LuSt: 18.11.16 13:32
LuSt: 18.11.16 13:49
Irish: 18.11.16 23:50
Нивера: 20.11.16 22:58
Кьяра: 20.11.16 23:22
LuSt: 21.11.16 00:34
Понедельник, 13 сентября 1927 года
Однажды утром второклассница Флора стояла у постели бабушки. Она не должна была ее будить, но где-то в глубине души боялась, что ночью бабушка ушла в рай. Флора внимательно рассматривала бабушку, пока не увидела, что грудь пожилой женщины под одеялом вздымается и опадает. Накрывшее Флору облегчение казалось таким же сладким, как стакан воды в августовский полдень.
Возможно, бабушка зашевелится, если услышит шум. Флора свистнула, хлопнула в ладоши и топнула ногой, всего разочек. Затем замерла, словно статуя, едва отваживаясь даже дышать. Но бабушка так и лежала на спине. Ее грудь поднималась и опускалась чуть быстрее, но глаза оставались закрыты. Флора подошла чуть ближе, и тут бабушка шустро высунула морщинистую руку из-под одеяла, схватила Флору за запястье и открыла один глаз.
— Попалась! — Бабушка улыбнулась и затащила внучку под одеяло. Там было мягко, а бабушка была теплой и уютной, как всегда, когда Флоре снились кошмары. Но кровать была последним местом, где Флоре сейчас хотелось находиться. Через пару часов Чарльз Линдберг посадит «Дух Сент-Луиса» в парке Волонтеров. Туда пойдет вся школа. Это был первый в жизни Флоры поход, и она собиралась взять с собой обед в судке и надеть второе лучшее платье, ведь мистер Линдберг может остановиться и пожать кому-то из детей руки. Флора намеревалась стать одной из счастливчиков, зная, что если знаменитый летчик ее коснется, это станет для нее благословением на то, чтобы учиться летать на самолете и самой рассекать голубое небо.
— Чего ты так вертишься? — спросила бабушка. — И твои ноги как будто из ледяной глыбы выточили! Я дрожу с головы до пят!
— Бабуля, пора вставать, — торопила Флора.
— О, а я думала не отправлять тебя сегодня в школу, — внезапно произнесла бабушка. — Стирка ждет, все белье дяди Шермана. И носки для починки поднакопились. В них столько дыр, что они на швейцарский сыр похожи!
— Но, бабушка… — Флора резко села.
— Да и огурцы солить надо. Знаю, ты терпеть не можешь, когда кожа на пальцах сморщивается, а из глаз слезы текут, но ничего не попишешь, делать надо. — Она тоже села и повернула Флору лицом к себе. — Так с чего начнем? С носков, подштанников или огурцов? — Флора потеряла дар речи. — Божечки, как хорошо, что твоя челюсть к голове крепится, а то пришлось бы отскребать ее от пола.
Она обняла внучку и расхохоталась, и Флора тут же поняла, что бабушка пошутила.
— Давай начнем с подштанников, — подхватила Флора. — Их ведь всего тридцать. — Шерман по-холостяцки рассудил, что ему придется меньше стирать, если он обзаведется подштанниками на каждый день месяца. В каком-то смысле это работало, но стирала все бабушка.
— Пожалуй, — сказала бабушка, вставая с кровати, — в первую очередь лучше собрать тебе летный обед.
Пока Флора завтракала кашей, бабушка натруженными руками нагрела щипцы, выпрямила внучке волосы и заплела их в две косички. Потом застегнула на Флоре платье, вручила ей судок с обедом и выпроводила за дверь.
— Передай мистеру Линдбергу от меня привет, — наказала она. — Я положила два имбирных пряника на случай, если он проголодается.
— Обязательно, бабуля! — Может, пока Флора бежала к школе, стараясь держать судок ровно, под ее ногами и был тротуар, но она его не чувствовала.
В парке Волонтеров было шумно — гомонила толпа, играл военный оркестр. Но Флора слышала только биение собственного сердца, отдающееся в висках и кончиках пальцев. Она подняла глаза к небу. Голубое, всего пара облачков, как будто Господь прошелся по нему метелкой.
Флора смотрела на облака, как всегда надеясь, что увидит наблюдающих за ней сверху родителей. Она запомнила их лица по фотографии на комоде и время от времени была уверена, что видела их на небесах, как они махали ей с облаков, когда она лежала на траве, показывая им разные важные вещи: куклу, которую бабушка сшила из тряпок и чайного полотенца, первую прочитанную книгу, первый выпавший зуб.
— Да неужели? — сомневалась бабушка, когда Флора рассказывала ей об увиденном.
Она всегда так говорила, когда полагала, что Флора подстраивает истину под свое воображение, но ведь вполне возможно, что ее родители были там, и мистер Линдберг, может быть, видел их из своего самолета. Может, когда она сама научится летать, удастся их навестить. Всего на несколько секунд, пока самолет летит мимо облака… Ей и их будет достаточно.
От яркости неба у Флоры заслезились глаза. По толпе прокатился гул, и Флора, утирая слезы, повернулась. Мистер Линдберг прибыл в длинном черном автомобиле. Школьники вокруг загомонили: «Я не вижу! Я не вижу!», и это правда было так. Дети из школы Флоры стояли на краю толпы, откуда ничего было не разглядеть. Флора заметила, что белым людям достались лучшие места, и задалась вопросом, было ли это пожеланием самого мистера Линдберга.
Голоса тысячи детей стали еще громче, когда летчик подошел к первому ряду встречающих, окруженный группой чиновников, среди которых был и мэр. С того места, где стояла Флора, она видела ряд шляп над толпой детворы. Но потом из-за них вышел человек без шляпы в мешковатой кожаной куртке. Поднял загорелую руку, чтобы помахать собравшимся. Флора успела увидеть его лицо, то самое, которое видели ее родители, когда он пролетал мимо.
Она знала, что не сможет коснуться даже его рукава, что и говорить о том, чтобы угостить летчика имбирным пряником. Но что-то она получила. А что-то — это уже не ничего, как любил повторять дядя Шерман.
Потом мистера Линдберга проводили к машине, гул двигателя стих вдали, и рев толпы вновь распался на отдельные голоса. Там и сям смех детей, толкающихся забавы ради, приглушенный топот ног по газону, время от времени крик мальчика или девочки, ищущих туалет. Гомон рассеивался, и в нем образовывались секунды тишины, которые Флора могла посвятить своим мыслям.
Она еще не была готова уходить, и когда подвернулась возможность спрятаться за сосной, Флора тут же ею воспользовалась. Домой она и сама дойдет. Учитель, возможно, даже не заметит ее исчезновения. Она поставила судок на землю. Дядя Шерман съест имбирный пряник. Ее окутал успокаивающий запах земли, аромат растущей травы и перегноя. Кора сосны на ощупь казалась шершавой. Сквозь раскачивающиеся ветви едва проглядывало небо, но даже редких проблесков синевы было достаточно, чтобы Флора всеми фибрами души стремилась туда, словно будучи созданной для небес.
***
А в это время Генри крутил педали велосипеда, возвращаясь домой из того же самого парка. Одной рукой он придерживал кепку, другой держался за руль. Он насвистывал веселый мотивчик, радуясь и тому, что пожал руку мистеру Линдбергу, и тому, что ему разрешили не ходить сегодня в школу. Поскольку он недавно потерял отца и перебрался к Торнам, ему делали маленькие поблажки. Он никогда на них не соглашался, если Итан возражал, но в тот день друг приболел и лежал в постели, поэтому вряд ли был против.
Генри устал от того, что люди смотрят на него грустными глазами. Он намеревался провести день, катаясь на велосипеде по городу и вдыхая свежий осенний воздух. Когда он проезжал мимо большой сосны, черная кошка погналась через дорогу за воробьем. Генри вильнул, чтобы ее объехать, и выскочил на тротуар, где как раз появилась девочка в голубом платье.
Он ударил по тормозам, завизжали шины. Переднее колесо подскочило, руль устремился вперед, и велосипед вместе с ездоком перекувыркнулся. Генри оцарапал ладони и порвал правую брючину. Девочка же с криком отскочила и, споткнувшись, упала. Генри ее не сбил, но был к этому близок. Он выбрался из-под велосипеда и, ошеломленный, сел на тротуар.
— Ты в порядке? — спросил он у девочки, которая разглядывала ссадины на своих руках.
Она кивнула.
— Только платье испачкалось, а лучше этого у меня только одно.
— Прости, пожалуйста. Давай я провожу тебя домой.
— Да не надо, — отказалась она. — Мне только с холма спуститься.
Генри подумал, а не отпустить ли ее. Они незнакомы, и выглядит она совсем недружелюбно. Но это было бы неправильно.
— Я должен тебя проводить. — Он встал и протянул ей руку. Последовала долгая пауза. Воробей, которому удалось избежать кошачьих когтей, взлетел и зачирикал.
— Да все хорошо, — заупрямилась девочка, отряхивая платье. Кошка легла на тротуар поодаль и, ничуть не стыдясь, принялась вылизывать заднюю ногу.
— А если я просто пойду рядом с тобой? — Теперь это походило на состязание: кто же из них сдастся первым? Он посмотрел ей в глаза, и она ответила не менее твердым взглядом. Не существовало инструмента, которым можно было измерить едва заметную перемену в их отношении друг к другу. Они и сами едва ее осознали. И он, и она и не вспомнят об этой встрече еще много лет, разве что мельком. Но оба не забудут то чувство, которое их охватило, пусть ни один, ни вторая не имели ему названия и опыта, чтобы понять, что оно значит.
Наконец девочка пожала плечами и встала.
— У меня есть имбирный пряник. Бабушка испекла его для мистера Линдберга, но если хочешь, можешь угоститься. Правда, я его, наверное, раздавила.
— Нет, спасибо, — отказался Генри, шагая рядом с ней.
— Ты это из вежливости говоришь?
На Генри накатило такое облегчение, что он рассмеялся.
— Да. Обожаю имбирные пряники, и настолько проголодался, что мог бы съесть козу с бородой и копытами.
Они ели пряники и болтали о самолетах, пока не дошли до зеленого домика, расположенного в миле от парка. Генри рассказал ей, каково было пожать руку мистеру Линдбергу (если честно, так же, как любому другому взрослому). Но девочка казалась заинтересованной, поэтому он поведал ей все, включая то, что у летчика был маленький порез на костяшке пальца.
Когда они подошли к крыльцу, Генри внезапно понял, что не спросил ее имени.
Она поднялась по ступенькам и взялась за дверную ручку.
— Флора.
Флора. Единственной знакомой ему прежде Флорой была пожилая тетушка, от которой пахло пудрой и обезболивающей мазью. Но девочке это имя подходило. А еще от нее приятно пахло.
— Смотри, кто за нами пошел. — Он показал на черную кошку.
— Она тут частенько бывает. Мне нельзя ее подкармливать, — стоя на пороге, Флора впервые улыбнулась, — но я все равно время от времени кидаю ей кусочки. Не говори никому. — Она приложила палец к губам.
— Могила, — пообещал Генри.
Эта улыбка, этот жест. Они ему понравились. Но он не мог придумать причину, чтобы задержаться. Она не спросила его имени, и он понял, что оно ей неинтересно. На удивление, это несколько его расстроило.
— Ладно, тогда пока, — произнес он, жалея, что не придумал ничего более достойного.
Она помахала и закрыла дверь. А он сел на велосипед и покатил домой, насвистывая мелодию собственного сочинения, к которой однажды вернется.
Чарльз Линдберг (4.02.1902, Детройт — 26.08.1974 Гавайи) — американский лётчик, ставший первым, кто перелетел Атлантический океан в одиночку.
Первый трансатлантический перелет совершили Алкок и Браун 14—15 июня 1919 года из Сент-Джонса (Ньюфаундленд) до Клифдена (Ирландия).
В 1919 году нью-йоркский владелец отеля Реймонд Ортейг предложил 25 000 долларов призового фонда первому лётчику, который совершит беспосадочный полёт из Нью-Йорка в Париж. Пытаясь его выиграть, погибли или были ранены несколько пилотов.
Линдберг решается поучаствовать в соревновании, однако подготовка полёта требовала денег. Он убедил девять предпринимателей в Сент-Луисе помочь с финансированием. По его заказу Ryan Airlines из Сан-Диего выпустила специальный самолёт — одномоторный моноплан. В разработке проекта участвовал сам Линдберг. Он назвал машину «Духом Сент-Луиса».
10—11 мая 1927 года. Линдберг испытал самолёт, пролетев из Сан-Диего в Нью-Йорк, с ночёвкой в Сент-Луисе. Полёт занял 20 часов 21 минуту. Длина маршрута составила 5800 км.
20 мая в 7:52 Линдберг берёт старт с Рузвельт-Филд ( Лонг-Айленд, Нью-Йорк) и 21 мая в 17:21 (по парижскому времени — в 22:21) приземляется в Ле-Бурже.
Фрези: 21.11.16 02:01
Magdalena: 21.11.16 05:34
Natali-B: 21.11.16 05:56
lanes: 21.11.16 08:17
mada: 21.11.16 09:55
Peony Rose: 21.11.16 13:11
Нивера: 21.11.16 13:25