Франческа Хейг "Карта костей"

Хочется задать вопрос. Я не читала первую книгу по главам и не знаю, обсуждался ли вопрос о наличии в этом мире третьей стороны.
___________________________________

По жизни, заметь, она и на брата постоянно огрызается, хоть и любит его, и как на Кипа гавкала.

Вот правда слепые видят сердцем, когда не видишь, все остальные органы чувств настолько переходят в режим повышенной готовности...
А еще очень интересно, как же виртуозно он играет, имея по несколько лишних пальцев на каждой руке.

Песни послушать собираются все, это да. Вот только не стуканет ли кто моментально в ближайший комиссариат Синедриона?

Ну почему бред, Стеллик? Есть такие люди, называются пацифисты. Они вообще за мир во всем мире. И Касс такая. А после всего пережитого - бойня на Острове, смерть Кипа, мертвых земель - ей как никогда не хочется творить насилие. Очень хорошо ее понимаю. И Зои поняла - не всем быть крутыми вояками. Как было у Брэдбери - "Кто не созидает, должен разрушать"

А почему защищать обязательно физически? Можно ведь и словами.

Мне кажется, ей не терпится поскорее распрощаться с Касс и утащить Дудочника от нее подальше.

Да она в шоке просто - так привыкла к Кипу, почти его полюбила, а он рраз - и все. Вот как раз о Кипе она заботилась, спасла его, защищала, а с ним вот такое. Поэтому и не хочет больше ни о ком заботиться, даже о себе - чтобы потом не было так мучительно больно.

Нет, это ж тоже мутация.

Она хоть обтренируется, но профессионального убийцу победить в бою все равно не сможет. Может, Касс фаталистка.

Прошло не так много времени, всего несколько недель...

Вот в следующей главе и поговорят, и попоют, и новую песню сочинят...

Ириша, ну я ж говорю, не всем быть машинами для убийства. А когда Зои их с Кипом обзывала дохляками, это нормально? Что-то мне напоминает, что жирного нельзя называть жирным, зато худого бухенвальдским крепышом или суповым набором - очень даже можно.

И мне тоже. На всю жизнь запомню ее совет, что бить надо не человека, а в конкретное место поглубже под кожей. Эх, ну почему мне это не подсказали лет дцать назад? (

Почему молчат? В первой книге же было, что он довольно долго проплавал в резервуаре, и после этого ходил неуклюже и побледнел и исхудал, наверное, по той же причине. Фантомные боли в руке, видимо, тоже прошли за время нахождения в резервуаре. И он ничего не помнил, а память тела иногда помогала - с теми же лошадьми, например, но в основном он подражал Касс.
Так что

все всё доработали!

заметьте, в тексте первой книги ни разу не говорилось о Кипе, что он омега. В смысле "Омега поплыл дальше". Такого не было. И повадки были: прежде всего своя шкура, это Касс у нас всем вокруг помочь стремится.

То ли еще будет.

В смысле, третьей стороны? Выжил ли кто-то еще на других материках? Дудочник же отправил корабли искать Далекий край. Или ты что-то другое имела в виду?
_________________

Спасибо большое за перевод, оформление и редактуру
_________________

Любопытно...
В общем мне нравится. )

Уговорила.

Долго и подробно мы это не обсуждали. Разве что погадали есть ли за морем земля, кто там живет, вдруг взрыв на тамошних жителей не повлиял и рождаются у них обычные дети. А может у них там правят омеги, а альфы им подчиняются.
Но такое нельзя назвать третьей стороной. Это же не инопланетяне, которые эксперименты над аборигенами проводят. Так что о третьей стороне речи не было.
_________________

Нет речь идет не жителях на других материках. В первой книге, описывается, что после взрыва выжившие уничтожили все машины (технологии?), которые могли привести к повтору трагедии. И любые поиски и исследования событий и технологии До строжайшее табу, вплоть до смерти. Детей рождалось мало и они были с уродствами, т.е. фактически омеги. Но их выхаживали и они давали потомство. Близнецы стали рождаться только в 3-4 поколении (приблизительно 75-100 лет после взрыва). И ведь, скорее всего, детей не разлучали и не клеймили. Нужно, чтобы прошло время и проявилась взаимосвязь между жизнь-смерть близнецов. Значит кто-то сохранил не только знания и технику (или восстановил ее????), но и ввел закон о разделении и клеймении. Резервуары со сложной системой жизнеобеспечения (кстати, там люди в сознании или нет?), Исповедница использует компьютер (ее должен был кто-то научить им пользоваться, и вообще как он сохранился, или кто его создал заново?)
Вот такие возникли вопросы и мысли. Возможно это уже обсуждалось и объяснялось, так что извините, если опять поднимаю эти темы, и подскажите, к каким выводам пришли
___________________________________

Ластик, пацифисты они за мир во всем мире, но это не значит, что они бездействуют. А у Касс получается, что она вот такая вся в белом, как бы над всей этой тщетной суетой выживания, которой озабочены Зои и Дудочник.

Хорошую цитату Ириша привела из главы:

Зои может тоже хотела бы иметь это право выбора, но ей не на кого рассчитывать. А Касс этот выбор имеет, легко разглагольствовать о своих идеалах, когда есть люди, готовые закрыть тебя собой.


По-моему, пришли к выводам, что они сами раскопали старые технологии и машины и продолжают их втихаря использовать в своих целях. А то, как Исповедница научилась пользоваться компьютером даже не помню, может, увидела в видениях? Ее дар так и не был изучен. И Касс она сказала снисходительно, что та и вполовину не умеет управлять своим даром и это и то не может, так что вероятно дар провидения имеет тоже свои рычаги управления.

И, кстати, почему у Касс нет видений? И почему она не увидела Инспектора, все-таки что за видение местности, такую засаду проворонила)
_________________

Мне помнится что это результат медицинского эксперимента.
После взрыва стали рождаться дети-мутанты, которые часто не выживали, а если выжили, то могли опять родить мутанта. Поэтому медики запустили проект. В результате их изобретения (не помню, что это было, лекарство?) стали рождаться близнецы из которых один был совершенно здоров и способен иметь потомство, а второй бесплоден и обязательно есть какой-то физический недостаток. Исключения - такие как Исповедница или Касс, у которых вместо физического отклонения паранормальные способности.

Умирали они одновременно всегда, с тех пор как вообще стали рождаться такие пары детей. Конечно, не сразу поняли, что это так, об этом в тексте было. И не разлучали их сразу. Вот было недавно что-то о том, что в дальней провинции до сих пор омеги несколько первых лет своей жизни проводят в семьях со своими родителями. Так было, например, у Дудочника и Зои.
Но и почему именно стали клеймить тоже можно придумать. Например, физические недостатки у омеги могут быть незначительными, как например лишний пальчик на ноге. Этого и не видно совсем, а человек бесплоден. У пары, где только один альфа, не будет детей, оттого и запреты на такие браки. И клеймо на самом видном месте, чтобы не посмели скрывать свое бесплодие.
Это очень серьезный момент в то время, когда после взрыва человечество было на грани вымирания. А теперь уж и перенаселение наступило, на мой взгляд, но законы остались.

Вопрос, конечно, интересный. Когда Касс шла по залу с резервуарами на нее смотрел только Кип. Именно поэтому она и стала его освобождать. Остальные все были с закрытыми глазами. Возможно, это связано с тем, что Кип оказался альфой.
Но вот в сознании омеги находятся или нет тоже интересно. В начале книги, когда Касс была в камерах сохранения, там был какой-то случай. Я уже и не помню что именно произошло, но было что-то о том, что если один близнец теряет сознание, то и второй тоже. Значит в резервуарах люди могут спать, но не быть в коме.

Ну и что? Мы можем и по второму кругу. Тем более, что сейчас информации гораздо больше.

Так не было объяснения от автора, это мы тут решили что они нарушали табу на использование технологий До, могли пользоваться какими-нибудь документами из архивов или Исповедница почерпнула что-то из своих видений.
_________________

Девочки , спасибо огромное за перевод
хорошо , что Касс начала учиться обороняться. Ей это необходимо , слишком уж много врагов вокруг. Вот только не дай Бог ей кого-нибудь убить . Ведь накрутит себя так , что впору будет в гроб ложиться.
А вот встреча с бардами очень порадовала. Интересные люди , особенно Леонард.
___________________________________

Это было в первом варианте текста. В изданной книге (и мы внесли потом правки) этого нет. Просто ни с того ни с сего стали рождаться пары близнецов, без какого-либо медицинского вмешательства. И я предполагаю, почему, - автор рано или поздно отправит-таки наших персонажей в Далекий край (ну, все к тому и идет), поэтому там тоже должны быть близнецы, а откуда им взяться, если вдруг тамошние ученые вовремя не подсуетились?
_________________

Упс.
Спасибо, Лита. Я перечитывала, конечно, новый вариант, но кое-что немного перепуталось в памяти.

Ага, ну значит и правда там тоже будут близнецы. Только жить они будут все вместе, наверное. В главенство омег как-то не верится.
Интересно как автор будет объяснять такое разное развитие общества.
_________________

Спасибо большое за перевод

Всем привет !



Девочки, большое спасибо за перевод, оформление и редактуру !
После отпуска, потихоньку догоняю пропущенные главы ...
_________________

LuSt, Bad girl, Cascata, большое спасибо!!!
Подозреваю, что Касс уроки Зои очень даже пригодятся.

Да, Касс не способна нанести вред человеку, но думаю, что если вдруг станет выбор убить врага, тем самым защитить друга, то Касс убьет.
У Евы не видно дефектов, может она тоже провидица?

 » Глава 7

Перевод LuSt
Редактирование Bad girl
Перевод стихотворений Кьяра

Мы съели кроликов и принесенные Евой грибы и зелень.
— Ты тоже провидица? — спросила я ее за ужином.
— Вряд ли, — фыркнула она.
— Прости, — извинилась я. Никому не нравилось, когда его принимали за провидца. — Я просто не заметила твоей мутации.

Леонард посерьезнел.
— У нее дефект, которого боятся больше всего. Удивительно, что вы его еще не заметили.
Последовала долгая пауза. Я снова оглядела Еву с ног до головы, но не увидела ничего необычного. Что же страшнее дара ясновидения, несущего с собой неизбежное безумие?

Леонард наклонился вперед и театрально прошептал:
— Рыжие волосы.
Наш смех спугнул двух дроздов, которые с клекотом упорхнули.

— Посмотри повнимательнее, — предложила Ева, наклонила голову и приподняла толстую косу. Там, сзади на шее, притаился второй рот. Она на секунду его приоткрыла, обнажив два кривых зуба. — Жаль только, что я не могу им петь, — вздохнула она, отпуская косу. — Тогда отпала бы нужда в Леонарде и не пришлось бы сносить его брюзжание.

Когда костер догорел и встало солнце, Леонард тщательно вымыл руки и взял гитару.
— Нельзя, чтобы кроличий жир попал на струны, — объяснил он, вытирая многочисленные пальцы платком.
— Если хотите устроить концерт, я лучше подежурю, — сказала Зои. — Ежели по дороге кто-то пойдет, мы должны увидеть их раньше, чем они нас услышат.

Она посмотрела на дерево позади себя. Дудочник припал на одно колено, и Зои без слов встала на его согнутую ногу, выпрямилась и подпрыгнула, хватаясь за ветку. Подтянулась и ловко на нее вскарабкалась. Я понимала, что имел в виду Леонард, когда говорил об их с Дудочником движениях. Легкость, с которой они жили в своих телах.

Но я завидовала Зои не из-за отсутствия клейма на лбу и не из-за уверенности в себе. Даже не тому, что она свободна от разъедающих мозг видений. А тому, как они с Дудочником синхронно двигались без лишних слов. Они так близки, что слова им не нужны. Когда-то давно и мы с Заком были такими же, задолго до разделения и его ненависти ко мне. Но после всего случившегося наша детская близость казалась такой же далекой, как Остров. Таким же местом, куда уже не вернуться.

Ева взяла барабан, Леонард правой рукой ударил по струнам, а пальцы левой начал переставлять на грифе.
Да, он был прав, сказав о моей нерешительной походке. Я истязала тело холодом и голодом. Не щадила себя, потому что мертвецов, оставшихся позади, тоже никто не пощадил. Но от удовольствия послушать музыку я не могла отказаться. Как пепел, от которого никуда не деться на востоке, музыка есть повсюду. Я прислонилась к дереву и закрыла глаза.

Сегодня шума было больше, чем мы себе позволяли много недель. Наши жизни стали такими тихими. Мы тайком крались по ночам, вздрагивая от треска сучка под ногами. Прятались от патрулей и разговаривали шепотом. Постоянно рисковали, и уже начинало казаться, будто звуки — это некая роскошь, которую нужно экономить. Но сейчас даже самые фривольные из песен бардов представлялись актом неповиновения. Мы позволяли себе слушать музыку. Позволяли себе нечто большее, чем суровое выживание.

Некоторые песни были медленными и печальными, другие — задорными и веселыми. Ноты скакали и лопались, словно кукурузные зерна на раскаленной сковороде. Тексты некоторых были настолько непристойными, что мы все хохотали. А отведя взгляд от костра, я увидела, что даже свисающие с ветки ноги Зои подергиваются в такт.

— У вашей сестры тоже был талант к музыке? — спросила я у Леонарда, когда они с Евой прервались, чтобы попить воды.
Он пожал плечами:
— Единственное, что я о ней знаю — имя в регистрационных документах. Это и город, где мы родились. — Он вынул из кармана ветхий лист бумаги и с усмешкой им помахал. — Синедрион никак не определится. Сначала из кожи вон лезут, чтобы нас разделить, а потом заставляют носить своих близнецов в карманах, куда бы мы ни пошли. — Он поводил пальцем по бумаге, словно нащупывая нужное слово. — Там написано «Элиза». Это мне Ева сказала — она немного умеет читать. Но в этой бумаге точно написано имя моей сестры.

— И вы совсем ничего о ней не помните?
Он снова пожал плечами:
— Меня отослали еще младенцем. Вот и все, что я о ней знаю: эти отметки в документах, которые я даже не вижу.

Я снова подумала о Заке. Что я теперь знаю о нем? Меня заклеймили и выслали в тринадцать: слишком рано для меня и слишком поздно для него. За годы в камере сохранения он заходил, но очень редко. При нашей последней встрече в зернохранилище после гибели Кипа и Исповедницы он показался мне лихорадочно возбужденным. Шипел, словно электрические провода, которые рассекали мы с Кипом.

К началу следующей песни я все еще мыслями была в зернохранилище с Заком, снова слыша дрожь страха в его голосе, приказывающем мне бежать. Ева отложила барабан и взяла флейту, поэтому пел только Леонард. Время уже шло к полудню, деревья отбрасывали на поляну тени. Я не сразу поняла, о чем говорится в песне.

Исповедницы люди на кораблях
В ночь глухую на Остров приплыли.
Горло знавших свободу омег
Поцелуем ножа одарили.

Дудочник встал. Слева от меня Зои тихо соскочила с ветки и подошла ближе к кострищу, вокруг которого мы сидели.
— Слышал, убили не всех, — заговорил Дудочник.
Леонард перестал петь, но продолжил играть печальную мелодию.

— Да? — переспросил он, перебирая струны. — Ну, в песнях всегда все преувеличено. — И продолжил:
Все твердили, что Острова нет,
Говорили, что он лишь мечта.
Но приплыли туда на своих кораблях,
А теперь заберут и тебя.

— Вы там поосторожнее, когда поете эту песню — мало ли кто может услышать, — предупредила его Зои. — Можете навлечь на нас беду.
Леонард улыбнулся:
— А ваша троица разве уже не в беде?

— Кто вам рассказал про Остров? — спросил Дудочник.
— Да сам Синедрион об этом которую неделю вещает. Рассказывают о том, как нашли Остров и подавили Сопротивление.
— Однако эта песня непохожа на версию Синедриона, — заметил Дудочник. — Что вы знаете о том, что там случилось?
— Люди говорят с бардами, — пояснил Леонард. — Рассказывают всякое. — Он сыграл несколько аккордов. — Но, полагаю, не мне вам рассказывать об Острове. Вы, похоже, знаете о случившемся там намного больше моего.

Дудочник молчал. Я знала, что он вспоминает. Я тоже это видела. Не только видела, но и слышала крики и стоны. Чуяла запах бойни на улицах.
— Ни одной песне не под силу это описать, — наконец выдавил Дудочник. — Что и говорить о том, чтобы это изменить.
— Может, и нет, — согласился Леонард. — Но песня по меньшей мере способна рассказать о той страшной ночи людям. Рассказать, что Синедрион сотворил с жителями Острова. Предупредить их, на что способен пойти Синедрион.
— И отпугнуть их от Сопротивления? — хмыкнула Зои.
— Возможно, — кивнул Леонард. — Поэтому Синедрион распространяет свою версию. Мне нравится, что моя может подействовать наоборот: показать людям, что Сопротивление необходимо. Все, что я могу — рассказать историю. А что людям с ней делать — уже их печаль.

— Если мы расскажем вам еще одну историю, — промолвила я, — вы же знаете, что она может быть для вас опасна.
— Это нам решать, — отрезала Ева.
Дудочник и Зои промолчали, но Зои шагнула вперед и встала рядом с братом. Дудочник набрал в грудь воздуха и завел рассказ.

Барды отложили инструменты и внимательно слушали. Гитара Леонарда лежала у него на коленях, и пока мы говорили, я представляла, что она — это коробка, которую мы наполняем словами. Мы ничего не сказали о моей связи с Заком, но поведали все остальное. Рассказали о резервуарах — стеклянных баках, полных ужаса. О пропавших детях и крошечных черепах на дне грота под залом с резервуарами в Уиндхеме. О растущей сети убежищ и машинах, которые мы уничтожили, одновременно прикончив и Исповедницу.

Когда мы закончили, воцарилась долгая тишина.
— Есть и хорошие новости, — наконец тихо произнес Леонард. — Об Исповеднице. На прошлой неделе мы проходили мимо Затонувшего берега. Говорят, она была родом из тех мест, поэтому пересудов о ее смерти мы слышали много. Но я не смел верить слухам.

— Это правда, — кивнула я, отводя взгляд. Не хотелось видеть ответную улыбку Леонарда. Он не знал о цене, которую за эту хорошую новость заплатил Кип. Цене, которую продолжала платить я.
— А все остальное, о резервуарах, — прошептала Ева. — Это тоже правда?

Леонард нас опередил:
— Чистая правда. Черт возьми, это настолько неправдоподобно, что ни в жисть не выдумаешь. — Он потер отсутствующие глаза. — И это все объясняет. Почему Синедрион в последние годы теснит нас все сильнее и повышает подати. Они гонят нас в убежища.
— Думаете, сможете сочинить про это песню? — рискнула я.

Леонард положил ладонь на гриф гитары.
— Конечно, в вашей истории достаточно материала для песни, но веселой она точно не будет. — Он взял гитару в руки и начал водить по струнам большим пальцем, словно ласково пробуждая инструмент.
— Как сказала Касс, очень опасно разносить эту молву, — предупредил его Дудочник.

Леонард кивнул:
— Верно. Но для всех нас также опасно, если молва об убежищах и баках не распространится.
— Мы многого от вас просим, — вздохнула я.
— Вы ничего у нас не просите, — возразил Леонард. Из его голоса пропала мелодичность, и слова теперь падали, будто камни. — Но вы рассказали нам все, что знаете. И теперь, раз я это выслушал, написать песню — мой долг.

***
Долгие часы дежурства я слушала, как барды сочиняют песню. Сначала они придумали мотив. Время от времени до меня доносились обрывки фраз: «Нет, попробуй так. Не меняй аккорд до припева. А как насчет такого?». Но в основном они не говорили. За них говорила музыка. Леонард наигрывал мелодию, а Ева ее подхватывала и додумывала: меняла ноты, добавляла гармонии. Они сидели вдвоем, передавая друг другу мелодию.
Даже когда Ева легла спать, Леонард продолжил работать, теперь сочиняя текст. Он пел медленно, подставляя в строчки разные слова. Нанизывал их на мелодию как бусины на нитку, а иногда распускал плетение и начинал заново. Когда Дудочник сменил меня на наблюдательном посту, я уснула, слушая пение Леонарда и печальные нотки в его бархатистом голосе.

Позже я проснулась и увидела, что в темнеющем небе всходит луна. Леонард все еще играл. Я спустилась к роднику. Музыка преследовала меня до самой воды, и, наверное, поэтому Зои не услышала моих шагов. Я увидела, что она стоит совсем рядом с источником метрах в десяти от меня, прислонившись к дереву и небрежно обнимая его одной рукой. Головой она тоже прижалась к стволу и смотрела куда-то вверх, медленно покачиваясь под доносящуюся с поляны музыку. Глаза ее были закрыты.

Я видела Зои без одежды, когда мы купались в реках. Видела, как она спит. Даже видела ее сны, когда спящий разум стремился к морю. Но я никогда не видела ее такой уязвимой. Я отвернулась, словно увидела нечто постыдное, и тихо отступила. Зои открыла глаза.
— Шпионишь за мной?
— Просто пришла за водой, — робко промямлила я, поднимая пустую флягу словно белый флаг.

Зои отвернулась к роднику и заговорила, не глядя на меня.
— Была одна певица, которая несколько раз в год проходила через нашу родную деревню. Она играла на скрипке как никто другой. Мы с Дудочником были совсем малышами, но даже тогда сбегали из дома вечерами, чтобы ее послушать.

Больше она ничего не сказала. Я колебалась, нужно ли что-то отвечать, прекрасно помня лезвие ее ножа в опасной близости от моих кишок, после того как она узнала о вторжении в ее сны.
— Если хочешь поговорить… — наконец выдавила я.
— Предполагается, что ты знаток будущего, — перебила она, подойдя ко мне, и забрала флягу. — Вот об этом и думай. За этим ты нам и нужна. Держи свой нос подальше от моего прошлого. — Она опустилась на колени на берегу, выдернула пробку и наполнила флягу.

Мы встали лицом друг к другу. Я видела, как вода капает с мокрой руки Зои, и пыталась придумать ответ, на который она не отзовется едкой ремаркой.
Прежде чем я успела заговорить, музыка оборвалась. С вершины холма нас звал Дудочник. Зои прошла мимо меня и ни разу не оглянулась.

— Песня еще не закончена, — предупредил Леонард, когда мы окружили их с Евой. С наступлением темноты вновь сгустился туман, и Дудочник рискнул разжечь костер. — Она еще будет меняться по пути, и другие барды тоже будут что-то в ней менять. Если песня достаточно живая, она меняется. — Я вспомнила разные версии ранее слышанных баллад. Например, песню о взрыве, которая менялась от барда к барду и от сезона к сезону.

Леонард начал тихо, с почти жизнерадостного вступления. Простыми аккордами — ничего общего с той виртуозной игрой, которой он впечатлил нас ранее.
— Я старался придумать легкую мелодию, — пояснил он, увидев, что я смотрю на его пальцы. — Если хочешь, чтобы песня стала народной, ее должен уметь сыграть любой бард, а не только пятнадцатипалый.

Мотив продолжился, в него начали вкрадываться печальные ноты, и когда барды дошли до припева, мелодия уже рвала душу. Ева пела свою партию высоким скорбным голосом, а Леонард — низким ровным баритоном. Их голоса резонировали друг с другом настолько, что казалось, будто паузы между нотами натянулись, словно веревки, свитые из тоски.

В том убежище выхода нет,
Как в ворота зайдешь — пропадешь.
Больше ты не увидишь рассвет,
Только заживо в баке сгниешь.

И не жизнь, и не смерть за стеклом,
Где никто не услышит твой плач.
Повелел так Синедрион,
И не сжалится твой палач.

Не замерзнешь и не устанешь
И не будешь там голодать.
Никогда уже не состаришься,
Но за это жизнь надо отдать.

Выселяют в бесплодные земли
И налогами обложили,
Загоняют в свои убежища,
Ну а там отнимают жизни.

Пробудились машины внезапно,
И нарушились все законы.
Всех омег закрывают в баки
По приказу Синедриона.

Ты не будешь страдать там от голода,
Не состаришься никогда.
И за счастье такое всего лишь
Жизнь придется тебе отдать.

Когда Леонард и Ева играли нам утром, мы пританцовывали под быстрые мелодии и хлопали после виртуозных соло Леонарда. Но сейчас никто из нас не захлопал. Последние ноты ускользнули во мрак между деревьями, которые обступали нас, будто толпа. Наше молчание было лучшей наградой за такую песню.

Мне хотелось послать в мир нечто иное, а не огонь, кровь и ножи. Слишком много моих поступков за последние месяцы обагрены кровью. Эта песня стала чем-то иным, тем, что мы построили, а не разрушили. Но я знала, что она очень опасна. Если Леонарда поймают, то за одно это его могут повесить как мятежника. Если солдаты Синедриона услышат, что он ее поет, или заподозрят его авторство, песня станет веревкой на его шее и смертным приговором ему, Еве и их близнецам.

— Вы двое поступаете очень смело, — сказала я Леонарду, пока мы в темноте собирали вещи.
Он фыркнул.
— Люди сражались и умирали на Острове. Я просто слепец с гитарой.
— Мужество бывает разным, — возразил ему Дудочник, выливая воду из фляги на тлеющие угольки.

Дойдя до дороги, мы попрощались с Леонардом и Евой. Быстро пожали друг другу руки в темноте и разошлись в разные стороны. Леонард снова заиграл на губной гармошке, но расстояние вскоре поглотило музыку.

Следующие несколько дней я постоянно мычала себе под нос припев, пока точила кинжал, водя им по камню в ритме мелодии. Я насвистывала мотив, собирая хворост для костра. Всего лишь песня, но она прилипла к разуму, словно репей, который я выдергивала в мамином саду.

_________________

Ласт, Таша, спасибо за главу!
Хорошо, что им барды встретились, песням люди скорее поверят, чем рассказам подозрительной троицы.
___________________________________