Гора Последнего грома (фантастика, драма, мистика, 18+)

Гора Последнего грома в каталоге литературы

В разделе Собственное творчество.VIP размещаются платные произведения.
Информация о цене, оплате подписки и Вашем статусе подписчика

 » Гора Последнего грома (фантастика, драма, мистика, 18+)  [ Завершено ]

 » коллаж от Чудышко "Снайпер"

Проза и поэзия - от сказок до боевиков

 » Пролог

“We can track in all the satellites
Seeing all in plain sight
Watch men die in real time
But we have nothing inside
We feel nothing inside”

Depeche Mode "Going Backwards"

Сойка села на ветку и смотрит на мужчину. Он не шевелится, даже не дышит, смотрит на неё. Видит каждое пёрышко, маленькие глазки-бусинки, видит, как она наклоняет голову и, распустив беззаботно крыло, начинает охорашиваться.
Ранняя осень. В лесу ещё светло, но солнце скоро зайдет. Неподалёку вершина горы и собирающиеся вокруг неё тучи — тяжелые, плотные. Он машинально отмечает все детали местности, как учили, тянется к бедру, где когда-то висел планшет с картой и компасом. Рука замирает в воздухе, возвращается на место. Всё закончилось. Он больше не на войне.
Нужно просто в это поверить.
Просто?..

Чудовищем — Ифритом — его назвали чужие. Те парни в Ираке и Афганистане, которых он убивал. Их родня, вся эта шумная и смуглая толпа «тряпичных голов», по пять раз на дню бившая поклоны на восток и приверженная законам шариата. Для них он чудовище, выродок, страх божий, невидимка, плюющийся огнём словно из-под земли.
Для жителей своей страны — герой.
Нимб, рога. Светлый, тёмный. В зеркалах чужих глаз он отражается искривлённо, что касается собственных… Он давно не смотрит в зеркало дольше необходимого. Не хочет.
Сам сейчас не понимает, кто он — герой или чудовище.

Лишайник-вила влажный, висит на маленькой сосне коричневыми длинными патлами. Мужчина медленно срывает его и растирает между пальцев, нюхает, трогает кончиком языка. Когда-то его ели индейцы. Не сырым, конечно. Странный вкус, почти как джин, дешёвое такое пойло из придорожного бара. С привкусом табачного дыма и снятой тут же шл*хи.
Нельзя пить. Он это делал два месяца после возвращения, а закончилось все гонкой по ночной трассе, воем сирены, блевотиной где-то у обочины, штрафом, беспамятством, лихорадкой и жгучим, как кислота, презрением к себе.
«Ваши права, сэр»
«Иди к дьяволу…»
Нельзя сидеть в сети, выискивая всё новые и новые выпуски видеодайджестов о победах ребят. Эти победы, все до единой, отпечатались в его зрачках, в его позвоночнике, в его снах. Огнём и мечом. Страхом и ненавистью.
«Братишка, ты тоже там был? Слушай, как думаешь, Багдадского мясника в аду жарят сто тысяч чертей или двести? Мы тут с моим сержантом поспорили… эй, братишка? Ты куда пропал? Эй?..»
Нельзя вязнуть в прошлом, словно в гнилом, колеблющемся покрове болота.
«Анализы у вас не очень. Попробуйте пить эти витамины, курс рассчитан на три месяца»
«Засуньте их себе в задницу, док. Я пошёл. Пока»
«Вы записаны в группу психологической помощи ветеранам, но судя по разговору с куратором, первая встреча оказалась… непродуктивной. Кажется, вы…»
«Я пообещал выбить ему мозги, если он ещё раз начнет меня психоанализировать, ясно? И потом, это ведь дело добровольное. Так? Так или не так? Я же сказал, док — пока. По-ка!»
Как он там оказался? Ему нужно это понять. Очень нужно. Найти опору под ногой, которая скользит.
«Завтра новый день. Сейчас зовёт птица. Птица моей памяти».
Он бьёт кулаком по стволу, бьёт снова, чтобы стало больно. Боль хоть на мгновение отвлекает от птичьего зова, резкого, взрывающего сознание. Сойка, вспугнутая его движениями, взлетает, где-то шумят её голубые прекрасные крылья.
Мужчина тоскливо смотрит ей вслед.
«Если бы ты дал мне крылья голубя…»
Но он рождён ползать по этой земле. Если когда-либо у него и могли проклюнуться зачатки крыльев, то огонь и смерть давно их украли. Огонь и смерть — воры.
Как и он сам. И в эту секунду, стоя в глубокой тишине и прохладе леса, он продолжает красть у самого себя нормальную жизнь.

Он думает: «Выпивка не помогает. Секс не помогает. Вообще ничего не помогает, потому что кошмары по ночам всё сильнее». А после: «Проклятые таблетки. Придётся переступить через себя, придётся…» Психиатр, который подписывал заключение о его состоянии, наверное, ржёт где-то там с дружками. В воспалённом мозгу возникает картинка: правнучек Фрейда с довольным видом сгребает полученные от таких же обезьянозадых коллег купюры и самодовольно ухмыляется. «Ага, говорил я, что этот дикарь с гор скоро сдастся и запросит пощады. Говорил — так оно и вышло. Ещё пару шотов виски, джентльмены?».
Шот — выстрел. Залпом, в рот. И быстро, пока не передумал.

Медленно, почти бессознательно, мужчина опускается на колени, затем ложится лицом вниз и раскидывает руки в стороны. Сойка сверху видит странное: человека, распявшего самого себя на прелых листьях.
Человек плачет. Сухо и придушенно, как плачут мужчины, когда боль их пересиливает. Это даже не плач — вой. Скулеж издыхающего от загноившейся старой раны зверя.
Небо всё темнее. Гора Последнего грома торжествует.
А потом, с порывом ветра, откуда-то доносятся шёпот ручья и плеск выпрыгивающей из воды форели. И по ветви, где только что сидела стеллерова сойка, пробегают голубые искорки, похожие на предгрозовые. Запахи леса, такие сложные и чувственные, овевают землю, покрытую его слезами. И он переворачивается на спину, глядя в опустившееся небо. Судорожно сжавшиеся пальцы с пригоршнями листьев разжимаются, расслабляются мышцы горла, рук, спины и ног.
Первые капли дождя становятся благословением. Мужчина пьет их, так же смиренно лёжа среди камней, мха, деревьев. А когда сверкает молния, он закрывает глаза и облизывает губы. Вот оно.
Очищение. Обновление. Решение, которое он ищет уже много месяцев.
Откуда-то всплывает любимое слово деда. Слово, выведенное рядом с именем его предка Ната Гэллоуэя в семейной Библии. Neach-tàrrsainn. Выживший.

Решение: уехать очень далеко. Туда, где нет даже намёка на прошлое.
Иначе всё не имеет смысла.
Иначе — выстрел в рот. И конец.

Проза и поэзия - от сказок до боевиков