Три дня в Вероне

Луч утреннего солнца проскользнул сквозь створки приоткрытого окна и отразившись в венецианском зеркале достиг полога кровати, пощекотал ресницы. Розалина открыла глаза и, сладко потянувшись, откинула в сторону одеяло. Дверь чуть слышно скрипнула, и в комнату заглянула няня.

- Ты спишь ещё, дитя?
- Нет, няня, - Розалина села на кровати. - Уже встаю. А мама?

Ещё раз потянувшись, она вскочила и плеснула из кувшина в таз воды для умывания. Старушка подошла к ней с полотенцем.

- Все уже встали, завтрак на столе. Одеваться будешь?
- Конечно. Гулянья у реки сегодня, весь город будет там, и я пойду. - Розалина села у зеркала, расплетая косу. - От Тибальда есть новости? Как ночь он пережил?
- Давай, я помогу тебе, - няня взяла гребень. - Да, рано утром пришёл слуга с известием. - Она аккуратно расчёсывала длинные шелковистые волосы воспитанницы. - Он жив, всю ночь над ним сидели опасаясь, что душа его покинет свою обитель грешную, но слава Богу, он выжил и к утру пришёл в себя.
- Как думаешь ты, няня, - взгляд Розалины встретился в зеркале со взглядом старой женщины. - Есть надежда, что сей печальный опыт сделает его хоть немного разумнее?
- Вот этого не знаю я. Пока же нам остаются только молитвы.
- Я буду очень сильно молить об этом!

***

С альпийских гор катила Адиджи к морю свои холодные воды. Сегодня там соберётся весь город. Выскользнув из дома Розалина поспешила к реке, спускаясь вниз по узким извилистым улочкам.

Марселле стоило огромного труда, чтобы не вмешаться и ничем не выдать своего присутствия.
Она стояла у окна и слышала если не все, то большую часть разговора своей дочери и синьора Гравы. Первым ее желанием было позвать слуг - чтобы они вышвырнули нахального мальчишку, посмевшего опозорить честь семьи Скварчалупи, из сада, но потом поразмыслив, Марселла решила поступить иначе.

Она дописывала письмо, когда дверь открылась и в комнату вошла Фелиция.
- А вот и ты, .. как кстати, - пробормотала Марселла.
- Моя синьора, я думала, вы спите?
- Я скоро лягу. Вот только допишу письмо своим знакомым в Геную...
- Устали вы. Письмо могло бы подождать...
- Могло. Но ждать не может Грава... Он только-что расстался с Файорэлбой.
- Ах, Боже мой!
- Не Господь в том виной... Любовь и страсть. Пока невинно все, пока лишь поцелуи... Но чтобы худшее предотвратить, мне нужно действовать...
- А я вам говорила! Вам дочь давно было пора отдать...
- Ее я выдам замуж, но сначала узнаю все, что говорят о роде Гравы.
- Так за него хотите...
- Не думаешь ли ты, что я способна вручить судьбу ребенка и богатства какому-то бродяге?
- Нет, конечно...
- Тогда не мешкай. Разбуди Джузеппе. Ответ я жду как можно скоро. То есть завтра.

Марселла поставила подпись и, запечатав письмо, передала его Фелиции, которая что-то бормоча, вышла...

Марселла, поднявшись, подошла к окну, у которого она недавно подслушала разговор влюбленных, и, постояв около него, вздохнула. Ее материнское сердце ныло и болело, - словно в нем засела заноза... С одной стороны Марселла желала счастье своему ребенку, такого, какое испытала сама - пусть и кратковренменно; с другой хотела, чтобы дочь не покидала ее. Файорэлба была той самой ниточкой, которая связывала Марселлу с прежней жизнью - с той, в которой ее муж еще был жив и был с ней; с той жизнью, в которой она была счастлива и беззаботна... С утратой этой связи ей оставалось только уныло состариться и умереть. Или уйти в монастырь, что по сути было одно и то же.


В эту ночь Марселла поздно легла, но проснулась, как всегда на рассвете.
Она ни чем не выдала своего состояния, и утро мать и дочь Скварчалупи провели как обычно - в церкви, на утренней службе; затем неспешный путь домой, во время которого было узнано как немало интересного, так и откровенно бесполезного. Но все разговоры сводились, конечно, к предстоящему катанию на лодках по реке.
- Фелиция сказала мне, что ты хотела бы пойти на праздник, - произнесла Марселла, как только кумушки удалились. - И я, подумав, решила дать согласие на это. С условием, - подняла она указательный палец, охлаждая возможную радость дочери, - что рядом с тобой Фелиция будет неотступно!

***
_________________

Коррадо смотрел, как Летиция и Розалина прощаются и сгорал от нетерпенья остаться с девушкой наедине.
Сумерки сгустились, но даже в мгле вечерней ее лицо сияло красотой.
Пожелав спокойной ночи синьорине Розалине, Антинори дождался, когда девушка войдет во двор своего дома и взлетел в седло, удобно устраивая Летицию впереди себя, не смотря на ее слабый протест.
Еще одна непозволительная скандальная вольность. Но у него есть много оправданий перед самим собой.
Во первых - девушка боится лошадей и держится в седле не очень хорошо.
Во вторых, до ее дома путь неблизкий и если Коррадо будет шагать пешком, они доберутся не раньше полуночи, а он не мог позволить чтобы его луноликая красавица устала.
В третьих, и в главных, он был не в состоянии отказать себе в удовольствии прикоснуться к ней, если уж так удачно сложились обстоятельства.
Плащ Коррадо укрыл красавицу от вечерней прохлады, а сумерки - от любопытных глаз.
Какая мука, держать ее в своих объятьях и отвлекаться праздной болтовней от жара страсти, что охватил не только тело, но и разум подчинил, грозя испепелить до тла.
Часы в разлуке убивают не хуже медленного яда, но мгновенья рядом с ней не менее губительны без права обладать.
Заветный дом. Увитая плющом ограда. И расставанья миг так близок...

Натянув поводья, Коррадо спрыгнул на землю и, обхватив ладонями тонкую талию любимой, бережно снял ее с лошади, при этом позволив соблазнительному стану медленно скользнуть вдоль напряженного мужского тела, причиняя самому себе мучительную боль. И хоть девушка предприняла попытку освободиться, очаровательно краснея, он все же не спешил выпускать вожделенную добычу из своих рук. Лишь хищным взглядом скользил по высокой груди, часто вздымающейся под платьем, лебединой шее, прекрасному лицу, пока не остановился на нежных устах. С усилием немного отстранился и руку протянув, слегка приподнял подбородок девушки, заставляя ее запрокинуть голову.
- Ты так прекрасна. Загляни в мои глаза. В них ты увидишь не только отражение свое, что красотой своею меня пленило и превратило в покорного раба . Моя душа открыта пред тобой. Читай ее, мне нечего скрывать, - каждое слово давалось с трудом, не хватало воздуха. Что проку в них, в словах, если само сердце в этот миг пыталось достучаться до сердца той, кто в нем живет давно.
Что сделал он не так? Неужели неправильно истолковал все знаки благосклонности? Почему она дрожит в его объятьях и нижняя губа закушена…
Не в силах совладать с собой, невесомо провел большим пальцем по устам прелестницы, словно пытался стереть с них дрожь, а после, осмелев, припал к ним в нежном поцелуе, неспешно, пробуя на вкус и наслаждаясь каждым мигом…

Накануне вечером

Флоренсина осталась стоять на площади. Люди вокруг шумели, обсуждая дуэль и приказание князя.
К ней подошёл кто-то из свиты, предлагая отправится домой. Девушка беспомощно оглянулась, в поисках кого-нибудь из родни. Но брата небыло, а кузен был занят разговором с дамой. Ешё раз оглянувшись, она позволила себя увести.
Дома творилось что-то невроятное. Слуги носились вверх и них по лестнице, выполняя указания лекаря и возбуждённо переговариваясь о том, что же их теперь ждёт.
Рана, полученная Меркуцио оказалась опасной и лекарь не мог ничего сказать определённо. Флоренсина всю ночь просидела в комнате кузена, вместе со старой служанкой и лекарем. Герцог пришёл поздно и, заглянув к ним ненадолго ушёл к себе.
________________

Утро принесло хорошие новости. Жар спал...
Освежившись и переодевшись у себя, Флоренсина поспешила с хорошей новостью к родне.

Опять уснув под утро, тем не менее Файорэлба была полна радужных надежд и смутных желаний. Она ни о чем больше не могла думать, как только о Дерэнте и поцелуе. Хоть бы матушка согласилась сегодня пойти на прогулку у реки. Так хочется увидеть Дерэнта вновь. Но он же обещал еще на ужин.
- Фелиция, ты платье приготовь, то красное, что золотом расшито.
- Не на прием ли к Герцогу Веронскому ты собралась, голубка?
- Нет. Сегодня к ужину мы ожидаем гостя. Хотелось бы как можно лучше показаться. Что ж мне в затрапезном платье к ужину явиться?
- Не надо в затрапезном. Оденешь красное, что золотом расшито. И алую я ленту в косу заплету. Её ты прибрала вчера в шкатулку?
- Да ... Нет. Она пропала.
- Да как же так?
- Не знаю. - Вздохнула. - Вчера была. А утром встала - нет ленты.
- Так давай поищем?
- Я уже искала. Говорю же - нет ленты. Потерялась. Навсегда.
- Понятно. - Спрятала улыбку. - Небось, сердце греет одному красивому синьору?
- Что? Что такое?
- Не сердись, голубка и не слушай болтовню мою. Я старая, болтаю всякий вздор. Накинь кружева на голову, да ступай. Матушка, наверное, в нетерпении уже. В церковь пора, а ты замешкалась.
- Бегу.
Матушка была задумчива и немного рассеяна. Они молились долго этим утром. Да только среди молитвы, улыбка блуждала на губах Файорэлбы и взор глядел не на святые лики, а вдаль куда-то, будто видел что-то, доступное лишь ей одной. Или кого-то.
После молитв не знала Файорэлба, как с просьбой к матушке пристать. Не была она искусна в уговорах. А то как матушка откажет, что тогда?

С облегченьем вздохнула девушка. Она его увидит скоро! А Дерэнт ловок, он сумеет служанку обвести и, может быть, опять Файорэлбу поцелует.
- Конечно, матушка. Все будет, как вы скажете.
Хотелось поскорей бежать домой. Ах, как время долго длиться в ожидании.

********

И почему же матушка так медлит? Файорэлба в нетерпении вышагивала около дверей. Ну что так можно долго делать, когда уж все готово? И позвать нельзя. Если матушка рассердится, может дома оставить. А остаться сегодня дома для Файорэлбы смерти подобно.
К реке она почти бежала. То обгоняя матушку, то останавливаясь, чтоб её дождаться. Так весело. Такое нынче утро счастливое. И солнце высоко, и небо голубое без единой тучки. И платье новое, и лента в волосах. А скоро Дерэнта она увидит, что скажет он ей? Скажет ли "Мой Ангел"? А поцелует? Или будет дерзок и речи сладкие на ушко ей шептать? Что будет, ох скорее бы узнать.

Пускай грехи мои сжигают кровь,
Но не дошла я до последней грани.
Чтоб из скитаний не вернуться вновь,
К тебе, источник всех благодеяний...

Если Летиция думала, что кто-то свыше уже послал ей самое суровое из испытаний, она жестоко ошибалась. Жестоко и в то же время бесконечно нужно. Ей было необходимо ошибиться в том, что испытания закончились, потому что она уже не могла без него. И когда Коррадо устроился в седле позади Летти, она вдруг поняла, что не может дышать. Она была окутана его запахом, который хотелось вдыхать и дышать только им. И в то же время, ей казалось, что она не может сделать ни вдоха. Поистине, такого с ней не бывало никогда. Что же с ней происходило от того, что Летти чувствовала жар тела Коррадо, лучше было и не помышлять. Пусть это состояние, в котором она пребывала на протяжении всего их пути до дома Летиции, станет сладостным дурманом. Пусть станет сновиденьем наяву, чтобы только не свести с ума окончательно. Ведь знать, что пребываешь с здравом уме, ощущая близость его, чувствуя его запах, - невозможно.
И словно новое испытание (сколько их будет ещё впереди, тех, которые она сможет вынести и остаться в здравом - здравом ли? - рассудке?) - он рядом, снова, когда она уже стоит ногами на земле, каждую секунду опасаясь, что не сможет совладать с собой и ноги перестанут её держать.

Бежать! Немедленно бежать! Чтоб только этот миг не оказался сновиденьем. Чтоб только не окончился он чем-то, что убьёт Летицию без права снова возродиться. И остаться... остаться навсегда рядом с ним. Беспомощно цепляясь пальцами за края плаща, не отпускать, прижаться, почувствовать, что так нужна, как каждый новый вдох необходим существованью.
Летти неотрывно смотрела в глаза Коррадо, силясь сделать вдох. Меж ними не было воздуха. Ни капли. Иначе как можно объяснить то, что у неё украдено не только сердце, но и возможность дышать?

Должно быть, так чувствует себя казнённый, для которого казнь - самая сладкая награда. Кто знает, что за казнью следуют врата рая. Летиция сначала замерла, чтоб после несмело ответить на поцелуй. Несмело и неумело, боясь, что он над нею посмеётся за то, что... Впрочем, что думать об этом, когда волнение вперемежку со счастьем столь сильно, что оглушает, лишает воли, и только прикосновение губ Коррадо служит тем спасительным маяком, который одновременно является самой великой опасностью и самым сладостным спасением? Пусть этот момент длится вечность, пусть время замедлит ход и остановится. Летти готова была заплатить за это самую непомерную цену. Лишь бы знать, что этот момент повторится.

С огромным трудом отстранившись, слабо отталкивая от себя Коррадо, Летти прошептала, сбиваясь почти на каждом слове.
- Отпустите меня, синьор Антинори, умоляю...
И прежде, чем выскользнуть из его объятий и побежать, не обращая внимания на боль в ноге, к дому, прибавила:
- Если вы меня не отпустите, я сама буду умолять вас увезти меня отсюда, куда бы вы ни пожелали.

И только когда она оказалась в своей спальне, она обрела возможность дышать. Губы её горели от поцелуев, а в голове звучали собственные слова. Грешные настолько, что их не отмолишь никогда. Да и надо ли?
_________________

Марселла видела радость Файорэлбы. Ах, как ей хотелось бы тоже разделить ее с дочерью! Но Марселла, чувствуя ответветственность за ее судьбу, не имела право на ошибку.
Все должно быть строго и прилично - в традициях семьи Скварчалупи. А именно сначала помолвка, потом свадьба, и никаких глупостей до или между ними! И это в том случае, если синьор Грава окажется достойной парой ее Файорэлбе и и не менее достойным наследником собственности Скварчалупи.
В этом она видела свой долг перед памятью мужа.

У реки собалась уже большая толпа празднично одетых горожан. Их ждала большая прогулка на лодках по реке к озеру. Там, на небольшом острове, предполагалось основное действие - с играми, танцами и кушаниями.
Марселла оглянулась в поисках знакомых лиц и приветственно помахала тем, кого увидела, - призывая к себе...

- Я всё сказал! Изволь послушать!
- Но, воля ваша, Ваша Светлость...
- Вот именно, моя. Тут честь семьи задета. И я решения не изменю. Как можешь ты, Парис, делать предложенье сестре того, кто чуть было не убил Меркуцио.
- Но брак уже решён, вчера её отец согласье дал.
- Пустое. А с Капулетти я поговорю, пусть если надо, дочь к родне отправит. Всё, ступай!

- Синьора Марселла, добрый день. - Розалина увидела в толпе знакомое лицо, - Вы тоже почтили своим присутствием гулянье? А Файорэлба где? Она же с вами? Ах, вон она, я вижу. - Замахала рукой обращая на себя внимание подруги, что оглядывалась по сторонам, кажется, ища кого-то взглядом.

- Файорэлба! Иди сюда!

Дерэнт метался с утра по комнате. Разворошил сундук, выбирая что понаряднее одеть сегодня. Оттоне, сидя на кровати, откровенно зевал и скучал.
- Оттоне! Где? ... А где? ...
- Где, где ... - ворча. - Вы как девица наряды выбираете себе. А я откуда знаю, все было в сундуке, там и ищите.
- Ведь прогоню!
- Чуть что, так сразу "прогоню"? Пустите, я сам найду что нужно.

Через час Дерэнт, одетый как на прием к английскому послу, стоял на берегу реки в толпе нарядных горожан и взглядом искал Файорэлбу.
- Нету их еще.
- Откуда знаешь, Оттоне? В такой толпе и потеряться можно.
- Не потеряемся. Пока Вы утром завтракали, я метнулся к их дому. Служанка, что на кухне служит, как раз с рынка возвращалась, за яблоки благодарила и сказала, что синьрина и синьора еще из церкви не вернулись. А молятся они подолгу. Синьора - особа набожная, почти святая. Так говорят! Я ж говорил.
- И что?
- А то, что в этот момент Вы завтракали, синьор. А я по порученьям бегал и не успел позавтракать. А уж так хотелось бы поесть. Но я не жалуюсь.
- Иди. Только быстро.
- Ага, я мигом обернусь.
Оттоне мигом исчез. Обернувшись, Дерэнт увидел, как его слуга, куда-то в сторону города идет, обнимая за талию девушку.
Ну вот, слуга влюблен и счастлив. А как же господин? Дерэнт прошелся вдоль берега, пытаясь разглядеть в толпе Файорэлбу. Он влюблен. Но счастлив ли ответною любовью ...

- Розалина! - Файорэлба обрадовалась, увидев девушку. - Какой сегодня день прекрасный. Ах, какое платье у тебя. Фелиция болтала, что Тибальт ранен? Как он? Он был так мил в прошлом году, когда мы играли в жмурки и он специально мне ловился. Я помолилась утром за его здоровье. Ах, какое же у тебя платье, Розалина.
Файорэлба пыталась разглядеть в толпе Дерэнта.
- А как тебе показался синьор Грава, что вчера в беседке развлекал нас?

Лука, ищейка, нанятая для поисков, уже ждал в таверне, расположенной рядом с "Бык и лев". Рауль внутренне поморщился, глядя на испитое лицо бывшего моряка: красное, опухшее, с сизым носом и подловатой ухмылочкой, оно, казалось, вобрало в себя все человеческие пороки.
Что ж... грязную работу чистоплотные люди и не делают.
- Эй, мальчик! - замурзанный мальчонка-слуга кинулся навстречу богато одетому гостю. - Лучшего сицилийского, на двоих!
- Сеньор Браччано, - ухмылкой Луки можно было пугать не только маленьких детей, но и взрослых, - вы вовремя, клянусь хвостом морского змея! Есть новости хорошие для вас!
Рауль сел на табурет, напротив наемника, и бросил взгляд в окно.
Верона вновь безмятежна, будто и не было кровопролитья только что...
Вот так и сам уйдешь, а жизнь продлится... Никто и не заметит. Разве что должники обрадуются. Он досадливо нахмурился - почему-то мысль о том, что никто не прольет слезы над его могилой, оказалась назойливой и... неприятной. Никого из близких не будет - только священник, служка, да служащие банка. И те из чувства долга.
Как он дошел до такой жизни?
С усилием отогнав все эти мыслишки, Рауль сосредоточился на деле.
- Говори, - слуга принес вино, разлил, и банкир неспешно отхлебнул. - Где он?
- В двух кварталах к югу отсюда, сеньор, - рожа перегнулась через стол, Рауль поморщился уже явно: от пьянчуги несло перегаром и луком. Запахи, доносившиеся из кухни, бодрости не прибавляли. - Знаю точно, Джудеккьо сейчас с любовницей своей, торговкой рыночной Ирнильдой. Как клещ пристал он к юбке женской, к бутылке присосался и носу из дома не кажет. Боится вашей милости, и ведь не зря, хе-хе!
- Ближе к делу, - сухо сказал Рауль. - Проводишь меня туда, и не забудь позвать тех дружков, что обещали стеречь все выходы.
- Уже позвал, - закивал, хитро прищурившись, негодяй. - И мышь мимо не проскочит, сеньор. И таракан не проползет. Идемте. Вот только глотну напоследок чудного напитка...
Лука разинул рот, опрокинул в него бутылку и одним длинным глотком опорожнил ее почти целиком.
- Уффф, - он вытер губы рукавом нестиранной рубахи и ухмыльнулся вновь. - Теперь готов я к подвигам.

Дом Ирнильды оказался ветхим крошечным жилищем, с одним, и то грязным оконцем, в котором ничего было не разглядеть.
- Ребятки на задах дежурят, - шепотом сказал Лука. Они с Раулем подошли к дому незаметно и встали по обе стороны двери. - Я буду тут, к услугам вашим. Могу и взять все дело на себя - к лицу ль вам самому брать щучьемордого за глотку?
- К лицу, к лицу, - холодно улыбнулся Рауль. - Тут не в деньгах дело. Из-за них не стал бы я за ним гоняться так усердно.
- Вас понял, - хрипло ответил наемник. - Женщина. Вот это уважаю. За женщин мстить - правильно и справедливо.
Мгновенно в голове Рауля промелькнуло то, что так старательно гнал от себя. Глаза Марии, умиравшей от потери крови...
"Любимый. Я виновата. Одна я... Не смею просить прощения - измена есть измена. И этот ребенок..."
"Одно скажи, он мой? Или его?"
"Ты был в отъезде по делам. Он явился незваным, говорил любезности... Потом внезапно бросился - слуг не было рядом - и одолел меня"
"Так значит, не измена это! Насилие и подлость, которым нет прощения ни в этом мире, ни в мире последующем! Не умирай!"
Его мольбы, усилия лучших лекарей Флоренции - все оказалось напрасно.
Жена умерла, ребенок Джудеккьо умер. Сам подлец сбежал.
Что же, недалеко ушел ты, бывший друг.
- Выбивай! - скомандовал Рауль.
Под ударами Луки дверь рухнула.
Рауль ворвался в домишку, навстречу рванул женский визг. Обнаженная хозяйка, до пояса укрытая тряпьем, ошалело смотрела на него. Рядом, стоя на одной ноге и торопливо натягивая штаны, стоял мужчина. Завидев Рауля, он бросил бесполезное дело и кинулся к поясу с оружием.
- Спешишь? - Джудеккьо замер. Острие шпаги касалось его обнаженного горла. Женщина взвизгнула громче. - Молчать!
Ирнильда, как курица, зарылась под тряпки и затихла там. Молодец. Своя шкура ближе к телу.
- Пощади, - шепот врага был едва слышен. - Помилуй...
- Так же, как ты помиловал мою жену?
По заросшим рыжей щетиной скулам Джудеккьо покатились слезы. Рауль вскинул бровь: грязное животное плакало.
- Я тысячу раз раскаялся в том, что совершил. Принес исповедь, теперь несу епитимью тяжелую. Убив меня, ты лишь возьмешь все бремя грехов моих на собственную душу!
Шпага слегка дрогнула.
Преступник умоляюще смотрел, кажется, в самую глубь сердца Рауля.
- На колени, - Раулю не верилось, что он произносит это. - На колени. Читай молитву трижды. Затем на этом Писании, что в кармане моем, клянись, что отныне жить будешь как приличный человек. Клянись, что эту женщину возьмешь ты в жены и будешь беречь и защищать ее, как собственную плоть и кровь. Иначе - смерть. И знай - в Вероне глаз достаточно, чтоб проследить, как сдержишь клятвы эти!


Ночью
А вот и луна. Теперь она светлее, и оттенка багреца нет на ней...
Рауль пил вино, стоял у распахнутого окна и думал...

Утром
- Хозяин!
- Да, сеньор Браччано?
- Говорят, нынче гулянье у реки?
- Все верно. Там соберется цвет Вероны.
Прогулка, пожалуй, не помешает.
Надо собраться с мыслями после вчерашнего...
_________________