Дорогами судьбы

Пожар тушили, казалось, всем табором. Рома с лопатами копали землю и засыпали ей огонь. Остальные резво бегали к реке с ведрами. Благодаря слаженной работе, справились мы быстро и пожар не успел набрать сил.
Я устало опустился на мягкий мох у большого дерева.Чувство опустошенности заполнило меня, ведь я знаю, как никто другой, каким коварным может быть огонь...
_________________

- Птичка моя! - крепко на крепко обнимает Симза сестренку, к сердцу прижимает, да журит себя за глупость, и что сестру втянула в дело опасное, - Прости меня, прости что довела тебя до такого, - Талэйта растрепана вся, да напугана, - Пойдем в вардо, пойдем тебя в порядок приведем. Не бойся, золотая моя, никто ничего не знает, а если и обвинит, отрицать все будем. А что до Зоры, - она кивнула сторону, где стояла несчастная цыганка в роскошном платье, - Боюсь как бы не сломалось ее сердечко. Родной отец пожар не потушил в её душеньке, а коль он разгорится, да жизнь всю ей спалит. Пойдем, утешим Зору.

Они подошли к цыганке, все еще стоящей на месте и погруженной в свою трагедию.
- Зора, пойдем ко мне в вардо, в порядок себя приведем, да пойду я против устоев, и карты тебе разложу. Может, они что скажут. Пойдешь с нами?

В этом была вся сестра. Всегда опекала Талэйту, берегла ее, успокаивала. От такой доброты и любви у Тэли сердце сжалось.
- Сим, о чем ты? Я сама предложила устроить пожар. Тут нет твоей вины. Я устроила, я и буду отвечать, если придется. Не кори себя. Мы подругу нашу спасали.
Она всмотрелась в спины мужчин, которые усердно тушили пожар. Кто чем. Кто воду таскал, кто лопатой забивал языки пламени и притаптывал землю. Среди них она увидела и его. Почувствовала Тэли вину. Ведь и ему приходится как и всем бороться с этим жутким огнем. Ей хотелось присоединиться к нему. Встать рядом и помогать. Почувствовать его жгучий взгляд на себе. Хотя редко когда она этого удосуживалась. А когда все таки попадала в его поле зрения, то сердце замирало, словно мертвое, боясь пошевелиться. Она была ему малоинтересна. Тэли знала это. Но до сегодняшнего дня ей было достаточно того, чтобы самой смотреть на него. Думать о нем. Но после отказа Зоры, что-то изменилось в сознании у Талэйты. Ей стало мало того, что он мог ей предложить. Боль разрасталась. И дышать становилось тяжело.

Сестра силой утащила Тэли от места пожарища. Она говорила о Зоре. Да. Надо помочь подруге. Успокоить ее. Хотя от такого горя вряд ли можно уберечь. Талэйта присоединилась к призыву Симзы уединиться в их вардо.

Подобно грому средь ясного неба прозвучали слова Зоры, смелой цыганки, что судьбу свою решала. Восхищал выбор ее, не смирилась она с решением отца, свое мнение имела на этот счет. Наверное, - подумалось. - Это обряд такой. Все красиво одеваются: сваты в праздничные костюмы, невеста - в свадебный наряд и отказывает привселюдно жениху - что сердцу не угодил. Да только во сто крат обиднее так для жениха и родни его. А женихи то - все хороши, вспоминалось из вчерашнего выступления цыган,- умелы да красивы, но отдано пылкое сердце молодой цынагки Зоры другому оказалось. А этот другой - что себе думает? - зло подумалось.
Леденил душу грозный возглас главы табора. Небеса, помогите смелой девушке перенести все последствия выбора своего, - замирало сердце. Помочь хотелось цыганке храброй, да нечем было. Чему же дальше быть - волновал вопрос всех присутствующих в кибитке, но резкий возглас о пожаре оттянул ответ на данный вопрос.
Суровый взгляд лорда Глинкерик вывел из дум смутных, а мисс Лилиан рядом уже след простыл. Давно ли ее нет? - со страхом в душе и раскаянием думалось. - Уволят меня, как пить дать - уволят.
Поставила подарки от Лорда и своей Мисс около кибитки и к двуколке собралась пуститься. Да только как же, как же она может просто стоять и ждать, когда Мисс неизвестно где пропадает. Замешкалась на секунду, а после засеменила между вардо цыганскими в поисках Мисс Лилиан. Лорд Глинкерик хоть и кузен для молодой леди, но все равно негоже их оставлять.

Погасили огонь. Не так страшен пожар оказался, как издалека казался. Трава занялась, да тряпки старые. Сел Арсен, где стоял, рукой лоб обтёр. Не столько в саже да гари измазан, как в грязи обычной - земли с водой смешанной.
Сидит парень, прикидывает. Как вовремя пожар случился, в самый раз всех от сватовства отвлечь. Да убытка почти не принёс. Ой, схитрил кто-то из рома. Но, пожалуй, не будет он искать, кто. Хотя ремня вспыпать бы и не помешало - пусть намерения и благие были, но уж больно опасными путями пошли, нельзя с огнём шутить. Гостей, опять же, напугали, ай, некрасиво-то как. Встал Арсен, к гостям пошёл.
- Простите, гости дорогие, - поклонился он, - неприятность у нас случилась. Вы завтра к нам приезжайте, песни послушаете, пляски посмотрите. Будет снова в таборе радость да веселье.

Видел Арсен, как Вита девочку заботливо унесла. Глазами проводил, хотя не след ему теперь на неё поглядывать, если уж жениться не суждено. Тут же Рубину поискал. Красивая, но заносчивая, не простит теперь Зору, не станет ей подругой. Не будет радости двум родственницам друг от друга.

Чуть раньше

- Конечно, - усмехается Рубина, кудрями темными трясет, глупые гаджо, простого не понимают, - чем дороже достанется, тем больше жену ценить будет. За Зору брат щедрый выкуп платит, не один год собирал. И приданное за девушкой дают, как иначе? Ведь её вардо будет, ей хозяйничать.

Звонко смеётся Рубина, лицо запрокидывает, серьгами слепит. Долго гаджо взрослеют, в сказки разные верят. И детям своим позволяют. Ну неужто думает, белая мисс, что позови её завтра сын короля, то откажет отец, хоть трижды не любим он девчонкой будет?
- Семья не на любви держится, а на уважении и традициях, - словно маленькой втолковывает Рубина , - родители детям больше всего счастья хотят, всегда мудр их выбор. Правда, мне Рустэм позволит выбрать, если кто сговаривать придёт.
И пусть "если" лишь для красного словца, но ведь спросит у неё Рустэм, как иначе, а коли не спросит, так сама Рубина скажет и не единожды.

Сейчас

Пожар дело страшное, весь табор выгореть может. Все кибитки огонь съесть готов, все что в них и подле, человека не жалеет он - вечно голоден, ненасытен. Большей для табора нет беды. Не привыкла Рубина отсиживаться, ей бы кинутся да топтать скорее, но наказ вайды помнит, поэтому она бежит с другими женщинами к реке. Набирает воду и через других передаёт.
Видит, как Вита детей уводит дальше, они для рома главная ценность. Брата глазами Рубина выискивает, он впереди всех с огнём борется. Рядом Роман и спокойней ей, они с братом с детства рядом, не разлей вода. Коли Рубина подойти не может, пусть он присмотрит, а как скажут брату, то и опорой будет.

Пожар затушили быстро, пока работали и мысли отступили. А теперь снова гнетут они Рубину. Как же быть теперь? К Рустэму подойти нельзя, коли скажет брату все узнают, что нарушила она приказ вайды. Сверкают глаза Рубины, быстро взглядом людей, что вблизи осматривает. Одно лицо ищет. Кому, как не другу лучшему, брату верному сказать? А что то Рубина наказ нарушила и не узнать никому, все подружки Зоры, что ей песни грустные пели да в уши отказать шептали!
Оглядывается Рубина по сторонам, не смотрит на неё никто, все уж от пожара ущербы выискивают. Берет она Романа за руку, чуть выше локтя, быстро на ухо шепчет слова важные:
- Отказала Зора, скажи Рустэму. Прикажет Бар и пойдёт замуж, но пусть знает он. - Только делать что теперь? Не откажется брат, не нарушит родительское слово. Станет легче ли от знаний таких? От жены, что другого предпочла? От той, что слово отца не сдержала? Смотрит внимательно в лицо Романа Рубина, руку отпускает, сама себя ненавидит и всё же говорит. - Нет, не говори. Пусть не знает, ничего не говори ему.
Подхватывает Рубина юбки, бежит в сторону леса. Пусть все скорее закончится, пусть Бар отдаёт дочь. Придёт Зора в вардо брата хозяйкой - так тому и быть. Смирится Рубина и гордыню ради брата смирит.

В поднявшейся суматохе Рустэм еще разбирает четкий ответ друга.


Потом Роман сжимает челюсти так, что на скулах выступают желваки. Глаза совсем черные, как горячие угли пылают.

Кругом люди кричат о пожаре, а у Рустэма в душе такое занялось... Такое...
- Не давал, брат. Прости, если что-то не так говорю, у меня болит все сейчас и ноет внутри. Иди туши.

Уходит друг, убегает и второй сват Джанго.
Сестра стоит там, у вардо, и чует Рустэм - к Рубине сейчас лучше не подходить. Он еще успевает разглядеть вырвавшегося Бара с искаженным от страдания лицом, а после - Зору, маленькую суженую. Зора бежит за отцом и кричит что-то, заламывая руки.
Не так ведет себя невеста, которой охота замуж. Ох, не так.

Рустэм зажимает сердце в кулак, отворачивается, уходит тушить огонь со всеми. Таскает ведра, помогая женщинам, следит за тем, чтобы мужчины лопатами отбрасывали землю куда нужно.
А боль внутри уже такая, что он непроизвольно начинает скрипеть зубами. С каждым выплеском воды - будто душу свою выплескивает наземь. С каждой лопатой земли - хоронит свои надежды на мирную семейную жизнь, рядом с довольной женой и детишками сытыми.

"Не хочет она за меня идти. Не хочет", - одна эта мысль неотвязно кружит над головой жениха, вороном вьется и клюет в темя.

После того, как пожар потушили, Рустэм идет к реке ополоснуть грязное лицо и закопченные руки. Он долго сидит на корточках, бессмысленно наблюдая за струями прозрачными, за игрой волн.
Течет река в неведомые дали, уносит прочь заботы. Если бы и его с собой забрала. Если бы...
Да что теперь желать избавления. Поздно желать.
"Но почему молчала, Зора? Почему раньше не позвала, не сказала мне? Я же не камень, не гранит. Я понял бы, упросил отца твоего".
Теперь семье Бара придется как-то восстанавливать честь свою. Неужто они вспомнят о старом обычае - сватовство за сватовство? Но Рубина гордая, к ней не подступись...

Встав на ноги, мрачный Рустэм уходит туда, где ему всегда хорошо. В табун.
Богдан уже там, хлопочет. Смеркается, солнце почти ушло за горизонт, ветер немного утих. Трава шелестит, небольшие кустики роняют листья, видно, солнце пережгло сегодня.
- Сегодня ночую тут, Богдан. Не могу я идти в вардо. Дай, брат, попону старую, устроюсь у костра. Сон не пойдет, хоть так посижу...

И до утра, до самого рассвета просидел Рустэм у огня ласкового. Сидел, на языки пламени глядя, думу думая тяжелую. Один.
_________________

- А ты кого, кроме себя любишь, Зора? - Тяжело отцу признавать правду такую. Думал он, что воспитал хорошо. Думал, что его любовь ей жизнь греет, что чтит его дочь в ответ. Ошибался Бар, а ошибки такие судьба не прощала. - Ты ведь о себе одной только думала. Ни о братьях, ни обо мне, ни о матери покойной. Я тебе слово своё сказал уже. Ты выйдешь замуж за Рустэма и точка.

- Любовь?! Да что ты о любви знаешь, Зора?! - Не выдержал Бар, слов таких, словно мало ему дочь разбила сердце, так и затоптать решилась. - Я расскажу тебе про любовь. Когда мы женились, то мать твою я и не видывал. Не любил её, но слово отца держал. Вас, детей своих, воспитывал, душу в вас всю вкладывал. И мать ваша, хоть и не любила, но верна была. Ни один из нас о себе не думал, в ночь звездную о других, если и мечтали, то лишь молчком, только вам любовь дарил. Отплатил нам Господь, дал детей, дал дом и уважение друг к дугу. Бывает ли большая любовь? Нет, Зора.
Утер лицо Бар и поднялся:
- я тебе, как отец приказываю. И как вайда раньше приказал. Ни один ром не нарушит приказ вайды.

Кивнул Бар старшего, признавая, что слова его верны:
- Жаль мне, сын, что не сложится. Уж думал сам, к Вите сватов засылать. Неужто думал, что не видит отец? - Усмехнулся Бар и снова помрачнел. - У Рубины спроси поперёд, она девка дурная, чтобы не опозорила, как дочь моя..

Пожар был потушен, усталые люди уж с ног валились. Не до разговоров сейчас, хотя и ждут люди. Сорвал полоску Бар с бутылки, пробку вытащил. Налил в стакан вина душистого. Не радует оно больше сердце, но с улыбкой выпил он полный стакан. Бар своё слово держит. Обещает он Зору Рустэму в жёны.

Не помнила Талэйта как заснула. От всех этих событий и волнений усталость голову на подушки тянула. Хорошо, что с пожаром справились. В полусне она услышала как отец говорил об этом матери, и ведрами бренчал. Хоть одна хорошая новость. Перевернулась Тэли на другой бок и закрыла глаза. Слезы струились по щекам, но она не вытирала их. Высохнут итак. О чем плакала, она не знала. Не могла понять. Наверно обо всем понемногу. Жаль ей было Зору. И Симзу. Да и своя судьба слёз просила. Боль внутри не отступала, она сжимала ребра и подступала к горлу. Может потому она не захотела разговаривать с сестрой и Зорой. Ком стоял в горле и она не могла язык ворочить. При первой же возможности отстранилась и ушла в свой уголок. Побыть одной. Подумать. Помолиться.

Отказывает цыганка подружкам своим, одна она быть желает. Хочет пожалеть всех, кому вред причинила глупость ее, да о прощении помолиться.

- Нельзя Симза, да и не хочу я больше знать ничего. Нагадал отец мне свадьбу скорую. Да и быть тому. К речке пойду, умоюсь.

Оставляет подружек она своих.

Холодит трава вечерняя ноги ее босые, когда к речке пробирается цыганка. Цепляют ветви волосы ее длинные, что распущены по спине покрывалом черным. Недалеко она уходит от табора, слышит гул цыганский, да песни грустные. Выплескивают в песнях боль свою цыгане.
Наклоняется к речке, приседает на корточки, чтобы горсть воды ладошкой зачерпнуть. Холодит вода вечерняя лицо ее, по которому рукой мокрой она проводит, что огнем пылает.

Вспоминает цыганка слова отца острые как кинжалы и что проворачиваются внутри сердечка ее. Становится на колени цыганка, чтобы на пятки свои сесть, да руками в землю холодную упирается. Смотрит в отражение свое, что искажает речка, от ветерка легкого. Видит она дурочку маленькую, с личиком несчастным и бледным, да глазами как в ночь темную дождливую. Сколько боли отцу принесло признание ее. Не знает девушка, как исправить. Как прощение вымолить у отца, у брата? Бедный Арсен. Опускает ладошку в речку, да прогоняет отражение свое несчастное. Чтобы не видеть ей себя больше.

Совсем ночь опускается на табор, возвращаться пора. Подбирает юбки свои золотые цыганка молодая, и поднимается. Что снова отца своего сердитого увидит - сердечко болезненно сжимается. Не хочет она лишний раз на глаза тому попадаться, да на глаза жениха своего. Стыдно ей. Но делать нечего. Подбородок вверх тянет, вид гордый на себя напускает, да только дрожит все внутри.
- Утро вечера мудренее, - хрипло шепчет цыганка на пути к вардо своему.


Не спится Зоре в эту ночь. Вертится она на лежанке своей. То на левый бог повернётся, то на правый. То на спину ляжет, да руки на животе сложит. Не идёт сон, и поделать ничего не может. Дум мрачных много в голове у неё. Откидывает она одеяло яркое из кусочков ткани стёганое, да на порог выходит. Присаживается она, и на звёзды смотри, за брата просит. За отца. За себя. За того, кто люб ей. Хочет цыганка чтобы вновь пришёл мир в дом их, что недалече разрушили сама она руками своими тонкими, да сердцем молодым горящим и любящим.

Слова отца вспоминает и на звезды продолжает глядеть. Чёрное небо как глаза ее чёрное. И звездочки на нем, как и в её глазах пляшут, когда радуется Зора, когда счастье лицо ее озаряет. Только поугасли звездочки яркие эти в очах ее черных.

Быть свадьбе. Так отец приказывает. Не суждено Зоре узнать, что значит любимой быть тем, кого сама любит.
Мужа своего уважать станет, да только не простит он её. А вдруг Рустэм сам расхочет жениться на ней? Ведь не любит он цыганку. Ребятенками бегали они, за кибитками прятались от отца ее строгого. В прятки играли. Дружили. Но нет любви же.

Вздыхает горестно цыганка, по судьбе своей. Слезы молчаливые по щекам катятся. С любовью своей будто прощается.

Тагар был прав, никто не признается. И место для костра возле кустов выбрано неудачно, не похоже, что кто-то так неосмотрителен был. Скорее, на намеренный поджог похоже. Роман обернулся, чтобы посмотреть на гаджо - может вину на его бледном холёном лице прочитает. Но нет, лорд невесёлым выглядит, а если бы это его рук делом было, довольным должен быть.
Тагар отошёл, а на его место тут же Рубина скользнула. Беспокойство и боль на красивом лице смешались - Роман никогда её такой не видел, а уж сестру Рустэма он как своих знал.

Роман замер на мгновение и глаза прикрыл - значит, правильно он подумал. Да и Рустэм правильно догадался, не зря же он вопрос такой задал.
Устало мотнул головой и посмотрел на Рустэма, что поодаль ещё землю водой заливал. Не скажет он ничего.

Рубина эхом его мысли повторила, а потом подхватилась и убежала.
Роман снова посмотрел на Рустэма. Друг должен был быть счастлив сегодня. Это его день. А он идёт с опущенными плечами туда, где умирает жеребёнок. Роман хотел следом пойти, но не смог. Не сейчас. Трудно после случившегося смотреть Рустэму в глаза. И сказать ему нечего. Всё сказал до этого. А если что осталось невысказанным, всё равно сейчас не время для этого.
Роман свернул к речке - грязь и сажу смыть, а встретил гаджинку, о которой уже позабыть успел. А под утро пришёл к костру, у которого Рустэм ночевал, с распечатанной бутылкой краденого вина и молча сунул её, полупустую, другу в руки.
Утро они встретили в молчании, но как часто до этого - вместе.

- Подари, Господи ей счастья, - шепчет вслед Зоре.
Идут они в вардо родительское с Тэли, там себя в порядок приводят, да спать укладываются.
Не спится Симзе, не спокойно на душе. Да и Талэйта странно подрагивает, не иначе плачет? О ком?!
"Иной раз думаешь, что лучше не любить никого, жизнь спокойнее будет, а иной раз душу продать готова за один поцелуй с любимым". Кого любила Симза из табора? Все мужчины их хороши, да любви страстной достойны, но сердце пока никому не подарила добрая цыганка, да и нужно ли было её больное сердце кому, это один Господь Бог знал!
Обняла она сестрицу, глаза закрыла, да молитву шептала горячую, за счастье Талэйты и Зоры.

Как-то тихо, несмотря на привычный таборный гомон, но в самом воздухе тишина звенит. Предупреждает.
Все как будто замерли в ожидании вайды с невестой. Тревожно как-то. Тишина не умиротворяющая.


Джанго смотрит снова на прибывших. Пожимает плечами. Кто ж их знает, этих гаджо, для чего они на ночь глядя в табор пожаловали. Думать о гаджо не получается, привлекают внимание девицы, выскочившие из вардо Бара. Они шепчутся, переглядываются. Неспроста все это. Не по правилам. Симзу видит Джанго, думает, что подойти нужно к ней. Разузнать кто мил ей из табора. Не успевает. Разбегаются кто куда. Талэта к кибиткам, а Симза спустя минуту к вайде бежит с криками о пожаре.
Замирает сердце Джанго, в той стороне, куда Талэйта побежала, медведь его на цепи сидит.

- Есть. - Отвечает и на бег срывается. Не за ведрами, к медведю своему. Отпустить зверя нужно. Пусть он лучше на свободе будет, чем на цепи в огне сгорит.
Добежав до Варда, понимает Джанго, что паника его была преждевременной, до медведя ни искры не долетит, если они сразу потушат пламя. Берет ведра большие. Они с вечера водой наполнены, специально для зверя набирал. Вар рычит, не хочет свое отдавать. Джанго лишь ухмыляется, да обещает зверю новую воду. Ледяную и свежую принести.
По пути встречает Виту с Ягори на руках.

Он кивает. Знает, что спасибо скажет потом, когда пожар будет потушен. А на душе мерзко и неприятно. Он за медведя своего испугался, а о дочери даже не вспомнил. Что он за отец такой?
Выплеснул воду из ведер на огонь, тот лишь зашипел и по-новому вспыхнул. Сколько времени прошло Джаго не знал. Лишь грязной рукой пот со лба утер, когда рядом с пожарищем на землю опускался, оставляя следы копоти на лице. Потушили пожар. Люди устало расходиться начали, вот и Джанго немного отдохнув, поднялся и к зверю своему пошел.
Вард принюхивался и недовольно порыкивал, не нравился ему запах костра, впитавшийся в одежду и кожу мужчины.
- Пойем искупаемся Вард? – спросил медведя Джанго, отвязывая зверя. – Я тебе утром обещал, но придется немного раньше обещание свое исполнить.
Они направились в лес туда, где среди деревьев поблескивала в лунном сиянии водная гладь небольшого озера. Вода в озере была обжигающе холодной, и если медведь не стеснялся показывать свою радость от купания, то мужчина, сбросив на землю одежду, лишь сжав зубы, вошел в воду. Смыл копоть и запах пожарища и вышел на берег сразу. Холодно. Если днем еще терпимо купаться, то ночью до костей холод пробирает. Оделся, сел под дерево, закурил. Пока медведь плещется да довольно порыкивает можно посидеть ни о чем не заботясь. Сколько Джанго сидел сказать не возможно, но когда непроглядный мрак сменился серым туманом, мужчина поднялся и, позвав зверя, направился в сторону табора. Медведь быстро догнал своего хозяина и, остановившись рядом отряхнулся, разбрызгивая воду, скопившуюся на шкуре в разные стороны, забрызгивая мужчину с ног до головы. Джанго рассмеялся и потрепал здорового зверя по холке, как маленького котенка.
В таборе зверя посадил снова на цепь, а сам пошел к вардо Виты. Он хоть и помнил, что она предупредила, что Ягори будет с ней спать, но осознание, что медведь для него дороже дочери не давало покоя. Как так вышло, что местонахождение маленькой девочки его заботило меньше, чем удобство и сытость медведя? Когда он таким стал? Был ли он другим? Может Вадома не зря на него змеей шипела, может звери его больше волновали, чем люди окружающие его?
Он едва слышно поскребся у вардо, не желая будить остальных.
- Вита. - Тихо позвал мужчина. – Вита ты спишь?

Бережно поддерживала Вита бабушку, пока шли они, старая да молодая, к дому своему на колёсах.
- Уж не собираешься же ты, моя мами, помирать? - Ловко подсадила она Эйш в кибитку, собираясь уже бежать на пожар, да только говорит бабушка, спрашивает и послушно рядом стоит внучка..

Что сказать той, что столько сил отдала, заботясь о ней. Той,что спасла, когда родной отец чуть не убил. Опустила голову молодая цыганочка, слушая бабушку, руки заботливые перецеловала, прижалась к ним щекою. Уж столько раз за сегодня стучало её сердечко. От радости стучало и замирало страха, от удивления и предвкушения, от грусти и от горя, от воспоминаний жестоких и от щемящего чувства нежности к маленькой Ягори. А ещё от чего-то совсем незнакомого, опасного... Раньше всё проще было, так что же изменилось?
- Поговорим, бабушка, поговорим, - заботливо укрыла одеялком старые ноги. Мёрзнет по ночам Эйш, кутается в шаль старенькую.

Всё сделала, как бабушка велела, Вита. Только пожар другие тушили - она деток успокаивала, сидя у небольшого костерка. Затушили пожар ромалэ, беспокойно в лагере, но рады все, что успели спасти своё временное жилище. Разговоров пока больше про пожар, чем про сватовство.
Устроила Вита малышку Ягори на своём лежаке, обняла нежно, прижала к себе и колыбельную запела

Спи малышка сладко сладко
Ангел встанет у кроватки
Будет рядышком стоять, сон твой охранять

Как пойдут гулять ромалэ
Как пойдут плясать чавалэ
Видишь, солнышко с луной светит нам с тобой опять

Будешь ты красивой, доброй
Мчатся кони в белом поле...
Вот заснуло солнышко, спи и ты, мой Огонёк.

Расслабилось во сне худенькое плечико, раскинулась малышка, носиком сопит. Осторожно выползла Вита из сонного царства, не спится ей Растревожилось сердце девичье. Карты бы раскинуть, погадать у костра. Да боязно что-то, вдруг опять схватится. Вон, до сих пор гарью тянет
Прислонилась она к колесу, прикрыла глаза, а перед ними мелькают образы и лица, покоя не дают. Как не дают покоя слова Эйш и беспокойство о Зоре. Слова её о брате тоже вертятся в голове, а губы до сих покалывает от прикосновения нежного. Арсен, Тагар... Тагар, Арсен... Тагар...
Прилегла цыганочка возле костерка, смотрит не отрываясь на огонь и видит пляску огненную, вольную. В красной рубахе парень, в красной юбке девушка не касаясь друг друга, жарко отплясывают, страстно глядя в глаза друг другу. Улыбаются они поначалу, заигрывают, потом загораются огнём неистовым глаза их и завораживает танец зрителей. Замолкает музыка и расплывается от слёз в глазах девичьих то, что огонь показывал. Не успокоиться никак, села она, ноги под себя подобрав, оглянулась на табор...
- Ах Зора-зорюшка, подруженька моя любимая. - Сердце кровью обливается за неё и за Рустэма.. Ах, как он отплясывал сегодня, как смеялся, когда с Романом вино краденное принесли...Текут молчаливые слёзы за Бара, он ведь и ей как отец любимый стал, заставив позабыть того, жестокого... Капают слёзы закрываются глаза усталые. Но услышала Вита, как захныкала Ягори, повернулась бабушка на лежанке своей, заскрипела косточками, что даже ей слышно. Поднялась, притушила костерок и обратно в вардо забралась, прилегла к Ягори и обняла малышку-непоседу
- Тшшш...мой маленький Огонёк, спи-поспи, сладкий сон приснись...- Не заметила, как и сама заснула, прижимаясь к душистым смоляным кудрям.

-Тшшш, - Высунулась взлохмаченная голова с опухшими от слёз глазами, зевнула цыганочка протирая их, чтобы увидеть, кто там зовёт её и улыбнулась ясно, потихоньку спрыгнув перед Джанго на землю.
- Вот и не сплю уже. - Она потёрла щеки и натянула сползшую с плеча рубаху.- Ты чего так рано, Джанго?- Снова зевнула, рукой прикрыв рот и посмотрела на мужчину.

Отступил Джанго на шаг назад, когда девушка на землю спрыгнула, от нее жаром таким повеяло, что мужчина сразу вспомнил как давно с женщиной не был. Сейчас он подумал о том, что возможно Бар не так уж и не прав был. Есть все же одно преимущество в женатой жизни. Не то что в холостой. К цыганкам Джанго и сам бы не подошел с тем, что его волнует, а с гаджо не с каждой хочется, а те кто привлекает, не на каждой стоянке встречаются.

- Извини, не хотел будить. - Он старался не смотреть на нее, но глаза бестыжие сами возвращались, жадно ощупывая постоянно обнажающееся смуглое плечо. - Я за дочерью пришел. Нечего ей при живом отце сирой по чужим кибиткам спать. Матери ее отнесу.