Александр Дюма

Гоа – самый маленький, самый благоустроенный, самый чистоплотный штат Индии, много в нём не индийского, а европейского. Оно и понятно: с 1510 по 1961 годы он принадлежал Португалии, потому Гоа – своеобразная часть Португалии на индийской земле. Значительная часть населения католики, в столице штата – Панаджи – много христианских храмов.
Едва прилетев в Панаджи, я сразу же пошёл на набережную, где возвышался монумент – высокий старец с решительно вытянутыми вперёд руками смотрит на лежащую перед ним женщину, его руки устремлены к ней, он что-то внушает ей, она в его власти, пройдёт ещё несколько мгновений – и она встанет здоровая и счастливая. На постаменте написано по-португальски: «Жозе Кустодио Фариа (аббат Фариа) – основоположник методов гипноза и суггестии. Родился в Кандолиме де Бардец 31 мая 1756 года и скончался в Париже 20 сентября 1819 года. Памятник открыт 20 сентября 1945 года».

Аббат родился в Индии, учился в Португалии и, кажется, в Италии, почти вся его медицинская деятельность проходила в Париже, потом его надолго забыли и воскресили в далёкой России. Воскресили как выдающегося учёного, автора первой в мире монографии по гипнозу (это слово появилось лишь в 1843 году, до того говорили о магнетизме, хотя сам Фариа критиковал этот термин и старался его не употреблять) и как возможного героя великого романа «Граф Монте-Кристо».
Говорили, что аббат принимал участие во взятии Бастилии, а до того сам сидел в ней и от нечего делать придумал стоклеточные шашки. Уверяли, что за участие в якобинском заговоре Гракха Бабёфа аббата посадили в замок Иф, где он сидел много лет.

С 1813 года на бульваре Клиши, в доме 49, он проводил «магнетические сеансы»: собиралось 15–20 человек, они платили за вход, аббат демонстрировал им, выражаясь современным языком, гипнотическую обездвиженность (каталепсию) и обезболивание. Когда победоносные русские войска заняли Париж, многие любознательные офицеры стали посещать сеансы аббата Фариа или, как его называли в Париже, бронзового аббата. В основном это были высшие офицеры, даже начальник двора Александра I (кстати, основатель Русского генерального штаба) князь П.М. Волконский. Последний, между прочим, отличался большой въедливостью и даже подозрительностью, он несколько раз бывал у Фариа, всё время думая, что аббат мошенничает, но потом всё же убедился, что этот странный человек с нездешней внешностью и запутанной биографией делал совершенно непонятные, порой уму непостижимые вещи, но не жульничал, а как делал, отчего у него это получалось, Бог ведает.

Фактически чуть ли не до своей смерти аббат жил – и неплохо – на деньги, которые платили ему русские за его сеансы. В те времена не было разграничения на эстраду и науку, потому сеансы Фариа были одновременно и театральным представлением, и публичным научным экспериментом.

В 1819 году в Париже вышла обширная книга Фариа «Случай ясного сна, или Очерки о природе человека». В 1906 году она первый и последний раз была переиздана, на её обложке аббат Фариа именовался как «брамин, доктор теологии и философии, член Медицинского общества в Марселе, экс-профессор философии в Университете Франции и т.д. Главные биографы нашего аббата индопортугальцы братья-врачи Даниэль Геласио Дальгадо (1850–1923) и Себастьян Родольфо Дальгадо (1855–1922) не сомневались, что Фариа реальный и герой «Графа Монте-Кристо» – один и тот же человек, что Фариа сидел в Бастилии и в замке Иф, изобрёл шашки в сто клеток и т.д. В 1906 году член Королевской академии в Лиссабоне Д.Г. Дальгадо выпустил обширную биографию аббата, от неё обычно отталкиваются все исследователи.

Роман Александра Дюма «Граф Монте-Кристо» был опубликован на рубеже 1844–1845 годов. Об аббате Фариа Дюма не упоминает ни в своих многотомных воспоминаниях, ни в переписке. Дюма переселился в Париж через три года после его смерти, т.е. не мог с ним встречаться, но…

В мире существует уйма фамилий, но почему-то узнику замка Иф писатель дал фамилию Фариа – не французскую, не итальянскую (герой романа, кажется, итальянец), редчайшую в непортугальском мире. В романе аббату примерно столько же лет, сколько было, когда он умер. Романный аббат весьма сведущ в медицине, причём употребляет термины, очень редкие в его время и определённо показывающие, что очень хорошо знаком с психиатрией и психотерапией. Он упоминает широко известного в кругах врачей Пьера Жана Жоржа Кабаниса (1757–1808) – одного из первых психиатров в нынешнем смысле слова.

Как скончался реальный аббат Фариа, мы не знаем, а вот как умер романный – знаем в деталях, которые не могут не удивлять современного врача.

Фариа страдает какими-то припадками. Он уверяет Эдмона Дантеса, что: 1) припадки эти наследственные, 2) они протекают катастрофически, 3) третий может стать последним.
Так и произошло – третий припадок убил аббата. И спас Дантеса.

Встречается ли такое в реальности?

Встречается, да ещё как! В 1856 году английский невропатолог Р.Б. Тодд (1809–1860) выделил одну из форм эпилепсии, протекающую с постприпадочными параличами, большей частью преходящими, но не всегда: нередки смертельные исходы. Появилось даже выражение «тоддовская эпилепсия». В детском возрасте она встречается относительно часто, в более старшем – редко. Я работаю врачом 45-й год, многое видел, в том числе и «тоддовскую эпилепсию»; сейчас эпилепсия вообще и тоддовская в частности излечиваются без особого труда, но на заре моей врачебной деятельности, когда ещё не было нынешних замечательных препаратов, видел, как от тоддовской эпилепсии умирали.

Итак, за 12 лет до Тодда Александр Дюма красочно и правильно описал реальную болезнь, которая и сейчас очень интересна для врачей.

Но не только этим замечателен роман А. Дюма: в нём рассказано минимум ещё о двух болезнях, которыми учёные стали заниматься много лет спустя.

Всё это ещё раз подтверждает, что настоящая литература нередко идёт впереди медицины, ибо она локатор, улавливающий то, что может привлечь внимание учёных в будущем.
Романный аббат Фариа очень хорошо разбирается в тонкостях, деталях, интригах своей эпохи, особенно революционных и послереволюционных лет: такое по плечу реальному аббату – революционеру-парижанину, а не мелкому помощнику одного из бесчисленных итальянских кардиналов.

В общем, неслучайно друг и спаситель Эдмона Дантеса носит фамилию Фариа. Нет никаких сомнений, что Дюма слышал о реальном аббате, многое от него взял, но ведь роман – это особый жанр, потому нет прямой связи с реальным аббатом, хотя психологических и прочих аналогий много.

В этом году в Музее А.П. Чехова собрались врачи-психиатры, клинические психологи, литературоведы, журналисты, развернулась дискуссия о гипнозе, родоначальником которого был Фариа.

Каков же вклад его в науку – в данном случае в гипнологию как часть медицинской психотерапии? Сейчас он кажется не очень большим, но только оттого, что мы стоим на плечах таких гигантов, как Фариа. Его значение надо определять по сравнению с тем, что было до него. А до него точных знаний о гипнозе не было.

Правда, был Франц Антон Месмер (1734–1815) – дипломированный врач, который первым нащупал новую сферу – гипнологию, но быстро заблудился в ней. К тому же он шёл по сугубо эстрадному пути, устраивая концерты, на которые стекались светские истерички, а они волей-неволей диктовали ему то, что он должен делать. Вторым был Максим де Пюисегюр (1751–1825) – кавалерийский офицер, маркиз, который описал два феномена: сомнамбулизм и постгипнотическое внушение. Он вёл затворнический образ жизни, чурался эстрады и если бы не Фариа, восторженно о нём писавший, о Пюисегюре, возможно, вообще забыли бы.

Фариа описал два приёма усыпления, которые и сейчас носят его имя, но особенно важны его суждения о внушаемости. Аббат пришёл к простому, казалось, выводу, согласно которому дело не в гипнотерапевте, а в гипнотизируемом: если человек чрезмерно внушаем, доверчив, без личностного стержня, без самоуважения, если он в душе раб, жаждущий кому-нибудь подчиниться, то легко может стать объектом гипнотического воздействия. Конечно, если врач направит свои усилия на излечение пациента, то очень хорошо, но ведь какой-то другой человек – не врач – может воспользоваться повышенной внушаемостью, подчинить себе человека и даже большие группы людей, а там и до массовых психозов рукой подать.
Деморализация населения обычно идёт рука об руку с ростом суеверий, религиозности, надежды на чудеса. Массовая кашпировщина и чумаковщина тому пример. И повальное увлечение финансовыми пирамидами.

Сейчас наш народ, кажется, стал приходить в себя, поумнел, повзрослел.

То, что большие группы людей слишком внушаемы и потому могут представлять опасность для гармоничного функционирования общества, важная мысль, вытекающая из книги Фариа.
Сейчас сдан в производство сборник «Очерки истории психотерапии» – один из немногих в мире и первый в России. В нём печатается книга Фариа. Русский язык станет первым, на который будет переведена эта работа спустя 187 лет после её появления.

Переиздавать старые научные работы всегда рискованно: наука идёт вперёд, многое устаревает, становится непонятным. Поэтому мы решили не переводить книгу аббата полностью, какие-то места пересказать, а какие-то перевести дословно. Большую часть сборника, в которую вошёл перевод – пересказ книги аббата, составляют статьи по развитию идей Фариа в области гипнологии и работы по истории отечественной психотерапии – нам есть чем гордиться.

Летом 2008 года исполнится 150 лет со времени приезда Александра Дюма в Россию. К юбилею мы выпустим сборник научных работ и проведём конференцию, но это будет потом, а пока вспомним Жозе Кустодио де Фариа.

...В Кандолиме, который недалеко от Панаджи, сохранилась школа, в которой когда-то учился будущий аббат. У входа висит доска, что это начальная школа имени аббата Фариа. Когда её повесили, никто мне не мог сказать. Да и чем прославился аббат, мало кто знал. И лишь в России о нём как учёном вспомнили и воздали должное.

Тонкий, очень тонкий слой отделяет человека от его предшественников по эволюции. Культура и цивилизация – каждая по-своему – стремятся сделать этот слой потолще да покрепче: культура с помощью художественных образов, а цивилизация благодаря мощным достижениям разума. Аббат Фариа – субъект и культуры, и цивилизации; он показывает нам, какие мы.

Психиатры в массе своей везде и всегда – социалисты или сочувствующие им, ведь душевнобольные в основном бедны и беззащитны, им может помочь только социально ориентированное государство. Потому, кстати, после 1917 года Россию покинуло лишь два-три психиатра, все остальные с энтузиазмом принялись создавать новый режим, основанный на патернализме по отношению к слабым, немощным, неумелым.

Культура и цивилизация несоединимы, существуют в безжалостной борьбе друг с другом. Культура – это тоска по совершенству, по красоте, она живёт сердцем, эмоциями, которые вечны во все времена. Цивилизация же – это реальные шаги для достижения совершенства, она порождена беспрерывно развивающимся интеллектом, старающимся держать эмоции в ежовых рукавицах и не застревать на них. Религия – часть культуры. Фариа в первую очередь учёный. В его книге нет ничего богословского, религиозного, словно создавал её вполне светский человек, даже атеист и уж наверняка не допускающий в свой мир любые бездоказательные, хотя и красочные фантазии.

В общем, много, очень много вопросов появляется, когда хочешь чётко рассмотреть те или иные страницы жизни и деятельности нашего героя. Ясны две вещи: был великий учёный и был персонаж великого романа – в чём-то их пути перекрещивались, а в чём-то нет. И оба – герой книги и учёный – достойны восхищения.

Михаил БУЯНОВ, президент Российского общества друзей Александра Дюма,
президент Московской психотерапевтической академии
источник