Света Ч: 20.05.17 13:13
Peony Rose: 20.05.17 15:45
Света Ч: 20.05.17 15:55
Peony Rose: 20.05.17 16:17
«Может быть, солдату всякий штатский кажется тем человеком,
который нанимает его на убийство и вместе с платой
взваливает на него и вину за смерть людей,
а сам уходит от ответственности».
Грэм Грин
Сидя на корточках у входа в большую пещеру, я смотрел на лес сквозь пелену снега. Он шёл всё гуще и гуще, смазывал очертания деревьев, укрывал валуны, разбросанные в беспорядке неподалеку. Рок и Фатум ушли туда, встречать хозяина.
Я же ожидал Ирхаса здесь, и отчего-то на меня снизошло холодное спокойствие.
Решение принято. Остаётся только выполнить, пусть только Бродяга придет и выслушает меня.
Им нужен третий Акацита? Пусть так.
Но я не гожусь для этой службы. Я слаб. Мои цепи слишком прочные, мой первообраз, или гехет, приснившийся прошлой ночью — слишком расплывчат. Я, прах побери, всего лишь простой пехотинец, который увидел ад с запахом горелого мака и после возвращения в родные края решил стать кем-то кроме переломанного вдоль и поперек приложения к винтовке.
И мне следует уйти с горы. Следует спуститься и жить так же, как прежде. Забыв о Кравчеке, о том, что случилось у реки.
Это не стоит мести. Кравчек не стоит моего гнева — он никто. Ничто. Обыкновенная мразь, каких много. Со всеми не повоюешь, прав был Хан.
Невозможно воевать всю свою жизнь. Нужно просто — жить. И я хочу этого. Хочу, чтобы по возращении в Лестеруолл Милли улыбнулась мне и снова спросила: «Кем будешь в старости греться, а, Том?». Тогда я смогу улыбнуться в ответ и честно ответить: «Тобой».
Я хочу положить воспоминания о взрыве, яме, расстрелах детей-смертников, гибели моих товарищей и прочем на дальнюю полку памяти, закрыть её на три оборота ключа и выбросить этот ключ очень далеко.
Пожалуйста, просил я то ли небо, то ли свою подпалённую, съёжившуюся до размеров окурка душу. Просто забыть и жить дальше, как все нормальные люди.
Я соглашусь на всё. На курсы лечения, на мозгоправов, на уколы, на смирительную рубашку, на дыбу и колесо, в конце концов, если это поможет собраться хоть в пол-человека.
Кончики пальцев едва ощутимо зудели, по рукам растекалась жаркая волна. Я сосредоточился, и эти ощущения пропали.
Да провались всё к такой дивизии. Если я смогу видеть в темноте и пускать искры щелчком пальцев, мне уже ни один мозгоправ не поможет. Меня упакуют как потенциально опасное животное и будут ставить на мне опыты до конца жизни. Только этого не хватало! Ну, Ирхас… спаситель мой премудрый. Куда ты пропал?
Внезапно какая-то тень мелькнула среди деревьев. Я напрягся и встал, приложил руку ко лбу, тщетно пытаясь рассмотреть гостя. Пёс, что ли? Непохож, масть не чёрная…
А он тявкнул и завыл.
Вой был не пса, а волка, побился бы об заклад, было бы с кем. Переливчатый, унылый, хватающий за самые закостенелые уголки души. Пришелец выл жалобно, словно делился со мной горем.
Я бросился туда, в чащу. Волк, заметив меня, умолк, развернулся и потрусил обратно. Сцепив зубы, я шёл следом, не понимая, зачем и почему это делаю. Мы ушли не слишком далеко и попали на небольшую полянку, в центре которой росла сосна. Старая, высокая, хмурая сосна — а у ствола, привалившись спиной, сидел Ирхас. Один из двух оставшихся Акацита.
Всё, дело плохо. Ирхас сидел с закрытыми глазами, лицо, на которое падали снежинки, было серым и неподвижным, на губах виднелась кровь. Левой рукой он прижимал что-то к животу. Что-то блестящее, длинное, похожее на клубок веревок.
Я подошёл вплотную, и каждый шаг словно возвращал в прошлое, на войну. Да, это было много раз: солдат, теряющий последние силы, рука, с трудом сдерживающая вывалившиеся из распоротого живота кишки, пустыня. Только тогда светило солнце, слышались выстрелы и отдалённые взрывы, крики товарищей, сейчас же царила зима и нависала торжественная тишина, точно такая, как в гробнице. И рядом не было ни одного друга, способного помочь.
Никого, кроме меня, умирающего Ирхаса и волка.
Очнувшись, я дёрнул головой в сторону зверя. Он сидел футах в двадцати, высунув язык и глядя на меня всё так же жалобно. Его глаза просили. Рассказывали. Звали.
В лесу многое могло случиться, но вряд ли Ирхаса смог бы завалить простой зверь. Нет, это был кто-то другой: хитрый, опасный, как сам дьявол. Пришёл, убил, скрылся до поры до времени. А у меня ни ножа, ни пушки. И голова чужая… Невезение, похоже, прицепилось к моему загривку клещом и не желало упускать.
В каше из снега и грязи поблизости следы уже было не разобрать. Да и к чему? Каким бы полоумным я сейчас ни был, бросаться в погоню чёрт знает за чем смысла нет.
И помочь Ирхасу я тоже не мог. Ничем. Это не сказка, дружок, это совсем не сказка.
Встав на колено перед Бродягой, я положил ему на плечо руку.
— Где Рок и Фатум?
После минутного молчания, когда я решил, что всё кончено, старик открыл глаза. Всё тот же лисий, хитрый взгляд, теперь подернутый поволокой смерти.
Искорки, голубые и шустрые, были там. Они гасли одна за другой.
— Отпу…
Он закашлялся, выплюнул сгусток слюны с кровью.
— Отпустил. Они бы… всё равно… не стали служить другому. Только мне. А я уже мёртв. Окончательно.
Я вцепился в его мощные плечи. Терпение было на исходе.
— Ты уже умирал один раз, старина. Какого ж… вздумал бросать меня сейчас? А Тиргиль? А чёрная паутина в моей голове, что с ней?
Индеец слабо ухмыльнулся.
— А, ты наконец её почуял. И как? Понравился тебе Оо-ама, малыш?
Склонившись вплотную, я прошептал в его лицо, и шёпот был как крик:
— Не смей умирать. Это не моя война. Не мой враг.
Глаза индейца почти скрылись под тяжёлыми веками. Лицо сравнялось по цвету со снегом, который уже не таял на щеках.
— Ошибаешься, малыш. — Ирхас терял последние силы, смерть подобралась к нему вплотную. — Война всегда одна и та же. Тропа всегда одна и та же. Ты шёл по ней еще до рождения, будешь идти и после смерти. А в конце тебя ждет судья.
Я отшатнулся и сел прямо на ледяную землю. Будь всё проклято. Нет.
Волк зашевелился справа, задрал большую башку к затянутому тучами небу и вновь завыл. Негромко, отчаянно. От этого воя заходилось и рвалось сердце. Хотелось завыть самому — и не прекращать, пока звуки не разорвут глотку, а жизнь по капле не вытечет из бесполезного тела.
— Бой… с тенью… Сейюн… вендиго… это он…
Ирхас ещё раз выдохнул после этих слов и умер.
Волк перешел на поскуливание, затем на щенячий визг.
Я бессмысленно смотрел на то, как тело Акацита загорается светло-голубыми искрами и постепенно исчезает — без шума, без запаха, словно кто-то громадным ластиком стирал его сверху донизу.
«Ах ты сволочь. Бросил меня».
«Неправда. Я пока что здесь».
Дёрнувшись, как от пули, я упал ничком и замер. Под кулаками земля казалась глыбой льда, куртка уже не спасала, зубы начали стучать.
«Чтоб тебе пропасть. Мне не нужен голос мертвеца в голове!»
И тут он рассмеялся. Снисходительно, так старый отец смеётся выходкам глупого малолетнего сына. Так смеялся Джордан во время наших прогулок по горам.
«Я своё отработал, малыш. Честно выдержал последний бой. А ты — пока нет. Так что приготовься. Порви цепи и освободи свой гехет, прежде чем незваная мерзость порвёт собственные и начнёт крушить всё, что тебе и мне так дорого».
— Заткнись. — Я снова сел и схватился за раскалывающуюся голову. — Просто замолкни!
Ирхас снова захихикал.
«А ты думал, я это скажу Тиргиль? Давай, малыш. Соберись. Ты можешь, я знаю».
Наступила тишина. Волк просто сидел, отвернувшись в сторону.
Подняться на ноги. Встать прямо. Пойти вперед. К Пасти. За всю жизнь ничто не давалось мне с таким трудом.
«Кто тебя убил? Погоди. Сначала скажи, где мое оружие, старый ты лис».
Бродяга вздохнул.
«В пещере, у очага. Я его закопал, когда ты валялся бревном тогда».
«Убл*док. Солдат без пушки и ножа — не солдат, а труп!»
«Солдат остаётся солдатом всегда. Ему не нужен нож, пистолет или лазерная гаубица, чтобы побеждать. Ему нужны только две вещи. Спокойное сердце. Холодный ум».
Выслушав эти откровения от бесстыжего мертвеца, который вот уже второй раз отказывался покидать насовсем земной мир, я выругался так, что у любого матёрого сержанта Кэмп-Леджен лопнули бы и нервы, и барабанные перепонки.
Внутри пещеры я упал на четвереньки в указанном месте и стал копать прямо так, руками. Со стороны, наверное, я был похож на одичавшего пса.
Клал я на то, как выглядел с любой стороны, если добуду наконец своё оружие.
И когда под слоем песка показались знакомые ножны, клянусь, на моих глазах появились слёзы.
Твёрдая шершавая кожа, а под ней — старый верный ка-бар, прошедший со мной все бои.
«Где кольт, старик? Ружьё?»
Он хмыкнул.
«А кольта я не нашел на тебе. Прости, сынок. Видимо, твой враг забрал до того, как я подоспел. Ружьё… пока тебя сюда вёз, оставил на берегу речки, вернулся — а там уж пусто»
Новый залп чёрной ругани.
«Ну-ну. Про цепи не забыл? Чтобы ты знал, скверные слова делают их гораздо тяжелее».
— Заткнись! — вслух рыкнул я призраку.
Ладно. Ладно.
Немного успокоившись, я встал и проделал несколько упражнений. Вдох, выдох. Голову наклонить влево, вправо, руки в «замок» и закинуть за шею, надавить на позвонок слегка. Сосредоточиться. Вдох, выдох. Нож - из ножен, рукоять удобно ложится в ладонь, обратный хват. Так ка-бар не виден вероятному противнику.
План действий.
Мне нужен хоть приблизительный план. Сейюн. Вендиго. О нём упомянул Ирхас. Значит, убил индейца Сейюн. Или здесь есть и другие хищники, невидимые и голодные?
Допустим, что так. Но пока что цель одна, и о ней я знаю мало. Пожалуй, одно известно точно — эту тварь с помощью ножа не остановить. Сделать ловушку? А время есть или часики уже отсчитали в обратную сторону до нуля?
Как бы то ни было, пока я буду в лесу, стоит предупредить Тиргиль обо всём.
Однако Тиргиль, как назло, нигде не было. С одной стороны, это неплохо, верно? Ни мрачных взглядов в мою сторону, ни брюзжания о «белом лоскуте-дурачке». С другой… сердце отреагировало бешеным стуком и дёрганьем: вендиго мог найти старуху раньше меня и удавить так же легко, как рысь — неповоротливую мышь.
Заставив себя осмотреть всё очень внимательно, я кое-что заметил. Обычно, уходя вглубь системы пещер, Тиргиль вешала условный знак у входа туда — алую тряпицу. Тряпка и теперь висела там же, только рядом, на стене, виднелся чёткий след. Отпечаток ладони. В крови. Так бывает, когда человека тащат куда-то, а он сопротивляется и цепляется за всё, что попалось по пути.
Выходит, пока Ирхаса убивали снаружи, кто-то напал на неё внутри. Сговор? Случайное совпадение? И почему я ничего не услышал?
День становился всё хуже с каждой минутой.
Рукоять ножа, казалось, вросла в ладонь. Я заставил себя слегка ослабить хват, чтобы пальцы в решающий миг не отказали. И шагнул в каменный лабиринт, который вёл в глубь горы Последнего грома.
Когда темнота сомкнулась вокруг, я застыл. Ни фонаря, ни спичек. Даже примитивного факела — и того нет. А ноктолопией я не страдал.
«Тихо, сынок. Я помогу».
В следующее мгновение у меня помутилось в глазах. Я зашипел и стал инстинктивно тереть их кулаком, потом поморгал. Темнота рассеялась. Я прекрасно всё видел, различая даже трещины на стенах. И двинулся дальше, не торопясь. Спешка в таких случаях равносильна смерти.
Все инстинкты, наполовину уснувшие после возвращения с войны, пробудились. И усилились. Зрение, обоняние, слух и остальные чувства включились на полную. Я потел, но уже не так сильно, как раньше. Сердце билось ровно, нож стал продолжением руки. Впереди — цель. Цель нужно найти и доставить в безопасное место. Всё.
Коридор шёл вниз под ощутимым углом. Я ступал по-индейски, с пятки на носок, с перекатом. Бесшумно и легко.
Ирхас находился рядом — единственный спутник, который, будучи тенью человека, пока держал меня по эту сторону реальности. В то же время он напоминал о том, что мне совсем не хотелось знать. О таинственной паутине и шёпоте внутри, о мёртвых, вставших из могил, чтобы охранять эту тайну, о пропавших и убитых людях. О моих собственных предках, которые знали — не могли не знать — о том, что творилось на горе.
Джордан, ты точно знал и даже пытался мне что-то рассказать. Но я-то был мелким и сопливым пацаном и ни шиша не понял тогда. А после всё благополучно забыл.
Или кто-то помог забыть? Что-то помогло?..
Внезапно коридор резко расширился и перетёк в пещеру с высоким потолком, в котором были отверстия. Через них внутрь проникало немного естественного света.
Кравчек был там. Я замер на полушаге, не веря глазам.
Он стоял спиной ко мне и весь трясся. Как будто кто-то завёл в нем моторчик и забыл выключить, и тот так и продолжал работать на малых оборотах.
Голова его, наклоненная набок, напоминала сжатый с боков кокосовый орех. Волосы щёткой торчали кверху. Одежды почти не осталось — рваные охотничьи штаны и какой-то обрывок майки на одном плече. Никакой обуви. Я опустил глаза и увидел, что его ноги в толстой корке налипшей глины, а цепочка следов на песке такая же глиняно-грязная и отчетливая. Похоже, он притащился сюда босиком и по пути разбил ноги до костей.
Счастливый случай. Или несчастливый, смотря как рассудить. Судьба, в общем. По спине прошла сильная дрожь. Я подавил её и окликнул:
— Эй, неудачник. Ты правда думал, что сделал меня?
Он словно не услышал.
Я нагнулся, поднял небольшой, увесистый осколок гранита и швырнул ему в спину.
Кравчек дрогнул и стал поворачиваться. Он делал это так, как делают немощные старики: по частям. Сначала голова двинулась, и я увидел профиль. Затем сдвинулись корпус и ноги — одна, вторая.
Когда он оказался лицом к лицу ко мне, я хрипло и коротко выдохнул. «Иисус и Мария».
В существе, стоявшем сейчас в сорока футах, даже родная мать не признала бы Джаспера Кравчека, успешного бизнесмена и не очень успешного киллера.
Черты словно стёрли или оплавили на огне. Глаза и нос почти утонули во вспухших щеках, лоб и подбородок провалились. Между истончившихся губ синего цвета, в приоткрытом рту виднелись пеньки зубов, покрытых розовой пеной. Я каким-то краешком сознания понял: Кравчек сгрыз себе зубы почти до корней.
И ещё я понял, что не хочу уничтожать это. Что бы ни было — не хочу.
Не так. Не могу. Даже мысль о том, чтобы прикоснуться к этому, убивала не хуже моего ка-бара.
Я осторожно попятился, чувствуя, как возвращается поганая дрожь.
«Господи, мне бы выбраться с Тиргиль, и я все забуду, обещаю».
«Поздно, малыш. Путь с горы только один».
Вместо ответа свыше я слышал голос старого, дважды мёртвого индейца и понимал, что он прав.
Придётся идти по этому пути. Хочу или нет, но это так.
Ножевой бой — это самый грязный, быстрый и действенный способ уложить другого человека в могилу. Два вида ударов: колющие и режущие. Три основные цели: голова, почка, сердце. Побеждает тот, кто первым свалит противника и добьёт. Спортивного, благородного ножевого боя не существует, те, кто утверждает обратное — лгут. Ты — или тебя.
Я учился ножевому бою и у Хана, и у других «стариков», и не хвалясь признаю — выучился хорошо. В Афганистане эти навыки дважды спасли мою шкуру.
Теперь наступил третий раз, когда ка-бар должен был поработать во славу мою и всех «семпер фи».
Приблизившись к нему на расстояние удара, я атаковал, целясь в левую почку. Он стоял абсолютно неподвижно, был открыт целиком — но в последнюю секунду шевельнулся. Извернулся немыслимо, змеёй, пружиной. Ушёл в сторону. И сам ударил.
Попал.
Показалось, что в меня врезался бетонный столб; земля понеслась навстречу, почти поцеловала, но руки вовремя притормозили тело, по песку разлетелись капли крови. Моей крови.
«Не может. Быть».
Тело реагировало само. Не успев додумать, я откатился прочь, и вовремя — он с ревом упал на четвереньки, зубы, вернее остатки зубов, оскалились от ярости.
На ноги, быстро. Нож в обычный хват, пальцы не должны скользить по рукояти, но пота столько, что даже специальный материал не выдерживает.
Оо-ама. Паутина снова стала шелестеть в моем мозгу, исследуя те тёмные провалы и расщелины, которые никак не хотели закрываться. Мои воспоминания о войне. Гадина лезла в них и тревожила, взмётывая со дна плотный, гниющий ил. Намеренно.
Я выжег её страшным усилием воли, выплюнул пепел из сознания и взревел в ответ:
— Иди сюда! Ну!!!
Существо-Кравчек встало и побежало ко мне, покачиваясь, как заводная игрушка. Удар — уход и ответный замах — уход — смена позиций. Так продолжалось минуты три. Ни одному из нас не удавалось убить другого.
Прервал наш адский балет тихий скрежет откуда-то снизу.
Оно тут же остановилось и прислушалось. А потом, не обращая на меня никакого внимания, побежало в сторону звука.
Я судорожно выдохнул и отпрянул к ближайшей стене: бугристой каменной поверхности с какими-то серо-зелёными пятнами, то ли лишайников, то ли ещё чего-то.
Даже если бы мне предложили сейчас всю власть и все деньги мира, я бы не пошел следом. Инстинкты вопили внутри: «Бежать! Бежать! Быстро!». Сердце бухало с частотой большого парового молота, влаги на коже — как выкупался.
— Тиргиль.
Я разлепил сухие губы и левой рукой утёр со лба пот. Позвал громче, надеясь на чудо:
— Где ты, Тиргиль? Мать, где ты?
Нет ответа. Проклятье, но жива ведь, жива. Наверняка.
А голос Ирхаса пропал. Как всегда, в самую неподходящую минуту я остался совершенно один. И вокруг снова сомкнулись крылья темноты.
TIMKA: 20.05.17 22:07
llana: 21.05.17 03:26
Peony Rose: 21.05.17 12:53
Света Ч: 21.05.17 17:16
Peony Rose: 22.05.17 12:48
Света Ч: 22.05.17 13:06
llana: 22.05.17 15:35
Peony Rose: 22.05.17 16:45
TIMKA: 22.05.17 21:13
Света Ч: 23.05.17 08:14