1 2
Bernard:
» Часть 2 Глава 7 Генеральный прокурор
Глава 7
«Генеральный прокурор»
8 октября 1825 года
Сержантс Инн в Чансери-лейн, Лондон, Англия
Памятная табличка «Сержантс Инн»
Отрывок из «Кентерберийских рассказов» Джеффри Чосера:
Сержант закона, испытан, умудрен,
Частенько в Сержантс Инн являлся он,
Богат, и горделив, и полон сил,
Был почитаем, сдержан, а засим,
На сессиях он помогать клиенту,
Мог и по должности, и по патенту,
Достойный гонорара и награды,
Он в алой мантии, и все ему здесь рады.
Генеральные прокуроры Англии, как правило, люди консервативные, и так привержены неукоснительному соблюдению закона всеми без исключений, что эта их тяга к законности подчас ставит в тупик короля, правительство и парламент. Что важно, тяга к справедливости в генеральных прокурорах значительно слабее, поскольку наш бренный мир по сути несправедлив, но законы никто не отменял. В силу своей консервативности, генеральные прокуроры нередко становятся тугодумами, эдакими неповоротливыми носорогами, медлительными и кропотливыми при первом знакомстве с делом, его осмыслении, но страшными и яростными, когда определят цель и «разбегутся». Почему? Потому что они не просто носороги, а вожаки громадного стада зверей поменьше - буйволов, волов, оленей, лосей, быков, баранов, козлов. Животных, на первый взгляд, мирных и не хищных, но тяжеловесных, опасных и упорных, если их раздразнить, или если им прикажет кого-то затоптать носорог. И стоит ли удивляться, если на извилистой тропе соблюдения законности это стадо служителей закона затопчет не только его нарушителей, но и случайных ротозеев, попавшихся ему на пути, или вовсе сойдет с тропы и само что-нибудь нарушит? Без злого умысла, конечно.
Большой нелюбовью генеральных прокуроров пользуются две разновидности тех, кто не уважает закон. Одна из этих разновидностей – вольнодумцы, которые помимо нарушения закона на деле, все время стремятся вновь и вновь нарушать закон в мыслях, из мнимых благородных побуждений. Но оно и понятно, они же вольнодумцы, что с них взять, эту публику надо карать без устали, иначе они расшатают устои государства. Вторая разновидность нарушителей закона, которую генеральные прокуроры не любят, представляет собой гадкую породу шельмецов, пытающихся нажиться, разбогатеть, словчить, используя закон и его слуг как инструмент и ничего не подозревающих болванов в мантиях. Из-за чего же генеральные прокуроры не любят эту разновидность? Да из-за того, что быть инструментом, недотепой, болваном на службе чьей-то алчности обидно всем, особенно мощным и трудолюбивым носорогам.
Итак, каковы же признаки того, что некий господин или госпожа, ради наживы, взывая к законности, жаждут поводить законников за нос и принудить их служить себе, но терпят неудачу, разоблачаются? Самый верный признак того, что хитрецов раскусили, это затягивание рассмотрения их требований на долгий срок. Джон Браун, адвокат из Сторрингтона, должен был усвоить это за годы работы юристом. И он, очевидно, это усвоил, ибо, подав петицию о признании его виконтом Монтегю в мае 1823 года, в сентябре 1825 года, на смертном одре, шепнул сыну, что «все затягивается не к добру». Сын в ответ почесал затылок и решил, что ему остается ждать вердикта генерального прокурора Англии Джона Копли.
Гостиница Сержантс Инн в Чансери-лейн, место работы и отдыха прокуроров и сержантов-законников Лондона, была последней в своем роде гостиницей для служителей Фемиды. Прежде существовали Скруз Инн в Холборне, и гостиница на Флит-стрит, но они были упразднены за ненадобностью. К 1825 году гостиница Сержантс Инн имела обширный зал собраний с портретами выдающихся судей, богатую библиотеку юридической литературы, столовую, кухню, подсобные помещения, комнаты для бесед и квартиры сержантов-законников. Ни для кого не было секретом, что при вступлении в должность новоиспеченные сержанты должны были уплатить немалую сумму. То есть, сделаться служителем закона было и хлопотно, из-за долгого обучения, и накладно. Посему, желающих преуспеть на этом поприще редко находилось в избытке.
Генеральный прокурор Англии, сэр Джон Синглтон Копли
Генеральный прокурор Англии, сэр Джон Синглтон Копли, был выходцем из Америки, сыном художника и внуком серебряных дел мастера. Этот строгий, седеющий джентльмен пятидесяти трех лет начал свою карьеру адвоката в Линкольнс-Инн в 1804 году, а десять лет спустя удостоился звания сержанта-законника. В 1818 году сэр Джон примерил на себя судейскую мантию, и в 1819 году продвинулся на должность генерального солиситора Англии. В 1820 году, как генеральный солиситор, Копли участвовал в суде над женой короля Георга Четвертого, королевой Каролиной, дабы поспособствовать разводу супругов, но общественные настроения были на стороне Каролины и развод, как и раздельное проживание, не были утверждены. Тем не менее, сэр Джон проявил себя в этом деле как противник либеральных идей и пресловутых женских прав, человек несгибаемый, упертый и заинтересованный в разводе короля, пожалуй, даже больше самого короля. В 1824 году, Джона Копли, за его рвение, назначили генеральным прокурором. Петицию Джона Брауна, адвоката из Сторрингтона, он получил от прежнего генерального прокурора, Роберта Гиффорда, ушедшего со своего поста по здоровью. Бегло изучив ворох сомнительных бумаг и древних писем, опытный сэр Джон практически уверился, что столкнулся с очередным жадным до денег пройдохой и сутягой, возомнившим себя мудрее всех. В представлении Копли, титул виконта Монтегю был нужен адвокату из Сторрингтона для имущественных претензий к добропорядочному члену парламента, мистеру Уильяму Пойнцу, а закон должен был помочь плутовству. Однако, как рассуждал генеральный прокурор, Джон Браун либо не знал, либо забыл старую пословицу, гласящую, что «закон — это паутина, он ловит мелких мух, но осы и шершни через паутину прорываются». Кем был адвокат из Сторрингтона, мухой или шершнем, Копли отлично понимал.
8 октября 1825 года сэр Джон ожидал в комнате для бесед в Сержантс Инн, если можно так выразиться, третью сторону в деле о титуле виконтов Монтегю, мистера Марка Энтони Брауна, сына девятого лорда Монтегю, и его жену, миссис Элизабет Браун, дальнюю родственницу своего мужа, племянницу восьмого и внучку седьмого лордов Монтегю. Накануне он тщательно изучил родословную Браунов, присланную ему из коллегии, обнаружил в ней деда миссис Браун и отца мистера Брауна, и не обнаружил никакого Джона Брауна, адвоката из Сторрингтона, несмотря на то, что к моменту составления родословной тот уже родился. Кроме родословной Джону Копли доставили пакет с копиями записей о рождении, бракосочетании и смерти трех последних виконтов Монтегю, и записи о рождении и браке миссис Элизабет Браун и мистера Марка Брауна. Доставили, вкупе с заверенным свидетельством покойного доктора медицины Генри Слотера в том, что он женился на леди Френсис Браун в 1800 году и у нее тогда был сын, Марк Энтони Браун, ребенок и посмертный наследник девятого виконта Монтегю, лорда Марка Энтони Брауна.
Когда слуга объявил о супругах Браун, и они вошли в кабинет, генеральный прокурор сидел за столом и заводил карманные часы. Он поднял голову и лишился дара речи от красоты посетительницы. «Во это порода», заключил про себя Джон Копли. Перед ним была златокудрая богиня с голубыми глазами цвета чистейшего неба, пленительными чертами лица и безупречной фигурой греческой Артемиды. Копли живо встал и поклонился. – Мистер Браун, миссис Браун, рад вашему визиту.
- Сэр, спасибо, что приняли нас, - Марк Браун пожал руку генеральному прокурору, его жена повторила рукопожатие.
- Присаживайтесь, располагайтесь поудобнее, - Джон Копли указал на два стула у стола и гости сели. Он тут же опустился в кресло и, как человек занятой, не мешкая, приступил к делу. – Я изучил те документы, что мне любезно выслал ваш батюшка, миссис Браун, и петицию покойного истца, претендента на титул виконта Монтегю, Джона Брауна, эсквайра, касающуюся и его сына, также мистера Джона Брауна. В целом мне ясно все, кроме кое-каких мелочей, и я бы задал вам пару-тройку вопросов и выслушал ваши замечания, если таковые имеются.
- Как вам угодно, сэр, - ослепительно улыбнулась Элизабет. На ней было голубое шелковое платье, модное и изящное, со скромным вырезом, вышивкой и кружевами. Миссис Браун сняла темно-синий капор в холле, в ее руках была сумочка в тон. Марк, по столь важному поводу, облачился в черный фрак хорошего покроя и пошива, серые бриджи и сапоги.
- Мистер Браун, вы ходатайствуете об отклонении претензий истца на том основании, что ваши права на титул неоспоримы, - генеральный прокурор водрузил на переносицу очки для чтения. – Но сами петицию не подали. Отчего же?
- Я – хирург, сэр, тружусь хирургом с битвы при Ватерлоо и едва успеваю выспаться, - проговорил Марк. – Каждый час на счету, нет и свободной минуты. Вы, бесспорно, знаете, что это такое лучше меня, поскольку трудитесь гораздо больше моего. Я пока не подал петицию, но когда-нибудь обязательно ее подам. Куда мне торопиться? Все поместья лордов Монтегю в надежных руках моего тестя.
-Это резонно, - кивнул Джон Копли и обратился к Лиззи. – В вашей записке, миссис Браун, вы упомянули, что покойный Джон Браун давал вам для ознакомления выписки из приходских книг своей семьи и пачку старых писем третьей леди Монтегю, которые вы не посчитали заслуживающими доверия. Я бы желал услышать об этом подробнее.
- Нет ничего легче, сэр, - Элизабет чуть наклонилась к собеседнику. – Если у вас при себе документы Джона Брауна, я бы показала, о чем речь.
- Да, они здесь, - генеральный прокурор извлек из ящика стола увесистую картонную папку, открыл ее и подвинул к миссис Браун. – Я весь внимание.
Лиззи зашуршала бумагами, сверяясь со своей памяткой, быстро отыскала три записи из приходских книг и одно свидетельство, показала их Копли. – Вот, сэр. Первая запись о том, что Чарльз Браун, прадед истца, крещен 20 августа 1640 года в церкви Христа Спасителя в Саутворке, а вторая, за 1699 год, о том, что этот Чарльз Браун крестил в той же церкви своего сына, Джона, деда истца. Третья запись о похоронах Чарльза Брауна 28 июня 1704 года на кладбище церкви Христа Спасителя в Саутворке. Я приложила к ним копию завещания Джона Чатфилда извозчика из Кафилда, в нем упоминается дочь извозчика, Элизабет, вышедшая замуж за Чарльза Брауна, тоже извозчика. Оно как бы заменяет утерянную брачную запись. В других бумагах истца Чарльз Браун описан как носильщик, извозчик и сапожник. К чему я веду? Нет никаких достоверных церковных записей, которые подтверждали бы, что Чарльз Браун, извозчик, носильщик и сапожник, приходился правнуком первому виконту Монтегю и внуком сэра Джона Брауна, владевшего множеством поместий. Нельзя же принять за доказательство запись в семейной Библии о том, что Чарльз Браун – внук Джона Брауна и правнук виконта Монтегю? Какова цена таким записям? Посудите сами. Первый виконт Монтегю – доверенное лицо королевы Елизаветы, член Тайного совета, кавалер Ордена Бани, судья в деле королевы Марии Шотландской. Он и все его внуки были очень богатыми людьми. А правнук, стало быть, извозчик, носильщик и сапожник? И что их связывает? Запись в семейной Библии и одно фальшивое письмо? Сетования Джона Брауна, который сам родом из Саутворка, что в те времена записи в приходских книгах делались кое-как, в парламенте отвергнут. Эдак можно протащить в лорды всех извозчиков Англии.
- Разумно , - хмыкнул Джон Копли. – Продолжайте, миссис Браун.
- По поводу писем виконтессы Монтегю из изгнания, Франции, - Лиззи отложила приходские документы. – Вы позволите ими воспользоваться, сэр Джон?
- Почему нет? Дерзайте, - генеральный прокурор развязал ленточку с пачки писем и подал ее миссис Браун.
- Леди Элизабет, жена третьего виконта Монтегю, лорда Френсиса Брауна, писала эти письма своему сыну, лорду Френсису Брауну, на французском языке, - Лиззи разворачивала письмо за письмом. – Эти письма, отчасти, подлинные.
- Отчасти? – вздернул брови Копли.
- Да, отчасти, и я это докажу, - с азартом произнесла миссис Браун. – Дело в том, что эти письма хранились в нашей семье до пожара в Каудрей-хаусе в 1793 году и были украдены, когда наш дом пылал. К истцу, Джону Брауну, эти письма попали от мистера Роберта Сандхэма, отец которого, мистер Уильям Сандхэм из Мидхерста, был поверенным моего деда, лорда Энтони Брауна, и дяди, лорда Джорджа Брауна. Роберт Сандхэм утверждал, что письма лежали в документах отца после его смерти. По какому праву он вручил их Джону Брауну, неизвестно. Но моя мать, в своем послании к вам, просит учесть, что письма семьи никогда никаким поверенным не передавались и хранились в библиотеке Каудрей-хауса в обитом железом сундуке, а Уильям Сандхэм помогал тушить пожар. Что из этого следует? Я не буду никого обвинять в краже писем, но подозревать имею право.
- Это ваше право, миссис Браун, - благосклонно согласился генеральный прокурор, любуясь распалившейся от возмущения красавицей. – Так что с письмами? Они действительно подлинны отчасти?
- Подлинны, кроме тех мест, где леди Монтегю пишет о своем якобы родственнике и кузене, Чарльзе Брауне из Саутворка. Видите, сэр Джон? Письма леди Монтегю до ее подписи нигде не содержат имени кузена Чарльза Брауна, но в нескольких письмах есть постскриптумы ниже подписи, сделанные более бледными чернилами, в них то и содержится имя Чарльза Брауна. Я принесла лупу и хочу вам ее дать. Если вам интересно, изучите почерк и чернила писем и постскриптумов, почерк явно подделан и чернила отличаются, это видно и с лупой, и без лупы.
- Спасибо, миссис Браун, я непременно сделаю это потом, - заверил жену хирурга генеральный прокурор. – Подделка документов в корыстных целях для обмана суда и парламента наказуема. Это будет тщательно исследовано. Если мои подчиненные подтвердят ваши подозрения, кому-то несдобровать. Что-то еще?
- Да, сэр, - решила добавить Лиззи. – Одно из писем леди Монтегю, по мнению моей матери, полностью подложное. Оно адресовано напрямую Чарльзу Брауну на Rue Marchand de Poisson в Саутворке. Вообразите, сэр, благородная леди Монтегю, в девичестве Сомерсет, дочь маркиза Вустера, умеющая писать на английском, пишет из Франции письмо на французском языке извозчику из Саутворка, как будто он ее ближняя родня и француз. Ни слова на английском, даже адрес Rue Marchand de Poisson – «улица торговца рыбой», на французском. Как по-вашему, это письмо пришло почтой? Или извозчику из Саутворка его вручил примчавшийся с побережья гонец? И о чем оно? О какой-то чепухе. Что интересно, сэр Джон, почерк в этом письме, как и в постскриптумах других писем леди Монтегю, очень схож с почерком в семейной Библии покойного Джона Брауна. Я навела справки в Сатуорке, и узнала, что это почерк местного торговца-антиквара, некоего мистера Корнера. Возможно, вы удивитесь, но в Сатуорке при жизни Чарльза Брауна жил целый легион Браунов. Это и Натаниэль Браун, сторож, и Джон Браун, сушильщик, и другой Джон Браун, сборщик мусора, и Элинор, пожилая домохозяйка. Все они – родственники. Но леди Монтегю почему-то писала только извозчику Чарльзу Брауну. Это смешно, но не потому ли, что остальные Брауны Саутворка, сушильщики, мусорщики и сторожа, не читали по-французски? Между прочим, если сейчас поехать в Саутворк, там отыщется пара дюжин претендентов на титул Монтегю с фамилией Браун, весомее сына адвоката Джона Брауна.
- Вы сразили меня этим наповал, миссис Браун, - засмеялся Джон Копли. – Это все?
- Нет, сэр, последний аргумент, - Элизабет села и повернула голову к мужу. – Мой дед, седьмой виконт, был католиком, как и все лорды Монтегю до него. Он перешел в англиканскую церковь, но позже опять возвратился в католичество. Моя бабка, ярая методистка, была этим недовольна. Мой муж – католик и его отец был католиком, монахом в монастыре Фонтенбло во Франции. А покойный адвокат Джон Браун и все его предки были и остаются прихожанами англиканской церкви. Не странно ли это?
- Странно, миссис Браун, - генеральный прокурор сгреб письма и бумаги обратно в папку. – Я сразу вам сообщил, что это дело для меня яснее ясного, и шито оно белыми нитками. Я рекомендую вам изложить свою позицию на бумаге и представить мне без промедления. Те, кто прибегает к закону для подлога и обогащения, не заслуживают снисхождения. Наследнику покойного Джона Брауна, думается мне, будет отказано в представлении петиции в парламент из-за неудовлетворительных доказательств. Это будет не сегодня, и не завтра, и он оплатит определенные издержки. И откажут ему потому еще, что он пытался оболгать законного претендента на титул, вашего мужа, миссис Браун, с помощью домыслов о его происхождении. А вам, мистер Браун, я бы посоветовал подать петицию о титуле, тем более что источник слухов о вашем рождении был установлен и тот, кто пустил этот слух, раскаялся.
- Правда? – изумился Марк. – И кто же раскаялся, сэр?
- Служанка, - махнул рукой генеральный прокурор. – Мой человек вникал в это дело, встречался с горничной вашего отца и матери, миссис Сандерс, и она призналась, что оклеветала вашу матушку, но не намеренно, а потому что ваш тесть, до вашего рождения, настойчиво допрашивал миссис Сандерс о последних днях вашего отца, и она истолковала это превратно. Мистер Пойнц ненароком заронил ей в голову мысль о том, что была супружеская измена. Но все это были ее домыслы.
- Как это? – Марк Браун побледнел и привстал со стула. – Мой тесть, мистер Уильям Пойнц, допрашивал служанку родителей и убеждал ее, что моя мать изменила отцу?
- Не убеждал, - поправил собеседника Джон Колпи. – Спрашивал, не было ли неподобающего поведения, измены. Это недоразумение, ошибка, он обронил неосторожную фразу.
- Неосторожную фразу? – Марк стоял, как громом пораженный. Элизабет с ужасом наблюдала, как перед ней разверзлась бездна.
- Полноте, мистер Браун, - генеральный прокурор переводил встревоженный взор с побледневшего хирурга на его бледную, как полотно, жену. – Служанка раскаялась, взяла вину на себя, ваш тесть сплетен не разносил, это все ошибка давно минувших дней. Я бы закончил нашу встречу, если вы не возражаете. Государственные заботы, долг зовет.
На обратном пути из Сержантс Инн в Клеркенуэлл-грин в карете Генри Слотера висело тягостное молчание. Элизабет не отваживалась произнести ни слова. Она сожалела, что так славно начатый день обернулся катастрофой. То, что за этой катастрофой могло случиться, пробудило в ней панику. Эта паника терзала Лиззи душу и на середине дороги она не выдержала. – Скажи что-нибудь, или я лишусь рассудка.
- Что сказать? – мрачно молвил Марк.
- Что ты чувствуешь, - Элизабет стиснула губы.
- Когда Джон Копли поведал мне о клевете служанки и проделке твоего отца, я взглянул на тебя, - Марк говорил ровным, тихим голосом. – Ты ведь знала то, что выболтал Копли.
- Не буду этого отрицать, - вздохнула Лиззи. – Мне не хватило мужества просветить тебя о кознях отца. Я боялась за наш брак.
- Ты знала все до того, как потребовала у него приданое и долю наследства? – спросил Марк.
- Узнала в тот день, когда потребовала, - Элизабет решила не лгать.
- Что ж, деньги важнее заросших мхом руин и репутации покойницы, моей матери, не так ли? – Марк скрестил руки на груди.
- Ты думаешь важнее? – зло пробормотала Лиззи. – А что еще ты думаешь? Будь откровенен, не таись.
- Не таиться? – рявкнул Марк. – Купишь мои мысли за пенни?
- Да, - обороняясь, она бросила мужу вызов. – Тебе дать пенни, или позже сочтемся?
- Позже, - раздраженно сказал Марк. – Так вот я думаю, что женился на дочери человека, оболгавшего мою мать, распускавшего сплетни, что она шлюха, ради проклятых денег, земель и титула, гори все это в аду.
- Но это же не все, что ты думаешь! – его слова хлестали Элизабет как пощечины. – Развивай свою мысль. Скажи, что твоя мать была честной, порядочной, бескорыстной, а дочь тестя-злодея обманщица и корыстолюбивая изменница.
- Это твои мысли, а не мои! – вспыхнул Марк. – Мы обещали не попрекать друг друга прошлым, я держал обещание, но ты все выворачиваешь наизнанку, приписываешь мне свои мысли и меня же ими попрекаешь!
- Извини, пожалуйста, извини, - Лиззи узрела в его глазах гнев, сообразила, что «перегнула палку», пожалела о своих словах и положила ему ладонь на колено.
- «Извини?» - Марк кипел от ярости. – Учинила дикую ссору, вывалила на меня стоун грязи, и собираешься прекратить это заклинанием «извини?» Что с тобой?
Он с силой постучал кулаком в потолок кареты. Экипаж остановился, Марк выпрыгнул из него и зашагал в обратном от Клеркенуэлл направлении, оставив на сиденье шляпу и пальто.
* * *
Дом 33 на Клеркенуэлл-грин, Лондон, Англия
9 октября 1825 года
Утро, пасмурное и дождливое, было подстать настроению Элизабет. Вчера вечером Марк, как поняла Лиззи, брал инструменты у Майкла Слоуна для того, чтобы не показываться дома, и кого-то оперировал, не взяв с собой ни ее, ни Мисси. На Клеркенуэлл-грин он вернулся около полуночи, о чем-то потолковал на третьем этаже с Миллисент, спал в гостиной, а на рассвете явился Майкл, они позавтракали и ушли, каждый со своей сумкой инструментов. Элизабет осознала, что ссора не завершена, и это была их первая серьезная размолвка с 1817 года, когда они поругались после раута у леди Кэролайн Лэм из-за Роберта Палмера, и Марк сбежал на шесть лет. Лиззи приготовилась к примирению, сложила в голове все фразы, сосредоточилась на домашних делах и детях. Они с Мэгги выкупали Фанни и Генри, выстирали детскую одежду и пеленки, помогли мисс Робинсон в кухне с обедом, сходили на рынок. Очевидно, об их ссоре с Марком домашние либо не догадывались, либо деликатно помалкивали, и это Элизабет устраивало. Обедать муж не пришел, это насторожило Лиззи, но не настолько, чтобы расспрашивать Мисси. В обед же к ней пожаловали, без уведомления, совершенно неожиданные гости. Мать и отец.
Мистер и миссис Пойнц ощущали себя на Клеркенуэлл-грин крайне неудобно. Эта часть Лондона не была трущобами, но матушка и батюшка выглядели так, словно попали в трущобы. Они неловко улыбались, давали вознице их экипажа такие наставления, будто оставляли его и карету в лесу с голодными волками на всю ночь. Мисси предложила гостям отобедать с дочерью и детьми, и миссис Пойнц, вроде бы, склонялась к тому, чтобы принять это предложение, но мысленно, скорее всего, сомневалась, не окажется ли она за одним столом с Мисси, Мэгги и кухаркой. В итоге отец стал сочинять, что они с матерью где-то поели в полдень. Мисси и Мэгги принесли на три минуты детей, и спрятались в детской, Лиззи усадила родителей на диван в гостиной и распорядилась о чае. Мать, дабы сгладить неприятный момент, стала расхваливать фарфоровый сервиз, подаренный Марку Фредди Понсоби в 1823 году. Элизабет заметила, что сервис подарен сыном графа Бессборо, и была вынуждена выслушать поток дифирамбов вкусу и щедрости сэра Фредерика. Когда чашки опустели, а пирожные были подержаны супругами Пойнц в руках и возвращены на тарелки, Уильям Пойнц прочистил горло и впился глазами в лицо дочери. – Как прошел ваш визит к генеральному прокурору?
- Неплохо, - Лиззи ощутила, как в ней закипает злость. – Сэр Джон был откровенен, ему это дело ясно, он считает Джона Брауна недобросовестным истцом и лишь хотел в этом увериться. Я указала ему на то, что в записях из приходских книг нет связи предков Джона Брауна с лордами Монтегю, а фальшивое письмо и отметки в семейной Библии – это не приходские книги, завещания или что-то столь же серьезное. Про почерк в постскриптумах писем леди Монтегю и фальшивом письме, разных чернилах и странностях с посланием в Саутворк на французском языке я тоже упомянула, да и про вероисповедание Марка и Джона Брауна не забыла. Сэр Джон интересовался, по какой причине муж не подает петицию о титуле, он сослался на занятость. Была, правда, заминка.
- Какая же? - встрепенулся Уильям Пойнц.
- Джон Копли сообщил Марку, что это вы внушили служанке отца и матери Марка, что леди Монтегю изменила супругу с Генри Слотером, батюшка, - произнесла Элизабет без каких-либо эмоций. – Так что вам лучше с Марком без нужды не встречаться. Он был в ярости.
- Господи, - мистер Пойнц передернул плечами. – Я ей ничего не внушал, просто спрашивал.
- Когда твой муж будет дома, Лиззи? – миссис Пойнц поджала губы и укоризненно покосилась на супруга. – Нам благоразумнее не видеться с ним какое-то время.
- Очень долгое время, - с нажимом сказала Элизабет и через пять минут родители с ней попрощались.
* * *
Дом 33 на Клеркенуэлл-грин, Лондон, Англия
10 октября 1825 года
Лиззи ждала мужа к ужину до восьми часов, но он не пришел ни к обеду, ни к ужину, и она не на шутку разволновалась. У нее все валилось из рук, на сердце потяжелело, разболелась голова. Три раза она порывалась исповедаться Мисси и послать ее за Марком к Майклу. Элизабет подозревала, что он с напарником. Часы пробили девять часов, миссис Браун остановила бой, чтобы шум не будил ночью детей, проворочалась на кровати целый час, затем бродила по спальне, сама не своя, и все думала, думала, думала. Мигрень разрывала Лиззи голову, она давно так не мучилась от мигрени и решила накапать себе лауданума. Лауданум ее успокоил и усыпил. Среди ночи Элизабет слышала, как по спальне кто-то ходит, но не могла разлепить веки. Скрипели дверцы шкафа и ящики комода, шаги на миг прекратились у туалетного столика, на котором стоял пузырек с лауданумом, затем возобновились и потом все стихло.
Пробудилась Лиззи рано, часов около шести, с «чугунными» лбом и затылком, тошнотой и скверным привкусом во рту. Она поковырялась ложкой в тарелке с кашей на кухне, съела яйцо, выпила кофе. Мэгги что-то рассказывала о проказах Фанни, миссис Браун слушала ее вполуха. На втором этаже громыхала каблуками Мисси.
- Мэгги, Марк ночевал дома? – сердито осведомилась у няни Элизабет.
- Он забегал на четверть часа, беседовал с Мисси о какой-то операции, пять минут побыл в вашей спальне и ушел, - Мэгги смотрела на хозяйку с недоумением. – Что-то случилось? Марк почти не был дома эти два дня.
- Нет, не случилось, - Лиззи резко поднялась со стула и, не закончив завтрак, понеслась в спальню. У нее было дурное предчувствие и она распахнула дверцы шкафа, уже зная, что там. А из шкафа исчезли сюртук, бежевые бриджи, и это помимо того, что было на Марке, три смены белья, столько же шейных и носовых платков, две рубашки, бритвенные принадлежности, кожаная сумка для поездок.
- Черт возьми, - позволила себе выругаться Элизабет и, погружаясь в отчаяние, метнулась в комнату Мисси. Она распахнула дверь и застыла на пороге. Девушка собирала мешок и укладывала в него платье и сорочку.
- Куда это ты спешишь? – голос Лиззи дрожал от негодования. – Опять сбегаете, как воры?
- Что? – Мисси уставилась на Элизабет в полном потрясении.
- Вещи Марка пропали, много вещей! – взвилась Лиззи. – Как ты могла? Я люблю тебя как сестру, а ты меня предаешь?
– В чем ты меня обвиняешь? – Миллисент всплеснула руками. – Что я сделала?
- Где Марк? Куда ты идешь или едешь? – сорвалась на крик миссис Браун. – Не лги мне!
- Я не лгу, - Мисси была готова расплакаться. – Марк не говорил тебе про дуэль?
- Дуэль? – в голове у Элизабет все помутилось, перед глазами поплыли круги. – Какая дуэль? С кем?
- Дуэль двух пьяных джентльменов в Ричмонде. На шпагах, - пролепетала мисс Глог. – Оба серьезно ранены. Майкл и Марк трижды оперировали одного и дважды второго. Они там неотлучно, но Марк вчера заезжал за самым необходимым. Я еду туда для перевязок. Сейчас подадут экипаж.
- Боже мой, - Лиззи, испытав невероятное облегчение, прислонилась к дверному косяку. – Прости, Мисси, что накинулась на тебя. Мы с Марком поссорились, и я вообразила Бог весть что.
- Он бы так не поступил, - удивилась Миллисент. – Это нелепо. Марк тебя любит. У вас же дети.
- Знаю, - выдохнула Элизабет. – Где нечистая совесть, там сатана. Доставай свои вещи из мешка, я положу мои и отправлюсь в Ричмонд вместо тебя.
- А твоя мигрень? – нахмурилась мисс Глог.
- Отпустила полминуты назад, - Лиззи загремела своей поясной шатленкой, на которой что только не висело. Наперсток, коробочка с иглами и булавками, перочинный ножик, ножницы, часы, ключи, гребешок, заколка, кошелек. Она порылась в кошельке, вынула четыре кроны и протянула их Мисси. – С меня еще шиллинг. Таково было условие. Кто затеет ссору, платит гинею Мисси.
Пародия из журнала 19 века на шатленки дам
- Приятная неожиданность, - рассмеялась Миллисент. – Эти четыре кроны так кстати.
- Что-то нужно из инструментов? - Элизабет не обманывала, головная боль и в самом деле покинула ее. –Льняная нить? Губки? Вощеная ткань? Бинт? Пластыри?
- Список на камине, - Мисси вытащила платье и сорочку из мешка. – Я тебе помогу.
* * *
Дом у реки, Ричмонд, Суррей, Англия
10 октября 1825 года
Особняк походил на холостого старика-отшельника, живущего в провинциальной глуши на остатки некогда приличного состояния. Запущенный, грязный, с облупившейся краской и осыпающейся штукатуркой, посеревшей и почерневшей белой каменной лестницей с растрескавшимися перилами и толстыми балясинами, с колоннами портика, изъеденными грибком у оснований, и ржавыми отливами окон, которые никто не красил много лет. Рассохшаяся дубовая дверь, скрипучие петли, утонувший в паутине холл и всюду печать небрежения. Всего две пожилые служанки на такой громадный дом. Ни тебе лакеев, дворецкого или экономки. Благородная бедность с оттенком нерачительной лени.
Владел домом второй сын богатого лорда, но его имя Элизабет узнала три дня спустя. Пока же ее с порога предупредили, что никаких имен и любопытства. Под одной крышей с этим отпрыском знатного семейства жил его младший брат, третий сын блистательного вельможи. Титулованная, аристократическая семья с правом наследования по майорату редко бывает дружной. Старшему сыну достается все, а младшим ошметки, что-то из имущества матери или какое-нибудь наследство бабушки, тети, дяди, кузена. И эти младшие сыновья годами прозябают, живут на скромное содержание, и ждут, когда им перепадет кусок пожирнее. Та самая доля матери, наследство родственника, или богатая невеста.
Из-за богатой, красивой невесты все и случилось. Второй и третий сын лорда сначала посмеивались над тем, что полюбили одну девушку, затем соперничали, потом открыто враждовали, далее хозяин дома выгнал брата-соперника, в тот же день оба напились и созрели для дуэли. Дуэльных пистолетов в особняке не оказалось, искать секундантов захмелевшие молодые люди не пожелали, и эта роль была навязана их престарелой служанке. Ее силой загнали в галерею для судейства. Дуэлянты вооружились шпагами деда и устроили даже не дуэль, а пьяную резню, и бились с ожесточением, пока не истекли кровью. Раненых братьев спеленали в простыни служанки, потому что на них не было живого места, и они буйствовали, а викарий из деревни помчался в Лондон и привез хирурга, Майкла Слоуна.
Майкл был в шоке от увиденного и послал записку своей жене Джейн, чтобы она срочно вызвала на подмогу Марка. Так Марк Энтони Браун, несостоявшийся десятый виконт Монтегю, был вовлечен в череду операций, долгое и трудное лечение двух великовозрастных обормотов. Он с горечью осознавал, что если один из братьев умрет, то второго повесят за убийство, и вся его работа пойдет насмарку. Покинуть пациентов, в силу тяжести их ранений и невозможности привлечь доктора, было нельзя. Марк и Майкл час за часом трудились и хирургами, и докторами, и сиделками. Это жутко выматывало, и на третьи сутки они решили, что дополнительные руки не помешают, для чего позвали Мисси. Тем же утром в особняк явился отец дуэлянтов, надменный и угрюмый лорд. Он, скрепя сердце, оплатил услуги хирургов, снабдил служанку деньгами на неотложные расходы, взял с врачей обещание не болтать о дуэли, выбранил сыновей в их комнатах, при том, что один пребывал в беспамятстве, а второй в лихорадке и бредил. Засим аристократ удалился, велев держать его в курсе событий и нанять сиделку не из жителей Ричмонда.
Переступив порог дома, Элизабет сразу поинтересовалась у служанки, миссис Терри, где хирурги. Та сообщила, что мистер Слоун уехал в Лондон за каким-то редким инструментом, а мистер Браун отдыхает в мансарде после сложной ночной операции. Лиззи представилась и обе служанки почтительно поклонились. Пятнадцатилетняя девочка, племянница миссис Терри, взятая на должность временной сиделки, пряталась за спинами двух старших родственниц и тоже отвесила поклон. Элизабет бывала и раньше в таких удручающе грязных, неприспособленных для операций и ухода за больными домах. Она бодро прогулялась по первом и второму этажу, все выведала о разразившейся тут беде, прочла в спальнях пациентов записи Марка и Майкла о проведенных ими операциях и манипуляциях, которые они делали для памяти и отчета. В кухне Лиззи распорядилась показать ей всю посуду для готовки, накипятить побольше воды, протопить все камины, отскрести разделочный стол для разных нужд, приготовить блюда, пригодные для лихорадящих, перестирать постельное белье и высушить его на чердаке. За час она перевернула дом вверх дном и заставила служанок себе подчиняться, используя при этом такие термины и фразы, что женщины сообразили, что перед ними не просто супруга хирурга и сиделка, а полноценная помощница хирурга, работа которой не менее важна, чем операции. Все закрутилось, и Элизабет участвовала в этом наравне со служанками, чтобы они брали с нее пример и не отлынивали.
Марка, проспавшего пять часов, разбудил сумасшедший кавардак в доме. Он спустился на второй этаж и по бурной деятельности служанок догадался, что приехала не Мисси, а Лиззи. Видимо, ее мигрень ослабла, и она намерена мириться. Что ж, Марк ничего не имел против примирения, но тот, кто раздул огонь, тот должен был его и потушить. Так что первый шаг не за ним.
Он прошествовал в спальни братьев, оценил их состояние, заполнил дневник своими наблюдениями, частотой пульса и дыхания, данным об уровне сознания, движения, выделениями из ран и мочеиспускании. Самое опасное для дуэлянтов было позади. Старший брат, помимо множества ран конечностей, получил не смертельное ранение шеи и необычную для холодного оружия рану брюшной полости из паха. Наверное, противник, нанося удар, нагнулся или припал на колено, шпага вонзилась в подвздошную кость и скользнула вверх, проткнула брюшину, зацепила брыжейку возле аппендикса, но слепую кишку не повредила. Что ж, если не начнется гнилостное воспаление брюшины, которое Джон Абернати называл «перитонит», лихорадка спадет, все заживет, и второй сын лорда сможет хвастаться, что дважды родился на свет. С его младшим братом было немного проще, он был весь истыкан шпагой, но лишь одна рана верхушки правого легкого могла осложниться воспалением плевры и сдавлением легкого кровью. Но пока признаков таких осложнений не наблюдалось. Этот дуэлянт пришел в сознание и непрерывно спрашивал о брате. Он протрезвел, ужаснулся результатами своего безрассудства, и хныкал, как ребенок, боясь не столько виселицы, сколько смерти брата. Господи, что мужчины вытворяют в юности из-за женщин! И ладно бы знать, за какую девицу стоит бороться, а за какую не стоит, но у юнцов нет жизненного опыта и они не знают. Марк невольно припомнил свою дуэль с Робертом Палмером. Он вызвал Палмера на дуэль вынужденно, при этом будучи уверенным, что за мисс Элизабет Пойнц не стоит бороться. Однако, погубив свою репутацию, Лиззи не сломалась, извлекла уроки из своих невзгод, стала образцовой женой и матерью. Ее изгнали из того мира, где она родилась, но Элизабет прижилась в мире мужа, изменилась и приспособилась. С этими мыслями Марк прозондировал рану младшего из дуэлянтов в области ключицы, вскрыл гнойный кармашек, удалил из него кусочек ткани, промыл отваром коры дуба и направился в библиотеку, допивать свой вчерашний чай.
Книга хирургов Англии, закончивших Королевский колледж хирургов до 1841 года, в нижнем правом углу страницы 219 Марк Браун
Элизабет услышала, что Марк проснулся в мансарде и навестил раненых, но не захотела его тревожить и продолжила уборку первого этажа. Когда миссис Терри шепнула ей, что муж в библиотеке, Лиззи ополоснула лицо и руки в тазу и пошла поговорить с супругом. Он сидел у камина, в кресле хозяина дома, хмурый и уставший, и читал какую-то книгу.
- Это я, - Элизабет остановилась напротив него и заложила руки за спину. Марк обожал так делать, и она переняла у мужа эту привычку. – Кошмарный случай. Слава Богу, оба живы, и как я поняла из твоих с Майклом дневников, все не безнадежно.
- Полагаю, они выкарабкаются, - Марк закрыл книгу и постучал пальцем по обложке. – Представь себе, Байрон. В библиотеке пять дюжин книг, из них пятьдесят по юриспруденции, религии, сельскому хозяйству, обустройству колодцев, и Байрон. Семь или восемь книг Байрона. Тебе найдется, о чем побеседовать с владельцами дома, ты же в прошлом зачитывалась «Корсаром» Байрона. Эти двое рубились как отъявленные корсары.
- Как жалкое подобие корсаров, - Лиззи приблизилась к креслу супруга и поправила Марку непокорные волосы. – В этом доме сейчас один настоящий корсар, бороздивший моря под пиратским флагом. Но он не поклонник Байрона, да и я уже от Байрона не в восторге.
- Такая ветреность и несерьезное отношение к поэту не делает тебе чести, - пошутил муж.
- Да? Жаль, я-то надеялась на серьезный разговор, - она пододвинула стул к камину и села. – Прости меня за мою выходку по дороге из Сержантс Инн.
- Элизабет, - начал отвечать Марк, но Лиззи прервала его жестом руки, и он умолк.
- Это не все, что я собиралась сказать, - она опустила глаза. – Сперва дослушай меня. Мы десять лет как муж и жена, и четыре года как вместе. Я не идеальна, все мои недостатки тебе известны, особенно вспыльчивость. Можно ли их искоренить? Можно, если постараться, и я стараюсь. Да, мой отец поступил подло, но не я сплетничала о твоей матери, а он. Относительно же тех денег, что мне удалось вытребовать у него, не буду отрицать, что они не спасли нас от голода, ведь мы не голодали. Однако, деньги, что мы взяли, не отца, а матери. Называй это как угодно, алчностью или мелочностью, но почему сестры наследуют матери, а я нет? Разве это справедливо? Отец управляет Каудрей-парком, но принесла это поместье в семью моя мать. Так заведено в Англии. Всем, чем владеет женщина, распоряжается ее муж. Как-то однажды ты предложил решать все в семье голосованием, и это было щедрое предложение для меня и Мисси. Мы не раз пользовались правом голосовать и иногда злоупотребляли им. Такие злоупотребления были тебе не по душе, и не пытайся с этим спорить. Я люблю тебя, и ты тоже признавался мне в любви. Но эта наша ссора, она терзает мое сердце. Чтобы мы не ссорились, и ради твоего прощения, я отказываюсь от голосований и впредь буду подчиняться твоей воле во всем. Ты меня прощаешь?
- Лиззи, - Марк подался вперед, взял жену за руку, потянул, усадил себе на колени и обнял за талию. – Твоей вины в поступках отца нет. Я тебя люблю такой, какая ты есть, и не смей отказываться от своего права голоса в семье. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Ты человек, как и я, мало ли что написано в законе. В нашей семье свой закон. Твое мнение, достоинство, желания имеют и будут иметь значение, как и мои. Что касается прощения за ту вспышку в карете и обидные слова, я тебя простил, но ты не забыла, что следует сделать?
- Я дала Мисси четыре кроны, - улыбнулась Элизабет и поцеловала Марка в лоб.
- В гинее двадцать один шиллинг, а в четырех кронах двадцать шиллингов, - он неодобрительно покачал головой. – Мисси не пять лет, она умеет считать.
- У меня в кошельке не было шиллинга, - возмутилась Лиззи. – Что мне было делать, отсыпать ей кучу пенни? Но это уж чересчур.
- Неужели? – засмеялся Марк. – Как-то я одолжил у Мисси четыре шиллинга и вернул долг медью. Так она пересчитала медь и заявила мне, что одного пенни не хватает.
- Вот как? - фыркнула Элизабет. – Завтра же эта несносная девица получит свой шиллинг. И в конце концов, когда вы с Мисси ссоритесь, почему я не получаю гинею?
- Да, почему? – спросил Марк. – Ты же не мелочная или алчная, а просто справедливая.
Bernard:
» ЭПИЛОГ, конец
ЭПИЛОГ
Пятьдесят восемь лет спустя, 5 ноября 1883 года
Кафедра анатомии и физиологии Джодрелла, Университетский колледж Лондона, Англия
Полуторачасовая лекция профессора Эдварда Шарпи-Шафера по анатомии и физиологии вот-вот должна была начаться. Лектор запаздывал, было четверть одиннадцатого, и помощница лектора, старая миссис Миллисент Робинсон привычно возилась с анатомическими таблицами и восковыми моделями пионера антисептики, Джозефа Листера. Эти модели из цветного воска, с натуральными волосами и ногтями, стеклянными глазами и ярко окрашенными сосудами, были хрупкими и требовали бережного отношения. Все в колледже знали миссис Робинсон и не переставали удивляться тому, что она, по слухам, была помощницей хирурга более полувека, чуть ли не со времен битвы при Ватерлоо. Ее супруг, лондонский хирург, умер после Крымской войны, дети выросли, а она трудилась в колледже еще при профессоре Джоне Бердон-Сандерсоне. Несмотря на глубокую старость, миссис Робинсон была энергичной, мудрой и быстрой, ее пальцы не скрючил ревматизм, а ум не иссушили болезни сердца. Каждый студент знал Миллисент Робинсон, и мог запросто спросить у нее совет, медицинский или житейский.
- Миссис Робинсон, - томившийся от скуки рыжий студент не выдержал, встал и решил поболтать со старушкой. – Отчего люди неспособны принудить свои органы работать так, как надо? Мы хозяева своих тел, или нет?
- Хозяева и слуги, - Мисси Робинсон медленно сняла очки для чтения и взглянула на студента. – Мистер Кларк, у вас есть люди, которые вам прислуживают?
- У моих родителей, - рыжий склонил голову на бок. – Миссис Робинсон, а правда, что вы были пленницей в Алжире, когда там орудовали пираты?
- Не пленницей, а невольницей, мистер Кларк, - поправила студента старая женщина. – Это не одно и то же. Пленник томится в плену, а невольник работает, как те органы, о которых вы упомянули. Все правда. В возрасте десяти лет я два года была невольницей в Алжире, и работала без устали судомойкой и уборщицей в портовой закусочной, хотя мне и не нравилось, то, что я делаю. Невольник не может не работать, за неподчинение его наказывают. И это, знаете ли, созвучно с тем, о чем вы спросили. Анатомия – это наука о строении человеческого тела и его внутренних органов. Но что же такое органы? Ваши органы – это молчаливые невольники, которые, как и я когда-то в Алжире, работают без устали и часто делают то, что им не нравится. Терпят то, чем вы их пичкаете, или вредите им, сокращая свою жизнь и приобретая болезни. Никто же не спрашивает свой желудок, хорошо ли ему от того, что вы съели, или подходит ли вашему мозгу то, что вы выпили. Например, виски. Когда кто-то курит, он не интересуется у своих легких, каково им. Будучи помощницей лектора на препарировании в группах, на которые вас сегодня разделят, я покажу вам, как устроен здоровый орган, а на других лекциях вы ознакомитесь с устройством больного органа и тем, как орган действует, а также тем, что следует предпринимать, чтобы ваши молчаливые невольники, органы, не превратились в ваших врагов или не погибли.
- Я хочу быть в вашей группе, миссис Робинсон! – заявил студент Кларк. – Это возможно?
- Возможно, но не по выбору, а посредством жребия, - ответила Мисси. – Раньше у нас возникали споры при разделении студентов на группы, но я предложила профессору определять состав групп жребием, и это прижилось. Женщина, воспитывавшая меня в детстве и юности, которая мне очень дорога, вышла замуж по жребию и вполне удачно.
- По жребию, миссис Робинсон? - встрепенулся курносый студент по соседству с рыжим. – Это же дико, какое-то средневековье.
- Тот мужчина, чьей женой она стала, был невольником в Алжире, как и я, и судовым хирургом на фрегате «Аль-Буртугалийя». При бомбардировке Алжира английской эскадрой в 1816 году этот фрегат загорелся и потонул, а нас, шесть тысяч невольников, освободили из рабства, - окунулась в воспоминание старушка. – Тот хирург скончался в Лондоне два года назад, а его жена, та, что вышла замуж по жребию, до сих пор жива. Они с мужем были созданы друг для друга, их союз был заключен на небесах.
- Миссис Робинсон, на небесах не заключают никаких союзов, - рассмеялся Кларк. – Вы же человек науки!
- Я верю в то, во что хочу верить, мистер Кларк, - Мисси поднялась со стула, взяла стопку анатомических атласов и стала раздавать их студентам. – В медицинской школе колледжа распространяют медицинские знания, а не веру или убеждения. Знания пригодятся вам для помощи больным людям, а вера и убеждения - личное дело каждого. Для вас важно научиться получать знания и использовать их на благо, не примешивая к этому ваши убеждения и веру. Знания основаны на доказанных фактах и подкрепляются опытом применения. А вера не нуждается в доказательствах и не зависит от опыта. Она либо есть, либо ее нет.
- Значит, ваших знакомых, женившихся по жребию, вела судьба и вы в это верите? – произнес сосед рыжего студента.
- Не только их, но и меня саму, - Мисси на миг остановилась и задумалась. – Как говорила моя дорогая подруга, мы были тремя зимородками в бурю на одной ветке и все, о чем я сожалею, это то, что мне нельзя вернуться в те дни, в нашу квартиру на Сент-Джон-стрит в Лондоне, вновь пройти тот путь, пережить счастливые часы моей молодости. Вам, юным джентльменам, этого не понять, но настанет день, и вы поймете мои слова. Если ваша жизнь будет такой, какую захочется прожить дважды.
- Хирургия, миссис Робинсон, сделала вас сентиментальной, - заметил студент Кларк. – А должно быть наоборот. Хирурги – строгие, одержимые своим ремеслом, не склонные к мечтательности люди.
- Не все, мистер Кларк, - старая женщина вздохнула. – Человек изменчив, а не меняются лишь идиоты. Итак, приготовьтесь. Господа, откройте свои атласы на разделе «Скелет» и начните рассматривать кости, мысленно сопоставляя картинки из атласа со своим туловищем и конечностями, читайте названия костей и сноски. Профессор Шарпи-Шафер, как я полагаю, уже идет сюда, и он будет рад лицезреть вас занимающимися, а не болтающими и страдающими от безделья.
СОБЫТИЯ И СУДЬБА ПЕРСОНАЖЕЙ ПОВЕСТИ ПОСЛЕ 1825 ГОДА:
- 9 сентября 1826 года генеральный прокурор Англии Джон Копли утвердил для короля отчет по петиции Джона Брауна, претендовавшего на титул виконта Монтегю. В удовлетворении просьбы Джона Брауна признать его лордом Монтегю было отказано. Причиной для отказа послужило то, что из представленных истцом документов не следовало, что его предок, извозчик Чарльз Браун из Саутворка являлся потомком рода Браунов, лордов Монтегю. Также сэр Джон Копли выразил сомнения, что письмо третьей виконтессы Монтегю, леди Элизабет Браун, было подлинным, а в другие ее письма не вносились правки, способные повлиять на дело. Истцу было рекомендовано обзавестись более достоверными доказательствами и свидетельствами.
- Роберт Палмер, эсквайр, член парламента и судья, родившийся в январе 1793 года, дожил до 79 лет и умер в 1872 году в своем имении Холм-парке. Он никогда не женился, так как в молодости его имя связывали с давним скандалом и дуэлью, в которой сэр Роберт показал себя не с лучшей стороны, а в зрелом возрасте этот джентльмен привык к холостяцкой жизни и не пожелал с ней расставаться. Он завещал свои земли и состояние братьям, сестрам и их наследникам.
Потрет Роберта Палмера в пожилом возрасте
- Миссис Миллисент Робинсон, урожденная Глог, умерла в 1889 году, в собственном доме в Лондоне в возрасте 85 лет. Она была матерью троих детей, дочери и двух сыновей, которые пошли по стопам родителей и преуспели на медицинском поприще.
- Сэр Фредерик Понсоби, майор-генерал и бывший губернатор Мальты, вышел в отставку с поста губернатора в 1836 году. Он и его жена, леди Эмили, были родителями шестерых детей. Сэр Фредерик скоропостижно скончался в гостинице «Уэлсли Армс» в Маррелл-Грин близ Бейзингстока 11 января 1837 года и был похоронен в крипте церкви Святого Николая в Хатеропе. На Мальте ему был воздвигнут памятник, называемый «колонной Понсоби». В 1868 году в этот памятник ударила молния и он был частично разрушен.
Памятник сэру Фредерику Понсоби на Мальте
Сэр Фредерик Понсоби в 1836 году
- Леди Эмили Понсоби, урожденная Батерст, жена сэр Фредерика Понсоби и умерла в 1877 году в возрасте 79 лет.
- Джорджиана Пойнц, в замужестве леди Спенсер, сочеталась браком с вице-адмиралом Фредериком Спенсером в 1830 году. Она родила супругу троих детей и скончалась в 1851 году в возрасте 52 лет
- Изабелла Пойнц, в замужестве маркиза Эксетер, была матерью шестерых детей и умерла в 1879 году в возрасте 76 лет.
- Френсис Пойнц, в первом замужестве леди Клинтон, а во втором леди Сеймур умерла в 1875 году в возрасте 80 лет. Она любила Каудрей-парк и мечтала, чтобы он достался ее детям, но ни в первом, ни во втором браке у нее не родилось детей.
- Достопочтенная Элизабет Мэри Браун, в замужестве Пойнц, умерла 30 декабря 1830 года в возрасте шестидесяти шести лет и была похоронена в семейной часовне в Исборне. По предсмертному желанию покойной, гроб миссис Пойнц был сделан из дуба, посаженного в Каудрей-парке ее отцом. Безутешным мужем, мистером Уильямом Пойнцем, в память о жене и двух их утонувших сыновьях был заказан чудный памятник работы Шантри.
Памятник миссис Элизабет Мэри Пойнц в часовне Браунов в Исборне
- Мистер Уильям Пойнц, эсквайр, после смерти жены перестал посещать Каудрей-парк. До 1836 года он жил то в Мидхэме, то Лондоне с дочерями. Зимой 1836 года, во время охоты с одним из своих зятьев, мужем леди Джорджианы, лошадь мистера Пойнца сбросила его, ступив ногой в кроличью нору. Это падение стало для мистера Пойнца роковым, он ударился лбом о землю и сломал шейный позвонок, но при этом не умер, а остался парализованным. В течение трех мучительных лет его лечил другой зять, Марк Браун. Все эти годы болезни мистер Пойнц испытывал нестерпимые боли и ужасно страдал. Он отдал Богу душу 8 апреля 1840 года в Хэмптон-Корте и был погребён в семейной часовне в Исборне. В дальнейшем дочери установили ему памятник работы Монти.
Памятник Уильяму Стивену Пойнцу в часовне Браунов в Исборне
- После смерти мистера Пойнца Каудрей-парк перешел по завещанию к трем его дочерям – леди Френсис , леди Изабелле Сесил и леди Джорджиане Спенсер. Они же, не сумев договориться между собой о продаже поместья целиком, продали его в 1843, каждая свою часть, графу Эгмонту, заплатившему за имение триста тридцать тысяч фунтов. В семидесятых годах девятнадцатого века наследник графа Эгмонта снес дом Пойнцев. Каудрей-лодж и построил на его месте более комфортный, новый Каудрей-хаус, значительно уступавший в размерах и богатстве первому. Первый же Каудрей-хаус, родовой дом виконтов Монтегю, так и не был восстановлен и до сих пор представляет собой руины.
- Мистер Марк Энтони Браун, хирург-практик, оперировал больных до семидесяти двух лет. Затем он передал своих пациентов и инструменты старшему сыну Генри, тоже хирургу, и ушел на покой, чтобы наслаждаться сельской жизнью с женой и младшей дочерью в коттедже, купленном семьей в Сассексе, неподалеку от Исборна, где с шестнадцатого века жили его предки, младшая ветвь рода Браунов. Он так и не подал петицию королеве Виктории о присвоении ему титула виконта Монтегю и запретил своим сыновьям делать это. 13 октября 1881 года, в возрасте восьмидесяти трех лет, он мгновенно умер в амбаре, взвалив на себя большой мешок лука, чтобы отнести его в дом. Жена, миссис Элизабет Браун, обнаружила супруга мертвым на злополучном мешке лука через полчаса после кончины и не отходила от его тела и гроба два дня, вплоть до похорон. Похоронили Марка Брауна на церковном кладбище, где до того нашли последний приют его предки по отцовской линии.
- Миссис Элизабет Браун, урожденная Пойнц, дожила до 87 лет и умерла 3 января 1884 года в семейном коттедже рядом с Исборном. Перед тем, как упокоиться в Боге, миссис Браун велела похоронить ее возле мужа, что было в точности исполнено. Элизабет Браун за время своего брака родила пятерых детей, троих сыновей и двух дочерей.
Герб рода Браунов, виконтов Монтегю
1 2