь пушек. Добротный охотник и разведчик, попасть на такой престижно, Джейн.
- Спасибо, - в глазах девушки мелькнуло едва уловимое удовлетворение. – Лейтенант Нокс доволен этим назначением?
- Доволен, не то слово, - вмешалась Френсис. – Вся семья моей сестры довольна этим назначением. Оно продвинет Эдмунда к капитанскому званию.
- Счастлива это слышать, - Джейн посмотрела на полковника. – Положить вам мармелад, дядя?
- Да, моя милая, - Эдвард Гамильтон задумчиво постукивал пальцем по подлокотнику кресла. – Что-то я давненько не встречал лорда Глентворта, миссис Калверт. Он в отлучке?
- Мы не знаем, - Френсис вздернула нос. – Лимерики нас не посвящают в дела сына. Я пробовала их расспросить, но они напустили такого тумана, так юлили, что мне пришлось отступиться. Какая то интрига. Уже месяц лорд Генри где-то пропадает и я в неведении.
- Моя супруга ненавидит быть в неведении, - пошутил Николсон Калверт. – По ее мнению, Глентворт увлечен мисс Эклом и что-то затевается между его родителями и семьей мисс Эклом. Она считает, что Генри Пери гостит в имении Экломов, что грядет помолвка, но объявлений о ней не было.
- Вот так сюрприз, - захохотал полковник. – Самый высокий малый ухватил самую богатую невесту.
Мисс Хоуп-Вир стрельнула взглядом на Эдварда Гамильтона, но ничего не сказала. Она знала о виконте Глентворте гораздо больше присутствующих, так как в двадцатых числах января случайно увидела его в Чипсайде возле рынка и магазина женской одежды в обществе незнакомой, очень длинной и стройной, но некрасивой, рыжеволосой девушки. Эта парочка верзил гуляла под руку и зашла в магазин, который Джейн неоднократно посещала по причине того, что в нем продавались недорогие, но весьма качественные и добротные вещи. Мисс Хоуп-Вир последовала за Генри Пери и его спутницей, они ее не заметили, и Джейн четверть часа стояла, спрятавшись за стойку с платьями, и невольно подслушивала их беседу с хозяйкой магазина. Она была точно уверена, что хозяйка заведения обращалась к незнакомке «миледи» и «леди Пери», и что очертания фигуры рыжей женщины недвусмысленно намекали на то, что та беременна. «Миледи», кем бы они ни была, выбирала одежду практичную, по умеренной цене, а лорд Пери комментировал ее покупки с присущей ему надменной иронией, которая, тем не менее, ничуть не злила незнакомку. И не просто не злила, а вызывала у нее смех. Когда же хозяйка ушла в подсобку за обувью, виконт и «леди Пери» начали хихикать и толкаться, как шаловливые дети, при этом рыжая сбила с Глентворта цилиндр и пыталась примерить ему женскую шляпку. Джейн была потрясена, боялась, что лорд Пери ее обнаружит, и понеслась домой, забыв купить перчатки, как только милорд и «миледи» скрылись за дверью и свернули за угол. Она ничего не разболтала полковнику и миссис Гамильтон, поскольку не привыкла сплетничать и наушничать. Никто из знакомых Гамильтонов, включая вездесущую миссис Калверт, не обсуждал женитьбу виконта Глентворта. Джейн решила, что эта тайна ей не принадлежит, а значит надо просто ждать, и все выяснится без ее вмешательства.
- Полковник, Джон Нокс идет в двадцать седьмой полк в чине лейтенанта, - продолжала сыпать новостями Френсис. – Он в восторге, полк отправляется на Средиземное море.
- Повезло ему, - пробасил Эдвард Гамильтон.
- Не так как маркизу Томонду и лорду Лейку, - посетовала миссис Калверт.
- Да? – удивился полковник. – Но они же седые старики. И куда они отправились?
- К праотцам, - закатила глаза Френсис. – Маркиз Томонд, дней десять как минуло, в его-то восемьдесят лет погнал лошадь по Лоуэр-Гросвернон-стрит и она сбросила этого глупца. Он сломал ногу, позвал на помощь, но ему не успели помочь, несчастного переехала телега с углем. Говорят, зрелище было кошмарное.
- А Джеральд Лейк? – полковник был поражен. – Он же был главнокомандующим в Индии, воевал с маратхами совсем недавно, плечом к плечу с генералом Артуром Уэлсли.
- Прикончила инфлюэнца, - многозначительно промолвила миссис Калверт. – Вместе с галлонами бренди и карточным столом. Напрочь проигрался, простудился и сегодня умер.
- О Боже, - простонал Эдвард Гамильтон. – Теряем цвет нации, миссис Калверт! Подлинный цвет нации!
* * *
15 марта 1808 года
Олдкорт, Ленстер, Ирландия
Как гласят легенды, верховный король Угаин Мор разделил Ирландию на двадцать пять частей между своими детьми за семь столетий до рождества Христова, и одной из этих частей был Ленстер. Древнее королевство Ленстер было названо в честь гэльского племени лайгинов, живших на востоке Ирландии, его название переводится с ирландского как «земля лайгинов». Одним из королей лайгинов был Лабрайд Лоинсех, с ушами длинными, как у осла, которые он скрывал под густыми волосами.
До нашествия викингов Ленстером правила династия Дунлайнге, которая вела свой род от Дунлайнга мак Энды Ниады. Когда викинги высадились в Ирландии и создали свои поселения, включая Дублиншир, земли ирландских королей оказались под ударом, и на смену династии Уи Дунлайнге пришла династия Уи Чейнселаиг. Король этой династии, Диармайт мак Маэл на мБо, дал приют детям короля саксов, Гарольда Годвинсона, погибшего в битве с норманном Вильгельмом Завоевателем при Гастингсе. Вслед за викингами в Ленстер пожаловали норманны. Они строили замки, вытесняли коренное население, непрерывно воевали с ирландцами. На многие столетия Ленстер стал ареной вражды, кровавых битв, взаимных грабежей и набегов. Но правители из династии Уи Чейнселаиг держались, последний король Ленстера Домналл Спайни Мак Мурхад Каоман, был союзником Фиаха Макхью О'Бирна в его борьбе с англичанами и королевой Елизаветой, одним из лидеров ирландцев в Девятилетней войне против оккупантов, длившейся с 1593 по 1603 годы. В 1603 году он сдался и признал власть английской короны над своими землями и кланом.
Англичане разделили Ленстер и всю Ирландию на графства и навязали ирландцам лордов, в жилах которых почти не было ирландской крови. Графство Дублин и графство Уиклоу соседствовали на востоке Ирландии. Границей между ними служила река Даргл, также называемая рекой Брей, впадающая в Ирландское море в одиннадцати милях от Дублина. К северу от реки Даргл лежит графство Дублин, а к югу – графство Уиклоу, прибрежный город Брей, а за ним Олдкорт, поместье Эдвардсов. Река Даргл берет начало в горах Уиклоу на высоте две тысячи футов, течет через долину Гленсулан, падает с высоты четыреста футов водопадом Пауэрскорт, в долине Гленкри усиливается реками Гленкри и Гленкаллен, ручьями Гленмундер и Баллиман, а в Брее рекой Суон. Она делит город Брей на Малый Брей и Большой Брей. В 1402 году, на берегах реки Даргл лорд-мэр Дублина Джон Дрейк одержал победу в сражении над кланом О’Бирнов из Уиклоу. О’Бирны были предками Аннабеллы по материнской линии.
Брэй
Городок Брей к 1808 году насчитывал примерно тысячу жителей, значительная часть которых зарабатывала тем, что предоставляла ночлег и услуги путешественникам из Англии и Дублина, любителям побродить по горным тропкам и искупаться в море. За десять лет до восстания 1798 года в Брее было восемь лавок, винокур, кожевник, бондарь, два пивовара, доктор, и владелец пристани, который торговал углем и дровами. После восстания Брей пришел в недолгий упадок, но через четыре года стал оживать и расти.
На южной стороне Брея до сих пор можно увидеть развалины норманнского замка. Уолтер де Ридлсфорд, рыцарь из окружения английского короля Генриха Второго, зять внебрачного сына Генриха Первого и ирландской принцессы, сделался бароном Брей в Уиклоу и Килки в Килдэр в последней трети двенадцатого века. Он построил этот замок в Брее, и еще один, мотт-энд-бейли в Килки, но замок в Брее оказался на «неудачной» стороне реки, поселение вокруг него, да и сам замок не раз разорялись ирландскими кланами О'Бирн и О'Тул, у которых были неприступные убежища в горах Уиклоу. По крайней мере, до резни в Ирландии, учиненной Кромвелем, заниматься сельским хозяйством или заготовкой леса в окрестностях Брея мало кто решался, горцы похищали урожай, убивали англичан-фермеров и лесорубов, сжигали амбары и дома. О'Бирны упорно боролись за свои земли и не давали переселенцам из Англии ни дня передышки. В результате, в Малом Брее в 1459 году пришлось построить еще один «замок», но это была просто башня со стеной, защищавшая брод от налетчиков-ирландцев.
Разгром О'Бирнов, О'Тулов и их союзников при королеве Елизавете и Кромвеле изменил ситуацию и Брей из «земли войны» стал превращаться в сельскохозяйственное и рыбацкое захолустье, преимуществом которого была близость как к Дублину, так и к Уиклоу. Уловы форели в Брее, луга, посадки кукурузы и молочные фермы в окрестностях приносили отменную прибыль, которую делили граф Митт и граф Тирконелл.
В 1660 году на месте брода через реку Даргл возвели горбатый каменный мост, обновленный сто лет спустя. В 1808 году, для удобства горожан и путешественников, в Малом Брее снесли ряд домов у реки и выровняли улицы, как бы продлив Майн-стрит Большого Брея в Касл-стрит Малого Брея посредством моста. Южный конец Майн-стрит заканчивается развилкой дорог, знаменующей переход города в предместья. Между этим дорогами протекает речка Суон, приток реки Даргл. По ее берегам раскинулось поместье сквайра Эдвардса, Олдкорт, с заброшенной старинной башней и несколькими фермами, одной из которых была ферма бабки Аннабеллы, ее вдовий дом.
Супруги Пери, виконт и виконтесса Глентворт прибыли в Дублин в феврале 1808 года и не провели в городе ни дня, сразу уехали в Олдкорт. Генри опасался наткнуться в Дублине на знакомых родителей или родственников, тетю Элинор, дядю Вира Ханта и их сына Обри. Он хотел провести спокойный медовый месяц, без ругани с отцом и слез матери. Родня или знакомые могли написать графу Лимерику, что видели его наследника в Ирландии и весь план Глентворта рухнул бы в одночасье.
Перед отъездом из Лондона лорд Пери сообщил семье, что погостит у Экломов дней тридцать, и не ожидал, что его будут разыскивать раньше середины февраля. Он взял много вещей и обуви, тайком от отца вернул, за две трети суммы, пегую лошадь продавцу, продал золотые часы, бриллиантовую булавку и собрал все наличные деньги. Покупка белья, гардероба, сапожек и ботинок для жены обошлась Генри дешево, Аннабелла наотрез отказывалась приобретать что-либо дорогое. Они отмечали свадьбу вдвоем, в комнате дяди в Ковент-Гарден. Это были три веселых дня и три головокружительных ночи. На брачном ложе леди Пери проявила себя неутомимой и изобретательной любовницей. Настолько изобретательной, что никакие развратные картинки кузена Джона Нокса, не могли бы передать того, что вытворяли наследник графа Лимерика и его благоверная супруга. Недаром говорят, что у рыжих женщин особый темперамент. К исходу третьего дня лорд Глентворт понял, что он полностью расслаблен, беззаботен, доволен жизнью и отплывает в Ирландию без сожалений, с двумястами двадцатью шестью фунтами и семью шиллингами в кармане.
Встреча с Эдвардсами в Олдкорте стала для виконта необычным опытом. Эдвардсы-Тенинсоны, некогда знатная английская семья, потомки захватчиков Ирландии из армии Кромвеля, пустили в Ленстере такие глубокие корни, что почитали себя истинными ирландцами. Шурин Генри, Джон Эдвардс, хозяин Олдкорта, лейтенант-полковник легкой кавалерии добровольческой армии, в свои пятьдесят семь лет, помимо фермерства, баловался сочинительством. В 1784 году он написал поэму «Солдат-патриот», а под Рождество 1807 года закончил очередное произведение, "Кэтлин, или баллада из древней ирландской традиции". Еще одна книга, «Абрадат и Панфея», была близка к завершению, и Джон Эдвардс настоятельно просил лорда Пери оценить сей его труд без лести и ложной жалости.
Жена сквайра, миссис Шарлотт Эдвардс, и пятеро ее детей, были типичными провинциалами, в хорошем смысле этого слова. То есть гостеприимными, шумными, наивными и добродушными людьми.
Мать Аннабеллы, Черити Френч Боумен, урожденная Баррингтон, верховодила местными кумушками и была мастерицей гонять чаи, посудачить, перешить что-нибудь старое по моде. В сорок лет она сохранила остатки былой красоты и обаяния, но ее лень и меркантильность делали тещу не самой приятной в общении женщиной. То, что ее рослая, рыжая, конопатая и некрасивая дочь, отправленная в Лондон на заработки, сумела «подцепить лорда», вызывало у нее недоумение, так как хрупкость, жеманство и лукавство она воспринимала как дар Божий, а этого дара ее неуклюжая Белла была начисто лишена.
Младшая дочь тещи, шестнадцатилетняя свояченица Глентворта, Черити Эдвардс, была копией матери, как внешне, так и по характеру. Чего в ней не было от матери, так это испорченности, которая приходит с годами. Отчим Аннабеллы, Уильям Боумен, был фермером, довольно глупым малым, но при этом праздным и слегка надоедливым.
Новость о том, что дурнушка из обедневших Эдвардсов вышла замуж за английского аристократа, красавчика и щеголя, быстро облетела Олдкорт, Брей, затем все Уиклоу, и докатилась до Дублина. Так как тетя лорда Пери, Элинор Хант, именуемая в родне Эллен, зимовала в Дублине и могла, услышав эту новость, нагрянуть в Олдкорт, Генри уступил уговорам жены и написал письмо в Лондон с признаниями, дабы при визите тети не выглядеть лжецом и беглецом.
В течение двух недель молодожены стесняли семью сквайра в главном доме Олдкорта, но при этом виконт сказал Джону Эдвардсу, что намерен поскорее отремонтировать вдовий дом и поселиться там до родов Аннабеллы в мае, а возможно и на более продолжительный срок. Это известие воодушевило владельца поместья, на следующее утро в Олдкорте побывали дюжина плотников, штукатуров, каменщиков и кровельщиков, продавцы строительных материалов, угля и мебели, а также один сосед-джентльмен в затруднительном положении, желающий сбыть бричку и чалого конька по выгодной цене, чтобы наняться поверенным в Манчестере. Сквайр, рекомендуя зятю земляков, торговался до горечи во рту за каждый пенс и затраты Глентворта на ремонт, бричку и конька оказались весьма скромными.
Лорд Пери руководил работами лично, и на второй день строительства взялся помогать, подавать инструмент, черепицу и доски. Он втянулся в физический труд без усилий и обнаружил, что когда руки заняты делом, мрачные мысли реже лезут в голову, а меланхолия развеивается. Поскольку работников было много, а вдовий дом имел всего четыре комнаты и два этажа, ремонт продлился меньше трех недель.
13 марта 1808 года дом обставили мебелью, повесили занавески, привезли матрацы, подушки, уголь и продукты. Четырнадцатого марта всей округой отпраздновали новоселье. 15 марта виконт и виконтесса Глентворт, после ночных утех, проснулись неприлично поздно в остывшей спальне второго этажа, и валялись на широкой кровати, под толстым шерстяным одеялом, согревая друг друга и вяло, спросонья, беседуя.
- Пинается, - Генри поглаживал живот супруги. – Ты не слишком строгая мать, Белла, раз тебя так пинают всякие карапузы.
- Это не меня пинают, а тебя, - Аннабелла зевнула. – Наследники! Им только дай пнуть отца.
- Какая чепуха, - возразил лорд Пери. – Я вот своего отца не пинал.
- Ты уверен? – новые простыни кололи Аннабелле кожу, она поискала глазами сорочку. – Этого нельзя помнить. Но даже если не пинал, ты от папочки удрал, и не куда-нибудь, а в Ирландию, которая на краю света.
- Она не на краю света, неуч, - улыбнулся Генри. – Шотландия, Норвегия, Швеция и Россия севернее Ирландии. Что скажешь?
- Скажу, что ты гадюка, - Аннабелла нащупала на полу рукой свою сорочку и спрятала ее под одеяло, чтобы надеть, когда она станет теплой. – В Ирландии нет змей и гадюк, а в Англии они водятся. Я читала об этом, а если читала, меня нельзя назвать неучем.
- Погоди-ка, - он ущипнул ее за ягодицу. – Это укус гадюки? Но как? В Ирландии нет гадюк. Какая же я гадюка? Это же Ирландия, в ней не водятся змеи.
- Ты пришлая гадюка, - пояснила жена. – Заполз в трюм корабля в Англии, в этом логове змей, прикинулся человеком, и теперь расхаживаешь по Ирландии.
- «Расхаживаешь?» - расхохотался лорд. – Без ног?
- Ладно, не гадюка, - сдалась Аннабелла. – Но знаешь, кто ты?
- Кто? – спросил Генри.
- Ты мужчина с грузом озорства, - торжествующе заявила супруга.
-Кто-кто? – не понял виконт.
- Мужчина с грузом озорства, - повторила леди Пери. – В доме у дяди есть папка с гравюрами из Англии. На одном рисунке изображен жалкий бедняга с цепью и замком на груди. На горбу у него сидит жена, на правом плече сорока, а на левом обезьяна. Внизу на рисунке надпись, «Мужчина с грузом озорства или Брак. Обезьяна, сорока и жена. Это настоящая эмблема борьбы».
A Man loaded with Mischief, or Matrimony, а Monkey, a Magpie, and Wife. Is the true Emblem of Strife» («Мужчина с грузом озорства или Брак. Обезьяна, сорока и жена. Это настоящая эмблема борьбы»).
- Мужчина с нахальной женой на горбу? – произнес Генри. – Да, это про меня. Эмблема борьбы? Но что из этого эмблема? Замок, сорока или обезьяна?
- Эмблема борьбы – это сам брак, - растолковала мужу Аннабелла. – В особенности наш брак.
- Ты права, борьба нам предстоит нешуточная, - согласился Глентворт. – Но мы станем, таки графом и графиней Лимерик, и тогда я посмотрю, что ты сделаешь для Ирландии, чванливая аристократка.
- Что-нибудь да сделаю, - пробормотала виконтесса. – Пойду, и утоплюсь, к примеру.
- Это не поможет, - Генри запустил пальцы в ее рыжие волосы. – На смену одной графине Лимерик придет другая. Таков закон. Ты сменишь мою мать, а тебя сменит жена твоего сына.
- Господи, пошли мне дочерей, - застонала Аннабелла. – Я хочу быть последней графиней Лимерик, а еще лучше вовсе ей не быть.
- Несчастная Белла, - лорд Пери поцеловал ее в кончик длинного носа. – Я избавлю тебя от этой участи, умерев раньше отца.
- Не смей так говорить! – голубые глаза леди Пери распахнулись от негодования. – Я это не позволю. Ты доживешь до ста лет и будешь рыдать на моей могиле. Как в скорбной ирландской песне.
- В какой песне? – Глентворт крепче прижал ее к себе. – Спой.
- Хорошо, - ответила она. – Но ослабь хватку, медведь. Иначе я не-то что петь, дышать не смогу.
Генри разжал объятия и Аннабелла тихо запела:
Она: Кто там на моей могиле? Милый друг, скажи, не ты ли?
Он: Протяни мне снизу руки, буду век с тобой.
Она: Мой любимый, мой прекрасный, не спеши ко мне на ложе. Я пропахла ветром, солнцем и землей сырой.
Он: Слышишь стон в несчастном сердце, переполненном любовью? Переполненном страданьем, словно в нем шипы?
Она: Если б горе приключилось, если б смерть к тебе явилась, я б к тебе как ветер в поле, прилетела б вмиг.
Он: Знали бы мои родные, что лежу я не в постели, на твоей лежу могиле, ночи напролет. О своем твержу я горе, и о том, как я страдаю, из-за девушки желанной с самых ранних лет.
Она: Помнишь ночь, когда с тобою, обнимались мы? Лежа под листвой рябины, средь промозглой тьмы? Слава Богу, нас с тобою не попутал бес. И со мной теперь навеки девственный венец.
Он: Слышу часто от монахов бранные слова. Мол, зачем люблю Марию? Ведь она мертва. Мне б укрыть тебя от ливня, отогреть во мгле. Больно сердцу, знает сердце, что лежишь в земле. Матери твоей проклятье, и отцу сто крат, пусть твои дядья и братья заживо горят. Я с приданым не чинился, деньги мне к чему? Лишь бы ты была хозяйкой у меня в дому.
Аннабелла умолкла и смежила веки. Генри погладил ее лоб. – Ты не умрешь. Я не увижу твоей смерти. Иди ко мне.
* * *
27 марта 1808 года
Дом Лимериков, Мэнсфилд-стрит 20, Лондон, Англия
Графиня Лимерик читала письмо сына Генри и у нее дрожали руки. С каждой прочитанной строчкой она осознавала, что сегодня в доме разразится буря, имя которой мужская ярость. За четверть века брака с Эдмундом Пери леди Мэри изучила своего супруга достаточно основательно, чтобы предполагать иное.
Мэри Элис Пери, в девичестве Ормсби, была дочерью Мэри Хартстонг и Генри Ормсби из Клогана в графстве Мейо в Ирландии. Она не родилась прелестницей, чаровницей, Венерой или Грацией, но была племянницей и единственной наследницей баронета Генри Хартстонга, богатого землевладельца и члена парламента Ирландии. Этот баронет приходился зятем сразу двух влиятельным аристократам из рода Пери, братьям Уильяму Сесилу Пери, отцу графа Лимерика, и Эдмунду Секстону Пери, виконту Пери, батюшке Френсис Калверт и Дианы Нокс. Будучи членом парламента, Генри Хартстонг за всю свою карьеру не произнес ни одной речи с трибуны, так как страдал косноязычием. Но он искренне радел об Ирландии и нередко кричал с парламентской скамьи своему тестю, спикеру парламента, виконту Пери, «Чёрт побери, Эдмунд, я буду говорить!» Этому, однако, не суждено было случиться.
Мэри помнила тот день, когда в их дом пожаловал ее жених, сын епископа Киллалы и Ахонри, Уильяма Сесила Пери, вполне заурядный и неразговорчивый Эдмунд Пери. Ей было двадцать, ему двадцать четыре. Наследница и наследник. Мать, дядя Хартстонг и тятя Люси послали их в сад, на прогулку, и жених засыпал ее комплиментами, держался осторожно, расспрашивал о дядином имуществе и состоянии. Волк, кружащий вокруг добычи. Затем была церковь, клятвы, неуклонное, год за годом, смирение и подчинение мужу. И беременность за беременностью, роды за родами. В этих беременностях, родах и подчинении она совершено потерялась как личность, ее обязанностью было хлопотать по хозяйству, по вечерам отчитываться Эдмунду, присутствовать при его монологах и терпеть, терпеть, терпеть.
Графиня тяжело поднялась из кресла, открыла дверь своего будуара, пересекла лестничную площадку и постучала в кабинет. Раздраженный голос супруга пригласил ее войти, она вошла и остановилась напротив стола, за которым сидел лорд Пери.
- Эдмунд, пообещай, что не рассердишься, - обреченно промямлила жена. - Доставили письмо от Генри.
- В кои то веки, - буркнул граф. - Два месяца ни весточки родным. Что он там у этих Экломов, в спячку впал? И почему бы мне не сердиться? Я уже сердит на него за отсутствие вестей.
Письмо к леди Лимерик, Мэри Элис Пери
- Генри женился, - робко произнесла Мэри.
- Как это? - вытаращил глаза Лимерик. - Я давеча видел мисс Эклом у миссис Калверт. Она ни единым словом не обмолвилась о свадьбе.
- Он женился не на Эстер Эклом, - графиня положила перед мужем письмо сына. - И Генри не ездил в поместье к Ричарду Эклому, он нас обманул. Его жену зовут Аннабелла Эдвардс, она из Ирландии и твой сын сейчас там.
- Что? - лорд Пери выглядел как человек, которого разбил паралич. Его лицо застыло, челюсть отвисла, губы задергались. - Что за ересь? По какому праву?
- Он сочетался браком по лицензии, которую ты для него купил, - жена плюхнулась на стул. - В церкви Сент-Джайлс, еще в январе.
- Это незаконно, я обращусь в церковь. В лицензии стояли инициалы невесты, - Лимерик судорожно сгреб листы, надел очки, принялся читать.
- Да, «Е» и «А», - кивнула Мэри. - Это инициалы его жены, Аннабеллы Эдвардс. Ты сам купил разрешение у епископа, Генри его использовал, церковь совершила обряд. Они не отменят брак по жалобе отца, который собственноручно выправлял лицензию для сына три месяца назад.
- Милосердный Боже, - по мере чтения лорд Пери багровел, на его шее пульсировали жилы. - Ирландка! Нищая ирландка из Уиклоу, этого вертепа мятежников и смутьянов! Она беременна от него и роды в мае. Где и когда он с ней спутался? А, вот, написано. У Гейджей в сентябре. Какой позор! Немыслимое беззаконие.
- Ее беременность вынудила Генри жениться, - графиня попробовала оправдать сына. - Он поступил как джентльмен.
- Что за нелепость? - негодовал граф. - Я бы уладил это дело мгновенно, щелчком пальцев. Этот брак будет расторгнут, или я приволоку его в Лондон в колодках! А ее предам суду и вышлю в колонии вместе с ребенком.
- Эдмунд, - простонала леди Пери. - Если ты не признаешь сноху, попытаешься расторгнуть брак, обратишься в суд, наша семья будет уничтожена. В обществе такое не любят. Мы лишимся сына, он нас возненавидит, и будет ненавидеть до гроба.
- И что с того? - Лимерик вскочил и потряс кулаками. - Я жажду этого! Жажду отмщения! Если бы мой дорогой Эдмунд не умер малюткой, я бы не знал этих бед. Генри - непочтительный, лживый дармоед. Кто из детей будет меня уважать после его выходки? Это святая война! Он — Антихрист, годами портящий мне жизнь.
- Если он — Антихрист, - жена заплакала. - То кто ты и кто я? Ты тогда сам Дьявол, отец Антихриста, а я — Вавилонская блудница. Одумайся, Эдмунд! Христом Богом заклинаю!
- Я потратил кучу денег на выяснение имения Экломов и их обстоятельств, - рявкнул граф и схватил с полки пачку отчетов. – Куда теперь это деть? В огонь? Он водил меня за нос.
- Мы не можем не признать его жену, - впервые за долгие годы графиня спорила с супругом. – Генри - наследник твоего титула и половины поместий. Это неизменно. Если у него родится сын, и они будут нуждаться, сын и внук отыграются на твоем имени после твоей смерти.
- В этом доме я решаю, кого признавать и облагодетельствовать, а кого наказать и отторгнуть, - огрызнулся Лимерик. - Это война, Мэри! Позови сюда всех детей. Вероломство будет разоблачено.
- Уильям уехал на корабль час назад, - леди Пери была бледна, как мел. - Он же попрощался с тобой. Не делай того, о чем будешь сожалеть, Эдмунд. Я не готова отречься от сына.
- А тебя и не спрашивают, готова ты или нет, - заорал лорд Пери. - Я сам напишу Уильяму. Позови детей немедленно.
* * *
5 мая 1808 года
Дом Экломов, Лоуэр-Гросвернон-Стрит, Лондон, Англия
Пожар войны в Европе разгорался, и Англия втягивалась в нее на всех фронтах. Русский царь практически захватил Финляндию и остров Готланд, шведская армия пятилась, готовясь нанести ответный удар. Шведский король Густав, с одной стороны, требовал помощи у англичан, а с другой стороны боялся, что англичане, закрепившись в Швеции, откажутся в дальнейшем уходить и подчинят себе его страну. Весной корпус генерала Джона Мура, одним из офицеров которого был Феликс Калверт, отплыл в Швецию для боевых действий против русских. Накануне этого события семья Калверт была обрадована коротким отпуском сына. Мистер Николсон Калверт, миссис Френсис Калверт и Феликс Калверт устроили прощальный семейный ужин со слезами матери, напутствиями отца и клятвами сына беречь себя на войне.
Переход русской армии через Ботнический залив во время русско-шведской войны 1808-1809 годов
В Лондоне же обсуждали скандал с отказом от службы, побегом в Ирландию и то ли помолвкой, то ли женитьбой наследника графа Лимерика. Так как вместо виконта Глентворта, которому был куплен офицерский патент в армии, на королевский флот отправился другой сын графа, Уильям Пери, в недостатке патриотизма семью Пери не обвиняли, но сплетни не утихали. Лорду Эдмунду Пери припоминали излишнюю строгость, мелочность и нечистоплотность в делах. При встрече с графом все ему сочувствовали, но за глаза называли упрямым старым дураком и тираном, и сочувствовали уже не лорду, а его многострадальной жене и домочадцам. Миссис Калверт, подруга графини Лимерик, была в гуще событий. Пятого мая она, помирившись до этого с мисс Эклом, посетила дом Экломов на Лоуэр-Гросвернон-Стрит и имела с девушкой доверительную беседу в ее гостиной.
- Миленький, и фасон франтоватый, - Френсис примеряла модный голубой капор, которым мисс Эклом хвасталась предыдущим вечером. - Эстер, простите мне мою неделикатность, но я стремлюсь понять, что за интрига разыгралась у Лимериков. Виконт Глентворт делал вам предложение в январе, или нет?
- Делал, и убеждал в своей любви, - мисс Эклом держала на коленях коробку с новыми перчатками, изящество и стоимость которых должны были вызвать у миссис Калверт жгучую зависть. – Вот и верь поклонникам. Болтают, что избранница лорда Пери ждет ребенка и столь скоро, что откладывать брак нельзя.
- Это весьма похоже на правду, - подтвердила Френсис. – В сентябре того года мы с мистером Калвертом и Феликсом гостили у Гейджей в Фирл Плейс. Глентворт увязался с Феликсом, а мисс Эдвардс была в поместье лорда Гейджа компаньонкой у Маргарет Кембл Гейдж. Лорд Хэй-Драммонд нашептал нам с вами о ней в театре в прошлом феврале, не забыли? Такой сплетник, ей Богу! Мне в сентябре в Фирл Плейс показалось, что Генри Пери неравнодушен к этой девушке.
- Так он женат на ней, или нет? – с обидой спросила Эстер. Она отвергла Глентворта, но то, что он обрел утешение с другой женщиной, было крайне неприятно.
- Это загадка, - развела руками миссис Калверт. – Тридцатого апреля я пила чай у леди Лимерик на Мэнсфилд-стрит, и она сетовала на то, что их с мужем наследник сделал ужасную партию, бросил вызов отцу. Мисс Эдвардс действительно не красавица, в ней прискорбно мало утонченности и привлекательности. Она не Афродита, но с Афиной Палладой ее сравнить можно. Сильная девушка. Если же говорить о коже, это катастрофа. Сплошные веснушки, а волосы такие рыжие, что вы не найдете в Ирландии и Шотландии более рыжих волос даже у тех, кто живет в глубинке и имеет в роду одних гэлов.
- И что предпринял граф Лимерик? – мисс Эклом открыла коробку с перчатками и подала ее Френсис.
- Он пишет письмо за письмом, - миссис Калверт заохала, при виде бесценных перчаток. – Писать письма – его конек. Это секрет, но позавчера лорд Пери убыл в Ирландию, чтобы разорвать отношения между мисс Эдвардс и Глентвортом и вернуть сына в Лондон. Как граф сам мне сказал, точнее, прокричал, если Глентворт не уступит, он его проклянет, изгонит из дома, лишит содержания и засудит. Вообразите, Эстер, засудит родного сына! Мне это в ум не идет. В Лимерика, видимо, вселился демон. Представьте, что мы с Николсоном подали бы в суд на Феликса за его решение записаться в армию.
- От вашего сына Феликса есть вести? – мисс Эклом жестом приказала стоящей в дверях служанке нести поднос с чаем.
- Да, - Френсис приложила перчатку из коробки к своей ладони и испустила завистливый стон. – В тот день, когда я была у Лимериков, от него пришло письмо из Рамсгита. Ветер попутный, они выйдут в море по готовности. В марте я заказала портрет Феликса Джорджу Энглхарту. Миниатюра акварелью на слоновой кости, три дюйма высотой. В апреле Феликс позировал Энглхарту и двадцать пятого числа художник закончил работу. Десять дней назад сын уехал в порт, а миниатюра лежит у меня под подушкой, я покажу вам ее при случае. А как ваши успехи в свете, Эстер? Меня засыпало снегом в Хансдон-Хаусе в середине апреля, и я выпала из светской жизни.
Миниатюра Джорджа Энглхарта на слоновой кости
Хансдон-Хаус, имение Калвертов в Хартфордшире
- Все как всегда, - отмахнулась кокетка. – Несерьезные поклонники, разве что за исключением мистера Томаса Нокса.
- Мой племянник стал вашим поклонником? – вздернула брови миссис Калверт. – Я заметила, что весной, на ассамблее у леди Каролайн Лэм в Мельбурн-Хаусе вы любезничали с Томасом.
- Он сам высказался в том духе, что принадлежит к моим поклонникам, но превосходит их всех, потому что тонко чувствует мои настроения и характер, при этом не торопится и не торопит меня в выражении симпатии, - витиевато пояснила Эстер. – Мне по нраву такая неспешность, я тоже не тороплю события и стараюсь узнать человека, прежде чем даже в мыслях связывать с ним свою судьбу.
- Это разумно, - закивала миссис Калверт. – Многие поспешные союзы не выдерживают испытания временем. Мне четвертого февраля было сорок, а вышла я замуж за Николсона в двадцать, так что почитай половину прожитого мы вместе и у нас нет никаких разногласий или разочарований друг в друге. И знаете, когда в Бакстоне я встретила мистера Калверта, я не предполагала, что полюблю его. Это было долгое ухаживание, вплоть до бракосочетания в январе 1789 года, в доме моего отца на Рассел-стрит в Бате, проведенного лордом Рокби, примасом Ирландии. Год спустя, 16 октября, я родила моего дорогого Феликса в доме на Дувр-стрит, где мы тогда жили, а еще через год девочку Лавинию, которую крестила леди Лавиния Бингем, в честь нее мы и назвали ребенка. Я потеряла в болезни ту девочку, Эстер, но это не разрушило нашу с Николсоном семью, а сплотило. Так что выбирайте мужа основательно.
- Именно так я сделаю, - мисс Эклом взором велела служанке, поставившей перед ней поднос с чайным сервизом, удалиться. – Никаких скоропалительных поступков, дабы не испортить себе жизнь, как бедная мисс Эдвардс, которая теперь неизвестно как родит и что ее ждет.
- Это зрелые рассуждения, Эстер, - согласилась Френсис. – Никому не дано знать, что нас ждет, но осторожность превыше всего. Что касается моего племянника. Томаса Нокса, он гораздо умнее и покладистей Глентворта. Мужчина шести с половиной футов роста просто не может быть покладистым, вы не находите?
КОНЕЦ 5 ГЛАВЫ
Bernard:
» Часть 1 Глава 6
Глава 6«Сэр Джона Баррингтон»
14 мая 1808 года
Олдкорт, Ленстер, Ирландия
Зимой и весной 1808 года виконт Глентворт опасался вторжения в Олдкорт своих родственников: отца, тети Элинор Хант и ее мужа, баронета, сэра Вира Ханта. Однако, родня Генри Пери не беспокоила его визитами до середины мая, зато в Брей, услышав новости о замужестве племянницы, пожаловал из Дублина дядя Аннабеллы, брат ее матери, судья ирландского Адмиралтейского суда, сэр Джона Баррингтон.
Сэр Джона был четвертым ребенком и третьим сыном ирландского джентльмена Джона Баррингтона и Сибеллы Френч из Питервелла, которого вырастил дед, полковник Джона Баррингтон, в поместье Калленагмор. У старого полковника был всего один сын, а вот у его сына и Сибеллы Френч родилось шестнадцать детей, тринадцать из которых выжили. Таким образом, забрав в Калленагмор маленького внука-тезку, дед оказал сыну услугу, но Джона Баррингтон, отлученный от родителей, рос как единственный ребенок и любимчик деда, имея при этом двенадцать братьев и сестер. Это, в значительной степени, повлияло на его воспитание и характер.
Разменяв пятый десяток лет в 1807 году, дядя виконтессы Глентворт, женатый на дочери богача, торговца шелком Эдварда Грогана, был должен деньги практически каждому продавцу, лавочнику, портному и джентльмену в Дублине. Он был расточителен, как император Нерон, и так же эгоистичен, циничен и насмешлив, как этот злополучный римский правитель. Нет смысла говорить, что для близких и окружающих людей что Нерон, что Джона Баррингтон были сущим бедствием.
В возрасте девяти лет маленького Джону, до этого обученного грамоте, привезли в Дублин дед и бабка, и он пошел в школу святого Михаила доктора Болла на Шип-стрит. Из этой школы он поступил в колледж Троицы в Дублине, но завершить образование дипломом не смог, так как был не самым прилежным и усидчивым учеником. Некоторое время юноша выбирал карьеру военного, священника или юриста, и остановил выбор на юридическом поприще.
К моменту зачисления Джоны Баррингтона в «Кингс Иннс» в 1782 году, Ирландия была охвачена движением за независимость от Англии, и он примкнул к нему, как и многие. Его отец, Джон Баррингтон, возглавил два добровольческих корпуса - рейнджеров Каллена и легкую пехоту Баллироана, а старший брат командовал кавалерией Килкенни и драгунами Дарроу. Впрочем, борцом за независимость Джона Баррингтон был недолго. Женитьба в 1789 году на богатой невесте открыла ему путь в высшее общество Дублина. Он купил себе место в парламенте от Туама и Клогера, при том, что до этого обличал продажных политиков. За три года до восстания 1798 года идеи о независимости Ирландии покинули Джону Баррингтона окончательно, он присоединился к «Олдерменам Скиннерс-Элли», дублинской ложе «Оранжист» и йоменам, и был вознагражден за это должностью судьи ирландского Адмиралтейского суда в 1797 году и степенью доктора права годом позже.
В период восстания 1798 года Джона Баррингтон умело лавировал между противоборствующими сторонами и осуждал всеобщее насилие, но действовал в интересах правительства. Он голосовал против унии Англии и Ирландии 1800 года, хотя это был своего рода каприз и обида на правительство за недостаточное, с его точки зрения, поощрение. Дело в том, что до 1797 года, за синекуру в Дублинской таможне, сэр Джона получал тысячу фунтов в год, а в Адмиралтейском суде всего пятьсот фунтов. Сокращение жалованья привело к тому, что Баррингтон стал присваивать судебные пошлины и средства от продажи брошенных и конфискованных судов. Это было замечено и сэру Джоне, как он сам обрисовал свое положение, «устроили травлю». «Травля» вернула Баррингтона в стан оппозиции, он стал марать бумагу разоблачительными мемуарами о коррупции, дифирамбами коренным ирландцам и разным вольнодумством, нападал на тех, кто голосовал за унию. А среди тех, кто голосовал за унию, был презираемый сэром Джоной лорд Эдмунд Пери. Баррингтон был бы рад причинить графу Лимерику какое-нибудь неудобство, сделать пакость, но лорд Пери жил в Лондоне и был недосягаем до тех пор, пока его сын, виконт Глентворт, не взбунтовался против отца, не женился на его, Баррингтона, племяннице, и не скрылся от отцовского гнева в Ирландии.
Имея семь собственных детей, сэр Джона в прошлом мало интересовался племянниками и племянницами. Но замужество Аннабеллы, которую он практически не знал, сулило судье новые возможности. Через ее супруга, лорда Генри Пери, Джона Баррингтон намеревался влиять на его дядю и тетю, баронета Вира Ханта и леди Элинор Хант, и отца, состоятельного графа Лимерика, «отсутствующего» пэра Ирландии. Через них он надеялся перебраться из Ирландии в Англию, устроиться на какую-нибудь должность или очередную доходную синекуру. Сэра Джону все настойчивее осаждали кредиторы и донимали расспросами о хищениях королевские чиновники. Посему, в апреле и мае 1808 года Джона Баррингтон зачастил в Олдкорт, взял, что называется, «в оборот» виконта Глентворта, очаровал племянницу своим обаянием, пообещал молодоженам помощь в налаживании отношений с родней и политическую карьеру для Генри.
14 мая 1808 года сэру Джоне сообщили, что граф Лимерик приехал из Дублина в Брей и остановился на постоялом дворе «Белый лев». Надлежало предотвратить ссору отца и сына Пери, поработать посредником, сгладить «острые углы», доказать свою полезность и потом пожинать плоды. К полудню, сидя на «стуле для великанов» с высокими ножками, изготовленном плотником Олдкорта для лорда Пери, Джона Баррингтон поглаживал набалдашник своей трости и смотрел на виконта и виконтессу Глентворт, расположившихся на лавке напротив, с хитринкой и прищуром.
Сэр Джона Баррингтон
- Сэр Джона, - Аннабелла была не на шутку встревожена. - Утром нам принесли письмо из Брея от отца Генри. Он требует, чтобы Генри упаковал свои вещи, явился к нему на постоялый двор и безотлагательно отплыл с ним в Англию. Я упрашиваю мужа примириться с отцом, встретиться с ним и объясниться, но он не желает.
- Если вы не хотите потерять супруга навсегда, не настаивайте на этом, - посоветовал судья. - Кое-кто нашептал мне, что граф Лимерик нанял трех громил в Дублине. Они спеленают вашего мужа как младенца, и уплывут в Лондон. Не исключено, что прямо из Брея. Корабль может ждать в море, а на берегу, наверняка, приготовлена лодка.
- Она не понимает, с кем пытается поладить, - криво усмехнулся виконт. - Как любит говорить мой батюшка, он легко идет на уступки, когда уступают ему. Я черкнул пару строк моему старику и через четверть часа еду в горы с дядей Беллы, Джоном Эдвардсом. Дней десять побуду в горах, пока все не уляжется и незваные гости не уберутся в Англию. Белла тем временем поживет в доме дяди.
- Поразительная предусмотрительность. И прихватите с собой все ценное, в том числе выписку из приходской книги, - одобрительно качнул головой Баррингтон. - Негоже искушать родителя. С него станется украсть у вас деньги или документы, чтобы добиться послушания или расторгнуть брак. Когда тебе рожать, душа моя?
- На этой неделе или на следующей, - вздохнула леди Пери, взглянув на свой огромный живот. – Лорд Пери нарушил все наши планы.
- Милорд, - сэр Джона обратился к Глентворту. – Удобно ли мне почитать вас племянником?
- Это честь для меня, - улыбнулся Генри.
- Тогда, дорогой племянник, скажу вам без обиняков, - судья погрозил юноше перстом. – У вашего батюшки крепкое здоровье и лет двадцать жизни впереди. Поэтому вам нет резона злить его сверх меры. Но и сдаваться вам рано. Обладаете ли вы средствами для затяжной борьбы?
- Вряд ли, - ответил Глентворт. – Но на год-полтора мы денег наскребем. Я могу податься в штукатуры, здешнему мастеру нужен рослый помощник.
-Виконт-штукатур? – засмеялся Баррингтон. – Ваш отец взбесится при таком афронте.
- Мне это безразлично, - Генри пожал плечами. – Я смертельно устал от Лондона и ворчливых поучений батюшки, его нагоняев и недовольства. Ни армия, ни колледж меня не прельщают. Я не покойный брат Эдмунд и не превращусь в него. Король даровал отцу титул пэра Ирландии, но часто ли моя семья бывает в Ирландии? Почему бы мне не пожить тут, не раздражая отца одним своим видом? Не все ли равно отцу, чем я занят в Ирландии?
- Ему не все равно и не будет все равно, - возразил сэр Джона. – Лорд Эдмунд Пери известен мне дольше, чем вы провели на этом свете, племянник. Для него не существуют ни страна, ни нация, ни семья, ни убеждения. Он сам себе вселенная, мир, король, народ и родня. Ничто кроме тщеславия, подчинения и денег для него не важно. Вас угораздило родиться его сыном. Придется приспособиться, не сгибаясь в три погибели. В вашем письме нет ничего оскорбительного?
- Нет, упаси Бог, - пробормотал Генри.
- Тогда разрешите мне передать послание, сделаться вашим ходатаем и поверенным, - Баррингтон поднялся со стула. – И непременно спрячьтесь до поры в горах. У вашего отца нет власти в этом графстве. Я обговорю с ним примирение и достойное содержание наследника.
- Хорошо, - Глентворт протянул сэру Джоне конверт. – Спасибо. Уповаем на вас.
* * *
14 мая 1808 года
Саут-булл, Дублин, Ирландия
Саут-булл и маяк Пулбег
Эдмунд Нокс, лейтенант флота его величества на фрегате «Принцесса Шарлотта», ощущал себя Моисеем, уходящим в расступающуюся перед ним морскую пучину, шагая по Саут-Булл на восток, навстречу солнцу. Рассвет окрашивал небо, ночная тьма рассеивалась, зачинался новый день.
Саут-булл была построена в дублинском порту полвека назад, чтобы предотвратить заиливание бухты в устье реки Лиффи. Протянувшаяся в море каменная стена, отделяющая одну часть залива от другой, сменила дамбу из дубовых свай, пространство между которыми заполнялось корзинами с гравием. Дамба оказалась непрочной, не то, что нынешняя каменная преграда для ила, созданная на месте песчаной отмели Саут-булл и идущая от форта Пиджен-Хаус до плавучего маяка Пулбег. Две с половиной мили холодного гранита в длину и тридцать футов в ширину, вот что такое стена Саут-булл. Памятник человеческому трудолюбию и упорству. Какому существу под силу создать нечто столь же грандиозное? Разве что муравьям, еще более трудолюбивым тварям Божьим.
Эдмунд Нокс был в Дублине по поручению капитана Джорджа Тобина и ночевал в офицерских комнатах форта Пиджен-Хаус в ожидании возвращения «Принцессы Шарлотты». За ним должны были прислать шлюпку сегодня или завтра, и Эдмунд бездельничал до воскресенья, выполнив задание капитана в пятницу.
Джордж Тобин – уверенный в себе, сорокалетний морской волк, служивший на дюжине судов, в том числе под командованием прославленного адмирала Нельсона, вызывал у лейтенанта Нокса уважение и легкую зависть. Не каждому моряку выпадает на долю столько приключений и битв без конфузов и поражений, а то и плена. Тобину это пока удается.
Фрегат «Принцесса Шарлотта» в 1814 году, до 1799 года французская «Юнона»
Фрегат «Принцесса Шарлотта» с 1782 года по 1799 год был французским кораблем «Юнона» в составе Тулонского флота под командованием контр-адмирала Жана-Батиста Перре. Этот Перре портил кровь англичанам на Средиземном море, захватывая торговые суда и нападая на конвои. Но 17 июня 1799 года под Тулоном пять его кораблей, в том числе «Юнона», наткнулись на эскадру лорда Кейта из тридцати кораблей, сутки бегали от нее по морю и на другой день приняли неравный бой, завершившийся сдачей в плен всей флотилии Перре. Так французский фрегат стал тридцати-восьми-пушечным английским кораблем пятого класса, поставленным на службу короне. С того дня «Принцесса Шарлотта» участвовала в двух морских баталиях и одолела в них французский капер «Регулус» и шлюп «Сайен». Джордж Тобин был капитаном «Принцессы Шарлотты» с 1805 года. Теперь он получил приказ патрулировать воды вокруг Ирландии в течение всего 1808 года, дабы предотвращать рейды и высадку французов, как это было в 1796 и 1798 году.
Размышляя, Эдмунд не заметил, как добрался до оконечности Саут-булл. Солнце встало, оно окрашивало воду причудливыми цветами, высушивало камни стены и насыпи, прогревало сырой морской воздух. Лейтенант помахал рукой знакомому прапорщику, копошившемуся с удочкой возле маяка, сел на пустую бочку у лебедки, вынул из кармана мундира письмо брата Томаса и перечитал его.
В письме Томас Нокс сообщал брату, что он ухаживает за мисс Эстер Эклом и имеет намерение жениться на ней, но прекратит это, если у Эдмунда есть чувства к наследнице и он питает какие-то надежды. Чувства потухли, а особых надежд на брак с кокеткой Эстер Эдмунд и раньше не питал. Лейтенант зимой осознал, что это была не любовь, а увлечение вкупе с денежным интересом, типичным для младших сыновей аристократов. А он – младший сын и не сможет, откладывая часть жалованья и призовые на флоте, добыть такое состояние, которое позволит ему уйти в отставку, завести семью и детей, и жить до старости, не нуждаясь. Разве что отец или мать завещают ему какую-то значительную сумму, выделив ее из наследства брата Томаса.
Каковы брачные перспективы у морского офицера во время коротких отпусков на сушу, в Лондон? Найдется ли девушка с богатым приданым, которая польстится на участь жены моряка, бороздящего океаны год за годом? Коль скоро найдется, такую девушку не мешало бы проверить у докторов, не дурочка ли она, раз готова удовлетвориться этой участью. Эдмунд перебирал в уме известных ему наследниц, чье сердце и рука были свободны. Ни одна из них, кроме мисс Эклом, его не тревожила, а уж он-то их и подавно не тревожил. Лейтенант «листал» в голове «книгу» со списком потенциальных невест и вдруг осознал, что в этот список настойчиво вторгается имя и образ непригодной для выгодной женитьбы девушки. Мисс Джейн Хоуп-Вир. Неказистая, бедно одетая, чопорная, холодная и прозаичная Джейн Хоуп-Вир. Сирота при живом отце и брате, коротающая дни в обществе опекуна-подкаблучника и мегеры-опекунши. Неужели простая фраза мисс Эклом о том, что Джейн к нему неровно дышит, заставляет его, Эдмунда, думать о ней день за днем? А ведь он думает о ней ежедневно, вспоминает ее робкие улыбки, спокойно лицо, худую, далекую от модной пышности форм, фигуру. Как будто воочию видит тонкие бледные пальцы, расставляющие чашки на столе и подающие ему молоток, слышит тихие шажки и привычное «сэр» мисс Джейн.
Эдмунд тряхнул головой, словно прогоняя наваждение, и спросил себя, женился бы он на мисс Хоуп-Вир, будь она богатой наследницей? И с изумлением понял, что сделал бы ей предложение и ждал бы ее ответа с волнением, много большим, чем то волнение, которое он переживал, делая предложение мисс Эклом.
«Черт побери, она меня зацепила», констатировал лейтенант, спрыгнул с бочки, спрятал письмо за отворот мундира, и двинулся по Саут-булл к форту Пиджен-Хаус.
* * *
15 мая 1808 года
Олдкорт, Ленстер, Ирландия
У каждого восстания, будь то в государстве или семье, есть скрытые и явные причины. Какие то восстания долго зреют, а какие-то случаются внезапно. Некоторые из них не встречают сопротивления, а другие сопровождаются жертвами. Но для всех восстаний типично наличие угнетателя и угнетенного, сильного и слабого, а также непреодолимых разногласий, обусловленных ущемлением того, кто утратил терпение.
В 1795 и 1796 годах, вековая ненависть французов и испанцев к англичанам подтолкнула революционную Францию и королевскую Испанию Бурбонов к союзу против Англии и подписанию сначала Базельского, а за ним и Сан-Ильдефонсского мирных договоров. Эти договора на двенадцать лет связали Испанию и Францию в противостоянии Британии на суше и на море, и даже потеря флота в Трафальгарском сражении не отвратила испанцев от французов. Но союз был неравным, сильная Франция преобладала в нем над слабой Испанией.
В 1807 году в Фонтенбло фаворит короля Испании Карла IV Мануэль Годой и Наполеон Бонапарт «поделили» союзницу Англии, Португалию, после чего французская и испанская армия захватили ее. К тому времени Карл IV и Годой настолько осточертели испанцам, что в марте 1808 года разразился бунт в Аранхуэсе, в результате которого Годой был свернут наследником короля и толпой, а Карл IV отрекся от престола в пользу сына Фердинанда VII. Однако, Фердинанд правил меньше двух месяцев и 6 мая 1808 года передал корону Наполеону. Тот, в свою очередь, провозгласил королем Испании своего брата, Жозефа Бонапарта.
Восстание в Мадриде 2 мая 1808 года
Но до этого, 2 мая 1808 года вспыхнуло кровопролитное, жестоко подавленное восстание в Мадриде, оторвавшее Испанию от Франции, давшее начало войне на Пиренейском полуострове, ставшее одной из причин поражения Франции и Наполеона в 1815 году. Поводом же к этому восстанию было то, что французский маршал Мюрат попытался вывезти из города во Францию дочь и младшего сына бывшего короля Испании Карла IV.
Сэр Джона Баррингтон не лукавил, сказав Генри Пери, что для графа Лимерика важны лишь власть, тщеславие и деньги, и что семья для него значит также мало, как страна и нация. Тем не менее, лорд Эдмунд Пери не был императором Наполеоном и не имел такого могущества и средств, которые бы позволяли ему игнорировать мнение общества и сильных мира сего. Более того, помимо власти, тщеславия и денег для графа было важно то, что он называл долгом, и в этот «долг» как раз и входили обязательства перед семьей. Парадокс заключался в том, что долг, вроде бы, был поставлен на службу семье, но одновременно с этим члены семьи были инструментами исполнения долга. При ближайшем же рассмотрении «долг» оказывался все тем же продолжением тщеславия и зависимостью от мнения общества. Иными словами, все было запутано и сложно, но не отменяло правдивости сказанного Баррингтоном.
14 мая Эдмунд Пери принял на постоялом дворе дядю снохи, сэра Джону, прочел письмо сына, побеседовал с посланцем, и кишками почувствовал, что ушлый, плутоватый судья хочет нагреть руки на скандале с Генри. Таких пройдох как Баррингтон итальянцы называли оппортунистами, то есть людьми, ищущими выгоды от обстоятельств любым путем. Граф Лимерик и сам был таким. То, что наследник сбежал из Олдкорта, его смутило, но не удивило. Он действительно подумывал силком увезти сына в Лондон, но не очень на это надеялся, потому что успел удостовериться в том, что женитьба Генри по лицензии, им же купленной, с оговорками, законна. Поздний срок беременности виконтессы Пери тоже не способствовал облегчению этой задачи. Был, конечно, шанс, что ему удастся так застращать сына, что тот сам аннулирует свой брак, как совершенный без воли родителей и по ошибке, но этот шанс, учитывая упрямство и заносчивость Генри, следовало признать ничтожным.
В итоге они с Баррингтоном поужинали, поболтали о лондонских и дублинских делах, вспомнили былое, сыграли в картишки по маленькой и решили утром пятнадцатого мая навестить Олдкорт для знакомства лорда Пери с новой ирландской родней.
Наутро, 15 мая 1808 года, граф Лимерик посетил Олдкорт в сопровождении Джоны Баррингтона, своего поверенного и тех самых трех громил, о которых поведал Аннабелле и Генри судья. Он был хмур, как туча, неприветлив, и говорил с хозяевами поместья, набычившись, как с преступниками. Отсутствие сына лорд Пери расценил как козни и на третьей минуте общения неприлично повысил голос, зычно потребовав «привести эту женщину». В ответ сквайр Эдвардс призвал гостя не забываться, указал ему на то, чье это жилище, и предложил самому пройти к снохе на второй этаж, если она пожелает лицезреть свекра.
Когда граф, гневно сопя, перешагнул порог комнаты Аннабеллы, она сидела в кресле у окна, положил под спину подушку из-за болей в пояснице. Виконтесса слышала перепалку в гостиной и не сочла нужным быть вежливой, вставать, улыбаться. А Эдмунд Пери, увидев ее, буквально опешил.
Избранница сына была настолько рыжей и конопатой, что Лимерик потерял дар речи. В ней не было и толики изящества, а крупный, с горбинкой, нос девушки и широкий разворот плеч, лишали ее облик малейшей женственности. Разве что умные, голубые и чистые глаза украшали лицо, но не так, чтобы искупить все остальные недостатки. Он мог бы понять поведение наследника, если бы его жена была прелестницей и соблазнительной «штучкой», но виконтесса Пери от макушки до пяток представляла собой рыжую ирландскую деревенщину.
- Добрый день, милорд, - она смотрела по-волчьи, исподлобья, вежливость давалась ей с трудом.
- Добрый день, - лорд Пери настолько растерялся, что в его голосе прозвучала именно растерянность, а не суровость.
- Присаживайтесь, - Аннабелла махнула рукой в сторону стула.
- Так это вы незаконно женили на себе моего сына? - Лимерик остался стоять и начал без предисловий.
- Да, - лаконично отрезала сноха, уловив его тон. – Еще вопросы?
- Вопросов нет, мне известно все, что надо знать, - враждебно заявил граф. – Я здесь, чтобы сообщить вам свою волю.
- Разве вы не сообщили ее в этой куче писем? – леди Пери взяла со стола пачку посланий лорда Эдмунда к Генри и потрясла ею. – Мы с мужем не слабоумные и поняли, что вы нас отвергли, обездолили, прокляли и оставили без содержания.
- Это не все, - Лимерик, в свою очередь, достал из кармана записку Генри и развернул ее. - Вы диктовали ему это?
- Нет, - Аннабелла поправила подушку под поясницей. – Мой супруг хорошо образован, он способен изложить свои мысли без чужой помощи.
- Я подам в суд, - пригрозил лорд Пери.
- Вы писали об этом, - виконтесса была невозмутима. – И про кандалы, каторгу, тюрьму, вонючий трюм по дороге в Австралию, в котором я, с вашим внуком или внучкой, должна быть выслана из Ирландии и Англии. Вам есть что добавить? Это было не все?
- Как я вижу, предлагать вам отступные бесполезно, - граф бросил письмо сына на пол и убрал руки за спину.
- Вы правильно видите, - согласилась леди Пери. – Мой муж любит меня. Мы не предадим друг друга.
- Он несовершеннолетний и обязан исполнять мои приказания, – прорычал Лимерик. – А я приказываю ему следовать за полком, в Канаду, или поступать в колледж по моему выбору. В противном случае я применю меры принуждения. И ваша нищая родня, Эдвардсы и Баррингтоны, мне не помешают.
- Попробуйте, - безбоязненно промолвила Аннабелла.
- И что вы тогда сделаете? – полюбопытствовал лорд Эдмунд.
- Потом узнаете, - мрачно произнесла сноха. – Дверь у вас за спиной, дорогой свекор.
- Что? – оторопел Лимерик. – Вы смеете выдворять и оскорблять пэра Ирландии?
- Пэр Ирландии, - язвительно фыркнула виконтесса. – Это мой дом, земля моего дяди, а не ваше графство. Проваливайте в Лимерик, лорд Пери, вас там заждались «любящие» подданные, из которых вы выжимаете все соки, чтобы развлекаться в Лондоне.
- Это вопиюще! – граф был потрясен. – Бунтовщица! В мою семью просочилась бунтовщица! Это безбожный бунт! Восстание, попрание устоев!
- Я сейчас рожу! – вдруг истошно закричала Аннабелла, прервав его на полуслове. – Рожу от его воплей! Вы этого добиваетесь?
- Господи! – лорд Эдмунд воззрился на нее, как на безумную, и через миг выскочил в коридор.
- Наконец-то, - леди Пери сжала губы. – Катись отсюда, английский болван. А я-то думала, Генри преувеличивает его тиранство и самодурство. А он, похоже, их преуменьшал.
Граф пулей вылетел из дома Эдвардсов, даже не попрощавшись. Но он не сразу вернулся в Англию и проторчал в «Белом льве» в Брее целых пять дней, до тех пор, пока его сноха не разрешилась от бремени. 20 мая 1808 года Аннабелла Пери родила в Олдкорте здоровую, горластую девочку. Едва лорду Эдмунду донесли об этом, он презрительно процедил сквозь зубы, «девчонка», и велел закладывать карету. На сим бурная часть восстания испанцев в Мадриде и виконта Глентворта в семье графа Лимерика завершилась, противостояние приняло затяжной характер.
* * *
29 мая 1808 года
Дом Лимериков, Мэнсфилд-стрит 20, Лондон, Англия
В прошлом, лет десять назад, лорд Эдмунд Пери прослыл в Ирландии и Лондоне человеком хитрым и расчетливым, и это было так, поскольку граф, планируя что-либо, предусматривал все возможные исходы, повороты и затраты. Но со временем его способность предугадывать события, намечать путь, мыслить здраво, претерпела изменения. Удалившись от политики, в которой соревнуются на равных, он сосредоточился на семье, в которой властвовал единолично и не встречал отпора. Речи Лимерика стали излишне эмоциональными, планы хаотичными, расчеты ошибочными, сказывались старость, косность, обидчивость, боязнь того, что его авторитет даст трещину. Он лгал все чаще и больше, в том числе самому себе. Ссора с сыном и наследником стала крестовым походом лорда Эдмунда, но если бы его спросили, какова конечная цель и цена этого похода, он не смог бы ответить.
29 июля 1808 года, возвратившись из Ирландии, граф заперся с женой, леди Мэри, в кабинете и обрушил на нее часовой монолог о дерзости, беспечности и неминуемом возмездии. Это сопровождалось цитатами из библейской притчи о блудном сыне, с той разницей, что его блудного сына не ждал заколотый откормленный телец, прощение и слезы радости родителя. Далее Лимерик, горя желанием объявить всему миру о том, какие кары ждут неблагоразумных отщепенцев, приказал жене позвать на ужин Калвертов, Ноксов и Гамильтонов, дабы они услышали все из первых уст и не подумали, что он смирился, оттаял, пошел на поводу и тому подобное.
Приглашенные соблаговолили пожаловать, все хотели узнать, чем закончилось семейное дело графа в Ирландии. В шесть часов вечера в столовой дома на Мэнсфилд-стрит собрались лорд Эдмунд Пери, леди Мэри Пери, леди Феодосия Пери и леди Люси Пери. Их гостями были мистер Николсон Калверт, его беременная жена, миссис Френсис Калверт, мисс Изабелла Калверт, полковник Эдвард Гамильтон, миссис Джейн Гамильтон, мисс Джейн Хоуп-Вир, мистер Томас Нокс, наследник виконта Нортленда из Данганнона, миссис Диана Нокс, и их сыновья – мистер Томас Нокс, мистер Джон Генри Нокс и мистер Джон Джеймс Нокс. Младшие дети Лимериков, мисс Френсис Селина, мисс Мэри, мисс Луиза, мисс Сесиль, мисс Каролайн Алисия и мистер Эдмунд Секстон Пери, не допущенные к столу, то и дело прокрадывались из детской и своих комнат к дверям столовой, чтобы взглянуть на гостей и выведать, о чем пойдет разговор.
Кухарка графа постаралась на славу. Ее похлебка «а ля Вьерж» удостоилась наивысших похвал. Из других блюд были крокеты из говяжьего неба, баранья ляжка с чечевицей и базиликом, свиные котлеты в соусе равигот, рулет из поросенка с яйцами, телячьим фаршем, петрушкой и фисташками, рагу с грибами и артишоками, вареный картофель в белом соусе с каперсами и анчоусами. К столу подали шесть сортов вин и торт с миндалем. Когда слуги управились с переменами, а гости вполне насытились, полковник Гамильтон завел беседу о войне, но миссис Калверт, сгорающая от любопытства, ловко соскользнула с этой темы к службе на флоте сына хозяев, Уильяма Пери, вместо Генри Пери, а затем и к самому Генри Пери. Граф был счастлив «пригвоздить нечестивцев», и в течение четверти часа люди за столом молча внимали его отчету о поезде в Брей и россыпи обвинений и угроз. Отчет получился сумбурным, так как лорд Пери изрядно набил брюхо пищей и выпил чересчур много вина. Но под конец изложения фактов, Лимерик собрался с мыслями и заговорил яснее. – Ни один шиллинг из этого дома не достанется этой пронырливой особе в Ирландии, и ее злополучному ребенку, отцовство которого весьма сомнительно. Я заставлю их голодать, мистер Калверт, а как только они покажутся в Лондоне, у этого порога, я затворю перед ними дверь. Без покаяния Глентворт не вправе уповать на мою снисходительность.
- Это так грустно, леди Пери, - прошептала Френсис, наклоняясь к графине. – Захлопнуть дверь перед родным сыном, каким бы огорчительным и непослушным он не был.
- Я все слышу, миссис Калверт, - лорд Пери постучал перстом по столу. – Моя супруга – великолепная мать, но в порицании сыновьей непочтительности она не менее тверда, чем я.
- Эдмунд решил, что я должна быть твердой, - леди Мэри опустила глаза. – Но это разрывает мне сердце.
- Не дай Бог очутиться в вашем положении, - посочувствовала миссис Нокс. – Ни один из моих сыновей не доставил нам неприятности опрометчивой партией.
- А что подразумевает покаяние Глентворта? – наследник Ноксов, мистер Томас, взирал на графа с недоумением. – Расторжение брака? Как это возможно в данном случае?
- Расторжение брака по суду, к сожалению, затруднительно, мой поверенный растолковал мне это, - вздохнул Лимерик. – Но я ожидаю от Генри длительной покорности, и не на словах, а на деле.
- Какой именно покорности? – не понял младший сын Ноксов, Джон Джеймс.
- Это целый ряд шагов, - сказал лорд Пери. – Первый шаг – их отдельное с супругой проживание. Она будет жить у родни, в Брее, а он в Лондоне. Второй шаг – поступление в колледж. И это не все, а самое начало дороги к исцелению его души от бунтарства и безрассудства.
- Какие же меры вы используете при неподчинении, кроме голода? – мистер Николсон Калверт поморщился. – Ваш брачный договор не обязывает вас содержать наследника, милорд?
- Обязывает, - внезапно подала голос леди Пери. – Мой дядя настаивал на этом пункте при нашей женитьбе.
- Это не очень значительная сумма, - досадливо пробурчал Лимерик. – И как мой сын ее истребует в Ирландии? Вернуться в Лондон без моего прощения ему опасно.
- Почему же опасно? – безучастно задала вопрос Джейн Хоуп-Вир, но Джон Генри Нокс, однажды обсуждавший с братом Эдмундом, до его ухода в море, мнимое хладнокровие этой мисс, отметил мимолетное осуждение в ее глазах.
- Военный суд, - торжествующе произнес лорд Пери. – Глентворт зимой подписал кое-какие бумаги, касающиеся службы в армии и патента. Он не дезертир, но ответственность определенного рода существует. Я написал пару писем в военное ведомство.
- Вы написали письма для привлечения к военному суду своего сына? – супруг Дианы Нокс, мистер Томас Нокс, был поражен. Он обвел взглядом стол. Дочери графа, леди Феодосия и леди Люси, казалось, не знали, куда деться от стыда.
- Это сложная процедура, - Лимерик предпочел избежать прямого ответа. – Но я ее не исключаю. Как и арест, помещение под стражу.
- Под стражу? – растерялся полковник Гамильтон, да так, что уронил кусок торта в чашку с чаем.
- В тюрьму, Эдвард, - покосилась на недогадливого мужа миссис Гамильтон. – Под стражу – это в тюрьму.
- Верно, - вздернул подбородок граф. – Я так и заявил этой возмутительной женщине в доме ее дяди, этого сквайра Эдвардса.
При этих словах мисс Изабелла Калверт неожиданно уронила вилку на тарелку вслед за полковником Гамильтоном с его тортом.
- Вы же несерьезно, милорд? – миссис Калверт потрясенно смотрела на лорда Эдмунда.
- Серьезней некуда, - отозвался Лимерик. – Я отправил послание сестре Элинор и ее мужу, баронету Виру Ханту. Он, при необходимости, свяжется с графом Митом, лордом Брабазоном.
За столом воцарилось молчание. Гости, в основном, чувствовали себя неудобно, а хозяйка и ее дочери были бледны и подавлены. Слуги суетились с посудой, ужин близился к завершению, на улице смеркалось.
КОНЕЦ 6 ГЛАВЫ
Bernard:
» Часть 1 Глава 7
Глава 7
«Вир Хант»
30 июля 1808 года
Олдкорт, Ленстер, Ирландия
Каждый, кто был знаком с баронетом Виром Хантом из Карры, при описании его внешности и характера обычно не скупился на такие эпитеты как «бык», «выпивоха», «буян», «выдумщик», «задира» и «транжир». Но при этом все соглашались, что человек он незаурядный, в чем-то талантливый и обаятельный.
Сэр Вир родился в 1761 году в семье землевладельца с таким же, как у него, именем. Это имя, которое носили многие мужчины в роду, было образовано от девичьей фамилии его далекой прабабки Джейн де Вир, внучки графа Оксфорда, Джона де Вира, вышедшей замуж за дворянина из Эссекса Генри Ханта при королеве Елизавете. Поместье Карра в графстве Лимерик в Ирландии, после ее захвата английской армией Кромвеля, было получено Хантами по закону о заселении 1652 года, разрешившему конфискацию земель ирландских католиков и сторонников Карла Первого. Эту конфискацию, сопровождающуюся казнями и высылкой бывших владельцев, коренные ирландцы называли «чисткой», что, впрочем, не мешало сэру Виру считать себя тоже коренным ирландцем, а не потомком мародеров и грабителей.
В молодости Вир Хант удачно женился на Элинор Пери, дочери епископа Уильяма Сесила Пери, лорда Глентворта, сестре будущего графа Лимерика. Породнившись с Пери, сэр Вир стал шерифом Лимерика, членом парламента от Аскитона, попечителем трех пехотных полков английской армии. При этом Вир Хант тратил свое состояние на снаряжение и жалованье сформированных им полков, которые не могли возместить даже пять тысяч фунтов, переданных ему за голосование в поддержку унии Англии и Ирландии, и синекура портового инспектора Корка.
В Дублине расточительность сэра Вира вошла в легенды. Он играл в карты с крупными ставками, руководил театральной труппой, издавал газету, а в 1802 году и вовсе приобрел остров Ланди у побережья Девона, чтобы превратить его в рай на земле с собственными деньгами, конституцией и законами. Населив этот холодный, малопригодный для сельского хозяйства остров колонистами, Вир Хант влез в долги и год спустя угодил в долговую тюрьму Флит в Лондоне по иску кредиторов. Родня выручила его из беды, но этот опыт ничему не научил сэра Вира. Он взялся за следующий проект, деревню для шахтеров-католиков Новый Бирмингем в графстве Типперэри. По задумке баронета, ответвление Большого канала для транспортировки угля в Дублин должно было сделать из деревни с двадцатью домами чуть ли не город с рынками и ярмарками, для чего он купил соответствующую хартию. В итоге, приданое жены было потрачено впустую, а все доходы от имения поглощала убыточная колония на острове Ланди и шахтерский Новый Бирмингем, наряду с дорогими привычками сэра Вира и его карточными долгами.
Баронет Вир Хант
Элинор Харт, тетя лорда Генри Пери, жила от супруга отдельно, в Карра-Хаусе, в графстве Лимерик, в то время как Вир Хант почти круглый год проводил в Лондоне. Сестра Эдмунда Пери постоянно жаловалась брату, что она почти что нищая, и что остров Ланди не производит ничего, кроме досады. С мужем она встречалась редко, исключительно по праздникам. Их единственный сын Обри, после женитьбы в 1807 году, поселился с матерью в Карре.
Весной 1808 года, встретившись с сэром Виром для обсуждения брака сына Генри, граф Лимерик убедил того вмешаться в ситуацию и надавить на наследника через его тетю в Ирландии. С этой целью баронет имел беседу с женой в Карра-Хаусе и отправился затем в Брей для переговоров. Сэр Вир ничего не обещал Эдмунду Пери, тем паче он смотрел на скандал по-своему и намеревался обратить его себе на пользу. Письма, присланные лордом Глентвортом Вир Ханту, намекали на возможность примирения с отцом, но при этом Генри Пери утверждал, что скорее умрет в нужде, чем бросит жену, которая горячо его любит и к которой он испытывает столь же сильные чувства. Также виконт упрекал тетю в том, что она не отвечает на его письма и предполагал, что леди Хант ненавидит его, как и родители.
30 июля 1808 года, ближе к вечеру, баронет явился в Олдкорт, провел час в обществе семейства Эдвардсов, выяснил подробности жизни супругов Пери, и пошел пешком к ферме Генри и Аннабеллы, вдыхая полной грудью чистый деревенский воздух. Когда он возник у калитки, виконт, вернувшийся из Брея с работы маляром и штукатуром, мылся в бочке во дворе, а леди Пери хлопотала на кухне и укладывала спать двухмесячную дочь, Мэри Джорджиану. Раздались радостные восклицания, мужчины обменялись рукопожатиями. На их голоса из дома показалась молодая мать с ребенком, состоялось знакомство Аннабеллы с сэром Виром. Потом был скромный ужин, лондонские новости в саркастическом изложении Ханта, восхищение дяди упитанной внучатой племянницей и тяжелый разговор о том, что баронет окрестил «канителью и заварухой».
- Для твоего же блага, Генри, - баронет смаковал домашнюю наливку Эдвардсов, довольно приятную на вкус. – Тебе надо спрятаться в Шотландии и не высовывать оттуда нос, пока твой старик не уймется. Военный суд не станет вникать в семейные дрязги Пери, тебя запрут в тюремной камере или ушлют служить в Канаду простым солдатом.
- Простите, дядя, я девять часов забивал трещины в стенах, шпатлевал и шлифовал, - Глентворт устало вытянул ноги и зевнул, - У нас не хватит денег, чтобы устроиться в Шотландии и снять дом. Мы одолжили дяде Беллы, Джоне Баррингтону, пятнадцать гиней. Осталось то, что мы с женой условились не трогать без веских оснований. Какая тут Шотландия?
- Одолжили Джоне Баррингтону? – сэр Вир посмотрел на супругов Пери как на умалишенных. – Этот прохвост должен всем в Дублине и нет человека, которому посчастливилось бы взыскать с него долг. Надежнее утопить деньги в колодце, чем ссудить их сэру Джоне.
- Я предупреждала тебя, милый, что у него нет совести, - сердито сдвинула брови Аннабелла. – Он знал о наших обстоятельствах, и все равно запустил руку тебе в карман.
- Что такое пятнадцать гиней? – отмахнулся Генри.
- Жалованье слуги или двух солдат за год, - возразила леди Пери. – И твое жалованье штукатура за тринадцать месяцев.
- Послушайте меня, - Вир Хант нетерпеливо хлопнул ладонью по колену. – Нельзя с тощим кошельком и без дохода дразнить графа Лимерика из гордости или настырности. Будьте хитрее. Отец предлагает на выбор армию или колледж. Выберите колледж, но не в Англии, а в Шотландии, и поезжайте туда. В Глазго, Абердин, Эдинбург или Сент-Эндрюс, не важно, в какой из них. Главное, что это не Англия и Ирландия, где у лорда Эдмунда уши, глаза и длинные руки. Я скажу шурину, что ты испугался военного суда, попрошу его снять меблированный дом в Шотландии, оплатить учебу за два года, выдать положенное содержание. Он обожает кротость. Так прикиньтесь кроткими, безропотными.
- Его не проведешь подобными уловками, - ухмыльнулся Глентворт. – Он не удовлетворится этим и будет настаивать на раздельном проживании и моем унижении.
- Предоставьте это мне, - посоветовал баронет. – Я улажу это, внушив твоему отцу, что ты раскаиваешься. Ему будет невдомек, что вы путешествуете вместе и с ребенком.
- И что дальше? – спросил Генри со скепсисом. – Он узнает и взбесится.
- Может и взбесится, но дом и учеба уже будут оплачены, а содержание получено, - рассуждал сэр Вир. – Минуют месяцы, прежде чем все откроется. Отец успеет остыть, брачные узы окрепнут. Если удача вам улыбнется, родится второй ребенок, мальчик. Подольститесь к графу, назовите его Эдмундом. Эту карту Лимерику нечем будет бить.
- Мы уже назвали дочь Мэри в честь бабушки, - заметила Аннабелла. – Это было бесполезно.
- Влияние леди Мэри в семье ничтожно, - промолвил баронет. – Не так ли, Генри?
- Хорошо, дядя, - сдался виконт. – Мы закончим здесь дела и переселимся в Шотландию к зиме, когда отец выделит деньги на дом и колледж. Продадим урожай, а бричку и коня поручим заботам сэра Эдвардса. Я завершу работу в Брее в октябре или ноябре. Белла с сестрой расписывают посуду по заказу торговца из Дублина, у нас в чулане сотни тарелок, супниц, кружек и блюдец. Как это бросить? Мы подведем Эдвардсов, умчавшись в Шотландию, как беглые преступники. Но я напишу письмо отцу в вашем присутствии, и вы его заберете.
- Отлично, - Вир Хант допил наливку и поднялся со стула. – Вот это слова не мальчика, но мужа. Отец не вечен, Генри. Его заскоки — признак старости. А что следует за старостью? За старостью следует немощь, наследник, свежая кровь. Мы в будущем будем проворачивать такие начинания, что вся Ирландия содрогнется! У меня планов на сто лет вперед. Можно выгодно вложить деньги и получить баснословную прибыль. Я подскажу вам, как распорядиться состоянием. Вы будете богатейшими людьми в Ирландии, да и в Англии.
- Спасибо, сэр Вир, - Аннабелла взглянула на супруга с предостережением. - Графу Лимерику ведь пятьдесят лет? Не так уж он и стар. Вы с ним ровесники?
- Я моложе, чем Эдмунд, - рассмеялся баронет. - На два или три года.
- У Ноксов, пожалуй, есть связи в Шотландии среди ученых, - высказал мысль вслух Глентворт. - Я, втайне от отца, попрошу содействия у мистера Томаса Нокса.
- Очень умно, - кивнул дядя. - Ноксы вам помогут. Я тоже «закину удочку» у своих приятелей.
- Вы заночуете у нас, сэр Вир? - предложила виконтесса.
- Если вас это не затруднит, - Вир Хант покосился на бутылку на столе. - Превосходная вещица, эта ваша наливка.
- Я принесу ее в вашу спальню, - ответила Аннабелла. - И горячие пирожки с рыбой.
- Вы меня обяжете этим, - заулыбался баронет. - Морской воздух бодрит и нагоняет аппетит.
* * *
10 августа 1808 года
Бонд-стрит, Лондон, Англия
Июль 1808 года в Лондоне выдался жарким и душным, но ему было далеко до знойного лета того же года в Испании. На Пиренейском полуострове разворачивались события, вселявшие надежду в народы континента на то, что непобедимый доселе император Наполеон может быть побежден.
Мадридское восстание 2 мая 1808 года подтолкнуло другие испанские города и провинции к бунту против французов. Картахена, Валенсия, Сарагоса, Мурсия и Астурия отвергли притязания Жозефа Бонапарта на испанский престол, вышвырнули оккупантов за городские стены и провозгласили священную борьбу. За ними полыхнула Португалия. Тем не менее, двадцатого июля Жозеф Бонапарт въехал в Мадрид и спустя пять дней был коронован как король Испании. Но это не утишило страсти, а лишь подлило масла в огонь. Франция держала на Пиренеях сто шестьдесят пять тысяч солдат, и их не хватало, чтобы переломить хребет мятежникам. Французов ждал отпор в двух битвах при Эль-Бруке, провал штурма Жироны, Валенсии и Сарагосы, и только разгром испанцев маршалом Бессьером в сражении при Медина-де-Риосеко как-то выправил положение французской армии. За этим, однако, грянула катастрофа у Байлена, в которой войска французского генерала Пьера Дюпона, двадцать четыре тысячи человек, потерпели поражение и сдались в плен андалузцам Франсиско Хавьера Кастаньоса. Жозеф Бонапарт был вынужден покинуть Мадрид и укрыться в Старой Кастилии, французы спешно отступили за реку Эбро.
Разъяренный этой неудачей Наполеон собирал полки и дивизии, чтобы лично преподать урок своим врагам, и это были не сто шестьдесят пять, а двести восемьдесят тысяч солдат и офицеров. На подмогу испанцам двинулся британский флот с экспедиционным корпусом, пятнадцатью тысячами штыков, в числе которых были Феликс Калверт, сын миссис Френсис Калверт, и его кузен, новобранец Джон Генри Нокс, сын Томаса Нокса и Дианы Нокс.
В Лондоне, в это тревожное время, все текло своим чередом. Война не влияла на светское общество, которое наслаждалось летней погодой и привычными развлечениями. Десятого августа миссис Френсис Калверт, будучи на девятом месяце беременности, вознамерилась не унывать, «развеять хандру» подруги, графини Лимерик, угнетенную злоключениями ее детей, и убедила ту прогуляться с ней по Бонд-стрит в компании мисс Эстер Эклом, миссис Джейн Гамильтон и мисс Хоуп-Вир. Вне всякого сомнения, речь не шла о том, чтобы присоединиться к «бондским бездельникам», бесцельно шляющимся по тротуарам для привлечения внимания к своей персоне. Леди Пери и миссис Гамильтон не одобрили бы подобного легкомыслия, да и для миссис Калверт это было бы утомительно. Френсис задумала короткую поездку на карете и целительный налет на магазины, способный отвлечь даже самую грустную женщину от невыносимо тягостных размышлений.
Карикатура на «короля Испании» Жозефа Бонапарта
В продолжение полутора часов отряд из четырех богато одетых дам и одной бедно одетой «рабыни», мисс Хоуп-Вир, которой опекунша приказала сопровождать ее на Бонд-стрит, рыскал по модным лавкам и обменивался новостями. Тон беседе о фасонах, против обыкновения, задавала не миссис Калверт, а мисс Эклом, чье знание моды было непререкаемым. Но когда магазины одежды остались позади и женщины встали перед витриной антикварного аукциона в доме семьдесят три на Бонд-стрит, где продавались ноты, чтобы миссис Калверт отдохнула, Френсис перехватила инициативу и засыпала подруг сплетнями.
- Вы слышали, как умер несчастный Том Калверт, правнук деда моего мужа, Феликса Калверта, сын кузена Николсона, Тома Калверта старшего? – миссис Калверт поигрывала зонтиком, прячась от солнечных лучей.
- Нет, - миссис Гамильтон «навострила уши». – Что-то скандальное?
- Упаси Господь, - Френсис передернула плечами. – Он был чрезвычайно больной юноша, задыхающийся от любых усилий. Нас с Николсоном известили о его смерти седьмого июля, а скончался Том пятого, танцуя рил с мисс Уолпол, дочерью лорда Уолпола, на балу у леди Кэмпбелл. Вообразите, эту замухрышку никто не приглашал танцевать целую вечность, она подпирала стенку неделями, и вот ее вдруг ангажирует наш родственник, а через пять минут он падает замертво, у ног партнерши. Мисс Уолпол грохнулась в обморок и слуги потащили ее домой, как тряпичную куклу. А тело Тома Калверта доставили к нему домой, и это такое горе, что хоть бейся головой о стену. Распрощаться с жизнью в двадцать лет на балу, кружа в танце, что может быть нелепее?
Объявление об аукционе на Бонд-стрит
«Бездельник с Бонд-стрит»
- Иисусе Христе, - ужаснулась леди Мэри Пери. – Ох уж эти болезни! Я вам говорила про иголку, которую извлекли из бока моей Люси?
- Да, - закивала мисс Эклом. – Но как иголка длинной два дюйма вонзилась в бок вашей дочери, миледи?
- Если бы знать, - воскликнула графиня Лимерик. – Она жаловалась, что ей что-то колет в боку, мы пригласили доктора, и он обнаружил эту иглу, достал ее пинцетом и предъявил нам. А Люси твердит, что такая же игла засела у нее в ноге, но доктор это отрицает. Из-за этого Люси вся извелась, лицо у девочки опять дергается, как в детстве. Она рыдает по ночам, ей снится Генри, как будто брат в беде и его надо спасать.
- А он в беде? – внезапно обратилась к леди Пери мисс Хоуп-Вир. – Как у него дела в Ирландии?
- Плохо, - графиня вынула из рукава платок и промокнула слезу. – Мой муж упорствует, он не признает брак Генри и мисс Эдвардс, при том, что у них родилась дочь, а ее семья настроена оказывать им посильную поддержку. Да что там ее семья! Мой зять, сэр Вир Хант, намедни поругался с Эдмундом из-за Генри. Тот согласился обучаться в колледже в Шотландии, но мужу подавай библейскую сцену с блудным сыном, публичные извинения и раздельное проживание с женой. Он отказывается платить за учебу и дом. Боюсь, мне придется возмещать эти затраты из своих средств.
- Не много ли ваш муж требует? – с присущей ей прямотой возмутилась Эстер Эклом. – Что за женщина ваша сноха?
- Я с ней никогда не пересекалась ни в Англии, ни в Ирландии, - покраснела леди Лимерик. – Эдмунд счел ее некрасивой, нелюбезной и испорченной. Но Хант говорит, что внешность леди Глентворт не отталкивающая, невзирая на то, что она долговязая, рыжеволосая и вся в веснушках. Мол, к таким лицам привыкаешь, и в них есть свое очарование.
- Сэр Вир прав, - миссис Калверт с сочувствием сжала пальцы Мэри Пери. – Я же говорила, дорогая, что встречалась с мисс Эдвардс у Гейджей, и описывала ее вам. Да, она ирландка до мозга костей, и не красавица в общепринятом смысле, но рядом с вашим рослым сыном ее рост не представляется неуместным. И характер у нее боевой, она не даст вашего сына в обиду.
- Эдмунд не понимает, что Генри еще более горд и упрям, чем он сам, - всхлипнула графиня. – Люди считают моего сына надменным, но он не надменный, а замкнутый. Его детство было трудным, моему супругу нелегко угодить. Скажу лишь, что женившись на этой женщине, Генри будет верен ей.
- Неужели это так? – изумилась мисс Эклом, тактично умолчав о том, что Генри Пери клялся ей в любви и делал предложение о браке за пару дней до своей свадьбы с мисс Эдвардс.
- Я знаю своего сына, - многозначительно прошептала леди Лимерик. – Пусть и не видела его вместе с женой.
- А я видела их вместе, - робко сказала Джейн Хоуп-Вир.
- Что? – с удивлением уставилась на воспитанницу миссис Гамильтон. – Где?
- Зимой в Чипсайде, - потупила взор мисс Хоуп-Вир. – Но это была не моя тайна и я о них не распространялась. Они покупали одежду для вашей снохи, миледи. В хорошем магазине, но не слишком престижном. И по мне так лорд Глентворт и мисс Эдвардс выглядели беззаботными, веселыми и любящими друг друга. Продавщица называла мисс Эдвардс «леди Пери». Значит, они были женаты с января.
- Да, - кусала губы Мэри Пери. – Их сочетали браком по лицензии в церкви Сент-Джайлс в Полях.
- Лорд Пери не сможет расторгнуть этот брак, - подытожила Френсис и, ощутив смущение графини, предпочла сменить тему. – Помните, я жаловалась прошлой осенью, что Феликс огорчает меня вопиющим невниманием? Спешу сообщить, что мой драгоценный абсолютно исправился, пишет регулярно, я не успеваю прочесть одно его послание, как мне несут следующее. Не то, что Джон Нокс, этот равнодушный губитель своей матери.
- Он не пишет миссис Нокс? – спросила Эстер.
- Ни строчки, - с осуждением выговорила миссис Калверт. – Джон поступил во второй батальон пятьдесят второго полка, в котором служит мой Феликс, и держит путь в Испанию, как и наш сын. Скажите на милость, что ему стоит черкнуть письмо родителям? Так нет, он, якобы, не хочет прослыть маменькиным сынком и слюнтяем, а посему хранит молчание.
- Дурачок, не иначе, - фыркнула мисс Эклом. – Я танцевала с ним трижды осенью, и он тогда тоже загадочно молчал и хлопал ресницами.
- Хлопал ресницами? – не поверила мисс Хоуп-Вир.
- Именно так, мисс Джейн, - засмеялась Эстер. – Вам нужно чаще ходить на балы, чтобы понаблюдать за всеми этими денди, подражателями Бо Брамелла, манерными юнцами и мнимыми повесами.
- Это чересчур утомительно для нашей Джейн, - произнесла миссис Гамильтон. – Она не любительница танцев.
- Миссис Калверт, а лейтенант Нокс пишет матушке? – полюбопытствовала мисс Хоуп-Вир, проигнорировал как слова Эстер Эклом, так и замечание опекунши.
- Эдмунд? – уточнила Френсис. – Само собой разумеется. Он предельно серьезный и ответственный. Если бы не письма Эдмунда, сестра впала бы в отчаяние.
- У него все благополучно? – Джейн Хоуп-Вир осторожно подняла глаза на тетю лейтенанта Нокса.
- Безусловно, его «Принцесса Шарлотта» патрулирует воды вокруг Ирландии, - махнула рукой миссис Калверт. – Да и какая возникнет опасность? Мы уничтожили чуть ли не весь французский флот.
- Что это громыхнуло? – прислушалась к уличному шуму леди Пери. – Не гром ли?
- Кажется, и правда гром, - поморщилась миссис Гамильтон. – Давайте, зайдем за нотами и поторопимся с покупками. Ваша карета недалеко, миссис Калверт?
- В минуте от нас, - успокоила дам Френсис. – Так что ни дождь, ни гром нам нипочем.
* * *
4 декабря 1808 года
Сент-Эндрюс, Шотландия
Над городом святого апостола Андрея висели снеговые тучи, с моря дул холодный ветер, короткий декабрьский день, едва начавшись, клонился к закату. Аннабелла Тенинсон Пери, в девичестве Эдвардс, бродила среди надгробий соборного кладбища, изредка читая имена умерших и даты их жизни и смерти. Тлен, руины, забвение. То, что каждый человек стремится избежать, и что неумолимо настигает всех рано или поздно. Дети жаждут вырасти, юноши торопятся повзрослеть, девушки выйти замуж, мужчины соперничать и воевать, женщины укрепить семью потомством, старики и старухи превозмочь болезни. Но все приходит к одному. Тлен, руины, забвение.
Сент-Эндрюс
Развалины некогда величественного собора, крупнейшего в Шотландии, нагоняли на виконтессу тоску и апатию. Уродливые колокольни фасада зловеще торчали из земли, как символы упадка, уцелевшая стена нефа зияла темными арками, похожими на пасти чудовищ, башня святого Рула, остаток более древней, чем собор церкви, тянулась к небу, словно указующий перст. Аннабелла дошла до того места, где находился алтарь и замерла, пытаясь представить стены, своды, скамьи, колонны, путь к алтарю. Здесь двести семьдесят лет назад стояли и произносили брачные клятвы король Яков Шотландский и Мария де Гиз, герцогиня де Лонгвиль из Лотарингского дома. Эта француженка была не робкого десятка и однажды отвергла предложение руки английского короля Генриха Восьмого, который развелся с тремя женами и еще двух казнил. Аннабелла прочла в одной книге, что Мария заявила посланцам Генриха, что не выйдет за него, потому что у нее худая шея, намекнув тем самым на предыдущую жену венценосца, Анну Болейн, лишившуюся головы на плахе.
Осень выдалась богатой на события, и вот она уже не в Ирландии, а в Шотландии. Снова неуверенная в будущем, снова беременная. Письма из Лондона и Саут-Хилл, поместья Лимериков в Беркшире, не проясняли ситуацию. Создавалось впечатление, что и Генри, и его отец, «закусили удила» и враждовали ради вражды как таковой. Столько обид, взаимных претензий и подспудного недовольства накопилось в этой семье, что не было ни малейшей возможности все это преодолеть. Да и стоило ли оно того?
Руины собора Сент-Эндрюс в 19 веке
Аннабелла рада была узнать из писем, что 24 августа миссис Френсис Калверт родила здоровую, прелестную девочку, которую крестил кузен ее мужа, преподобный Уильям Калверт. Малышку назвали Мэри Каролайн Энн Фелиция, и ее крестным отцом стал брат, лейтенант Феликс Калверт, отсутствующий в Лондоне по причине войны.
В конце августа, когда они еще жили в Олдкорте, простудился и заболел Генри. С его слов, он и в детстве мог слечь и долго хворать от любой простуды, но в этот раз лихорадка и кашель жестоко терзали мужа почти две недели, он был на волосок смерти, по крайней мере, так сказал доктор из Дублина. За Генри разболелась Мэри Джорджиана. Аннабелла с помощью сэра Джоны Баррингтона известила о болезни сына и внучки родню, но ответного письма не получила и решила, что их судьба им безразлична.
Однако, в середине сентября Брей посетил баронет Вир Хант с женой, леди Элинор Хант, и сыном, Обри Хантом. Они доставили из Англии деньги на обучение лорда Глентворта в Шотландии за первый год и на наем жилья на полгода, а также двадцать пять фунтов, половину годового содержания виконта, обусловленного брачным договором его матери. К деньгам прилагалось строгое письмо графа Лимерика с набившими оскомину поучениями, требованиями и угрозами уморить сына, сноху и внучку голодом и предать наследника военному суду. Средства, оказывается, были посланы не лордом Эдмундом Пери, а матерью и сестрами Генри.
Помимо письма отца и записки матери, мужу написали Томас Нокс и миссис Диана Нокс, миссис Френсис Калверт, леди Феодосия Пери, леди Люси Пери и леди Мэри Пери, лейтенант Эдмунд Нокс и Феликс Калверт, последние через родителей. Из этих писем Генри и Аннабелла узнали подробности войны в Испании и о том, что нельзя есть много испанского винограда, потому что Джон Нокс его переел и отравился, да так, что угодил в лазарет. Кроме того сообщалось, что в 1809 году Эдмунд Нокс на «Принцессе Шарлотте» отправится в Вест-Индию, что капитан Джон Эварт, брат жены полковника Гамильтона, миссис Джейн Гамильтон, был ранен в Испании, но не серьезно, и что леди Люси Пери согласилась с тем, в ее ноге нет иголки. В письмах упоминался Томас Спринг Райс, восемнадцатилетний франт, сын Стивена Райса из Лимерика, обхаживающий леди Феодосию, и разоблачались происки «малышни», Луизы Пери и Эдмунда Секстона Пери в отношении сестры, Мэри Пери, которые брату надлежало осудить и встать на сторону Мэри.
Эти письма пробили брешь в меланхолии Генри. Он окончательно поправился и взялся за работу в Брее, но при этом высказался в том духе, что обучение в Шотландии может обернуться ловушкой, так как денег выдано в обрез, по сути, на полгода, и что они попадут в зависимость от милости отца, поскольку у матери средства ограничены. Аннабелла уговаривала мужа поехать в Сент-Эндрюс, о чем хлопотали Ноксы, ибо отказ будет значить продолжение ссоры, а деньги придется вернуть. Поворчав, виконт Глентворт принял эту точку зрения.
Наблюдая за тем, как супруг радуется письмам родных и близких, за исключением отца, Аннабелла корила себя за то, что из-за нее в семье Пери царит раздор. Но разве ей был предоставлен выбор? Если бы Генри не проявил благородство и не женился бы на ней, как бы она показалась на глаза матери, будучи беременной? А теперь родится второй ребенок, и сколько бы муж не штукатурил стены, а она не раскрашивала тарелки и чашки, хватит ли им денег, чтобы не бедствовать?
Улица Сент-Эндрюс, фото 19 века
Аннабелла остановилась под соборным порталом, потрогала стылый камень и дала себе зарок не позволить свекру испортить им жизнь, отнять у супруга то, что принадлежит ему по праву, распоряжаться их судьбой. Она отыщет способ угомонить этого безумного деспота и гордеца, графа Лимерика. Потратит на это годы, если будет нужно. Над руинами собора с криками кружила одинокая чайка. Что это, знамение? Ее обет услышан? Аннабелла надела перчатки и поспешила домой по припорошенным снегом улицам.
* * *
4 декабря 1808 года
Сент-Эндрюс, Шотландия
Сент-Эндрюс, город святого Андрея, был построен королями пиктов тысячу лет назад, в эпоху нашествий викингов. В те времена он именовался Килримонд, а после того, как святой Рул поместил в здешнюю церковь мощи апостола Андрея – Килрул, и уже далее Сен-Эндрюс. Три улицы лучами отходят от соборной площади на запад, это Норт-стрит, Маркет-стрит и Саут-стрит. С севера город ограничен морем и набережной Скорс, с юга – рекой Киннесс-Берн, на западе – городской дорогой, восточная часть занята руинами собора, епископских построек, пустошью и портом. Здания колледжей святых Сальватора и Леонарда и святой Марии находятся в центре города, как на Норт-стрит, так и на Саут-стрит и Маркет-стрит, рядом с ратушей, библиотекой, церковью и постоялым двором «Блэк Булл». Город небольшой, но жизнь в нем, благодаря обучающейся молодежи, весьма бурная. По ночам с улиц доносятся неприличные песни, пьяные вопли и женский визг, а любовные приключения и разгульные попойки давно не смущают обывателей.
«Ночные приключения, побег»
«Контрабанда» в колледже
Генри Пери чувствовал себя в Сент-Эндрюс неуютно, «не в своей тарелке». Колледж святой Марии переживал не лучшие времена, количество студентов вряд ли превышало сотню, уровень образования был безбожно низким, во всем ощущались бедность, небрежение и упадок. Для Аннабеллы, учившейся у сельского викария в ирландской глуши, здешние профессора и лекции были манной небесной, вершиной мудрости, но Глентворту преподавали в Лондоне опытные учителя и он понимал, что обучение в Сент-Эндрюс ничего ему не даст, это бесполезное дело, какую бы стезю он тут не избрал. Только библиотека при колледжах стоила того, чтобы ее посещать, но чтение книг в течение двух лет нельзя считать полноценным образованием, а прочитанное в них – основой профессии. Особенно если студент должен сам решить, какие лекции ему слушать. По окончании двухлетнего курса никаких документов о навыках и рекомендаций выпускникам не полагалось. Что примечательно, Сент-Эндрюс был одобрен отцом, при том что лорд Эдмунд Пери в силу просвещения не верил и об упадке этого места знал. Стало быть, это была ссылка, наказание.
Спустя три месяца после сентябрьской лихорадки виконту все еще нездоровилось. «Черную меланхолию» и «ипохондрию», которые у него обнаружил один из докторов, приглашенных графом Лимериком для выявления у наследника «кретинизма», сам Генри считал совокупностью усталости от постоянных придирок отца. К этому добавлялось неумение развлекаться, помноженное на пасмурную погоду и головные боли. Эта меланхолия порой накатывала на лорда Глентворта действительно черной волной, и он терял всякую способность сопротивляться ей. Как будто существовала некая граница устойчивости к жизненным трудностям, перейдя которую он утрачивал стремление к борьбе. Чтобы «держаться на плаву», ему требовался стойкий друг, «плечо» для опоры, пример для подражания. В семье и среди знакомых такими людьми были мать, которая при всей ее мягкости не гнулась и не ломалась под гнетом супруга, Феликс Калверт и друг детства из Саут-Хилл, Том Кейси. В браке подобным человеком стала Белла и, как ни странно, дочь Мэри. Для изгнания меланхолии и ипохондрии достаточно было поговорить с женой или взять на руки дочку.
Нынешний хмурый день, свинцово-серое небо, завывание ветра на улице и сквозняки из щелей рассохшихся рам окон не помогали в сражении с ипохондрией. Генри испытывал тягость в груди и нехватку воздуха, жжение между лопаток, покалывание кончиков пальцев рук и ему чудилось, что какая-то хитрая, зловредная, коварная болезнь зреет в нем, подтачивает его силы и мучает.
Мэри не спала и что-то лепетала в своей колыбельке, тянулась к подвешенной игрушке. Виконт пересек комнату, закутал дочь в одеяло, усадил ее на руки, и встал у окна. Под окном спорили молочник и хозяйка соседнего дома. Он размахивал руками, она трясла перед его носом кувшином и тыкала пальцем в отметку на горлышке. Глентворт хмыкнул, и Мэри засмеялась, запустила руку в волосы отца.
- Как думаешь, милашка, сколько мы протянем на этой учебе при тех деньгах, что имеем, и ценах на яйца шиллинг за дюжину, пять пенсов за фунт рыбы, шиллинг за кварту масла, и три пенса за стоун овощей? – спросил лорд Пери.
Мэри дернула родителя за волосы и коварно улыбнулась.
«Ипохондрик»
- Верно, недолго, - застонал от боли Генри. – Но это хотя бы не военный суд. Будешь драть меня за волосы, я куплю тебе офицерский патент, а когда ты откажешься служить, отдам под суд, словно дезертира. Как тебе такая родительская любовь, крошка Мэри?
Дочь продолжала улыбаться и теребить волосы виконта. Военный суд ее, очевидно, не испугал. Глентворт отошел от окна и приблизился к столу, на котором лежало недописанное женой послание к Виру Ханту. У них с Аннабеллой не было секретов друг от друга, и Генри пробежал письмо глазами. Белла горячо благодарила баронета за участие в их делах, восторгалась теплым приемом профессоров и наставников, нахваливала арендованный дом. «Вот кто никогда не унывает», покачал головой лорд Пери, а дочь свесилась с его рук к столу, чтобы сцапать письмо, разорвать его или засунуть в рот.
Виконт вспомнил утопающий в зелени Олдкорт. Ему нравилась Ирландия, сельский быт, физический труд, отвлекающий от мрачных мыслей, простые, не лукавые деревенские жители и сонный городок Брей. Пропади пропадом эта Шотландия, колледж и прихоти отца. В Ирландии, штукатуря и расписывая посуду, они зарабатывали мало, но достаточно, чтобы быть независимыми от чужой милости. Внизу заскрипела дверь, и раздалось приветствие Аннабеллы.
- Мы наверху, - окликнул жену виконт.
- Печь потухла, - Белла зашумела печной задвижкой, кочергой и ведром с углем. - Вы там не замерзли?
- Нет, у нас тепло, - Генри присел на стул, прижал к себе Мэри, чтобы она не шалила, обмакнул перо в чернильницу и нарисовал в углу письма жены к Виру Ханту чертика с высунутым языком. Затем прилег на заправленную кровать с горой подушек и позволил дочери завладеть корзинкой супруги с цветными лентами.
- Это что за прохиндейка орудует в моей корзинке? - леди Пери прогромыхала ботинками по лестнице и размашисто вошла в спальню. Она неохотно выделила Мэри пару старых лент для забавы, спрятала корзинку в сундук, разулась и сняла капор. - У тебя будут нынче лекции?
- Через час, - Глентворт похлопал ладонью по покрывалу. - Ложись к нам и спой что-нибудь ирландское, Белла, а то на душе кошки скребут.
- А кто будет готовить ужин? – задала она риторический вопрос, но потом легла и склонила рыжую голову на грудь мужа. – Что тебе спеть?
- Что-нибудь о лете, цветах, красоте, но не веселое, - произнес лорд Пери.
- Ладно, - согласилась Аннабелла и тихо запела.
«Вот последняя роза, на лугу у реки,
Что роняет как слезы в траву лепестки,
Все подруги увяли, никого рядом нет,
Чтоб делить с ней печали, кивнуть ей в ответ.
Жаль мне розу живую, не грусти, мой цветок,
Осторожно сорву я ее лепесток,
Чем стоять под ветрами, одиноко во мгле,
Лучше вместе с друзьями лежать на земле».
- Да уж, веселья в твоей песне и вправду нет, - заметил Генри.
- Такова Ирландия, мой дорогой, - вздохнула жена. – На одну веселую песню в ней приходится десять скорбных. Но пока мы неразлучны, горе нас не коснется.
- Вчера по дороге из колледжа я наведался в церковь, - Глентворт вытащил платок и стер сажу с виска Аннабеллы. – Нас сочетают браком повторно, с оглашением.
- Это какая-то глупость, - заупрямилась леди Пери. – Мы уже женаты.
- По лицензии, выправленной отцом не для тебя, - виконт терпеливо объяснял то, о чем они спорили накануне. – Дабы у отца не возникло искушения затеять суд для отмены нашего лондонского брака, мы поженимся в Шотландии. При малейшем поползновении поверенных, я выложу на стол второе свидетельство.
- Ты такой крючкотвор, - пошутила Аннабелла. – Тебе бы быть политиком или солиситором. Я соглашусь, но не надейся на мою подпись без свадебного завтрака.
- Придется раскошелиться, - сокрушенно посетовал Генри. – Жениться дважды на одной и той же женщине очень накладно.
КОНЕЦ 7 ГЛАВЫ
Bernard:
» Часть 1 Глава 8
Глава 8
«Противостояние»
9 марта 1809 года
Дом Ноксов, Аппер-Гросвенор-стрит, 31, Лондон, Англия
Штурм монастыря Санта-Энкарнасьон
Наполеон в битве при Сомосьерре
Война на Пиренейском полуострове, начавшаяся с восстания в Мадриде в мае 1808 года, шла для французов не слишком успешно до вторжения в Испанию самого Наполеона с огромной армией в ноябре. Испанцев воодушевили первые победы, но что ни говори, полководческий гений Бонапарта не был выдумкой придворных льстецов. За победами последовали поражения, а за поражениями утраты. Арифметика войны складывалась не в пользу испанцев. В битве при Бургосе они потеряли три с половины тысячи человек против двухсот у французов, в сражении при Туделе шесть тысяч, а французы всего семьсот. В битве при Эспиносе соотношение потерь было пять тысяч испанцев против тысячи французов, при Сомосьерре две тысячи против трехсот, при Кардедеу две с половиной тысячи против шестисот, при Уклесе семь тысяч против двухсот. Дальнейшие столкновения заканчивались схожим образом. При Сьюдад-Реале испанцы лишились трех тысяч солдат, а французы сотни, при Медельине потери испанцев составили десять тысяч, а французов тысячу. Испания истекала кровью, тогда как для Франции это были ушибы и ссадины. 1 декабря 1808 года армия Наполеона вступила в Мадрид. Жозеф Бонапарт, осмеянный в сатире и карикатурах, возвращался на испанский трон, как триумфатор.
Английская помощь испанцам и португальцам также претерпела изменения. В августе 1808 год, руководившего экспедиционным британским корпусом Артура Уэлсли, будущего герцога Веллингтона, сменил Гарри Беррард, а того Хью Далримпл. За этим случился странный инцидент, соглашение в Цинтре, позволившее двадцатитысячной французской армии генерала Жюно, которая находилась в сложном положении, отплыть из Португалии во Францию со знаменами, оружием и награбленным, да еще и на английском королевском флоте. Это вызвало возмущение в Британии, послышались обвинения в подкупе, позоре, халатности. Таким образом, командование английской армией на Пиренеях 25 сентября 1808 года перешло к Джону Муру, непосредственному начальнику Феликса Калверта.
Мур, располагая тридцатью пятью тысячами бойцов, повел себя настырно и в нескольких стычках нанес французам серию чувствительных поражений. Этим он обратил на себя внимание Наполеона. Император приостановил движение к Севилье и развернул французского «слона», чтобы раздавить английскую «мышку». Британцы, пока капкан не захлопнулся, направились к побережью, в Ла-Корунью и Виго. Началась игра наперегонки, маневры в ожидании эвакуации из Португалии.
С одиннадцатого по четырнадцатого января 1809 года англичане укрепляли позиции на берегу у Ла-Коруньи, флот в море готовился причалить. Пятнадцатого и шестнадцатого января подошедшая французская армия пыталась прорвать британскую оборону в арьергардных боях. В последний день эвакуации, когда большая часть полков его величества погрузилась на корабли, генерал Джон Мур был тяжело ранен прямым попаданием пушечного ядра. Ему оторвало левую руку, разворотило грудь, но он не умер до тех пор, пока не увидел, как вверенные ему люди покинули Португалию. Отважного командира похоронили у крепостной стены Ла-Коруньи офицеры его штаба.
К счастью для Феликса Калверта и Джона Нокса, пятьдесят второй полк не участвовал в сражении у Ла-Коруньи, поскольку тринадцатого января эвакуировался с генералами Альтеном и Кроуфордом из Виго на транспортных судах «Альфред» и «Эндимион». Эти суда, сквозь шторм и непогоду, добрались до Англии к февралю. Бывший в то время в отпуске в Лондоне лейтенант Эдмунд Нокс, по поручению миссис Френсис Калверт, постоянно наводил справки о судьбе ее сына и племянника у знакомых морских офицеров в Плимуте, но утешительных новостей все не было. Известие о том, что Феликс жив и здоров, пришло с совершенно неожиданной стороны, от мисс Эстер Эклом, которая третьего февраля встретила на улице Рамсгита лейтенанта Калверта, чей корабль бросил якорь в этой гавани, и тут же написала подруге. К тому моменту суда с Джоном Ноксом и младшим сыном графа Лимерика, Уильямом Пери, благополучно пришвартовались в Плимуте. 4 февраля 1809 года исхудавший, загорелый, одетый как оборванец Феликс Калверт ворвался в дом номер пять на Албермал-стрит в Лондоне и заключил в объятия своих отца, мать, братьев и сестер.
Гибель генерала Джона Мура у Ла-Коруньи
Целый месяц, до новых распоряжений по службе, Феликс Калверт, Джон Нокс, Уильям Пери и Эдмунд Нокс развлекались на балах, ассамблеях, раутах и званых вечерах. Родители и сестры, Калверты, Ноксы и Пери, а также кузены и братья, составляли им компанию. Двадцать четвертого февраля, когда все три семьи были на ассамблее у леди Кархэмптон, загорелся театр Друри-Лейн, пожар уничтожил здание дотла, разорив его владельца, мистера Ричарда Шеридана. За этим, в течение недели, в Лондоне и его окрестностях случилось еще несколько пожаров, поползли слухи о поджогах и диверсиях, город был взбудоражен этими слухами.
8 марта 1809 года Ноксы устроили прощальный вечер с танцами для молодежи в своем доме на Аппер-Гросвенор-стрит, провожая, таким образом, в Вест-Индию сына, лейтенанта Эдмунда Нокса. Были приглашены Пери, Калверты, Гамильтоны, мистер Хорнби, мистер Уолкер, мистер Кэмпбелл, мистер Уингфилд, семьи соседей, мисс Эстер Эклом и мисс Хоуп-Вир.
Всю осень и зиму миссис Калверт была озабочена удручающей внешностью и манерами своей дочери Изабеллы, которая не приобрела стройность и не выросла в подростковом возрасте, держалась в обществе робко и нежантильно. Уроки танцев она усвоила плохо и двигалась без грациозности. Для пятнадцатилетней девушки мисс Калверт выглядела сущим ребенком и дурнушкой, каких в Лондоне легион. Это могло подорвать ее брачные перспективы, а посему чрезвычайно тревожило миссис Калверт. Изабелла, разумеется, танцевала со всеми джентльменами, но делала это неизящно, а в паре с неуклюжим коротышкой мистером Уолкером и вовсе смотрелась комично. За ужином обсуждали разные темы, как то войну, пожар в Друри-Лейн, новости из Ирландии и светские сплетни. По завершению ужина, беседа продолжилась в салоне.
- Милорд, - Томас Нокс младший, сидящий с братьями на роскошном канапе, обратился к графу Лимерику, который вращался при дворе и был настоящим кладезем различных сведений. – Под оперным театром, намедни, и в самом деле был обезврежен пороховой заряд с фитилем?
- Я не берусь утверждать этого, - важно произнес Эдмунд Пери. – Но мистер Спенсер Персифал сообщил мне, сугубо конфиденциально, что принцу Уэльскому доставили анонимное письмо, в котором содержалась угроза, что все главные общественные места в Лондоне будут скоро сожжены.
- Какой кошмар, - хозяйка дома, миссис Диана Нокс, смерила сыновей строгим взором. – Вы, шалопаи, не смейте и на пятьдесят футов приближаться к опере, не то, что в нее заходить.
- Матушка, все это сущий вздор, - скривился «бывалый вояка» Джон Нокс. – Мы с Уильямом завтра же обыщем оперу с фонарем и пожалуем к вам с докладом. Скажи, Уильям?
- Истинно так, - вскинул голову мичман Уильям Пери. – Фигурально выражаясь…
- Фигурально выражаясь, вас арестуют и высекут, если вы это учудите, несмышленые щенки, - прервал сына граф. – Для поимки злодеев есть констебли и дозорные.
- Вот-вот, - кивнул Николсон Калверт. – Если принцу Джорджу поступают угрозы, меры уже приняты теми, кому это вменяется по должности.
- «Вменяется по должности!» В нашем полку служат офицеры, кому по чину надлежит опекать солдат, но не все это исполняют, - пожал плечами Феликс Калверт. – Мы в Португалии изрядно нахлебались бед от нерадивого начальства.
- Порох же не просто горит, а взрывается, - усомнилась в слухах Феодосия Пери. – Миссис Калверт, вы ведь наблюдали за пожаром в Друри-Лейн с крыши вашего дома? Что-нибудь взрывалось?
- Нет, только сильно горело, - ответила Френсис. – Это было и страшное, и захватывающее зрелище. Буйство стихии, всепожирающий огонь.
- В театрах пожары не редкость, - промолвила расположившаяся в кресле у камина Эстер Эклом, обмахиваясь веером. – Я не верю в поджигателей. Письмо мог послать сумасшедший или ненавистник принца Джорджа.
- Не исключено, что это так, - отец братьев Нокс, мистер Томас Нокс, согласился с наследницей.
- А вы что думаете, мисс Джейн? – Эдмунд Нокс повернулся к мисс Хоуп-Вир, притаившейся на кушетке в темном углу.
- Я? – вздрогнула девушка. – Вряд ли кому то интересно мое мнение, сэр.
- Мне оно интересно, - возразил лейтенант.
- Не беспокойте ее, мистер Эдмунд, - оживилась полковница, миссис Гамильтон. – Наша Джейн чужда досужих разговоров и любит помолчать.
- Это никуда не годится, - Эдмунд Нокс встал, одернул мундир, и подвинул стул к кушетке мисс Хоуп-Вир. – Я буду втягивать мисс Джейн в досужие разговоры, хочет она этого, или нет.
- Это дерзновенно, сэр, - на губах воспитанницы Гамильтонов мелькнула быстрая, едва уловимая улыбка. – Вы, потехи ради, будете смущать меня.
- Я буду в высшей степени деликатен, - лейтенант уселся на стул возле мисс Хоуп-Вир и сразу же начал шептать ей какую-то чепуху, заставляя девушку смотреть на него с укором.
- Милорд, - Феликс Калверт, тем временем, решил узнать у графа Лимерика хоть что-то о давнем друге. – Есть ли известия о Глентворте?
- Да, - с неудовольствием нахмурился лорд Эдмунд. – Давеча пришла записка от мистера Томаса Кейси из Саут-Хилл, через которого я связываюсь со своим опальным сыном, а утром леди Пери принесли письмо из Шотландии. Мистер Кейси пишет, что Глентворт и мисс Элдвардс повторно сочетались браком. Эта женщина, называющая себя женой моего наследника, третьего марта якобы родила мальчика в Сент-Эндрюсе.
- Якобы? – удивился полковник Гамильтон. – Что значит «якобы?»
- Леди Аннабелла Пери родила мальчика третьего марта и ребенка нарекли Эдмундом, - вмешалась в беседу графиня Лимерик. – Они намерены прервать обучение Генри в колледже и переехать в Эдинбург.
- Почему Глентворт прерывает учебу? – миссис Калверт, справа от которой сидела бледная, напряженная мисс Люси Пери, с сочувствием пожала сестре Генри руку.
- Им нечем платить за дом, - покраснела жена лорда Пери. – Мы оплатили аренду и учебу на короткий срок. Этот срок истекает, и домовладелец попросил семью сына выселиться. На мои письма сын не отвечает. Видимо, считает меня нерадивой, жестокой матерью. По словам мистера Кейси, Генри обещали работу в Эдинбурге.
- Я не понимаю, - уставился на графа Феликс Калверт. – Как это нечем платить? Что происходит?
- Мой сын, - пафосно возвысил голос Эдмунд Пери. – Лишен мной большей части наследства и ограничен в содержании суммой, обусловленной брачным контрактом, который я подписал при женитьбе с дядей жены, Генри Хартстонгом. Его содержание не было увеличено, невзирая на ходатайства Томаса Кейси и моего зятя, сэра Вира Ханта. На поверку это были не ходатайства, а происки, как и требования сэра Джоны Баррингтона, родственника этой женщины. Мы дали Генри шанс и время возобновить отношения с семьей посредством длительного послушания и примерного поведения, но он не воспользовался ни шансом, ни временем. Это исторгло его из наших сердец.
- Мой супруг дал ему шанс и время, и исторг из своего сердца, - пояснила леди Мэри. – Остальная семья в этом не участвовала.
- И как же они справляются, без денег, с двумя детьми? – потрясенно пробормотал Феликс.
- Они не справляются, и поэтому переезжают, - Уильям Пери, брат виконта, стыдливо опустил глаза. – Генри забросил учебу, он трудится штукатуром, а его жена расписывает посуду по заказу торговцев.
- М-да, - сдвинул брови полковник Гамильтон. – Трудится штукатуром? Скверная история.
- Я бы предпочел сменить тему, - надменно выпятил подбородок граф. – Это наше семейное дело.
Ответом ему было всеобщее молчание.
* * *
10 марта 1809 года
Дом Гамильтонов, Парк-стрит, Лондон, Англия
Джейн Хоуп-Вир пробудилась среди ночи и уже не могла уснуть. Ее мучало томление в груди, внутренняя дрожь и беспокойство. «Он покидает Англию на многие месяцы. Когда я теперь его увижу?» Джейн поднялась с кровати и стала мерить шагами спальню. Боль от грядущей разлуки была почти физической. «Холодная, чопорная, так и просидишь до старости, осторожничая и воротя нос от того мужчины, которого надеешься получить». Мисс Хоуп-Вир закусила губу и чуть не разрыдалась. «Неужели его внимание ко мне от скуки? Он не объяснился ни намеком, ни словом».
Девушка рухнула на постель и сжала виски ладонями. «Было бы проще, если бы Эдмунд игнорировал меня, как раньше. Почему я его не поощрила?»
На рассвете Джейн села писать Эдмунду Ноксу записку, но осилила лишь «сэр», и со злости отшвырнула перо. Затем она умылась, почистила свои белоснежные ровные зубы маленькой щеточкой и прополоскала рот травяным настоем. Мисс Хоуп-Вир не терпела гнилостный запах изо рта и заботилась о зубах тщательно. Одевшись, она позавтракала хлебом с молоком и парой яиц, предупредила горничную, что идет в дом Ноксов за забытыми там вчера перчатками, и улизнула из дома. Джейн собиралась погулять, проветрить голову от печали, но ноги сами принесли ее на Аппер-Гросвенор-стрит, и это было так унизительно, что она растерялась и застыла на углу, ругая себя, на чем свет стоит. Особняк Ноксов был в двадцати футах, и мисс Хоуп-Вир уже хотела ретироваться, как дверь вдруг открылась, и на улицу вышел Эдмунд, в дорожном плаще и треуголке, с дорожной сумкой. Он заметил ее мгновенно, и Джейн оторопела от стыда, желая провалиться сквозь землю.
- Мисс Хоуп-Вир! – воскликнул радостно лейтенант и торопливо приблизился к ней, будто боясь, что она исчезнет.
- Сэр, - девушка старалась восстановить душевное равновесие. – Внезапная встреча.
- Да, - он моргнул и предложил ей руку. – Вы к нам? Я отведу вас в гостиную. Так жаль, что мне пора уезжать.
- Вы едете верхом или в экипаже? – она не ответила на его предложение войти в дом.
- В экипаже, - Эдмунд обернулся и удостоверился, что слуга запер за ним дверь. – Меня подберут сослуживцы на Оксфорд-стрит, мы вместе путешествуем до Плимута.
- Если вы не против компании, я могла бы проводить вас до экипажа, - прошептала Джейн.
- Это отличная идея, - лицо лейтенанта просияло. – Но при условии, что мы доставим вас на Парк-стрит по пути из города. Ходить по улицам одной опасно.
- Хорошо, - мисс Хоуп-Вир набралась смелости, кивнула и взяла Эдмунда Нокса под руку.
Они медленно двинулись на север, к Оксфорд-стрит и полминуты шли молча, но потом лейтенант остановился, взглянул на спутницу и нерешительно сказал. – Мисс Джейн, полагаю, мне нельзя отправиться в море, не поделившись с вами кое-какими мыслями.
- И что же это за мысли, сэр? – спросила девушка.
- Морякам затруднительно давать обещания и тешить себя надеждами на то, что достойная женщина будет ждать их возвращения на берег, особенно если ей подвернется случай устроить свою жизнь с человеком, не связанным с морем и риском, - речь Эдмунда Нокса была сбивчивой и взволнованной. - Но в море мужчины часто думают о своих избранницах, при том, что избранницы подчас и не догадываются, что о них грезят.
- Вы тоже грезите о какой-то женщине в плаванье, сэр? - затаила дыхание Джейн.
- Да, - признался Эдмунд. – Я думал о вас месяц за месяцем, и ничего не мог с этим поделать. Мать и отец ищут для меня богатую невесту, как для всякого младшего сына. В прошлом году я сватался к мисс Эклом, в моих обстоятельствах это было разумно, но уже тогда вы поселились в моей голове, и я не сумел вас из нее изгнать. Очевидно, сердце неподвластно рассудку. Правда заключается в том, что мне не нужен никто, кроме мисс Хоуп-Вир.
- Боже мой, - Джейн почувствовала, как ее обычная сдержанность разлетелась вдребезги.
- Вам неприятны мои откровения? – смутился Эдмунд Нокс.
- Нет, сэр, - девушка проглотила ком и посмотрела ему в глаза. – Не буду отрицать, что ваши грезы обо мне взаимны.
- Вот как? – на губах лейтенанта заиграла торжествующая, слегка лукавая улыбка. – Значит, можно надеяться, что вы не выскочите замуж, пока я блуждаю по морям в Вест-Индии?
- Ради вас я буду отвергать женихов дюжинами, - пошутила Джейн, улыбнувшись в ответ. – Но не до седин и не до гробовой доски.
- Здравомыслие этой женщины глубоко, как океан, а убеждения тверды, как прибрежные скалы, - Эдмунд переплел ее пальцы со своими пальцами. – Однако, ваша родня и опекунша будут возражать против моей кандидатуры.
- Мы взрослые люди, сэр, - она ощущала ликование, удовольствие и тепло, растекающееся по ее телу. – И не допустим, чтобы нами помыкали, пусть в прошлом меня и могли бы в этом упрекнуть.
- На улице никого, - лейтенант огляделся. – Я заслужил какое-нибудь поощрение?
- Разве что небольшое, - щеки мисс Хоуп-Вир окрасил слабый румянец.
- Понятно, не будем мешкать, - Эдмунд Нокс стремительно шагнул в подворотню справа и потянул девушку за собой. Скрывшись, таким образом, от свидетелей, он обнял ее за талию и поцеловал в губы. Джейн ахнула, но не отстранилась. Ее встречный поцелуй был вовсе не холодным, и не чопорным.
Через минуту они вернулись на улицу и проследовали на Оксфорд-стрит, как ни в чем не бывало.
* * *
30 мая 1810 года
Хай-стрит, Эдинбург, Шотландия
Штукатур
Лорд Генри Хартстонг Пери, виконт Глентворт, быстро работал совком, чтобы растворить даже мельчайшие комочки и добиться для гипса консистенции сметаны. Это тупое, однообразное занятие успокаивало его и избавляло от хандры. Он и еще трое шотландцев трудились посменно на Хай-стрит в домах новой постройки. За два минувших года виконт стал настоящим мастером, штукатурил быстро, качественно, и легко нанимался на работу где угодно. Ему порядочно платили, да и Белла продолжала расписывать посуду по заказам лавочников, так что они не голодали, но и не жировали, балансируя на грани нищеты, как и весь простой люд.
Никто из соседей не знал, что семейство Пери, ютящееся на окраинах Эдинбурга в лачуге из одной комнаты и крошечной кухни, принадлежит к титулованной аристократии. Покинув Сент-Эндюс, они продали все добротные, дорогие вещи и одежду, смешались с толпой, и жили как большинство подданных его величества, то есть бедно.
Обучение в колледже, как и думал Глентворт, было хитростью отца с целью причинить ему неприятности, укусить больнее, заставить молить о прощении. Он заманил его в Шотландию, подальше от Эдвардсов и Баррингтонов, снял дом на короткий срок, дождался, пока у него иссякнут средства, и безжалостно нанес удар, отказавшись продлить аренду в письме их домовладельцу. Все как любит батюшка, подло, вероломно, коварно. Если бы Генри был женат на женщине изнеженной и капризной, такой как мисс Эстер Эклом или другой “хрупкой английской розе”, супруга не преминула бы взбунтоваться, стала бы убеждать его помириться с родней, выступить в роли блудного сына, о котором родитель неизменно распространялся в своих письмах, этих гневных “филиппиках”. Но, к счастью, виконт был женат на несгибаемой ирландке, ненавидящей графа Лимерика лютой ненавистью, которую невзгоды не пугали, а закаляли.
Пятого мая леди Пери родила третьего ребенка и вторую дочь, такую же рыжеволосую и упрямую, как она сама, нареченную Аннабеллой Эриной. Все трое погодков – Мэри Джорджиана, Эдмунд Генри и Аннабелла Эрина, отличались крепким здоровьем и вздорным характером. Для замысла Глентворта, который нацелился на изнурительную борьбу с отцом, выносливость и упорство жены и детей были залогом грядущей победы. Тем не менее, эту победу, в чем она заключается, виконт представлял смутно. Он знал, что отца презирают в Лимерике, что для местных ирландцев граф Эдмунд Пери – худший из «отсутствующих» аристократов, который высасывает из своих поместий всю кровь, как вампир, и все деньги, как ростовщик. В какие-то дни Генри планировал заручиться поддержкой политических врагов отца, а в другие уничтожить всю память о нем, когда тот умрет.
Впрочем, оборвать абсолютно все связи Генри Пери не смог. Изредка он писал письма Виру Ханту, который передавал ему из Лондона скудное содержание по брачному договору матери, и еще реже Феликсу Калверту и Томасу Кейси. Друзьям виконт писал бы чаще, но почтовые издержки причиняли существенный урон его финансам. Посему, на три-четыре письма Феликса и Тома он отвечал одним своим письмом и каждый раз ловил себя на мысли, что его жизнь и интересы все сильнее расходятся с интересами и жизнью близких. Действительно, что общего у ирландских пэров и землевладельцев, обитающих в Лондоне, при королевском дворе, в изобилии, и обремененного насущными заботами штукатура из провинции? С матерью, сестрами, братом и Ноксами Глентворт прекратил всякое общение, и не сожалел об этом. Родные отвернулись от него в тяжелую минуту, а подчинение матушки отцу раздражало виконта чрезмерно, он считал ее трусливой рабыней, покорной супругу в ущерб собственным детям. Последние пять писем матери, с вложенными в них посланиями сестер Люси, Мэри и Феодосии, Генри швырнул в огонь, не распечатав. Ему были ни к чему их лицемерное сочувствие, завуалированные выпады против его жены, доводы в защиту отца, лукавые советы и женское любопытство.
Из писем Феликса виконт узнал, что в прошлом мае Томас Нокс и лорд Гамильтон, сын лорда Аберкорна, будучи соперниками на выборах в Тайроне, одновременно подхватили лихорадку на севере Ирландии. И что сестры Пери, миссис Калверт и миссис Нокс бросились спасать Томаса, но до Данганнона добралась лишь Диана Нокс, а Френсис Калверт застряла где-то по дороге, в английской глуши, растерянная и беспомощная, без слуг и кареты, как покинутый родителями младенец.
В июле 1809 года Феликс отбыл в с полком в Бельгию, как и Джон Нокс. Брат Уильям, который в 1807 году предпочел армии флот, за месяцы службы разочаровался и во флоте. Томас Кейси сообщил виконту, что Уильям Пери несколько раз самовольно оставлял корабль и сбегал в Лондон из портов Англии, его наказывали, но все без толку. В итоге он упросил отца вновь приобрести ему офицерский патент, дабы сын испытал себя на армейской стезе. Что касается Эдмунда Нокса, то летом, по словам Феликса, он бороздил морские просторы у Антигуа как коммандер трофейного шлюпа «Пултуск» и зачем-то просил братьев приглядывать за мисс Джейн Хоуп-Вир, как будто у него возникли чувства к этой невзрачной особе. Что было бы нелепо, так как мисс Хоуп-Вир имела репутацию старой девы и скучной недотроги. Томас Нокс при этом обхаживал мисс Эстер Эклом, но предложений руки и сердца не делал, помня о неудачах прежних ее кавалеров.
В апреле 1810 года, перед родами Аннабеллы, Генри написал в Лондон Ханту и попросил того переслать ему причитающееся годовое содержание из денег покойного двоюродного деда Хартстонга, пятьдесят фунтов, недоумевая по поводу задержки. Он подозревал, что задержка возникла по вине отца или матери. Каково же было его удивление, когда письмо вернули с сопроводительной запиской, что баронет в отлучке и не может послать ему деньги, так как они были то ли потрачены Виром Хантом на свои нужды, то ли помещены в какое-то «прибыльное предприятие», о котором виконт и слыхом не слыхивал. То, что это и без того убогое содержание от матери присвоено или помещено, без его согласия, в какую-то аферу мужем тети, вызвало у Глентворта приступ ярости. Им с Беллой и детьми грозил голод и жесточайшая экономия по прихоти человека, втершегося к ним в доверие, взявшегося быть их ходатаем! И что тут можно предпринять? У них лежали в тайнике неприкосновенные сорок фунтов, которые предназначались для крайних обстоятельств. Что ж, крайние обстоятельства были налицо. В результате Генри вспылил, написал Феликсу, и язвительный тон его письма, упреки в адрес всех подряд «богатых негодяев», горькие выражения, не оставляли сомнения в том, что в душе виконта случился надлом. Через день он желал бы не посылать это письмо, но оно было послано, и Глентворт в этом раскаивался. Феликс был непричастен к их бедам и мог расценить его строки как крик о помощи, и просьбу об одолжении. Это было бы низко и неприятно, ведь Феликс сам был не богат.
Внизу, на первом этаже хлопнула дверь, и раздались шаги, которые Генри отличил бы от тысяч любых других шагов. Это была Белла, она проворно поднималась по лестнице.
- Я здесь, - крикнул лорд Пери. - Осторожно, в коридоре таз с известью.
- Вижу, - отозвалась жена и через пару мгновений появилась на пороге комнаты. - Я возвращаюсь от лавочника, носила ему посуду. Дети с миссис Скотт.
- Ты надорвешься, таская тяжести, - выравнивая угол скребком, он сокрушенно покачал головой, но не обернулся. - Я сам бы отнес вечером.
- Прибежал мальчишка и начал ныть. Дескать, у них кончились тарелки, - леди Пери обнаружила на стуле сюртук мужа, на который сыпалась гипсовая пыль, и поспешила спрятать его под мешковину. – Что ты решил с отплытием в Канаду и компанией Гудзонова залива? Это наши последние деньги, дорогой, да и Канада не близко.
- Я знаю, Белла, но какой выход? – спросил муж. – Без пятидесяти фунтов, которые прикарманил Вир Хант, нам будет несладко.
- Твоим напарникам-штукатурам не перечисляют из Лондона по пятьдесят фунтов, и они как-то сводят концы с концами, - Аннабелла смахнула грязь с подоконника и облокотилась на него.
- Вот именно, сводят концы с концами, - хмыкнул виконт. – Ты же не намерена разукрашивать тарелки и чашки до старости?
- А у нас есть выбор? – леди Пери достала из кармана мытый редис, вытерла его платком и откусила. - Мы же не сдадимся на милость твоего батюшки?
- Никогда, - улыбнулся Глентворт. – Но в Канаде мы можем пробиться наверх, неплохо заработать, купить, а не снимать дом.
- А можем не пробиться, и не заработать, и не купить, а утонуть в океане по пути в Торонто, или подхватить какую-нибудь смертельную болезнь, или стать жертвой грабителей, - виконтесса крутила ступней, разглядывая свой поношенный ботинок.
- Как будто в Шотландии и Ирландии нет кораблекрушений, болезней и грабителей, - Генри завершил угол и начал заполнять шероховатости, трещины и мелкие дефекты ровным слоем шпаклевки, все его движения были выверенными и точными, как у опытного художника. – Но в Канаде не так тесно, и труд ценится. Что ты не это скажешь, рыжая бестия?
- Скажу, что если рожать по ребенку в год, везде будет тесно, и в Канаде, и в Шотландии, - Аннабелла извлекла из кармана еще два редиса и принялась за них.
- Я говорю не о тесноте дома, а о возможностях, - виконт ходил вдоль стены и шпаклевал ее. С его ростом, он без усилий дотягивался до потолка.
- А если твой отец вдруг умрет, а ты в Канаде? – затронула чувствительную тему супруга. – Что будет с твоими правами на наследство? Вы с Виром Хантом считаете, что он дряхлый и не задержится на этом свете, хотя мне так не показалось. У нас в Олдкорте был скорняк, похожий на лорда Пери, так он дотянул до девяноста восьми лет.
- Если отец доживет до стольких лет, нам стоит сегодня же паковать вещи и трогаться в Канаду, - засмеялся Генри. – Ему сейчас пятьдесят два года. Мы сами состаримся и помрем до его столетия.
- Зря ты сжег письма матери, - сморщила нос леди Пери. – Не она выгнала тебя из дома. А сестры и вовсе были на твоей стороне в ссорах с отцом.
- Мать – его сообщница и соучастница, у которой нет ни личного мнения, ни воли, - зло произнес Глентворт. – Тебе бы понравилось быть такой? Бессловесной, бесхребетной, глуповатой, во всем мне послушной? Ты не прочь пожить подобным образом, пресмыкаться передо мной, давать детей в обиду по моей прихоти, не сметь вставить слово?
- За такие выверты можно и по физиономии схлопотать, мой драгоценный, - Аннабелла кинула в мужа объедком редиса, но он отразил ее снаряд скребком.
- Вот видишь, ты другая, - поднял указательный палец виконт. – Поэтому мы с тобой заодно, все обсуждаем и решаем совместно. А с ней что обсуждать и решать? Это все равно, что решать и обсуждать дела с рукой или ногой отца. Так проще сразу написать отцу, и не надеяться на заступничество моей матери.
- Это, наверное, для нее обидно, - заметила виконтесса.
- Пожалуй, обидно, - признал Генри. – Но она не рыдает от горя на поприще смирной жены, не бунтует и не тяготится своим бесправием.
- И напрасно, - фыркнула леди Пери. – Уж я бы вела себя иначе в вашем доме.
- Это сказала женщина, обменявшая свою девственность на молчание о пустячном происшествии, - поддел ее муж, и за этим последовали весьма бурные четверть часа его жизни, сопряженные с ругательствами, тумаками и уклонением от летящих предметов.
* * *
29 сентября 1810 года
Дом Лимериков, Мэнсфилд-стрит 20, Лондон, Англия
Леди Мэри Пери сидела в кресле, перед туалетным столиком в своем будуаре, взирала на письмо Феликса Калверта, адресованное ей, и погружалась на дно седьмого круга ада. Причин для дурного настроения было в избытке, и как это часто происходит, несчастье в собственной семье графини Лимерик усугублялось счастьем в семье Калвертов.
Весной 1810 года Изабелла Калверт, дочь мистера Николсона Калверта и Френсис Калверт, в отношении которой ее мать не питала иллюзий и надежд из-за заурядной внешности девушки, неожиданно покорила сердце сэра Джеймса Мэтью Стронга, баронета и приятного юноши. Состоялось знакомство родителей Изабеллы с поклонником, молодой человек сделался частым гостем в Хансдон-Хаусе, поместье Калвертов. Двадцатичетырехлетний сэр Джеймс был учтив и трогательно внимателен, часами слушал игру семнадцатилетней Изабеллы на фортепиано и то, как она читает вслух «Владычицу озера». Влюбленные гуляли по саду, катались верхом, обедали и ужинали в обществе миссис Калверт, которая опять была беременна и вот-вот должна была родить, развлекались на свежем воздухе с младшими братьями и сестрами Изабеллы. Состояние баронета Стронга не было громадным, а имение роскошным, но мистера Николсона Калверта это не огорчило, он дал благословение, и все уладилось без скандалов, угроз, изгнаний, отречений, требований к дочери выбрать кого-то богаче, и побега в Ирландию или Шотландию из-под зоркого отеческого ока. Завидовала ли леди Мэри Пери подруге Френсис Калверт, в связи с деликатностью, добротой и сговорчивостью ее мужа? Несомненно, так оно и было.
31 июля Калверты собрали знакомых в преддверии бракосочетания, дабы по достоинству оценить некоторые подарки молодоженам и обсудить грядущую свадьбу. Лимерики со старшими дочерями, Феодосией, Люси и Мэри, также были приглашены на этот ужин. Томас Нокс, сын виконта Нортленда и отец братьев Нокс, преподнес выходящей замуж племяннице золотые часы с цепочкой, а мать и бабка целый ворох платьев, шляпок, шалей, кружева и обуви. Глядя на царящее в доме Калвертов веселье и счастье, графиня Лимерик невольно сравнила их семью со своей семьей, и пришла к неутешительным выводам.
5 сентября мисс Изабелла Калверт и сэр Джеймс Мэтью Стронг сочетались браком в церкви Святого Георгия на Ганноверской площади, обряд совершил викарий из Хансдона. В два часа дня, после свадебного завтрака, поезд новобрачных, состоящий из экипажа баронета и четырех карет, отправился в Хансдон-Хаус. Супруги Стронг, к великому удовольствию присутствующих, взяли с собой в путь троих детей Калвертов, мистера Николсона младшего, мистера Уильяма и мисс Лавинию Френсис, которую все звали Фанни. Миссис Френсис Калверт осталась в Лондоне, так как ее деликатное положение не допускало отлучек из города, от докторов и повитух. 25 сентября миссис Калверт благополучно разрешилась от бремени, она произвела на свет очередную дочь, весьма плаксивую и неугомонную мисс Гарриет Диану.
Свадьба
Графиня Лимерик вздохнула, подняла со столика послание Феликса Калверта и перечитала его. Лейтенант Калверт писал ей, что Генри с семьей обитает в жутких трущобах, отвратительных условиях на севере Ирландии, в Бангоре, что из-за задержки его содержания Виром Хантом, они живут впроголодь, что виконт и виконтесса Глентворт, а также их наследник и дочери, одеты в обноски. А также то, что от безысходности Генри планирует податься в Канаду. «К ноябрю они уплывут за океан, и я навсегда потеряю сына, сноху, внука и внучек», подумала леди Мэри.
От графини Лимерик требовался смелый, отчаянный шаг, то есть то, чего она старательно избегала, все годы супружества. Бунт, противостояние мужу, непоколебимость. Бунт зрел в ней давно, негласное противостояние мужу тоже, но непоколебимость была несвойственна леди Мэри, она знала изобретательность Эдмунда и его умение выворачивать все наизнанку, убеждать ее в том, что претензии к нему беспочвенны. Посему, нужен был ультиматум, а не переговоры.
Графиня встала из кресла, вытащила из гардеробной дорожный сундук, откинула крышку и начала складывать в сундук одежду и белье. Через час она побеседовала со старшими дочерями, Феодосией и Люси, изложила им свои намерения и те стали собирать вещи вслед за матерью. Дочь Мэри, обожавшую отца и бывшую его любимицей, решили в заговор не посвящать и на свою сторону не привлекать. Об остальных детях, Френсис Селине, Эдмунде Секстоне, Луизе, Сесиль и Каролайн Алисии, речь не шла, они были слишком малы, чтобы покинуть дом отца на законных основаниях.
* * *
Граф Лимерик осознавал, что ссора с сыном подрывает его авторитет в обществе. Люди, чьим мнением лорд Пери дорожил в силу их титулов, намекали ему на то, что скандал затянулся, и раз уж он не сумел достичь своих целей за два года, пора закругляться, снять опалу с наследника. Ведь наследник останется таковым, как ни крути. Герцог Йоркский, аморальный прелюбодей, замаравшийся прошлым годом по самые уши в парламентском расследовании о взятках Мэри Кларк, и вовсе посоветовал ему проявить великодушие. Великодушие к мятежнице и соблазнительнице! А принц Уильям? Тот, с гадкой ухмылочкой, помахивая тростью, спросил его, что он, пэр Ирландии, ирландский граф, находит плохого в ирландской снохе, дочери дворянина? И это говорит ему, порядочному христианину и семьянину, человек, бессовестно наплодивший толпу бастардов с актрисой!
В 1808 году, когда Генри скрылся в Ирландии с этой рыжей охальницей, Лемерик уверил себя в том, что сын попал под влияние порочной, расчетливой женщины и стоит оторвать его от нее, все как-нибудь утрясется. Однако, по здравом размышлении, вспомнив свою встречу с мисс Эдвардс в мае 1808 года и некрасивую наружность «соблазнительницы», лорд Пери прислушался к внутреннему голосу, который твердил ему, что этот брак – затея Генри, а не конопатой ирландской девицы. Что сын, подстрекаемый старшими сестрами и братом Уильямом, учинил эту вакханалию, дабы досадить ему, а мисс Эдвардс была сообщницей поневоле, так как забеременела от Генри.
Что ж, оспорить брак не получилось, расторгнуть тоже, в браке рождены трое детей, один из которых – мальчик и наследник. Месяц за месяцем граф ломал голову над тем, как бы прибрать к рукам этого мальчика, носящего такое же имя, что и он, и выпестовать из него своего преемника и единомышленника. И ничего, кроме вынужденного примирения с Генри и этой гадкой женщиной, ему на ум не приходило.
Итак, раз уж примирению быть, надобно понять, во что это выльется. Примирение с сыном означает, что его жена войдет в их семью. В Фирл-Плейс, у Гейджей, как говорит миссис Калверт, мисс Эдвардс вела себя прилично. Но она такая отъявленная ирландка, а может быть и папистка! Просто само олицетворение ирландской смуты, вопиющей гэльской наглости. Ирландцы! Дикий, угрюмый, нелюбезный, необузданный народ, готовый всадить нож между лопаток любому англичанину, будь то потомок переселенцев, землевладелец или приезжий. Во время бунта 1798 года они сжигали живьем, резали как скот, и пронзали своими пиками каждого, кто осмеливался им перечить. Их фанатичная жестокость не имеет границ, и как повторял отец, ирландцев следует считать людьми лишь условно.
Представление об ирландцах в английской карикатуре во время восстания в Ирландии
В собственном доме Лимерик был царь и бог, он знал все о домочадцах. Письмо к нему Феликса Калверта о жизни Генри в Ирландии его, до некоторой степени, потрясло, но слуги сообщили графу, что было два письма от Калверта, и одно из них адресовалось жене. То, что жена утаила от него свое письмо, заставило лорда Эдмунда насторожиться. Теперь он ожидал от супруги каких-то действий, пытался предугадать ее поступки и определить ответные шаги.
Двадцать девятого сентября, возвратившись из парламента, лорд Пери заперся в кабинете, прилег на кушетку, рассеянно полистал газету и расходную книгу, выпил чаю с грогом, изучил свои ногти на предмет грязи и заусенцев, и уже хотел вздремнуть, как в дверь постучала, а точнее поскреблась, жена. Лимерик встал, отодвинул щеколду и впустил ее. Мэри держала в руке конверт, и супруг понял, о чем пойдет речь.
- Эдмунд, я ухожу, - она, по привычке, застыла у стола в позе просительницы.
- К Ноксам? – граф неожиданно взял от стены стул и поставил его рядом с графиней. Мэри с опаской покосилась на него, но села.
- Нет, я направляюсь в Ирландию и собираюсь поселиться там с Генри и его семьей, - графиня упрямо сжала губы. – Феодосия и Люси едут со мной.
- Он попросил тебя об этом? – лорд Пери навис над ней, но старался говорить мягко.
- Не просил, Генри мне не пишет, и его жена тоже, - леди Мэри протянула ему конверт. – Это послание Феликса Калверта с отчетом о жизни моего сына, снохи, внука и внучек. Я обязана исполнить долг матери и бабки, ты меня не остановишь.
- Вот как? – Лимерик открыл письмо и пробежал его глазами. Оно практически повторяло то, что было адресовано ему. – И на какие же деньги, вы намерены совершить этот подвиг? Не на мои ли?
- У меня есть сбережения и драгоценности, на первое время их хватит, а к ноябрю мы переберемся в Канаду, - жена демонстративно отвернулась.
- Ты, Феодосия и Люси будете жить в Канаде? – брови лорда Пери поползли вверх в мнимом удивлении.
- Именно так, вместе с Генри, леди Аннабеллой и их детьми, - почти что, прокричала супруга.
- Не думаю, что Генри и его семья предпочтут Канаду Саут-Хилл-парку, - граф прошествовал к окну и, скрестив руки на груди, промолвил. – Видишь ли, Феликс Калверт написал и мне, а не только тебе. И я обижен, что ты не поделилась со мной новостями, дорогая. Это письмо меня немало опечалило. Мой отцовский долг, уж поверь, ничуть не уступает твоему материнскому долгу. Я решил простить Генри, помириться с ним, признать мисс Эдвардс своей снохой, а ее детей – своими внуками и внучками, и убедить сына забыть разногласия. В этом доме тесно, да и вряд ли их тепло примут в обществе после побега Генри. Я предложу им полное содержание и проживание в Саут-Хилл-парке, и с этой целью завтра же отплываю в Ирландию.
Если бы в этот миг в кабинете дома на Мэнсфилд-стрит взорвалось пушечное ядро, леди Мэри, вероятно, была бы изумлена гораздо меньше.
Да? - пораженно промямлила графиня. – Но ты ничего не сказал. Это все меняет. Могу ли я поехать с тобой?
- Можешь, - кивнул лорд Эдмунд, довольный тем, что выбил почву у нее из-под ног. – Но Генри – не единственный твой ребенок. Кто позаботится об остальных в твое отсутствие?
- И в самом деле, - Мэри Пери была до крайности смущена. – Если ты все сделаешь сам, мне нет нужды срываться в Ирландию.
- Многое зависит от Генри и его жены, - Лимерик погладил подбородок. – Но я буду сама учтивость и дружелюбие. Им нет резона упорствовать с тремя маленькими детьми. Тем более, в их распоряжении будет Саут-Хилл, где мы по полгода не появляемся.
- Это было бы замечательно, Эдмунд, - взволнованно промолвила графиня. – Я так настрадалась за эти два года, тебе не передать.
- Для меня это не секрет, дорогая, - граф отпил из бокала глоток остывшего грога. – Все считают, что я алчное чудовище, но на ком зиждется благополучие этой семьи? Кто обеспечивает доход и оплачивает счета? Всем без разницы, как я покрываю убытки от беспечности детей, в первую очередь Генри. И когда у меня щемит в груди от тревог, разве кто-то заботится обо мне? Из моих дочерей это делает одна лишь Мэри, но у нее ангельская душа.
- Мы заботимся о тебе, Эдмунд, - покраснела жена.
- В последние месяцы эта забота стала слабее, чем раньше, - упрекнул ее лорд Пери. – У меня создалось впечатление, что ты и дети усматриваете мою вину в случившемся с Генри. Но в чем моя вина? Я предоставил ему выбор между учебой, армией и женитьбой на богатой девушке, способной внести вклад в будущее их потомков. Все знатные юноши в Англии и Ирландии радуются таком выбору. Есть отцы, пускающие по ветру деньги и имущество семьи, которым плевать на детей, у их сыновей нет никакого выбора. И как отблагодарил меня Генри за этот выбор? Обманом выманил деньги у родителя и сбежал, сделав из нас посмешище.
-Мы не обвиняем тебя, Эдмунд, - насупилась леди Пери. – Но твоя настойчивость и требовательность иногда бывают угнетающими.
- Угнетающими? Не я придумал взросление, образование и труд. Господь Бог заповедал Адаму и Еве, их сыновьям и дочерям, трудиться в поте лица своего и рожать детей в муках, во искупление первородного греха, - возразил граф. – Ты родила столько детей, сколько смогла, Мэри, а я добывал хлеб наш насущный как умел все годы нашего супружества. Нашим отпрыскам следует усвоить, что они живут не в райских кущах, под опекой Творца, и что каждому из них уготован тернистый путь. Для Генри, как наследника, получающего больше других, это вдвойне важно. Я прав или нет?
- Ты прав, Эдмунд, - согласилась графиня. – Молодые, однако, мыслят иначе.
- И напрасно, - Лимерик гордо выпрямился. – Не беспокойся. Я помирюсь с Генри и его женой. Справедливости ради скажу, что она оказалась в незавидных обстоятельствах, но родила мужу наследника, не ропщет и этим заслуживает уважение. А вот моему сыну еще предстоит вернуть мое уважение. Но я буду к нему добр и сдержан.
- Я знаю, что так и будет, - Мэри Пери поднялась со стула. – Мне нужно идти к Феодосии и Люси. Прошу тебя, Эдмунд, не ругай их за то, что они хотели помочь матери.
* * *
9 октября 1810 года
Бридж-стрит, Бангор, Ирландия
Бангор – это хлопок, мануфактуры, и все, что с ними связано. Север Ирландии, прибрежный город, шумный порт, грязные улицы, измучанные тяжелой работой люди. Две фабрики, старая, на Баллимаджи-стрит, и новая, на Бридж-стрит, построенные «Хэнни и Мак Уильям», кормят Бангор и обеспечивают приток населения. Если вы думаете, что в Ирландии прядут, ткут, красят и отделывают ткани в домашних мастерских, то это давно не так. Да, из-за пошлин ирландские ткачи не покоряют Англию и Шотландию, а удовлетворяют местный спрос, но этот спрос велик по причине удешевления хлопка. В Ирландии шестнадцать прядильных фабрик, из которых восемь находятся на севере, в Белфасте, и две из них в Бангоре. Что особенно примечательно, тут делают превосходный муслин, в то время как на других фабриках производят в основном грубые ткани. Кроме того, на фабриках Бангора стоят паровые прядильные машины, и это новшество дает городу преимущество по сравнению с конкурентами. Что касается работников этих фабрик, это чаще всего женщины и дети, и платят им на треть меньше, чем на мануфактурах в Англии. Поэтому женщин в Бангоре в два раза больше, чем мужчин.
Уродливые четырехэтажные коробки фабрик, портящие вид города, окружены складами и вспомогательными помещениями, и все это неуклонно разрастается, расширяется, расползается во все стороны. Поэтому в Бангоре не только прядут и ткут, но и строят. А где строят, там и штукатурят.
Бангор
Перебравшись из Шотландии в Ирландию с напарниками Генри по строительству и отделке, Аннабелла не смогла найти в Бангоре посудных лавок и мастерских, которым нужен был бы человек для нанесения рисунков на изделия. Как уже упоминалось, Бангор – это хлопок и муслин, все остальное в него привозят для продажи в готовом виде. Таким образом, чтобы не погрузиться в полную нищету, леди Пери, как и многим женщинам Бангора, пришлось заняться домашней отделкой, подрезанием и упаковкой муслина. Дело это муторное, утомительное, надоедливое, а с маленькими детьми еще и хлопотное. Муж пропадал на стройке по одиннадцать часов, а после работы повадился заглядывать пить пиво в таверну в компании друзей. С Аннабеллой они виделись за поздней трапезой, обменивались новостями, и укладывались спать, от усталости занимаясь любовью раз в неделю.
Им ни на что не хватало денег. При низких зарплатах цены на провизию в Бангоре были заоблачными, и сбывалась она по этим ценам в лавках владельцев фабрик, дабы с выгодой для себя изъять у работников жалованье. Здешний рынок представлял собой жалкое зрелище, но цены на нем соответствовали ценам в лавках. Если можно обогатиться, продавая отвратительные товары втридорога, почему бы это не делать?
В сущности, кроме еды и угля, лорд и леди Пери ничего не покупали, и при этом питались плохо. Аннабелла кормила грудью всех троих детей, но когда матери нечего есть, грудь пуста и дети голодают вслед за матерью. Физический труд и рост Генри не позволяли значительно сокращать рацион кормильца, иначе он просто упал бы без сил, замешивая гипс. Виконт и виконтесса Глентворт безбожно исхудали, были бледны и придавлены нуждой. Каждый день Генри настаивал на отплытии в Канаду и крайним сроком называл конец зимы. Потратить последние сбережения на сомнительное путешествие? Аннабелла сопротивлялась этому, и споры превращались в ссоры, но без рукоприкладства и оскорблений.
Девятого октября, проводив мужа на стройку, накормив старших детей размоченным в молоке хлебом и кашей на воде, а младшую Аннабеллу Эрину грудью, леди Пери доела за Мэри Джорджианой и Эдмундом хлебные корки и выпила кипятку. С вечера товарка по упаковке муслина, Лидия Браун, прозываемая Крольчихой, снабдила ее куриными обрезками из поместья сквайра в Кроуфордс-Бёрн. Их надлежало разделить, из половины приготовить суп, а вторую половину добавить в тушеные овощи. Но сначала нужно было завершить нарезку муслина в пять рулонов по тридцать ярдов, обернуть их бумагой, обвязать бечевкой и уложить в ящик у двери к приходу сборщика.
К десяти утра в спальне похолодало и дети раскапризничались. Леди Пери затопила печь, привела Мэри Джорджиану и Эдмунда в кухню, усадила их за загородку, которую смастерил Генри, притащила из спальни колыбель с Аннабеллой Эриной, и занялась супом. Когда в дверь постучали, она была уверена, что это сборщик тканей и громогласно крикнула, что дверь открыта. Но на пороге возник не сборщик, а граф Лимерик. За его спиной маячил рослый слуга.
- Добрый день, - от растерянности виконтесса забыла о враждебности по отношению к свекру и даже изобразила поклон.
- Добрый день, миледи. Я могу войти? – Эдмунд Пери обвел взором кухню с земляным полом, ветхую мебель, допотопную печь, и уставился на внука и внучку в углу. Те, в свою очередь, с опаской поглядывали на незнакомца из-за загородки.
- Входите, милорд, - Аннабелла вытерла руки полотенцем и суетливо кинулась к столу, чтобы отодвинуть колыбель и освободить место для стула.
- Вы не присядете? – спросил граф, прежде чем сесть.
- Простите, я должна заправить суп, это неотложно, - леди Пери кусала губы. – Но вы садитесь.
- Я, пожалуй, постою, - Лимерик сделал знак слуге покинуть дом и тот мигом скрылся за дверью.
- Что вас привело в Бангор, милорд? – Аннабелла сняла с крюка разделочную доску, водрузила ее на стол и вооружилась ножом.
- Письмо лейтенанта Калверта о ваших злоключениях, - спокойно ответил лорд Эдмунд. – Я не мог пустить это на самотек и оставить вас на произвол судьбы.
- В прошлом вам это удавалось, - виконтесса ловко резала капусту и картофель на разделочной доске.
- В том, что сэр Вир Хант удержал ваше содержание, нет моей вины, и мне не было об этом известно, - граф не сводил глаз с детей за загородкой и малышки в колыбели. – Но я виноват, конечно же, что не проследил за этим и прошу меня простить.
- Ничего страшного, милорд, мы справляемся, - леди Пери убрала со лба выбившуюся прядь волос под косынку. – Но если вы привезли содержание Генри, это прекрасно. Откровенно говоря, из-за сэра Вира нам живется несладко.
- Это заметно, - Лимерик вздохнул. – Я обязан извиниться перед вами, миледи, за все то, что случилось. Я был предубежден против вас, разгневан, сердит на сына, разочарован его обманом и побегом. Мне нет оправдания, но если бы вы поняли мои чувства и попытались посмотреть на эту историю с моей стороны, это могло бы проторить нам путь к примирению.
- Вы хотите примириться с Генри? – Аннабелла была так удивлена, что даже перестала резать овощи.
- Да, вне всяких сомнений и без условий, - Эдмунд Пери улыбнулся внуку, который внезапно протянул к нему руку между прутьев загородки.
- Милорд, - виконтессе казалось, что она спит и все это сон. – Насколько я знаю из бесед с мужем, вы с ним очень схожи характерами, за исключением властности, которая проявляется с годами. Посему, задайте себе вопрос, готовы ли вы искренне простить сына, и вам станет ясно, простит ли он вас.
- Наши с ним отношения длятся дольше, чем ваши, - граф шагнул к колыбельке и с радостью отметил про себя, что Аннабелла Эрина, несмотря на рыжие волосы, лицом вылитая дочь Феодосия в младенчестве. – Мы утрясем разногласия, но ваша поддержка была бы не лишней. Вы действительно намерены оплыть в Канаду, как написал Феликс Калверт?
- Этого желает Генри, - леди Пери снова взялась за нож. – Он надеется, что наживет там состояние.
- А каково ваше мнение? – лорд Эдмунд вдруг обнаружил, что «ирландская охальница» способна укрощать свой нрав, и что даже ее внешность его не раздражает, как при первой встрече.
- Я подстроюсь под мужа, - Аннабелла высыпала смесь овощей в кастрюлю, отмерила соль и посолила воду. – Но не думайте разлучить нас с Генри или завладеть детьми, мы будем беспощадно сражаться друг за друга и за детей. Никакие денежные затруднения, посулы или угрозы не нарушат наше единство.
- Верность, стойкость и приверженность семье могут быть хорошей заменой щедрому приданому, - Лимерик приблизился к загородке и осторожно погладил маленького Эдмунда по пушистым волосам. Тот не отстранился и опять улыбнулся. – Если вы станете моей союзницей в попытках отговорить сына от переселения в Канаду, мы с вами отлично поладим, миледи. У меня полторы тысячи акров земли в графстве Клэр, четыре тысячи в графстве Лимерик и столько же в графстве Корк, поместье Саут-хилл в Англии, дома в Лондоне и Лимерике, ценное имущество и предприятия. Пери – уважаемая и богатая семья. Мы с моей женой не вечны. Меня зачастую обвиняют в скаредности, но сам я живу скромно и не расточаю то, что приобрели мои предки и предки супруги. Генри вырос в изобилии, но ваше детство, как я осведомлен, было иным. Вы можете похоронить прежние обиды и постараться убедить мужа в том, что Канада не для него? Это в интересах ваших детей, моих внуков и внучек. Каково им будет в Канаде? Получат ли они образование, воспитание и состояние, которого достойны? Вы разумная женщина?
- Я разумная женщина, милорд, - виконтесса принялась отделять кожу и кости от маленьких кусочков куриного мяса из той порции, что предназначалась для рагу. – Мои обиды будут похоронены ради мужа и детей.
- Майкл! – граф окликнул слугу и тот сразу распахнул дверь.
- Да, ваша светлость, – долговязый Майкл ждал приказаний.
Эдмунд Пери извлек из кармана сюртука золотую гинею и протянул слуге. – Сейчас леди Пери объяснит тебе, где в этом городе можно купить провизию. Пошли Сэма за моим дорожным набором и бутылкой доброго вина в гостиницу, а сам поспеши за продуктами, которые потребует миледи. Как вернешься, поможешь леди Пери готовить и накрыть на стол. Мы будем обедать в доме моего сына.
- Слушаюсь, ваша светлость, - Майкл перевел взгляд с одетого с иголочки лорда Лимерика на леди Глентворт в ее поношенном платье, стоптанных башмаках, заляпанном жиром фартуке и дырявой косынке. – Вы позволите вам помочь и узнать, что надо купить, ваша светлость?
- Позволю, - усмехнулась Аннабелла и вытерла руки о фартук. – Нужно пять фунтов свежей рыбы, пара выпотрошенных и ощипанных куриц, три фунта бекона, стоун картофеля, четыре луковицы, фунт сахара, масла, чая и творога, две пинты молока, шесть стеблей сельдерея, пучок укропа и петрушки.
Майкл разинул рот от изумления и повернулся к графу.
- Ты запомнил, или тебе повторить? – лорд Пери выгнул темную, с проседью бровь.
- Повторить не мешало бы, - слуга почесал затылок.
- Я напишу список в лавку, так будет проще, - виконтесса Глентворт подошла к подоконнику, на котором лежали бумага для рулонов муслина, перо и стояла чернильница. – Вы можете достать Эдмунда из-за загородки и подержать на руках, милорд. Он любит сидеть на руках.
- Эдмунд, - с удовольствием произнес Лимерик. – А девочка – Мэри Джорджиана?
- Она самая, - Аннабелла быстро водила пером по бумаге. – А в колыбели Аннабелла Эрина, ей нет и полгода.
- Иди ко мне, Эдмунд, - ласково молвил граф и взял мальчика на руки. – Дорогой, красивый мальчик. Истинный Пери, но кое-что есть от вас, миледи, и от покойного Генри Хартстонга, в честь которого нарекли Генри.
- Вам виднее, милорд, - леди Пери посыпала записку песком и отдала Майклу. – От калитки налево, ступайте по улице до рынка. У рынка, справа, бакалея Мелвина и лавка Лавери. Что то найдется у Мелвина, что то у Лавери, а что то и на рынке. Только не распространяйтесь, что вы из дома Пери. У нас долги в лавках, но мы заплатим их потом. И не соглашайтесь на доставку товара, проверяйте все лично, в том числе на запах, и взвешивайте.
«У нее здравого смысла побольше, чем у Генри, а спеси поменьше», лорд Пери наблюдал за снохой, ее стройной, женственной фигурой и точными движениями. «В ней нет утонченности и изящества, но возле Генри, пожалуй, она выигрывает у той же мисс Эклом из-за роста и длинных ног».
Словно прочитав его мысли, Аннабелла Тенинсон Пери, урожденная Эдвардс, оглянулась от двери и нахмурилась. Визит свекра ее и пугал, и воодушевлял. Оставалось лишь уповать на то, что Генри не заупрямится и не отвергнет оливковую ветвь мира, предложенную отцом.
Через полчаса в дом явился сборщик тканей и был потрясен присутствием в нем английского вельможи, а через два часа в убогой лачуге Бангора леди Глентворт пригласила к обеду блестящего политика и пэра Ирландии, графа Лимерика. Прислуживал за столом камердинер лорда Пери, а блюда, хоть и непритязательные, были вполне сытными и вкусными. Второй слуга его светлости, кучер Майкл Макбрайд, в это время, присматривал за внуком и внучками хозяина, которых мать покормила сытной кашей на масле и молоком. Леди Пери надела к столу свое платье для посещения церкви, но и оно было таким выцветшим и дешевым, что в Лондоне на него не позарилась бы и беднейшая из служанок. Тем не менее, манеры виконтессы были безупречны, речь правильной, внимание к собеседнику приятным и ненавязчивым.
После обеда лорд Эдмунд и леди Аннабелла обсудили обстоятельства женитьбы на ней Генри Пери в 1807 году по лицензии, проживание молодоженов в Лондоне и Олдкорте, прерванную учебу Глентворта в Сент-Эндрюсе и то, чем были вынуждены заниматься супруги Пери в Шотландии и Ирландии почти три года, чтобы не умереть с голода. Леди Глентворт не высказывала претензий свекру, а он, в свою очередь, не высказывал претензий снохе.
К седьмому часу со стройки возвратился лорд Глентворт. Он был в замешательстве от встречи с отцом, но не учинил скандала и помирился с родителем столь быстро и запросто, что можно было подумать, что между ними случилась не страшная ссора длинной в три года, а пустячная размолвка продолжительностью день или два.
Почта из Бангора отсылается в девять часов вечера и граф успел написать короткое письмо в Лондон, жене и детям, о счастливом обретении «блудного сына», вложив в него записку от леди Пери для свекрови и золовок с пожеланием всяческих благ. В ту же ночь виконт и виконтесса Глентворт перебрались с детьми в лучшую гостиницу Бангора, чтобы утром следующего дня отправиться в Англию для воссоединения с семьей.
КОНЕЦ 1 ЧАСТИ
Bernard:
» Часть 2 Глава 1
ЧАСТЬ 2 1811-1845 годы
Глава 1
«Крепость»
19 июня 1811 года, Карлтон-Хаус, Лондон, Англия
В 1809 году, после поражения очередной антифранцузской коалиции, разгрома Австрии и отторжения от нее значительных областей, Французская империя во главе с Наполеоном достигла вершины своего могущества и размера. Помимо Франции, в эту империю входили северные германские земли, Бельгия, Голландия, Иллирия, Пьемонт, половина Италии, Рим и часть Швейцарии. Бонапарту были подчинены герцогство Варшавское, Неаполитанское королевство, где правил зять Наполеона, маршал Иоахим Мюрат, и Испания, королем которой был брат императора, Жозеф. Дания состояла в союзе с Францией. Бонапарту, в сущности, всерьез противостояли лишь Англия и Россия.
Были, однако, у империи и слабые места, как то Испания с ее дерзкими партизанами, и Португалия, поддерживаемая Англией, которую англичане готовили к неизбежному вторжению французов.
Генерал Артур Уэлсли прибыл в Лиссабон 22 апреля 1809 года, вытеснил французского маршала Виктора из Порту, не уступил врагу в битве при Талавере, создал протяженную линию обороны в Португалии, и в 1810 году отразил наступление армии французов под командованием маршала Массены. Маневры Массены ничего ему не дали, Лиссабон не был захвачен, французские войска голодали и в итоге откатились на исходные позиции. Таким образом, Португалия стала для Наполеона своего рода костью в горле, она отвлекала на себя сотни тысяч солдат и гигантские ресурсы, необходимые императору для победы над русскими и англичанами.
В начале 1811 года, дабы облегчить положение ослабленной болезнями и голодом армии Массены, французский маршал Жан-де-Дьё Сульт, двинул двадцать тысяч солдат к испанской крепости Бадахос для ее осады. Гарнизон Бадахоса, под командованием фельдмаршала Рафаэля Меначо, насчитывал восемь тысяч человек и мог бы выдержать эту осаду, но третьего марта 1811 года, во время вылазки на позиции французской артиллерии, храбрый Меначо был убит случайным выстрелом. Его сменил Хосе Имас Альтолагирре, трусливый и безвольный офицер, который через неделю после гибели Меначо сдал Бадахос французам. При этом Имас знал, что на помощь ему спешит английская армия маршала Уильяма Бересфорда. Французы обнаружили в Бадахосе месячный запас провианта на восемь тысяч солдат, восемьдесят тысяч фунтов пороха, десятки пушек и триста тысяч патронов для мушкетов. Пленных испанцев, включая Хосе Имаса, отправили во Францию.
6 июня 1811 года сто восемьдесят добровольцев под руководством английского генерала Уильяма Хьюстона попытались прорваться в форт Сан-Кристобаль у Бадахоса. Французы отбили нападение, заделали бреши в стенах и ввели резервы. 9 июня 1811 года Хьюстон пошел на еще один штурм большими силами, но безуспешно. Пятнадцатого июня, видя тщетность прилагаемых для взятия Бадахоса усилий, генерал Артур Уэлсли снял осаду с крепости.
Штурм Бадахоса
Тем временем, в Англии все текло своим чередом, и лондонский сезон 1811 года был не хуже предыдущего. Мистер Томас Нокс, сын мистера Томаса Нокса и внук лорда Томаса Нокса, виконта Нортленда из Данганнона, решил-таки жениться и, как англичане в Португалии, осадить и взять штурмом доселе неприступную крепость, мисс Эстер Эклом, наследницу Экломов из Уайстон-Холла. Он надеялся преуспеть там, где до него провалились Чарльз Калверт, Эдмунд Нокс, Генри Пери и многие иные поклонники мисс Эклом.
14 мая 1811 года, посетив тетю, миссис Калверт, он попросил ее совета относительно мисс Эклом, характера избранницы и его перспектив. Тетушка Френсис, выслушав племянника, убедила его, что шансы на благополучное сватовство имеются, так как деду молодого человека, виконту Нортленду, восемьдесят два года, отцу пятьдесят пять, и он не блещет здоровьем, а мисс Эстер заинтересована в титуле и уже засиделась в девицах. Весь свет знал, что мистер Томас Нокс ухаживает за мисс Эклом около трех лет и отношения между ними самые теплые, дружеские, близкие к последнему шагу, то есть браку. Миссис Калверт умоляла Томаса добиваться отцовского благословения, прежде чем делать предложение, дабы не повторить судьбу лорда Глентворта, и мистер Нокс счел это само собой разумеющимся. Тетя и племянник также поговорили о завершении столь неудобного для семейства Калверт ремонта Хансдон-Хауса и обсудили забавное письмо леди Мэри Пери младшей сэру Виру Ханту в прошлом году, в котором девушка восхищалась ролью баронета в примирении ее брата Генри с отцом и намеревалась посетить остров Ланди. Сэр Вир в январе 1811 года носился с этим письмом, как курица с яйцом, хотя всем было известно, что роль баронета в примирении графа Лимерика с сыном оказалась ничтожной, а остров Ланди так и вовсе представляет собой глупое приобретение и унылое, скучное место.
Семнадцатого июня Томас Нокс рассказал тете, что накануне, на концерте у леди Джерси, он набрался смелости и сделал предложение мисс Эклом по всей форме, и она условно приняла это предложение, пообещав побеседовать с отцом. Маховик судьбы, что называется, закрутился. В среду, 18 июня, перед балом у принца-регента в Карлтон-Хаусе, миссис Калверт с племянником пошли в дом Экломов и застали Эстер в смятении и волнении, а мистера Ричарда Эклома за размышлениями о грядущей помолвке. Мистер Эклом, кроме того, писал письмо отцу, Джонатану Эклому, от которого зависел размер приданого внучки.
Карлтон-Хаус
Девятнадцатого июня миссис Калверт, семьи Пери и Ноксов, а также Экломы и сестра баронета Хоуп-Вира, мисс Джейн Хоуп-Вир пожаловали в Карлтон-Хаус на главный бал сезона. Бал, посвященный, якобы, дню рождения короля, а в действительности вступлению принца Джорджа в должность регента королевства. Этот грандиозный бал в честь недееспособности отца и короля не красил принца, но никто его в этом не упрекал, тысячи приглашений были разосланы, тысячи гостей откликнулись на них и явились на бал. Впрочем, полковник Гамильтон и миссис Гамильтон приглашений так и не дождались. Их положение в обществе было ниже, чем у аристократов Пери и Ноксов, дочери баронета, мисс Хоуп-Вир, и влиятельных Калвертов, водящих дружбу с принцем Джорджем. В связи с этим миссис Гамильтон изрядно сокрушалась и негодовала.
Расходы на праздник были сногсшибательными. Одна лишь позолота королевских сервизов от Дигби, Ранделла и Бриджа с покупкой дополнительной посуды обошлась в шестьдесят тысяч фунтов, также были заказаны полторы тысячи дорогих новых стульев, гирлянды, сотни светильников, жирандолей, канделябров и подсвечников. Лужайки перед Карлтон-Хаусом застелили тканями, на них были установлены огромные шатры и столы.
Все залы дворца открыли для посетителей. Бальную залу разделили на две части толстым малиновым шнуром для танцев в две линии, а на полы нанесли меловые рисунки, чтобы танцующие не поскользнулись и видели границы движения. Оркестр разместился в портике, и музыка лилась через распахнутые окна в бальную залу и соседнюю с ней комнату.
Принц-регент
Позолоченное блюдо с бала 19 июня 1811 года
Ужин в честь короля давали в готической оранжерее. Для этого вдоль ее стен, на возвышении, расставили столы, за главным из которых восседал принц Джордж с родней и французской королевской семьей в изгнании, а за другими четыреста почетных гостей, титулами не ниже графа. По всей длине столов, к удивлению гостей, был проложен узкий канал из мрамора и фарфора, заполненный водой. Начинался этот канал с серебряного фонтана, источника воды, а заканчивался причудливым озером, в которое вода сливалась. В канале резвились живые золотые рыбки. Большинство этих рыбок, к сожалению, умерли во время застолья, и неизящно плавали кверху пузом по каналу, смущая гостей.
На балу присутствовали герцог и герцогиня Йоркские, принцесса София Глостерская, герцоги Кларенс, Камберленд, Кембридж и Кент, Сассекс и Глостер, король Франции Людовик XVIII, его младший брат, граф д’Артуа, и их племянница, герцогиня Ангулемская, единственный, выживший в годы революции, ребенок Людовика XVI и Марии-Антуанетты.
Принц Джордж поприветствовал гостей в четверть десятого вечера, в алом фельдмаршальском мундире, вышитой золотом ленте, с орденом Подвязки и усыпанной бриллиантами звездой. Он также надел пышную эгретку и инкрустированную драгоценными камнями шпагу. Далее последовали знакомство гостей с залами Карлтон-Хауса и его сокровищами, и танцы. Гости, однако, не спешили танцевать и оркестр мистера Гоу почти всю ночь бездельничал. Правда, в десять вечера в бальный зал нагрянул регент и потребовал от джентльменов развлечь дам танцами. На его призыв оркестр заиграл «Мисс Джонстон» и шестнадцать пар исполнили желание принца. Это были граф Перси и леди Джейн Монтегю, граф Дигби и графиня Джерси, лорд Мейтленд и герцогиня Бедфорд, граф Тирконнел и леди Кэтрин Херрис, лорд Пальмерстон и леди Фрэнсис Пратт, маркиз Вустер и леди Сомерсет, лорд Сомерсет и леди Фицрой, граф Киннолл и леди Мэри Эджкомб, и другие знатные особы. Вторым танцем был обожаемый регентом рил, «Я больше не поеду в этот город», на этом танцевальная часть завершилась и гости разбрелись по лужайкам, пробуя деликатесы, вкушая экзотические фрукты и дегустируя вина из королевского погреба.
Угощения в Карлтон-Хаусе, как это часто бывает на ассамблеях у людей тщеславных, ощутимо отставали в качестве от посуды, на которой их подавали. В музыкальном салоне надрывалась, исполняя арию за арией, Каталани, но количество ее слушателей было сравнимо с количеством танцующих. Тем не менее, граф Лимерик излучал восторг и одним из первых излил этот восторг на принца Джорджа, протиснувшись в готическую оранжерею вслед за миссис Калверт. К тому моменту мистер Томас Нокс и его сын отошли на край лужайки с мистером Ричардом Экломом для обсуждения, в который уже раз, брачного договора. Мисс Эклом с графиней Лимерик и леди Феодосией Пери облюбовали скамью в шатре, где показывали фокусы, а леди Люси Пери и леди Аннабелла Пери расположились на лавочке у фасада Карлтон-Хауса, возле розовых кустов. Коммандер Эдмунд Нокс, в парадном синем мундире и белых бриджах, с золотым эполетом на левом плече, под руку с мисс Хоуп-Вир, прогуливался по лужайкам.
- Джейн, - коммандер Нокс устал от препирательств с мисс Хоуп-Вир по поводу помолвки, и выглядел утомленным. – Ей Богу, в помолвке нет ничего преступного или постыдного. Мне бы хотелось, чтобы, когда я продвинусь по службе до капитана и уйду в море на год или два, мы были хотя бы помолвлены.
- Сэр, вы вынуждаете меня высказываться прямо, - мисс Хоуп Вир была непреклонна. – Вам известна склонность миссис Гамильтон к интригам и ее женское коварство. Так как я на попечении полковника и его жены, мне эта помолвка осложнит жизнь и ничего не даст. Более того, долгая помолвка вызовет пересуды и насмешки.
- Но вдруг я вернусь из похода, а вас кто-нибудь умыкнул? – Эдмунд улыбнулся. – Что мне тогда, стреляться? Давайте поженимся по лицензии, как Глентворт и леди Пери.
- Мой отец не даст согласия и в отместку изменит завещание, - возразила девушка. – Как я уже говорила, мне отписано пятнадцать тысяч фунтов в ценных бумагах. Если вы готовы ими пренебречь, то я наше будущее этому испытанию не подвергну.
- В позапрошлом году в Вест-Индии меня едва не прикончила лихорадка, - приводил аргументы коммандер. – Мне было тошно от того, что я загнусь от болезни холостым, так и не познав счастья в браке с вами. Я поменял три корабля. Изначально это был «Пултуск», затем «Кастилиан», а за ними старая развалина, «Святой Фьоренцо», бывший фрегат, с которого сняли треть пушек и переоборудовали в транспорт для переброски пехоты в Лиссабон. Коммандер на этой посудине – худшее, что может случиться с моряком. Я с трудом сбежал с этого древнего корыта, которое могло утонуть в любой момент с сотнями солдат на борту, а обвинили бы в этом меня. На флоте мне не рады, потому что я внук виконта и подсиживаю бывалых «морских волков», не имеющих протекции. Если у меня будет жена, флотские станут ко мне снисходительнее, да и сам я успокоюсь.
- Наберитесь терпения, - Джейн сжала его пальцы своими тонкими пальчиками. – Мой отец, как мне сообщили, совсем плох, он не доживет до зимы. С кем проще общаться, с безумным, ожесточившимся пьяницей, или с моим братом, который не будет чинить препятствий нашему браку и неспособен изменить завещание батюшки о моем приданом?
- Я желал бы навестить вашего отца и побеседовать с ним, - не отступал Эдмунд.
- Упаси Бог, - мисс Хоуп-Вир покачала головой. – Миссис Гамильтон, наверняка, уже настроила его против вас. Умоляю, не надо искать с ним встречи.
- Хорошо, - пробормотал коммандер. – Я подожду. В этом или следующем году меня произведут в капитаны, это усилит мои позиции в переговорах с вашим братом.
- Спасибо, сэр, - мисс Хоуп-Вир остановилась и посмотрела на Эдмунда с благодарностью. – Вон там, за кустами, сидят Аннабелла и Люси. Присоединимся к ним?
Леди Люси Пери, малопривлекательная брюнетка, подверженная беспричинной тоске и тревоге, всегда держалась людей волевых и крепких, поэтому осенью 1810 года, как только решительная Аннабелла Пери вошла в их семью, она сдружилась с невесткой и сделалась ее наперсницей, наряду с сестрой Мэри, девушкой некрасивой, хрупкой и ранимой. Эта троица дурнушек не стремилась на бал в Карлтон-Хаус, но граф Лимерик умел настоять на своем. Утром, до бала, Мэри удалось симулировать простуду и ей милостиво дозволили не идти, но виконтессе и Люси такого дозволения не даровали и теперь они уже второй час прятались от лорда Эдмунда и шумной толпы на двухместной скамье за розами.
- Леди Люси, миледи, - Эдмунд Нокс подвел мисс Хоуп-Вир к лавке. Люси и Аннабелла подвинулись, освобождая место для Джейн. Та скромно села на уголок.
- Сэр, ваш брат Томас сумел убедить мистера Эклома объявить о помолвке? – виконтесса Глентворт, одетая в простое, но выгодно подчеркивающее ее фигуру платье, робко скрывала под скамьей свои туфли, размер которых не назвал бы женским даже закоренелый льстец.
- О помолвке объявят через неделю, - ответил коммандер. – А свадьба леди Феодосии и мистера Спринг Райса назначена на июль?
- На одиннадцатое июля, - подтвердила Люси. – Бракосочетание будет в Мэрилебоне, если батюшка что-нибудь не переиначит.
- А на то есть причины? – удивился Эдмунд Нокс.
- Лорд Пери подозревает, что Райсы злоупотребляют его снисходительностью и берут на себя чересчур много, - пояснила сноха графа. – Со слов лорда Эдмунда, они страдают неумеренностью. Вы не страдаете неумеренностью, сэр?
- Нет, это же грех, - рассмеялся коммандер.
- Вот именно, - кивнула Аннабелла, и, подражая голосу Лимерика, с важностью произнесла. – Главное правило умеренности заключается в том, чтобы довольствоваться простотой. Неумеренность в кушаньях причиняет величайшие беспорядки в животе, вредит пищеварению, расслабляет нервы, портит телесные соки и вызывает бесчисленные болезни. Неумеренность равно пагубна в удовлетворении и других похотей, плотских вожделений, злоупотребления питьем. Гнуснейшее же зло неумеренности проистекает из неуважения к чину, старшинству и титулу. И если, по благодати Божьей, берешь в жены леди, сам при том, не будучи лордом, надобно себя смирять.
- Понятно, - многозначительно протянул Эдмунд. – Кстати, а где ваш муж, миледи? Почему он отлынивает от бала?
- Мой дядя, сэр Джона Баррингтон, сулит Генри место в парламенте в грядущем году. Супруг в Дублине, - виконтесса обреченно вздохнула. – С ним приключилось то, что порой приключается с англичанами в Ирландии.
- И что же с ним приключилось? – развеселился коммандер.
- Англичане, попадая в Ирландию, увлекаются ей, начинают считать себя ирландцами, роптать на Англию и прочее, - втолковывала Ноксу ирландскую мудрость Аннабелла. – Их потом манит Ирландия, и это сопровождается дружбой с разными ловкачами, вроде моего дяди.
- А с ирландцами в Англии такое не случается? – полюбопытствовал коммандер.
- Сплошь и рядом, - хихикнула Люси. – С нашей Аннабеллой, кстати, это случилось. Она превратилась в англичанку, и батюшка ставит нам в пример ее умеренность в тратах, еде и поведении. Она, в отсутствие отца, наводит порядок в Саут-Хилл-парке и следит за прислугой с надлежащей строгостью, неукоснительно соблюдая все его указания.
- Как странно, - заметил Эдмунд Нокс. – Значит, лорд Пери обрел в вас возлюбленную дочь, миледи?
- Вряд ли, - усомнилась виконтесса. – Я не обладаю для этого должной утонченностью и тактом, а вот ирландского варварства во мне в избытке. Но моя практичность и привычка к экономии нравятся свекру.
- Она несправедлива к себе, - запротестовала Люси. – И батюшка ее высоко ценит.
- Я слышала, как лорд Пери хвалил вас в разговоре с полковником Гамильтоном, - обратилась к Аннабелле Джейн Хоуп-Вир. – Хотя он, и в самом деле, использовал слова «умеренность» и «практичность». Но также граф упоминал, что вы чудесная мать.
- Ладно, пусть так, - капитулировала леди Глентворт. – Но в Англии меня никто не втягивает в нелепые предприятия и расходы, в отличие от Ирландии, куда мой муж приезжает с деньгами, а уезжает без них. Граф – тяжелый по характеру человек, но Генри тоже не ангел, и их натянутые отношения отражаются на всей семье, а не на мне одной.
- Мы преклоняемся перед ней, - Люси с любовью взирала на Аннабеллу. – Мало кто из леди может похвастаться тремя детьми в двадцать лет и стойкостью, как у нашей Беллы. Ей рано пришлось повзрослеть, но она не гнется под ударами судьбы.
- Вы вгоняете невестку в краску, леди Люси, - попенял Люси Эдмунд Нокс.
- Да, Люси, а с моими волосами и кожей это не самое восхитительное зрелище, - посетовала виконтесса.
- Мисс Эклом, по-моему, не производит впечатления довольной и ликующей невесты, - переменила тему беседы мисс Хоуп-Вир. – Вероятно, она взволнована сверх меры предстоящей свадьбой, или грустит и беспокоится по иной причине.
- И я о том же, - воскликнула Люси. – Брачное соглашение подписали, сэр?
- Не думаю, - уклончиво промолвил Эдмунд Нокс. – Брат полагает, что мистер Эклом преувеличивает возможности деда и отца и просит об обязательствах, обременительных для семьи. Но они, конечно, найдут золотую середину.
- Мне мисс Эклом показалась девушкой, которая дорожит тем, что имеет сейчас, - высказалась виконтесса. – А сейчас она богата, свободна, привлекательна и наслаждается молодостью. Кто знает, что стоит за требованиями ее отца? Не способ ли это мисс Эклом затянуть дело?
- Вы наблюдательны, миледи, - хмыкнул коммандер. – Мой брат, безусловно, покорен мисс Эклом и не чает своей жизни без нее, но моя тетя Френсис неоднократно разочаровывалась в этой девушке и предостерегала Томаса от поспешных шагов.
- А шаги, меж тем, сделаны, - зловеще изрекла леди Люси. – И одному Богу ведомо, как все сложится.
- В обществе у мисс Эклом репутация неприступной крепости, - мисс Хоуп-Вир говорила отстраненно и холодно.
- И кокетки, - добавил Эдмунд Нокс.
- Сэр! – мисс Джейн взглянула на возлюбленного укоризненно. – Это дурное слово.
- Каюсь, - коммандер поднял ладони. – У меня сорвалось это дурное слово.
- Как перезревшее яблоко с яблони, - ухмыльнулась леди Глентворт. - В наших краях, в садах Олдкорта, яблоки подчас падают на макушку. Собираешь их с земли в корзину, а те, что на ветках, как нарочно, метят прямо в голову.
- И хорошие в Ирландии урожаи яблок? – подхватил новую тему Эдмунд Нокс.
- Зависит от года, - ответила виконтесса. – в Саут-Хилл-парке ожидается немалый урожай этим летом и осенью.
- Аннабелла обещает приготовить из яблок нечто по ирландскому рецепту, вызывающее головокружение и веселое настроение, - выдала подругу Люси. – Если вы не уйдете в море, сэр, мы вас угостим на славу. И вас, мисс Джейн.
* * *
30 июня 1811 года
Дом Ноксов, Аппер-Гросвенор-стрит, 31, Лондон, Англия
К тридцатому июня новости о том, что Артур Уэлсли, из-за яростной обороны французов и потерь, вынужденно снял осаду с крепости Бадахос, достигли Лондона и взбудоражили умы тех джентльменов, которые «участвовали» в войне, смакуя ее подробности и критикуя полководцев из мягких кресел своих библиотек. Семейству Пери в этом смысле повезло, граф Лимерик традиционно во всем одобрял правительство и никогда не ругал армию. Его единственным комментарием на тему провальной осады было одергивание за завтраком четырнадцатилетнего сына Эдмунда Секстона фразой «так надо людям не глупее тебя, мой милый».
Намедни, леди Аннабелла, выслушав часовые напутствия графа и сотню его советов касательно Саут-Хилл-парка, уехала в поместье к детям. Во время этих традиционных «монологов», она, в сравнении с графиней, не была безмолвной слушательницей, вставляла замечания, а иногда и спорила со свекром. Но это, что удивительно, не злило, а забавляло Лимерика, он находил пикировки со снохой о хозяйстве бодрящими. В июле Аннабелле предстояло быть на свадьбе золовки Феодосии. Лорд Пери потребовал от виконтессы срочно написать мужу в Ирландию, чтобы тот возвращался в Англию, на свадьбу сестры, и занялся чем-нибудь полезным в имении. В этом вопросе мнения свекра и снохи совпадали.
30 июня 1811 года графиня Лимерик прибыла на чай к Ноксам по их приглашению и попала на семейный совет, который то затихал, то разгорался в гостиной на Аппер-Гросвенор-стрит с самого утра. Леди Мэри предложила миссис Нокс зайти к ней позже, но кузина Диана убедила ее остаться, ибо у нее не было тайн от надежной, неболтливой подруги. Слуги подали чай, и обсуждение помолвки наследника вспыхнуло опять. В нем участвовали жених, мистер Томас Нокс, его мать, миссис Диана Нокс, отец и дед жениха, мистер Томас Нокс и старый виконт Нортленд, и миссис Калверт, на правах тети и приятельницы мисс Эклом, знающей нрав невесты и светские сплетни о событиях вокруг брака племянника и Эстер.
Молодой мистер Томас, одетый для прогулки в городе, поднялся с канапе, и приветствовал леди Пери поклоном. Зеленый короткий фрак мистера Нокса был скроен по моде, имел длинные полы, стоячий отложенный воротник и завышенную талию, бежевые бриджи туго обтягивали бедра, а белая рубашка, пышный галстук и жемчужного цвета жилет являли собой произведение искусства. Прическа наследника представляла собой тщательно продуманный, рукотворный беспорядок.
Миссис Калверт расположилась около племянника на канапе, виконт Нортленд привычно покоился в кресле-качалке у окна, а миссис Нокс с супругом сидели на стульях справа и слева от стола.
- Дорогая Мэри, - миссис Калверт улыбнулась гостье. – Вразумите это дитя. Его отец и отец мисс Эклом никак не сойдутся в денежных вопросах, но они с Эстер, видите ли, твердо намерены пожениться вопреки этому.
- Вступать в брак без благословения родителей и брачного договора вряд ли стоит, - графиня с осторожностью приняла чашку из рук хозяйки. – Вы же не настолько потеряли голову, чтобы действовать наперекор будущему тестю?
- Мой будущий тесть мучается одышкой, грудными спазмами и чуть ли не при смерти, но при этом жаждет сделать нашу семью во всем зависимой от своей дочери, - пояснил Томас. – Это нетерпимо.
- Мистера Эклома не устраивает содержание зятя, - продолжил отец жениха. – Он хочет его кратно увеличить, а также ограничить Томасу право тратить деньги жены, да еще таким образом, что значительной их частью будут распоряжаться только внуки, даже в случае смерти мисс Эклом в замужестве. Кроме того, если она умрет бездетной, почти все ее состояние отойдет не мужу, а матери и дальней родне. Это никуда не годится, мы им не лакеи и не деревенские дурачки. Я не обязан ущемлять отца, себя, жену и детей ради снохи и мелочных страхов ее батюшки.
- Условия, бесспорно, кабальные, - признала графиня. – Что Экломы о себе возомнили?
- Да уж, - хохотнул дедушка-виконт. – Как будто мы сватаемся к герцогу или принцу. Они дают за ней десять тысяч годовых, но так, чтобы состояние и доходы с него были в неприкосновенности до ее старости. Каковы чудаки, ей Богу. Давеча Ричард Эклом имел наглость заявить мне в лицо, что мои притязания на титул графа обречены, так как я дряхлый и глупый, не поддержал своего старшего сына на выборах пять лет назад в Тайроне против лорда Аберкорна и тори. Дескать, я теперь пожинаю плоды, потому что Томаса вышвырнут из Тайрона в следующем году, а Аберкорн мне не родня, а друг. Что он смыслит в политике, этот торгаш и фермер?
- И что вы решили? – леди Мэри испытующе посмотрела на миссис Нокс.
- Мы благословим брак, но без принижения нашей стороны, - отчеканила Диана стальным голосом. – Это что за блажь и вычуры? Томас прав, мы не лакеи, а политические размолвки между моим мужем и свекром Экломов не касаются.
- А я-то думала, речь о ничтожных шероховатостях, - леди Лимерик сделала маленький глоток чая. – Но что-то не похоже на легкое недопонимание. На что надеялись Экломы, выдвигая вам подобные ограничения?
- На слепую любовь и отсутствие у нас всякой гордости, - фыркнул отец жениха. – Но так ли уж ты любишь Эстер, сын?
- Мои чувства сильны, - наследник опустил глаза. – Но любить женщину в ущерб родне я не буду, это исключено, и им не сыграть на моих противоречиях отца с дедом и дядей Джорджем в политике. В семейных делах мы не тори, и не виги, а Ноксы.
* * *
30 июня 1811 года
Дом Экломов, Манчестер-Сквер, Лондон, Англия
Уайстон-Холл, дом Экломов
Сто пятьдесят лет назад Экломы из Беверли были семьей квакеров и аптекарей, обосновавшихся в Лондоне, в Холборне, в приходе церкви святого Андрея с целью расширения дела. Несколько выгодных браков, в том числе с добытчиками железа Стэнхоупами, принесли Экломам деньги и земли. Через них же они приблизились к миру аристократии, благодаря золоту и связям. В нынешнем веке Экломы сделались преуспевающими помещиками, владельцами имений в Уайстоне, Маттерси, Эвертоне, Хай-Мелвуде, Миссоне и Скруби в Ноттингемшире и Линкольншире. В Лондоне у них было три дома и конюшни, их соседи на Лоуэр-Гросвернон-Стрит, люди знатные и влиятельные, проворачивали через отца и деда Эстер различные махинации, платя им за это введением в высший свет и приглашениями в избранный круг. Это, однако, не сулило больших перспектив, так как ахиллесовой пятой Экломов было отсутствие наследников мужского пола, способных продвинуть род к получению титула. Единственно, что могло утешить Джонатана и Ричарда Экломов, это замужество внучки и дочери Эстер с носителем или наследником титула.
В 1807 году, неосмотрительно отвергнув предложение виконта Глентворта и десятка наследников титулов, мисс Эклом прослыла в обществе девушкой вздорной, ветреной и склонной к пустому кокетству. В 1811 году ее приданое привлекало новых поклонников все меньше и Эстер начала волноваться, не останется ли она в итоге с носом, распугав всех потенциальных женихов категоричными отказами. Мистер Томас Нокс, наследник виконта Нортленда, хоть и не английского, а ирландского лорда, был для девушки удобным и не слишком пылким кавалером. Он не исчезал надолго из поля ее зрения, уверял в преданности, не торопил события и не припирал Эстер к стенке необходимостью спешить к алтарю. До июня 1811 года.
Когда на концерте леди Джерси мистер Томас Нокс, будто походя, предложил ей выйти за него замуж, она растерялась, запаниковала, ужаснулась тому, что потеряет его, если скажет «нет», и ляпнула «да». Отец, поглощенный своими недугами, как назло, не отказал мистеру Ноксу в руке дочери, и Эстер осознала, что она на всех парусах летит к церкви и очень скоро станет миссис Нокс, утратив при этом звания богатой наследницы, вожделенного приза и предмета ухаживания молодых людей. Это было кошмарно, с этим нужно было что-то делать, и мисс Эклом прибегла к надежному средству – убеждению отца и деда в том, что их намереваются обдурить и обобрать пронырливые плуты и мошенники. Для потомков аптекарей и торговцев не существовало греха тяжелее и преступления вероломнее.
Впрочем, для недовольства выбором дочери у Ричарда Эклома были и другие соображения, политического характера, о которых Эстер не догадывалась. Ноксы с 1806 года были в немилости у сильных мира сего из-за своей двойственной позиции, заключающейся в том, что виконт Нортленд дружил с лордом Аберкорном и благоволил тори, а его старший сын Томас поддерживал вигов и лорда Гренвилла. Кто-то видел в этом хитрость и попытку лавировать, сидеть на двух стульях, а кто-то всерьез считал, что, как написано в Библии, «город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит». Во всяком случае, место в парламенте отца предполагаемого жениха мисс Эклом было им почти потеряно, а надежды виконта Нортленда стать графом оценивали как призрачные, и даже то, что Ноксы принимали в своем доме членов королевской семьи, не спасало положение. Спенсеры-Стэнхоупы, дальняя родня Экломов по прадеду Эстер, чьей женой была Элизабет Стенхоуп, советовали Экломам не связываться с Ноксами. Уолтер Спенсер-Стэнхоуп и его жена Мэри подозревали Ноксов в корыстолюбии и намекали Ричарду Эклому и Эстер, что внимание к девушке вот уже второго внука виконта Нортленда прямо указывает на то, что они не более чем охотники за приданым и рассуждать об их чувствах смешно.
30 июня 1811 года, в то время как Ноксы совещались на Аппер-Гросвенор-стрит, на Манчестер-Сквер, в одном из домов Экломов, в кабинете хозяина собрались мистер Ричард Эклом, его дочь Эстер, и ее тетушки, Мэри и Энн. Трое взрослых были исполнены решимостью надавить на девушку, чтобы она расторгла помолвку, при том, что сама мисс Эклом желала этого больше всего на свете, но до поры помалкивала.
- Дочь моя, - мистер Эклом, мужчина сорока семи лет с красным лицом, свистящим дыханием и болезненно тусклыми глазами, пережил второе кровопускание за неделю и ощущал себя неважно. – Твой избранник, как ты вчера отметила, думает исключительно о деньгах. Признаю, он не мот, но что ты обретешь в браке с ним, если он такой стяжатель?
- Сребролюбие свойственно людям, - закивала тетушка Мэри. – Но позволять им обогащаться за твой счет наивно и недальновидно. Томас Нокс может прибрать твои денежки к рукам и отослать тебя в поместье. С моей знакомой по пансиону стряслась эта беда, и она обречена коротать дни в глуши, а муж несчастной шикует в Лондоне на сбережения ее отца, которые тот копил десятилетиями для родной дочки. Ноксы – те еще щельмецы. Этот их виконт-патриарх, мерзкий старикашка, хихикает как несмышленыш, но большего прохвоста не сыщешь во всей Англии. Он частенько норовит ущипнуть дам за нескромные части тела. Я однажды зазевалась, и этот бесстыдник застал меня врасплох. Я в крик, а он как отскочит с молодой прытью, а то бы не миновать ему пощечин.
- Сестра, - залилась румянцем Энн Элизабет Невил, урожденная Эклом. – Эстер не подобает слышать такое.
- Почему же? – повысила голос тетушка Мэри. – Пусть слышит, у какого развратника в доме ей предстоит обретаться.
- Миссис Спенсер-Стэнхоуп просветила меня относительно лорда Нокса, - прервала спор мисс Эклом. – Но я обеспокоена не его шалостями, а тем, в какую зависимость я попаду от мужа. Кто меня защитит, если он ко мне охладеет или плохо распорядится деньгами батюшки и дедушки?
- Никто не защитит, - кашлянул отец. – Я еле хожу, дед тоже одной ногой в могиле, а мать – мягкая и ленивая женщина, которая торчит в поместье и следит за твоей помолвкой посредством писем. Посему, будь осмотрительна и скажи прямо, выйдешь ты за Томаса Нокса, или нет.
- А если не выйду? – «забросила удочку» Эстер. – Будет скандал?
- Ясное дело, будет, - хмыкнул Ричард Эклом. – Но мы пострадаем не сильно. Ты как была наследницей и богатой невестой, так ей и останешься. Какие-то поклонники отсеются, но за ними появятся новые, только и всего.
- Тогда, батюшка, чтобы не огорчать вас и быть послушной дочерью, я не выйду замуж за мистера Нокса, - мисс Эклом вытащила из рукава платочек и смахнула им воображаемую слезу. – Ваша любовь и здоровье для меня на первом месте.
- Вот и славно, - обрадовалась тетушка Мэри. – Три года назад я говорила тебе, Эстер, что ты зря оттолкнула виконта Глентворта. Лорд Пери – наследник графа и уже виконт, и то, что он женился на бесприданнице, выдает в нем человека некорыстного. Этот юноша так тебя любил.
- А нынче любит леди Аннабеллу Пери, - процедила сквозь зубы Эстер, которая и сама нередко жалела о том, что отказала Глентворту. – И сделал ей за три года трех детей. Я не такая длинноногая великанша, как его жена. В виконте Глентворте, тетя, шесть с половиной футов роста. Я рядом с ним – сущая карлица. Над нами бы смеялись в свете. Да и с моим телосложением, что со мной будет после трех родов?
- Какая чепуха, - возразила тетушка Мэри. – Миссис Спенсер-Стэнхоуп родила мужу пятнадцать детей и отлично выглядит. А лорд Глентворт – статный мужчина, настоящий красавец, просто немного себе на уме и заносчивый.
- Пока он не овдовел, что толку его вспоминать? – рассердился Ричард Эклом. – Что ж, надо все уладить с мудростью и тактом. Подай перо и бумагу, Эстер, дело не терпит отлагательств.
1 июля 1811 года мистер Ричард Эклом известил семейство Ноксов, что вынужден отложить подписание брачного договора ввиду своей болезни. В августе и сентябре мисс Эклом всячески избегала жениха, ссылаясь на то, что она не отходит от постели отца ни на минуту, и доктора запрещают ему волноваться, напрягаться, встречать визитеров. Мистер Томас Нокс не был удручен этим обстоятельством, на шутки приятелей о его женитьбе он равнодушно пожимал плечами, а с октября и вовсе погрузился в заботы грядущих выборов. В ноябре дочь миссис Калверт, Изабелла Стронг, родила мальчика и Ноксы с Калвертами были заняты «расчудесным младенцем». В итоге, все прекратилось само собой, и шестого декабря 1811 года помолвка была окончательно расторгнута, мисс Эклом и мистер Нокс вернули друг другу свои портреты-миниатюры и письма, не было ни упреков, ни обид. В лондонских клубах те, кто поставил на этот брак, подсчитывали убытки, а те, кто выиграл пари, смеялись, что мисс Эклом и в этот раз устояла, как крепость Бадахос, потому что гарнизон оказал отчаянное сопротивление и вовремя раскусил планы врага.
КОНЕЦ 1 ГЛАВЫ 2 ЧАСТИ
Bernard:
» Часть 2 Глава 2
Глава 2«Год неудач»
12 сентября 1812 года
Пери-хаус, Ньютаун Пери, Лимерик, Ирландия
Как порой замечают люди, бывают годы, отличающиеся от других в череде годов, в которые принимаются судьбоносные решения, происходят непредсказуемые события. Тысяча восемьсот двенадцатый год был таким годом для многих.
В конце 1811 года война на Пиренейском полуострове протекала довольно вяло, в ней наступило затишье, при этом триста пятьдесят тысяч французов не могли переломить ее течение из-за вылазок партизан и действий англичан в Португалии. В январе 1812 года лорд Веллингтон со своим сорокатысячным корпусом «открыл ворота» в Испанию из Португалии, захватив пограничную крепость Сьюдад-Родриго, которую защищали две тысячи французов. На этом Артур Уэлсли не остановился, и следующей его целью стала пресловутая крепость Бадахос, которую он неудачно штурмовал летом 1811 года. Эта попытка увенчалась успехом, Бадахос пал в апреле, но потери англичан были около пяти тысяч солдат и офицеров. После Бадахоса пришла очередь Саламанки, в битве у которой 22 июля 1812 года Веллингтон разгромил французского маршала Огюста де Мармона ценой еще пяти тысяч человек при французских потерях в пятнадцать тысяч убитых, раненых и пленных.
Казалось бы, маленькая английская армия в Португалии была обескровлена, а громадную французскую армию лишь слегка пощипали. Но это было не так, потому что с весны 1812 года Наполеон стал забирать войска из Испании для вторжения в Россию в июне. Для сокрушения России императору требовалось свыше шестисот тысяч солдат, он их получил со всех уголков Европы, в том числе с Пиренейского полуострова, и обрушил на русского царя, намереваясь быстро покончить с Российской империей. Бонапарт планировал победить в паре крупных сражений, занять Москву и Санкт-Петербург за два-три месяца, и в худшем случае продиктовать условия мира, а в лучшем случае посадить на трон в России кого-то из своей семьи, как в Испании. Но с двадцать четвертого июня, дня нападения на русских, Великая армия увязла в бесчисленных, ожесточенных стычках с медленно отступающим противником, а население оккупированных областей устроило французам ад, партизанскую войну на манер испанской, но еще более коварную и беспощадную.
Переправа Великой армии Наполеона через Неман для нападения на Россию
Тем временем, 11 мая 1812 года Англию, впервые в истории, потрясло убийство главы правительства, Спенсера Персиваля. Его кабинет был довольно слабым и подвергался критике, но никто и подумать не мог, что произойдет такое. Граф Лимерик, сосед в Ирландии отца Спенсера Персиваля, графа Эгмонта, дружил с убитым и гордился их дружбой, посему лорд Пери был буквально раздавлен этой новостью. Злодеем, застрелившим главу правительства, оказался разорившийся торговец Джон Беллингем. Поводом к преступлению послужили разорение и ненависть. Как потом выяснилось, этот Биллингем в 1800 и 1804 году был агентом счетной палаты на севере России, в городе Архангельск. Там он попал в неприятности, написав некое анонимное письмо относительно затонувшего в Белом море судна, был разоблачен, арестован и помещен в тюрьму на год. Из тюрьмы мистер Беллингем отправился в Санкт-Петербург и пожаловался царю на губернатора, в результате чего снова угодил в тюрьму и смог убраться из России только в 1809 году, без гроша в кармане.
Целых два года убийца ходатайствовал в правительстве о возмещении за тюремное заключение и убытки, но все было тщетно. В апреле 1812 года, у министра иностранных дел, какой-то клерк раздразнил Биллингема, цинично заявив ему, что он вправе и дальше «строчить свои писульки» и делать то, что взбредет ему в голову. Торговец так и поступил, купил два пистолета, подкараулил Спенсера Персиваля в вестибюле парламента и всадил ему пулю в сердце. Злоумышленник даже не пробовал скрыться, он дал себя схватить, предстал перед судом и 18 мая 1812 года был повешен.
Но на этом история не завершилась. В процессе разбирательства всплыли неприглядные факты. Семья убитого Спенсера Персиваля, второго сына графа, чье годовое содержание от отца, лорда Эгмонта, составляло жалких двести фунтов в год, а жалованье четыре тысячи фунтов, при его должности жила весьма бедно. У министра была жена, двенадцать детей и значительные расходы на подобающий его положению гардероб, карету, лошадей и дом. Вдова покойного, миссис Джейн Персифаль, с которой он некогда скандально сбежал, дабы обвенчаться, написала королю слезное письмо, что на их счету в банке всего сто шесть фунтов, пять шиллингов, один пенс, и как им отныне существовать, она не знает. В связи с этим состоялось заседание парламента, выделившего семье убитого пятьдесят тысяч фунтов одновременно, а также ежегодное пособие для вдовы и старшего сына.
Но и это было не все. Пока парламент обеспечивал будущее родных несчастного главы правительства, в народе, по подписке, собирали деньги семье убийцы, Джона Беллингема. Правительство препятствовало этому и умалчивало о подписке, но правда заключалась в том, что сумма, собранная для вдовы и детей казненного преступника, в десять раз превышала ту, которую бывший торговец требовал в качестве компенсации от правительства. Граф Лимерик назвал эту ситуацию абсурдной, и в конце мая, за обедом рассуждал о «попрании устоев, безнаказанности и бунте». При этом он и не подозревал, что его сноха, леди Аннабелла Пери, и дочь, леди Люси Пери, расстались с одним шиллингом карманных денег, тайно поддержав эту подписку.
Район Ньютаун Пери на карте города Лимерика в начале 19 века
Таким образом, осенью 1812 года в Англии, Уэльсе, Шотландии и Ирландии ожидались выборы по королевскому указу и виконт Глентворт, достигший совершеннолетия, мог в них участвовать. Но это было непростой задачей из-за противодействия политических соперников его отца, важнейшими из которых были лорд Горт и полковник Чарльз Верекер, подчинившие себе городской совет Лимерика.
Аннабелле Пери, до того не вникавшей в особенности управления графством свекра, летом 1812 года пришлось в эти особенности вникать, так как, невзирая на разногласия по самым разным вопросам, Генри и его батюшка были вполне солидарны в политике. Это обуславливалось тем, что семья Пери, со времен дяди графа Лимерика, виконта Пери, следовала традициям и устоявшимся союзам. Традиции же и союзы сложились, исходя из того, что подавляющее большинство жителей графства и арендаторов Пери были католиками и сторонниками независимости Ирландии от Англии. «Отсутствующим» лордам, так или иначе, приходилось это учитывать. В столице графства, городе Лимерик, покойный виконт, Эдмунд Секстон Пери, отец миссис Калверт и миссис Нокс, владел значительными земельными наделами в пригороде, на южном берегу реки Эбби, называемом Ириштаун и Ньютаун. Старый же город, Инглиштаун, собственно Лимерик, располагался на северном берегу Эбби. Городской совет, управляющий старым городом, десятилетиями «плясал под дудку» лорда Джона Прендергаста, виконта Горта и его племянника, члена парламента Чарльза Верекера. Но границы старого города заканчивались у мостов Баалс-Бридж через реку Эбби и Томонд-Бридж через реку Шеннон. На южном берегу Эбби, в Ириштауне, власть принадлежала Большому жюри, где преобладали сторонники Пери. Для виконта Глентворта трудность была в том, что в парламент от города избирался кандидат городского совета, а не Большого жюри.
В прошлом виконт Пери и наследовавший ему племянник, граф Лимерик, с выгодой продавали под застройку земельные участки в Ньютауне. В лице новых горожан, жителей Ньютауна, они обретали сторонников, а также были опорой мелких помещиков графства, овцеводов и производителей льна. В политике Пери неуклюже лавировали между приверженцами унии с Англией и борцами за независимость Ирландии. При этом первые им не доверяли, а вторые их презирали и считали «отсутствующими» лордами, чужаками, двуличными крысами. Но ситуация изменилась, когда виконт Глентворт женился не на богатой англичанке, а на нищей ирландке из Уиклоу, чьи рыжие волосы и гэльская внешность вызвали нешуточные надежды, одобрение коренных ирландцев, а где-то и восторг. Граф Лимерик просто не мог не воспользоваться этими обстоятельствами и не попытаться отвоевать у виконта Горта городской совет, а у полковника Верекера кресло в парламенте для сына. Это привело к тому, что летом 1812 года Аннабелла Пери, будучи беременной, с мужем, детьми и свекром очутилась в Ирландии, в городе Лимерик, на южном берегу рек Эбби, в Ньютауне, в резиденции Пери, для помощи супругу в продвижении его интересов и встреч с избирателями накануне выборов.
Карта Лимерика с Иглиштауном и Ириштауном
12 сентября 1812 года, после обеда, виконтесса Глентворт, сняв туфли с отекших ступней, полулежала на мягком кэмелбэке, читала письма и краем уха слушала беседу Генри и лорда Эдмунда, сидящих за столом у окна. Каждодневные посещения городских предместий, разговоры на политические темы, льстивые улыбки и лживые обещания совершенно ее вымотали. Она была на девятом месяце беременности, разрывалась между поездками с Генри и заботой о детях, и мечтала возвратиться в Саут-Хилл-парк. Лимерик, и город, и свекор, осточертели ей невыносимо. Аннабелла была сыта по горло политикой, так как давно усвоила, что политика – блажь для богатых и развлечение для мужчин.
- Что вам написала моя жена, дорогая? – граф ерзал на стуле из-за болей в пояснице.
- Лондонские новости, о знакомых, и вырезки из газет, - леди Пери смерила свекра проницательным взором, смилостивилась над ним, поднялась с кэмелбека и пересела в кресло. – Этот камелбэк чересчур мягок для меня. Коль вам угодно, ложитесь на него, лорд Эдмунд.
- Да? – встрепенулся Лимерик. – Спасибо, по мне так он недостаточно мягок, но лучше он, чем этот проклятый стул.
- И какие новости от знакомых? – хмыкнул Генри, наблюдая за тем, как отец, кряхтя, ковыляет к кэмелбеку с пачкой депеш подмышкой.
- У мисс Эклом новый жених, - помахала письмом Аннабелла. – Со слов миссис Калверт, зимой, на побережье, мисс Эклом покорила генерала Тилсона. Он служит под командованием Артура Уэлсли и был в Англии по делам наследства, которое ему завещала графиня де Брюль. Бедняга угодил в силки Эстер, но чудом выпутался и удрал на полуостров. Теперь мисс Эклом помолвлена с каким-то мистером Мэдоксом, у которого четыре тысячи фунтов годового дохода.
- Мистер Мэдокс? – вздернул брови граф. – Кто это? Если у него нет титула, или он не наследует титул, Ричарду Эклому это не понравится.
- На балу принца-регента в прошлом году мистер Эклом производил впечатление очень больного человека, - пробормотала виконтесса. – Леди Мэри не пишет, что он умер, но вдруг это так и у мисс Эклом развязаны руки?
- Ричард Эклом жив, - Эдмунд Пери листал доклад Джоны Баррингтона о связях виконта Горта. - У меня с ним дела. Умри Ричард Эклом, мне бы сообщили об этом. Вы так и не сказали, Аннабелла, о чем с вами шептался Чарльз Верекер.
- В этом нет секрета, - леди Пери прижала пальцами пульсирующую на виске жилку, чтобы унять головную боль, мучавшую ее с утра. – Полковник хотел удостовериться, что я подлинная ирландка и не папистка, раз уж католики и «Друзья независимости Лимерика» передо мной заискивают.
- Каков наглец, - Глентворт рассеянно пробегал глазами списки фригольдеров, которых предстояло опросить. – У него хватит ума постараться вынюхать что-нибудь в Олдкорте, чтобы ставить нам палки в колеса.
- Скорее всего, Верекер послал туда своих людей сразу, как узнал о вашем браке, - Лимерик ворочался на кэмелбэке, чтобы унять боль в пояснице. – Я становлюсь стар для таких поездок, тряски в каретах по этим ирландским ухабам, и жестких матрацев на постоялых дворах. По моим ощущениям, на выборах ты потерпишь поражение, сын мой. Позиции Горта в городском совете твердые. Сколько у нас голосов в городе? Дюжина? У Верекера их за сотню, и даже подели мы голоса фригольдеров поровну, это ничего не даст. Верекер пришел сюда, как мне помнится, в 1802 году, сменив нашего ставленника, Грейди. Лет пять он добивался моего одобрения и в 1807 году мы нашли общий язык, следующие пять лет я его не трогал. Мы сильны в графстве и округе, Горт в городе. Как ни крути, место в парламенте от города останется за Верекером. «Друзья независимости Лимерика» будут шуметь, католики ратовать за свои права, недовольство будет назревать, но Горт заводит в город своих арендаторов с правом голоса. Чтобы избавиться от него, нужны годы, а не месяцы.
- Я не сдамся без борьбы, - отрезал Глентворт. – Вы можете плыть в Англию и взять с собой Беллу с детьми, но Баррингтон обещал мне успех, у меня есть шансы. Посему я буду бороться.
- Разумеется, - поддержал сына граф. – Бросить все было бы недостойно нас.
Платежный документ «Объединенных ирландцев»
- Я в Англию с таким животом не поплыву, мало ли что случится в море и в дороге. Рожу здесь и тогда уже вернусь в Саут-Хилл-парк, - Аннабелла вновь обратилась к письму свекрови. – Леди Мэри передает пожелания здоровья от миссис Калверт и пишет, что у ребенка ее дочери Изабеллы прорезались четыре зуба. Еще она делится подробностями того, как на ужине у лорда-мэра Лондона виконт Крэнборн бросил вызов мистеру Николсону Калверту на выборах в Хартфорде. Тут же пара строк о том, как в августе был захвачен Мадрид. Лорд Веллингтон овладел городом после битвы при Саламанке и пополнил свои арсеналы двадцатью тысячами мушкетов и почти двумя сотнями пушек, не говоря уж о складах с провиантом, боеприпасами и обмундированием. Да, вот другая новость. У генерала Грэхэма, которому служит адъютантом Феликс Калверт, что-то с глазами, он в отпуске, в Англии, лечится у докторов. Феликс приехал вместе с ним.
- Действительно, хорошая новость, - с тоской проговорил Генри, швырнув на стол списки с именами и адресами фригольдеров. – Я бы не отказался сейчас поболтать с Феликсом за бутылочкой вина.
- Ты бы не отказался поболтать за бутылочкой вина с множеством людей, милый, - высказала упрек леди Пери. – Но вино в эти дни и так текло рекой. Во всем необходима умеренность, не так ли, лорд Эдмунд?
- Сущая правда, - подтвердил свекор. – Не стоит пить день за днем, и каждый бокал до дна, иногда умнее пригубить и отставить. Пусть собутыльники напиваются, а ты будешь с ясной головой, сын мой.
- Вы с Беллой, батюшка, неплохо спелись по этой части, - усмехнулся виконт. – Но вино, как гласит библия, согревает сердце человека. Bonum vinum lactificat cor hominis.
- В переводе это не «согревает», а «веселит», - уточнил Эдмунд Пери. – А нередко и ярит, заставляет делать глупости и ошибки. Те же, кто налегает на вино, превращаются в больных дураков и отправляются на кладбище.
- Кладбище всех нас ждет, - вздохнул Глентворт. – Хоть с вином, хоть без вина.
* * *
19 ноября 1812 года
Дом Ноксов, Аппер-Гросвенор-стрит, 31, Лондон, Англия
За обеденным столом царило неловкое молчание, а стук столовых приборов о посуду и тиканье напольных часов лишь подчеркивали эту странную для шумных застолий у Ноксов обстановку. Миссис Калверт заставляла себя не смотреть на племянника, Джона Нокса, но ее взор то и дело невольно обращался к нему. Забавный, беззаботный мальчик, озорник и балагур, примкнувший к армии из солидарности с ее сыном Феликсом, которого она знала с пеленок, исчез. Перед ней был смуглый, мрачный человек с пустой, искалеченной левой глазницей и изуродованным лицом. Его война и служба завершилась месяц назад, после штурма армией Веллингтона Бургоса на Пиренейском полуострове, и теперь он вяло ковырялся в тарелке, время от времени прикладывал к ране платок, сопел и сутулился. Френсис Калверт хотелось разрыдаться, завопить в агонии души, смести со стола тарелки и соусники.
- Сестра, - внезапно прервала молчание Диана. – Томас воодушевлен триумфом дяди в Хартфорде и жаждет подробностей.
- Да, тетушка, - оживился старший сын Ноксов. – Как это было?
- Без усердия и отзывчивости Николсона в Хартфорде триумф был бы невозможен, - скупо улыбнулась миссис Калверт. – Он же не из тех джентльменов в парламенте, кто обещает и не исполняет. А было все так. Восьмого октября мы поднялись на рассвете. В мой баруш впрягли четверку лошадей из Уолт-Хэм-Кросса, и украсили его синим, было так нарядно. В восьмом часу приехали на место, и нас окружила толпа. Я умилилась, как дружелюбно приветствовали моего Николсона. День миновал незаметно, в волнении и беседах. Как стало смеркаться, подсчитали голоса и объявили – за Калверта триста шестьдесят пять, за Каупера триста шестнадцать, за Крэнборна двести пятьдесят шесть. Может кто-то и сомневался в Николсоне, но я в нем не сомневалась ни минуты. Что касается лорда Крэнборна, для него этот промах будет наукой о том, что не все в мире продается и не все достигается цветастыми фразами и бешеным нахрапом.
- Точно подмечено, тетя, - изувеченный Джон Нокс отложил вилку. – Вот бы и некоторые генералы помнили, что не все достигается бешеным нахрапом.
- Мне так жаль, дорогой, - смутилась миссис Калверт. – То, что тебе пришлось пережить, непостижимо и неописуемо.
- Почему же неописуемо? – племянник погладил заросшую щетиной щеку. – Я легко могу это описать. И так же, как вы, с подробностями. Восемнадцатого сентября мы осадили Бургос и той же ночью ринулись на штурм горнверка Сан-Мигель с мушкетами, без поддержки пушек. Глупая самонадеянность. Была полная луна, и французы нас сразу увидели. В первом батальоне сорок второго полка двести человек полегли за четверть часа, португальцы потеряли еще сотню. Их расстреляли, как куропаток на охоте. Затем четыре дня, какого-то дьявола, мы по приказу генералов затаскивали пушки в гонверк для обстрела Бургоса, но не воспользовались ими. Двадцать третьего сентября Первую и Шестую дивизию погнали на приступ стены высотой двадцать футов с топорами, баграми, крюками, веревками и пятью приставными лестницами. Пятьсот человек сгинуло в мгновение ока, а я выжил, потому что поймал пулю, которая выбила мне глаз. Так что лорд Веллингтон надеялся взять Бургос, как вы выразились, нахрапом, но не сумел, и результат, что называется, налицо. Я ежедневно вижу этот результат перед зеркалом.
- Боже мой, - прошептала миссис Калверт. – Прости, Джон.
- За что, тетя? – осведомился племянник. – Вы здесь не при чем. И мне-то еще повезло. Старший сын лорда и леди Сомерс, полковник Кокс, погиб. В военном ведомстве мой глаз оценили в семьдесят фунтов в год. И это еще щедрая пенсия. Если я протяну полвека, то разбогатею на три с половиной тысячи фунтов. Посудите сами, завидный жених, при деньгах, и не скажешь, что муж вроде меня будет следить за женой в оба.
Френсис Калверт всхлипнула и не нашлась, что ответить.
Осада Бургоса
- А как дела у Глентворта в Ирландии? – старый виконт Нортленд, сидящий во главе стола, откинулся на спинку стула и с горечью взглянул на внука-инвалида.
- Ожидаемое, разгромное поражение, - вздохнул капитан Эдмунд Нокс, прибывший намедни из Плимута, но уже посвященный в семейные дела и разного рода слухи братом Томасом, отцом и матерью. – Генри набрал меньше тридцати голосов, Чарльз Верекер со своим хитрым дядей обошли его по всем статьям, с многократным перевесом. Он полагал, что леди Аннабелла завоюет для него симпатии католиков и ирландцев, и в городском совете это учтут. Симпатии она завоевала, но чуда не случилось и Глентворт, по привычке, обвинил в своем провале отца. Дескать, тот не подставил ему плечо, а то и вовсе притворялся, что благоволит сыну, а сам и не пытался бороться с Верекером.
- У леди Аннабеллы Пери месяц назад родился сын в Лимерике, - миссис Калверт подхватила новую, безопасную тему разговора. – Мальчика окрестили Уильямом, и через две недели граф доставил сноху с детьми в Саут-Хилл-парк, а Глентворт задерживается в Ирландии до января. Не в обиду Генри Пери будет сказано, но мне порой кажется, что в их с леди Аннабеллой браке она является сильнейшей половиной, а он бежит от воспитания детей и семейных забот.
- Не одной вам это кажется, тетушка, - усмехнулся Томас Нокс. – При своем внушительном росте, Глентворт весьма флегматичен и меланхоличен, а его заносчивость, как я считаю, проистекает из нерешительности. Говорят, Джона Баррингтон вовлекал Генри в сомнительные авантюры, до тех пор, пока этого проходимца не прижали кредиторы, и он не удрал из Дублина в Англию. В Ирландии Глентворт прослыл эдаким сумасбродом и оригиналом, который вознамерился стать большим ирландцем, чем сами ирландцы, в том числе обойти по этой части собственную жену.
- Сколько у них детей? – спросил Джеймс Нокс.
- Четверо, - просветила племянника Френсис Калверт. – Но при этом леди Глентворт такая высокая, живая, подвижная и не склонная к обильной пище, что роды не портят ее фигуру.
- Пожалуй, что так, - закивал отец братьев Нокс, наследник виконта Нортленда, Томас Нокс. – Материнство на ней почти не отразилось. Но она выше меня ростом, а это подавляет. Муж ее невестки, Томас Спринг Райс, ниже леди Глентворт на голову, к тому же она шире его в плечах. Он как то на приеме вел ее к столу, и это было комично. Воистину незабываемое зрелище.
- Томас Спринг Райс – манерный, суматошный эльф, - проворчал Эдмунд Нокс. – Рядом с ним кто угодно будет выглядеть великаном и образцом мужественности, даже женщина.
- Знаешь, почему Эдмунд заступается за жену Глентворта? - старый виконт с иронией посмотрел на внука Джеймса. - Потому, что та дружна с Джейн Хоуп-Вир, за которой этот морячок увивается, как ветерок за парусом. Он гуляет с ней в Воксхолл-Гарденз, развлекает в цирке Эстли, сопровождает на ассамблеи. Попомни мое слово, не позднее грядущего лета у меня будет новая внучка, и это будет не подарок моей драгоценной снохи, твоей матушки.
- А вы, батюшка, и рады, - язвительно произнесла Диана Нокс. – К чему вы поощряете Эдмунда в его выборе, тогда как мы, родители, осторожней вас и не стремимся внести разлад в семью Гамильтонов? Миссис Гамильтон не находит в мисс Хоуп-Вир готовности к браку.
- Миссис Гамильтон цепляется за бесплатную служанку, в которую превратила благородную девушку, отданную ей под опеку, - со злостью промолвил капитан Нокс. – Дедушка не ошибается, я обязательно женюсь на мисс Хоуп-Вир весной или летом, до назначения на корабль. И она согласна с этим. Ее отец скончался в прошлом году и брат не против замужества сестры.
- Томас, - миссис Нокс повернулась к мужу. – Что ты молчишь?
- Эдмунд – взрослый мужчина, - пожал плечами мистер Томас Нокс. – И я не имею возражений против мисс Хоуп-Вир. У тебя, душа моя, они есть?
- Нет, однако… - начала фразу Диана Нокс, но не закончила ее и осеклась, уловив предостерегающий взгляд сына Эдмунда.
- Кто-нибудь слышал о свадьбе баронессы Хоу? – пришла на помощь сестре Френсис Калверт.
- Я не слышал, - откликнулся Томас Нокс младший. – Что за свадьба, тетушка?
- Возмутительный брак, - миссис Калверт закатила глаза. – Баронесса София Хоу опозорила имя своего прославленного отца, адмирала и графа, да и королевскую семью тоже. Ведь Хоу в родстве с королем через бабку баронессы, Софию фон Кильмансегг, графиню Дарлингтон, сводную сестру Георга Первого. Баронесса овдовела пятнадцать лет назад, она была женой наследника лорда Эштона Керзона. Вообразите, ей пятьдесят лет, и куда ее понесло, скажите на милость? В прошлом месяце она повторно вышла замуж. И за кого? За Джонатана Фиппса, королевского доктора, который лечит глаза его величеству. Баронесса, дочь графа, родственница короля! За доктора Фиппса! Это даже звучит скандально! Ему, между прочим, за сорок. Баронессу вел к алтарю герцог Камберленд, и она заплакала, как девушка, а герцог не сдержался и расхохотался прямо в церкви.
- Действительно, скандально, - прыснул смехом Томас Нокс.
- Ему за сорок, ей пятьдесят, - виконт Нортленд, которому в апреле стукнуло восемьдесят три, махнул рукой. – Молодежь! Кровь и страсти бурлят, вьют семейное гнездышко без оглядки на окружающих. Что им наше стариковское брюзжание?
- Стариковское брюзжание, - с удовольствием повторила Диана Нокс. – А я-то думала, что это целыми днями доносится из вашего кресла-качалки, дорогой свекор.
София Шарлотта, Хоу-Од-Лэнгар
Королевский офтальмолог Джонатан Фиппс
* * *
31 декабря 1812 года
Дом Экломов, Манчестер-Сквер, Лондон, Англия
Эстер ненавидела черный цвет и осознание того, что этот цвет, который она носила с мая, когда умер дед, будет цветом ее одежды еще один год, неимоверно угнетало. Отец скончался 23 декабря, во сне, в собственной постели и его погребли в церкви святого Петра в Клейворте, в полутора милях от их родового поместья, Уайстон-Холла, рядом с дедом, бабкой и другими родственниками, посещавшими этот храм в течение ста лет. Он завещал дочери, как и было им обещано, имение и состояние в десять с лишним тысяч фунтов годового дохода, а матери шестнадцать тысяч на весь остаток жизни. Батюшка не сделал никаких распоряжений о трауре и ее помолвке с мистером Мэдоксом, но как только Эстер сообщили, что отец мертв, она твердо решила, что расторгнет помолвку и не выйдет замуж за своего жениха ни при каких обстоятельствах. Дед внушил батюшке мысль, что внучка должна обзавестись супругом до их смерти, и тот настаивал на помолвке, но теперь нет ни деда, ни отца, ни необходимости спешить к алтарю. Она свободная, совершеннолетняя, богатая и независимая ни от кого, включая тетушек.
Пять лет назад, ей, девятнадцатилетней провинциалке, Лондон казался необъятным и непостижимым, а толпы поклонников пугали и окрыляли одновременно. Боже, как давно это было! Ее чуть не затащил к алтарю в первый же месяц пребывания в столице скучный и невзрачный Чарльз Калверт! А лорд Томас Хэй-Драммонд, граф Киннолл? Этот мужчина пьянил ее, как крепкое вино, но что за муж бы из него получился? Наказание, а не муж.
Надгробие Ричарда, Джонатана и Мэри Эклом в церкви святого Петра в Клейворте
Мисс Эклом сидела в кресле, у окна своей спальни и задумчиво взирала в окно. Редкие снежинки медленно кружились в воздухе, тоскливо завывал ветер, небо затянули серые тучи. Все празднуют новый год, но ей этикетом запрещены увеселения, балы и шумные компании. Или все-таки можно куда-то сходить? Надо уточнить у тетушек. Эстер поднялась из кресла, приблизилась к зеркалу и со злостью сорвала с него темную драпировку, которую слуги не убрали после похорон. Не успела она вернуться в кресло, как в дверь постучали, и в комнату проскользнула горничная.
- Простите, мисс, мне нужно убраться и вычистить камин, - пропищала тощая, прыщавая девица, сделав неуклюжий книксен. – Вы не пожалуете в гостиную или кабинет?
Хозяйка дома вздохнула, молча взяла с комода черную шаль, накинула ее на плечи и вышла. В кабинете отца она села на его жесткий, громоздкий стул, вынула из ящика стола бумагу, вооружилась пером, откинула крышку чернильницы и стала писать письмо мистеру Мэдоксу.
Мистер Джозеф Мэдокс был невысоким джентльменом с идеальной осанкой, аккуратной прической, приятным лицом и невыразительными карими глазами. Его фраки были сшиты идеально, сапоги представляли собой произведение искусства, галстуки смотрелись безупречно. В сравнении со стареющим, одетым кое-как сорокалетним воякой Кристофером Тилсоном мистер Мэдокс был сам Аполлон. Но в сравнении с наследником виконта Нортленда, Томасом Ноксом, он смотрелся как сносная замена. Замена, а не что-то стоящее.
«Мистер Мэдокс!» Официальным обращением мисс Эклом предпочла сразу задать соответствующий тон. «Извините, что я и тетушка Мэри не приняли вас вчера. Тетушка Мэри захворала и не смогла вас приветствовать. Да и я не нашла в себе силы принять вас по возвращению из Уайстон-Холла. Нашу семью постигло двойное горе. Сначала дедушка, за ним отец. Это рок, и он, к сожалению, ясно определяет наш дальнейший путь».
Эстер задумалась, постучала пальчиком по столешнице, и продолжила. «Точнее, не определяет, а знаменует. Предначертание, знаменующий перст судьбы. Я вам не рассказывала о болезни своей бабки Мэри, самое время о ней рассказать. Она вышла замуж в двадцать три года и тридцать пять лет была любящей, прекрасной супругой. Но однажды утром ее настигло искушение, она поссорилась с мужем, моим дедом Джонатаном, и хотела уехать жить к родне, стала собирать вещи. Тут ее, у шкафа с платьями, и разбил паралич. Отнялась вся правая сторона тела и, как у святителя Захарии, пропала речь. Как она сама потом написала, это был перст судьбы, воля Всевышнего, изменившая ее намерения. Бабушка Мэри, конечно, никуда не поехала, смирилась с недугом, научилась пользоваться левой рукой, и прожила еще пять лет, как заповедал Господь. Мне было тринадцать, когда она преставилась. Кто-то решит, что это всего-навсего болезнь. Но это было своего рода препятствие необдуманному, ошибочному поступку. Такое же препятствие, как и смерть моего отца в нашем случае. Я имею в виду нашу помолвку и свадьбу. Боюсь, что первую я расторгаю, а второй не бывать.
Буду откровенна. Вы образцовый молодой джентльмен и любая девушка была бы счастлива, связав с вами свою жизнь, но не я. Наша помолвка была заключена моим отцом. Вы попросили у него моей руки прежде, чем сделали мне предложение, и он вас одобрил, благословил. Это поставило меня перед нелегким выбором, пойти наперекор отцу или уступить. Я уступила, дабы не огорчать батюшку, но он умер, предстоит долгий траур, а мои чувства к вам не столь сильны. Моя воля в этом окончательная. Не утруждайтесь ответом, никакие увещевания и доводы не помогут. У меня лишь один вопрос к вам, и он действительно важный. Сколько денег вы издержали, ухаживая за мной? Вы тратили на меня значительные деньги. Поездки, подарки, ложа в театре. Я обязана возместить вам эти расходы. Вы вправе отвергнуть это возмещение из гордости или обиды, но в расторжении помолвки виновна я и мой покойный отец. Посему, пришлите своего поверенного, чтобы мы уладили это к всеобщему удовлетворению. Умоляю, не сердитесь. Чем быстрее вы меня забудете, тем быстрее утешитесь. Встречаться мы не будем, я проведу год в трауре. Между нами нет любви. Вы надежный друг, но не более чем друг. И поверьте, на самом деле, я оказываю вам услугу, разрывая помолвку. У меня тяжелый характер и дорогие привычки. А вам нужна мягкая, нежная жена. Я такой никогда не буду. Прощайте, и да храни вас Господь».
Она довольно хмыкнула, поставила подпись, дату, положила перо на стол и посыпала письмо песком.
КОНЕЦ 2 ГЛАВЫ 2 ЧАСТИ
Bernard:
» Часть 2 Глава 3
Глава 3«Сент-Себастьян»
29 июня 1813 года
Дом Гамильтонов, Парк-стрит, Лондон, Англия
Встреча Наполеона и Меттерниха в Лейпциге
1812 год был губительным для французов, так как закончился разгромом Великой армии Наполеона в России и изгнанием едва ли одной седьмой, уцелевшей ее части в Польшу и Германию. Шесть же седьмых из шестисот пятидесяти тысяч солдат и офицеров, либо полегли на российских просторах, либо дезертировали, либо попали в плен. Но если в декабре 1812 года кто то считал, что это была катастрофа для Франции, то он ошибался, поскольку настоящая катастрофа и распад Французской империи случились в 1813 году.
Весной 1813 года, Бонапарту, вроде бы, удалось накопить достаточно войск для отпора наступающим русским корпусам и дивизиям. Имея в январе всего тридцать тысяч солдат, к маю император сумел поставить под ружье четыреста тысяч. Но этот успех обесценился отпадением от Франции Пруссии и созданием мощной антифранцузской коалиции, включающей Россию, Англию, Пруссию, Испанию, Португалию, Швецию и некоторые немецкие княжества.
К середине лета 1813 года Франция одержала пару маленьких побед, стоивших ей слишком дорого, чтобы трубить о них на весь мир, и потеряла важнейшего союзника, Австрию. Это произошло в Дрездене. Австрийский посол Клеменс фон Меттерних был оскорблен Наполеоном, который на переговорах с ним кричал на дипломата, учинил истерику, швырнул на пол свою треуголку и растоптал ее, грязно ругаясь. Причиной тому послужило то, что в послании, переданном Меттернихом, тесть Бонапарта, австрийский император Франц, в обмен на посредничество и мир с противниками Наполеона, требовал от него распустить Рейнский союз, отказаться от всех завоеваний, вернуть Францию к прежним границам. В ответ Бонапарт угрожал послу и заявил, что собрал новую армию из молодых рекрутов. Меттерних, услышав слова императора, улыбнулся, и промолвил, что это армия не солдат, а детей. Таким образом, Австрия вышла из нейтралитета, присоединилась к антифранцузской коалиции, и очередной виток войны стал неизбежен.
В Лондоне же светский сезон был в разгаре, дыхание войны его не нарушало, разве что мужчины обсуждали военные сводки чаще, чем обычно. Дрязги в королевском семействе увлекали общество гораздо сильнее. Миссис Калверт исполнилось сорок пять лет, и эта цифра погрузила ее в печаль, которую не могли развеять ни февральский бал в Карлтон-Хаусе, ни рождение второго внука у дочери Изабеллы, миссис Стронг, ни наследство от леди Примроуз, полученное ею и миссис Дианой Нокс в Уэльсе. В июне Френсис Калверт сняла дом на Марин Парад в Брайтоне и переехала туда с детьми и сестрой, предоставив мужу, мистеру Николсону Калверту, наслаждаться парламентскими дебатами и тихими вечерами в их городском особняке.
Тем временем капитан Эдмунд Нокс, чье назначение на корабль ожидалось в недалеком будущем, воспользовавшись отсутствием матери в Лондоне, взялся за осуществление давно намеченного им плана и заручился поддержкой отца и деда. Эта поддержка обошлась родителю и виконту Нортленду в десять тысяч фунтов и еще десять они обязались вытрясти из жены и снохи, миссис Нокс, в виде доли в ее наследстве, ценных бумагах и деньгах. План предусматривал женитьбу капитана на мисс Хоуп-Вир без уведомления об этом до самого последнего момента, миссис Гамильтон и миссис Нокс, способных помешать делу. Был составлен «заговор» и в число заговорщиков, помимо трех указанных джентльменов, вошли Фанни Нокс, брат мисс Хоуп-Вир, Джеймс, его невеста, леди Элизабет Хэй, мистер Николсон Калверт, леди Изабелла Стронг, графиня Лимерик, виконтесса Глентворт, леди Люси Пери, леди Элизабет Гевин и мистер Холмс. Каждый внес свою лепту в организацию и осуществление задуманного. Семейство Пери, к примеру, располагало удобным загородным домом в пригороде Лондона и связями в церкви, а леди Аннабелла, к тому же, была подругой мисс Хоуп-Вир. Подготовка к «боевым действиям» велась в строжайшей секретности в начале июня, не встретила никаких затруднений, и двадцать девятого числа Эдмунд Нокс постучался в дверь дома Гамильтонов на Парк-стрит. Капитан ничуть не волновался, посидел десять минут в компании полковника, миссис Гамильтон и мисс Хоуп-Вир, и вдруг, как бы невзначай, попросил дозволения побеседовать с Джейн с глазу на глаз. Миссис Гамильтон насторожилась, но визитов Эдмунда Нокса в их дом, подобных этому визиту, было за четыре года столько, что она сбилась со счета. Матрона благосклонно кивнула, и молодежь перешла в музыкальную комнату.
- Присаживайтесь, сэр, - Джейн знала, что произойдет, но все равно дрожала, как осиновый лист.
- Позже, - моряк приблизился, преклонил колено, взял девушку за руку, и тихо произнес. – Джейн, я люблю вас всем сердцем уже много лет, и с каждым годом эта любовь крепнет. Прошу вас, будьте моей женой, или я умру от горя. Для меня нет на свете женщины, желаннее и красивее, чем вы. Скажите «да».
- Эдмунд, - она покраснела, укоризненно покачала головой и прошептала. – Я тоже вас люблю. Оглашение в церкви было две недели назад. Я уже сказала «да».
- Здесь и сейчас, - он продолжал сжимать ее пальцы. – Так, чтобы миссис Гамильтон услышала. Скажите «да».
- Да, - ее голос прозвучал громко, как пистолетный выстрел. – Я согласна стать вашей женой, сэр.
- Вы сделали меня счастливейшим человеком, - капитан поднялся на ноги, и его лицо озарила озорная улыбка. – Чудесная новость и мне не терпится сообщить ее вашим опекунам, хотя вы уже совершеннолетняя.
- Что ж, идемте, - ответная улыбка Джейн была не менее озорной, чем у жениха. Они возвратились в гостиную. Полковник, который был глуховат, продолжал читать газету, но его жена побледнела, как полотно, смотрела на воспитанницу с ужасом и выглядела потрясенной.
- Сэр, миссис Гамильтон, - Эдмунд Нокс прочистил горло. – Только что я умолял мисс Джейн стать моей женой, и она приняла предложение.
- Что? – полковник выронил газету и застыл в изумлении. – Вашей женой?
- Так точно, - капитан был невозмутим. – Наша любовь возникла не вчера. Я и без того ухаживал непростительно долго. Мы поженимся как можно скорее.
- Для тебя, моя милая, это не неожиданность, не так ли? – стиснула губы полковница.
- Так, - мисс Хоуп-Вир гордо расправила плечи и сделалась как будто выше. – Свадьба третьего июля в церкви Сент-Джордж на Ганновер-сквер. Будет скромная церемония, свадебный завтрак в доме Ноксов, и вы, разумеется, приглашены. В тот же день мы уедем в Ричмонд, в дом леди Пери, где проживем месяц или полтора.
- Боже мой, - полковник вскочил с канапе. – Да это же в субботу, на этой неделе!
- Не беспокойтесь, оглашение состоялось, брачный договор с Джеймсом Хоуп-Виром подписан, моя семья обеспечила нас, наследство Джейн в порядке, необходимые приготовления сделаны, - Эдмунд Нокс заложил руки за спину. – Мы не осмелились вас тревожить до срока, ввергать в расходы или суету. Ваше здоровье для нас свято, полковник. Я знаю, миссис Гамильтон, что у моей матери были возражения, которые вы с ней разделяли. Но все решено бесповоротно. Я известил мать, мистер Николсон Калверт написан жене в Брайтон. А теперь и вы посвящены в наши планы. Подружками невесты будут Фанни и леди Хэй. Леди Мэри Пери и леди Аннабелла Пери наводят порядок в доме в Ричмонде.
- Господи, - полковник Гамильтон переводил взор с Джейн на капитана. – Это не шутка! Это все серьезно! Тогда я вас поздравляю от всего сердца и желаю семейного счастья. Дорогая, что же ты молчишь?
- Я тоже поздравляю вас, Эдмунд, Джейн, - миссис Гамильтон была мрачнее тучи, она неохотно встала из кресла и, натянуто улыбнулась. – Я полагала, это когда-нибудь случится, но вы застали нас врасплох.
Капитан оставил без внимания этот укол. Явной враждебности и протестов не было, «топить сдавшееся вражеское судно» и «сыпать соль на рану» не имело смысла. Он усадил невесту в кресло, поцеловал ее тонкие пальчики, и сел вслед за полковником и миссис Гамильтон, дабы рассказать им о том, как все пройдет.
Семья моряка
3 июля 1813 года Эдмунд Нокс женился на мисс Джейн Хоуп-Вир в церкви Сент-Джордж на Ганновер-сквер. Бракосочетание было трогательным, чувства искренними, радость безграничной. В тот же день молодожены поселились в Ричмонде, в доме графа Лимерика, где в их честь семьей Пери был дан второй свадебный завтрак. Четвертого же июля, около полудня, миссис Гамильтон, без предварительного уведомления, пожаловала в Ричмонд, чтобы помочь молодым «наладить быт» и «просветить относительно супружества», но столкнулась с весьма нелюбезным приемом капитана. Упреки миссис Гамильтон были им отклонены, как неуместные и тщетные, а вещи названы своими именами. Эдмунд Нокс сказал бывшей опекунше, что та, некогда, приняв в свой дом девочку-родственницу, превратила несчастного ребенка в служанку, и беззастенчиво пользовалась ее деньгами, тратила из дохода с бумаг и содержания на опекаемую малую их часть. Попытки повзрослевшей девушки устроить собственную жизнь миссис Гамильтон, побуждаемая корыстью, пресекала. Однако, Джейн великодушна, она не держит зла на опекуншу, но надеется, что та не будет докучать ей внезапными визитами, особенно наутро после первой брачной ночи.
Миссис Гамильтон, в итоге, удалилась, а мистер Эдмунд Нокс и миссис Джейн Нокс предались тем занятиям, которые свойственны молодоженам. Ведь жизнь, как известно, не бывает беззаботной и яркой всегда, а продолжение рода не стоит откладывать в долгий ящик. В следующем году капитан должен был получить корабль и уйти в море. Жены моряков отличаются от других жен тем, что порой не видят своих супругов по несколько лет, и приучаются ждать так терпеливо, как это возможно.
* * *
31 августа 1813 года
Сент-Себастьян, Испания
Уильям Пери, лейтенант второго батальона пятьдесят девятого пехотного полка и третий сын графа Лимерика, Эдмунда Пери, за время своей службы на флоте и в армии приобрел репутацию человека, не склонного к подчинению и дисциплине, но при этом отзывчивого, смелого и падкого на всякие предприятия, замысел которых грандиозен, но исход неясен. Рядовые обожали лейтенанта Пери, потому что он был «в доску свой», вел себя с ними запанибрата, охотно делился всем, что Бог послал, и мог запросто одолжить денег. Если бы их попросили охарактеризовать молодого командира двумя существительными и двумя прилагательными, многие выбрали бы слова «добряк», «буян», «горячий» и «бесшабашный». И добавили бы, что парень он порядочный, так как за солдатами не прячется, но если уж предстоит бой, безопасней сражаться под началом кого-то более осторожного. А про себя подумали бы, «и умного».
Город-крепость Сент-Себастьян лежит на стыке Франции и Испании, в глубине Бискайского залива, к востоку от Бильбао и к югу от французских Байонны и Бордо. Как город Сент-Себастьян небольшой, с десятью тысячами населения, а как крепость почти неприступен из-за удачного расположения мощных фортификационных сооружений, высокого вала, крепких стен и грозных артиллерийских батарей. Горожане тяготеют к Франции и поддерживают, хоть и не без оговорок, Жозефа Бонапарта. Впрочем, вера в силу имперского орла к середине 1813 года у жителей была подорвана, а недовольство возрастало, по мере того, как в Сент-Себастьян стекались разбитые англичанами у Витории французские подразделения.
Вслед за французами, 11 июля 1813 года к городу пожаловали англичане. Лорду Артуру Уэлсли, виконту Веллингтону, руководившему английской армией на Пиренейском полуострове, для победы над французским маршалом Сультом, нужно было захватить Сент-Себастьян, и сделать это практически в лоб, без должной подготовки, в условиях слабой морской блокады порта и возможности французов снабжать гарнизон припасами, оружием и подкреплениями. Оборону крепости возглавлял бригадный генерал Луи Эммануэль Рей. Этот опытный, хитрый военачальник грамотно отразил атаки англичан и португальцев пятнадцатого и двадцать пятого июля, уничтожив двести и пятьсот солдат противника соответственно, а сам при этом потерял в пять раз меньше. Веллингтон, однако, был упорен и смог разрушить часть внешних укреплений, пробив в стенах брешь длинной сто пятьдесят футов, а также, через подкоп, заложить взрывчатку в старую канализацию, с намерением, в решающий момент, подорвать французские позиции. Третий штурм, по его задумке, планировался как дерзкий натиск, ошеломительный и стремительный. Для его осуществления была сформирована штурмовая группа, которую вот уже два века называли в армиях Европы «отчаянная надежда». Костяк этой группы, по обыкновению, составляли добровольцы, ищущие славы, повышения в чине или солидной денежной премии. Лейтенант Уильям Пери был заинтересован во всем этом. Посему он, 31 августа 1813 года ожидал сигнала к наступлению в легкой роте второго батальона пятьдесят девятого полка, в команде добровольцев, подобных ему, а также провинившихся, попавшихся на воровстве, мародерстве, дезертирстве, или вытянувших несчастливый жребий.
И сигнал был дан в одиннадцать утра, когда взлетела на воздух часть каменной стены над взорванным в канализации зарядом. Густой дым окутал рубеж атаки. Английская пехота, закаленная в битвах и презирающая смерть, поднялась из окопов в гробовом молчании и ринулась по каменистому склону вверх, к пролому, чтобы попробовать врага «на штык». Их встретили грохотом барабанов, сообщающим о приближении штурмового отряда, шквальным ружейным огнем, издевками и подначками. Дым рассеялся и за обрушившейся стеной, перед взором англичан предстала внезапная преграда – созданная по приказу генерала Рея за одну ночь баррикада, продолжение купуры, с помощью которой французы заделали брешь в стенах. Кроме того, перед баррикадой был выкопан еще один ров и насыпан вал, установлен частокол и зарыты доски, с торчащими из них острыми обломками сабель, штыками и сельскохозяйственными инструментами.
Первая волна «отчаянной надежды» была скошена пулями, как трава. Капитан Скотт приказал резервам выдвигаться из укрытий, но был убит точным выстрелом французского тиральера, что замедлило наступление. Капитан Абрахам Пилкингтон принял на себя командование. Он побуждал лейтенантов и прапорщиков воодушевить рядовых личным примером, но лейтенант Фейн, а вместе с ним прапорщики Роберт Парк, Маркус О'Хара, Чарльз Веверс, Джеймс Пайн и Лоуренс Уотсон к двенадцатому часу погибли, шеренги же солдат залегли за насыпями и в воронках. Капитана Джона Фотергилла из первой волны с трудом утащили в окоп с тяжким ранением, лейтенанта Джорджа Фриза ранило в живот, капитану Пилкингтону прострелили плечо, лейтенанты Арчибальд Кэмпбелл и Генри Хартфорд выбыли из строя с контузиями. На ногах оставались лейтенанты Уильям Пери, Николас Ховенден, Генри Браун, Сэмюэл Стюарт, Питер Робертсон и прапорщик Райт Эдвардс, но они буквально вжались в землю, как и рядовые, не испытывая ни малейшего желания пополнить ряды мертвецов.
- Пери! – лицо Ника Ховендена было залито кровью, он и харкал кровью, ворочаясь в углублении бруствера. – Ты цел?
- Ни царапины! – графский сын захохотал из-за снарядного ящика, заботливо установленного французами на пути английской пехоты.
- По цепочке кричат, что сейчас наши осадные орудия разломают эту баррикаду к чертям собачьим, - лейтенант шарфом вытирал кровь с лица.
- Не накрыли бы нас, сучьи дети, - с опаской произнес Уильям. – Баррикада в сорока ярдах, Ник.
- Ползи ко мне, - посоветовал Ховенден.
- Чтобы меня как утку ухлопали? – отозвался Пери. – Нет уж, я тут останусь. Накроют, так свои, а не эти французские скоты меня продырявят.
- Как знаешь, - Ник лежал на спине, щурился на ярком испанском солнце и мысленно молился. – Ты боишься, Вилли?
- Чуть-чуть, - Уильям деловито перезаряжал пистолет. – Мой старший брат Генри отговаривал меня идти в армию. Он не любитель рисковать собственной шкурой. Я его послушал, и пошел на флот. Но на флоте скука адская, и качка, и эта корабельная вонь. Она тебя маринует, даже мочалкой от нее не избавишься.
- Как будто в армии вони нет, - возразил Ник. – Ты какой у отца по счету сын?
- Третий, - вздохнул Пери. – Эдмунд, папина радость и надежда, ребенком скончался. Отец ежечасно ныл, какой Эдмунд был золотой мальчик. Генри же женился на ирландке, взбесил отца, а младший, Эдмунд Секстон, дурак дураком.
- А Абрахам Пилкингтон у отца девятый, - рассмеялся Ховенден. - Вообрази, девятый! Вот не повезло. Мать у него строгая, дочь викария, преподобного Харпура. Этот олух Абрахам так забавно говорит о нем, словно тот святой или великомученик.
- Наградили же человека таким именем! Абрахам! – Уильям сунул первый пистолет за пояс и занялся вторым. – Если бы меня окрестили Абрахамом, я бы батюшку живьем зажарил.
- Пушка ухнула, ядро свистит, - предупредил Ник, и через миг французская баррикада содрогнулась от удара осадного снаряда. Столб пыли взвился над валом.
- Знатно! – восторженно заголосил Пери. – Накидывай им хорошенько, старина Диксон!
Ховенден не ответил, он судорожно кашлял он пыли и что-то бессвязно бормотал. Пушки батарей генерала Александра Диксона не умолкали, превращая французскую баррикаду в дымящиеся руины. Затем прозвучал повторный сигнал к атаке и пехотинцы пятьдесят девятого полка дружно поднялись. Сперва на корточки, а потом и во весь рост. Барабаны, теперь уже английские, подзадорили бойцов и те, шагая по трупам павших товарищей, бросились на штурм.
Штурм Сент-Себастьяна
Уильям Пери был ближе к противнику, чем другие, посему он очутился в первом ряду закипевшей рукопашной. Его лихое «надавим, парни», надолго запомнилось однополчанам. И это было последнее, что лейтенант Пери сказал в своей жизни, поскольку французский тиральер, затаившийся в развалинах конюшни, стрелял без промаха и сразил сына графа Лимерика прямо в сердце, оставив его навсегда двадцати двухлетним, веселым и редко болеющим юношей. И это было для Уильяма Пери не огорчительно и не обидно, так как рядом с ним полегли в тот день, на исходе лета, сто восемнадцать сослуживцев из его батальона, четверть от списка, а еще треть была ранена.
Оборона была преодолена, город захвачен и разграблен, остатки французского гарнизона сдались. Тысячу мирных жителей Сент-Себастьяна перекололи штыками и порубили саблями в отместку за жертвы английской армии в этом кровопролитном сражении. Общие потери Веллингтона под Сент-Себастьяном были пять тысяч триста солдат и офицеров. В Англии эту цифру сочли ужасающей, но в пятьдесят девятом полку с такой оценкой были не согласны. Ведь если победа, то с ней не поспоришь, она все перекроет, а те, кто уцелел, не станут унывать и изрекут, по привычке, «легко отделались».
* * *
15 сентября 1813 года
Саут-Хилл-Парк, Беркшир, Англия
Саут-Хилл-Парк
Резиденция графа Лимерика Саут-Хилл-парк в Беркшире была построена полвека назад по заказу Уильяма Уоттса, чиновника Ост-Индийской компании. Впрочем, он редко бывал в поместье, так как к 1760 году его здоровье было подорвано болезнями, и насладиться жизнью сельского джентльмена, ему было не суждено. В 1764 году Уоттс скончался, а его сын уступил имение семейству Бувери. Вслед за Бувери владельцами Саут-Хилл-Парка и тридцати акров земли вокруг него были Стивен Лашингтон и министр Джордж Каннинг. Каннинг обитал в Лондоне, служил в правительстве, поместьем не пользовался и сдавал дом со всеми угодьями лорду Эдмунду Пери, с которым у него были общие дела.
Двухэтажный дом в итальянском стиле, с башней и богатой лепниной был одним из лучших в округе, недаром Уильям Уоттс в прошлом преуспел в строительстве. Особняк, в отличие от тесного дома Лимериков на Мэнсфилд-стрит в Лондоне, имел множество комнат и все современные удобства, но лорд Эдмунд все равно предпочитал ему свое столичное жилье, так как удалиться от двора и света он был не готов. С 1810 года в имении поселился старший сын графа, виконт Глентворт, с женой и детьми. Компанию им составляли младшие отпрыски Лимериков, а временами и сама графиня, с дочерями.
15 сентября 1813 года, нагуляв аппетит на верховой прогулке, Генри Пери тихо взбежал на второй этаж, приоткрыл дверь покоев жены и поглядел в щель. Белла спала поперек кровати, подтянув ноги к животу, обессилевшая и уставшая. Тридцать первого августа, в день смерти брата Уильяма, она родила их пятого ребенка, сына Джона, и в течение двух недель ухаживала за младенцем. В доме хозяйничала мать, ей помогали сестры Люси и Мэри. Отец прибыл четыре часа назад и ждал наследника в библиотеке для серьезной беседы. Генри догадывался, о чем будет эта беседа и набирался духу перед неотвратимым скандалом. Разбудить Беллу, и позвать ее в библиотеку было весьма заманчиво, она умела противостоять свекру. Но отец, без сомнений, разоблачит это малодушие, станет глумиться над ним, полагая, что его взрослый сын не в состоянии сам выражать свои мысли.
Виконт притворил дверь и спустился в гостиную, а из нее прошествовал в библиотеку.
Граф Лимерик сидел в кресле, за столом, поглаживал подбородок и недовольно сопел. Он был потрясен гибелью сына Уильяма, скорбел о нем и злился на себя за то, что разрешил ему перейти из флота в армию. Бойня в Сент-Себастьяне затронула множество семей в Лондоне, Феликс Калверт чудом спасся, и лорд Эдмунд постоянно прокручивал в голове фразу, однажды сказанную сыном Френсис Калверт за обедом. «Армия не для Вилли, милорд. Вилли слишком порывистый и безрассудный для армии». Эти слова терзали графа, он ругал себя за то, что никак на них не отреагировал и ничего не предпринял. Домашние шептались по углам, в потухших очах жены Мэри застыл немой укор, дочь Люси, особо любившая Уильяма, начала, как в детстве, дергать головой и навязчиво моргать. Самым же паскудным было то, что Эдмунд Пери не мог выжать из себя слез. Он писал письмо за письмом знакомым, излагал свое горе казенным языком, но даже не всплакнул. Его сердце, кажется, очерствело, и это было так грустно. «Неужели все старики черствеют сердцем?»
Генри вошел, остановился около стола, расправил полы черного, траурного фрака и сел на стул. Сколько раз они вот так сидели, глаза в глаза, выясняя отношения? Не счесть, сколько раз.
- Как вы, батюшка? – Глентворт изучал лицо отца прямым, немигающим взглядом.
- Мерзко, - выдохнул лорд Эдмунд. – Я не сплю по ночам. Вчера выпил лауданум, иначе меня настигло бы истощение, или что похуже. Паралич, к примеру. И ты, сын мой, добавляешь мне забот.
- Я? – Генри воззрился на родителя. – Каким же образом?
- Это письмо из Лимерика, - граф достал из грудного кармана конверт. – Ты ничего не хочешь мне поведать?
- Это по поводу Баррингтона? – с сомнением спросил сын.
- Нет, это по поводу оружия, мушкетов и наконечников пик, которые обнаружились в нашем доме в Ньютауне и вынудили меня оправдываться, - отец вытащил из ящика стола стальной наконечник с крюком и грохнул им о столешницу.
- Разве джентльмену запрещено хранить дома мушкеты? – нахмурился Глентворт.
- Десятки? – лорд Эдмунд рассвирепел. – Тебе доставляет удовольствие издеваться надо мной? Или ты собрался на охоту с полком приятелей?
- Почему бы и нет? – Генри ухмыльнулся. – Я – лорд, и могу охотиться в своих угодьях с друзьями.
- Ты держишь меня за болвана? – прорычал граф. – Эти ирландские пики, символ бунта босяков, ими была завалена кладовая. Они тоже для охоты? В доме учинили обыск по доносу служанки. У тебя в кабинете нашли портрет Генри Джоя Мак-Кракена. Если я не вмешаюсь, нас обличат перед королем и парламентом! Тебя обвинят в измене, арестуют, нас всех поместят в тюрьму, осудят, сошлют на каторгу, земли конфискуют, деньги изымут. Мои дети и внуки станут нищими потомками мятежников. И это при том, что я в 1798 году изворачивался так и сяк, чтобы моя семья не пострадала.
- Вы до сих пор все так же изворотливы, батюшка, - Генри демонстративно развалился на стуле. – Страдания семьи, то есть ваши личные страдания, для вас всегда важнее страданий Ирландии. Кто получил титул за продвижение унии Ирландии и Англии? Вы. И католикам вы вовсе не благоволите, но повсеместно утверждаете обратное.
- Да как ты смеешь! – лорд Эдмунд вскочил с кресла. - Это неслыханно! Никто не сделал для католиков в Лимерике больше, чем я, прихожанин англиканской церкви! Я ратовал за них в парламенте и у министров вопреки их тупой ненависти ко мне. А что для них сделал ты, кроме участия в попойках и праздной болтовне сборищ бездельников, разных Баррингтонов и иже с ними? Когда мы с Беллой покидали Ньютаун, в доме не было ни мушкетов, ни пик, ни портретов казненных мятежников. Она знает, как ты подвел всех нас?
- Конечно, нет, - фыркнул Глентворт. – Она выдала бы меня вам. В ней не осталось ничего ирландского, вы своим английским занудством вытравили из нее ирландку, она лишь тем и занята, что разливает вам чай и обустраивает это проклятое поместье, которое даже не принадлежит нам.
Ирландские мятежники 1798 г.
Пика мятежников
Генри Джой Мак-Кракен
- Ты безумен, - граф с негодованием смотрел на сына. – Ты болен! Кретин!
– Достаточно с меня оскорблений, - виконт вскочил со стула вслед за отцом. – Всякому терпению есть предел.
- Предел? – топнул ногой лорд Эдмунд. – Предел моему терпению действительно настал. Тебе, кретину, придется плыть в Ирландию и объясняться в городском совете. И ты будешь не просто говорить то, что я прикажу, а зачитывать написанное мной слово в слово, потому что от рождения слабоумный и медлительный. В противном случае тебя ждет тюрьма. Мне же предстоит умасливать министров, генерального прокурора Саурина, солиситора Буша и всех тех, кто мне чем-либо обязан, дабы замять это дело.
- Вы все сказали, батюшка? – Генри сложил руки на груди. – Я свободен до ужина и готов внимать вашим воплям часами. Мое слабоумие этому не помеха.
- Не кривляйся и не корчь из себя шута! – рявкнул отец. – Ты подчинишься? Или мне нынче же принять меры?
- И какие же меры? – сын выпятил губу. – Сюда, по вашему зову, явятся мировой судья и констебль?
- Нет. Я выгоню тебя из поместья и доложу генеральному прокурору о твоих связях с бунтовщиками, - в голосе графа зазвенела угроза.
- Если я уеду из Саут-Хилл-парка, Белла и дети уедут со мной, - не уступал Глентворт.
- Когда тебя арестуют, они вернутся, - напирал лорд Эдмунд. – Так что?
- Ладно, - Генри понял, что «перегнул палку». – Я дам показания городскому совету по вашему усмотрению. Но Белла и младший ребенок поплывут в Ирландию со мной.
- Младенец? – Лимерик глядел на сына с недоумением. – Ты рехнулся? К чему подвергать опасности младенца?
- Я не поплыву в Ирландию без Беллы, а она не оставит Джона ни на день, - заупрямился виконт. – Если она будет здесь, вы настроите жену против меня и разлучите нас. А этому не бывать.
- Бренди и пиво делают тебя глупцом, - граф указал наследнику на дверь. – Иди, я должен написать Саурину. Мне надлежало бы оплакивать сына-героя, а я вынужден подчищать за тобой, никчемным пакостником. Ты сплошное разочарование, и лишь добрый нрав моей снохи, а также малые внуки и внучки утишают мою ярость к тебе. Все, что ты способен делать, так это детей. И мне все дороже обходятся твои затеи.
Глентворт не ответил. Он гордо прошел к двери и скрылся за ней.
* * *
Что ты натворил? – Аннабелла Пери уставилась на мужа в изумлении, не веря своим ушам. – Оружие? Портрет Генри Джоя Мак-Кракена? Да за это в Ирландии вешают без снисхождения вот уже пятнадцать лет!
- Я понятия не имел, что в доме спрячут мушкеты и наконечники копий, - Глентворт оперся руками о подоконник и с тоской смотрел в окно, на тщательно прополотые дорожки, подстриженные кусты и яблони, ветки которых согнулись под весом плодов. – Это Мэтью, он убедил меня в том, что сложит в кладовой кое-какой товар из порта, безобидные вещи. И это было в уплату моего карточного долга, заурядная услуга.
- Господи Боже, - застонала виконтесса. – Ты дал ключ этому смутьяну, который мечтает о новом восстании и без угрызений совести доведет нас до каторги или виселицы. Он же сорвиголова и не скрывает своих убеждений, болтает, Бог весть что, при незнакомых людях. Я просила тебя порвать с ним ради детей, Генри!
- Обещаю, что порву с ним, - прошептал виконт. – Дам показания городскому совету, скажу правду, поклянусь, что не ведал о том, что принесли в наш дом и не присутствовал при этом. Мы уедем из Лимерика в Дублин, поживем там какое-то время.
- А портрет? – леди Пери также перешла на шепот. – Портрет тебе тоже, якобы, подкинули по неведению? Ты думаешь, в городском совете заседают дурачки?
- Мое пребывание в Лимерике в минувшем году было коротким, - отмахнулся супруг. – Я буду отрицать, что портрет мой и заявлю, что не представляю, чей он. Человек, который мне его продал, в Шотландии, они ничего не докажут.
- Генри, ты что, примкнул к последователям «объединенных ирландцев?» - Аннабелла покачивала колыбель со спящим новорожденным, хнычущим во сне. – Это же безнадежно. Им не хватило сил пятнадцать лет назад, когда они были на кураже, всех их вождей перебили и восстание подавили, утопили в крови. Что ждет нас в Дублине? Нищета? На какой срок мы оставим детей в Англии? Я не допущу, чтобы моих детей воспитывали без моего участия.
Молочник времен ирландского восстания 1798 года
Мундир ирландского повстанца
- Кто-то шесть лет назад обещал мне быть хорошей женой, - Глентворт развязал шейный платок и поморщился. – И давал обеты в церкви. Ты отправишься со мной в Ирландию, или нет?
- Отправлюсь, - виконтесса присела на край кровати. – Но не сразу, а позже, когда Джон окрепнет. Ему же и месяца нет. Ты пока уладь это дело в Лимерике, а я прибуду после Рождества, в конце января или в феврале. Нам ведь понадобятся деньги сверх того, что выделяет твой отец. Где их взять? Я постараюсь разжиться деньгами, продам украшения и безделушки. И кто позаботится о Мэри, Эдмунде, Аннабелле и Уильяме? Твоя мать? Она болеет и оплакивает твоего брата. На сколько месяцев взвалим на нее наших детей? Я не согласна больше чем на два-три месяца.
- Клятвы, Белла, клятвы, - повторил муж. – И обещание быть хорошей женой. Пусть будет по-твоему. Январь или февраль. Если же ссора с отцом затянется, мы заберем всех детей в Ирландию и будем жить, как жили раньше.
- Ты станешь штукатурить, а я расписывать посуду и возиться с муслином, - вздохнула леди Пери. – И это с пятью детьми. Мы опять будем голодать.
- Я заключу договор с отцом, - виконт сел рядом с супругой. – Он нас обеспечит.
- Сладкие грезы, - Аннабелла шутливо толкнула его в плечо. – Как тебя угораздило так влипнуть, здоровяк? Лови вы с Мэтьюм рыбу, или охоться, я бы не волновалась. Мушкеты и пики в кладовой! Ты как ребенок, ей Богу. Ничего более нелепого я не слышала. Даже мой дядя Джона убрался из нашей пропащей Ирландии, а тебя туда тянет и тянет. Нам это непременно выйдет боком.
- Сказала ирландка, которую не тянет в Ирландию, - сыронизировал Генри.
- Ах ты, мой пылкий ирландец, - она чмокнула Генри в щеку и захихикала. – Я раздобуду тебе зеленый сюртучок, рыжий парик и кокарду с золотой арфой. Но надевать все это ты будешь дома, чтобы нас не сцапали и не вздернули.
КОНЕЦ 3 ГЛАВЫ 2 ЧАСТИ
Bernard:
» Часть 2 Глава 4
Глава 4
«Честный Джек»
4 ноября 1813 года
Дом Форбса, Албермал-стрит, Лондон, Англия
Лорд Джон Чарльз Спенсер, виконт Элторп, по прозвищу Честный Джек, полученному от одноклассников в Харроу, отметил тридцатилетие в мае 1812 года. Он был увлечен политикой, охотой и новшествами в имении как истинный молодой английский аристократ, не потерявший голову на скачках, в питейных заведениях или обществе алчных куртизанок. Его карточные долги не разоряли семью, хотя и вызывали ворчание отца. Джон был скучным, нудным и держался за принципы и привычки со смешной дотошностью, отлично понимая собственные недостатки. Внешность виконта была средней, рост средним, телосложение средним, а приверженность моде разумной, то есть тоже средней. Сердце лорда Спенсера было отдано партии вигов, он презирал принца-регента и герцога Йоркского и был в этом не оригинален. Достижения предков на ниве скотоводства внушали ему гордость за род. Честному Джеку не составляло труда часами рассуждать о скрещивании пород овец, игнорируя кокетливые взоры прекрасного пола, той его части, которая нацелилась на титул виконта Элторпа, а в перспективе и графа Спенсера.
В респектабельности и благородстве Спенсеров никто не сомневался. Но правда была в том, что Спенсеры сделали состояние в пятнадцатом и шестнадцатом веке, торгуя скотом и возделывая землю как тенанты. Родовые поместья Уормлитон в Уорикшире и Элторп в Нортгемптоншире были приобретены ими при Генрихе VII и Генрихе VIII, а в правление королевы Елизаветы Спенсеры уже заседали в палате Общин. Король Яков I даровал Роберту Спенсеру титул барона, и тот к тому времени был самым богатым человеком в Англии. Однажды, в 1621 году, по семейной легенде, между Робертом Спенсером и кичливым лордом Говардом, графом Арунделом, случилась размолвка. При произнесении речи о деяниях предков Роберт Спенсер коснулся царствования Генриха VII и был прерван отповедью Арундела, что при Генрихе VII Спенсеры пасли овец и не более того. Лорд Роберт ничуть не смутился, и отвечал, что если его предки и пасли отец в ту эпоху, то Говарды тогда же замышляли государственную измену.
Леди Лавиния Спенсер
Лорд Джордж Спенсер
Влияние семьи возрастало от десятилетия к десятилетию, со Спенсерами мечтали породниться. Герцоги Мальборо, графы Сандерлендские – все это были Спенсеры. Тетя виконта Элторпа, скандальная Джорджиана Кавендиш, вышла замуж за герцога Девонширского, и это подчеркивало амбиции рода.
Батюшка Честного Джека, Джордж Спенсер, был министром, хранителем королевской печати и первым лордом Адмиралтейства, посему детство Джона прошло в отцовских кабинетах. В юности родитель тяготел к денди и как то, подпалив на огне полы своего сюртука, обрезал эти подгоревшие полы, введя тем самым моду на короткие фраки, называемые с тех пор «спенсерами». Он рано, в возрасте двадцати трех лет, женился на дочери графа Лукана, Лавинии Бингем, и супруга родила ему уйму детей, но лишь шестеро из девяти отпрысков выжили, а трое умерли в младенчестве.
Мать виконта блистала в обществе и слыла безжалостной насмешницей. Старший сын частенько становился мишенью ее едких комментариев, «шпилек» и сарказма. Леди Спенсер не доставляло удовольствия то, что первенец простоват, миролюбив, одевается без шика и, как говорится, «ни рыба, ни мясо». Продолжение рода она почитала обязанностью, которой нельзя пренебрегать. Леди Лавиния поощряла сына в политике, но желала бы видеть его женатым. Она предлагала ему богатых наследниц и ослепительных красавиц, в поисках невест обращалась за помощью к родне и подругам, включая жену промышленника Уолтера Спенсера-Стэнхоупа, миссис Мэри Спенсер-Стэнхоуп. Та же была дальней родственницей Экломов из Уайстон-Холла.
Графиня Лавиния Спенсер с сыном Джоном
Джон Чарльз Спенсер, виконт Элторп
Таким образом, лорд Джон Чарльз Спенсер, виконт Элторп, свел близкое знакомство с мисс Эстер Эклом. В 1813 году, соблюдая траур по отцу и деду, Эстер избегала шумные веселые сборища и отдавала предпочтение интеллектуальным раутам. Честный Джек неоднократно пересекался с ней на подобных раутах, и они подолгу беседовали на самые разные темы. Он находил мисс Эклом прямолинейной, занятной и умной. Однако, она не привлекала его как женщина, так как была склонна к полноте и невысока ростом. Виконту же нравились стройные, высокие женщины с фигурами амазонок и твердым характером, без жеманства, лукавства и «заскоков». Но в делах сердечных он проявлял робость, а интересные ему женщины, те самые «амазонки», робких не жаловали.
В ноябре мисс Эклом, впервые за полтора года траура, позволила себе по настоящему развлечься и приняла приглашение на вечер с танцами от дочери художника и натуралиста Джеймса Форбса, баронессы Монталамбер. Леди Элиза, урожденная Форбс, вышла замуж за французского эмигранта, барона Марка Рене де Монталамбера и жила с ним в особняке отца на Албермал-стрит. По случаю бала мисс Эклом, наконец, избавилась от траурной одежды, но не стала «дразнить гусей» и нарядилась в синее платье скромного покроя, добавив к нему несколько украшений из золота и жемчуга. На этом импровизированном балу ожидался модный оркестр, три сета контрдансов и вальсы. Из мелодий сего года должны были исполнить «Восторг», «Клариссу», «Домино» и дать возможность опытным танцорам вальсировать. Эстер не планировала танцевать, но ей сообщили, что из титулованных особ бал посетит виконт Элторп. Ради встречи с ним она сократила свой траур на два месяца и привлекла к приготовлениям миссис Мэри Спенсер-Стэнхоуп.
4 ноября 1813 года, через час после начала танцев, мисс Эклом достигла своей цели. Она расположилась в мягком кресле Чиппендейла в углу бальной залы, а лорд Джон Чарльз Спенсер сидел возле нее на стуле, и с любопытством разглядывал гостей баронессы Монталамбер.
- Мисс Эклом, - Джон повернулся к собеседнице и вежливо улыбнулся. - Боюсь быть бестактным, но вас не тревожит, что баронесса пригласила на бал вашего бывшего жениха, мистера Нокса?
- Мы с мистером Ноксом не враги и соблюдаем этикет, - уклончиво ответила Эстер. – Он – джентльмен и ведет себя достойно.
- Надеюсь на это, - Честный Джек бросил взор на Томаса Нокса, который стоял в тридцати футах от них в компании брата, капитана Эдмунда Нокса, а также Феликса Калверта, и оживленно втолковывал что-то рыжеволосой незнакомке, рослой девушке с поистине божественной фигурой и усыпанным веснушками, необычным лицом. По меркам света такое лицо не считалось красивым, но была в нем некая изюминка, вызывавшая симпатию. Ясные голубые глаза? Линия губ? Виконт был заинтригован этой девушкой и хотел бы быть представленным ей. - Мне кажется, мистер Нокс нарочито уделяет внимание вон той девушке, чтобы вызвать у вас ревность или огорчение.
- Девушке? – от души рассмеялась Эстер. – Той, что с мистером Ноксом? Вы говорите о леди Аннабелле Пери? Она не девушка, а замужняя дама и родственница мистера Нокса по мужу. Помилосердствуйте, у леди Аннабеллы пятеро детей, милорд!
- Что? - Джон был ошеломлен. - Пять детей? Эту даму выдали замуж девочкой? Да ей же лет двадцать!
- Вы ошиблись на два года, ей двадцать два, - Мисс Эклом откровенно забавлялась над Спенсером. - Леди Пери сочеталась браком с виконтом Глентвортом в 1807 году. Они поженились втайне от родителей лорда Пери, по лицензии, которую граф оспаривал, как подложную. То была головокружительная история, весь Лондон смаковал подробности. Эта парочка сбежала в Ирландию, а из Ирландии в Шотландию, они разругались с Лимериками в пух и прах, обвенчались еще раз в Шотландии, и три года влачили жалкое существование. Ходят слухи, что Глентворт работал штукатуром, а его супруга разрисовывала тарелки. Это было в 1808 и 1809 годах. Вы что же, отсутствовали тогда в городе?
- Нет, но я не ценитель сплетен, - виконт обескураженно качал головой. - Откуда она? Столь редкий цвет волос, да и рост…
- Спартанка или амазонка, - Эстер как будто прочла мысли Честного Джека и покосилась в его сторону. – Видите, она выше мистера Нокса. И выше вас, полагаю. Подстать Глентворту, он то натуральный гигант и выше ее. Если вы не догадались, виконтесса из Ирландии. Ее девичья фамилия, вроде бы, Эдвардс. Она племянница обедневшего сквайра из ирландской глубинки. В прошлом году Глентворт проиграл выборы в Лимерике, такое унижение. Леди Пери сопровождала его в Ирландию, будучи беременной. За два года мне довелось провести в ее обществе много часов. Она абсолютно неутомимая. Марширует по улицам, словно гвардеец. И, как вам теперь известно, каждый год дарит мужу по ребенку.
- Невероятно, - лорд Джон был ошеломлен. – Я припоминаю. Томас и Эдмунд Ноксы — кузены лорда Глентворта. Их мать, миссис Диана Нокс, урожденная Пери.
- Именно так, - подтвердила мисс Эклом. - Аннабелла Пери — самая странная женщина из тех, что я знаю. Если я открою вам секрет, вы его сохраните?
- Секрет о виконтессе Глентворт? - спросил Честный Джек. - Я его сохраню, но разумно ли разглашать секрет дамы?
- Он не постыдный, - Эстер наклонилась к Джону Спенсеру. – Сохраните?
- Сохраню, - пробормотал Элторп. Он смотрел на рыжую «амазонку» и не мог поверить, что эта стройная, осанистая, подтянутая женщина – мать пятерых детей. – Но все же…
- Для Лондона это дико, но в Ирландии, видимо, заурядное дело, - мисс Эклом проигнорировала возражения собеседника. – Полчаса назад она запросто предложила мне купить ее драгоценности, подарки мужа, свекра, свекрови и золовок. Вывалила их из сумочки в дамской комнате и стала меня упрашивать. И это не все, в сумочке были серебряная табакерка Глентворта и его перстень с камнем.
- Неужели? – изумился виконт. – Ей что же, срочно нужны деньги?
- С ее слов, у Глентворта долги в Ирландии, - многозначительно произнесла Эстер. – А может он снова разругался с отцом. Или и то, и другое. Здесь его нет. Он в Ирландии. Она, скорее всего, собирается к нему и запасается деньгами. Это мое мнение.
- Вы что-то у нее купили? – поразился Честный Джек, заметив озорной блеск, в глазах мисс Эклом.
- Пару вещиц, - мисс Эклом спрятала хитрую улыбку за веером. – Вас не прельщает табакерка Глентворта?
- Упаси Бог, - возмутился Джон.
- Что ж, значит, ее получит кто-то из Ноксов, - веер в пальцах Эстер подрагивал от смеха. – Кстати, я не одна помогла леди Аннабелле. Миссис Джейн Нокс, жена капитана Нокса, тоже не была равнодушна к ее трудностям и стала обладательницей милого браслета. Таковы ирландки, милорд. Более шустрых женщин в мире не существует.
- Если баронесса Монталамбер узнает, что на ее балу приторговывают серьгами и брошками, она упадет в обморок, - поддержал шутку виконт. – Но я буду молчать даже под пыткой. Вы меня представите леди Пери, мисс Эклом?
- Желаете заполучить перстень ее мужа? – девушка кокетливо взмахнула ресницами.
- Только если меня припрут к стенке, - вымолвил лорд Элторп.
Они дождались, пока Томас Нокс, Эдмунд Нокс и Феликс Калверт завершат разговор с виконтессой, встали и неторопливо подошли к ней.
- Леди Пери, - мисс Эклом кивнула. – Позвольте вам представить лорда Спенсера, виконта Элторпа. Он мой хороший друг.
- Добрый день, лорд Спенсер, - Аннабелла сдержанно поклонилась в ответ на поклон Честного Джека.
- Восхитительный бал, - Джон украдкой взглянул на ладонь леди Глентворт в довольно заношенной, но чистой перчатке. Ее ладонь, пожалуй, по размеру не уступала его ладони. – Хозяева и гости очаровательны. К несчастью, мисс Эклом не танцует. А вы танцуете, леди Пери? Могу я пригласить вас на контрданс?
- Благодарю, милорд, - ирландка покраснела. – Это честь для меня, но я редко бываю в обществе, могу перепутать движения и быть досадно неуклюжей.
- Вы хотите меня запугать, леди Пери? – Джон поднял брови.
- Предупредить, - вздохнула ирландка.
- Кто не рискует, тот не преуспевает, - лорд Спенсер ободряюще улыбнулся новой знакомой и предложил ей руку. – Сдается мне, скрипач наигрывает «Домик Китти». Не беспокойтесь, миледи, сложностей не предвидится, мы будет третьей парой в тройном миноре.
Под утро, возвратившись в Спенсер-Хаус, Честный Джек добрел до своих покоев и поручил себя заботам камердинера. До этого, в карете, лорд Спенсер бессвязно объяснял мистеру Томасу Ноксу, капитану Эдмунду Ноксу и их брату, потерявшему глаз на войне Джону Ноксу, политическую ситуацию в лагере вигов. Как он очутился в их обществе и распил с братьями Ноксами пять бутылок вина, было загадкой. Раньше виконт, даже будучи пьяным, старался не болтать глупостей, и ему это удавалось, но прошлой ночью, к своему стыду, наследник графа Спенсера говорил чудовищные глупости, будто кто-то тянул его за язык. Перед рассветом, ворочаясь в своей роскошной кровати, виконт прокручивал в голове беседы с мисс Эклом и старался понять, не внушил ли он ей каких-то матримониальных надежд. Попутно Джон представлял рыжие волосы леди Пери, ее стройную фигуру и соблазнительную грудь. «Какой я недотепа и греховодник, у меня так давно не было женщины. Мне тридцать, я холостой, бездетный и живу для себя. А ей двадцать два, она замужем и у нее пятеро детей. Господи Боже, пятеро! Каково это, быть супругом такой «амазонки» и иметь пять детей, возиться с ними по вечерам и предаваться страсти с сильной, любвеобильной подругой? И что дальше? Мэри Спенсер-Стэнхоуп недвусмысленно намекнула, что я обязан жениться на мисс Эклом. Обязан ли? Это же навсегда».
Так он и уснул, а проваливаясь в сон, слышал бодрую мелодию «домика Китти» и голос матери, возвещающий о долге каждого джентльмена и десяти тысячах годового дохода.
* * *
14 марта 1814 года
Бонд-стрит, Лондон, Англия
Весна – время возрождения природы, но миссис Калверт весной мучилась от слабости, меланхолии, повседневных хлопот и дневной сонливости. Она именовала себя матерью-старушкой и срывалась на детей. Сыну Эдмунду было семнадцать лет, дочери Фанни пятнадцать лет, а это непростой возраст, Николсону младшему четырнадцать, что тоже не сулит безмятежности, Уильяму одиннадцать, Мэри пять, Гарриет четыре. Ремонт в Хансдон-Хаусе, якобы законченный, возобновлялся снова и снова, парламентские обязанности мужа были надоевшей рутиной, и он от этого изнывал. Капризничая, Френсис заставляла слуг передвигать мебель в доме, перебирала одежду, то намереваясь ее чинить и хранить, то подарить бедным родственникам и устроить набег на магазины. Второе было предпочтительней, но семейные расходы и без того страшно раздулись, им бы не повредила экономия. В итоге дорогие платья пошли в починку, но шляпки, перчатки и летние наряды подлежали беспощадному обновлению. С этой целью миссис Калверт велела утром 14 марта закладывать экипаж и везти ее на Бонд-стрит, где она повстречала графа и графиню Лимерик, бесцельно блуждающих из лавки в лавку в том же настроении, что и она.
Лорду Эдмунду Пери в январе стукнуло пятьдесят шесть, а его дражайшей половине, леди Мэри, исполнился пятьдесят один год. Они выглядели как две грустные ломовые лошади, все еще крепкие, но изрядно послужившие. Смерть сына Уильяма придавила их горем, а поведение наследника немало печалило. Нет, они были здоровы, но безрадостны и унылы, и Фрэнсис, наблюдая за ними со стороны, поймала себя на мысли, что в недалеком будущем ей суждено стать такой же «ломовой лошадью», которая сможет вызвать восхищение разве что у коновала. Оценив такую перспективу, миссис Калверт пробурчала себе под нос философское «м-да», окликнула Лимериков и завязала с ними разговор. Через десять минут настроение всех троих приподнялось, они бойко обменивались сплетнями и новостями.
- Френсис, моя Люси болтала, что вы чуть ли не участвовали в домашнем театре баронессы Монталамбер, - леди Мэри смущенно улыбалась. - Скажите, что это выдумки.
- Выдумки, так и есть, - хихикнула миссис Калверт. - В конце января я судила игру господ-актеров, но никакой роли у меня не было. Они высоко метили, решив ставить «Les Deux Prison». Леди Уэстморленд явила нам грандиозный талант, но другие не впечатлили. Вы знаете о беде у Ноксов?
- Об умершем ребенке? - уточнил граф. - Что там произошло?
- Небрежность няни, - пояснила Френсис. - Мальчику было семь лет, он внук виконта Нортленда, ребенок его младшего сына, священника собора святого Патрика в Дублине. У няни болел зуб, эта растяпа приготовила полоскание для десны с медным купоросом и поставила чашку на свой столик в детской. Мальчик нашел эту чашку, когда няня отлучилась в кухню, выпил все до дна, и отравился. На вторые сутки он испустил дух, доктора были бессильны.
- Какой ужас, - прикрыла рот ладонью Мэри Пери. - А я, вообразите, обременена детьми Генри. Сноха оставила четверых на наше попечение и уплыла в Ирландию с маленьким Джоном. Она обещала быстро вернуться, но пока не вернулась. Генри же наотрез отказывается жить в Саут-Хилл-парке, он с нами «на ножах», пишет злые письма и запрещает жене возвращаться в Англию. Эти Баррингтоны опутали нашего сына лестью, как сорняки, и пользуются его деньгами, будто своими. В последнем письме Генри пригрозил забрать всех детей в Ирландию, если Эдмунд не обеспечит его наследство. Но что там, в Ирландии? Сплошная нищета. Боже правый! Медный купорос! У нас ведь тоже няня, и такая нерасторопная гусыня, а эти трое, Мэри Джорджина, Аннабелла Эрина и Уильям сущие проказники. Эдмунд спокойнее, но вчетвером они учиняют в доме дикий переполох. Белла умеет с ними справляться, они цепенеют от одного ее сурового взгляда, как кролики, но снохи нет, и я уже не выдерживаю.
Миссис Калверт промолчала. Особняк Лимериков был тесным и неудобным, с этим ничего нельзя было поделать.
- А как ваш сын Феликс? - сменил тему Эдмунд Пери. - Он так выручал в Испании нашего несчастного Уильяма, спасал его от голода и снабжал снаряжением. Уильям его боготворил, почитал за старшего брата. Мы никогда этого не забудем.
- Благодарю, милорд, - расчувствовалась Френсис. По ее щеке скатилась слеза, и она спешно вынула из сумочки платочек. – Я как на иголках. Полк Феликса в Гибралтаре. Генерал Грэхэм, как вы знаете, был недоволен нашим мальчиком. Когда Грэхэм лечил в Лондоне глаза, мы пригласили генерала на ужин, чтобы сгладить «острые углы», он немного «оттаял», но теперь его назначили командующим в Голландии, и он не предложил Феликсу быть при штабе. Сын храбрится, а я в агонии. Новая должность, бои. Да и путь до Гибралтара опасный. Эти суда, которые доставляют пополнение, такие ветхие и ненадежные. По счастью мой племянник, Эдмунд Нокс, получил в свое распоряжение корабль и как раз этому кораблю надлежит идти в те края. Посему, Эдмунд, как капитан, возьмет Феликса и его сослуживцев на борт. Моя сестра Диана говорит, что корабль называется «Евротас», и это судно спустили на воду в минувшем году. Я и за племянника переживаю. Морские сражения, мало ли что. Слава Богу, у Эдмунда и Джейн было время насладиться семейной жизнью. Однако моряк женат не только на женщине, но и на море. Джейн очень гордится Эдмундом, но и волнуется не меньше. Она мечтает о том, чтобы Эдмунд служил на суше, в Адмиралтействе или Вулвиче.
- Виконту Нортленду не составит труда уладить это, - резонно заметил Лимерик. - Вам известны новости о мисс Эклом?
- Да, - поморщилась миссис Калверт. – Ноксы мне все уши об этом прожужжали. Мисс Эклом выходит замуж за виконта Элторпа. Хотя, она трижды была помолвлена и как все обернется, остается лишь гадать. Если же брак будет заключен, лорду Спенсеру не позавидуешь. Она испортит ему жизнь.
- А как скандально все устроилось, вам сообщили? – поинтересовалась леди Мэри.
- Вы о том, что это не он, а она сделала ему предложение? – спросила Френсис.
- Так это правда? – заохала графиня. – Безобразие! Никакой скромности.
- Предложить себя мужчине в жены, - лорд Эдмунд поджал губы. – А если бы он ее отверг? Наглость нынешней молодежи и впрямь безбрежна. Признаюсь, одно время я благоволил мисс Эклом и видел ее членом своей семьи. Но Господь уберег нас от этого.
- Свадьба мисс Эклом и лорда Спенсера в апреле, - кивнула Френсис. – Я к тому моменту провожу Феликса и наведаюсь либо в Брайтон, либо в Хансдон. После того, как эта особа поступила с Чарльзом Калвертом, вашим сыном, Эдмундом Ноксом и Томасом Ноксом, я не доставлю ей удовольствия своим присутствием в Лондоне при ее триумфе.
- Тоже мне, триумф, - усмехнулся граф. – Уговорила мужчину жениться на ней. Да и кого? Этого увальня, Спенсера младшего.
- Увалень он или нет, десять тысяч годового дохода она ему принесет, - прищурилась миссис Калверт. – Мисс Эклом, может быть, и предложила ему себя, но леди Лавиния Спенсер – весьма ловкая женщина, да и без миссис Спенсер-Стэнхоуп тут не обошлось. Впрочем, мисс Эклом заслужила такую свекровь, как графиня Спенсер.
- Аминь, - мстительно улыбнулся Лимерик и троица старых «ломовых лошадей» направилась за покупками.
* * *
25 мая 1814 года
Уайстон-Холл, Ноттингемпшир, Англия
Леди Эстер Спенсер, урожденная Эклом, наслаждалась супружеством, собственной семьей и любовью мужчины в тишине полей, вдали от столичной суеты, злословия, насмешек свекрови и золовки, леди Сары Литтелтон. Та была замужем уже год и на всех новобрачных смотрела свысока, а уж Эстер и вовсе презирала, как и собственного брата, которого дразнила деревенским дурачком.
Окружающая их с Джоном сельская пастораль родового поместья Экломов действовала умиротворяюще и расслабляла, но у Эстер было в избытке жизненных сил, и она искала им применение, посему молодожены то и дело заводили беседы о ремонте обветшавшего, уродливого дома и внедрении современных удобств. Кроме того, политическая карьера виконта требовала отлучек в Лондон, и тогда она оставалась в Уайстоне одна, предавалась неге и лени, до полудня не покидала постель, читала, баловала себя сладким и деликатесами. Эстер не знала, за что Бог так щедр к ней, почему она купается в роскоши, когда другие нуждаются и голодают, но дед Джонатан всегда повторял, что замыслы Господни непостижимы, а попытки их постигнуть наказуемы.
Любовные утехи доставляли ей удовлетворение. Оно было не волшебное и не умопомрачительное, но вполне приятное. У Джона были забавные фантазии, он их слегка стеснялся, и Эстер решила воплотить эти фантазии в жизнь, чтобы он не воплощал их где-то еще в ущерб их супружеству. Карточные долги мужа оказались значительнее, а состояние Спенсеров скромнее, чем Эстер предполагала, но у кого из благородных молодых людей нет карточных долгов и оскудевших семейных финансов? Свекровь пригласила ее поселиться в Элторпе, однако выдавила из себя приглашение с такой кислой миной, что сноха отклонила его без раздумий. Жить в доме с ядовитой змеей? Эстер была не готова к таким испытаниям. Для нее на первом месте стояло зачатие наследника и душевное равновесие, вкупе с изучением характера и привычек мужа, а для всего этого свекровь была ни к чему.
25 мая 1814 года Эстер проснулась в двенадцатом часу. Накануне Джон прибыл из Лондона в полночь, и они посвятили два часа неспешным любовным играм. Когда он покинул спальню, она не представляла. Муж часто пробуждался рано и ездил по округе верхом. Эстер потянулась, ее охватила истома и ощущение безграничного счастья. Все было не зря. Столько лет она отклоняла одно предложение о браке за другим, чтобы найти идеального мужчину, создать идеальную семью, родить идеальных детей. Вереница охотников за приданым оказалась длинной и утомительной. Чарльз Калверт, граф Кинолл, Джеймс Линдси, Горацио Уолпол, Эдмунд Нокс, виконт Глентворт, Томас Нокс, Кристофер Тилсон, Джозеф Мэдокс и еще дюжина подобных им «простертых ниц» и «укрощенных любовью» лукавых «золотоискателей». Джон – человек совсем иного склада, не случайно ему дали прозвище «Честный Джек». Их брак будет предметом зависти, а дети – образцовыми маленькими лордами и леди. И она не будет плодить погодков в бедности как Аннабелла Пери, эта воплощенная могучая ирландская Андраста.
Эстер встала, набросила на плечи пеньюар и подошла к окну. Во дворе Джон, местный кузнец и конюх, бурно жестикулируя, изучали ось, подвеску и спицы кареты. Леди Спенсер огляделась. На столике лежал золотой медальон с ее миниатюрным портретом и потайным отделением, который они заказали в Лондоне в апреле. Ночью Джон демонстрировал ей эту тонкую, изящную вещицу и они восторгались портретным сходством. Эстер улыбнулась, взяла из шкатулки ножницы, украшенные перламутром, отрезала локон своих волос и спрятала его в потайное отделение. Теперь ее волосы будут с Джоном даже в разлуке, а она закажет себе похожий медальон с портретом мужа, в который поместит локон его волос.
Это чудо, великое чудо. Перед ними вся жизнь. У них есть дом, и не один, имения, богатство, связи, перспективы и любовь, скрепленная брачными клятвами. Что еще желать? Только ребенка, и он у нее обязательно будет.
КОНЕЦ 4 ГЛАВЫ 2 ЧАСТИ
Bernard:
» Часть 2 Глава 5
Глава 5
«Любовь и смерть»
25 мая 1817 года
Пери-хаус, Ньютаун Пери, Лимерик, Ирландия
Карта города Лимерик первой половины 19 века
Великая война завершилась два года назад, оставив вдовами и сиротами многие сотни тысяч женщин и детей в Англии и на континенте. Отголоски войны звучали повсеместно, а холодный, неурожайный 1816 год усугублял положение народа. «Хлебные» законы и возвращение с полей сражений ветеранов, которые нуждались в работе, нарушили хрупкое общественное согласие, сложившееся в Англии, Шотландии и Ирландии под угрозой вражеского вторжения. Продукты вздорожали, начались голодные бунты. Состояния значительного числа аристократов обратились в прах, доходные бумаги обесценивались, заложенные поместья продавались с молотка. Весной 1817 года карету принца-регента по дороге в палату лордов толпа закидала камнями, в ней были выбиты стекла, а лорд Джеймс Мюррей утверждал, что слышал пистолетный выстрел вблизи экипажа. В Ирландии тут и там случились вспышки неизвестной лихорадки, губительной для стариков и детей. Ожидалось, что к осени ситуация усложнится, а лихорадка распространится на Англию.
Семья виконта Глентворта, между тем, в 1815 году, после длительного проживания в пригороде Дублина, Мэрионе, обосновалась в Лимерике, так как скандал с обнаружением в доме графа Лимерика в Ньютауне оружия утих, а платить за меблированные комнаты в Дублине было все труднее. В декабре 1814 года лорд Эдмунд Пери заключил со своим наследником договор, по которому было выделено пятнадцать тысяч фунтов на потомство виконта, но права тратить эти деньги без согласия родителя Генри не получил. В сущности, этот договор обеспечивал будущее внуков графа, а не сына. Также было пересмотрено распределение доходов в графствах Лимерик, Корк и Клэр, в частности с владений в Эбби-Уорд, Касл-Уорд, Шеннон-Уорд, Глентворт-Уорд, Ириштауне, Нокейни, Килкишене, Клогере, Килмаклейне, Балликлоге, Мэллоу, Кахердуггане и Боункроссе. Эти доходы, весьма сократившиеся за минувшие десять лет, едва позволяли виконту Глентворту содержать семью, в то время как он стремился разбогатеть на различных спекуляциях и авантюрах, в которые его вовлекали глупые или нечистые на руку друзья.
23 мая 1815 года Леди Аннабелла Пери родила в Дублине шестого ребенка, дочь, крещеную как Эмили Каролайн. Виконтесса, обремененная домашними заботами, намеревалась поставить на этом точку в летописи своего материнства, но Генри не желал пользоваться известными методами предотвращения беременности и потребовал от нее уступить в этом вопросе. Жена уступила, и 22 апреля 1817 года на свет появилось их седьмое дитя, Цецилия Аннабелла Пери. После этого супруг стал посещать спальню Аннабеллы реже. Она же, в свою очередь, сочла необходимым предотвращать зачатия, не уведомляя об этом мужа.
Натянутые отношения графа Лимерика и его наследника ухудшились в 1814 году, когда Генри забрал из Англии жену и детей. Окончательно же они испортились в 1817 году. Дело было в том, что сестра виконта, любимая дочь лорда Эдмунда, Мэри Пери, в 1816 году влюбилась в некоего мистера Райтсона, викария и младшего сына без гроша в кармане. Мэри думала, что отец отнесется к ее девичьей любви благосклонно, но тот страшно разгневался, запер ее в Саут-Хилл-парке и запретил видеться с возлюбленным. Это привело к катастрофе, поскольку Мэри от обиды всерьез решила уморить себя голодом, а вмешательство родителей, уехавших в Лондон, запоздало и девушка умерла 2 февраля 1817 года. Это буквально взорвало семью графа изнутри, графиня была убита горем, граф рвал на себе волосы, а со стороны Генри были написаны такие оскорбительные слова, что о примирении можно было забыть. Сестры Глентворта, Феодосия и Люси, вышедшая в 1816 году замуж за сквайра Стивенсона, обвинили отца в жестокости. Младший сын Лимерика, Эдмунд Секстон, чуть не наложил на себя руки от расстройства, а остальные дочери, Френсис Селина, Луиза, Сесиль и Каролайн Алисия отдалились от отца. Аннабелла, потрясенная случившимся, собралась было плыть в Англию с четырьмя старшими детьми, дабы утешить свекровь, но Генри воспротивился этому, обозвал мать безропотной сообщницей лютого зверя, и визит не состоялся. Тем не менее, леди Глентворт выразила сочувствие графине и графу в нескольких посланиях. За десять лет брака она усвоила, что ее супруг и свекор, при всех их ссорах и отвращении друг к другу, очень схожи характерами, оба не безгрешны, и нет никакого смысла возводить на пьедестал мужа и шельмовать свекра, и наоборот.
25 мая 1817 года, сидя в кабинете лорда Эдмунда в Пери-хаусе над расходными книгами, Аннабелла ломала голову над тем, кого ей уволить, кухарку или гувернантку. Сократить затраты надо было еще зимой, а рассчитывать на то, что Генри прекратит участвовать в разорительных «предприятиях», которые правильнее было назвать надувательством, не стоило. В сущности, она знала, какой выбор сделает, ибо готовила быстрее и лучше кухарки, а учила детей хуже и медленнее гувернантки.
- Белла! – муж возник в дверях кабинета, помятый, небритый, со всклоченными волосами и покрасневшими глазами. – Вот ты где. Ты прочла письмо Люси, что доставили вчера?
- Да, - она указала пальцем на потолок. – Оно в твоих покоях, у зеркала. Будь добр, посмотрись в него и займись своей шевелюрой и щетиной. Мы, конечно, не в Лондоне, а лишь в Ирландии, но все же не на необитаемом острове.
- А я бы не прочь на него попасть с тобой, - хмыкнул виконт. – Кстати, вчера парни едва не подрались. Ты угадала, заподозрив мошенничество в том оловянном руднике, в который я, слава Богу, не успел вложиться. Двенадцать человек потеряли на этом руднике по сто фунтов.
- Как это предсказуемо, - с сарказмом произнесла леди Пери. – Было бы странно, не лопни этот рудник. Как только Мэтью открывает рот, можно смело кричать «ложь», и не ошибешься. Это, кстати, и к моему дяде Джоне относится, как и ко всем Баррингтонам. Жульничество у них в крови.
- Но ты же наполовину из их родни, твоя мать - урожденная Баррингтон, - удивился супруг.
- Верно, - кивнула виконтесса. – И со мной нужно держать ухо востро. Когда побреешься и причешешься, уволь со следующей недели кухарку. Она нам не по средствам.
- А кто будет варить, жарить и печь? - спросил Генри.
- Мечтаешь попробовать себя на этом поприще? – ответила жена, ухмыляясь.
- Упаси Бог, - воскликнул виконт. – Ты в своем уме? Хочешь отравиться?
- Иногда, - пожала плечами Аннабелла. – А иногда меня тянет повеситься. Семь ваших отпрысков, милорд, кого угодно загонят в петлю. Да и их отец не ангел, ему не мешало бы не привечать разных бездельников, не сорить деньгами, сторониться пройдох и пить пиво в меру, а то вон как ты раздался вширь, дорогой.
- Откажись от росписи посуды, - Глентворт проигнорировал претензии к своей персоне. – У тебя уходит на это два часа в день. А денег с этого – кот наплакал.
- Мне нравится расписывать посуду, и я буду ее расписывать, - упрямо пробормотала леди Пери. – Иди уже, не отвлекай меня.
- Что в письме Люси? – не унимался виконт.
- Ты разучился читать? – она обмакнула перо в чернильницу и произвела черновые вычисления на обрывке газеты.
- Люси обожает марать бумагу нелепыми изречениями и всеми подряд сплетнями, - почесал переносицу Генри. – Изложи мне суть.
- Все-то тебе подай готовое, - заворчала Аннабелла, но затем откинулась на спинку стула и заговорила. – Миссис Калверт, ее дочь Изабелла, зять, сэр Джеймс, Эдмунд Нокс и Джейн во Франции, у них вояж по континенту с развлечениями, путешествиями и новыми знакомствами. Мистер Калверт догонит их в Париже по завершении заседаний парламента. Виконтесса Элторп, любовь твоей безмятежной юности, никак не может порадовать мужа потомством, у Феодосии все благополучно, Джон Нокс со своей черной повязкой на глазу пользуется ошеломительным успехом у дам, старый виконт Нортленд продолжает щипать девиц ниже спины, но теперь уже из кресла на колесах. Твоя матушка здорова и отец тоже.
- А как там Томас Нокс и его очаровательная женушка? – полюбопытствовал Глентворт. – Батюшка-епископ наставляет ее и Тома у брачного ложа? Она так резво родила наследника в прошлом году, не иначе как молитвами всей нашей церкви.
- Свадьба была в феврале позапрошлого года, родила она в ноябре прошлого. Что не так? Ты к ней неровно дышишь? – поддела мужа виконтесса. Мистер Томас Нокс, бывший жених мисс Эклом, женился в 1815 году на восемнадцатилетней Мэри Стюарт, дочери архиепископа Армы и всей Ирландии.
- К этой святоше? Не смеши людей, - зевнул муж. – Так как Том?
- Превосходно, как и его отец и миссис Нокс, - вздохнула Аннабелла. - В самом деле, Генри, у нас туго с деньгами, а дети растут. Эдмунда, Уильяма и Джона предстоит отправить в школу, без образования они не будут джентльменами. Умоляю, воздержись от вложений в чужие предприятия, это забавы тех, у кого есть излишки. У нас излишков нет. Я — виконтесса Глентворт, но какой прок от титула, если мне приходится стряпать в кухне и работать по дому? Мы не бываем в обществе, у нас даже нет подобающей для этого одежды, а та, что была, немодная и изношенная.
- Это из-за отца, - помрачнел лорд Пери. - Он ограничил меня в наследстве и доходах.
- А ты бы распорядился ими как следует? - леди Пери аккуратно записывала вычисления в книгу. - Он печется о внуках и внучках. Эти деньги и имущество неприкосновенны для тебя, без его воли, и для него, без твоей воли. По моему мнению, справедливо.
- Справедливо? - сердито засопел муж. - Он справедлив ко мне?
- Нет, - признала жена. – Но чего же ты ждал после ваших разногласий и ссор? И ради Бога, не налегай на пиво и еду. Ты мало двигаешься, целыми днями сидишь с приятелями, и от этого полнеешь.
- Посмотрел бы я на тебя с моим ростом. Ноги и спина от ходьбы болят невыносимо, - Генри приблизился к столу, вытащил Аннабеллу из кресла и крепко обнял. - Зато ты у меня стройная, как лань, гибкая, как кошка и быстрая, как молодая кобылка. Никто не даст тебе двадцать шесть лет.
- Это и понятно, потому что мне шестнадцать, а не двадцать шесть, - леди Пери хитро улыбнулась.
- Господи, - он запустил пятерню в ее рыжие волосы и поцеловал супругу в лоб. - Девочка с семью детьми. Какая прихоть природы! Пойдем наверх, ты меня причешешь, побреешь и приласкаешь.
- Генри, от тебя пахнет Бог весть чем, - она обхватила его руками и принюхалась. - Что за запах? Это рыба?
- Мы с Мэтью валялись на куче рыбацких сетей и грезили о богатстве. Как безумный король Джордж отречется от сына, усыновит нас и выпишет нам содержание, как у принца-регента, - прошептал Глентворт.
- Какие же вы дети, честное слово, - простонала Аннабелла. - Все в стирку, и греть воду. Виконт Глентворт, сиятельный лорд, воняющий, как рыбак. За что мне это наказание?
* * *
23 февраля 1818 года
Спенсер-хаус, Лондон, Англия
Любовь и смерть соседствуют в мыслях человека и никогда не покидают его мысли надолго. Человек рождается от любви, жаждет любви, живет ради любви, какие бы формы она не принимала, и любит кого-то, хотя бы только и самого себя. Со смертью же человек сталкивается в детстве, и смерть есть мать осторожности, животный страх перед которой присущ даже самым смелым и отчаянным. Чем больше человек наслаждается жизнью, тем сильнее его страх перед смертью, и всегда человек помнит о смерти, и чем дольше он живет, тем чаще о ней думает.
Спенсер-хаус в Лондоне
6 ноября 1817 года, родив мертвого ребенка, скончалась единственная дочь принца-регента и наследница престола, принцесса Шарлотта Августа Уэльская. Скончалась скоропостижно, и ни власть, ни деньги, ни влияние, ни легион авторитетных докторов не могли помешать смерти подвести черту под жизнью этой молодой женщины, которая вышла замуж, забеременела и рожала в муках, как заповедал Господь наследницам Евы. Англия погрузилась в траур, это событие обсуждали день за днем в миллионах семей, ходили самые невероятные слухи. Те же женщины, которые были беременны, почувствовали на своем затылке дыхание смерти, страх перед которой, не случись этой беды, быть может, их и не посетил бы. Леди Эстер Спенсер, урожденная Эклом, была одной из таких женщин.
В течение почти четырех лет Эстер была одержима грядущим материнством, стремилась забеременеть всей душой, Бог ответил на ее молитвы, осенью 1817 года она понесла и роды предполагались в конце мая или начале июня 1818 года. Но с ноября, после гибели принцессы Шарлотты, виконтесса Элторп жила не в предвкушении родов, а в страхе перед ними, и ничто было не в силах развеять этот страх. То же, что она, как и принцесса Шарлотта, была полной, малоподвижной, физически слабой, вселяло в нее ужас, лишало воли, угнетало. Громадный, помпезный Спенсер-хаус представлялся Эстер холодным мавзолеем, улыбки окружающих фальшивыми и полными сочувствия к обреченной, перешептывания горничных свидетельством ее болезненности, заметной прислуге. Она паниковала и готова была визжать от страха, а ребенок в утробе рос, как безжалостный палач, и от него было не откупиться, не отделаться, не сбежать. В таком настроении 23 февраля 1818 года леди Элторп пригласила в Спенсер-хаус миссис Френсис Калверт, мать восьмерых детей, дабы та успокоила ее и поделилась с ней какими-нибудь ценными советами относительно родов.
Смерть принцессы Шарлотты
- Вам совершенно не о чем тревожиться, моя милая, - Френсис сидела на удобном канапе, купленным свекровью Эстер, леди Лавинией в Италии, и наблюдала, как виконтесса раскладывает вскрытую корреспонденцию мужа по трем стопкам. В первой были важные депеши и письма, во второй второстепенные, а в третьей необязательные к прочтению. – Каждая женщина через это проходит. Это не пытка, не испытание, а своеобразное недомогание, как простуда. Я всегда смотрела на это так и меня подобное отношение умиротворяло. Боже мой, вы распечатали послания мужу и прочли их?
- Да, я у него за секретаря, - виновато поморщилась виконтесса. – Он день и ночь в парламентских и министерских хлопотах, а я здесь скучаю. Разрешение сортировать его почту – привилегия, знак высочайшего доверия.
- Несомненно, - кивнула Френсис.
- Посему я порой шалю, и предупреждаю дам из нашего круга, чтобы они не писали моему мужу любовных писем, ведь первыми их читать мне, - грустно засмеялась Эстер.
- Видите, вы смеетесь, ваша хандра отступает, - произнесла миссис Калверт.
- Если бы, - вздохнула леди Спенсер. – Это не хандра, а страх. Я до смерти боюсь, что мне суждено истечь кровью, или истерзаться в бесплодных схватках и умереть в этой роскоши. Что тогда? Где я буду? Кто продолжит перестройку Уайстон-Холла и планировку садов? С кем утешится мой любимый Джон? Кому достанутся мои вещи?
- Я обниму вас, моя красавица, - Френсис встала с канапе, подошла к виконтессе и неловко заключила ее в объятия. – Минуту-другую побуду вам за матушку. Гоните этот страх и проклятые мысли о смерти. Любовь! Насыщайтесь любовью, питайте ей душу, дарите ее мужу, исторгайте из себя меланхолию. Все будет расчудесно, без боли и мучений. Помните леди Аннабеллу Пери?
- Помню, - всхлипнула Эстер. – Что с ней?
- Ничего, но она рассказывала мне, как родила однажды чуть ли не мгновенно, - миссис Калверт поглаживала плечо леди Элторп. – У нее отошли воды, и Глентворт опрометью побежал за доктором, так как была ночь, в доме он, она и дети, ни одной служанки, и срок рожать не настал. Вы же не забыли Глентворта? Этот великан сгреб доктора с кровати, выволок за шкирку на улицу, притащил к ним прямо в ночном колпаке, а жена уже родила, шлепнула ребенка по попке, чтобы задышал, управилась с пуповиной и последом, завернула младенца в пеленку и лежит себе, напевает под нос что-то ирландское.
- Так это леди Аннабелла, она как бравый сержант его величества, - невольно хихикнула леди Элторп. – Я-то не она.
- Бедра у вас шире, чем у нее, - твердо заявила миссис Калверт. – Или такой же ширины. Давайте побеседуем о чем то веселом. У меня ворох сплетен. Вы послушаете мои, а я ваши.
- Ладно, - Эстер с благодарностью сжала пальцы Френсис и они уселись на канапе. – Начинайте вы.
- Две недели назад мы ужинали у Лимериков, среди гостей были епископ Норвича, а также Уильям Нокс, епископ Дерри, младший сын виконта Нортленда, с женой, и миссис и мисс Батерст. За столом речь зашла о старости. А мисс Батерст возьми да ляпни, что старость настигает человека в сорок лет. Лорд Пери, которому за шестьдесят, поперхнулся от такого, а мне-то накануне пятьдесят исполнилось, и нам сделалось весьма неуютно, но мать одернула мисс Батерст и мы обратили все в шутку. Потом я поехала к леди Шарлевиль, но из-за тумана вынуждена была вернуться домой. И кто, вы думаете, меня навестил? Эдмунд Нокс! Он брел по Лондону и наткнулся на негодяя, который избивал и грабил мистера Вогана. Наш капитан поймал преступника и сдал его констеблю, но сам немного пострадал. Мы промыли ему ссадины и отвезли домой в моем баруше. Его жена, Джейн, встретила нас на пороге и так изменилась в лице от ссадин Эдмунда, что я за нее испугалась.
- Этот грабитель, пожалуй, не чаял, что на него обрушится один из братьев Нокс, - натянуто улыбнулась Эстер. – Хвала Богу, что у Англии есть такие заступники.
- И такие неподкупные политики, как ваш муж, - согласилась Френсис. – Он как то посвятил меня в историю ваших приключений в Австрии, после битвы при Ваграме, когда вас и ваших родителей задержали французы из армии Наполеона. Как вы добились аудиенции маршала Мортье и вытребовали у него освобождение для вас и еще трех английских семей. Вот настоящее геройство.
- Это такой пустяк, - залилась румянцем от удовольствия леди Спенсер. – Но я вам все расскажу об этом, чтобы вы сравнили мое изложение с изложением Джона.
* * *
11 июня 1818 года
Дом лорда Уильяма Фицуильяма, Халкин-стрит, Лондон, Англия
Эстер Спенсер ощущала, как из нее утекает жизнь, и воспринимала это равнодушно, словно сквозь пелену тягучих мыслей, смутных воспоминаний и горячечного бреда, смешанных с лауданумом. Где то в подвале этого чужого дома лежал деревянный ящик с ее мертворожденным сыном, по коридору, шурша соломой, которой застелили полы, сновали служанки, а доктор Мартин Таппер распекал их за шум и грязь.
Лорд Уильям Фицуильям, семидесятилетний сухопарый старичок, один из лидеров вигов, предоставил свой дом в распоряжение виконта Элторпа по той причине, что огромный Спенсер-Хаус в оживленной части Лондона был отвратителен и невыносим его беременной жене.
Они обосновались тут, на Халкин-стрит, Эстер обрела покой, но потом врачи стали суетиться и повторять, как попугаи, что ребенок лежит головой вверх, что он крупный и не удается его повернуть, а Мартин Таппер, измерив леди Спенсер от макушки до пяток, посетовал, что ее таз широк от бедра к бедру, но при этом плоский, и у выхода сужается. Это заставило лорда и леди Элторп нервничать, были вызваны другие светила медицины, но они не опровергли мнение мистера Таппера и страх смерти начал одолевать Эстер больше, чем прежде. Как оказалось, он одолевал ее не зря, роды с седьмого на восьмое июня превратились в непрерывный кошмар, сгусток ужаса и адской боли. Леди Спенсер тужилась, но безрезультатно, ревела от боли и умоляла прекратить ее муки как угодно. Лицо Эстер побагровело, сердце колотилось в груди с невообразимой частотой, зрачки расширились, из утробы сочилась кровь. Кроме бывалой повитухи, всех женщин выпроводили из комнаты, им было нельзя видеть и слышать такие страдания. Это был неистовый штурм и яростный шторм одновременно, но затем в Эстер как будто что-то разорвалось, лопнуло, и все молниеносно стихло. Виконтесса Элторп потеряла сознание, а мертвого мальчика извлекли из чрева за ноги с помощью инструментов.
Честный Джек метался по библиотеке, выл и рыдал. Его накачали выпивкой и удалили из дома. Потерпев поражение в спасении новорожденного, доктор Таппер надеялся спасти бедную роженицу. Он уповал на то, что разрывы в ее лоне поверхностные, кровотечение прекратится, лихорадки не случится. Девятого июня были благоприятные признаки улучшения, и муж смог поговорить с женой, посидеть у ее кровати, они поплакали вдвоем и пообещали друг другу не сломаться под ударом судьбы. Мать, родня, сердобольные посетители, включая миссис Калверт, подъезжали к дому на Халкин-стрит и уезжали от него. Высказывались предположения о том, сколько недель займет выздоровление, и когда можно будет опять думать о детях, но к ночи девятого июня у Эстер начался жар, живот стал напряженным, кожа побледнела.
Десятого июня леди Спенсер металась в лихорадке и бреду, ее взор затуманился, щеки ввалились, под глазами залегли черные круги. Мартин Таппер запретил пускать к больной кого бы то ни было, в том числе мужа, так как полагал, что кровь скопилась у нее в животе и развязка близка. В тот же день, вечером, сиделка сумела покормить Эстер размоченным в молоке хлебом, жар уменьшился, и доктор Таппер совершил очередной осмотр. Пульс у леди Спенсер был настолько слабым, что всякие сомнения в исходе напрочь развеялись.
Одиннадцатого июня мистер Таппер осознал, что агония вот-вот произойдет. Он собрался с духом, приказал помощнице налить в чашку бренди с настойкой маранты и поднялся в библиотеку, где коротал часы в ожидании виконт Элторп. Честный Джек сидел на стуле у окна, обхватив голову руками, и раскачивался взад-вперед в терзаниях.
- Милорд, нам надо побеседовать, - врач вступил в библиотеку и притворил дверь. – Я велел подать миледи бренди с марантой. Если не применить это немедленно, она не проживет и часа.
- Как? Почему? – по щекам лорда Спенсера катились слезы. – Ведь было же улучшение. Вдруг оно повторится?
- Не повторится, - Мартин Таппер оперся на стол, и устало выдохнул. – Я насмотрелся на смерть за пятнадцать лет в Эксетер-колледже, больнице Гая и на практике. Внутренние кровотечения имеют «светлый промежуток», но за ним идет заражение, против которого медицина бессильна. Нет, и никогда не будет лекарств, способных убить заразу, не убив человека. Можно выпустить кровь посредством разрезов, но разрезы нагноятся, и человек все так же погибнет от заражения, просто через непродолжительное время. Смерть не на пороге этого дома, она нависла над леди Спенсер и неуклонно высасывает из нее жизнь. Если вы готовы проститься с женой, сделайте это сейчас.
Виконт Элторп тяжело встал со стула и, пошатываясь, двинулся за доктором. При их появлении в спальне госпожи сиделка выскользнула в коридор. Эстер полулежала в подушках, смежив веки и едва дыша. Мартин Таппер наклонился над леди Спенсер, оттянул вниз ее подбородок и влил в горло несчастной пару чайных ложек бренди с марантой. Эстер протестующе пошевелилась и спустя минуту приоткрыла глаза. Доктор кивнул и деликатно вышел за дверь.
- Дорогая, - Честный Джек прикоснулся пальцами к ее белой, как полотно, кисти. – Мы вместе, ты со мной. Как твое самочувствие?
Она ответила не сразу, взгляд жены блуждал.
- Где батюшка? – ее голос звучал глухо.
- Мой батюшка? – изумился Джон.
- Мой, - прошептала Эстер.
- Он не здесь, - нахмурился муж.
- Миссис Калверт, - внезапно улыбнулась леди Спенсер. – Аннабелла Пери. Шлепнула по попке и ребенок задышал. Позови ее к нашему мальчику.
- Боже мой, - Честный Джек вытирал слезы. – Я не могу позвать миссис Калверт, душа моя. Доктор Таппер не разрешил визиты. И я не знаю, где Аннабелла Пери. Но не огорчайся, я их найду и позову к тебе, когда ты выздоровеешь.
Рука виконта дрожала, да и всего его сотрясала мелкая дрожь. Эстер умолкла, ее веки постепенно закрывались, как занавес в театре.
К полуночи она умерла. Тело виконтессы Элторп, урожденной Эклом, богатой наследницы, мечты всех джентльменов, разбивающей сердца направо и налево, покинувшей этот мир как принцесса Шарлотта, обмыли и приготовили к погребению в родовой усыпальнице Спенсеров, в церкви святой Девы Марии в Бригдоне. Она не оставила потомства и ее состояние, десять тысяч фунтов годового дохода, которые в минувшие годы манили многих, унаследовал муж, лорд Джон Чарльз Спенсер, виконт Элторп. Тот человек, которого она выбрала себе в мужья сама, и которому сделала предложение о браке вопреки всем правилам и приличиям.
КОНЕЦ 5 ГЛАВЫ 2 ЧАСТИ
Bernard:
» Часть 2 Глава 6
Глава 6«Песнь грядущей разлуке»
25 марта 1820 года
Лимерик, Ирландия
«Его любила, любила, любила
Любила больше самой себя
Любила так, как любить нельзя
Любила больше, чем он меня
Он мной давно не дорожит
В таверне он с другой сидит
И говорит ей то сейчас
Что мне шептал в заветный час
Есть, говорят, один цветок
Меня бы он утешить мог
Его душистая пыльца
Врачует скорбные сердца
Ах, если б знать к нему пути
Ах, если б мне его найти
Собрать бы в фартук лепестки
И никогда не знать тоски!»
Город Лимерик в 1820 году
Томас Спринг Райс, зять графа Лимерика, носящий прозвище «эльф», суетливо семенил по портовой улице, чтобы не отстать от леди Аннабеллы Пери, обладательницы самых длинных ног в этой части Ирландии. Каждый размашистый шаг свояченицы требовал от него полтора шага, и он порядком запыхался, объясняя на ходу свою стратегию победы над Чарльзом Верекером на будущих выборах.
Виконтесса поддакивала и хмыкала, а когда заметила одышку Тома, сбавила темп и промолвила. – Господи, почему вы не попросили меня не спешить?
- Как то неудобно, - он вынул платок и вытер пот со лба.
- Том, ваше усердие и доводы всенепременно будут оценены, и вы изберетесь от Лимерика, или мое имя не Аннабелла, - приободрила его леди Пери.
Итоговая прокламация о выборах в Лимерике
- Спасибо, миледи, - покраснел от смущения Райс. – После резни в Питерборо в прошлом году, смерти короля Георга, завершения регентства и разоблачения заговора на Като-стрит общество бурлит и жаждет перемен, а в Лимерике самая насущная забота – исключение из списков избирателей чужаков, которые тут не живут, но при этом голосуют за Верекера. Всем надоели его махинации и ложь. Ложь сидит у всех в печенках. Хватит нам терпеть.
- Том, умерьте свой пыл, я на вашей стороне, - рассмеялась Аннабелла. – И будь у меня голос, вы бы его получили. Но я обязуюсь пошептаться с подругами о том, за кого стоит голосовать, дабы они убедили в этом своих мужей. Ложь и мне надоела, особенно в семье.
- Ясно, - Райс опустил глаза. – Значит, вы слышали эти слухи.
- Слухи? О том, что какая-то разгульная девица сидела на коленях у Генри, и он не прогонял ее со своих колен? – виконтесса сурово сжала губы. – В Ньютауне слухи разлетаются быстрее картечи. Посадить себе на колени девицу – это не прямая измена с уликами, однако и я не дура. Он порой не ночует дома и грубит мне. Вам известны наши обстоятельства. Я ношу перешитую одежду вашей супруги и леди Люси, мои дети ходят как оборванцы. Их учит гувернантка, которую в Англии не подпустили бы к потомству лорда на пушечный выстрел. И мы ведь не нищие, нам назначено содержание, но половина наших денег тратится Генри на безнадежные аферы, выпивку и подачки друзьям. Первого января я родила ему еще одного сына, и он хвалился на весь Лимерик, что теперь у него четыре мальчика и четыре девочки, принимал поздравления, как будто сам их рожал. А меня муж поздравил? Нет, не поздравил, даже с Новым годом. Он пировал с приятелями до третьего числа, я же нянчилась с детьми. А решение назвать сына в свою честь? Это решение Генри, со мной он не советовался. Скажите, мне на роду написано терпеть?
- Никому не написано на роду терпеть, - Том глядел на свояченицу, эту рослую, с твердым характером женщину, и видел, как в ней закипает злость. – Письмо, которое я передал вам от тестя и тещи, касается поездки в Саут-Хилл-парк со всеми детьми?
- Да, - она заправила за ухо выбившуюся рыжую прядь волос. – Свекровь скучает по внукам и внучкам, а я смертельно устала, мы отплываем в Англию через пять дней. Генри же остается в Лимерике, он по родителям не скучает.
- Вы вернетесь к июльским выборам? – поинтересовался Райс.
- Нет, Том, простите, - Аннабелла была взволнованна. – Мы не вернемся ни к выборам, ни к осени, ни к зиме. Я сыта Ирландией по горло и не хочу в нее возвращаться. Шесть лет мы прозябаем как бедняки в городе моего свекра, богатого графа Лимерика, и экономим каждый пенс. У меня такое чувство, что будет еще шесть похожих лет, а за ними другие шесть, и так далее, вплоть до гробовой доски. В день свадьбы я обещала мужу быть ему хорошей женой. Обещание выполнено? Тринадцать лет преданности и восемь детей что-то значат? Я хорошая жена, Том?
Томас Спринг Райс
- Вы безупречная жена, миледи, - с жаром произнес Райс. – Но как вы его уговорили? Он вас отпускает в Англию?
- Отпускает, - пробормотала леди Пери. – Куда ему деваться? Расходы на детей увеличиваются, старшим мальчикам надлежит учиться. Мэри Джорджиане двенадцать, а Эдмунду на год меньше. Генри не хочет потерять любовь детей, но он ее потеряет, если пожертвует их образованием и будущим. Они уже засыпают меня вопросами о ссоре отца и деда. В юности Генри в семье лорда Эдмунда дети бунтовали против родителей. Муж страшится, что это повторится с ним. Посему мы едем в Саут-Хилл-парк, а Генри может побороть свою враждебность к отцу и матери, избавиться от мнимых друзей и последовать за нами. Или продолжать бездельничать в Лимерике. Я управляла хозяйством в Саут-Хилл-парке и была там той, кем стала по закону, выйдя замуж за виконта. Титулованной дамой, виконтессой, а не посудомойкой, уборщицей и стряпухой. Это было доброе время, но супруг распорядился плыть в Ирландию, жить в нужде, и я подчинилась. С того дня минуло шесть лет. Всему есть предел. Мой отец был джентльменом, а мой дядя – сквайр. Быть хозяйкой в имении чересчур для меня? Я прошу слишком многого?
- Упаси Бог, - возмутился Райс. – Вы заслужили это, миледи, какие могут быть возражения?
- Вот и я так думаю, - сказала Аннабелла спокойнее. – Лорд Эдмунд и леди Мэри не ссорились со мной.
- Лорд Эдмунд очень вас уважает, - добавил Том. – А графиня всегда говорит, что не будь вас, с Генри случилась бы беда, он пустился бы во все тяжкие и пострадал бы из-за этого.
- Вполне вероятно, - согласилась леди Пери. – Я полагаю, без меня и детей Генри начнет тосковать, бросит своих собутыльников и прихлебателей, и воссоединится с нами в Англии. По крайней мере, я этого хочу. До тех пор, пока девицы на его коленях не превратятся в любовниц с бастардами, я буду надеяться.
- Это рассуждения мудрой женщины, миледи, - Том теребил цепочку часов. – Вам не мешало бы отдохнуть. Кстати, в Лондоне вас часто тепло вспоминают наши общие знакомые, да и не только они.
- И кто же меня вспоминает, кроме общих знакомых? – удивилась Аннабелла.
- Кузина подруги Феодосии зимой допытывалась, исчезли ли ваши веснушки с годами. У нее их дюжина на носу. Она переживает, что встретит с ними старость, - привел пример Райс. – И лорд Спенсер о вас как-то спрашивал.
- Лорд Спенсер? – виконтесса недоуменно сдвинула брови. – Вдовец? Тот, что женился на мисс Эстер Эклом?
- Он самый, - подтвердил Том. – Мы как то говорили с ним о покойной леди Спенсер, ее остроумии и характере, и виконт поведал о том, что последние слова его жены были о вас.
- Что? – опешила леди Пери. – Как это?
- Он не уточнил, - развел руками Райс. – Просто обронил такую фразу, и спросил, куда вы пропали.
- Лорд Спенсер, - виконтесса передернула плечами. – Однажды я танцевала с ним контрданс на каком то балу. Это был третий танец в моей жизни. Отец лорда Спенсера, кажется, граф? А сам он из вигов? Почему же его жена упомянула меня перед смертью? Впрочем, у моего мужа, до нашей свадьбы, были к ней чувства. Возможно, причина в этом и говорила она не обо мне, а о нем.
- Нет, о Генри речь не шла, - Том поправил шляпу. – Не будем гадать. Вот увидите лорда Спенсера, и откроете эту тайну. Мы с вами стоим посреди дороги. Идемте, я вас провожу.
- Ладно, - улыбнулась Аннабелла. – И давайте еще раз обсудим ту петицию о злоупотреблении голосами, которую вы подадите, если Верекер будет жульничать.
- С удовольствием, - закивал Райс и они пошли в Ньютаун Пери, переговариваясь и жестикулируя.
* * *
30 марта 1820 года
Лимерик, Ирландия
Генри Хартстонг Пери, виконт Глентворт, следил за двумя большими почтовыми каретами, которые увозили его семью и нехитрый скарб жены и детей в Дублин. Искушение догнать их, попросить задержаться, чтобы он мог собрать вещи, закрыть дом и ехать с ними, было велико. Генри знал, что обидел Беллу и рассердил сыновей, Эдмунда и Вилли, накричав на нее в их присутствии. Также Генри знал, что супруга во всем права, а он не прав. Она говорила, что налегая на пиво, он тупеет, и разве это было не так? Она упрекала его в расточительности, и не преувеличивала. Она сетовала, что он свел дружбу с льстивыми дармоедами и дураками, и с этим было не поспорить. Но склониться перед отцом, да еще после трагической, нелепой смерти сестры Мэри, жить в Саут-Хилл-парке, скучать на лондонских приемах, соблюдать постылый светский этикет, изображать из себя хозяина, при том, что поместье ему не принадлежит, виконт не хотел. Здесь, в Ирландии, далеко от нравоучений и подлости батюшки, он жил полной жизнью и сам выбирал себе друзей, мог говорить и делать что угодно. И, несмотря на то, что с деньгами было туго, Лимерик не казался ему ссылкой, зато Англия казалась тюрьмой. Однако, дети нуждались в образовании и Генри был не в силах его оплатить. Белла же несла крест лишений и тягот, предназначенный ему, так долго, что запретить ей отдохнуть в Саут-Хилл-парке или, тем более, разлучить жену с детьми, было бы жесточайшей несправедливостью.
- Жалеешь, что позволил им уехать? - Мэтью Баррингтон, худосочный, рыжеволосый племянник сэра Джоны Баррингтона, поскреб грязными ногтями щетину на щеке.
- Нет, - солгал Глентворт. - Отец рассчитывал добиться от меня покорности, выделив жалкое содержание при стольких то детях. Дескать, я помыкаюсь-помыкаюсь, и приползу к нему на брюхе, вымаливая прощение. Шесть лет назад он полагал, что я оставлю ему четырех малышей, а сам буду жить с Беллой и Джоном в Дублине, или брошу жену со всеми детьми в Саут-Хилл-парке. Видимо, надеялся воспитать внуков, в первую очередь Эдмунда, на свой лад, привить им свои взгляды и ненависть ко мне. Так вот ни черта у него не получилось. Дети его не знают и не любят, а меня знают и любят. Сейчас их восемь, и они будут стоить ему целое состояние. Даю руку на отсечение, через год он сам привезет их обратно. Тогда то мы с отцом и побеседуем об изменении завещания и договора.
- Сколько твоему старику? За шестьдесят? Через год ты уже можешь быть не виконтом, а графом Лимериком, и все в городе будут плясать под твою дудку, - неухоженный, в замызганном сюртуке и стоптанных сапогах, Баррингтон походил на бродягу. - Но не забудь друзей и не возгордись, когда этот день настанет. Распродашь английское барахло, поселишься в своих родовых владениях, построишь дом или замок. Будешь не «отсутствующим», а подлинным ирландским лордом. В честь такого события мы закатим грандиозную пирушку.
- Поскорее бы это осуществилось, - Генри потерял из виду кареты, они скрылись за облаком пыли. – Как только деньги семьи будут моими, я одену Беллу у лучших модисток, она станет щеголять в дорогих платьях, мехах и бриллиантах. Всем в Лимерике придется ей кланяться, и никто не осмелится заявить, что новый ирландский граф женился на англичанке.
- Серьезные деньги разумнее вложить в серьезное дело и удвоить, а то и утроить, - заметил Мэтью. – Мой дядя Джона избаловал семью изысканной едой, испанскими винами, шелковыми тряпками и побрякушками, вместо того, чтобы копить, вкладывать и срывать куш. И как он преуспел? Прячется в Париже от кредиторов и проверяющих, и не суется ни в Англию, ни в Ирландию, где его быстренько упекут за решетку, и не посмотрят, что судья. Посему, как твой отец умрет, не обещай жене и детям райские кущи. Потакать женщинам и соплякам – разорительная глупость. Удел жен рожать, а детей, слушаться отца. Мы подберем для тебя такие предприятия, вложения в которые дадут баснословную прибыль.
- Мой отец имеет с наших владений в трех графствах двадцать тысяч фунтов в год, - осадил приятеля виконт. – Мне не надо ни удваивать, ни утраивать состояние, Пери и без этого богаты. Белла, между прочим, не хочет быть графиней, но клянусь Богом, в один прекрасный день она проснется в постели графа, и ей не на что будет жаловаться.
- Судя то тому, сколько у вас детей, ей и нынче грех жаловаться, - усмехнулся Баррингтон.
- Мэтью, - угрожающе повысил голос Генри. – Соблюдай приличия, я не люблю сальных шуточек и намеков на плотские утехи. Не тронь мою жену.
- Я ее не трогаю, - испугался Баррингтон. – Все как ты скажешь, друг. Она проснется в постели графа, и ей не на что будет жаловаться. Только это и ничего сверх того. Я готов кровью под этим подписаться.
- И подпишешь кровью из носа, если не заткнешься, - пробурчал Глентворт. – Все, конец. Идем в порт, пропустим по кружечке, а потом ко мне. Сегодня ты ночуешь в нашей гостевой комнате, и никто не выставит тебя за порог из-за запаха перегара и перепачканных башмаков.
* * *
1 октября 1821 года
Саут-Хилл-Парк, Беркшир, Англия
Гостиная в Саут-Хилл-парке
Джон Чарльз Спенсер обозревал унылый осенний пейзаж загородного дома графа Лимерика из окна спальни для почетных гостей и не находил в нем ничего примечательного. Как сказал бы преподобный Том Шепард из Уайстона, «типичное английское захолустье» и «это вам не Грингли-Хилл». Да уж, с Грингли-хиллом, достопримечательностью Уайстона, поднявшись на который, можно одновременно окинуть взором Ноттингемшир, Йоркшир и Линкольншир, никакого сравнения. В Саут-Хилл-парке мало интересного. Листопад, угасание природы, дожди, слякоть. Сельским хозяйством лорд Пери занимался кое-как, при том, что земля в этих краях плодородная. Что ж, каждому свое. Граф Лимерик - завсегдатай палаты лордов, старый придворный льстец.
Как подозревал Честный Джек, хозяин зазвал его в имение либо для того, чтобы свести с какой-нибудь родственницей, либо ради связей в парламенте и министерствах. Против второго виконт не возражал и готов был обсудить политические союзы, а вот с охотницами за мужьями сходиться не собирался. Была, правда, одна женщина, ради которой Элторп, к своему стыду, и принял приглашение графа, но эта женщина состояла в браке и пытаться затеять с ней интрижку, означало бы опозориться, ходить по тонкому льду, предать память Эстер. Рыжая амазонка, леди Аннабелла Пери, живущая в поместье свекра со своими детьми, в то время как ее супруг прохлаждался в Ирландии, уклоняясь от обязанностей мужа и отца. Джон приказывал себе не думать о ней, но все равно думал. Чтобы не поддаться искушению, он все эти дни держался от рослой ирландки на расстоянии, чувствуя при этом, что рано или поздно попробует с ней поговорить.
- Милорд, - камердинер Уотсон прервал задумчивость лорда Спенсера, повесив выглаженный синий фрак на стул справа. – В гостиной миссис Калверт с дочерью, они спрашивали о вас.
- Я присоединюсь к ним через пять минут, - Честный Джек побарабанил пальцами по подоконнику. - Но сначала выйду покурить на улицу.
- Мистер Феликс Калверт курит прямо в комнате, - промолвил Уотсон. – И он тоже гость. Почему бы и вам не курить в спальне?
- Не всем нравится табачный дым, - виконт нащупал в кармане сигарету и шагнул к двери. – Передохни, Уотсон. Я потом переоденусь к ужину.
Он сбежал по лестнице, вышел во внутренний двор и стал беспокойно ходить по нему, пуская кольца дыма. В голове у Джона был сумбур мыслей, а в душе неизбывная тоска, вечный его спутник последних трех лет. Покурив, он поспешил в гостиную, приветствовал всех, кто там был, и покорно приблизился к миссис Калверт, ясно осознавая, что в течение получаса неугомонная жена Николсона Калверта обрушит на него все сплетни Лондона, Бата и Брайтона. Через десять минут он уже с трудом соображал, что она говорит и лишь соглашался с чем-то, когда ее взгляд становился вопросительным.
- В то год полк Феликса был на Корфу, а отпуск он провел с сестрой Изабеллой и моим зятем, сэром Джеймсом, в Женеве, - духота в салоне вынуждала миссис Калверт постоянно пользоваться веером. - Сын привез мне из Константинополя вышитый бисером кошелек и саженцы роз, а из Милана два бронзовых бюстика Бонапарта, хотя украшать ими дом в Англии преступно, так что они пылятся в кладовой. Пусть это и не кружево, о котором я ему намекала, но главное не подарок, а внимание. Кружево стоит дорого, а Феликс в ту пору получал половину жалованья в чине лейтенант-полковника, потому что другой офицер в этом же чине никак не увольнялся из армии.
- Полковая жизнь, - виконт Элторп слушал болтовню Френсис с истинно христианским смирением и терпением. - Уловки военного ведомства с урезанным жалованием отвратительны. Если бы у вашего сына были жена и дети, они пострадали бы от этих уловок.
- Феликс — убежденный холостяк, - миссис Калверт продолжала щебетать как птичка. - Но племянницу он боготворит. У моей Фанни тем летом был милый серый пони. Раньше в Хансдоне я катала детей в повозке, запряженной осликами. Над нами потешалась вся округа. И не смейте улыбаться. У таких повозок есть преимущество, для дам в возрасте забираться в них проще.
- Помилосердствуйте, какие могут быть улыбки? - произнес Честный Джек, улыбаясь при этом. - Скажите, миссис Калверт, миссис Нокс здорова? Я смотрю на нее, и сдается мне, она бледна. Леди Глентворт так старательно обмахивает ее веером.
«Честный Джек» Элторп
- Да? - Френсис обернулась и взглянула на леди Пери и миссис Джейн Нокс, сидящих на мягкой скамье у стены. - Миссис Нокс в марте порадовала мужа рождением наследника, но недомогала после этого день или два. Здесь жутко душно, отсюда и ее бледность.
- Миссис Калверт, - лорд Спенсер закусил губу. - Уместно ли мне поговорить с леди Аннабеллой Пери наедине?
- Вам? - растерялась Френсис. - А что в этом дурного? Вы же не намерены компрометировать замужнюю даму и мать восьмерых детей?
- Восьмерых? - потрясенно охнул Честный Джек. – Я считал, что их пять. Леди Пери не выглядит как мать восьмерых детей, и она так молода.
- Милорд, - миссис Калверт в шутку шлепнула его веером по руке. - Перед вами женщина, не уступающая леди Пери на ниве материнства. У меня тоже восемь детей. Но я у вас подобного удивления не вызываю, тогда как мною были потрачены месяцы на то, чтобы иметь достойный вид после многократных усилий по созданию большой семьи. Это, знаете ли, трудное дело, но вы, как джентльмен, вообще не должны были заводить об этом речь.
- Извините, - Элторп приложил ладонь к сердцу.
- Вы прощены, - Френсис вздохнула. - И в знак прощения я позову миссис Нокс прогуляться со мной по залу, дабы у вас появилась возможность побеседовать с леди Пери с глазу на глаз.
- Спасибо, миссис Калверт, - поблагодарил ее Джон.
Миссис Калверт благосклонно кивнула и направилась к Аннабелле и Джейн. Они обменялись несколькими фразами и спустя три минуты Френсис и миссис Нокс уже сидели у французских окон в компании графини Лимерик и ее дочерей, Луизы и Каролайн Алисии. Виконтесса Глентворт осталась на скамье одна, и лорд Спенсер подошел к ней.
- Леди Пери, добрый день, - он поклонился. – Могу я присесть?
- Добрый день, - лицо Аннабеллы было испуганным и напряженным. – Садитесь, милорд.
Он опустился на скамью рядом с ней и она, без предисловий, тихо сказала. – Сочувствую вашей утрате, лорд Спенсер, но у меня и вашей супруги не было никаких разногласий и претензий друг к другу. То, что мой муж ухаживал за ней и сделал ей однажды предложение, которое было отвергнуто, в то время как я носила его ребенка, было предано забвению и никому и ни кем не ставилось в вину.
- Что? – Честный Джек обомлел. – О чем вы?
- Мистер Томас Спринг Райс сообщил мне, что вы меня разыскивали, - пояснила леди Пери. – По поводу того, что ваша жена назвала мое имя перед смертью.
- Ах, вы об этом, - Джон расслабился. – Она и в самом деле называла ваше имя, но в бреду, и смысла в ее словах не было. Что-то о том, что вы шлепнули ребенка по попке, и он задышал. Из-за этого Эстер просила позвать вас. Чтобы вы помогли нашему умершему мальчику.
- Боже, - Аннабелла смутилась. – Это так печально. Ему можно было помочь?
- Вряд ли, - виконт пожал плечами. – Эстер и миссис Калверт упомянула, умирая, но та посещала ее перед теми роковыми родами.
- Мне так жаль, милорд, - леди Пери проглотила ком. – Ваша жена была мудрой и отзывчивой женщиной. Она, без сомнения, в раю со своим малышом.
- Да, конечно, - Элторп ощутил, что тугой узел, сдавливавший ему грудь, как будто ослаб. – Эстер хотела ребенка всей душой, и рассталась с жизнью, производя его на свет. Это высшее самопожертвование, недостижимое для мужчин. Я и моя теща были безутешны. К сожалению, мне не было даровано твердости веры. Мы с миссис Эклом молились днями, неделями, но в моих молитвах было много горечи и гнева, а еще отчаяние и жажда смерти. Сейчас не так, горе меня сильно подкосило, но не поглотило.
- Тяжкая рана, - голос Аннабеллы был едва слышен. – Судьба нанесла вам тяжкую рану.
- Самую тяжкую из ран, - лорд Спенсер зажмурился. – А как ваши дела, миледи?
- Неплохо, - она смотрела на него с участием. – Хозяйство, хлопоты. Месяцы пролетают стремительно, однообразие забот приедается, и иногда задаешь себе вопросы, «это так теперь и будет?» и «где моя молодость?»
- Ваша молодость, должно быть, была издержана на мужа и детей? – спросил Джон.
- Без остатка, - виконтесса усмехнулась. – Вся, испитая до дна чаша.
- Лорд Глентворт приедет сюда? – Честный Джек разглядывал свои туфли.
- Не в этом году, - уклончиво ответила леди Пери. – Мой муж погружен в дела Ирландии, католиков, отцовских владений в Лимерике. Его тетушка, сестра моего свекра, вдова сэра Вира Ханта, леди Эллен Хант, скончалась в январе в Карре и супруг нередко гостит у кузена, сэра Обри Ханта. Кроме того, зять лорда Эдмунда, мистер Томас Спринг Райс избрался в парламент от Лимерика тем летом, и мужа это воодушевило, он мечтает повторить успех зятя и потеснить на выборах в городке Мэллоу некоего Бечера и Чарльза Джефсона, землевладельца из Корка. Для этого он колесит по Корку, Клэру и Лимерику, набирается опыта в дебатах у мистера Райса. Мы с супругом переписываемся, и я ему помогаю, как могу.
- Так вам не чужда политика? – оживился Элторп. – И как же вы помогаете Глентворту?
- Как? – Аннабелла моргнула и неожиданно покраснела. – Советами. И высылаю деньги, когда они у меня появляются. У графа много детей, да и внуки с внучками требуют расходов. Содержание моего мужа не слишком велико.
Лорд Спенсер не представлял, каковы отношения Эдмунда Пери с сыном. То, что виконтесса отдает свои карманные деньги мужу, его откровенно поразило, и он предпочел сменить тему. – У вашего свекра в Саут-Хилл-парке много скотины?
- У соседей много, а у нас нет, - в голубых глазах леди Пери промелькнуло что-то, похожее на недовольство. – И это досадно, скажу я вам. Я донимаю лорда Пери предложениями по хозяйству, но он не желает ко мне прислушиваться. Для него вложения в торговлю привычнее, сельское хозяйство он называет убыточным.
- Оно такое и есть, - засмеялся Джон и поймал себя на мысли, что смеется впервые за несколько месяцев. – Мой батюшка – заядлый скотовод. У меня на чердаке груды его писем в мешках. Одни мешки с письмами о быках, другие с депешами об овцах, третьи о лошадях. Сотни радостных известий о весе, окрасе и повадках Гектора, Радаманта, Флоддена, Герцога, Берика, и сожалений о том, к примеру, что теленок от Герцога родился с пятном на левой стороне носа, и что потомство Флоддена не так красиво в спине, как красив в спине их родитель. Я же иду по стопам отца и в Уайстоне делаю ровно то же, что батюшка в Элторпе. Развожу племенной скот, и чаще с убытком, а не с прибылью.
- Это ваша страсть, - хмыкнула виконтесса. – Когда человек во власти страсти, ему не до прибыли и денег.
- Точно, миледи, - признал Честный Джек. – А вторая моя страсть – английская политика. И дела Ирландии, католиков, между прочим, мне не безразличны.
- Я не католичка, - сказала Аннабелла. – Лорд Эдмунд и мой муж выступают за равные права для католиков в Ирландии. Их земли сплошь заселены католиками. В Олдкорте, откуда я родом, католиков поменьше. Выражая чаяния людей другого вероисповедания, вы делаете благородное дело, милорд.
- Спасибо, миледи, - Лорд Спенсер осторожно посмотрел на собеседницу и заметил, что платье леди Пери из дешевой ткани, а украшений и вовсе нет. – Нынче утром я видел в окно, как из экипажа выходил доктор Мартин Таппер. Мы с женой пользовались его услугами, он был при ее родах. В поместье кто-то болен?
- Мистер Таппер востребованный врач и ученый человек, - виконтесса бросила взор на черное платье и того же цвета перчатки миссис Калверт. – Он лечил мать миссис Калверт, и та прожила почти до девяноста лет. В апреле виконтесса Пери умерла, и ее похоронили возле мужа в их родовой усыпальнице в Хартфордшире. Мой свекор иногда приглашает мистера Таппера для своих нужд. А почему вы не на охоте со всеми джентльменами, милорд?
- Я не охочусь, - замялся Элторп. – В прошлом охотился, но после смерти Эстер я поклялся никогда не брать ружье и не стрелять в живое существо. Это моя пожизненная епитимья.
- Понятно, - леди Пери обратилась к нему и робко улыбнулась. – Это делает вам честь, милорд. Быть может, нам стоит подойти к моей свекрови и золовкам? Они будут не в восторге от того, что я завладела всем вашим временем.
- Разумеется, как вам угодно, - виконт моментально встал и предложил ей руку. – Я ваш слуга, миледи.
КОНЕЦ 6 ГЛАВЫ 2 ЧАСТИ
1 2