Калейдоскоп историй

Клара:

Девушка забилась в угол, обхватила руками колени и начала раскачиваться из стороны в сторону. Мужчины, двое... Прямо здесь, рядом с нею. Никто не сможет её защитить, никто и никогда. Куда бы она ни бежала, где бы ни пыталась скрыться, он всегда будет рядом с ней. В её мыслях, в её страхах, в каждом скрипе открываемой двери. Он всегда рядом, следит за ней из тёмных углов каюты, дожидаясь момента, когда она будет беззащитна. А она беззащитна, потому что от него нельзя спастись.
Он был в этой каюте. Оставил после себя запах страха и металлический привкус крови. Или это она так сильно прикусила губу, что выступила капелька крови? Теперь он точно придёт... На запах её крови... Он не успокоится, пока не заберёт себе всю её кровь до капли. И девушка снова закрывает глаза, чтобы увидеть его опять. Его нет, его нет, его нет...
То же самое произносит и мать, пытаясь привести её в чувство.
- Его нет... Он ушёл...
Но она знает, что это ложь. Всё кругом ложь, кроме того, что смерть рядом. Совсем рядом, стоит за дверью и ждёт, пока ей откроют.

А потом её куда-то повели. Её ведут бесконечными коридорами, и Клара боится. Каждую секунду боится, что окажется лицом к лицу с этим монстром, чьи красные глаза она до сих пор видит каждый раз, как проваливается в короткий сон, полный кошмаров. Сухая морщинистая ладонь матери поддерживает её под локоть, пока они идут коридорами куда-то. Кругом мужчины, и девушка тяжело сглатывает, отчаянно боясь. Что они все хотят от неё? Что хотят они, если не могут ей поверить? Если не хотят верить? Ведь от него не скрыться, не убежать, не исчезнуть.
Перед ней распахивается дверь, и Клара попадает в свой самый страшный кошмар. Много людей. Очень много. И все взгляды устремлены на неё. Нужно бежать, снова бежать, покуда будет хватать сил и дыхания. Но она входит в помещение послушной куклой и затравленно обводит всех взглядом. С губ срывается тонкий вскрик, когда она видит его. Рядом с ним какая-то женщина. Нет, нет, нет! Нужно бежать и ей, немедля. Он убьёт каждую, кто будет возле. Он монстр, от которого нет спасения. Неужели он существует на самом деле? Неужели все правда? Почему тогда её привели к нему на заклание? И она кричит. Громко, неистово, жутко. Вопль прорезает воздух, наполненный её страхом. Она снова оказывается на полу, отползает назад. Мир кружится перед глазами, и последнее, что Клара успевает увидеть, как её мать бросается вперёд. На монстра. Хватает со стола нож.
Всё кругом заливает кровь. Кровь везде. Реки крови. Разбитое стекло бокала. Кровь с вином. Брызги крови и леденящий душу страх. Он истекает кровью. Алая влага спешит покинуть тело и душу монстра. Клара размазывает кровь по лицу и шепчет тихо:
- Его нет... Его больше нет...

...

Лорд Арчибальд Дигрэ:

Дигрэ хмыкнул, кивая на объяснение доктора. По правде говоря, ему не было никакого дела до того, где был Контарини, но он был рад, что у него нашлось алиби. Хотя, ненадолго.

Оказывается, эскулап был не так уж и прост, раз успел совратить невесту Христову. И при этом потерялся в показаниях перед тем, как всё же сказать правду. Или не правду? Этот вопрос также не касался Дигрэ. Ему всего лишь хотелось закончить беседу и удалиться, чтобы проведать Лидию, чтобы после повести племянницу на прогулку, где она подышит свежим воздухом, а он - закончит свой набросок. Добавит на холст ярких красок алого цвета. Алый - цвет восхода, алый - цвет заката. Прекрасные оттенки красного, которые есть Начало и Конец.

Лорд Дигрэ испытывал тревогу. Как художник, который собирался закончить свой шедевр, но вдохновение которого улетучилось, стоило только двери в кают-компанию открыться, явив ему Клару. Клара, его невеста, его возлюбленная, ради которой он готов был пойти на все. Ради которой он сел на этот корабль, намереваясь окончить то, что начал когда-то. А потом она закричала, тонко, пронзительно, полным ужаса голосом. Так она уже кричала давно, и этот крик был сродни крикам экстаза. Она смотрела прямо в его глаза, и на лице Дигрэ расплывалась улыбка. Его Клара сама пришла к нему. И все присутствующие теперь станут свидетелями их единения. Он уже собрался было подняться ей навстречу, когда боль обожгла правую сторону шеи, а веер кровавых брызг оросил стол, попав и на платье сидящей рядом женщины. Боль. Такую же, должно быть, испытывали те, кого он лишал жизни. Сладкая боль, забирающая у него то, что было бесценнее всего на свете - кровь. Она покидала его тело, забирая с собой жизнь. Падая на пол, Дигрэ услышал крик князя:
- Господь Всемогущий! Уведите отсюда женщин!

Они не имели права. Леди Клиффорд и Клара принадлежали ему. Это были его невесты. Он должен был забрать их с собой, но не мог. Жизнь вытекла из него вместе с кровью, и когда лорд Дигрэ сделал последний вдох, его улыбка больше походила на оскал голодного вампира.

...

Герцог Хорнблауэр:

- А ещё можно было бы сообщить, что два дня назад в Британии приняли закон, по которому неженатые мужчина и женщина могут ночевать в одном помещении, не нарушая при этом никаких приличий. Просто никто пока не слышал об этом таинственном законе, - мрачно пошутил я, намекая на то, что варианты Флоренс просто смехотворны. – Если бы я знал, что тебя так умиротворяет еда, приказал бы принести нам как можно больше запасов в каюту. Можно было бы вообще не выбираться оттуда. На нашу свадьбу закажем самый огромный торт, который только возможно соорудить из сладостей. Ты же так любишь сладкое.
Далёкое воспоминание о том дне, когда увидел Флоренс возле кондитерской с горящим взглядом, который она бросала на кружевные пирожные, согрело изнутри. Тогда она прошла мимо, не зашла в кондитерскую, а я не удержался и послал ей целую коробку. Интересно, она их выкинула или полакомилась? Даю голову на отсечение, что второе.

- Почему же не сознается? Убийца может себя чем-то выдать. И ответ не всегда лежит на поверхности. Поверь мне. Я знаю, о чём говорю.
Будто мрачная туча нашла на мои мысли. Счастливые часы с Флоренс на время помогли забыть о своих бедах, но от этого они не исчезли. Братья были по-прежнему мертвы, преступник не наказан, волнение за Артура, оставленного в одиночестве справляться с расследованием, вернулось с удвоенной силой.

- Очень философская мысль, Флоренс. Ты не хотела бы выступать на литературных вечерах с лекциями? – с ухмылкой отметил я фразу Флоренс, наблюдая за ней и за происходящим в кают-компании. Кто же этот вампир? Неужели он находится прямо здесь? Среди этой богатой почтенной публики? Кому, как ни мне, знать, что это более, чем возможно...
Привели какую-то девушку, о которой говорили, как об умалишённой. Даже в самом страшном кошмаре я не мог предположить того, что случится. Всё произошло так быстро, что никто не смог помешать безумным действиям старшей женщины. Повсюду была кровь, кто-то кричал, падал в обморок...

Подхватив Флоренс за талию, я спрятал её в своих объятиях, повернул лицом к себе, чтобы она не видела жуткую картину.
- Не смотри!

Не хотел, чтобы в памяти Флоренс осталась жуткая безумная улыбка лорда Дигрэ, который истекал кровью на полу кают-компании, ни капли не раскаиваясь в совершённых злодеяниях. Минуя толпу, образовавшуюся вокруг трупа убийцы, я вывел Флоренс на палубу, где колючий морозный воздух и разгорающийся день сменили духоту и сумрак кают-компании. Флоренс стояла на ветру такая потерянная и хрупкая, кутаясь в меховую накидку, не зная, куда податься - в месте скопления народа её ожидали лишь осуждающие взгляды и ужасающая картина смерти, а в нашу каюту она сейчас бы не пошла, ведь там был я - совратитель невинных с тираническими замашками. Медленно приблизившись к Флоренс, я смягчил голос как только мог, заглядывая прямо в её глаза, в которых блестели слёзы. От потрясения или от обиды? От злости на меня? Или от всего этого вместе? Эта девушка, которая стала мне безумно дорога, не заслуживала такого.
- Я хотел, чтобы всё было иначе. Я не мог себе представить, что всё будет так.
- А как вы представляли? - спросила Флоренс глухим голосом, оборачиваясь к морю. Она отвернулась от меня, то ли пряча слёзы, то ли не желая видеть, а я подошёл вплотную, обняв её руками и прижав к себе. Напряжённая и такая холодная, Флоренс дёрнулась, но я не позволил ей уйти. Она застыла, сжав руки перед собой. Стояла и смотрела на бурно вздымающиеся волны. Её волосы щекотали мне щёку, её кожа пахла мной, нашей страстью. Я не мог думать связно, когда она оказывалась в моих руках. Когда перед внутренним взором проносились жаркие минуты нашей близости. Если я и перевернул её жизнь, похитив, то она сделала это раньше, в тот далёкий день, когда отказала мне в танце. Раз и навсегда покорила меня. Я расскажу ей всю правду.
- Я представлял, что буду ухаживать за тобой, окружу заботой, вниманием, подарками. Хотел медленно узнавать тебя, давая узнать себя. Я наблюдал за тобой и видел, знал, что ты помолвлена, но почти не общаешься со своим женихом. Я видел в тебе огонь, у которого не было выхода. Держался на расстоянии, пока не буду свободен в своих действиях, но случилось так, что мне срочно нужно было уехать, и я не знал, когда вернусь. Твоё похищение было порывом, случайностью, непродуманной настолько, что я буду корить себя за это постоянно. И прежде всего за то, что поставил под удар твои честь и репутацию. Но я хочу, чтобы ты знала - я ни о чём не желаю. И будь у меня возможность всё изменить, я бы этого не сделал. Ничего не изменилось, Флоренс. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Хочу сделать тебя счастливой. Ты позволишь? Ведь что-то же возникло между нами в первую встречу, и ты не можешь отрицать. Как не можешь отрицать ту страсть, что была в каюте. Флоренс... - тихо позвал я, желая, чтобы она ответила на мои слова. Я ещё никому не говорил подобного, потому что ни одна женщина не вызывала столько желаний и чувств, и ни с одной я не хотел связать свою жизнь. Только со своей строптивой Флоренс.

...

Сестра Кэтрин:

Катерина вся внутренне сжалась, совершенно не готовая к тому, что на нее обрушится столько эмоций постороннего человека. За что? В чем причина? Совершенно сбитая с толку, она не могла предположить, что всего лишь одно-единственное слово способно вызвать в этом докторе столько гнева. Но чем дальше, тем еще сильнее негодовала в душе, когда услышала то, чего слышать никак не ожидала.

Катерину словно ударили, словно воткнули нож, который до этого предварительно раскалили добела на кострище, а сейчас, вонзив в хрупкое тело, еще и повернули несколько раз – чтоб наверняка, чтоб точно быть уверенным в том, что боль будет адской. Катя почувствовала, как похолодело в груди, а сердце на несколько секунд остановилось, едва она услышала слова доктора. Как он мог!? Как он мог быть таким… бесчеловечным!? Монахиня в мужских покоях… Лучше бы просто промолчал, чем столь низко опозорил ее перед всеми, кто находился в кают-компании! На смену мертвенной бледности, что заострила четы лица Кати, пришел яркий румянец, предательски заливший ее щеки. Такого унижения она не переживала еще никогда. Горше всего было то, что это было сущей правдой, но как же тяжело услышать это вот так – в присутствии стольких людей, что в недоумении уставились на Катю.

- Довольна ли я? - тихим негодующим голосом Катерина нарушила напряженную тишину, что установилась в кают-компании, воинственно глядя на мужчину, и с едва уловимой злостью добавила: - Несомненно! Да хранит Господь тех, кто свято чтит заповеди Его. Не лги ни себе, ни другим. Вы истинный правдолюбец, доктор.
Катерина не знала, откуда в ней взялись силы противостоять той ситуации, в которую ее загнал доктор своим заявлением. Будто внутри был скрыт какой-то резерв душевных сил, которые являют себя лишь тогда, когда понимаешь, что на дальнейшую борьбу не хватает мощи.
- Правда, лишь забыли уточнить, почему я оказалась у вас в каюте. Но ведь это уже не важно, не так ли? Кто поверит…
Затем все вопросы, равно как и ответы на них оказались не важны, ибо в кают-компанию привели испуганную незнакомую девушку. А потом случилось настоящее светопреставление, наполненное хаосом, кровью, криками и визгами, которые просто затопили все пространство комнаты. На которые Катерина взирала с ужасом в глазах, вжимаясь в спинку стула, не в силах отвести взгляд от того, как алая кровь сочилась из раны лорда Дигрэ. И эта прекрасная и уродливая в своей неповторимой жестокости картина словно вернула ее назад в поместье, которое стало свидетелем того, почему она очутилась на галеоне, отчего Катерина медленно осела, сползая со стула и лишаясь чувств.

...

Томас Кейси граф Эксвуд:

Ему нужно время.
Надо понять, что происходит, подумать, попытаться увидеть самого себя там, куда его тянуло с неудержимой силой. Но именно времени у него и не так много.
Женщина, ворвавшаяся в его существование и, как он теперь понимал, с первого взгляда поразившая его в сердце, юна и пребывает в самом начале своего жизненного пути. Он же далеко не молод, вдовец с двумя детьми, нуждавшимися в любви и заботе, которые он не мог дать им в полной мере.
Да способен ли он вообще дать все это кому-то?
Но глаза Чарити, ее голос, грация, искренность, порывистость, весь ее образ уже заворожили его и влекли туда, откуда не выбраться, не повернуть назад.
Зайти дальше, изменив собственным правилам и убеждениям, или остановиться прямо сейчас?

- Именно сейчас прыткость мистера Блейка нам бы весьма пригодилась, - заметил Эксвуд, придерживая девушку за руку, пока она осторожно поднималась с кровати. Постояла, прислушиваясь к своему состоянию. Через касание их рук Эксвуд понял, что Чарити настроена весьма решительно, и, несмотря на сильную слабость, ни за что не откажется отправиться в кают-компанию. - Мы пойдем, не спеша, - сказал граф. - И глоток свежего воздуха должен пойти вам на пользу. Только непременно оденьтесь теплее.

В кают-компании

Воссоединение семьи Клиффорд состоялось с появлением сестры леди Чарити. Как две капли похожая на нее сестра лишь с первого взгляда казалась таковой. Но чем дольше граф Томас смотрел на девушек, тем явственней видел различие между ними.
Они отличались так же, как два цветка зовущихся одинаково, но имеющих узнаваемые индивидуальные черты.

Эксвуд не успел узнать никого из присутствующих достаточно для того, чтобы делать какие-то выводы и строить предположения. По опыту он знал, что коварство и злоба может таиться за самой милой и располагающей внешностью. И наоборот.

- Несколько часов я провел в обществе миледи Дафны и Чарити Клиффорд. В вашей каюте, милорд. Мы находились там до того момента, когда была обнаружена леди Иствуд, - сообщил Эксвуд князю Раду.

Пантомима с бокалом того, что на первый взгляд походило на вино, заставила публику следить за действом, не отрываясь.
Последующие события, развернувшиеся с участием незнакомой девушки и лорда Дигрэ, напоминали оживший ночной кошмар в жутком натуралистичном антураже, и привели к неожиданной развязке. Стремительной и кровавой.
Наконец, тайна "Бристольского вампира" была раскрыта.

...

Мисс Минерва Дорсей:

Развязка расследования была ужасна. Кровь, крики, обмороки. Тошнило от запаха крови, но я крепилась: нужно вывести из кают-компании маменьку. Я боялась за ее сердце, расшатанные нервы. Ужасная картина убийства маньяка стояла перед глазами, и я опасалась, что впечатлительная маменька тоже потеряет сознание. Задержаться здесь хотя бы на минуту не было никаких сил.

Нам нужно выйти на свежий воздух, чтобы соленые брызги смыли страшное впечатление, а глаза увидели иные краски, чем море крови.

Матушка удивила. Она кинулась ко мне, но не просила помощи. Она схватила меня за руку и потащила через мятущихся людей, постоянно оборачиваясь, с тревогой вглядываясь в мое лицо.

Выйдя на палубу, мы обнялись. Крепко-крепко. Мы вдруг поняли, какую опасность избежали: убийца находился рядом, и мы могли потерять друг друга. Но волею случая, беда минула нас.

Вернувшись в каюту, мы долго плакали, уговаривая друг друга успокоиться, говоря те слова любви, которые должны были произносить часто, но не делали этого, забывая, что мы родные и роднее у нас никого нет.

Впервые за долгие годы я увидела, что у меня есть мама.

...

Доктор Контарини:

-Да, я за истину. Вы ведь именно этого хотели, сестра... Екатерина, - Его шёпот, почти слышный, коснулся веска Кэтрин.

-Поверьте, оказаться у меня в каюте не так уж и плохо... - Энцо пожал плечами.
Время не замедлило и не ускорило свой ход. Оно шло, как обычно. Текло прохладной рекой. Но доктор запомнил каждое мгновение, ставшее вдруг ярким и чётким. 
Он собирался что-то ещё сказать. Медленно повернул голову к Кэтрин и посмотрел ей в глаза. Она моргнула три раза. Длинные ресницы опустились вниз, и Энцо смог разглядеть их длинные серые тени. Чётки поймали блик пламени. Раздался крик.

-Будьте здесь! - Он даже не взглянул на Кэтрин, просто приказывая быть на месте, там, где оставил её.
Кровь из раны Дигрэ хлестала во все стороны. Энцо изо всех сил старался пережать рану, и не лишить его возможности дышать. Странная попытка спасти убийцу. Отчаянное желание сделать хоть что-нибудь. Не для того, чтобы убийца понёс залуженное наказание. И не для того, чтобы владеть ситуацией. Не для чего. Он просто пытался делать хоть что-то, что может и знает. А Дигрэ, посмеявшись над его попытками, умер.

Контарини оставил Дигрэ и бросился в Кэтрин. Она медленно дышала, слишком бледная и беззащитная. Энцо вытер окровавленные руки. Никогда его руки не дрожали. Но не сейчас. Прикосаясь к бледным щекам, на которых вновь лежали бледные длинные тени, словно чьи-то тонкие пальцы... 
Кто-то невесомой рукой касался её щёк. Кто-то, но не он. И Энцо вспомнил. На стене амбулатории - странная фреска чудака-художника. Пляшущие фигуры людей вокруг долговязой смерти с флейтой, зажатой тонкими острыми пальцами. Вот чьи руки гладили бледные щёки. И некому было защитить таинственную монахиню от ласковых прикосновений чужачки. Или смерть уже стала здесь своей? 
Энцо дотронулся до щеки Кэтрин. 

...

Мадам де Фронсак:

***
Кают-компания постепенно наполнялся людьми. Поблагодарив доктора за помощь, Беатрис отыскала удобное место, откуда можно было наблюдать за дверью и держать в поле зрения большую часть зала. От с тарых привычек, тем более полезных, отказаться трудно. Прибавив шагу, бесцеремонно обогнала чопорного джентльмена с палубы, на которого обратила внимание в первый день путешествия, нацелившегося на облюбованный ею угол, и весьма не по-женски приземлилась на удобный диван у стены. Кости корсета больно впились в ребра, заставляя быстро выровнять положение и одернуть юбки. Пышный подол позволил вытянуть гудящие от усталости ноги. В суматохе она и думать забыла, что не спит вторые сутки. Сложившая ситуация неимоверно злила. Дарем. Бристольский вампир. Ощущение полной дизориентации. И только бросая короткие взгляды на князя, как обычно собранного и рассудительного, она черпала в себе силы сохранять привычное холодное спокойствие.

Ни у кого среди присутствующих не нашлось столь убедительного алиби, как у герцога Хорнблауэра. Мисс Флоренс залилась краскои и сердито взирала на любовника, во всеуслышанье объявившего об их связи. Пока леди возмущенно шептались за их спиной, Беатрис прятала за веером довольную улыбку. Хоть у одного хватило смелости, всколыхнуть сборище насквозь гнилое и порочное изнутри, прикрывающее свои грехи притворной добродетелью.
Потеряв интерес к скандальной новости, Беатрис вновь отыскала глазами Раду. Разоблачение герцогини де Фронсак вне сомнения способно затмить даже скандальную новость о герцоге и его избраннице. Как он отреагирует на правду о ней? Встанет во главе желающих распнуть самозванку?
Мадам резко взмахнула изящной вещицей, остужая пылающую кожу и посмотрела на дверь.
Она посылала стюарда за Мари, но та так и не явилась. Полчаса. Час. Сердце начало заходиться от тревоги. И только распоряжение князя привести девушку, которая по его мнению могла опознать убийцу, заставило остаться на месте.


Нет!
Беатрис вскочила на ноги и прикрыла рот рукой, подавив испуганный возглас. Все произошло так быстро.
Острие клинка мелькнуло в руках пожилой женщины. Крик ужаса, ледянящий душу,повис в воцарившейся тишине.
Беатрис застыла в оцепенении. Хотелось бежать, но ноги не слушались. Она даже пальцем пошевелить не могла.
Стояла и смотрела, как окровавленно тело лорда Дигрэ оседает на пол, не в силах отвести взгляд от жуткой картины.
Кровь. Господи, сколько крови, казалось, она заливает все вокруг.Острый запах, который не спутаешь ни с чем, щекотал ноздри. К горлу подступила тошнота и близкая к обмороку Беатрис попятилась назад, впитывая застывшим взглядом маску смерти, исказившую лицо Бристольского вампира.

...

Князь Николай Раду:

Затевая очную ставку, Николай совершенно не предполагал того, чем она в итоге обернётся. Нет, он отдавал себе отчёт в том, что девушка может испугаться настолько, что с ней случится истерика. Понимал, что это, в конце концов жестоко, но все равно пошёл на это. Гораздо большей жестокостью будет дать возможность преступнику избежать наказания, а после читать новые кричащие заголовки об убийствах и знать, что ты мог предотвратить это, но не сделал.
Однако то, что случилось, стоило несчастной девушке войти в кают-компанию и нарушить установившуюся было тишину отчаянными криками, предугадать Раду не мог. Вместе с жертвой вампира, которой удалось выжить, была и мать пострадавшей. Поняв, что её дочь опознала того, кто стал её личным кошмаром, она схватила нож и бросилась на убийцу, смертельно раня его в шею. К виду крови Раду давно привык, но вид умирающего Дигрэ поразил даже его.
- Господь Всемогущий! Уведите отсюда женщин! - закричал он, видя, как Контарини опускается перед Арчибальдом, пытаясь спасти его не стоившую и гроша жизнь. Сам князь бросился к мадам де Фронсак, видя, как она побледнела, начиная отступать назад и впиваясь взглядом в лицо затихшего Дигрэ.
- Миледи, посмотрите на меня, - тихо проговорил Раду, вставая перед герцогиней так, чтобы закрыть от неё страшную картину. - Давайте уйдём отсюда. Я провожу вас.
Подав ей руку, Николай повёл мадам к выходу из кают-компании, надеясь на то, что она не упадёт в обморок.

В каюте Николая было на удивление уютно и тихо. Словно другой мир, лишённый страшных красок и запаха смерти. Стоило только представить, что всё произошедшее - всего лишь плод его больного воображения - и он бы смог в очередной раз обмануть сам себя, заверив в том, что они с миледи одни на борту галеона. Пока же Николай обеспокоенно посмотрел на ту, что занимала его мысли в последние несколько часов, не спеша подвёл её к своей постели, усадил на неё и отошёл, чтобы налить в бокал бренди. Вернувшись к притихшей женщине, вложил ей в руки бокал и отдал короткий приказ:
- Пейте.
После чего опустился на пол, предварительно достав из-за пояса стилет и, повертев его в руках, проговорил:
- Я дал вам фору, миледи. Теперь моя очередь брать реванш.
Медленно, сгорая от ненависти к самому себе за то, что он отказывался от всего, чем жил последние годы, окончательно предавая память о Кэтрин, Николай, неотрывно глядя в глаза герцогини, потянул рукава платья вниз, стаскивая его с сидящей перед ним женщины. Ему хотелось, чтобы она расплескала бренди. Чтобы запах алкоголя ударил в голову, пьяня ещё сильнее. Чтобы она дала ему пощёчину, уже зная, что он не отступится сегодня. Чтобы она закричала, понимая, что он закроет ей рот поцелуем. И чтобы она дала ему хотя бы крохотный шанс не стать главным преступником галеона, который пойдёт прежде всего против самого себя.
Разрезав шнуровку корсета одним движением сверху-вниз и всё также неотрывно глядя в глаза женщины, которую хотел сейчас так, как не хотел никогда и никого, Николай соврал ей и самому себе:
- Это для того, чтобы вам было легче дышать, моя леди.

...

Мисс Минерва Дорсей:

До прихода корабля в Лиссабон, мы с мамой не разлучались ни на минуту. Вместе выходили на палуб посмотреть на море, которое заметно успокоилось, ели у мамы в каюте, избегая кают-компании, спали в одной кровати и бесконечно говорили, словно мы давно не виделись. Последние десять лет мы обе были поглощены жизнью папы. Я - его письмами, денежными проблемами, расцветом его компании, замешанным на продаже опиума, мама - своим одиночеством, на которое он ее обрек, несбывшимися надеждами, а потом и вдовством. Почти год я бегала по инстанциям, приводя после смерти отца бумаги в порядок. Много времени заняло хождение в Нижнюю палату лордов, где решался вопрос о наследстве. Только получив на руки нужные свидетельства о том, что наследство перешло в мамины руки, мы решились поехать в Индию: постоять на могиле отца, принять его владения, которыми по доверенности управлял его друг и сосед по плантации лорд Маккольм.
Наш с мамой спор, продавать или нет папино дело, оставили до прибытия в Ассам. Надежда, что маме там понравится, меня не оставляла.

...

Леди Флоренс Грин:

Я все еще дрожала от увиденного ужаса. Декстер увел меня раньше, чем я осознала произошедшее. А сейчас, будучи вне той кровавой комнаты, до меня дошел весь ужас случившегося. Не знаю, что бы было со мной, задержись я там подольше.
Прохладный ветерок, сегодня не такой сильный, но по прежнему покалывающий, обдувал лицо, слегка колыхая тонкие пряди волос, выпавшие из прически. Я смотрю вдаль на морской горизонт, слушая герцога и кутаясь в накидку. В какой-то момент я даже поняла его поступок с похищением, его намерения, действия и слова. Пусть и грубые, наглые, но все они были настоящими. Неподдельными. Не прикрытые моралью, лестью или враньем.
Я обернулась и заглянула в глаза мужчине, в его пронзительные глаза полные беспокойства и надежды. Опустила голову и тяжело вздохнула. Слегка наклонилась вперед, чтобы уткнуться лбом в герцога и почувствовать сильнее его крепкие объятия.
- Давайте вернемся... в нашу каюту, - мягко проговорила я, приглаживая колыхающуюся от ветра одежду на груди мужчины. - Кажется, там самое безопасное место...

...

Мисс Минерва Дорсей:

Эпилог

Приехав в Лиссабон, мы покинули корабль "Герцогиня Джулия". Поговорив с помощником капитана, я поняла, что сделала ошибку, решив добираться до Бомбея. Штат Ассам - конечный пункт нашего путешествия находился в противоположном конце Индии, и нам пришлось бы пересекать дикую страну с запада на восток. Такое путешествие, помимо тягот и трудностей, таило в себе несомненную опасность для двух женщин. Английские форты располагались в основном в крупных городах и портах.

Нам предложили пересесть на португальский торговый корабль, который довезет нас до южной оконечности Индии - порт Тируванантапурам. Я тщательно записала каждую буковку этого длинного слова, чтобы правильно произносить название места, куда мы хотим попасть. В индийском порту был расквартирован английский гарнизон, поддерживающий порядок на всем южном побережье.

Прибыв без особых приключений в порт Тируванантапурам , мы обратились к командиру гарнизона полковнику Бишопу, для которого капитан передал рекомендательные письма. Полковник принял нас благосклонно и, проникнувшись нашими бедами, выделил офицера для сопровождения до нашей плантации, расположенной вдоль реки Брахмапутра, берущей свое начало у священной горы Кайлаш и сливающейся с Гангом в самом конце. Так наше морское путешествие превратилось в путешествие по индийской реке.

Если бы не офицер, знающий местные обычаи, флору и фауну, мы ни за что не добрались бы до Гувахати. Сидя в лодке, я засунула пальцы в прохладные воды Брахмапутры, но его окрик помог мне не расстаться с рукой. Крокодил разочарованно проплыл мимо. Носороги, которых я знала только по рисункам отца, поразили своим размером и свирепым нравом. Но больше всех нам досаждали обезьяны, кои считались священными животными. Видимо, они догадывались о своем божественном происхождении, поэтому вели себя крайне нагло, могли залезть в дорожную сумку, разворошить и испортить вещи. Так я лишилась зеркала и коробочки с пудрой. О пудре не жалела - влажный воздух и высокие температуры делали не только бессмысленным слой пудры на лице, но и вредным.

К моему удивлению, матушка стоически перенесла дорогу до папиных владений: ни тебе жалоб, ни тебе капризов. За полтора месяца пути она ни разу не потребовала доктора. Мы стали очень близки после трагических событий на "Джулии", и я даже была благодарна случаю за шанс обрести близкие родственные отношения.

Плантация "Дар Лакшми", расположенная между Шиллонгом и Восточными Гималаями, встретила нас сезонными дождями, идущими стеной. Поразительная красота природы вызвала восторг души и желание поселиться здесь навсегда. Когда нас встретил папин друг лорд Маккольм, оказавшийся вдовцом и очень интересным мужчиной, мама тоже передумала продавать плантацию.

Что сказать? Через три месяца мы гуляли на свадьбе. Мама была счастлива и выглядела помолодевшей в индийской национальной свадебной одежде - сари красного цвета. Жених был во всем белом. Шафером с его стороны выступал его сын Ашер, специально приехавший из Китая, где вел дела двух наших компаний, а с маминой стороны подружкой невесты была я.

Стоит ли говорить, что мы всю церемонию бросали друг на друга заинтересованные взгляды, а вечером, после того как проводили молодых на виллу Маккольмов, страстно целовались на берегу реки Брахмапутра.

Заразившись моей идеей выращивать в Индии чай, Ашер остался в Ассаме и принял активное участие в трехмесячной экспедиции по поиску дикого чая в горах Тибета. Зародившуюся между нами любовь трудности только закалили, мы уже не представляли, что сможем жить вдали друг от друга. Свадебную церемонию мы провели в Тибетском монастыре. Мне было жаль, что наши родители не присутствовали на ней. Они узнали о том, что мы поженились, только когда мы вернулись. Результатом экспедиции стали ростки чая, которые в будущем станут основной статьей дохода наших компаний, и ребенок, которого мы зачали в удивительном горном крае.

Мы не стали отправлять выращиваемый нами чай на экспертизу в Англию. Я не была уверенна, что предыдущие результаты не были подделаны с целью помешать отцу составить конкуренцию китайскому чаю.

Мама, попробовав чай первого весеннего урожая, воскликнула "Это же чай для настоящего английского завтрака!" Я уверена, что наши последователи откроют для остального мира великолепный чай Ассама "English breakfast tea", и в родной Англии оценят наши усилия.

P.S. Кстати, о кладе, якобы захороненном в глубоком колодце. Мы не стали поддаваться кладоискательскому азарту. Мы видели, как англичане, индусы, испанцы, голландца клали свои состояния и жизни ради мифического рубина.

Мы нашли свой клад: это необыкновенная страна и близкие нам люди, ставшие одной большой семьей. Через месяц после рождения нашего сына, мама родила дочь. Лорд Маккольм счастлив. Как впрочем и все мы.

...

Мадам де Фронсак:

Беатрис начинала тонуть в громком шуме десятков голосов, сдавливающем голову плотным кольцом. Еще немного, и она потеряет связь с реальностью, оглушенная и дезориентированная.
Хотелось кричать, выть, только бы заглушить эти голоса в голове, но с губ сорвался только невнятный прерывистый хрип, приглушенный прижатой к губам ладонью.
Тихая просьба спокойным тоном из уст князя, стала той самой спасительной ниточкой, позволившей удержаться на поверхности сознания и устоять на ногах. Беатрис подняла голову, будто не верила, что он здесь, рядом и теперь ей не придется оставаться один на один со своими страхами. Князь обещал ее защитить, и она верила ему, не смотря на то, что знала о нем так мало.
Вцепивись в рукав сюртука Раду, мадам позволила увести себя прочь, едва ли соображая, куда они направляются. Куда угодно, только подальше от этого места, насквозь пропитанного смрадным дыханием смерти.

В каюте мадам огляделась в поисках камеристки, и лишь когда князь усадил ее на кровать, поняла, что он привел ее к себе. Сил протестовать не осталось. Беатрис проводила отошедшего князя усталым взглядом, а когда он вернулся назад с бокалом бренди, послушно сделала крохотный глоток обжигающей жидкости. Но и его было достаточно, чтобы перехватило дыхание и на глаза навернулись слезы. Мадам крепче сжала бокал, опасаясь не уронить его, жадно хватая воздух и внимательно наблюдая за тем, как князь опускается перед ней на колени и достает оружие .

Что он имеет в виду?
Медленно приходя в себя, Беатрис удивленно смотрела на Раду, чувствуя, как плотная ткань платья ползет с плеча, и приятная прохлада остужает горячую подрагивающую кожу. Пронзительный взгляд князя гипнотизировал, как в их первую встречу, но в этот раз в нем притаилось томящееся в тисках самоконтроля желание. Беатрис знала, что означают такие взгляды, знала, но не хотела, чтобы князь отвел глаза и прерывал невидимую, но ощутимую связь между ними. С губ сорвался слабый протест, когда шнуровка корсета разошлась под натиском смертоносного острия. Глубокий вдох. Еще один. И еще, будто обрадованная неожиданной свободе грудь хотела вобрать в себя побольше воздуха, пахнущего дорогим бренди и знакомым дразнящим ароматом мужского тела.

- Вы не умеете врать, мой лорд, - покачала головой и попросила. - Зовите меня Беатрис. - Узкие ладони опустились на грудь мужчины, с нажимом провели сверху вниз по согретой теплом его тела ткани жилета, чувствуя как мощная грудная клетка под ее руками приходит в движение от резкого выдоха, и вновь взлетели к широким плечам. Его лицо было так близко, что она могла рассмотреть, что радужка глаз Раду не голубая, как ей показалось вначале, а серебристая. А . может, виной всему игра света и тени в дрожащем сиянии свечей за ее спиной. Или жар его дыхания, шевелящий выбившуюся из прически прядь. Губы приоткрылись всего в нескольких дюймах от его губ, четко очерченных и упрямо сжатых. По ним хотелось провести кончиками пальцев, чтобы хоть немного смягчить выражение его лица, склониться ближе и попробовать на вкус. Какая разница, что завтра он возненавидит ее и с отвращением вышвырнет из своей постели, если есть сейчас, единственный шанс почувствовать себя его женщиной.
Обхватив пальцами лицо князя, Беатрис сползла с кровати, опустившись перед ним на колени, не обращая внимания на то, что теперь выглядит как блудница со спущенным до талии платьем и прозрачная нижняя сорочка лишь подчеркивает небольшую, но все еще соблазнительную грудь, ноющую от притока крови и жажды откровенных ласк.

...

Сестра Кэтрин:

Человеческая память – тайна, разгадать которою никому не под силу. Что скрывает она, окутывая воспоминания тонкой паутиной забытья? Состоящая из крошечных обрывков пройденных этапов жизни, которые она бережно и любовно баюкает своими нежными прозрачными объятиями, способна раздавить, когда меньше всего ждешь этого. Всего лишь какой-то звук, запах, малейшая деталь способна сорвать плотину воспоминаний, чтобы унести за собой, то ли в кошмар, то ли в страну счастья. Вопрос лишь в том, что именно помнит человек.
Плавая где-то между реальностью и вымыслом, Катерина плутала в темных коридорах памяти, стараясь вынырнуть из забытья, но не могла. Не хватало сил. Она будто снова окунулась в те кошмарные дни, которые были полны страха ожидания приезда изверга, способного уничтожить морально, хотя и не гнушался поднимать руку на слабую женщину, которую выбрал себе в спутницы жизни. Но лишь затем, чтобы прикрываться ее фамилией, благодаря которой все двери высшего общества могли открыться перед ним.

Ей мерещилось, что она снова в их глухом поместье. Он снова приехал. Приехал навестить свою несчастную женушку, которую заточил здесь, словно узницу, стесняясь показывать ее убогую невзрачную красоту свету, в котором так отчаянно стремился вращаться, бахвалясь своим богатством.
Катерина ненавидела эти дни больше всех. Равно как и ненавидела его самого – гуляку и азартного картежника. Пусть он хоть трижды богатей, пусть он хоть четырежды всеми уважаемый человек, который сумел пробиться наверх благодаря благородной фамилии и титулу своей бедной русской женушки, но Катя знала, что скрывает видимый фасад. Черная душа, полная зависти, покрытая копотью и гарью, что пропитала его насквозь. Пустой взгляд, зычный голос, который был подобен раскатам грома, заставлял нервно вздрагивать. Катерина стояла у окна и смотрела, как Джеймс вразвалочку шел по направлению к главному входу их прекрасного дома. Располневший от кутежей, от чрезмерно веселой городской жизни, он был похож на начинающего хиреть борова. Сколько тихих перешептываний и злословий за спиной терпела она, выезжая в свет, который ненавидела всем сердцем. Запертая в глуши поместья, она была рада жить тихой размеренной жизнью, лишь бы подальше от него, посмевшего поднять на нее руку уже через несколько месяцев после их женитьбы.
Словно почувствовав ее взгляд, Джеймс остановился и вскинул голову, злобно оскалившись в омерзительной улыбке. Она знала, что означал этот взгляд, от которого было не по себе. Все повторится вновь. Но как она устала. Устала бояться, устала жить в постоянном страхе, не смея жалеть себя. Ибо жалость – удел слабых духом. Но и терпеть больше нет сил. Слишком долго это длится. Слишком долго она боялась.
Катерина вздрогнула, когда ее глаза встретились с глазами мужа, но не отошла вглубь комнаты. Зябко укутавшись в теплый палантин, лишь гордо вскинула подбородок. Она будет снова противостоять этому чудовищу, но все равно проиграет очередную битву…

Легкое прикосновение к щеке Катерины словно вытащило ее из глубин памяти, возвращая в реальность и не давая прошлому снова обрушиться на нее с головой. Легкое, едва ощутимое касание горячей ладони, чужой и чуть дрожащей. Катя медленно приходила в себя. Ресницы, плотно сомкнутые до этого, затрепетали, позволив увидеть через них, как над ней наклонился доктор, с тревогой вглядываясь в ее лицо. Боже, она лишилась чувств!
- Я… - голос не слушался, вырываясь из легких какими-то тихими всхлипами вместо слов, которые Катя хотела сказать. Она сделал попытку приподняться, когда почувствовала, как сильно закружилась голова. – Со мной… Со мной все в порядке.
Она снова крепко зажмурилась, не понимая, почему так болят глаза. Ведь в каюте не было так уж светло. Судорожно вздохнув, Катерина повертела головой, прогоняя наваждение и боль, но тут же оторопело застыла, когда внезапно задела губами пальцы доктора, который удерживал ладонями ее лицо, пока она приходила в себя. Секунда – и ее глаза снова широко распахнуты, а губы, чуть приоткрытые от неожиданности, все так и касались чуть загрубевшей кожи. Это было подобно удару молнии.

...

Князь Николай Раду:

Герцогиня боялась, и этот страх чувствовал и разделял с нею и Николай. Он вообще испытывал много страхов, но они были так глубоко спрятаны в его душе, что даже сам Раду давно потерял им счёт. Но сейчас, когда князь был готов делиться всем с той женщиной, что так стремительно смогла перевернуть весь его привычный мир с ног на голову, он испугался снова. Что будет, если герцогиня увидит этот страх? Что будет, если он сейчас сможет шагнуть вперёд, покидая то место, где он находился долгие годы, а после окажется, что всё, окружающее его в данный момент - всего лишь иллюзия? Что будет, если и герцогиня решит оставить его, и князь снова будет один? Боялся ли он одиночества? Нет. Он боялся остаться один без неё. Той женщины, что смогла дать ему понять, что его чувства, сердце и душа живы. Почему так произошло и почему именно сейчас - он не знал. Просто чувствовал и этого ему было достаточно.

Беатрис.
Её имя было спасением и проклятием. Возможностью дышать и вакуумом, в котором находился Николай. Её имя было мольбой в равнодушные небеса, которые всегда взирали на людей со снисхождением. И вот сейчас снизошли до Николая, даровав ему краткие минуты свободы. От всего. И от прошлого в первую очередь. Всего минута на понимание того, что он предаёт то, что когда-то было бесценным. Всего минута на то, чтобы это понимание стало неважным. И рваный глубокий вдох от прикосновения рук Беатрис, которые обжигали даже сквозь ткань одежды. Она должна касаться его кожи, сжигая и возрождая из пепла. Только она одна. Женщина, которая сейчас опустилась возле него на колени, в глаза которой он всматривался, видя в них свою погибель. Она приведёт его сегодня на эшафот и собственноручно казнит, а он послушно положит голову на плаху.
- Совершенно не умею, - согласился Николай и коротко приказал своему палачу: - Раздень меня.
И больше не было слов. Только жадные касания, первый поцелуй с горечью терпкого аромата бренди. Пьянящий вкус, сводящий с ума. Прохлада воздуха, коснувшегося разгорячённой кожи, когда руки Беатрис нетерпеливо избавляли его от одежды. Николай с неистовой жадностью целовал свою женщину, испытывая извращённое удовольствие от боли, которую оставляли на его коже её ноготки. И желая причинить и ей сладкую боль в ответ. Это была потребность почувствовать себя живым окончательно. И хоть Николай знал, что он снова живёт и дышит, ему было нужно снова и снова получать доказательства того, что его сердце и душа не погибли.
Наконец она осталась перед ним почти совсем обнажённой, прекрасной в своей наготе. С вздымающейся от частого дыхания грудью, с блеском в глазах, с покрасневшими от поцелуев губами. Его палач, всё ещё стоящий перед ним на коленях. Палач, которому хотелось приказывать. Повелевать погубить его окончательно или помиловать.
- Повернись ко мне спиной, - хрипло выдохнул Николай, нетерпеливо разворачивая Беатрис лицом к кровати. На своей постели он будет любить её позднее, когда утолит первый голод. Лютый голод по женщине, которую он уже считал принадлежащей ему одному.
И когда она повиновалась, опираясь руками на кровать, выдержки князя хватило только на то, чтобы медленно провести пальцами по изящной спине, на которой до сих пор были следы от слишком туго затянутого корсета. Несколько красных отметин, которые он сотрёт своими прикосновениями и оставит новые. Никакая одежда и никакие корсеты не вправе оставлять следы на коже Беатрис. Только Николай имел на это право.
Кожа к коже, с новой жадной потребностью чувствовать всё настолько остро, что окончательно становишься безумцем. Нетерпеливо вжаться в Беатрис, с удовлетворением улыбаясь, когда с губ женщины срывается тонкий вскрик. Первый в череде тех, что он сегодня услышит. Стоны и крики, мольбы остановиться и продолжать. Срывающийся от полученного наслаждения голос. Всё это будет потом. А сейчас есть лишь только ощущение, что Николай окончательно сошёл с ума, когда Беатрис плотно обхватила его собой. Сейчас есть только необходимость накрыть одной рукой вцепившиеся в простынь пальцы герцогини, а второй обхватить её за подбородок, поворачивая лицо Беатрис к себе и снова целуя.
Сейчас есть только нужда в том, чтобы замереть в ней и увидеть удовольствие, отражающееся в глазах герцогини. То удовольствие, которое способен ей подарить только он. И начать двигаться в ней. Неспешно, остро-сладко и болезненно-нужно.
- Ты меня с ума свела, - всё же произнести на выдохе, зная, что это единственная правда того, кого нежный палач сегодня привёл на казнь, способную даровать только одно - жизнь.

...